Я, подельник Сталина (СИ)

Глава 2

Совещание с ближними соратниками затянулось до позднего вечера. Выслушав очередного выступающего, Большеусый рассеянно взял в руки потухшую уже трубку. Воцарилась гробовая тишина. Товарищ в галифе, что сидел справа, бесшумно подскочил и чиркнул невесть откуда взявшимися спичками. Большеусый будто и не заметил, все думы свои думал. Спохватился лишь тогда, когда пламя дошло до середины спички. Все так же не спеша, стал затягиваться. Запахло паленым — огонь начал обжигать большой и указательный пальцы услужливого товарища в галифе. Но ни один мускул не дрогнул на сурово-преданном лице. Вот что значит настоящий большевик! Выдохнув струйку ароматного дыма, Большеусый ласково ему улыбнулся. Будто рублем одарил. Да что там рубль, товарищ Сталин оценил его по достоинству! Услужливый товарищ моментально расцвел ответной улыбкой. Буквально зарделся от счастья, от чего лицо его сиянием стало напоминать ярко начищенные хромовые сапоги на его же ногах. Большеусый медленно, словно с сожалением, стер улыбку, устало окинул взглядом всех остальных.

— Все, товарищи, на сегодня хватит. Идите, отдыхайте. А я тут еще немного поработаю, часика два-три, не больше.

Просто поразительно, как тихо могут ступать большие, грузные мужчины. Даже сапоги не скрипели, проникнувшись величием Большеусого. Бесшумно и аккуратно задвинув стулья под громадный стол, все так же бесшумно удалились. А Большеусого, только что такого задумчивого и благостно-печального, будто подменили. Выждав несколько минут в позе роденовского мыслителя, вскочил и быстро засеменил к входной двери. Высунулся, убедился в наличии охраны и заперся изнутри.

В кабинете всю ночь будет гореть свет. Пусть все думают, будто оттуда всевидящее око денно и нощно бдит за страной. Будто пока все остальные дрыхнут под теплыми бочками дородных женушек, лишь один Большеусый весь в раздумьях и заботах… Накося, выкуси! Страна большая, людишек немерено, а он, Большеусый, один. А свет в кабинете пусть горит. Наверняка появятся легенды о ночных бдениях. Людское стадо очень даже охоче до мифотворчества по поводу настоящих и мнимых достоинств своего пастуха. Оно и понятно. Ведь не самый лучший становится вождем. Иногда бывает и с точностью до наоборот. Только потом, растолкавший и растоптавший всех остальных конкурентов, таки добравшийся до иреархических вершин тип наделяется всеми мыслимыми добродетелями. Не кто хорош, тот и победил; кто победил — тот и хорош. Этот алгоритм вполне устраивает широкие народные массы. А как же иначе — кто захочет признаться, что подчиняется недостойному. Сказка про голого короля по сути и не сказка, но все делают вид, что подобные казусы могли произойти только в тридевятом королевстве, да во времена царя Гороха. Или хана Мамая. Так думал Марат, наблюдая за Большеусым. Сам он еще не материализовался в этом времени. Бонус такой открылся у попрыгуна во времени, дополнительная опция. Очень практично, а то ведь, перепрыгнешь назад, скажем, в безлюдный лес. А по универсвльному закону подлости там детишки костер разожгли, осина занимает именно точку материализации или лось пробегает по своим лосиным делам. Что тогда будет с телом господина Акбашева? Он не знал, проверять на себе никак не хотелось. А так, подглядел в щелочку, если все путем, пусто, можно и в гости к предкам заявиться. Жаль, слишком короткая опция, минуты на 2–3, потом или воплощайся в прошлом, или вали обратно в свое время.

Большеусый тем временем не спеша подошел к книжным шкафам, занимавшим всю заднюю стену кабинета. Стеллажи были уставлены многочисленными томами двух угрюмых бородачей. А с боковой стены смотрели лики самих авторов. И что они такие мрачные, неужели предвидели, к каким последствиям приведет их, в принципе, невинное сочинительство? Казалось, внук раввина сейчас так и рявкнет со своего портрета на выпускника духовного училища: «Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет. Не себе ведь, гад, всем остальным. А ну, не трожь мои книжки, кышь отседова!»

Большеусому было глубоко плевать, кто и как смотрит. Впрочем, на ночь глядя переться в дебри политэкономии он и не собирался: отодвинув один из томов, нажал на потайную кнопку. Что-то клацнуло в утробе книгохранилища, лязгнуло и одна из секций плавно ушла назад и влево. Да уж, если не знать наверняка, ни за что не догадаться про замаскированную дверь. Автоматически включился свет в потайной комнате. Чуть уютнее рабочего кабинета, но без роскоши. Два кожаных кресла за маленьким столиком на гнутых ножках, диван. Унитаз за занавесочкой, рукомойник. Скомненький буфет, явно не из красного дерева. Зато вино в бутылках на нижних полках самое настоящее, с солнечных долин далекой Грузии. В выдвижных ящиках, к гадалке не ходи — запас трубок и душистый табачок, «Герцеговина Флор». На верхней полке за полураскрывшеся дверцой, все еще не материализовавшийся Марат заприметил корешки то ли книжек, то ли журналов. Надо полагать, не труды классиков. Точно, он где-то вычитал — Сталин увлекался альбомами, скажем, не очень пристойного содержания! Заставлял разведчиков привозить «клубничку» из-за рубежа. Один сохранивший честь и достоинство офицер отказался от такого непотребства, его потом репрессировали…

Наверняка ни одна живая душа не ведает про это тайное логово. Те, кто пробил вход с кабинета, незамедлительно расстреляны, объявлены английскими шпионами. Тех, кто расстреливал, тоже расстреляли, уже в качестве германских агентов. Потом дошла очередь и до них — они оказались японскими лазутчиками. Или индонезийскими, какая разница, лишь бы молчали. Все концы упрятаны в безымянные братские могилы. Лишь мертвые как следует умеют хранить тайну.

Большеусый задвинул засов (что может быть надежнее!) двери потайной комнаты, расслаблеено опустился в кресло. Чуть передохнув, налил вина, с чувством да с толком ополовинил бокал. Откинувшись на спинку смежил веки. Вот тут-то все и началось.

— Две новости. Хорошая и плохая. С какой начать?

В ночной тишине схрона голос прозвучал оглушительно.

Но ни один мускул не дрогнул на лице Большеусого. Медленно раскрыл глаза. Перед закрытой на засов дверью стоял невесть откуда взявшийся молодой мужчина. Явно не славянских кровей, смугловат, но по-русски говорит чисто, без акцента, даже лучше, чем хозяин комнатенки. Нагло ухмыльнувшись, продолжил:

— Начну с хорошей. Если будешь послушным мальчиком, слишком больно бить не буду. А про плохую новость, небось и сам понял. Сразу предупреждаю, бить буду с таким удовольствием, ты, гадина, даже представить себе не можешь. Будь спок, никто не услышит. Что, тяжко без охраны? А ты бы так глубоко не прятался!

Большеусый будто и не слышал, уставился в непрошенного гостя тяжелым взглядом. Лет под 30, может 25. В такие-то годы парни становятся зрелыми мужчинами. Со складками в уголках губ, со склизкой тоской в глубине взгляда. Время такое, кто еще жив, всем приходилось убивать. А с каждым убийством, пусть ты пристрелил или зарубил шашкой злейшего врага, мертвеет и часть твоей собственной души. Да и после… Как забыть детишек Поволжья. Искорки надежды в потухших глазах, вот, приехал добрый и сильный дядя, он накормит нас хлебушком, защитит от страшных дядечек с топорами… Но мало продовольствия, совсем мало. Почти всем этим детишкам предстоит умереть. Мало продовольствия, и подвоз никак не удается наладить. Все порушено, большинство закаленных в горниле гражданской войны товарищей оказались бестолклвыми управленцами. От велиречивой интеллигенции тоже мало прока. Большеусой с ненавистью вспомнил руководителей Помгола. Языками молоть, совестить все они горазды, как дошло до дела… Детишкам пришлось умереть… Да, самое страшное в этом мире — вероломство. Ты — последняя надежда, а ты, ты никак не можешь помочь поверившим. Легче было бы пустить пулю в лоб, но разве от этого обреченным на мучительную смерть станет легче? Он смотрел на все не отводя глаз, до судорог в челюсти сжав зубы и беспрестанно повторял: «Такого больше не будет. Тысячи людей лично расстреляю, в каторгах сгною, всю страну взнуздаю и подниму на дыбы, как вздорную кобылку, но такого больше не будет, никогда!»

А этот парень — лицо гладенькое, будто у любимого сыночка купца первой гильдии. Голос вальяжный, хоть и сердитый, словно тот же купец журит своего приказчика. Не по провинности, а так, для порядка. А взгляд… Взглянувшего в серые глаза пришельца Большеусого немного передернуло. На него по всякому смотрели — почтительно, с верой или ненавистью, недоверчиво или преданно, по всякому, а с этих серых глаз сочилась брезгливость. Будто пришелец по какой-то надобности изучает труп полусгнившей собаки. Хмыкныл Большеусый в усы, и зловеше поинтересовался:

— И с какого времени ты заявился? Товарищ Сталин интересуется, когда наши потомки стали такими грубыми, такими непочтительными к старшим по возрасту?

Марату словно мешком по голове приложились. Мешком, набитым, если и не булыжниками, то самое малое — березовыми чурбаками. Его только на то и хватило, чтобы выдавить короткую фразу:

— Так ты все знаешь?

Сталин чуть дрогнул уголками губ. Обиженно зачастил:

— Не «ты», а «Вы»! Конечно, знаю. Сповадились, понимаешь, порыгунчики во времени туда-сюда сновать. Спокойно вздохнуть не дают! Если хочешь знать, я с 5 утра на ногах, только собрался немного поспать, пришел ты и ругаешься нехорошими словами.

Марат готов был поклясться, не было у Большеусого оружия поблизости, специально ведь заранее все высмотрел. И резких движений он не делал, никуда не тянулся, ничего не доставал. Но как бы там ни было, чуть придя в себя от такой неожиданной встречи, обескураженно заметил — на него уставилось черное дуло невесть откуда и как появившегося револьвера.

А Большеусый продолжил монолог уже злым и веселым голосом:

— И что, бывалого подпольщика надеялся застать врасплох? Жандармы не смогли, а ты застанешь? Мне даже немного обидно, понимаешь, пришел один, без оружия и хочет диктовать свои условия.

Удовлетворившись произведенным эффектом, перешел чуть-ли не на отческий тон:

— Ты, главное, не бойся и не прыгай назад. Поговорить надо. Револьвер я взял просто для порядка, чтобы ты с перпугу драться не полез. Мягкотелый ведь, ненароком зашибить могу, а нам надо поговорить. Только не прыгай в свое время, обратно не сможешь вернуться.

Стволом указал на свободное кресло.

— Вот, садись туда. Поговорим как серьезные мужчины. Только не убегай, а то не сможешь вернуться, не сможем поговорить. Не бойся, вот сейчас я уберу револьвер в комод, закрою на ключ. Ключ держи при себе, если тебе так спокойнее.

Пока Большеусый проделывал все эти манипуляции, Марат лишь завороженно смотрел на него, послушно сел, покорно взял в руки ключ от комода. Еще бы, он до мельчайших подробностей продумал сценарий своих действий, он пришел Карать и Вершить, именно так, с большой буквы, Карать и Вершить, а тут от него отмахнулись, как от надоедливой осенней мухи. А сейчас еще и успокаивают. Большеусый окончательно добил: налив в бокал вина и всучив в его слегка дрожавшие руки, участливо предложил:

— Выпей, дорогой. Хорошее вино. За бутылкой хорошего вина двум хорошим людям легче найти общий язык.

Марат на автомате опрокинул в себя содержимое бокала, даже не почувствовал вкус. Большеусый цокнул языком, осуждая подобную торопливость, но вслух высказываться не стал. Рассевшись в своем кресле, официальным тоном, будто на трибуне стоит, представился:

— Иосиф Виссарионович Джугашвили. Генеральный секретарь ЦК ВКП(б). Гражданин РСФСР, по национальности грузин.

Марат и сам не заметил, как отчеканил по предложенному алгоритму.

— Марат Ханович Акбашев, учитель истории. Гражданин Российской Федерации, по национальности — башкир.

Наверное, в тщетной попытке сколь-нибудь сгладить столь вопиющую разницу в статусах, добавил:

— Город Учалы, 2015 год, 5 ноября!

И тут же осекся, уловил — лицо бесстрастно, однако в глазах Большеусого мелькнули веселые искорки. «Вот манипулятор чертов, чего-то своего уже добился, а я даже не понимаю — чего именно», — запоздало раскаялся, однако обдумать свою промашку ему не дали.

— А вот расскажи нам, уважаемый потомок, почему ты на на меня такой злой? Вижу, ты честный и порядочный человек, за какие такие грехи ты не любишь товарища Сталина?

Марат на этот раз не поддался, твердо выдвинул свое требование:

— Все расскажу, ой, как тебе не понравится! Только поначалу объясните, откуда знаете по «попрыгунчиков во времени». Кто и с какого времени приходил, главное — что с ними стало?

Сталин ухмыльнулся вполне одобрительно.

— Чувствую, мы с тобой поладим. Только с глупым человеком невозможно договориться, и себе навредит, и всем остальным. Опасаешься, что мы тут только тем и занимаемся, что ловим попрыгунчиков, выпытываем сведения про будущее и пускаем в расход? Правильно, такое предположение имеет право на существование. Придется поверить слову большевика — «попрыгунчики во времени» столь редкое и эпохиально важное событие, мы готовы носит вас на руках, прислушиваться к каждому слову. Это же сколько ошибок можно избежать, не тратить понапрасно силы и время, сберечь человеческие жизни. Не допустить преступных действий и преступного бездействия. Эпохиальное событие! Только еще раз повторюсь, не прыгай пока в свое время. Может так получиться, в своем времени тебя уже и нет, все изменилось настолько кардинально! Изменилось в результате твоего визита в прошлое Разберешься в объективно существующей реальности, потом сам решишь, как поступать. А я тебе помогу.

Страх ледяными щупальцами сжал сердце Марата. Как же так? А ведь действительно, может статься, его легкомысленный визит в прошлое так изменит ход истории, что больше не увидит сына и дочь, жену, братьев и сестер, отца с матерью… Очень просто: это в его реальности предки выжили, чудом выжили в череде бесконечных войн, голода и эпидемий. А сейчас все обязательно переменится, хочет он того или нет. И не факт, что в переменившейся реальности его предкам опять повезет. Сталин попытался его успокоить:

— Не тревожься раньше времени. Не все так плохо. Но еще раз говорю, не спеши с поступками. Сейчас я все подробно обскажу. И он поведал, в начале 1917 к Ленину заявился некто Васисуалий, иеромонах. С 1945 года. И рассказал такое, что у немногих посвященных волосы стали дыбом. Поначалу хотели прогнать прочь, думали, умом человек тронулся. Да вот он, Сталин, по какому-то наитию предложил Владимиру Ильичу проверить блаженного. Даже придумал, каким образом все это проделать. И что бы вы думали, иеромонах переместился назад в свое время, принес полное собрание сочинений В. И. Ленина. И вручил автору! А там были труды, которые Владимир Ильич еще только задумывал или имелись только черновики, про содержание которых знал только сам Ильич. Да вот только заполучив 2 тома собственных книг, Ленин решительно ограничил общение иеромонаха даже с ближними сподвижниками. Обрисовал грядущее будущее только в общих чертах. Книги потом исчезли бесследно, видать, Владимр Ильич, опытный конспиратор, так надежно упрятал, никак не найти. Когда вождь смертельно заболел, Сталин все пытался уговорить старшего товарища раскрыть секрет. Но он твердо стоял на своем — мы уже изменили гибельный для России ход истории, незачем тебе знать все подробности, а то по своей кавказской горячности можешь дров наломать. Иермонах еще много раз пытался вернуться в свое время, но не смог. Возможно врал, не хотел он обратно. На все уговоры Ленина принести еще книг, не могу, и все тут. Дескать, Божья благодать бесконечна, но он заслужил только одну попытку исправить прежние ошибки. Что-то личное, не сложилось у него, видать, в собственной жизни. Все порывлся выехать в Афон. При рассказе об этом Большеусый впервые за встречу нехорошо выругался — какое ему дело до судеб миллионов пока еще живых людей, он же озабочен собственной бессмертной душой… А без дополнительных перемещений рассказать божий служка мало чего мог, не помнил ни фамилий, ни важнейших дат, ни расстановки сил. Ему бы все по богословию спорить. В Афон так и не попал. В апреле 17-го года выехал вместе с Лениным в Петроград. Устроили его в квартире у надежных товарищей. Да не доглядели: вышел на улицу, начал призывать народ к покаянию, стращать небесными карами. Вот его казачки и зарубили за распространение паникерских слухов. А два года назад у Сталина (опять же, в спальней комнате) прямо из воздуха материализовался некто Георгий Виккентьевич. Из 1963 года, потомок русских эмигрантов, проживающий в штате Алабама. Опять с апокалиптическим, но уже совсем иным сценарием и опять же — с мольбой изменить ход истории. Там у них мир стоял на грани ядерной войны. Георгий Виккентьевич сносно говорил по русски, будучи образованным человеком (врач-педиатор) успел много чего рассказать. В течение 3 дней пребывания в 1923 году 3 раза сходил обратно в свое время — за книгами и картами. А в четвертый раз из будущего не вернулся. «Могу дать голову на отсечение, он собирался вернуться. Георгий Виккентьевич с первого взгляда влюбился в юную КИМ-овку, мою помощницу. Он сам мне про это говорил. Не получилось посидеть у них на свадьбе. Я думаю, тут возможны 3 варианта. Или в том мире началась война, Георгий Виккентьевич погиб под бомбой, не успел прыгнуть к нам. Или у попрыгунчиков не получается перемещаться во времени столько, сколько сами захотят. Будем надеяться, поднакопит сил и вернется. Хороший он человек. И Леночка все его ждет, но и не догадывается, кто он на самом деле. Думает, у Георгия Виккентьевича партийное задание в странах капитала. А третий вариант — проявление Георгия Виккентьевича у нас переменило историю таким образом, что его дед с бабушкой или отец с матерью по каким-то причинам не смогли продолжить цепочку рода. То есть, его в том мире просто не стало. Я много думал над этим. Мы не можем пока знать все закономерности загадочного природного явления. Но предположения есть. Обязательно носи часы, могу даже сам подарить. Мне кажется, тебе следует возвращаться в свое время минута в минуты во столько часов, когда прыгнул к нам. А сюда повторно приходи минута в минуту во столько, когда в первый раз ушел обратно. Я понятно выражаю свою мысль?» — прояснил ситуацию товарищ Сталин. Марата пугала неизвестность, хотелось сломя голову броситься в будущее, убедиться, что все там по-прежнему. Иосиф Виссарионович резонно заметил, в будущее всегда успеет, а вот снова вернуться — неизвестно. Так что лучше сразу пусть поведает, зачем приходил, да еще таким злым и грубым?

Марат и выдал спич минут на 30. Обличал и разоблачал. Сталин слушал очень внимательно. Только когда трибун из будущего несколько выдохся, хмыкнул:

— Говоришь, ты учитель истории? Неужто так все переврали в учебниках истории? Если хочешь знать, февральская революция 1917 года и отречение от престола Николая Второго стали для нас, большевиков, полной неожиданностью. Как снег на голову. Сами эксплуататоры и устроили этот переворот, да еще в военное время — когда рабочие и крестьяне сотнями тысяч погибали в окопах, отстаивая интересы тех же эксплуататоров. С жиру начали беситься, вот и добесились. Еще в начале 17-го года Владимир Ильич выступал с речью, что не рассчитывает дожить до грядущей революции, что её увидит только молодёжь. А февральские события, пустившие страну под откос, Владимир Ильич справедливо назвал заговором англо-французских империалистов. В Россию вернулся из Швейцарии только в апреле. Февраль и апрель, неужто так трудно сопоставить эти две даты и сделать правильные выводы? Троцкий, Лев Давыдович, приехал еще позже. Как они могли устроить революцию, если находились далеко от столицы? Потом, конечно, решительно вмешались. Не могли не вмешаться.

— Так ты… так вы же сами потом напишете «Историю ВКП(б)», а там сами подробно расписали, вернее, распишете, что главная движущая сила революции — именно большевики. Остальные только путались под ногами и мешали.

— Нэт, не напишу! В твоей реальности, вероятно, хотел усилить свои позиции заслугами других политических сил, получилось — приписал себе и товарищам их вину… Такого больше не будет!

Марат мстительно посоветовал:

— А вы попробуйте писать и говорить только правду. Это легче всего!

Сталина ничуть не смутил ерническая интонация.

— В политике не всегда так получается. Но ты прав: искажать историю не стоит. Если в какой-то момент времени нельзя сказать правду, лучше промолчать или… или действовать исходя из обстоятельств. Да, да, решительно действовать исходя из обстоятельств, пока что неведомых всем остальным. Ты только представь, в деревянном здание собралось очень много людей. Идет собрание или концерт. А ты заметил, начинается пожар. И что, сразу во всю ивановскую гаркнешь «Пожар!!!»? Так люди друг друга передавят, бестолковым стадом будут толкаться и закупорят все выходы! Умный человек поступит по другому. Но потом надо будет все подробно разъяснить, как все случилось. А то ведь самого потом обвинят в поджоге.

— Иосиф Виссарионович, спрашиваю не образно, а буквально — а как бы вы поступили в случае пожара?

— Так что же тут хитрого. Подходишь к заднему ряду и тихо шепчешь крайнему товарищу: «В здание пожар. Передай по цепочке и быстро выходи».

Марат возмутился:

— Так у передних рядов не будет шанса спастись!

Большеусый недобро прищурился.

— Давай, давай, ты еще вспомни про слезинку ребенка Достоевского. Мне тут эту слезинку свои интеллигенты постоянно напоминают, укоряют, понимаешь ли.

Смачно и непонятно выругался, наверное, по-грузински и продолжил:

— А если на одной чаше весов слезинка одного ребенка, на другой — тысяча, миллион, море слез других детей? Какая-нибудь кисейная барышня или салонный поэт сразу убегут от такого выбора, поставленного судьбой. Даже не захотят подумать, ведь они своей трусливостью обрекают и этого, одного ребенка, и всех остальных. Нет, они лучше стишки про это сочинят. Да еще чтобы все видели, как они страдают и как им тяжело. Тьфу! А мужчина должен попытаться спасти большее количество людей, даже ценой этой самой слезинки.

— Но вы же не будете отрицать, большевики сильно постарались, чтобы расшатать империю?

Сталин саркастически посмотрел на собеседника.

— А почему ты думаешь, дескать, в империи было так хорошо? Неужели народ у нас такой глупый, пришли большевики-агитаторы и все поверили, что белое — черное, черное — белое? Зачем людей за глупых баранов держишь!? Нет, в России царил не Николай, в России царили банкиры и промышленники, готовые продать свою мать за копейку, не то, что Родину. В России царили бездельники-вольнодумцы, подбивающие народ к смутьянству, в России царили голод и нищета, невежество и продажность властей. Да что много говорить. Я тебе тут из умной книги почитаю, подумай, разве можно было с таким мириться?

Вытащив из комода книгу в потрепанной дерматиновой обложке, Большеусый начал монотонно читать. Марат сразу почувствовал: за наигранной бестрастностью голоса пытался скрыть что-то очень личное. Такое, что хочется выкинуть из памяти, но не получается. Внимательно прислушался.

— Ты их жалеешь… Жалко тебе их. А они нас жалели? Враги плакали от слез наших детей? Над сиротами убитых плакали? Ну? Моего отца уволили после забастовки с завода, сослали в Сибирь… У матери нас четверо… Мне, старшему, девять лет тогда… Нечего было кушать, и мать пошла… Ты смотри сюда! Пошла на улицу мать, чтобы мы с голоду не подохли! В комнатушку нашу — в подвале жили — ведет гостя… Одна кровать осталась… А мы за занавеской… на полу…

Большеусый судорожно сглотнул комок в горле, продолжил.

— И мне девять лет… Пьяные приходили к ней… А я зажимаю маленьким сестренкам рты, чтобы не ревели… Кто наши слезы вытер? Слышишь ты?.. Утром беру этот проклятый рубль… мамой заработанный рубль, и иду за хлебом…

Марату почудилось что-то неправильное во всем этом. Не верю и все тут! Подсознание настойчиво пыталось достучаться до сознания и сообщить что-то очень важное. Нет, никакой фальши, Большеусый искренен в своем порыве. Почти катарсис, ядрена вошь. И в тему. Трудно возразить по существу, если ты не законченный циник и мерзавец. Но что же тогда смущает Марата? И тут его озарило. Уяснение нестыковки ударило молнией и прорвалось бешеным потоком.

— Ты кто таков на самом, тварь усатая? С какого времени приперся, куда дел настоящего Сталина? Нечего комедии ломать, а я-то почти поверил!

Большеусый оторвавшись от книги, бросил на него недоуменный взгляд.

— Потрудись внятно объясниться, какой-такой комедия я перед тобой ломаю…

Книгу читал сносно, а тут сразу проступил явственный кавказский акцент. Волнуется человек. Но Марат уже не верил во все эти иезуитские штучки. Сжав и расслабив все тело для мгновенного броска, уже тихо процедил сквозь сжатые зубы:

— И что, совсем не было настоящего Сталина — Джугашвили? Ты завалил его потихоньку? Под личиной кровавого диктатора работал попрыгунчик во времени?

Плавными движениями встал с кресла, начал медленно приближаться к собеседнику. Змеей прошипел:

— Это какой же мразью надо быть, отправиться в прошлое и убить миллионы и миллионы людей. Остренького захотелось, нервы пощекотать, потомок хренов? Говоришь, я мягкотелый, но на тебя меня хватит, сука ты приблудная. Об одном прошу, скажи, из какого ты времени? Скажешь — сдохнешь быстро, без мучений…

Марат действительно намеревался разорвать его руками. В той, настоящей жизни был пацифистом, а тут сам себя не узнал: неистовая ярость переполнила каждую клеточку. Рвать, именно разорвать ублюдка на части, иначе не утолить жажду мести за всех безвинно убиенных, иначе ненависть разнесет в клочья самого Марата. Однако Большеусый явно не собирался драться. Так же сидя в кресле, примирительно вытянул обе руки ладонями вверх и вперед.

— Убить никогда не поздно. Ты только скажи, почему это я не Сталин. Товарищу Сталину это очень интересно.

Вот ведь гад, руки не дрожат, голос спокоен, не боится ни черта. Но это уже лишние детали, примериваясь для атаки, Марат вкрадчиво произнес:

— Что, сука, за лоха меня держишь? «Поднятая целина» написана после коллективизации, настоящий Сталин никак не мог бы цитировать Давыдова в 1925 году.

У собеседника на лице мелькнула искра понимания. И началось. Откинувшись на спинку кресла, он начал хохотать. Наблюдая за ним по прежнему ссузившимися глазами, Марат внутри чуток сдулся — совсем ведь непонятная реакция у человека, которого собираются убить голыми руками. А Большеусый клокотал, грохотал смехом, порою срываясь на фальцет. От переизбытка душившего изнутри веселья прихлопывал себе по коленям. Марат растерянно ждал, чем все это кончится. Наконец-то, чуть отдышавшись и утирая слезы, Большеусый вновь обрел дар речи:

— Извини, дорогой. Наверное, я переволновался от разговора с тобой. Вот и сорвался, никак не могу остановиться. Так все это комично.

Марат не разделял его благодушия.

— Ты не у меня, ты у миллионов репрессированных прощения проси. У солдат, трупами которых завалил танки Гитлера. У Всевышнего прощения проси. С ним ты совсем скоро встретишься. Гарантирую!

Большеусый стал чуть серьезнее, хоть в глазах по прежнему скакали развеселые чертенята.

— Так ты принял меня за попрыгунчика во времени? И готов был убить? По глазам сразу понял, убил бы. Что же, хвалю и благодарю — ты в некотором смысле заступился за настоящего Сталина, которого якобы подменил подлый пришелец из будущего. Кто о чем, вшивый о бане.

Большеусый опять хохотнул, но быстро взял себя в руки.

— Так вот, именно я — товарищ Сталин, плоть от плоти своего народа и времени. А с гениальным романом товарища Шолохова, действительно, промашку допустил.

Продолжил уже чуть строже.

— Вот ты меня все укоряешь, дескать, не сумел предвидеть последствия своих поступков. Чья бы корова не мычала, так сказать, а твоя бы помолчала. Сам-то, как следует не подумав собрался меня убивать. Горяч, понимаешь! Да если бы в руководстве партии сидели такие необузданные товарищи, такое бы творилось, не приведи Господь! Нет, таких не держим. У настоящего большевика только сердце горячее, а ум холодный.

— …и чистые руки, — покорно докончил фразу Марат. Чего уж скрывать, менторский настрой Большеусого опять с панталыку сбил. Будто нашкодивший школьник стоит перед директором школы!

— Чистые руки? А что, хорошо звучит. И правильно. Надо будет запомнить. Так вот, если ты, дорогой потомок, прежде чем скалить зубы, стал мыслить логически, и сам бы догадался. Не стал бы обзываться нехорошими словами.

— И что бы я понял?

— «Поднятую целину» принес мне Георгий Виккентьевич, попрыгунчик из 1963 года, я же про него тебе говорил. Конечно, я тебе еще не говорил, что в их реальности смута началась в 1939 году, после внеочередного съезда ВКП(б). Так что Михаил Александрович успел и написать, и издать. Не все потом сожгли, что-то и сохранилось. А вот сам дорогой товариш Шолохов не уберегся, «интеры» забили ногами на улице, еще в самом начале диктатуры…

— Но в вашем времени-то он жив?

— А что с ним станется в РСФСР? Жив, конечно. Горяч больно, покуролесил, наломал дров, когда поставили налоговым инспектором в станице. Чуть не расстреляли по приговору трибунала! Пришлось немного вмешаться, объяснить товарищам, всякий может ошибиться, особенно, в таком возрасте. Сейчас осел в Москве, пописывает понемножку. Всему свое время, дозреет и до своих гениальных романов.

— А зачем ждать, если у вас есть готовая книга?

— Читатель еще не готов к этим книгам, рано. Но не это главное. Мы тут с товарищами подумали. Пусть жизнь пока идет, как это происходило в реальности Георгия Виккентьевича. До поры, когда потребуется решительное вмешательство. Понимаешь, если заранее вмешиваться по мелочам, ход истории изменится и мы уже не будем знать, когда наше воздействие будет наиболее успешным. А сейчас надо будет делать поправку и по твоим рассказам. Сейчас сбегай обратно к себе. Из дома лучше не выходи, не дай Бог, кирпич на голову свалится… Захвати книги, имеющиеся дома и сюда. Даю слово — постараюсь исполнить все твои просьбы, которые ты мне скажешь, когда принесешь книги. Только не забывай — минута в минуту, рисковать не надо, не имеем на то права. Вот держи, часы поставщика императорского двора.

Марат с любопытством взял в руки презент. Золотые, «Moser».

— А. чуть не забыл, — Большеусый хлопнул себе по лбу, — Георгий Викентьевич пытался попасть в измененную реальность, в новое будущее. Хотел посмотреть, как все изменилось. Не получилось. Будь осторожнее, лучше не рискуй. Мы не имеем права на риск, мы с тобой отвечаем за миллионы и миллионы людей!

Вот так, рассыпалась в прах еще одна домашняя заготовка учителя — намерение проводить тотальный контроль управляемости товарища Сталина, по необходимости — вводить коррективы. Оказалось, прогрессорство, как и жизнь, сразу пишется в беловик.

…Если ударили по правой щеке, ясен пень, надо подставить левую. Любой религиозно подкованный человек подтвердит. Но обратите внимание — в приснопамятном первоисточнике упомянут дебютный удар по правой щеке. Значит предполагается, что оплеуха произведена левой рукой визави. Нормальному человеку несколько затруднительно правой рукой бить по правой же щеке оппонента. Биомеханика такая, сами можете проверить. А кто же тогда начинает драку с левой? Боксеры! У них это джеб называется — кулак летит по прямой, да по наикратчайшему маршруту: с точки А (выставленное вперед левое плечо) до точки В (сопатка наглого с субъективной точки зрения субъекта). Вот и получается, Вечная Книга всех нас недвусмысленно упреждает, если уж так не повезло, нарвались на профессионала, не усугубляйте ситуацию. Повинную голову, так сказать, меч не сечет. Весьма возможно, и ретивый кулак пожалеет, не станет добивать. А если нет, обидчик никак не уймется? После удачно впечатанного джеба так и норовит перейти на чуть более медленные, но гораздо более сокрушительные свинги и апперкорты? Так ведь никаких щек и скул не напасешься, своротят к чертям собачьим. Остаются три варианта. Попытаться сбежать. Прикинуться трупом. Авось оппонет убоится 111-ой статьи Уголовного кодекса Российской Федерации, до 15 лет могут законопатить на казенные харчи. Третий вариант — следовать башкирской пословице, «Ятып калгансы, атып кал», перевод которой звучит примерно так — «Успей выстрелить, пока не завалили».

Господин Акбашев придерживался третьего варианта. Как-никак потомок воинственных всадников Великой Степи. Но чисто теоретически. Вот ведь незадача, владеть оружием государство запретило еще век тому назад, какое уж там пострелять. А всякими ногомашествами заняться все было недосуг. И насущной необходимости, по правде, тоже не было. Больше полагался на фигуру, пусть и не богатырскую, но внушающую некоторый пиитет потенциальным противникам. Задиры ведь, как правило, ниже среднего ростом. Компенсаторный механизм у них срабатывает — а не смотрите на мой метр с кепкой, зато любому могу вломить. А Марата отец с матерью ни ростом, ни статью не обидели. В критических ситуациях помогал и бойкий язык. Посулы засунуть голову уличного хама в абсолютно не предусмотренное для этого место в теле того же самого хама, произнесенные уверенно и с некоторой ленцой, всегда давали требуемый эффект. Ошарашивал анатомический оксюморон. Никто еще не возжелал позволить провести над своим телом столь противоестественный эксперимент. Предпочитали больше не накалять обстановочку и смыться, по возможности сохраняя иллюзию сохранения чувства некоего иллюзорного достоинства.

Когда у Марата заработали мозги на всю катушку, вознамерился восполнить пробел в тактико-технической подготовке по рукопашному бою. Ведь не знаешь, с кем столкнешься, когда прыгаешь в прошлое. Какой-нить римский легионер наверняка окажется опаснее родной уличной гопоты, словами не отделаешься. В теории постиг все быстро. Ничего мудреного. Шаг левой ножкой вперед с бодрым притопом и частичным переносом тяжести. Одновременный разворот корпуса и распрямление правой руки — вот тебе и классический «прямой». Конечно, есть нюансы. Не поднимать плечо. Толчковая (задняя, она же правая) нога проворачивается носком. Знающие люди говорят, лучше ставить на большой палец этой самой ноги. Доворачивать кисть в самом конце, так сказать, ввинчиваться буром или, если угодно, вбуриваться винтом. Синхронно с досылом в ударную поверхность остатков тяжести собственного тела. Только не проваливаться! Запястье должно быть ровным, прогибается вверх или вниз — КПД значительно ниже. Главное — десница расслаблена, напрягается только в волнительный момент точки рандеву. Вот, по последнему признаку легко отличить профессионального скуловорота от презренного любителя. Ничего хитрого. В теории. Только вот на практике Марату с горечью пришлось убедиться: есть такое поганое понятие, как «память тела». Автоматизм. И, безусловно, рефлексы, как условные, так и безусловные. Все это нарабатывается исключительно соленым потом, долгими-долгими тренировками. А еще растяжка, будь она неладна. Мало знать, как правильно опрокинуть неприятеля молодецким пинком пяткой в пятак. Минимальное системное требование упомянутого удовольствия — как бы у самого устремленного ввысь жилы не лопнули с непривычки. Марату быстро наскучила вся эта бодяга с утомительной наработкой коронных ударов. Овчина не стоит выделки, кому суждено утонуть, того всяко не повесят. Пусть тренируются те, кому сам процесс в кайф. Тяжелое это дело, научиться жизнерадостно и не без некоторого изящества бить ближнего своего.

Когда господин Акбашев грозился нанесением телесных повреждений кровавому тирану, больше понадеялся на эффект неожиданности. Как полагал, если и случится драка, неужто не справится с 46-летним дядькой? Трусливым, пусть и злобным как хорек. Небольшого росточка, как представлял по современным публикациям. Слава Всевышнему, что не пришлось обмениваться оплеухами и душить друг дружку! Роста, в самом деле, небольшого, на полторы-две головы ниже Марата. Только слабое это утешение — со всей кряжистой фигуре так и сквозит мощь. Марат сразу ощутил себя большой дебелой коровой с благополучных альпийских лугов. Перед тигром, пусть и скромненьких размеров. Никаких шансов. А еще «попрыгунчика» сразу обезоружили его глаза — глаза окончательно и бесповоротно уверенного в своей правоте человека. Готового биться за нее до конца. С такими лучше не бодаться, если никак не обойтись без рукоприкладства, разве что попробовать стукнуть чем-нибудь тяжелым сзади по голове и улепетывать. Была еще одна надежда, если сцепятся и Марату станет кисло, можно прыгнуть назад в будущее. И вернуться обратно в прошлое чуть раньше, до того момента, как ему поставят шах с матом или шах с матерками. Сталин быстро развеял и эти чаяния. Беседу с тираном еще следовало обдумать, но Марат испытывал к нему благодарность: не стал играть как кот с мышкой, сразу раскрыл все карты.