Ядерные материалы

УОЛТЕР

Уже несколько дней его не покидало чувство, будто он очутился в западне.

Обходительный и льстивый араб — заказчик оборудования, с кем ему довелось общаться исключительно по телефону — сумел все-таки настоять на его, Уолтера, присутствии на судне, пообещав изрядный гонорар за участие в экспедиции, и он клюнул на предложение, соблазненный деньгами и романтикой путешествия.

Кроме того, араб оплачивал контракты, не допуская никаких задержек и торга, благодаря чему Уолтер позволил себе бессовестно завысить цены, ибо почувствовал — деньги на проект идут из бездонного кармана.

В один из контрактов закралась ошибка: молотки стоимостью в восемь долларов обозначили, благодаря опечатке, в восемьсот, и араб заплатил, ничуть не усомнившись в справедливости указанной суммы!

Уолтер решил, что если из пушки стреляют по воронам, то снаряды определенно казенные… И в приумножении личной прибыли стеснения не испытывал.

То есть, обретя клиента с увесистой мошной, пообещавшего ему участие в обеспечении следующего проекта, следовало пойти на издержки, уступив настояниям об участии в экспедиции.

Прихватив с собой аксессуары для подводного плавания в тропических широтах, Уолтер вылетел в колыбель Октябрьской революции, ставшую ныне одной из ее могил.

Ничего радостного в своем визите в страну, из которой он некогда бежал, он не увидел: серый город, серое море, неуютное чрево стального судна, надменные ученые арабы, никого не допускающие в свою среду, и — всецело озабоченные службой молчаливые морячки.

Единственным объектом общения, таким образом, был Забелин, но все, о чем можно было переговорить, они переговорили в Нью-Йорке за несколько лет знакомства и совместной работы.

За неприветливой осенней Балтикой последовало стылое Норвежское море безотрадное, как сама тоска.

Каждый день лил плотный ледяной дождь, сумеречный быстротечный день быстро переходил в непроницаемую промозглую ночь.

Скучнейший и однообразный корабельный быт скрашивал лишь телефон спутниковой связи, и, лежа в каюте на диване с закрытыми глазами, Уолтер, слыша голос жены и звук телевизора, стоящего в гостиной, представлял себе, что он дома, и если пожелает, то пойдет сейчас в ресторанчик на Брайтон-Бич или, спустившись в подземный гараж, покатит на машинке к огням Манхэттена, побродит в неугомонной суете Гринвич-Виллиджа и Китайского квартала…

Дудки!

От американских берегов его еще отделяли сотни миль глубокой воды, взрезаемой мощным килем и неустанным вращением многопудовых винтов.

Последнее сообщение, полученное от жены, Уолтера расстроило и озадачило: во время кратковременного отсутствия супруги квартиру, располагавшуюся в одном из самых безопасных и тщательно охраняемых домов Бруклина, навестили воры.

Ущерб был незначителен: исчезли какие-то цацки, две кредитные карточки, мгновенно аннулированные, но Уолтера озаботила странность иных пропаж: копий чеков, дискет с деловой информацией и компьютера. Похоже, кража являлась ширмой для акции извлечения информации, касающейся его бизнеса.

Он не успел доподлинно выяснить детали происшедшегокак вдруг прервалась связь.

Попытался набрать номер вновь, но тут его постигло тягостное открытие: предоставленный арабом личный телефон, дарующий единственную радость общения с далеким, как иная планета, миром людей и полноценной жизни, сдох.

«Нет! Худо — оно без добра!» — думал Уолтер, отправляясь к капитану, чтобы потребовать предоставления ему запасного канала связи.

Бесстрастно выслушав его, хозяин судна счел допуск постороннего лица то есть его, Уолтера, — в помещение службы связи недопустимым, и, хотя невнятно пообещал содействия в решении проблемы с телефоном, чувствовалось, никакой поддержки, конечно же, не окажет, обойдясь отговорками.

Помощник руководителя экспедиции Крохин, у кого Уолтер решил попросить телефон, скорбно развел руками, сообщив, что, видимо, произошла какая-то неполадка на спутнике, ибо его аппарат тоже приказал долго жить. Впрочем, как он с оптимизмом добавил, напасть стоит претерпеть, поскольку авось да все скоро и наладится.

В словах его Уолтер почувствовал некоторую наигранность, за которой, если следовать логике, крылась заведомая вероломная ложь.

Взбешенный, он вернулся к себе в каюту, где, матерясь и бессильно сжимая кулаки, внимал вибрации переборок и начавшейся качке: у побережья Швеции судно попало в затяжной свирепый шторм.

Вода стала тугой и твердой, как булат, лезвия волн полосовали борта, упорно и методично нащупывая слабину в обшивке.

Корпус дрожал от натуги машин и яростных ударов литых валов. Высокие всплески, срывавшиеся с гребней, шлепали в якорные клюзы, как комья шпаклевки. Стихия отрывала небо от неба, воду от воды, дробила и смешивала их в пространстве единого слепого хаоса.

«Скрябин» отвернул с курса, держась ближе к береговой линии.

Утром непогода мало-помалу улеглась, утихомирилась непреклонная злоба студеных волн, и душевное равновесие Уолтера, несмотря на мертвый телефон с деревянной пустотой в мембране, несколько стабилизировалось.

Впрочем, ненадолго.

Прошедшую ночь ознаменовало чрезвычайное происшествие: с судна исчез штурман. Пропажа была внезапной, бесследной, а потому носила характер загадочный и зловещий.

Тщательный обыск судна никаких результатов, способных приоткрыть завесу тайны, не принес. Старпом Сенчук полагал, что бедолагу, вышедшего на ночную палубу, мог смести за борт шторм, и такую версию поддерживал научный руководитель экспедиции Кальянраман, сообщивший, что штурман навестил его каюту вечером, сказав, будто намеревается от него пойти в свою рубку.

«Скрябин» застопорил ход: надлежало связаться с заказчиками экспедиции, ответственными за принятие решения о продолжении плавания или же о его приостановке.

К вечеру, выйдя на палубу, Уолтер столкнулся с судовым врачом — Сергеем.

Кивнули друг другу, затем вяло пожали руки — оба пребывали в состоянии угнетенном, целиком погруженные в невеселые мысли, которым немало способствовала и унылая северная погодка.

— Как ваш телефон? — спросил врач. — Выздоровел?

— Никаких признаков жизнедеятельности, — устало отмахнулся Уолтер.

— А у этого, у Крохина?

— Представьте себе, тоже тихо скончался.

— Вы уверены?

Уолтер поднял глаза на врача, наткнувшись на его встрево-женно-испытующий взгляд.

— Н-не уверен, — произнес с заминкой.

— А в чем вы не уверены еще?

— Как вам сказать? Если я начну перечислять, то закончу к концу плавания, вероятно…

— Хорошо, поставим вопрос иначе, — сказал Сергей, почему-то переходя на шепот. — Вы полагаете, что капитан не допускает вас до рубки связистов исключительно из-за упрямства служаки, следующего тупым предписаниям? Или из-за личного к вам нерасположения? Я слышал ваши с ним словесные баталии, отсюда и…

— Да, именно эти вопросы меня и смущают, — согласился Уолтер. — Но капитану их не задашь. А в каких-либо спорах с ним истина вырождается, а если вдруг и родится — то опять-таки спорная… Твердолобый кретин! Объяснять ему, что без связи нет бизнеса, — все равно что объяснять бомжу о котировках на лондонской бирже! Его это принципиально не интересует. Для него существуют две наиважнейшие категории: зарплата и инструкции. И вообще у меня такое впечатление, что если с ним говоришь на равных, то он сразу же подозревает у тебя манию величия. И это, доктор, не лечится.

— Почему? — усмехнулся Сергей. — Есть хорошее средство…! Именно что от мании величия. Называется пурген.

Невесело хохотнули.

— Положим, у капитана определенные начальственные амбиции, — продолжил врач. — Но почему темнит Крохин? Наверняка он платит за связь не из собственного кармана. Тогда отчего ему жалко дать вам позвонить?.. Тем более сегодня он с кем-то беседовал по своему неисправному телефону. На английском языке.

— Точно?

— Абсолютно.

— Забавно, — хмыкнул Уолтер. — Хотя у этого парня просто на роже написано, что он мастер делать два делаодновременно: думать одно, а говорить другое.

— Да, этот глазом не моргнет, объясняя, что земля имеет форму чемодана, неопределенно высказался Каменцев.

— А теперь вопрос: откуда у вас склонность к этакой болезненной наблюдательности? И вообще к скептицизму? — спросил Уолтер.

— Эти склонности, — ответил Сергей, вновь понизив голос, — появились с той недавней поры, когда я уяснил, что не только наш соотечественник Крохин умело разделяет мысль и слово. — Помедлил. — Скептик, кстати, живет за счет общего оптимизма. А его, оптимизма, на данной посудине нет. Вы присмотритесь, и наверняка признаете мою правоту. Здесь собрались очень странные иочень сосредоточенные люди.

— И происходят странные события, — буркнул Уолтер, ежась от вечерней сырости. — Заставляющие меня не верить никому и ничему, даже сигналам точного времени.

— Какие же события? — вновь испытующе взглянул на него доктор.

— Ну… телефон — ладно. А вот куда делся штурман?

— Убит и выброшен за борт, полагаю, — произнес Сергей напряженным голосом.

— Да вы сума…

— Стоп! — оборвал его врач. — Давайте я вам все изложу по порядку. Итак, с чего началась у меня утрата этого самого оптимизма…

Чем дальше выслушивал Уолтер то, что говорил ему собеседник, тем больше охватывала его тревога и безысходность.

— И… выводы? — спросил он сипло, глядя в сгущающуюся темень.

— У экспедиции существует вторая, неизвестная нам задача, — ответил Сергей. — Далекая от обследования радиоактивного хлама.

— Может, мы имеем дело с какими-нибудь террористами? — вымученно улыбнулся Уолтер. — Достанут из глубины парочку-другую стратегических боеголовок… А потом — как в том анекдоте: дорого ли-стоит атомная, бомба? Дорого. Тогда гляди, какое богатство летит к нам на балкон!

— Думал, — отрицательно качнул головой врач. — У них не имеется оборудования для подъема…

— Почему? Батискаф с манипуляторами…

— С его помощью ни люков, ни обшивки лодки не вскрыть. И если бы это было столь легко, давно бы уже нашлось кому это сделать.

— Тогда какой же вывод?

Послышались шаги — с трапа спускался капитан.

— Какие новости? — обернулся к нему Каменцев.

— Ждем распоряжений, — отчужденно буркнул тот.

— О! А что это? — Врач указал на сверкнувший в темени огонек.

— Морская нефтебаза, — ответил капитан, скрываясь за дверью, ведущей на нижнюю палубу. — Норвежская.

Уолтер проводил его настороженным взглядом. Теперь все казалось фальшью и коварством, все несло второй смысл и опасность.

Около получаса они еще постояли, перебирая шепотом разнообразные версии, касавшиеся странностей экспедиции.

«Скрябин» дрейфовал, приближаясь к огням нефтяного промысла.

— Слушай, — произнес Уолтер, обращаясь к врачу. — Истина может выясниться тогда, когда она уже не будет стоить ни шиша! И сейчас не время руководствоваться высоколобой аналитикой, куда лучше — условными рефлексами. Надо срочно отсюда сдергивать.

— Куда?

— Да вот же он — шанс! — Уолтер указал на тускло мерцающие в океане светлячки.

— Мы не спустим спасательную шлюпку — заметят.

— У меня есть два гидрокостюма.

— Не-ет. — Сергей мотнул головой. — Мой паспорт… Он у капитана.

— Подумаешь — паспорт!

— Нет, — уже решительно повторил врач. — Мне, увы, придется каким-то образом выживать здесь. Ничего объяснять не стану, поскольку попросту не могу, но… Единственно жаль, если вместе с вами уйдет и Забелин, я не знал, что он ваш приятель…

— Тогда — пока! — хлопнул его по плечу Уолтер. — Все, что в состоянии предпринять, — поставить в курс дела всякие-разные инстанции… Хотя что я им сообщу?

— М-да, — неопределенно откликнулся Сергей.

Чувствуя, как пылает лицо от внезапного нервного напряжения, Уолтер постучался в каюту Забелина.

Никто ему не ответил.

С полчаса он ходил по судну, разыскивая товарища, пока не выяснил, что тот находится на каком-то совещании научного состава экспедиции.

Уолтер подошел к кают-компании, где заседала ученая братия, но смуглолицый матрос, стоявший у двери, категорически отказал ему в доступе к занятому Забелину — дескать, получен приказ никого постороннего на научно-производственное собрание не пускать и участников его ни под каким предлогом не беспокоить.

Уговоры, обращенные к привратнику, не помогли. Чем больше аргументов для вторжения в кают-компанию Уолтер изыскивал, тем отчетливее проступало на лице морячка упрямство и даже готовность к физическому отпору назойливого визитера.

Между тем в препирательствах истекал подходящий и единственно возможный для побега момент.

В коридоре Уолтер вновь столкнулся с Каменцевым. Сказал, с безнадежностью сознавая, что непонятное свое решение врач принял и от него не откажется:

— Ну, пошли к водичке?

— То есть?

— Так называется океан…

— Нет… Я же сказал… А… что твой друг?

— Друг засел у арабов на совещании. У двери — цербер с оскаленной пастью из стальных зубов… Господа заняты! Ни в какую!

— Понял. Удачи тебе, — проронил врач. — Доплыви… Уолтер, поджав губы, легонько толкнул его в плечо:

— И тебе не потонуть.

Войдя в свою каюту, он надел кальсоны, теплый спортивный костюм, уместил в одежде бумажник и паспорт и втиснулся наконец в резиновую хламиду подводного пловца.

Натянул ласты, раздраил иллюминатор, высунул в него голову.

Накрапывал редкий дождик — предвестник нового скорого шторма. Огни базы приблизились, но ярче не стали. Обложной дождь размывал их в черной ненастной ночи.

По обшивке прошла дрожь — пустили машину, корректирующую дрейф, — и он ясно ощутил, как судно отворачивает от спасительной базы нефтепромысла.

На миг его пробрала жуть, но он справился с ней: прижал к лицу маску, уместил во рту загубник, хранивший хинную горечь высохшей морской соли, и выпростался в неизвестность.

«Как покойник, ногами вперед», — подумал механически.

Резина плотных перчаток соскользнула с края проема, и он полетел, в последний момент с силой оттолкнувшись от клепаного железа борта, в далекую темень.

Он падал с большой высоты, обмерев от страха, что будет затянут под винты, и провалился в тугую холодную ямы бездны, в мгновение преодолев добрых пять метров глубины, но все-таки отчетливо ощутил ту часть этого мгновения, когда плоскость моря прошлась по сердцу, оборвав дыхание.

А потом всплыл, выдул из трубки воду, неторопливо промыл маску, вновь натянув ее — спасительный кусок штампованной резины с овалом стекла.

Эта маска ценой в пять долларов ныне бесценна, она сэкономит силы, ибо в основном уходят они на то, чтобы поддерживать голову над водой, а это ему теперь не столь и необходимо.

С огромным облегчением он осознал и то, что теплая одежда и сухой костюм надежно защищают от несущего смерть холода.

Разгребая рыхлые белесые комья шути — смерзшегося ледяного «сала», поплыл вперед, лишь один раз оглянувшись на отдаляющийся «Скрябин» с конусами скупых высветлин от палубных ламп.

Надстроечные прожектора судна вытягивали в ночи полосы Мёртвого белого света, озарявшего ряды низких тягучих волн.

Через полтора часа он подплыл к одному из трапов базы. Взбираясь на клепаную металлическую платформу, подумал:

«Мой ангел-хранитель уже, наверное, взопрел от забот…»

Затем, обнаружив темный закуток между катушками с толстенными промасленными тросами, устроился в нем поудобнее и погрузился в ожидание.

Он действовал подобным образом опять-таки повинуясь не столько логике и умозаключениям, сколько наитию затравленного животного.

Когда огни «Скрябина» растаяли вдалеке, он разделся, выкинув в воду гидрокостюм и маску с трубкой, так и не изведавших епленьких атлантических вод.

Дождь утих, и наступила давящая тишина.

Он снял с себя спортивный костюм, намочил его и снова надел на себя. Затем вылил две пригоршни воды на волосы и размазал ледяную влагу по лицу.

А дальше было тепло человеческого жилья, ужин, коньячок, история о том, как он по оплошности сверзился с палубы в воду, я — восхищенные междометия нефтяников — дескать, какое же необходимо здоровье, чтобы выжить в смертоносной купели студеного моря?

Уолтер, благодарно воспринимая комплименты, невозмутимо врал о давнем опыте «моржа», закалённого регулярными зимними купаниями.

На «Скрябин», с которым связалось руководство промысла, он возвращаться не пожелал, сказав, что на первом же дежурном удне отбудет в Норвегию, а оттуда вылёпдт в Штаты. Утром его разбудили, подозвав к телефону.

— Вы отчаянный человек, — услышал он голос араба; — И я очень огорчен, что вам не суждено убедиться в работоспособности поставленного вами оборудования… Впрочем, ваша жена уверена в его высоком качестве… Хотите с ней поговорить? Нет проблем! Но прежде совет: думаю, надо преодолеть искус тщеславия и обойтись без освещения в прессе вашего подвига выживания в северных водах… Или вас гложет желание прославиться?

— Я все понял, — ответил он. — Вернее, пока еще ничего не понял, но считайте — мы договорились.