На подносе с завтраком лежало письмо.
— Видите? — сказала мисс Оллмейер. — Начинаете получать письма, как все выздоравливающие.
Конверт опирается на стакан тыльной стороной. На нем надпись: «Миссис Патрис Хаззард».
Элен испугалась. Смотрела на конверт, не отрывая глаз. Стакан с апельсиновым соком дрожал в руке. Буквы становились все больше и больше.
«МИССИС ПАТРИС ХАЗЗАРД»
— Откройте же, — подбадривала ее сестра. — Не смотрите так. Оно вас не укусит.
Элен дважды брала в руки письмо, и оно дважды вываливалось из пальцев. На третий раз удалось надорвать край конверта.
«Патрис, дорогая, хотя мы никогда тебя не видели, теперь ты наша милая доченька. Хью оставил тебя нам. Это все, что нам теперь осталось, — ты и малыш. Я не могу приехать к тебе, не велит доктор. Потрясение было для меня слишком велико, и он запрещает мне ехать. Вместо этого придется тебе приехать к нам. Приезжай скорее, дорогая. Приезжай в наш опустевший дом разделить нашу утрату. Вместе нам будет легче ее перенести. Осталось недолго, дорогая. Мы постоянно поддерживаем связь с доктором Бреттом, и он шлет очень ободряющие сообщения о твоем состоянии…»
Остальное было не так важно, она лишь пробежала глазами. В голове — словно стук вагонных колес. «Хотя мы никогда тебя не видели». Хотя мы никогда тебя не видели. Хотя мы никогда тебя не видели. Чуть погодя сестра взяла письмо из безвольно опустившейся руки и положила в конверт. Больная со страхом смотрела на расхаживавшую мисс Оллмейер.
— Если бы я не была миссис Хаззард, меня оставили бы в этой палате? — спросила больная.
Сестра весело рассмеялась.
— Мы бы выставили вас, тут же выдворили в общую палату, — шутливо пригрозила она. — Возьмите-ка лучше сынишку.
Элен судорожно, как бы инстинктивно защищая, прижала сына к себе. Семнадцать центов. Семнадцати центов не надолго хватит, на них далеко не уедешь. Сестра была в хорошем настроении. Ей захотелось продолжить начатую шутку.
— А что? Уж не собираетесь ли вы сказать, что вы не миссис Хаззард? — шутливо спросила она.
Пациентка еще крепче прижала к груди сынишку. Семнадцать центов, семнадцать центов.
— Нет, — сдавленным голосом ответила она, прижимая лицо к крошечному родному тельцу, — не собираюсь. Не собираюсь.