Я вам что, Пушкин? Том 1

Глава 6

Если бы все происходящее было эпизодом какого-нибудь второсортного сериала, я бы очнулся в своей постели. Пару часиков проходил бы в шоке с того, какие иногда сны бывают реалистичные. Может, даже пообещал бы себе меньше бухать. Но потом, за работой и всякой унылой домашней рутиной это забылось бы. Встало по соседству с воспоминаниями о том, как в детстве наткнулся на драку бомжей в парке и как однажды чуть не утонул на речке, потому что внезапно сдулся плавательный круг. У всех что-то такое есть. Выплывает на поверхность сознания раз в пару месяцев, будоражит слегка и опускается обратно.

Мне, однако, не так повезло. Будильник в телефоне выдал незнакомую мелодию, я открыл глаза и понял, что передо мной отнюдь не родная московская халупа. Ну здравствуй, славный новый день. За окном щебетали какие-то птахи, солнце уже начало пригревать, а еще с улицы доносился незнакомый аромат. Сладкий и цветочный. Наверняка какая-нибудь дикая вишня целый год цветет, е-мое. Целыми рощами на молочной речке с кисельными берегами.

Настроение у меня было совсем не праздничное. Теперь, когда пережил тут ночь, глупо надеяться на то, что это все сон. Лишь бы не попасть в день сурка, землеройки или еще какого-нибудь гребаного грызуна. Я заворочался на постели, вздохнул и тапнул по экрану телефона. Он сообщил, что сейчас на дворе семь утра вторника. Но интересовало меня отнюдь не это.

«ЧАТ ЛИТЕРАТУРНОГО КЛУБА. Новых уведомлений в беседе: 1».

Моника: Еще раз напоминаю, дорогие мои, что сегодня все приносим стихотворения. Ближе к концу собрания выделим время и почитаем. Чао!

Под сообщением были прилеплены дурацкие эмодзи с реакциями. Нацуки оставила кислую морду, Саёри — жизнерадостный смайлик. Юри, видимо, такой ерундой вообще не пользовалась.

Мне же хотелось влепить «клоуна». Потому что красный нос я явно вчера где-то обронил. Вот что ты забыл сделать, дубина. Подумаешь, всего-то на ключевой элемент игры хер забил, делов-то. Забил-то не без причины.

Прозу я всегда любил, это да, а вот с поэзией отношения получились напряженные. Не ложилось стихосложение мне на душу. Еще до Милки встречался с одной лингвисткой с переводческого факультета МГЛУ. Вот она шарила за все эти гипердактилические рифмы и прочие страшные штуковины. Любому могла своим хореем по губам поводить. Пыталась и меня научить, но корм явно не в коня пошел. Я, конечно, через пару месяцев напряженных занятий смог складывать что-то получше, чем «я поэт, зовусь я Цветик, от меня вам всем приветик», все равно даже на средненького сетевого писаку не тянул.

Более того, повращавшись в этой тусовке с полгода, я начал буквально сходить с ума. Большую часть времени тонкие поэтические натуры тратили на срачи по поводу техники написания стихов, зависть к более удачливым коллегам (удачливым считался любой, у кого имелось хотя бы на пятьсот подписчиков больше, чем у автора поста), а так же пиздострадания по молодым поэтессам. Ну или просто посетительницам культовой Ионотеки. На выходных юные дарования устраивали регулярные «баттлы», правда, состязания состояли не в том, кто кого ловчее в стихах уделает, а кто кого перебухает. Мне пару раз приходилось на таком празднике жизни присутствовать, и знаете, зрелище не для слабонервных. Кто-нибудь обязательно расплачется, потому что «хорошо же сидим», кто-то записывает сторис в инсту или тикток. Отдельные личности воображают себя бардами круче Высоцкого и Окуджавы вместе взятых и орут под расстроенную гитару дурным голосом. Остальные не парятся — просто разбредаются по углам и тихо по пьянке сношаются.

Я там неизменно чувствовал себя лишним и наблюдал за ними с исследовательским интересом. Поэты это поняли и своим меня так считать и не стали, хотя в паре самиздатских сборничков мои стишки все-таки оказались. Подозреваю, что не без влияния подруги.

Когда мы с ней разошлись, я в тот же вечер ливнул из богемного чатика и с огромным наслаждением перебанил всех его обитателей. Зуб даю — они тоже вздохнули с облегчением.

Никак не ожидал, что придется снова обратиться к ЭТОЙ части моей личности. Но человек предполагает, а Моника, кажется, располагает. Располагает множеством инструментов, способных осложнить мне жизнь.

(или облегчить?)

Что если забить на скрипт? Подойти к ней, взять за руку и уверенно сказать «Я хочу сыграть с тобой в игру.»

Так, стоп, кажется, это немного из другой оперы.

Показать ей, короче, свою любовь и обожание. Идея здравая, однако есть одно «но». Если она согласится, что вполне вероятно, мне придется тусоваться тут до скончания веков безвыездно. А все ж домой хочется.

(ой ли? и кто тебя там ждет? работа тухлая, бабы нет, кота не завел. фикус и тот сдох давным-давно. что тебя там держит, в Москве? посмотри, какая тут благодать)

Я потряс головой, отгоняя непрошеные мысли, и направился на первый этаж. Достал еще пару кусков хлеба, пихнул их в тостер, щелкнул кнопкой электрочайника. Тот послушно заклокотал, нагревая воду. Не теряя времени, я вырвал клочок бумаги из блокнота, лежащего на кухонной тумбе и взял карандаш.

Надо что-нибудь придумать. Быстро и качественно. Конечно, переплюнуть двадцать слов, кое-как разбросанных по листу, будет несложно. Но «на отъебись» работать тоже нельзя. Не привык я к этому, у нас за косяки Кисель на дейликах всю плешь проклевать может. Причем публично.

Тостер и чайник отключились с синхронными щелчками. Я вздрогнул, но потом быстро сообразил, что опасности нет. Налил себе кофейку и, хрустя тостом, принялся по памяти списывать единственную свою старую вещицу, которую все еще помнил целиком.

Много времени, к счастью, это не заняло. Покончив с заданием (и с завтраком) я побрел в ванную. Придирчиво оглядел себя в зеркало. Ни дать ни взять ОЯШ. Прямо стереотипный. Правда, глаза, как и у многих тут, неестественного цвета. Ближе к желтому, что ли. Но не такому желтому, как у алкаша с нарушениями печени, а более здоровому. Секунду… что это?

На мгновение показалось, что позади меня висит чья-то тень. В растерянности я плеснул водой на лицо и энергично потер глаза. Ерунда. Зеркало запотело, вот и чудится чушь всякая. Ничего…

— Гару…

Ничего нет, кроме Юри. Она стояла прямо за моей спиной. Лицо иссиня-бледное, в глазах белая муть, как у одержимых в ужастиках про зловещих мертвецов. На плечо легла ладонь. Холодная и тяжелая.

Я отшатнулся и едва не рухнул на корзину для белья. Наваждение тут же рассеялось, растаяло, словно его и не было. Хорошо хоть скример к этой маленькой «шалости» не прикрутили. Не желая задерживаться в ванной ни минуты, я выскочил и понесся на второй этаж одеваться.

Несмотря на бодрящий утренний сюрприз, в этот раз я постарался ничего не забыть. И телефон в сумку положил, и книги, и огрызок бумаги со стихом на столе не оставил. При мысли о моем… творении даже передернуло слегка. Какой же кринж я накалякал, господи Исусе, меня ж сегодня под орех разделают, как всяких юродивых в былинном телешоу «Минута славы». Нет, Саёри, конечно, жестить не будет, она на такое не способна, да и Юри тоже — слишком деликатна. Но вот коротышка с розовой гривой точно меня в говно втопчет. И кайфовать будет при этом.

Вот, кстати, и Саёри. При виде меня она просияла во все тридцать два зуба и едва не кинулась на шею. Зря. Я бы не возражал.

— Доброе утро, Гару, — возвестила она радостно, — решил сегодня меня дождаться, вредина?

— Ага, — не стал спорить я, — раз уж мы с тобой теперь вместе из клуба ходим, можно и с утра встречаться. Возобновить, скажем так, традицию.

— Логично, — она широко зевнула, прикрыв рот ладошкой.

— Что, не спалось? — поинтересовался я, — во сколько легла вчера?

Саёри смутилась. Мой вопрос, хоть и шуточный, застал её врасплох.

— За полночь, хих, — призналась она.

Я тут же ухватился за эти слова.

— Кто бы говорил мне про аниме, — ответил я, — что же тебя так задержало на пути к койке?

(депрессивные мысли, тут гадать особо не надо)

— Я уже собиралась ложиться, честно-честно, и тут мне на глаза попалась статья. Про котиков.

Я закатил глаза.

— Каких еще котиков?

— Обычных, — воскликнула Саёри, — и почему они всегда приземляются на лапы, если вдруг прыгают с высоты. Ты вот знаешь?

— У них вестибулярка хорошая, это с внутренним ухом связано, — вспомнил я что-то по теме из кучи подборок с «интересными фактами», гуляющих по всему интернету, — поэтому они легче переживают падения.

— Да, все правильно! — подтвердила спутница, — а ты откуда знаешь?

— Так ту же самую статью читал, наверное, — усмехнулся я, — скажи, ты ведь не собираешься эту теорию часом проверять на практике?

— Конечно, нет, дурачок, — рассмеялась Саёри.

Она продолжала с упоением о чем-то трещать. Попутно свернула с темы кошачьих на рыбок или еще что-то такое. Я слушал рассеянно и думал — кем надо быть, чтоб вот это невинное существо изводить? До какой границы дойти?

А ты бы как себя повел, если бы считал, что все вокруг тебя нереальны? Вспомни, как сам давил когда-то ради прикола шлюх в Вайс-сити. Вспомнил? Молодец. Теперь задумайся, вдруг у них тоже были семьи и дети, и всякая лабуда типа мечтаний-стремлений? Вот то-то и оно. Так и рехнуться можно. Не торопись осуждать, Игорян, пока не стоптал пару чужих ботинок. Даже если эти ботинки клоунские.

Второй день в школе оказался столь же унылым, как и предыдущий. Большую часть времени я скучал, пока учителя вдалбливали в юные умы крупицы знаний. Меня почти не трогали, разве что предложили пару раз пояснить за парочку заковыристых языковых правил. Надо отметить, что получился забавный косяк — официально ДДЛК на русский никто не переводил (по крайней мере, дефолтную версию), существует только парочка переводов разной степени вшивости. Соответственно, и здесь на моем родном никто не шпрехал. Как и на японском, что удивительно. Несмотря на «анимешность» мира, основным языком общения оказался англояз. Что ж, мне от этого только лучше. Хоть и не во всем — когда переводил стихотворение, рифма по известному месту пошла. Но и так сойдет. Скажу, что запилил хитрый верлибр.

Насколько он хитрый, продемонстрировать вышло не сразу. После финального звонка мы с Саёри привычным путем отправились на второй этаж. И опять оказались последние.

— Гару, — радушно улыбнулась Моника, — приятный сюрприз! Значит, все-таки решил от нас не сбегать?

Вроде бы эта реплика была в скрипте, но сейчас я как-то очень остро почувствовал в ней СКРЫТЫЙ СМЫСЛ.

— Ну что ты, — я развел руками, — и в мыслях не было. Если я чего пообещал, то назад уже сдавать не буду.

— Это правда! — подтвердила Саёри, — Гару иногда тот еще зануда, но на него всегда можно положиться. Он очень мне помогает. И с уроками, и по дому всячески…

— Потому что ты единственный человек на моей памяти, который сумел поджечь воду в кастрюле, Сайка. Хотя этого по законам физики быть не может, — усмехнулся я.

Сайори потешно надулась и нахмурила брови.

— Какой ты вредный, а… зачем я только тебя терплю?

— А у тебя выбора нет. Если бы не я, на месте твоей хаты было бы поле выжженной земли, — парировал я, — стоять на страже — мой долг. Священный, можно сказать.

— Х-хотела бы я, ч-чтобы у меня б-был такой д-друг, — призналась Юри. Сегодня она пристроилась на заднем ряду и всячески старалась заслониться книжкой. Наверное, еще стесняется из-за вчерашней переписки в чатике. Закинуть бы ее в ту конфу с поэтами на недельку… а там два исхода: либо бедолага потеряет рассудок и впадет в анабиоз, либо подсядет на цитатки Саши Полярного и вишневый блейзер.

Саёри, однако, смущение подруги ничуть не беспокоило.

— Так в чем же дело, Юри? Вы с Гару можете подружиться! Ты же как раз ему сегодня что-то подарить хотела, нет?

Юри сравнялась цветом с пожарной машиной.

— Я… не… ничего особенного… просто…

Всегда считал, что таких людей в природе не бывает. Но этот мир как заповедник сказочный — принцессы, симпатичные крестьянки, пугливые эльфы…

— Привет, козлина.

Вот, и гремлины тоже на месте. Нацуки выбралась из кладовки с очередным томиком в руках.

— Привет, — ответил, — а ты, что, заблудилась? Вроде бы все младшие классы уже домой пошли. Тебя проводить или сама дорогу найдешь?

— Я тебя сама провожу щас, — погрозила она мне кулаком. Но в глазах не злость, а озорные искорки.

— Ну-ну, Нацуки, — с напускной строгостью осадила ее Моника, — зачем новичков распугиваешь? Сама же надеялась, что Гару не только ради твоих кексиков пришел.

«Да какие там кексики, кости одни» — едва не ляпнул я. Хорошо, что промолчал. А то и правда лишился бы пары зубов. Нацуки продолжала что-то доказывать Монике про то, что по правилам сетевого этикета человек, если он не скотина подзаборная, должен извещать о своем присутствии. Я ее уже не слушал.

— Не стоило беспокоиться из-за меня, — присел я на стул рядом с Юри.

Она глянула на меня мельком и тут же опустила голову.

— Т-ты… ты сказал, что тоже любишь хорроры, вот я и… в-взяла на с-себя смелость кое-что п-подобрать… Не знала, п-понравится тебе такое или нет, м-можешь ч-читать, когда у… у… удобно…

Юри мялась и запиналась через каждое слово. С одной стороны, это выглядело до крайности мило, а с другой казалось, что беднягу сейчас паралич разобьет.

— Большое спасибо, Юри, — ответил я и взял в руки книгу.

Увесистый такой том, едва ли тоньше кинговского «Оно» в полном издании. На обложке страхолюдного вида глаз и надпись «Портрет Маркова». Почему-то это название всегда меня забавляло. Наверное, потому, что не на роман ужасов тянуло, а на типичный НТВшный сериал про всяких там глухарей и прочих доблестных служителей закона.

— Пожалуй, начну прямо сейчас, — заявил я и плюхнулся на стул по соседству с Юри. Она буквально тут же превратилась в каменную статую. Только глаза бегают да грудь под пиджаком едва вздымается, — ты не против? Я не помешаю?

Юри не ответила. Долго, наверное, секунд двадцать собиралась с мыслями, отчаянно теребя волосы. И наконец изрекла:

— Н-нет, все… все хорошо.

Что ж, так тому и быть. Я поудобнее устроился на стуле, прохрустел пальцами и углубился в чтение. Если честно, поначалу думал, что в книге вместо текста окажутся какие-нибудь кракозябры бессмысленные, а то и вовсе чистые листы. Все-таки о ее содержании известно только со слов персонажей. А они не больно-то тянут на надежных рассказчиков.

Но книга оказалась настоящей. И язык неплохой, динамичный такой вполне. Завязка не то чтобы очень оригинальная, по-моему, в трех-четырех ужастиках нечто похожее было, однако читается легко. Поэтому первые страниц двадцать я проглотил мигом. Мог бы и еще быстрее, да только отвлекался на Юри. Поборов стеснение, она извлекла из сумки такую же книгу, как моя, и тоже принялась читать. По крайней мере, пыталась притвориться. Но шпион из нее бы вышел хреновый — взгляд я чуял затылком. Параллельно Саёри о чем-то болтала с Моникой…

(что если эта зеленоглазая бестия сейчас ей внушает мысли о том, что суицид это лучший выход)

Я навострил уши. Нет, ничего такого. Пустая болтовня о каком-то летнем лагере, куда Моника якобы хотела поехать вожатой летом, но дела помешали. Летом, хех. Да тут бесконечное лето. Или вечная весна в одиночной камере. Смену времен года ведь разрабы не предусмотрели? Или это уже модами прикручивалось?

Пока я вспоминал, Юри малость обнаглела и придвинулась ко мне практически вплотную. Сосредоточиться на книге стало еще сложнее. От волос моей «соседки по парте» одуряюще пахло кокосом и какими-то неведомыми цветами. Еле удерживаясь от того, чтоб накапать слюной на бумагу, я спросил:

— Тебе удобно?

— А? — уставилась Юри на меня глазами человека, которого внезапно подняли по тревоге посреди ночи.

— Удобно тебе, говорю? Давай я как-нибудь подвинусь, что ли, а книгу на середину стола положим.

— Н-нет, н-не стоит, — и снова смущение, — не хотела тебе мешать, п-просто…

— Ты и не мешаешь, — ответил я спокойно, — можем вместе почитать. Только тебе неинтересно будет, сильно вперед ушла.

Юри мягко улыбнулась. Ей-богу, по части голого (каламбур, фьюить-ха) сексапила Монике равных, конечно, нет, но до чего ж эта тихоня притягательная. Главное, не забывать про ее вторую сторону, гребаного мистера Хайда.

— Н-не волнуйся, Гару, я п-перечитываю «Портрет» минимум раз в г-год. Н-наверное, поэтому ее и выбрала.

— Почему же? — осведомился я.

На самом деле я прекрасно знаю, почему. Просто Юри так мило смущается.

— Ну… мы могли бы, когда д-дочитаешь, ее о…о…обсудить. Если, к-конечно, ты захочешь! — добавила она поспешно.

— Без проблем, — заверил ее я, — с радостью. О хорошей книге всегда приятно поговорить. Особенно если и с человеком говоришь хорошим.

Хотел как-нибудь половчее выразиться, поярче, она же все-таки любит всякие сложные и выебистые слова. Но и так достиг цели — улыбка вернулась на прежнее место.

— С-спасибо, Гару, — склонила голову Юри, — б-буду ждать.

Что ж, не буду врать, я тоже. Вот если бы у меня правда осталось время добить эту книгу. Первый акт длится до следующего понедельника. Вроде бы много, а посмотришь — и вторник уже вот он, к концу ползет.

— Давай не будем мешкать, — решил я и положил «Портрет Маркова» на стол меж нами. С одной стороны уголки страниц прижала она, с другой — я.

Всегда считал, что читаю быстро. До сих пор помню ту медальку за технику чтения, которую получил в четвертом классе. Но Юри обходила меня на виражах. Я едва через полстраницы перевалил, а она уже с ней заканчивала. Вслух, конечно, ничего не говорила, но пальцы заметно подрагивали. Потом я попривык, и мы превратились в довольно слаженный автомат-сканер.

Первая сотня страниц уже была на исходе, когда вполне чилловую клубную атмосферу нарушило сопрано Моники:

— Итак, всем внимание! Разбейтесь, пожалуйста, на пары, время делиться стихами!

Я еле заметно скривился и шепнул Юри:

— Погоди секунду, за своим схожу.

Она кивнула и принялась рыться в сумке. Нацуки и Саёри проделывали то же самое. Моника же просто сидела за столом и беззаботно барабанила по нему шариковой ручкой. Почему-то мне казалось, что свой текст она материализует из воздуха. Или вовсе телепатически отправит. Кто знает, какие тут силы госпожа президент себе начитерила. Наконец выудив из недр листок с моей писаниной, вернулся обратно к Юри. Она к поэзии явно относилась более серьезно — произведения носила в строгом черном блокноте книжного формата.

Ну, была не была. Я мысленно послал себя к черту и протянул Юри листок. Она в ответ вручила мне свой. Ладонь у нее была холодная и чуть влажная. Действительно волнуется, бедолага.

Почерк у Юри оказался, как и в игре, изысканный, вычурный, со всякими завитушками. Пришлось напрягать глаза, чтоб все правильно прочесть. Стихи тоже оказались вычурные и с завитушками. Писала Юри как выпускница питерского филфака. Много метафор, потайных смыслов и всего такого — ну чисто начинающая поэтесса, кайфующая от Бродского, Рембо (не того, который с автоматом по джунглям бегал, а французского) и какого-нибудь Уолта Уитмена. Наверное, она бы на такое сравнение обиделась.

— П-прости, — наконец произнесла она.

— За что? — поднял я бровь.

— Я, н-наверное, не очень разб-борчиво пишу. Тебе т-трудно читать?

— Нет, что ты, — успокоил ее я, — все путем. Просто редко тексты, написанные от руки, читаю.

И пишу тоже, если уж начистоту. Привык по клавишам клацать да по экрану тапать.

— Это твоя первая работа? — наконец спросила Юри.

— Да, — признался я.

Не первая, конечно, но первая, которую не хотелось сжечь нахер сразу же после написания.

— Я п-поняла.

И улыбнулась так застенчиво, по-доброму. Так улыбается отец своему ребенку, который во время игры в прятки схоронился за стеклянной дверью. Мол, в колледж тебе, конечно, братец, не ходить, но я все равно люблю тебя. За доброе сердце.

— Что, — приуныл я, — совсем хрень вышла, да?

— Нет, к-конечно, нет! — неожиданно вскрикнула Юри. Гораздо громче, чем собиралась, — просто… вижу тут некоторые моменты, что часто встречаются у неопытных авторов.

Она что-то начала вдохновенно затирать мне про выразительные средства, про их соответствие и несоответствие доносимой идее и все такое. Я кивал, почти не слушая, и искоса поглядывал на Монику. Она как раз закончила обмениваться стихами с Нацуки и двинулась к Саёри. Стало как-то тревожно. Что если…

— … поэтому тебе однозначно следует продолжать писать, — закончила Юри, — потенциал есть. Развивай его, ищи свою манеру и… — тут она снова стала прежней робкой собой, — обращайся ко мне, если ч-что. Буду рада п-помочь.

— Спасибо, Юри, — кивнул я, — постараюсь тебя сильно не доставать. Ты уж извини, критик из меня тот еще, но мне очень нравится, как ты со словами работаешь. Невероятно образная штука получилась. Я прямо представил себе этот фонарь, как он стоит во тьме. Что-то чисто диккенсовское. Или из Эдгара По.

Видимо, названные мной имена ей знакомы, потому что глаза Юри засверкали как этот самый фонарь.

— Ты прав, д-да! В-верная ассоциация.

— В общем, сбивчиво наговорил, конечно, но вышло здорово, — заверил я.

Она убрала прядь волос со лба и сжала мою ладонь.

— Спасибо, Гару. Ты очень добр.

«Потому что в душе бобр» — всплыла в голове строчка из мемного стишка, когда-то ходившего по рунету.

— Ну что, пойду тогда, — покосился я на Нацуки, ожидавшую следующую жертву, — пожелай мне удачи в бою.

— Что? — не поняла Юри.

— Да проехали, — отмахнулся я и встал из-за парты.

С Нацуки обмен не заладился с самого начала. Это не очень удивило, но тем не менее. Протянул ей листок, но взамен ничего не получил. Изучала Нацуки мое творение секунд десять, после чего всучила обратно.

— Гару, если тебе наплевать на клуб и ты ходишь сюда клювом пощелкать и кексов пожрать, то лучше сразу домой вали. Просто невозможно читать.

— Обидно, конечно, — признался я, — моя первая работа все-таки.

— И чё? — подбоченилась она, — предупреждала ведь, чтоб никаких поблажек не просил. Написал чушь кривую-косую и сидит ждет чего-то.

— Как будто тебе за твой первый стих Нобелевку по литературе дали, — огрызнулся я.

— Могли бы и дать! — парировала Нацуки.

— Всем давать — развалится кровать, дорогая моя. Теперь почитаем, что ты там сочинила.

Ее стишок про зверей, которые что-то там могут, я хорошо помнил. Он всегда мне нравился. Простенький, но с твистом в концовке. Пробежал я его глазами тоже секунд за десять и вернул хозяйке.

— Ну давай, — пихнула она меня локтем, — теперь ты мой стих обосри. Тебе же хочется. По глазам вижу.

— Ага, — вскричал я, — то есть ты признаешь, что специально меня пропесочила, так?

— Нет!

— Цундере ответ, — заявил я.

Нацуки ткнула меня пальцем в грудь. Весьма ощутимо, надо сказать.

— Мечтай, Гару. Если думаешь, что я тебе когда-нибудь покажу свою «дере» сторону, тебя ждет бооооольшое разочарование, — злорадно улыбнулась коротышка, — а теперь давай, отыграйся на моем стихотворении. Отомсти.

— Нет, — ответил я, — я буду ВЫШЕ этого, Нацуки.

Она взвыла сиреной так, что Саёри, Юри и даже Моника вздрогнули. И тут же попыталась пнуть меня под коленку. Я вовремя отскочил и только так сохранил ногу целой.

— Я даже скажу, что у тебя хороший стих, — добавил, отойдя на безопасное расстояние, — классно с рифмы съехала в конце. И посыл мощный. Мне кажется, нужно много скилла иметь, чтоб емко передавать важные мысли. И у тебя он есть. Молодец.

Нацуки сразу как-то сникла. Зыркнула на меня недоверчиво из-под бровей.

— Спасибо. Ты… тоже не совсем безнадежный, если уж по чесноку. Делай как я скажу и научишься. Не на моем уровне, конечно, до него вообще никому не добраться, — не упустила она случая себя похвалить, — но будешь хорош.

— Ловлю тебя на слове, — ответил я, возвращая ей «зверей».

Половина есть. Осталось двое.

Саёри долго копошилась в сумке, выискивая бумажку со стихотворением. Я терпеливо ждал, но уже через пару минут плюнул и принялся помогать. Совместными усилиями мы все же эту бумажку отыскали. Я расправил ее, счистил налипшую конфетку и принялся читать.

Светлая вроде бы штука, но послевкусие все равно гнетущее, тяжкое. Пожалуй, даже если б я не играл в ДДЛК раньше, все равно почувствовал бы — не так что-то с автором. Слишком уж явная печаль. Но говорить об этом нельзя — только подозрения вызову. Прицеплюсь-ка к последней строчке.

— Дай угадаю, — предположил я, — написала сегодня утром?

— Вот и нет! — возразила Саёри, — не написала, а ДОПИСАЛА.

— Ну, это, конечно, меняет дело, — развел я руками, — получилось очень… твое стихотворение, Саёри.

Она всплеснула руками и едва не выронила мой листок.

— Гару, ты дурачок все-таки! Каким же ему еще выйти, если я его написала? Ну да ладно. Ты тоже молодец.

Не очень-то она уверенно произнесла последнее слово. Я примерно с таким же настроем писал тиммейтам «гг вп», если они всю катку засрали.

— Правда?

— Ну, да… Я, конечно, не все поняла, но видно, что ты старался. Да и вообще я очень рада, что ты написал! Сам! Теперь мы с тобой еще и друзья по увлечению!

— А раньше мы какие друзья были? — усмехнулся я.

— Сначала просто так друзья, со вчера — друзья по клубу, а теперь еще и по стишкам!

— Комбо собрал, получается.

Она только кивнула.

— Давай, тебя уже Моника ждет.

Я повернулся и обнаружил что это правда. Глава литературного клуба действительно меня ожидала. «Это как сорвать пластырь, быстро и безболезненно, быстро и безболезненно».

А если скрипт поедет настолько, что всех нас выкинет в пространство вне игры? Судя по одному из откровений Моники, там ни на секунду не прекращается адовый шум, грохот, вспышки и бог знает что еще. Как будто вечно живешь на фестивале «Нашествие». Такая себе участь.

Моника посмотрела на листок с моим стихотворением. Глаза бегали по строчкам, и я прям ощущал, как по венам шарашит адреналин. Адреналин и стыд. Испанский. Наконец окончив чтение, она сложила листок пополам и убрала его… в карман пиджака. Мой немой вопрос остался проигнорированным.

— Ну и как вчера в магазин сходил, Гару? — как ни в чем ни бывало поинтересовалась она, — закупился яйцами?

— Не-а, — ответил я, подозрительно косясь на нее, — дела нашлись, отвлекли.

Моника притворно закатила глаза.

— Какая жалость! Это же краеугольный камень питательного завтрака.

— Краеугольный камень питательного завтрака — это «биг кахуна бургер» — буркнул я, — а в магаз сегодня зайду. После клуба как раз.

— Что ж, — кивнула Моника, — у меня есть для тебя предложение, Гару. Можешь идти за яйцами в гастроном… или… — она чуть наклонилась ко мне, — собрать в кулак свои яйца, если они, конечно, у тебя есть, и поужинать со мной сегодня вечером в кафе. Выбор за тобой.

Я закашлялся. Вот так вот хожу, шифруюсь, строю из себя невесть что, а на самом деле госпожа президент давным-давно меня раскрыла и теперь наверняка угорает над всеми моими потугами. Дурак ты, Гарик, все-таки.

— Ты знаешь? — прохрипел я.

— С того самого момента, как ты предложил расставить парты вчера, — не стала ходить вокруг да около Моника, — обычно ГП такой инициативы не проявляет. Он вообще к этому не способен.

— ГП? — не понял я.

— Главный Персонаж. На самом деле его…

Договорить Моника не успела — помешала оживленная перепалка. Точно. Нацуки и Юри наверняка уже заценили стишки друг друга и, мягко говоря, не впечатлились.

Сейчас ГП должен поступить как король ситуации и разрулить конфликт. Но голова была занята совершенно другим. Или другой.

Эта самая другая сделала мне еле заметный знак.

— Ступай давай, после собрания подойдешь.

Я послушно потопал в зону боевых действий.

— … т-ты, должно б-быть, просто з-завидуешь, Нацуки, п-потому что Гару больше понравились мои стихи и мои советы, — заявила Юри, — а завидовать некрасиво.

— Пф-ф, тебе-то почем знать, что ему больше понравилось, — парировала коротышка, — или ты настолько зациклена на себе?

Юри сжала кулаки. В голосе прорезались стальные нотки.

— Конечно, нет, — сказала она язвительно, — будь я зациклена на себе, окружала бы себя всякими безделушками, читала книжки с картинками и вела бы себя как миленькая маленькая п-принцесса!

— Я НЕ МИЛЕНЬКАЯ! — взвизгнула Нацуки.

— Девочки, все в порядке? — послышался голос Моники. Никакого интереса, впрочем, в нем не было. Эту сцену она явно не в первый раз наблюдает.

— Тебя не касается! — выкрикнули обе гарпии и принялись нарезать друг вокруг дружки круги. Как в гребаном фильме «Челюсти»

Каждая молчала, видимо, пытаясь придумать колкость поострее.

— Знаешь, — наконец выдала Нацуки, — это не у меня сиськи как по волшебству на размер за ночь выросли как только Гару к нам пришел!

Юри ахнула и залилась краской. Губы скривились, и казалось, будто она сейчас разревется. Нацуки же торжествовала, уперев руки в бока. Надо бы этих горячих валькирий остудить. Но как?

Решение пришло простое в своей гениальности. Быстрым шагом я подошел к доске, растопырил пальцы и порадовался тому, что ногти у Гару были хоть немного отросшие. Омерзительный скрежет раздался в аудитории. Мне кажется, старик Лавкрафт даже мог бы назвать его «богохульным». Сработало на все сто.

— Успокойтесь обе и сядьте. А то я могу весь день тут скрэтчи устраивать.

Нехотя они послушались.

— А теперь расскажите мне, из-за чего вы спорите.

Большая ошибка. Обе затараторили со скоростью пулемета-шестиствольника, причем Юри, кажется, даже перегоняла Нацуки. Пришлось снова пускать в ход ногти.

— По порядку, пожалуйста.

Суть мне и так была ясна — каждая превозносила собственный творческий метод, при этом ненавязчиво макая соперницу в говно. Типичный спор с поэтической тусовки, ничего нового. Такие в конфе бывали три раза в неделю, а то и чаще, когда буйных набегало много.

— Зайду издалека, — сказал я, сцепив руки за спиной, — Юри, какое ты любишь кино? Если не считать ужасы.

— К-кино? — этого вопроса она явно не ожидала, — я… л-люблю к-камерные драмы. Где режиссер показывает людские переживания и эмоции в их истинной, незамутненной…

— Достаточно, — поднял я ладонь, — Нацуки, а ты?

— Ромкомы люблю, — буркнула она, — и по комиксам.

То, что нужно. Почти идеальный ответ.

— А я, девочки, человек простой. Когда голова забита всякой чушью и хочется под поезд кинуться, я не пойду на драму про голодающих детей Африки, потому что после нее мне как раз захочется пойти и лечь на рельсы.

Нет.

Я возьму пива с чипсами и пойду смотреть как месятся мужики в цветастых трико. Потому что это весело и не грузит. У таких фильмов тоже есть мораль. Только они ее по-другому доносят. Я такой фильм посмотрю, и мне станет лучше.

А когда в голове ветер свищет, как в сибирской глуши, могу и на камерную драму про семью наркоманов сходить. И тогда я вместо того, чтоб дома страдать херней, подумаю о том, что, может быть, ближнему рядом со мной тяжко живется. И надо бы участие к нему проявить. Плечо вовремя подставить. Я такой фильм посмотрю, и мне тоже лучше станет.

Так и вы, девочки. Юри, Нацуки. У вас совершенно разные стили. Как евробит и дэз-метал. Они не делятся на «плохой» и «хороший». И если вам не очень-то по душе какой-нибудь стиль, не надо на него бочку катить. Так только хуевые кинокритики поступают, простите за мой французский. Лучше разберитесь и попробуйте вникнуть. Не зайдет — ну и черт с ним, бывает. У меня так с альбомами Кендрика Ламара вышло. Вы не обязаны любить всеми швабрами души поэзию друг друга. Но постарайтесь хотя бы уважать. Ради клуба и ради себя самих.

Повисла тишина. Неловкая. Когда она затянулась, я невозмутимо сел за парту и принялся складывать вещички в сумку.

— Что ж, э-э-э, — начала Моника. Приятно видеть ее растерянной, не буду скрывать, — полагаю, на этой духоподъемной ноте мы можем закончить сегодняшнее собрание. Завтра в то же время, в том же месте, с новыми стихами! Все свободны… кроме Гару. Задержись на минутку, будь другом.

Сделав знак Саёри, я вздохнул и помассировал виски указательными пальцами. Что ты, Гарик, творишь, куда ты вляпался, переговорщик пожилой? Тебе что, больше всех надо, что ли? Гарем собрать решил?

(а почему бы и нет, собственно?)

Наворотил с три короба. Про артхаус, евробит и Кендрика Ламара. Но, так или иначе, кажется, это сработало. Юри и Нацуки стояли в дверях и тихонько о чем-то говорили. Лица у обоих были полны сожаления.

— Твой навык красноречия нуждается в некоторой… полировке.

Я повернулся и увидел Монику. Глава литературного клуба стояла прямо передо мной, грациозно опершись на парту.

— Зачем чинить то, что работает? — хмыкнул я.

— Если бы я так думала, Гару, так и осталась бы унылым персонажем-советником, — ответила собеседница, — малым удовлетворяются только дураки.

Огромных трудов мне стоило не сморозить какую-нибудь пошлую херню. Моника тем временем продолжала:

— Я скину в смс адрес кафе. Будь там к восемнадцати часам. Не опаздывай и, будь любезен, оденься поприличнее. Люди здесь, конечно, ненастоящие, но глаза у них все равно на месте. До вечера, дорогой.

— Ага, — отозвался я.

По пути домой Саёри трещала без умолку и, кажется, пыталась разузнать, как я так нашел слова, чтоб помирить Юри и Нацуки. Я честно старался ее слушать и даже почти не попадал впросак, но давалось это тяжело. Голова буквально лопалась.

— Слушай, Гару, — спросила Саёри, когда мы уже стояли возле ее двери, — не хочешь зайти? Могли бы посидеть вместе. Как раньше. Приготовим что-нибудь вкусненькое, посмотрим киношку?

Я глянул на нее, вспомнил стишок, и сердце болезненно сжалось. Блин, почему ты предлагаешь мне это именно сейчас, а не в другой день. Любой другой, мать его, день.

— Извини, Сайка, — покачал я головой. Чувствовал себя при этом последней сволочью, — сегодня никак не могу, по делам бежать надо. Давай завтра, хорошо? Я чипсов куплю. Огромную банку. Только тебе.

Саёри кивнула. Кажется, она поняла, куда я намылился.

— Хорошо, — голос внезапно стал серым и бесцветным. Как будто всю жизнь из него выпили, — удачи тебе тогда с делами. До завтра.

— До завтра.

Хлопнула дверь. Я развернулся и направился к своему дому. Пульсация в висках становилась только громче. Может, из-за усталости или из-за чувства вины — понятия не имею.

Мы с тобой непременно посидим, Саёри. И вкусняшек наготовим, и киношку посмотрим, и чипсов поедим. Но не сегодня.

Сегодня у меня вроде как свидание.