Я у мамы инженер

Эпилог

Степаныч оглядел зал. Ничего не изменилось. Над дверями, как и раньше, висели украшенные свастикой часы. Слева от них, изрядно покрытая пылью располагалась картина с парадом победы 1945 года – который принимал с закрытого фанерными щитами мавзолея еще относительно молодой и здоровый Адольф Алоизевич.

Справа от дверей, как и раньше, красовался более свежий портрет бессменного лидера нации – на котором художник изобразил президента в мундире штурмбанфюрера СС – до развала Рейха 26 декабря 1991 года, он служил нации в гестапо.

Степаныч недоуменно покосился на зажатую в руке трубку. Звонивший старик, уверял что мир изменится. Но ничего не произошло. Еще, помниться, он говорил о том, что женщина, с фамилией Фарион попросила у золотого шара чтоб Бандера был жив.

Тоже глупость. Можно подумать, что Бандера когда-то умирал. Конечно, в его-то возрасте смерть всегда стоит за плечом, но, до сегодняшнего дня он успешно от неё скрывался. Что же она имела в виду? Может быть, Бандера все таки мертв? Сомнительно. По крайней мере, в утренних новостях он ничего такого не слышал.

Степаныч машинально поднял глаза на расположенные на стене телевизоры, постоянно включенные на новостные каналы – на правом, российском, шел репортаж о торжественной передаче во вновь выстроенный храм минобороны мундира и фуражки Гитлера. «Мы будем бережно хранить бесценные реликвии, которые станут украшением дороги памяти…» – вещал заместитель главы ведомства Тимур Иванов.

А вот на левом телеэкране, включенном на «Евроньюс» – канал объеденной Рейхом Европы, как раз маячил сморщенный, покрытый старческими пятнами старикан – самый старый политик планеты – стотринадцатилетний Степан Андреевич Бандера. Сидя в инвалидном кресле, Бандера махал костылем, призывая к чему-то (Телевизор работал без звука – а прочитать субтитры Степанычу мешало плохое зрение).

«Обычное совпадение, – вздохнул Степаныч, кладя трубку, – если ты услышал какое-то имя, тебе начинается казаться, что все только об этом и говорят. Кажется, это когнитивное искажение называется феноменом Горбачева-Умалатовой».

– Звонок прервался, – сказал Степаныч, обращаясь к офицерам, – но перед тем, как он прервался, старик сказал, что нас накрывает волной изменения реальности. Кто-нибудь из вас заметил, что реальность изменилась?

– Да вроде нет, – высказал общее мнение Корочун.

– Эт-то потому, что мы тоже изменились, – сказал Эдвард Сноуден, – мы не замечаем изменений, пот-тому что они стали для нас частью реальности.

– Голубчик, да что вы несете? – взорвался Венедад, – это даже не гонять ссаными тряпками, это носить сраными шапками надо. Мы все помним состоявшийся разговор. Если бы реальность изменилась, мы бы просто не понимали, о чем идет речь.

– Но мы могли помнить происходящее в прошлой ветке реальности, если эти реальности очень похожи– сказал Сноуден, – если изменения, которые внес золотой шар, были минимальны и поверхностны!

– Да нет, глупость какая-то, – сказал профессор, обдумав несколько секунд сказанное, – старик говорил, что видит волну изменений. Значит менялось что-то существенное, что можно заметить в телескоп.

– Нап-п-пример государственная символика, – не сдавался Эдвард.

– Государственная символика неразрывно связана с государством – это символы получивших власть партий! Я не могу представить себе страну, в которой на флаге, вместо свастики использовался бы другой символ, но которая бы вела точно такую-же политику по отношению к народу.

– Профессор, у нас уже тридцать лет как триколор на флаге, – постарался разрядить атмосферу Степаныч.

– Это частности. Триколор – такой же символ нашей победы, как и свастика. Наши деды и отцы шли в бой против коммунистов под трехцветным знаменем!

– То есть вы настаиваете на том, что реальность не изменилось? – подвел итог беседы Степаныч.

– Естественно нет. Ну, если конечно не считать, – язвительно добавил он, поглядывая на скрестившего на груди руки Эдварда, – что две разные реальности схожи до степени смешения. Чего точно не может быть, просто потому, что такого не может быть никогда!

Поднимаясь по лестнице вверх я задыхался. Не сколько от подъема, сколько переизбытка информации, вываленной на меня позвонившим мне стариком. Я догадывался, что в других яйцах могут быть опасные свои могуществом предметы, но даже предположить не мог, что среди них окажется макгаффин уровня золотого шара.

– Это яйцо мог купить ты, – шептало мне подсознание, – если бы ты не схватил первое попавшееся!

«Чур меня, чур, – тут же спохватился я, – фиг знает, какие тараканы у меня в подсознании водятся. Нужно быть чертовски уверенным в себе человеком, чтоб прикасаться к артефакту такой мощи! Ну, или набитой дурой уровня Фарион, прости господи!».

– Ну и что нам делать дальше? – спросил у старика я, – каковы наши планы?

– Сначала вам нужно убраться с Земли подальше, чтоб переждать волну изменений.

– Это понятно, – сказал я, – это мы запросто! Можем прямо сейчас!

– Прямо сейчас не надо, – выдохнул старик, – я послал к вам девушку, Никсель, у неё биплан. Когда вы пересидите волну изменений, вы сможете вернуться на Землю. Подозреваю, что вы будете единственными, кто помнит как у нас было раньше. Вы сможете добраться до золотого шара и отменить изменения.

– Хороший план, – сказал я, – для начала.

– Единственно возможный план! – возопил старик, – других вариантов нет!

– То, что вы не видите других вариантов, не означает что их нет, – сказал я, – в любом случае сейчас мы действуем по вашему плану, до тех пор, пока новый не появится. Сами-то вы где? Мы успеем вас забрать?

– Я в Нью-Йорке. Не надо о мне беспокоиться – я все равно ничего не почувствую. Вы вернете меня, когда перезагрузите реальность.

– А другие варианты есть? Сколько всего было яиц? Какие в них предметы?

– Яиц двенадцать. Предметы… разные. Все десять никак не смогут помочь нам отменить изменения реальности.

– А почему десять? – спросил я, – яиц же двенадцать.

– Потому что два яйца перекупил коллекционер. И представь себе, одно до сих пор не открыто.

– Так может… – начал было я.

– Нет времени! Потом расспросишь Никсель, – перебил меня старик, – я ей всю информацию дал.

Я тоже замолчал. Не по тому, что мне было нечего сказать, а потому что мы поднялись на последний этаж. Дальше была только крыша, на которой, если верить старику, нас ждала девушка на биплане. Вот только выход на крышу, естественно, был перегорожен стальной решеткой, с висящим на ней здоровенным амбарным замком.

– Выглядит мощно, – сказал я, роясь по карманам, – внушает доверие.

– Заперто? – спросил догнавший меня Эллахар, – может быть, мы сумеем сломать дверь?

За время, пока я разговаривал со стариком, эльф успел покопаться в брошенной бомжом сумке с одеждой и сейчас выглядел как импозантный гробовщик – в черном, с легким блеском пиджаке с огромными, по моде 70тых лацканами, белой кружевной сорочке, и черных, под стать комплекту брюках. На ногах у доморощенного такседомаска были черные, полированные туфли.

Вспомнив, про происхождение одежды, я принюхался – но не почувствовал ничего, кроме ядреной нафталиновой вони – видом, этот похоронный комплект достался бомжу совсем недавно и не успел пропитаться миазмами.

– Ничего ломать не надо, – махнул рукой я, – как многое в России, этот замок бутафория. Подделка, рассчитанная на глупых детей и не желающих думать пенсионеров.

Говоря это, я ввинчивал найденный в кармане саморез в цилиндр замка. Вместо отвертки я использовал снятый с руки браслет-мультитул Leatherman. Завернув саморез до упора, я подцепил его головку пазом браслета, и кряхтя, вырвал личинку замка с корнем. По уму, конечно, нужно было выдергивать саморез гвоздодером, но я вам не Гордон Фримен, чтоб постоянно таскать этот инструмент с собой.

Звякнув, замок открылся. Путь был свободен.

Подхватив кота, я выскочил на крышу, озираясь, в поисках обещанного биплана. Но, увы – плоская как стол крыша здания была девственно пуста – если не считать не относящихся к делу голубей и воистину гигеровской паутины из кабелей покойных интернет провайдеров.

Вытащив из кармана телефон, я обнаружил что старик недоступен – на линии его больше не было, а при наборе номера шли оповещающие что абонент занят гудки.

– Что делаем дальше? – спросил Эллахар.

– Ничего, – прокряхтел я, обматывая косяк решетчатой двери бесхозным кабелем, чтоб задержать погоню, – ждем девушку здесь. Если её не будет в течение 10 минут, эвакуируемся в мир ()(). (Это название, я, как и следовало, показал жестами).

– Кажется, я понял, – почему она задерживается, – сказал эльф, показывая пальцем на небо.

Над нами, на низкой, совершенно недопустимой для города высоте медленно проплыла пара сине-серых Су-35С, бархатно рокоча своими сверхмощными моторами. Меня аж заколдобило, от осознания безбрежности противостоящих нам государственных сил.

– Они же неповоротливые, – сказал я, для собственного успокоения, – как слоны в посудной лавке. Чтоб охотиться на биплан, нужно быть другим бипланом! Или вертолетом… – продолжил я холодея, поняв какой именно звук перекрывает привычный шум центра Москвы.

И в следующую секунду я увидел их – слева и справа от здания, с невообразимым, сверхъестественным ревом пронеслись две огромные винтокрылые машины – черные акулы, а точнее Ка-50. За ними следовал ураган расшвыриваемого потоком воздуха мусора со снесенных лоджий и вырванных веток деревьев.

Пробежав к краю здания, я увидел как спасаясь от вертолетов, юркой желтой молнией мчится биплан – смешно и по-детски выглядевший на фоне военных машин. Словно спасающийся от эсесовцев пикачу – пришло мне в голову нелепое сравнение.

– Боюсь, что Никсель, не прилетит, – вздохнул я, вытаскивая из карманов блоки врат.

Но не успел я начать сборку, как услышал глухой удар. В заблокированную дверь начал бить здоровенный, размерами с полтора меня полицай. Слева и справа от него виднелись полицаи обычного для Москвы размера – полтора метра с фуражкой.

«Фигасе!!! Они что, подземного тролля привели?» – успел подумать я. И тут, прямо из-за парапета крыши вылетел яркий, как осенний лист, легкий биплан. Перевалившись через край, он стрекозой на миг замер в воздухе, потом наклонился и ударил по кровле шинами.

– Быстрее! – закричала выглянувшая из него худенькая синеволосая девушка, – чтоб оторваться я пролетела через подземный тоннель! Они скоро догадаются где нас искать!

– Нет! – закричал я, – мы должны пройти через врата! Биплан придется оставить!

– А вот дудки дядя! – крикнула девушка, – уговор был с бипланом!

– Разуй глаза, тетя! – медленно зверея, крикнул я, – он тупо не влезет во врата!

– Забыл, откуда биплан взялся? – крикнула девушка, – он разбирается на раз-два!

И замерла, прислушиваясь. Рокочущий звук вертолетов, идущий фоном к нашей беседе, нарастал. В нем вновь появились басовые ноты.

– Они сейчас будут тут! – закричала девушка, – быстрее в кабину! Или я улечу без вас!

В этот момент решетчатая дверь на крышу, и без того долго сдерживающая напор полицаев, вылетела, выпустив на крышу асфальтовоцветную волну. Распихав по карманам выложенные элементы врат, я схватил кота и бросился к биплану. Впереди меня, опережая меня на пару шагов несся эльф.

Добежав до кабины, он распахнул дверь, приглашая меня внутрь. Внутри биплана было тесно – расположенное за креслом пилота сиденье было лишь чуть шире автомобильного кресла. Пропихнув вперед кота, я нырнул в узко пространство. Вслед за мной, складываясь в три погибели лез Эллахар.

Биплан в это время уже несся вперед – прямо навстречу несущимся к нам полицаям. Чтоб взмыть свечкой вверх, в тот самый момент, когда казалось, что столкновение неизбежно! Нас отбросило на подушки, словно на американских горках.

И начало швырять в стороны – девушка, а точнее летчица, виляла между домами. В следующую секунду она вылетела на простор – оказавшись над Москвой рекой в районе крымского вала.

Где нас уже ждали висящие по обеим сторонам моста черные вертолеты. Чтоб уйти от них, летчица бросила биплан чудовищным финтом, пронесясь в паре метров от уродливого церетелевского кадавра.

«Только не к Кремлю, – застонал я, – они решат, что мы террористы и откроют огонь на поражение!»

Но было уже поздно. От висящих над рекой вертолетов, в нашу сторону протянулись светящиеся подвижные плети пуль – это заработали висящие на пилонах одноствольные автоматические пушки калибра 30 мм. Светились плети от наличия в ленте трассирующих патронов, позволяющих пилоту корректировать направление огня.

Собственно, именно это, а еще большое расстояние до вертолетов, дали нам возможность выжить – летчица могла видеть направление полета потока снарядов и увернуться, пользуясь запредельной верткостью биплана. При первых выстрелах она дала свечку, из которой вылетела очередным невообразимым винтом, чуть ли не чиркнув крылом по зубцам кремлевской стены.

Предназначавшиеся нам снаряды в это время дробили кладку Боровицкой башни. Потом мы пронеслись вдоль дома правительства, сопровождаемые облаком обломков разносимого в клочья фасада здания. Вертолеты слаженно лупилив четыре ствола, всего на доли секунды не успевая накрыть нас струями свинца.

Поняв, что они не справляются, летчики черных акул выпустили в нашу сторону поток виляющих в потоке воздуха неуправляемых ракет С-13, калибром 122 мм, оставляющих за собой хорошо видимый в воздухе поток дыма.

От них нас закрыла громада Архангельского собора.

Когда ракеты ударили в собор, выбивая из древних стен кирпичи и дырявя купола, я выдохнул, впервые с момента встречи с вертолетами.

«Кажися пронесло, – с облегчением выдохнул я, – кажися!»

То, что мы в это время неслись, на высоте не более 5 метров, внутри самого охраняемого объекта ресурсной федерации было благополучно забыто – ведь мы увернулись от вертолетов.

Смерть пришла сверху.

Барражирующая над нами парочка Су-35С увидев, что пилоты вертолетов не справились с задачей, выпустила «гадюку». Управляемую ракету средней дальности, более известную в России под именем РВВ-АЕ. Гадюка оснащается моноимпульсной допплеровской активной радиолокационной головкой самонаведения и захватив цель, будет преследовать её до конца, не смотря на любые маневры.

Это я помнил еще со службы в армии. И это было заметно по поведению ракеты – подпрыгивая и виляя на воздушных ямах, ракета неизменно возвращалась на траекторию, в конце которого был наш самолетик.

Я машинально прикинул возможный маневр уклонения. Соревноваться в скорости с ракетой, пытаясь уйти в вверх или в сторону было бесполезно. Вилять, повторяя тактику уклонения от потока снарядов, тоже не имело смысла – боевая часть гадюки стержневая, с микрокумулятивными элементами. При этом стержни заряда соединены между собой так, что при подрыве образуют сплошное расширяющееся кольцо шрапнели, которое буквально разрывает всё вокруг ракеты на куски. То есть ракете даже не было необходимости попадать в юркий самолетик – достаточно было взорваться около.

Спасения не было.

В этот же самый момент, когда я понял, что спасения нет, лётчица, совершив кажущийся невозможный манёвр. Набрав высоту, она направила самолетик точно в Никольскую башню.

В красную звезду, расположенную на шпиле Никольской башни.

И когда я точно решил, что наш самолет влетит в самый центр звезды, летчица слегка отклонилась в сторону, и обогнула звезду, чиркнув, как мне показалось, крылом самолётика по одному из лучей. Слепо следующая за самолетиком гадюка повторить маневр не догадалась, влетев прямо в центр кремлевской звезды.

Разнеся верхушку башни в клочья.

В этот момент время для меня словно остановилось.

Я и раньше читал, что такое бывает во время стрессовых ситуаций, но наивно полагал это творческим преувеличением. Сейчас, наблюдая, как позади нас, пыльным цветком медленно разлетается по ветру то, что еще недавно было кремлевской башней, я наконец-то сумел додумать мысль, которая, раз возникнув, не давала мне покоя с начала нашего полета, стуча в голове как набат:

нам пизда.

Нам пизда.

НАМ ПИЗДА!

Конец первой книги.