Я - счастливый человек

Две истории про любовь

Многим кажется, что большая любовь бывает только на экране. И в самом деле, есть такие фильмы и такие роли, что даже актеры завидуют своим героям. Ну а в жизни?

Я расскажу две истории о людях, которых я хорошо знала.

Валентина Серова… Это не только легенда нашего кино, это история великой любви.

В детстве она чувствовала себя одинокой. Воспитывалась у бабушки, где-то под Харьковом. Потом ее мать – известная актриса Клавдия Половикова – забрала дочь к себе в Москву. Валя рано дебютировала вместе с матерью на профессиональной сцене.

В четырнадцать лет ее приняли в школу при Московском театре драмы. А вскоре, еще будучи студенткой, она поступила в труппу Театра драмы и сразу же получила роль в пьесе Островского «Бедность не порок». Тогда же начала сниматься в кино. Ее взяли на роль в картину «Девушка с характером».

Валентину любили и боготворили окружающие, а она была влюблена в легендарного летчика-испытателя, участника боев с фашистами в Испании Героя Советского Союза Анатолия Серова.

В первый раз они встретились у общего друга, тоже летчика. Валя только увидела Серова – и уже не спускала с него глаз.

И он влюбился в нее тоже с первого взгляда.

Когда летчик провожал Валю, она пригласила его в театр, на спектакль с ее участием.

Серов боялся опоздать, поэтому приехал заранее. У него была редкая по тем временам машина, подаренная испанским республиканским правительством. Он называл машину «Королева».

После спектакля Серов посадил Валентину в «Королеву», и они помчались по вечерней Москве навстречу своей судьбе.

Уже на третий день он сделал ей предложение. Он был человеком решительным, нетерпеливым, был уверен, что она немедленно согласится.

Но Валя ответила, что должна подумать, посоветоваться с мамой. Клавдия Половикова работала в ту пору в Ленинградском театре имени Пушкина, знаменитой Александринке. Поэтому Анатолий купил Валентине билет на поезд «Красная стрела» и проводил ее в Ленинград.

Не успела Валя утром рассказать матери о предложении, как в доме раздался телефонный звонок. Звонил Серов. Он, конечно, тоже примчался в Ленинград и как бы случайно оказался возле дома, где жила Половикова. Можно ли ему зайти? Когда? Сейчас же.

Не раздумывая, Серов с ходу попросил у Клавдии Михайловны руки ее дочери. А та сказала: «Валя уже взрослая, пусть сама и решает…» А Валя ответила, что скажет ему о своем решении в Москве.

Серов вечером посадил Валентину на «Красную стрелу» и отправил в Москву. Когда она вышла на московский перрон, то увидела его, стоящего с огромным букетом цветов.

Они поженились. Валя в то время снималась в кино, играла спектакли. Когда была свободна, приезжала в Архангельское, где Серов снял дом.

Он каждый день ездил на аэродром. Шли испытания.

В полдень она выходила на террасу, и это было своеобразным свиданием. Она слышала гул самолетов, которые приближались к их дому. Самолеты пикировали, сбрасывали цветы и улетали. А он чертил в небе белое слово «люблю».

Они были счастливы. Он учился в академии, а у Вали вышла картина «Девушка с характером», которая сразу же полюбилась зрителям. У кинотеатров выстраивались очереди. И в театр на спектакли, где играла Серова, теперь трудно было достать билеты.

Валя ждала ребенка. Анатолий испытывал новый истребитель.

Однажды он собрался на аэродром и сказал Вале, что днем пришлет за вещами машину, его несколько дней не будет дома.

Серов мчал по Москве с огромной скоростью, но вдруг что-то случилось, машина загудела и остановилась. Ничего они с шофером не могли сделать – гудок продолжался, а потом резко оборвался. Они с трудом завели машину, Серов по дороге то молчал, то вспоминал своих товарищей, погибших в Испании. А Валя ждала машину – и совершенно неожиданно для себя написала Серову письмо. Она никогда прежде этого не делала.

Шофер привез Серову из Архангельского чемоданчик и передал письмо. Тот прочел его и потом аккуратно положил в карман. Подозвал неожиданно шофера:

— Друг, если что Валентине понадобится, ты помоги ей…

И пошел к самолету. Вторым пилотом у Анатолия Серова была женщина – легендарная летчица Полина Осипенко. Они поднялись в небо. Это был слепой полет. Испытательный.

Последний полет.

Самолет врезался в землю, не вышел из пике.

А Валя ничего не знала. В тот вечер она играла спектакль. И в первом акте случайно рукой ударилась о край декорации. Ушибла руку, разбила часы. И часы… остановились.

Как и большинство актеров, она была суеверной. И тут в кулисе Валя увидела военных. Она поняла, что случилось страшное.

Вскоре Серова родила сына. Его назвали Анатолием. Судьба его сложилась трагически. И он в тридцать пять лет погиб.

Она ненадолго пережила сына. Но это все было потом…

Впервые Валя встретила Константина Симонова на похоронах мужа. А через некоторое время, когда Серова играла в пьесе Максима Горького «Зыковы», она каждый раз на спектакле стала чувствовать, что на нее кто-то смотрит из зала. Этот тревожный взгляд мешал ей играть.

Однажды она посмотрела в зрительный зал и поймала пристальный взгляд молодого человека, который сидел в первом ряду. Он приходил на каждый ее спектакль. Она поначалу и предположить не могла, какую роль в ее жизни сыграет этот зритель. Это был Константин Симонов.

Так началась «История одной любви». Именно так он и озаглавил свою пьесу, которую специально написал для театра. Конечно, главную роль играла Валентина Серова.

Об их любви заговорила вся Москва. Вокруг их имен ходили какие-то невероятные слухи и легенды. Все, что писал Константин Симонов, он посвящал ей. Он безумно ее любил.

Двадцать второго июня сорок первого года началась война. В ту суровую пору Валентина Серова была, пожалуй, самой популярной актрисой в стране. Ее нежный образ напоминал солдатам о далеком доме, о родной семье.

Война разлучила Симонова и Серову, но в каждом письме к ней он писал: «Жди меня…»

И стихотворение «Жди меня» он написал только для нее. Но оно вошло в сердца миллионов мужчин и женщин как заклинание, как молитва:

Константин Симонов написал сценарий фильма и назвал его «Жди меня». В главной роли снялась Валентина Серова. Это, по-моему, одна из лучших ее киноролей.

Помните, как она пела:

У нее был особо нежный, душевный голос. Его знала вся страна. Валентина Серова часто уезжала на фронт с концертами. Однажды после концерта в полевом госпитале к ней подошел главный врач и попросил зайти в палату. Когда она вошла, увидела человека с мужественным лицом и огромными глазами. Это был Константин Рокоссовский, прославленный военачальник.

Пути жизни неисповедимы. Поговаривали, что после войны чуть ли не ежедневно, в точно определенный час, у дома Серовой в Москве останавливалась машина. Из нее выходил военный и долго смотрел на ее окна. Потом садился в машину и уезжал.

То ли быль, то ли легенда… Он – маршал, у него семья, она – знаменитая актриса, жена знаменитого поэта; обстоятельства не дали возможности им соединиться.

Отзвуки тех событий стали большим испытанием и для Валентины Серовой, и для Константина Симонова. Внешне казалось все благополучно. У них родилась дочь Маша. Симонов написал много прекрасных стихов, но внутри у Валентины как будто что-то оборвалось… Была какая-то пустота. И ощущение безмерного одиночества. Чтобы заглушить это чувство, она начала пить.

Ролей в театре становилось все меньше и меньше. Исчезли куда-то друзья. Потом замолчал телефон.

Она была Актрисой. Она не могла жить без театра и кино. Она готова была ухватиться за любую роль. Не важно какую. Так она снялась в небольшом эпизоде в фильме «Глинка».

Она ушла из театра, в котором прослужила семнадцать лет. Пробовала работать в других театрах, но не сложилось. Последним ее пристанищем стал Театр киноактера.

Сколько же трагических судеб, легенд, крушений и взлетов хранит история нашего искусства! Ярко вспыхнувшие на экране и на театральных подмостках звезды вдруг оказывались никому не нужными, они были любимы зрителями, но для них не находилось новых ролей, их не приглашали на студии, их не «видели» режиссеры…

У нас была большая концертная программа «Товарищ кино». Она прошла с аншлагом чуть ли не через все крупные центры Советского Союза. В ней принимали участие киноактеры разных поколений, а когда на сцене появлялись звезды, о которых как бы забыли Госкино и студии, зал встречал их громом аплодисментов. Любовь зрителей к своим кумирам не ослабевала. Но они не снимались. Иногда проходили годы, прежде чем они вновь появлялись на экранах, и тогда все начинали говорить: «Почему же столько лет их не снимали?»

…Прощались с Валентиной Серовой в нашем театре. Я была на похоронах. В зале было немноголюдно. Актеры, случайные прохожие, которые шли мимо и узнали, что хоронят знаменитую актрису. Приехал какой-то чиновник из Госкино, сказал невнятную речь.

А мы стояли в почетном карауле. Стояли по многу раз, потому что нас, актеров, пришедших проводить ее в последний путь, было мало.

Серову хоронили в обыкновенном гробу, обитом красным крепом. Креп был то ли потертый, то ли смятый. И здесь же, над гробом, висел ее фотопортрет, на котором она была веселой, счастливой и молодой. Такой, какой ее знали миллионы. Знали и любили.

Стояли у гроба ее мать Клавдия Михайловна Половикова, дочка Маша и ее муж. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу.

И вдруг зазвучала песня из фильма «Жди меня»… Зазвучал ее серебристый голос:

…Константин Симонов был хорошо знаком с моим мужем, работавшим первым заместителем главного редактора «Советской культуры». Симонов попросил взять Машу на работу в редакцию. Маша стала корреспондентом.

Вскоре после этого Константин Симонов лег на обследование в Кремлевскую больницу. Он был тяжело и неизлечимо болен. Он позвонил Маше и попросил принести письма, которые когда-то писал Серовой. Часть этих писем уничтожила Серова перед смертью.

Маша пришла в больницу и увидела отца бодрым, подтянутым, сосредоточенным. Он даже шутил. А на прощание попросил Машу, чтобы она навестила его через день.

Когда Маша пришла через день и вошла в палату, перед ней был совершенно другой человек – постаревший, ссутулившийся, он ходил по палате не свойственной ему, слегка шаркающей походкой. У него были погасшие глаза.

— Маша, — сказал он, — я перечитал письма, и мне показалось, что все это было только вчера. Не сердись, девочка. Я все это уничтожу. Не хочу, чтобы чужие руки рылись в этих письмах. Но все, что касается тебя, я сохраню. Все, что было между мной и твоей матерью, — это были самые счастливые… — он на минуту остановился, — и самые горькие дни моей жизни.

В его глазах были боль и страдание.

Вот такая история. О ней много написано, но и сегодня, спустя годы, я не могу вспомнить ее без волнения.

Лет пятнадцать назад я подготовила большую, двухсерийную передачу для Центрального телевидения «Монологи Клары Лучко». И рассказала в ней о прощании с Валентиной Серовой. Я до сих пор не могу говорить об этом спокойно. Как случилось, что кинематографическое сообщество не удосужилось проводить достойно в последний путь звезду отечественного кино, кумира миллионов? Как получается, что мы не ценим собственную историю и людей, которые в трудные годы войны помогли уберечь страну, дать надежду миллионам?!.

А теперь я расскажу еще одну историю.

Однажды я невольно стала свидетелем зарождающегося большого чувства.

Так получилось.

В Ленинграде на стадионе был праздник кино.

Кто бывал в городе на Неве, знает этот огромный стадион на выходе в Финский залив. Стотысячные его трибуны раскинулись на намытом из песка круговом холме, внутри которого расположилась футбольная арена, опоясанная гаревыми дорожками. На этом стадионе и был праздник.

Открытие начиналось с торжественного объезда трибун. Я стою в машине в гриме и костюме Ядвиги – певички из картины «Красные листья». За мной тюремная решетка. Все это как бы изображает сцену, когда я прихожу в тюрьму на свидание.

Евгений Урбанский стоит в машине у декорации из фильма «Баллада о солдате».

И тут же актриса из Риги, красавица Дзидра Ритенберг, которая только что снялась на Киевской студии в фильме «Мальва».

Машины сгрудились, шоферы ждут команды, когда надо выезжать на арену.

И так получилось, что друг против друга стояли в машинах Дзидра Ритенберг и Евгений Урбанский. Лицом к лицу. А я на своей машине стояла позади.

И я была поражена, увидев, как они смотрели друг на друга. Они приехали в Ленинград несколько дней назад. И вот за эти несколько дней, как это бывает в жизни, родилось огромное чувство.

Им было совершенно все равно, куда они едут, какие машины, в каком они городе, что вообще происходит. Утро, день, вечер, время года – ничто их не касалось. На огромном стадионе, где собралось сто тысяч ленинградцев, их было двое. Только Она и Он.

И вот эта обособленность, эти глаза потрясли меня, и я стояла не дыша. Я чувствую, что неудобно, нехорошо быть наблюдателем. Но что мне делать, мне некуда деться.

Кончились концерты, Дзидра уехала в Ригу, Евгений – в Москву.

Он тосковал, не зная, что ему делать, ехать ли в Ригу… И вдруг ему позвонил приятель:

— Женя, немедленно приходи ко мне. У меня гость из Риги и очень хочет тебя видеть.

Он выскочил из дома, сел в машину и приехал к приятелю. Там была Дзидра. Оказывается, она приехала на врачебный консилиум, ей предстояла операция на сердце.

Урбанский проводил Дзидру до гостиницы и сказал, что каждый день в клинике будет с ней. «Когда тебе сделают операцию, — говорил он, — и ты откроешь глаза, — первым, кого ты увидишь, буду я. Я тебя не оставлю всю жизнь».

Так все и получилось. Они поженились. Дзидра переехала в Москву. Они ждали ребенка.

В это время в Москву пришло приглашение из Чехословакии на Кинофестиваль трудящихся. Нашу делегацию разделили на две группы, у каждой был свой маршрут. Алла Ларионова и Николай Рыбников составили одну группу, а я с Женей Урбанским – другую.

У нас была «татра», мы ездили на этой машине из города в город. Сопровождала нас переводчица пани Славка, моя добрая знакомая, симпатичная и веселая молодая женщина. Она нас, как могла, оберегала.

Нам то и дело предлагали то посещение заводов, то встречу с общественностью, то пресс-конференцию. Но она решительно отсекала часть мероприятий, говорила, что артисты устали, им надо отдохнуть.

Славка набирала в корзинку мясо, фрукты, овощи, и мы ехали на машине в какой-нибудь лесочек, располагались поблизости от маленькой речушки, разжигали костер, жарили мясо и кипятили чай. Славка знала такие места, где мы не могли нарваться на штраф за ущерб природе, и мы гам подолгу беседовали о жизни… Женя все время говорил о Дзидре…

Год сложился у Урбанского тяжело, надо было заработать деньги на кооперативную квартиру. У меня тоже были свои трудности. Так что отдохнуть было не лишним, тем более что поездка оказалась утомительной.

Полдня мы в дороге, приезжаем в очередной город. Над нами берет шефство завод, мы размещаемся в гостинице, переодеваемся и – очередная встреча. Мы выступаем, нас тепло принимают, нам дарят сувениры, мы раздаем автографы, а потом, конечно же, идем в ресторан. Там уже все готово: собираются руководство завода, деятели культуры, активисты Общества дружбы, и начинается банкет.

Мы сидим на почетных местах. Ясно, что пока мужчины всё не выпьют – не разойдутся; они сидят, задают вопросы, рассказывают анекдоты и истории. И мы с Женей Урбанским вынуждены до конца сидеть за столом, нельзя же обидеть хозяев. Каждый день новый город, новые люди, и надо с ними поддерживать беседы, а это сложно.

Вскоре мы приспособились к этим условиям. У нас было несколько забавных историй, и мы их по очереди рассказывали – то он, то я. За столом оживление, все смеются, все довольны. Затем обычно вся компания перемещалась в бар, и мы с Женей почему-то танцевали краковяк. Мы оба рослые, крепкие, как взмахнем руками – достаем из одного конца бара в другой. Все аплодируют… Один вечер – это прекрасно, но цепь таких вечеров невольно утомляет.

Тем не менее, мы завершили круговой маршрут и приехали в Братиславу, там предстояло торжественное закрытие фестиваля. Туда же приехали Алла Ларионова и Николай Рыбников.

Женя Урбанский запомнился мне своей добротой, легкостью в общении. У него был хороший голос, и он с большим чувством пел «Гори, гори, моя звезда…».

Женя любил компании. Более того, он умел компанию сложить, быть первым среди собравшихся.

Рабочий фестиваль нас сдружил, мы оказались в чем-то родственными душами. И вдруг накануне отъезда я узнаю, что Урбанский боится летать. Тогда я этой болезни еще не понимала. И мне странно было, почему он, такой большой, сильный, смелый, боится летать самолетом.

Он был любим зрителями. Картины «Баллада о солдате», «Коммунист», «Чистое небо» – всего несколько сыгранных ролей, но они покорили страну. Появился новый герой, красивый, мощный, влюбленный в работу и жизнь, нежно любящий муж. Он стал как бы идеальным героем.

Перед отлетом в Москву мы пошли в магазин. Денег у нас было немного, но он все их потратил на Дзидру и будущего малыша.

— Я все покупаю будущей маме и нашему ребенку.

Я ему советовала:

— Вот это купи. Это подойдет…

— Нет, Клара, нужно чуть побольше. Дзидра скоро родит…

В последний день фестиваля всех актеров пригласили на завод шампанских вин. Рассказывали легенды про это невероятное шампанское, дегустаторы демонстрировали тонкости своей профессии. Для меня это было внове, я впервые попала на дегустацию, а все было устроено как представление. На прощание преподнесли нам шампанское. Каждому актеру по ящику.

Когда мы сели в самолет, я вижу, что Женя начинает нервничать. Пытается со мной о чем-то говорить; чтобы отвлечься, стал тихо напевать: «Ту-104 – самый лучший самолет» – на мотив похоронного марша. А нам еще лететь несколько часов до Москвы. И тут мне пришла в голову хорошая идея.

— Женя, — предложила я, — давай угостим весь самолет, всех пассажиров шампанским. Пригласим стюардессу, пусть она объявит по радио, что мы возвращаемся с фестиваля и всех пассажиров угощаем шампанским.

Он обрадовался и с благодарностью посмотрел на меня. Мы позвали стюардессу, ей понравился наш план. Пассажиры оживились, девушки разносили по салонам пластмассовые стаканчики с шампанским.

Я сказала:

— Женя, спой… Свой любимый романс.

Женя взял у стюардессы микрофон и запел:

Пассажиры аплодировали, и, пока это происходило, объявили, что всем надо пристегнуть ремни и приготовиться к посадке. Самолет пошел на снижение. Когда приземлились, Женя сказал:

— Я так тебе благодарен. За всем этим я просто забыл, что мы летим. Для меня каждый полет – это испытание. Я столько трачу нервов, а на этот раз так легко прилетел. Большое тебе спасибо.

Осенью я была на съемках в Вильнюсе, там я встретила Женю, и он мне рассказал, что снимается в картине «Директор», играет главную роль. Предстоят натурные съемки… Через пустыню идут наши машины. Они получили высокую оценку… И он сам будет сидеть за рулем машины…

Мы попрощались. Вскоре после этого я опять получила приглашение приехать в Чехословакию.

Я много раз бывала в этой прекрасной стране, люблю тихие улочки Старой Праги. В молодости я снималась на студии «Баррандов», была участницей многих делегаций, входила в жюри фестиваля в Карловых Варах. Это один из красивейших городов Европы, уютный, чистенький, знаменитый мировой курорт. Я любила прогулки по тропе Бетховена, к Тургеневой хате, я пила воду из источников, которые дают жизненную силу. В Чехословакии шли многие мои фильмы, и люди очень хорошо ко мне относились.

На этот раз ехала делегация, чтобы отметить ноябрьские праздники. В Госкино мне сказали, что Урбанский тоже приглашен.

Прилетела в Прагу, меня встретила добрая знакомая пани Славка. Мы вспоминали те дни, когда вместе с нею и Женей участвовали в Кинофестивале трудящихся. Пани Славка приготовила фотографии, чтобы подарить нам на память.

— Завтра прилетает Женя Урбанский. Я поеду его встречать, — сказала пани Славка.

— Славка, — говорю я, — если нас разобьют на группы, давай поедем, как и прежде, ты, Женя и я…

На следующий день я приехала в отделение «Совэкспортфильма», чтобы встретиться с делегацией. И вдруг вбегает представитель Госкино, с ним пани Славка:

— Клара, Женя погиб!

— Как погиб?

— У него были трюковые съемки. За руль должен был сесть дублер, но он решил сниматься сам…

Да, в ту пору трюк стоил двести восемьдесят рублей. Это более половины месячной зарплаты киноактера высшей категории. Деньги были нужны на покупку квартиры. Жене показалось, что трюк совсем несложный. Машина как бы прыгает с трамплина, и ничего с ней случиться не должно. Машина крепкая, устойчивая.

Рассказывали, что на съемку собралось множество зрителей, его поклонниц. Его приветствовали, многие принесли цветы.

А он встал на трамплин и громко крикнул:

— Хороший был парень, Женя Урбанский…

Сел за руль и погиб. У него сломался позвоночник, его не успели довезти до больницы.

Дзидра лежала на сохранении в клинике. Боялась, что будут преждевременные роды. В те дни ей никто не осмелился сообщить скорбную весть. Она родила сына и только тогда узнала, что у него нет отца.

Как же хрупка наша жизнь! Такая огромная любовь, такая прекрасная карьера, такой талантливый актер – русский актер, широкий, сильный, добрый… Лучшего не представишь. Вот- вот должен стать отцом, и вдруг – какие-то двести восемьдесят рублей… И – смерть.

Я часто вспоминаю его, нашу поездку по городам Чехословакии, наши долгие беседы, тот день на ленинградском стадионе и тот панический страх в его глазах, когда мы сели в самолет, распрощавшись с гостеприимной Братиславой.

И шампанское на борту лайнера. И романс «Гори, гори, моя звезда…».

А в ушах звучат прощальные слова:

— Хороший был парень, Женя Урбанский!