Я тебя прощаю

Глава вторая

Голубоватые вспышки озаряли спальню мальчиков.

Шел дождь, как в ту ночь, когда синий фургон опрокинулся и вспыхнул.

Какой фургон? Где? Почему?

Девушка лежала неподвижно, мечтая о Лукасе, прислушиваясь к шуму прибоя и резким раскатам грома. Потоки дождя оставляли мокрые татуировки на окнах спальни.

Он находился совсем рядом, через две комнаты. Несомненно, мирно спал на громадной кровати. Не боялся грозы и пребывал в блаженном неведении насчет посторонней женщины, спящей в стенном шкафу в комнате его сыновей.

С таким же успехом он мог бы находиться на луне.

Девушка беспокойно потянулась. Может, лучше, чтобы она тоже не подозревала о его существовании? Но нет, он нужен ей. Рядом с ним она ощущает себя в безопасности.

Почему ее демоны всегда оживают, стоит ей только закрыть глаза в темноте?

Она ненавидела замкнутое пространство и одиночество и теперь чувствовала себя одинокой, запертой в тесной коробке — несмотря на то, что в дверце шкафа были отверстия, а совсем рядом посапывали милые мальчики, уютно свернувшись под стегаными одеялами, не ведая о грозе и ночных кошмарах. Девушка неудобно скорчилась в своем убежище в огромном шкафу и смотрела, как свет молний пробивается сквозь жалюзи, образуя неправильный синеватый узор, пляшущий по стенам.

Ее силы быстро восстанавливались — в отличие от памяти. Смутные ускользающие образы из прошлого метались по краю ее сознания подобно молнии, краткие вспышки которой были столь ярки, что ослепляли ее, прежде чем растаять в кромешном мраке.

Весь ее мир сосредоточился в холодном модерновом особняке Лукаса Бродерика, возвышающемся над обрывом залива Корпус-Кристи. Но больше, чем высокие белые стены и отполированные мраморные полы особняка, его извилистые коридоры и винтовые лестницы, ее завораживал сам Лукас Бродерик.

Почти с первой минуты, когда она очнулась в этом шкафу, болтовня мальчишек-подростков напомнила ей о нем.

— А что, если папа найдет ее?

За громким возгласом последовало испуганное молчание — очевидно, эта перспектива отнюдь им не улыбалась.

— Дуралей, мы ему не дадим!

Она открыла глаза и обнаружила, что над ней склонились два испуганных и любопытных лица, пристально рассматривающие ее. Девушка не помнила, кто они такие и как она очутилась здесь.

Но она сразу же поняла, что это обожаемые сыновья Лукаса и что они поразительно похожи на него.

— Она очнулась.

— Я же говорил тебе — она очнулась!

— Надо чем-нибудь накормить ее, иначе она умрет с голоду, как твой тушканчик.

— Как тебя зовут?

Как ее зовут? Голубые вспышки мигнули, девушка качнула головой и приглушенно застонала.

— Пит же говорил, что у нее амнезия, балда! Пит? Кто такой Пит?

— Ты хочешь есть?

— Может быть… немного бульону, — прошептала она.

Две головы повернулись. Мальчики уставились друг на друга круглыми от недоумения глазами, словно никогда не слышали этого слова.

— Бульону?

— Или воды, — сумела выговорить она. Услышав это, мальчики заспорили, кому идти за водой — каждому хотелось принести ее.

Десять долгих дней и еще более долгих ночей эти два славных мальчугана боролись за привилегию ухаживать за незнакомкой. Они изучали книги по медицине, добытые в библиотеке. Промывали раны и врачевали их лекарствами из огромной мраморной ванной Лукаса. Мальчики терпеливо и мучительно долго вытаскивали пинцетом осколки из ее пяток и бросали острые кусочки стекла в металлическую миску, парили ступни в ведрах с горячей водой, и вскоре она смогла ходить, почти не хромая.

Они по очереди притворялись больными, чтобы кто-нибудь из них мог оставаться с ней дома, и лечили свою подопечную антибиотиками, прописать которые уговорили дядю. В первые дни им пришлось убеждать отца покупать и готовить ту еду, которую она могла проглотить, — куриный бульон, желе и отварные овощи.

Поначалу девушка была слишком слаба и больна, чтобы тревожиться о том, что ее присутствие в доме заставляет мальчиков обманывать отца. Но по мере того, как она крепла и привязывалась к своим энергичным и заботливым сиделкам, она стала винить себя за открывшийся в мальчиках талант притворства. Работа сиделки была далеко не самой худшей из его проявлений. Гораздо больше беспокойства внушал план, который мальчики называли «Операция "Экономка"».

Никак нельзя допустить, чтобы Лукас нанял новую экономку.

— Видишь ли, — объяснял Пеппин, — пронырливую старушенцию не одурачишь так легко, как папу. Кроме того, экономка будет находиться здесь постоянно и наверняка обнаружит тебя в первый же день.

И потому каждый раз, когда Лукас сообщал мальчикам о предстоящем появлении новой экономки, Пеппин, блестяще подражавший голосу Лукаса, звонил ей и сообщал, что место уже занято.

Привязавшись к своим веселым и ласковым сиделкам, девушка мучилась угрызениями совести — ведь она оказывала дурное влияние на мальчиков.

Несмотря на непрестанные стычки и споры, Пеппин и Монтегю были слаженной командой. Днем, когда Лукас уходил на работу, мальчики показывали своей подопечной его громадный дом с высокими потолками, застекленными крышами и видом на залив Корпус-Кристи. Одна из стен в спальне Лукаса представляла собой сплошное окно. Иногда девушка выходила на балкон, и соленый ветер с моря трепал ей волосы.

Порой она пробиралась в розовую мраморную ванную комнату Лукаса, в которой имелась просторная душевая кабина и ванна — огромная, как плавательный бассейн. Бывало, девушка целыми часами лежала в ванне среди облаков пышной белой пены. Иногда она выбирала в многочисленных шкафах какую-нибудь старую одежду для себя. И каждый раз она медлила в комнате Лукаса, разглядывала его вещи, проводила его черной тонкой расческой по волосам, чистила зубы его желтой щеткой. Она открывала ящики шкафов, проводила кончиками пальцев по его рубашкам и запонкам, удивляясь тому, как много вещей у этого человека. Но больше всего ей нравилось валяться на его кровати, прижимая к груди его подушку и представляя, что он лежит рядом и обнимает ее. Она срывала цветы в саду и расставляла их повсюду в хрустальных вазах, с особым старанием подбирая букеты для комнаты Лукаса. Она была довольна, когда однажды утром, торопясь в офис, Лукас вынул из вазы бледно-желтую розу и приколол ее к черному лацкану пиджака.

Девушка старалась найти способ отблагодарить его за все, что сделали для нее мальчики. До ее появления в этом великолепном доме полы бесконечных коридоров были усеяны всевозможным хламом — от измятой одежды, бейсбольных бит, футбольного снаряжения и роликовых коньков до старых газет. Грязная посуда громоздилась в раковине и на эбеновом обеденном столе отделанной белым кафелем кухни.

Немного оправившись, девушка убедила мальчиков, что, возможно, их отец не стал бы искать для них няньку или экономку, если бы необходимость в этом не стояла так остро. Уборку дома она сумела превратить в увлекательную игру.

Пока мальчики собирали разбросанные вещи, девушка полулежала на диване или в кресле, листая старый альбом с черно-белыми фотографиями, запечатлевшими детство Лукаса в Индии, не понимая, почему маленьким он выглядел таким несчастным. Не понимая, почему ее особенно привлекают снимки, сделанные в Индии.

Она завела в доме правило: взяв какую-нибудь вещь, Пеппин и Монти должны каждый раз класть ее на отведенное место. Вскоре она научила их готовить нехитрую еду из консервных банок, взятых в кладовой, или замороженных полуфабрикатов из холодильника, так что дома Лукаса теперь всегда ждал горячий ужин. Сначала мальчики возмущались и горько сетовали на лишние хлопоты, но девушка только смеялась и ободряла их, уверяя, что таким образом они приобретают основные навыки выживания.

Но чаще всего мальчики безропотно соглашались на ее предложения, поскольку никто и никогда не уделял им столько внимания. Она ходила с ними на пляж, бросала кольца, играла в другие игры. Единственное, от чего она отказалась, — от осмотра туннеля, который начинался в гараже, тянулся под домом и выходил на берег. Когда мальчики открыли перед ней дверь в этот таинственный подземный ход, и девушка вдохнула запах сырости и запустения, ей показалось, что вокруг сгустилась тьма и душит ее.

Ужасные секунды пережила она, пока это ощущение не исчезло.

— Я не могу войти, — шепнула она, обхватив ладонями шею и не понимая, почему с таким испугом выдернула свои руки из рук мальчиков.

— Почему? — удивились они, водя лучами фонариков по стенам.

Внезапно на нее нахлынули воспоминания: она вновь почувствовала себя запертой в тесном сундуке, похороненной заживо. Она вспомнила, как кашляла, когда земля сыпалась в щели ее гроба. Вспомнила, как билась, вцеплялась в доски и кричала, а ее окружали мрак и тишина.

— В чем дело? — допытывались мальчики. Голубые огоньки вспыхнули и погасли, воспоминания исчезли.

— Не знаю… — Она метнулась к открытым воротам гаража, навстречу яркому солнечному свету. — Давайте лучше пойдем в дом… посмотрим видео или еще чем-нибудь займемся…

Какой жалостью она наполнилась к этим детям, когда они снова оказались в доме, в безопасности, и стали показывать ей домашние фильмы и фотоальбомы со снимками, изображающими их семью до развода! Таких фотографий было совсем немного. Мальчики рассказывали, что у родителей никогда не хватало для них времени, даже когда они были женаты. Но еще хуже стало теперь, ведь мать сбежала, а отец то и дело угрожает отправить их в военную школу.

Постепенно девушка начинала понимать: возможно, мальчики ухаживают за ней потому, что она была первой из взрослых людей, уделявшей им внимание и нуждающейся в них.

Девушка заставляла ребят чаще беседовать с отцом и ненароком вызвала очередную ссору между Лукасом и сыновьями, отдав кое-какую старую одежду садовнику и его семье. Увидев беднягу в брюках от одного из своих любимых, сшитых в Лондоне костюмов, Лукас целый час бранил сыновей. Девушка плакала, понимая, сколько боли причинила всем троим. Но инцидент был исчерпан, и Лукас выкупил брюки у садовника.

Она вытащила две фотографии Лукаса из альбомов и, когда все уходили, подолгу рассматривала их. На одной фотографии он был уже взрослым, а на другой — печальным мальчиком, сидящим на спине огромного индийского слона.

В кабинете у Лукаса стояла шкатулка, полная газетных вырезок со статьями о нем. Девушка прочла их все до единой. По-видимому, Лукас как адвокат славился жесткостью и алчностью. Писали, что он и шагу не ступит, если этот шаг не сулит ему прибыли; что даже женщины, с которыми он встречался, всегда были богаты — как Джоан, его первая жена. Один из журналистов сравнивал его с барракудой.

Вечера, которые Лукас проводил дома, были тяжелее всего — потому, что девушка чувствовала себя одинокой и отрезанной от мира, съежившись в шкафу и зажав в руках фотографии Лукаса. Но еще хуже были часы, когда все огни в доме гасли, и она засыпала — только для того, чтобы в страхе проснуться от ночных кошмаров.

Чаще всего она спала в старой рубашке Лукаса. Пеппин захлопывал дверцу шкафа за девушкой, и она лежала в полутьме, пока Пеппин или Монтегю читали вслух. На этой неделе они увлеклись книгой под названием «Духовные странствия», поскольку их излюбленных «Энергетических вампиров» девушка сочла слишком страшными. Она лежала, вполуха слушая таинственные и завораживающие рассказы о людях, веривших, что они уже когда-то жили на свете.

В конце концов, девушка засыпала, и вскоре ее посещали сны — живые, красочные видения, которые казались более реальными, чем сама жизнь.

Но сегодня было хуже — должно быть, потому, что началась гроза.

Она вновь стала девочкой, играла с темноволосой подружкой в залитом солнцем розарии рядом с просторным белым особняком. Сначала они осторожно срезали розы, наполняя ими большие корзины. Затем сон изменился. Небо затянули темные тучи, дом превратился в черные руины. В корзинах не осталось ничего, кроме стеблей с шипами. Она стала старше, а ее подружка исчезла. Внезапно клыкастое чудовище с черными, как маслины, глазами появилось в разоренном розарии и погналось за ней. Она понимала: догнав, чудовище запрет ее в ящик и похоронит заживо. Пока она еще бежала, но ноги двигались все медленнее, и чудовище неумолимо приближалось. Горячее дыхание обдало шею девушки, ручищи сжались на талии и потащили в темную пещеру. Сначала она испугалась, что ее похоронят заживо. Внезапно со всех сторон вспыхнуло пламя, и она рванулась сквозь густой удушливый дым, пытаясь найти выход. Последним, что она видела, было серое лицо мертвеца.

Она завизжала — издала пронзительный, режущий уши крик, вернувший ее в тесный шкаф. Дверца мгновенно распахнулась, и Пеппин втиснулся рядом с ней. Его пальцы, от которых пахло арахисовым маслом, виноградным желе и беспорядочной смесью других излюбленных лакомств, прижались к губам девушки.

Его глаза казались огромными и блестящими, он беспокойно шептал:

— Все в порядке. Спи.

В коридоре с треском распахнулась дверь. С постели свистнул Монтегю.

— Тсс! Отец идет!

Не успев плотно притворить дверцы шкафа, Пеппин прыгнул в постель и нырнул под одеяло за секунду до того, как дверь в комнату отворилась.

— Снова кошмары, Пеппин?

Девушка съежилась под одеялом, но дрожь утихла при первых же звуках прекрасного любимого голоса.

Вот уже десять ночей ее крики приводили Лукаса в детскую комнату.

Гроза утихла, и ночь присмирела, окутанная влажным покрывалом. Дождь передвинулся дальше, к заливу, но время от времени за окном слышался стук капель, срывающихся с карниза.

Несмотря на то, что ее рассудок метался в панике, девушка подняла голову и приникла к тонкому, как нить, лучу света, льющемуся сквозь отверстие в дверце. Экран компьютера излучал мерцающий голубоватый свет. В угольно-серых тенях освещенной луной комнаты девушка различила силуэт высокой, широкоплечей фигуры Лукаса в дверном проеме.

Сегодня он был без рубашки, и девушка не могла оторвать взгляд от его обнаженной груди, выпуклых мышц и длинных белых шрамов, пересекающих торс.

Уже привыкнув к полутьме, девушка разглядела его заспанные серебристые глаза и встрепанные волны чернильно-черных волос, слишком длинных для адвоката. Его лицо было смуглым и надменным, но девушка знала, что он способен чувствовать боль. Он казался огромным и опасным, бескомпромиссным, жестоким и мужественным. И тем не менее девушка ощущала себя в безопасности, когда он находился в спальне.

— Да, папа, настоящий кошмар, — прерывистым, тонким голоском отозвался Пеппин.

Лукас бесшумно пересек комнату и присел на застонавшую под его тяжестью кровать младшего сына.

— Ну, каким сегодня было чудовище?

Голос Лукаса завораживал девушку.

— Ужасным! С огромными лиловыми глазами, торчащими из орбит. И с хвостом в зеленых шипах.

— В зеленых шипах?

Она наблюдала, как крупная ладонь Лукаса пригладила волосы Пеппина — казалось, это ее успокаивают длинные грубоватые пальцы.

— Знаешь, Пеппин, в последнее время мне тоже стали сниться дурные сны.

— О чудовищах?

— Нет, — голос Лукаса смягчился. — Об одной девушке.

Девушка в шкафу лежала неподвижно, но ее дыхание и пульс участились. Слова Лукаса эхом отозвались в ней, оказав прямо-таки гипнотическое воздействие на потайной уголок ее души.

— Первый сон был кошмарным — об этой девушке. Она кричала. Я хотел спасти ее, но не смог. Когда я оказался рядом, было уже слишком поздно… — он осекся. — Она умерла у меня на руках. Я проснулся в холодном поту. Так живо все представилось. До сих пор не могу отделаться от этого сна.

— Я готов лучше видеть каждую ночь девушку, только бы не чудовище с огромными зубами!

— С огромными зубами? — пробормотал Лукас. Этот голос словно ласкал натянутые нервы девушки.

— Да, острыми, с серебряными кончиками. Я боялся, что оно съест меня живьем. Или… высосет из меня кровь, как гигантский вампир. — Последние слова Пеппин сопроводил омерзительным чмоканьем.

Рука Лукаса продолжала неторопливо поглаживать его волосы.

— Я же с тобой. Я никому и ничему не позволю проникнуть в эту комнату.

Девушка закрыла глаза — ей казалось, что Лукас ласкает ее и говорит с ней. Она испытывала огромное, непреодолимое влечение к нему.

Она вздохнула, желая припомнить свой кошмарный сон, но, к счастью, это было невозможно.

Проведя кончиками пальцев по рубашке Лукаса, девушка прижала хлопчатобумажную ткань к коже, наслаждаясь мужским запахом, пропитавшим одежду.

Лукас…

Он даже не подозревает о ее существовании.

Ее грудь распирало от безымянного чувства к нему — более сильного, чем все, что она когда-либо испытывала.

Мальчики считали, что, помешав отцу нанять экономку, они смогут сохранить в тайне существование своей подопечной. Но девушка понимала, что это не так. Время ее враг. Лукас слишком сообразителен, чтобы не обнаружить ее, и, когда найдет, ничего хорошего ее не ожидает. И все-таки она с трепетом мечтала о первой встрече. Хотя и боялась.

Наконец голос Лукаса затих. Убедившись, что оба сына заснули, он поднялся и вышел.

А позднее, когда девушке вновь снились чудовища и лицо с блестящими, как маслины, глазами, рядом с ней появился Лукас. Прижал ее к мускулистой груди и унес в безопасное убежище.

И там, вдали от всех, целовал ее, приникая к губам с жадной, всепоглощающей страстью.

На этот раз, проснувшись, она задыхалась, кожа горела. Ее так влекло к Лукасу, что она не смогла подавить этого чувства и на цыпочках выскользнула в коридор, направляясь к его комнате.

Дверь спальни Лукаса осталась приоткрытой; широкая кровать, на которой девушка часто лежала днем и грезила наяву, была залита лунным светом.

Она бесшумно подошла к кровати.

И ахнула, увидев, как он красив. Сон стер все следы тревоги с грубоватого лица. Бронзовая кожа казалась поразительно гладкой, если не считать длинных белых шрамов поперек груди. Откуда у него такие шрамы?

Одного взгляда на мощное смуглое тело хватило, чтобы желание, которое привело ее сюда, усилилось во сто крат.

Она так долго томилась в одиночестве. Так давно жила без него…

Без него? С какой стати она решила, что они с Лукасом уже встречались? Как ни странно, девушка была в этом уверена.

Узнает ли он ее? Сумеет ли объяснить, кто она такая?

Все, что она знала в этот миг, — с ней Лукас не будет барракудой. Нет, с ней он будет очень добр и ласков.

У нее пересохло во рту. Сердце заныло, колени дрогнули.

Обхватив себя обеими руками, девушка опустилась на пол рядом с кроватью, пытаясь проглотить твердый ком в горле, и с силой сцепила пальцы. Никогда и ничего она не хотела так страстно, как провести кончиками пальцев по густой шапке черных волос, разметавшихся по белоснежной подушке, или скользнуть ладонью по широким плечам.

Немыслимая нежность нарастала в ней, пока девушка изучала его выразительные черты и твердо сжатые губы. Она вспомнила свой сон и его поцелуи, и желание с новой силой закипело в ее жилах. Она хотела ощутить и познать его. Принадлежать ему.

Понимая, что совершает безумный поступок, девушка подползла поближе к кровати. Подхватив водопад своих золотистых волос ладонью, она склонилась над ним и осторожно коснулась губами пряди волос, упавшей ему на лоб.

Он горел как в лихорадке.

Внезапно жар охватил и ее.

Два поцелуя. Всего два. Ее дыхание стало прерывистым и частым — как и дыхание Лукаса. На нее обрушилось ошеломляющее желание обвести контуры его рта губами, целовать его, пока он не проснется и не увидит, что она рядом.

Неожиданно он шевельнулся и застонал. Его губы изогнулись в чувственной улыбке, словно он видел томительный, сладострастный сон.

Она ощутила, как на нее накатил ослепляющий шквал эмоций, подобного которому она никогда не испытывала. Девушка шарахнулась прочь.

Она должна уйти.

Но на ее губах остался соблазнительный вкус его кожи.

На одну долгую секунду она закрыла глаза и представила себе, как он просыпается и находит ее. Узнает ли ее Лукас? Примет или отвергнет? Она воображала, как он тянется к ней, привлекает к себе на постель, принимает в свою жизнь, уверяет, что всегда любил ее.

О Господи… Что она делает?

Ужаснувшись при мысли, что Лукас почувствует ее присутствие, она подавила стон и бросилась по коридору к шкафу в комнате мальчиков, где еще долго маялась без сна, страдая от неудовлетворенности вновь вспыхнувших потребностей и желаний.

Больше она не сможет выдержать в этом доме ни дня.

Но мысль о разлуке с ним была так же невыносима.