Соня.
Господи, разве я могу броситься в омут с головой сейчас, когда впереди столько испытаний?
Максу ведь что угодно может прийти в голову? Еще опеку на меня натравит..
Козел.
Настюха отпросилась в кино, а я, бездумно кивнув, согласилась на предложение Германа. О чем он, вообще, говорил?
— Ягодка моя. Сладкая и нежная, ты точно хорошо все расслышала? — вырывает меня из задумчивости он.
— А? Что? Прости, Гер… Я… — растираю виски пальцами и тотчас морщусь от боли. Не думала, что у
Макса такая тяжелая рука. Сволочь он… И гад.
— Поедем ко мне, Сонь.
— Я так понимаю, это не вопрос?
— Нет. Мы едем ко мне. И точка.
— И ты не боишься, что мой благоверный натравит на меня органы опеки?
— Не боюсь. Тебе тоже есть что сказать опеке, ведь так? Если что — старики дадут показания.
Максик ведь приходил к ним со своей бабочкой? Не бойся, Сонька. Ресурсов у него нет.
— Ладно. Я устала всего бояться, Герман. И я… хочу жить.
В лифте невыносимо душно. Воздух словно опаляет легкие, но я жадно дышу, не в силах справиться с охватившим меня волнением. Тогда-то я была пьяненькая… Расслабленная и одновременно диковатая… Теперь все будет по-другому — осмысленно, по-взрослому.
Он рядом. Высокий, классный мужик с сильными и надежными руками… Такой нужный сейчас.
Герман жадно меня целует. Вторгается в мой рот языком и сжимает в ладонях ягодицы.
Мнет их и гладит, будто они — нечто притягательное и до чертиков возбуждающее. У капустницы жопа вдвое меньше, но я почему-то забываю о комплексах. Сомневаюсь, что сейчас Максу до экспериментов в постели.
— Шикарная у тебя попа, Сонь. Я, как увидел и…
— что, и? — взволнованно спрашиваю я.
— Со стояком потом ходил неделю. Ты нужна мне.
— Что?
— Не могу я без тебя… Ты мне нужна. Сонька, как увидел твои глаза в юности, так и не смог из головы выбросить. Они же у тебя бирюзовые… Как у ведьмы. Каким нужно быть идиотом, чтобы отказаться от тебя?
— Не знаю, Гер… Я уже никого не берусь судить.
Мы раздеваемся быстро и по-домашнему, словно делали это сотню раз.
Захлебываюсь разгоряченным, влажным воздухом, разглядывая Геру… Красивый мне мужик достался, ничего не скажешь. тянусь руками к его заросшей мягкой порослью груди и слегка царапаю плотную, гладкую кожу. Веду ладонями по выступающим грудным мышцам, ниже.
Касаюсь шелковистой, покрытой блестящей смазкой головки, обхватываю толстый, напряженной член и слегка его сжимаю. Чувств так много, что впору задохнуться. Мне все внем нравится. Все, мамочки. Запах, голос, вкус губ.
Нравится, как он дико смотрит на меня, когда я сжимаю в ладони его мошонку, повторяю пальцами узор вздувшихся, синеватых вен и судорожно облизываю губы.
Мне нравится ему нравиться.
— 0х, черт. Боюсь, такими темпами, тебе ничего не достанется. д я не хочу этого.
— А чего ты хочешь?
— Трахнуть тебя так, чтобы ты забыла имя своего бывшего. Свое имя забыла, Ягодка…
Низ живота наливается тяжестью, между ног пульсирует… Кажется, еще секунда — и я упаду… Гера выкручивает мои соски, слегка их потягивает. Мне остается только бессвязно бормотать, умоляя о ласке. Он целует меня в губы — коротко, нетерпеливо, но жадно.
Упускаю момент, когда мы оказываемся в кровати. Все будто в тумане. Герман поднимает мою ногу и забрасывает себе на плечо. Вау. Не знала, что и так могу.
— Моя… Моя девочка. Малинка, клубничка, смородинка…
— Боже… Пожалуйста.
Он входит в меня на всю длину. Заполняет, растягивает под себя… И как я не заметила в первый раз, какой он огромный?
Меня затапливает восторг… Таращусь на его темное от страсти лицо, сомкнутые губы и двигаюсь навстречу.
Герман берет меня. Наращивает темп, часто и поверхностно дышит. Трахает так, что у меня перед глазами расползаются круги. 0бо всем на свете забываю. Плевать на Макса и его капустницу.
Зачем они мне, когда есть он? Внимательный, классный мужик, решивший, что я должна быть его.
Глажу его мокрую от пота спину и зажмуриваюсь, чувствуя приближение оргазма. Дугой выгибаюсь, отдаваясь ощущениям с головой.
Раскрываю губы и вязну в наслаждении… Оргазм бьет как металлическая плеть. Голос садится от стонов… Герман трахает меня размашисто и резко, а потом замирает, изливаясь глубоко во мне.
— Ягодка, прости, я без защиты, — заполошно произносит он. — Это ничего или…
— Или, Каверин. Я не предохраняюсь.