Янтарная дорога (Warrior of Rome - 6)

Всё было готово, и вот вернулся Дернхельм. Исангрим обожал своего младшего сына, обожал Дернхельма так, как их отец никогда не обожал самого Моркара. Дернхельма пришлось снова убрать. Неудивительно, что Ослак проявил слабость. Моркар подстроил так, чтобы брат застал свою жену-шлюху наедине с бывшим любовником за пределами пира, а Ослак только и делал, что ныл и цитировал мрачные строки о предательстве из римских стихов. Тем не менее, норны дали Моркару новую нить. На Хединси императорский посланник Зенон тайно приблизился к нему. Отвратительный маленький грек утверждал, что Дернхельм везёт секретные приказы от Галлиена – свергнуть их отца и самому занять трон. Столкнувшись с документальными доказательствами такого предательства, покушения на отцеубийство, старческая привязанность Исангрима не выдержала. За это отвратительное преступление не могло быть иного наказания, кроме смерти.

Осужденных вели вниз, к столбам, отмечавшим священное место. Моркар не испытывал к ним большего сочувствия, чем к выбеленным черепам, зримым символам древнего благочестия, водруженным на вершины каждого из ясеневых кольев. Каждый из шести мужчин отстранился от схватки, побросав мечи, словно ничтожества . Трусость каждого из них поставила под угрозу их товарищей.

На краю болота Моркар произнёс ритуальные слова: «Позорные деяния должны быть погребены вне поля зрения людей, растоптаны, втоптаны в землю. Забери их».

Связанных мужчин одного за другим бросали в болото. Некоторые боролись и рыдали, другие лежали неподвижно; все они были одинаково обессилены слабостью, которая привела их к этому. Плетёные плетни были снесены, и они утонули.

Толпа — верные англы и вросны, а также брондинги, вильфинги и остальные, вернувшиеся к верности, — наблюдала в торжественном молчании.

Моркар удовлетворённо отвернулся. Никто не сочтёт милосердие химлингов последних двух дней проявлением слабости.

XXX

Остров Абалос

Взошла молодая луна. Ночь была ясной. Из рощи Баллиста наблюдал за уединённой фермой примерно в полумиле отсюда. За тёмной линией забора и хозяйственных построек на фоне лазурного неба вырисовывался силуэт высокой крыши дома. Клубами поднимался серый дым, застилая звёзды, и уносился на восток. Из-под ставен пробивались лучики света. Время от времени открывалась одна из дверей, и внезапный поток золотистого света факелов погружал всё вокруг во тьму. Когда к нему вернулось ночное зрение, Баллиста увидел тёмный штандарт, развевающийся на фронтоне. Он не мог разглядеть его эмблему, но знал, что на нём изображён Фенрис, волк в серебре.

Они шли прямо из Норвасунда. Ветер правого борта и течение помогли им продвинуться на юг по Малому Бельту. Западный ветер оставался постоянным, пока они шли на юго-восток, огибая Варинси и острова Латрис, затем на северо-восток, мимо мыса Аркона, и через открытое море к Абалосу. Переход был быстрым, всего три дня.

Позади Баллисты кто-то подавил чихание. Это не должно было иметь значения. Они пришли с юга. Ветер обдувал их лица. Баллиста приподнялся на локте и оглянулся. Люди были почерневшими и закутанными, их очертания были сломаны и неясны в полосатом лунном свете под деревьями. Черному харию, такому как Вада Короткий, было не на что жаловаться. После Ольбии и Уиадуа-банка даже римляне и ольвийцы, должно быть, привыкали к ночным боям. По крайней мере, те, кто выжил.

Отряд пала в Норвазунде, где пали двадцать три человека: Дуннер Привязанный Гончий и ещё три вересковых барда, ругийский лоцман, четыре римлянина, семь ольвийцев и семь молодых знатных англов. Все они были сражены у Баллисты на холме, за исключением двух англов, погибших под командованием Вады у частокола, и ещё одного, погибшего на одной из лодок под командованием Ивара Лошадиного Прика. Когда все оставшиеся собрались, на Вариг отправилось всего тридцать шесть человек , многие из которых были ранены.

Накануне днём они высадились на пустынном участке побережья недалеко от главного порта Абалоса, спрятав « Вариг» в ручье. Морд вызвался идти пешком в поселение. Его бабушка была из Брондинга. Там у него были родственники, которые не выдали бы его. Эдрик, сын Эдвина, отправился с ним. Чтобы выглядеть миролюбивыми, они сняли шлемы и кольчуги, оставив щиты и луки. Это потребовало от них обоих немало мужества.

Юноши вернулись в сумерках. Вести, которые они принесли, были прекраснее некуда. Унферт отступил из порта. Он был со своими верными соратниками в своём чертоге на Гнитахите.

Морд привёл их к этой скрытой точке наблюдения. Баллиста посмотрела сквозь ветви на луну. Должно быть, они пролежали здесь часа четыре, а то и больше. Сначала гонцы прибывали и уезжали по дороге к залу, скачут во весь опор. Унферт, должно быть, пытался собрать остатки поддержки, спланировать следующий шаг. После Норвасунда Баллиста не могла представить, что это может быть. Но загнанный в угол зверь всегда опасен.

Двери зала так и не открылись, и какое-то время не было никакого движения. Свет, проникавший сквозь ставни, почти исчез.

Баллиста шёпотом приказал Кастрику, Ивару Конеголову и Ваде подойти поближе. Он изложил свой план. Как и в Гудме, в зале было два главных входа. Они располагались друг напротив друга в длинных стенах. Баллиста с десятью воинами займёт тот, что был обращен на запад. Кастрику с таким же числом воинов займёт другой. Могут быть и меньшие ворота. Ивар и пять воинов должны были окружить северную часть здания, Вада и оставшиеся пятеро – южную. Им следует держаться на расстоянии и быть бдительными. В некоторых залах были подземные ходы, предназначенные для эвакуации находящихся внутри. Когда все будут на своих позициях, Баллиста призовёт Унферта сдаться или окружающих выдать его. Скорее всего, в этих просьбах будет отказано. Если защитники будут этого желать, люди Баллисты отпустят всех женщин и детей. Затем они выломают ворота. Они принесли топоры, но было бы лучше найти брёвна среди хозяйственных построек, чтобы выбить ворота. Если же все остальное не помогало, у них были трутницы.

Без особого шума они разделились на четыре группы. Вокруг Баллисты столпились Максимус, Тархон, вандал Рикиар, римляне Диокл и Гелиодор, а также Морд с четырьмя другими молодыми англами. Неизвестно, сколько воинов находится в зале вместе с Унфертом. Тридцать четыре человека из отряда Баллисты, возможно, уступали в численности, возможно, даже в небольшой степени. Внезапность была бы потеряна из-за вызова, но ничего не поделаешь.

Баллиста улыбнулась Морду во мраке. Юноша улыбнулся в ответ. Баллиста подумал о том, что ждёт ателинга . Вермунд Хитхобард и Гиеросон Ольвийский вернулись к лодке с пленником. Когда они вернутся в Гудме, ко двору цининга , когда пленник наконец будет разоблачён, слова, которые ему придётся повторить, ударят в самое сердце юной жизни Морда. Если, конечно, Морд или кто-то из них доживёт до возвращения в Варинси. Баллиста выбросил всё это из головы.

Промедление ничего не дало. Не думай, просто действуй . Баллиста поднялся на ноги. Остальные тоже встали. Он вывел их из леса.

В синем лунном свете они бежали вдоль живой изгороди, разделявшей два луга. Они ничего не слышали за топотом сапог, скрипом кожи и хриплым дыханием. Лук и колчан Баллисты били его по спине, щит цеплялся за руку.

Над головой бесшумно парила сова на больших белых крыльях.

Откуда ни возьмись, Баллиста вспомнил строки Платона: «Величайшая охота — это охота на людей».

Край зала приближался.

Сигнализации не было.

Баллиста добрался до ограды. Кинжалом он перерезал верёвку, удерживавшую калитку. Он проскользнул во двор, остальные последовали за ним.

Уютные запахи древесного дыма и навоза, зловоние мусорной кучи. Утоптанная земля под ногами. Звуки лошади, возящейся в конюшне. По-прежнему никакого крика. Ни собак, ни гусей, спускаемых с поводка, чтобы предупредить. Баллиста повернула влево, совсем близко под нависающим карнизом. Он остановился перед западной дверью. Вокруг него виднелись тёмные силуэты. Ивар и его люди прошли позади.

Баллиста шепнула Рикиару и Гелиодору, чтобы они поискали бревно, которое можно было бы использовать в качестве тарана. Они скрылись в хозяйственных постройках. Баллиста ждала. Пока всё шло хорошо. Они опередили весть о своём прибытии, опередили все ожидания. Унферт не выставил часовых. Он прибыл на Абалос всего за несколько часов до них. Никто бы не подумал о таком близком преследовании.

Гелиодор прошептал на ухо Баллисте: «Бревна можно вытащить из коровника, но это будет шумно». Баллиста сказала, что они сделают это позже.

Баллиста выхватила Боевой Сан. Змеевидный узор на клинке мерцал в лунном свете. Один, он подошёл к двери. Дверь была высокой и широкой. Сбоку лежала куча сухой мокрицы. Он приложил ухо к доскам; зачем, он не понимал. Звук мужского храпа, и не одного, эхом разносился по большому пространству.

Баллиста выпрямился и ударил рукоятью Боевого Солнца по двери. Доски подпрыгнули и загрохотали. Звук разнесся по залу и двору. Он ударил снова.

«Унферт! Вы окружены. Всё кончено. Сдавайтесь».

Изнутри доносятся крики. Грохот опрокинутого стола или скамьи. Барабаны ног по половицам. Скрип стали; вырываемое оружие.

Баллиста отступил назад, сцепился щитом с остальными. Они притаились в ночи, широко расставив липовые доски и наклонив их вверх. Если дверь откроется, первым ответом вполне может стать серия стрел со стальными наконечниками.

Наверху со скрипом распахнулась ставня, открывая ранее невидимое окно в соломенной крыше. Значит, в зале был чердак. В проёме виднелись голова и плечи мужчины. Лицо блестело холодным, неподвижным металлом.

«Кто там?» Маска придавала голосу нечеловеческие нотки.

«Дернхельм, сын Исангрима, того, кого римляне называют Баллистой».

Вырезанное лицо смотрело вниз. «Убийца моего сына».

«Тогда ты меня знаешь. Унферт, не заставляй своих последователей разделить твою смерть. Покажи себя мужчиной. Освободи их от клятв. Сдайся».

Было что-то сверхъестественное в молчаливом, неподвижном взгляде посеребренной маски.

Баллиста повысил голос: «Вы, Брондингс и все остальные, вашему лидеру больше не повезёт. Отдайте его, и вы будете свободны».

«Нет!» — раздался крик из зала, из-за двери. — «Мы дали клятву верности мечу. Мы будем опозорены».

Не сводя глаз с верхнего окна, Баллиста обратился к невидимому воину: «Нет ничего бесчестного в отказе от клятвы, данной под принуждением, клятвы, данной злодею».

Голос ответил из-за двери: «Оставь свои хитрые доводы при себе, клятвопреступник. Мы остаёмся. Каждый человек должен отказаться от дней, что ему даны».

Баллиста крикнула туда, где Унферт всё ещё стоял в окне: «Если там есть женщины и дети, мы позволим им уйти невредимыми».

Маска кивнула. «Невозможно ни переломить судьбу, ни противостоять природе. Будет так, как ты говоришь».

«Пусть они выйдут через эту дверь, а не через другую».

Маска исчезла, затянув за собой ставни.

Они услышали, как поднялся засов, и дверь открылась. Лишь слабый свет очага освещал обширное нутро. Из него показалась дюжина фигур: трое детей, девять женщин, одна с запеленатым младенцем на руках. Прежде чем дверь закрылась, Баллиста увидела тусклый блеск сомкнутых рядов шлемов и кольчуг. Многие погибнут, прежде чем удастся очистить зал; возможно, слишком многие.

«Вада, пусть двое из твоих людей уведут их», — крикнул Баллиста.

Грим и еще один Хитобард подошли к женщинам.

«Подожди!» — Это был Максимус. «Вон тот, что посередине, — большой, с широкими плечами, — хватай её!»

Женщина бросила плащ в лицо Гриму. Сверкнула сталь, сверкнувшая из скрытого клинка. Она глубоко вонзилась в ногу Грима. Он взвыл, падая. Другой Хитобард сразил воина, замаскированного под женщину.

Женщины и дети с криками разбежались в ночи. Их крики и то, как они бежали, свидетельствовали об их истинном поле и возрасте.

Грима утащили. Пока его соотечественник накладывал жгут на бедро Хитобарда, Баллиста отдал Диоклу новые приказы.

Когда римлянин скрылся за залом, направляясь к Кастрицию, Баллиста и его люди отступили в темноту между двумя фермерскими строениями. Они сняли луки, наложили стрелы и направили их на дверь.

Из дальнего конца зала доносился шум перетаскиваемых тяжелых предметов и громкий стук молотка.

Баллиста понимал, что он решился на ужасный поступок, но не видел другого выхода.

Шум с восточной стороны прекратился. Во дворе фермы было тихо, словно это была обычная ночь, словно не происходило ничего ужасного. Когда корова мычала в хлеву, это звучало неестественно громко.

«Что они там делают?» — прошептал Морд.

«Жду», — сказала Баллиста. У женщин в зале наверняка были близкие. Они разнесут новость. До порта было всего четыре-пять миль. Время не было на стороне нападавших. В любой момент судьба могла превратить их в добычу, за которой будут охотиться по тёмным, чуждым землям. На Вайрда никогда нельзя было положиться.

Диокл обошел зал, Кастраций и восемь его людей последовали за ним. «Всё готово», — сказал он.

«Заколочены намертво, как пизда весталки», — сказал Кастраций. «Я оставил двоих сторожить».

«Звездчатка», — сказал Баллиста.

Диокл бросился вперёд. Когда он преодолел около двадцати шагов открытого пространства перед дверью, из крошечного окна высоко над ним вылетела стрела. Она пролетела на расстоянии вытянутой руки от солдата. Он нырнул под нависающую крышу.

Искры падают во тьму. Сияние из-под сгорбленного тела Диокла.

Когда мокрица разгорелась окончательно, Диокл наклонился и подбросил её высоко на солому. Она повисла там. Огонь в ней, казалось, погас. Затем по крыше потянулись маленькие язычки пламени.

Диокл двинулся на север под защиту нависающих карнизов и повернул обратно кружным путем.

Максимус коснулся руки Баллисты и указал на неё. Трое мужчин с факелами двигались к южному концу здания. Они перебросили их через фронтон, кувыркаясь, и скрылись в тени.

Погода была сухая. Западный ветер вдохнул жизнь в пламя.

Баллиста послал гонцов позвать Ваду, Ивара и их спутников. Как и на востоке, на северном и южном концах крепости должны были остаться лишь два воина. Раненый Хитхобард Грим должен был остаться с последним.

«Следите за дверью», — сказал Баллиста. Вокруг него в темноте должно быть двадцать шесть человек. Каждый должен направить лук на дверь. Он задумался, хватит ли этого.

« Демоны смерти близко», — тихо произнес Кастраций по-латыни. В зловещем свете костра, покрытый сажей, он и сам выглядел как демон.

Середина крыши яростно пылала, южный конец полыхал. Если бы женщины ещё не сделали этого, этот ужасный маяк поднял бы окрестные окрестные огни. Прибудет ли помощь до того, как огонь выгонит защитников или погребёт их под падающими брёвнами?

«Следите за дверью», — сказал Баллиста.

На крыше появились очертания чёрных фигур. Тяжело балансируя на балках, они рубили горящую и тлеющую солому. Огромные глыбы, которые они сбрасывали, падали вниз, словно расплавленные водопады.

Приказы не требовались. Из темноты полетели стрелы. Защитники на крыше были освещены огнями. Они не видели летящих снарядов. Стрелы одна за другой попадали в цель, и фигуры исчезали в небытии.

Над дверью на мужчине загорелась туника. В ужасном пантомиме он принялся бить по ней руками, пока не споткнулся о узкую опору и не рухнул на землю, словно северный Икар.

После этого защитники отступили и больше не осмеливались подниматься на крышу.

Огонь ревел. Жар от него обжигал лицо Баллисты даже на расстоянии. Глубоко под соломой он, казалось, дышал, словно огромный зверь. Стоял ужасный запах, слишком похожий на жареную свинину. Баллиста подумал о готах у Новы, о персах у Ареты, о своих в Аквилее; обо всех, кого он видел сожжёнными.

Из зала раздался глубокий стон, раздался резкий треск, и южный конец крыши обрушился. Первые балки прогорели. Скоро они придут. Никто не мог выдержать этого адского пламени.

«Следите за дверями».

Слова ещё не успели сорваться с губ Баллисты, как дверь распахнулась. В тот же миг в проём вонзились стрелы. Двое воинов, толкавших двери, упали, пронзённые множеством стрел.

Заглянуть в зал было всё равно что увидеть сцену божественной кары, ещё не свершившейся. Оранжевое сияние играло на пустом высоком троне, на первых парах величественных колонн. В клубах дыма не было видно ни одного человека.

Они с криком выскочили с обеих сторон, где раньше жались к стенам. Они бросились друг к другу, образовав щитовую крепость в дверном проёме. Они были слишком медлительны, слишком неуклюжи в своём отчаянии. Стрелы сбивали людей с ног, отбрасывали назад. Они сталкивались с теми, кто стоял позади. Те, кто лежал на полу, спотыкались о тех, кто ещё стоял на ногах. Баллиста выстрелила, зазубрила, снова выстрелила. Вокруг него другие сделали то же самое. Дверной проём был полон стрел, порхающих, словно летучие мыши.

Наступая на своих товарищей, топча их, дюжина или больше защитников сцепились щитами в проёме. Стрелы пронзили ярко раскрашенные доски. Мужчины бросились вперёд. Стрелы секли вокруг них. Они побежали вправо от Баллисты, к южным воротам в ограде. Вада Короткий поднялся перед ними, рядом с ним другие фигуры.

Раздался ужасный грохот, и началась битва. Воины рубили и сеяли мечи в адском свете.

Баллиста почувствовал, что рядом с ним кто-то собирается присоединиться к схватке. Он огляделся, но не увидел блеска серебряной маски.

— Максимус, Тархон, Рикиар, Морд, оставайтесь со мной.

Гелиодор был в шоке. Шлем египтянина был сбит. Его лысина блестела. Мечник рассек плечо Гелиодора. Вада почти разрубил убийцу Гелиодора пополам.

Серебряной маски всё ещё не было. Взгляд Баллисты метался между дракой и пустой дверью.

Вада оказался в гуще врагов. Его клинок мелькал слишком быстро, чтобы уследить за ним. Хари кричал, но слова были неразборчивы в общем шуме. Враг падал вокруг него. За его брата отомстили.

В коридоре мелькнуло какое-то движение. Исчезло прежде, чем Баллиста успела сосредоточиться.

Вада пошатнулся. Человек позади него снова нанёс ему удар по ногам. Вада упал, поглощённый хаосом.

Отвлекшись, Баллиста не заметил, как из зала вышли люди. Шестеро, лицо их предводителя – металлическая маска. Они набросились на Баллисту прежде, чем он успел выстрелить. Он бросил лук, схватил щит. Унферт ударом расколол липы, согнув макушку. Мучительная боль; Баллиста выронил щит. Он преградил Боевой Солнцем путь следующему нисходящему удару. Унферт взмахнул влево и вправо. Баллиста блокировала удар. Искры, яркие, как молнии, когда сталь столкнулась со сталью. Баллиста была отброшена назад. Повсюду стоял грохот боя, оглушающий чувства.

Баллиста спиной ударилась о стену хозяйственной постройки. Скот затопал, переминался с ноги на ногу и мычал от страха. Унферт нанес удар. Баллиста изогнулась. Кончик клинка царапнул кольчугу и вонзился в дерево. На мгновение лицо Баллисты коснулось холодной поверхности маски. Лицо молодого человека, нечеловеческое в своей спокойной красоте.

Унферт захрипел, отступил назад и обернулся. Позади него Рикиар рубанул его по другой ноге. Щит Унферта раскололся под клинком. Развернувшись, вложив весь вес в удар, Баллиста взмахнула мечом. Боевое Солнце схватило Унферта за правую руку, у локтя. Раздался крик, заглушённый металлом. Меч Унферта выпал из его руки. Рикиар рубанул Унферта по задней части бёдер. Выпад баллисты. Раздались треск колец кольчуги, сталь скрежетала по плоти и костям.

Баллиста выдернул «Боевое Солнце», оттолкнулся повреждённой левой рукой. Унферт сделал два неуверенных шага и упал на спину. Баллиста, уперев сапог в окровавленную грудь врага и приставив остриё клинка к его горлу, нагнулся и сорвал маску.

«Моя удача у тебя на ладони», — голос Унферта звучал ровно.

«Да», — сказал Баллиста и нанес удар.

Баллиста высоко подняла серебряную маску. «Унферт мертв».

Шум битвы стих, когда люди подхватили крик: « Унферт мертв! Унферт мертв! »

Осталось шесть или семь защитников. Они сбились в кучу. Стоя спиной к горящему залу, они бросили оружие на землю. Кастраций и остальные выстроились полукругом.

Лицо Унферта после смерти ничем не примечательно. Ему было лет пятьдесят, смуглая кожа, длинные чёрные волосы с проседью.

«Южанин», — сказал Максимус.

«Откуда, как вы сказали, его имя?» — спросил Тархон.

«Это ни о чём не говорит, — сказал Баллиста. — Это означает беспокойство. Его сын назвал себя Видситом».

« Незнакомец », — сказал Рикиар.

Максимус пристально посмотрел на Баллисту. «Ты знаешь, что это он?»

'Нет.'

Все смотрели на мертвеца. Свет костра скользил по его лицу.

«Тогда ты знаешь, что тебе нужно сделать», — сказал Максимус.

«Да», — сказал Баллиста, повысив голос. — «Убейте всех остальных».

XXXI

Остров Варинси

Процессия растянулась веером, достигнув озера Гудме. Вместе с другими сановниками Ослак последовал за церемонией через жертвенную дубовую рощу к полю трофеев. Здесь было множество памятников былым победам династии Химлингов. Это были простые сооружения: кол высотой с человеческий рост, вбитый в землю, шлем наверху и перекладина, к которой были прибиты щит и меч. У подножия каждого из них было сложено другое оружие, отнятое у побеждённых. Время и стихии превратили самые древние, установленные ещё во времена Старкада или даже Хьяра, в обветшалый деревянный шест и немного ржавого железа. Недолговечность, как и скромный масштаб, должна была предотвратить любое оскорбление богов.

Перед новым трофеем, у самой воды, было свалено в кучу гораздо больше военного снаряжения, добытого в Норвасунде. Исангрим подобрал из разложенных наготове камней камень размером с кулак. Сам кинж бросил первый камень. Он отскочил от щита. Ослак и остальные бросили. Град камней, грохочущих и отскакивающих от оружия, потревожил ворона, сидевшего на соседнем трофее. Большая чёрная птица взмыла в воздух и, хлопая крыльями, понеслась через озеро, прочь от Гудме.

Ритуальное побивание камнями было завершено, и его двор наблюдал, как воины спустились к озеру, чтобы разбить подношения. Щиты с тонкой металлической окантовкой были разрублены топорами. Тисовые луки были сломаны пополам, стрелы из ясеня и сосны – сломаны. Наконечники и наконечники из слоновой кости и золота были вырваны из ножен. Долгие дни искусной работы были сведены на нет, когда клинки с узорчатой сваркой были сломаны на наковальне.

Ослак краем глаза наблюдал за Кадлин. Взглянула ли она на Дернхельма? Он заметил её взгляд на похоронах Хеороварда. Ослак почувствовал знакомый укол ревности, вспомнив, как застал их вместе в темноте за пиром перед отъездом Дернхельма в Норвасунд. С тех пор она не давала ему повода для сомнений. Насколько ему было известно, она не оставалась наедине с его сводным братом. Более того, в последние дни она была особенно ласкова, а в супружеской постели – необычайно откровенна. Было ли это сделано лишь для того, чтобы успокоить его, или же всё это было сделано для того, чтобы развеять его обоснованные подозрения?

Дернхельм не смотрел на неё. Он казался рассеянным. Ослак наблюдал, как он дважды оглядывался на дорогу, по которой они ехали из Гудме. После возвращения из Абалоса, за исключением этого утра, Дернхельм лишь однажды приходил в отцовский дом, чтобы объявить о смерти Унферта. Всё остальное время он проводил с самыми близкими из своего отряда, почти все из которых были чужеземцами, в доме эрла Эдвина в Гудместранде.

Оружие было безнадежно испорчено, и воины начали сбрасывать его обломки в озеро. Вся эта церемония представляла собой нечто странное. Шествие и трофей вполне могли быть заимствованы из римского триумфа, но всё остальное – побивание камнями, разбивание и бросание в озеро – имело глубокие северные корни. Возможно, так всё и было, подумал Ослак. Империю нельзя было игнорировать. Народы перенимали всё у великой державы юга, но приспосабливали к своим нуждам.

Когда последнее сломанное оружие плюхнулось в воду, повисла неловкость. Все знали, что пришло время жертвоприношений, когда воинов из числа побеждённых повесят на дубах, подобно Всеотцу на Иггдрасиле. В отличие от Повелителя Виселицы, воины не выживут. Учитывая обстоятельства, это было невозможно. Хигелак из геатов, Ирменлаф из вильфингов, Евдосий из дауционов и Брекка, новоиспечённый правитель Брондингов и брат короля, убитого Унфертом, вернулись к своей верности и встали на сторону химлингов.

Окровавленную серебряную маску Унферта и его огромный боевой штандарт, Фенрис в серебре на чёрном, втащили высоко на ветви. Собравшиеся, среди которых были и мятежники, одобрительно загудели . Ослак поискал в памяти «Энеиду » подходящие слова о примирении. Ничего не приходило на ум.

Никто не выражал своего удовольствия более явно, чем Моркар. Ослак относился к брату с недоверием. Моркар наговорил немало льстивых слов тем, кто служил Унферту. Их действия были навязаны, и поэтому не должно было быть никаких взаимных обвинений или возмездий. Всё было прощено и забыто. Ослак сомневался в искренности этих слов. Бывшим мятежникам следовало бы поступить так же. Моркар всегда был мстительным, с самого детства; мстительным и жестоким. Его жестокость вновь проявилась, когда он настоял на утоплении тех англов, которых англы считали трусами. Оставалось подозрение, что Моркар отложил вторжение флота в Норвазунд, чтобы обеспечить себе вечную славу, и, подобно божеству, превратил надвигающуюся катастрофу в победу. Конечно, как ни старался, Моркар не смог скрыть ярости, когда Дернхельм вернулся с доказательством убийства Унферта.

Были и более личные причины для опасений Ослака. В гробнице Химлинга Моркар процитировал проклятие ведьмы . Каким-то образом Моркар шпионил за собственным братом, шпионил за единственным членом семьи, который всегда поддерживал его, всегда защищал от презрения Фроды, от насмешек Эадвульфа и Дернхельма, всегда высказывался в зале, когда мужчины обвиняли его в властности. А тут еще и пир. Именно Моркар сказал Ослаку, что Кадлин снаружи с Дернхельмом. Столкнувшись с его горькими обвинениями, Кадлин сказал, что это Глаум, сын Вульфмэра, предложил ей выйти из зала, чтобы посмотреть, почему служанки медленно приносят еду из кухни. Глаум всегда был рядом с Моркаром.

Столы были расставлены дальше по берегу озера. Исангрим шёл впереди. Ослак сидел между Кадлином и Ирменлафом из вильфингов Хиндафелла, напротив молодого Морда. Ослак и вильфинг произносили тосты друг за друга, выпивая пиво из римских сосудов, предназначенных для вина. Подали еду – большие блюда с жареным мясом.

Внезапно на досках воцарилась тишина. Дернхельм стоял. Он указал на группу людей, приближавшихся пешком по дороге. Эорл Эдвин и его сын Эдрик стояли по бокам от высокого, связанного человека в капюшоне. За ним последовали четверо людей Дернхельма: маленький римлянин, одержимый демонами , ирландец с оторванным кончиком носа, некрасивый вандал и воин с далекого Кавказа — злодейская компания.

«Сними капюшон», — сказал Дернхельм.

Заключённый покачнулся. Лицо его распухло и покрылось пятнами от старых побоев, длинные волосы были спутаны от засохшей крови. По скамьям пробежал шепот узнавания: Свертинг Змеиный Язык.

«Что все это значит?» — Моркар вскочил на ноги, бледный от гнева.

«Возмездие», — сказал Дернхельм. «Змеиный Язык, скажи цинизму » .

«Нет», сказал Свертинг.

Эорл Эдвин подошел к Исангриму, но повысил голос, чтобы все могли его услышать: «Змеиный Язык говорил в присутствии свидетелей, среди которых были я и мой сын».

«Я предупреждаю тебя: прекрати это. Если тебе дорога твоя жизнь, Эдвин, ты прекратишь», — сказал Моркар.

«Нет, пусть Эдвин продолжает», — сказал Исангрим. Лицо старика было каменным.

Глаум, сын Вульфмэра, подошёл и встал позади Моркара. И хотя он выглядел растерянным, Морд тоже.

«Змеиный Язык признался в организации предательства ателинга Аркила и его спутников в Галлии. Он действовал по приказу Моркара».

«Это ложь!» — сказал Моркар. «Ложь».

«Бывает и хуже, — продолжал Эдвин. — Змеиный Язык лжесвидетельствовал, давая показания против Эдвульфа. Фроду убил не изгнанник. Это Моркар».

«Ложь!» — закричал Моркар. «Злой ребёнок убил Фроду, и никто другой. Свертинга пытали. Под пытками человек скажет всё, что угодно». Моркар повернулся к отцу, пытаясь сдержать ярость. «Ты не можешь в это поверить».

Все посмотрели на Исангрима. Старый цинг сидел неподвижно.

Моркар обернулся: «Эдвин, как Свертинг попал к тебе в руки?»

Эрл ответил ему тем же взглядом. «Дернхельм отдал его мне под стражу. Эадвульф поймал Змеиного Языка у фризского побережья. Змеиный Язык возвращался в Галлию».

Моркар повернулся к отцу. «Дернхельм, злое дитя: оба изгнанники, никчёмные; оба ненавидят меня. Я не предатель. Дернхельм — предатель. Маленький грек Зенон сказал мне, что Дернхельм носит на поясе секретные инструкции от Галлиена — инструкции свергнуть цинизм , убить отца и занять его место на троне».

Дернхельм достал из бумажника небольшой диптих в переплёте из слоновой кости и передал его отцу.

Исангрим открыл документ и прочитал: «Сейчас ему предписывается принять все меры для обеспечения безопасности и успеха посольства, при необходимости принять командование от Зенона; ничего более».

Моркар резко обернулся. Грека нигде не было видно.

Моркар повернулся к Дернхельму. «Клятвопреступник, кровь следует за тобой. То, что ты сейчас сделаешь, обернётся против тебя».

Дернхельм замер. «Некоторые вещи просто происходят».

Моркар протянул одну руку в мольбе к отцу, а другую ткнул в Дернхельма. «Я очищу свое имя. Я требую поединка».

Тишина была полной. Даже птицы не пели.

«Нет», сказал Исангрим.

«Дуэль — это моё право. Я требую дуэли».

Исангрим опустил взгляд. Он казался ещё старше. Наконец он поднял взгляд. «Я не хочу видеть, как мои сыновья сражаются. Один из вас может отправиться в изгнание».

«Никогда!» — Моркар был в растерянности. «Я невиновен».

«Дернхельм, ты всё равно возвращаешься в Империум , — в голосе Исангрима слышалась мольба. — Ты можешь уйти сейчас».

'Нет.'

«Да будет так, — Исангрим поднял подбородок. — Пусть ветки орешника очерчивают землю перед залом».

«Не на такое возвращение домой я надеялся», — сказал Баллиста.

Максимус продолжал проверять наплечники кольчуги Баллисты.

«Братоубийство — это ужасно».

Максимус тянул ремни, словно подпругу. «Конечно, Моркар — злобный ублюдок».

«Я думал о себе».

Максимус остановился, схватил Баллисту за плечи и заставил друга посмотреть ему в глаза. «Подумай об этом, когда убьёшь его. Очисти свой разум от всего, кроме боя».

Баллиста кивнула.

«А если ты умираешь, я брошу вызов, убью этого ублюдка насмерть». Тархон лучезарно улыбнулся, увидев последнюю возможность. «Я храню его череп как ещё одну чашу. Каждый раз, когда я пью, я думаю о мести за тебя».

Баллиста ухмыльнулся: «Ты не англ. Ему не придётся соглашаться».

«Но он не смог отклонить мой вызов, — сказал молодой Эдрик. — Если ты проиграешь, я отомщу».

Баллиста видела, как Максимус вставил большой палец между указательным и средним пальцами, чтобы отвратить зло.

«Моркар — опытный дуэлянт, — Ивар Лошадь-Штык был очень серьёзным. — Он победил Брондинга, убил чемпиона гиллевионов перед обеими армиями. Он выиграл четыре судебных поединка среди нашего народа. Если он победит сегодня, я сражусь с ним. Он из нашего поколения. Нам нужно смыть позор».

«Хватит проигрывать, — сказал Максимус. — Дайте ему немного пространства».

Когда остальные отступили, Максимус наклонился ближе. «Он не твой брат. Он убийца твоего брата. Опустоши свой разум. Только борьба».

Баллиста обнажил свой кинжал примерно на дюйм, отбросил его назад, сделал то же самое с Боевым Солнцем и коснулся лечебного камня, привязанного к его ножнам.

«Смотри на клинок. Немедленно двигайся. Каждый удар оценивай по достоинству». Максимус обнял его и расцеловал в обе щеки. «Пора идти. Следи за клинком».

На улице было очень светло, небо было очень высоко.

Густая толпа расступилась, пропуская их к месту дуэли. Моркар ждал. Морд был рядом с ним, держа два других щита.

Баллиста и Максимус перешагнули через веточки орешника. Шесть на шесть шагов ткань казалась крошечной.

Сбоку для церемоний было установлено высокое сиденье . Исангрим сидел на нём, сгорбившись. Баллиста старался не думать о мыслях отца.

Баллиста взял щит в перевязанную левую руку и подошёл к Моркару.

«Мы с тобой, — сказал Моркар, — словно снег, перелетающий с одного дерева на другое».

Баллиста ничего не сказала.

Моркар отступил назад. Как претендент, он должен был ждать первого удара. Он принял стойку «бык»: полуобернулся, выставил щит, держа клинок ладонью вниз, вытянутый вниз, словно рог.

Баллиста высоко поднял меч, переместился влево, затем вправо, заставляя себя двигаться, его мышцы разогрелись.

Быстрыми шагами, сдвинув ноги, Баллиста приблизилась, замахнувшись справа в голову Моркара. Плавным движением он опустился на одно колено, переместив удар в сторону лодыжки. Моркар опустил щит. Удар прошёл по руке Баллисты. Он принял на себя контрудар по боссу. Боль вспыхнула в раненой левой руке. Баллиста взмыла вверх, отталкивая Моркара. Он отступил назад.

Они смотрели друг на друга. Моркар принял атакующую защитную позицию, опустив меч вниз и спрятав его за телом.

Баллиста вспомнила, как Моркар сражался с Брондингом. Долгая защита, а затем внезапная атака. Баллиста могла подождать. Время не имело значения. Не отрывая глаз от меча брата, он обходил ткань, ощупывая её поверхность, исследуя края, запоминая её размеры.

Без предупреждения Моркар атаковал. Он сделал ложный выпад слева, развернул запястье и нанес удар справа. Сталь прорезала кожаный ободок щита Баллисты, расколов доски.

«Щит!» — крикнула Баллиста.

Моркар отдернул клинок, направив его острие к ткани.

Баллиста отобрал у Максимуса второй щит. Сквозь повязки на костяшках его левых пальцев сочилась кровь.

Едва щит оказался в руке Баллисты, как Моркар снова рванул его вперёд. На удивление резкий вертикальный удар сверху. Баллиста поднял щит. Моркар оттянул удар, зацепил рукоять меча за край щита Баллисты и резко дернул его вперёд, лезвие описало дугу. Баллиста резко повернулся вниз и в сторону. Край клинка соскользнул с его наплечника. Он шагнул вперёд и вправо. Они были прижаты друг к другу, щит Моркара застрял между ними.

«Снег — одно дерево другому», — прошипел Моркар. «Мы одинаковы, нам не в чем выбирать».

Баллиста пошатнулся, когда Моркар отбросил его назад. Моркар шагнул вперёд. Низкий восходящий удар. Баллиста опустил щит. Моркар пнул его по лбу Баллисты, ударив внутренней стороной клинка в шею. Баллиста пригнулся. Раздался металлический лязг, когда верхушка его шлема слетела с плеч. Баллиста развернулся на левой ноге и сильно пнул правым ботинком в правую голень брата.

Моркар застонал от боли. «Отдыхай!»

Баллиста отступил. В ушах звенело от удара по шлему. Левая рука болела.

Когда Моркар сделал напиток, предложенный ему сыном, он согнул правую ногу.

Священное перемирие закончилось, и Моркар отступил. Баллиста делал выпады то вверх, то вниз, то в одну сторону, пытаясь его обойти. Моркар делал ставку на одну ногу, не желая переносить вес на правую. Баллиста понимал, что ему нужно добить его сейчас, пока его брат не успел унять боль.

Тремя быстрыми ударами Баллиста загнал Моркара в угол. Моркар рухнул, когда его нога подогнулась. Смертельный удар был открытым. Баллиста приготовился к удару. Он вспомнил о Брондинге. Он отступил вправо. Моркар, внезапно оправившись, нанес удар. Клинок просвистел там, где должен был оказаться живот Баллисты, но Моркар промахнулся. Пролетая мимо, Баллиста нанес удар по задней части бедра.

Два-три шага, и Моркар рухнул на землю. Его щит откатился куда подальше. Он перекатился на спину, поднял меч. Баллиста отбил его в сторону, уперся ботинком в руку брата, державшего меч, и остриё клинка уперлось ему в грудь.

«Одно и то же», — сказал Моркар, — «от одного дерева к другому».

Пока Баллиста колебалась, Моркар сделал движение левой рукой, выхватив кинжал.

Баллиста нанесла удар, направив на него весь свой вес. Стальной наконечник Боевого Солнца разбил плотно сплетенные кольца кольчуги, разрушил грудную клетку, которую они охраняли.

XXXII

Остров Хединси

Мстительные фурии, каратели грешников, чёрные факелы в ваших руках, услышьте моё проклятие . Баллиста сидел за высоким столом в отцовском зале в Хлимдейле, но мысленно видел деревню на Кавказе, тёмную деревню под хмурым небом. Женщина стояла под дождём, с распущенными волосами, её слова проклинали его.

Он совершил множество дурных поступков. Дважды он нарушал таинство . Вместо того, чтобы поставить безопасность императора превыше всего, как того требовала римская воинская клятва, он ударил ножом в горло Максимина Фракийца. С императором Квиетом он расправился голыми руками, сбросив его с высоты. Он дал страшную клятву вернуться в плен к трону Шапура, Царя Царей. Он не вернулся. И вот… вот он убил Моркара. Как говорится, радость руки от удара кратковременна. Клятвопреступник стал Братоубийцей.

Дернхельм, сын Исангрима, того, кого римляне называли Баллистой, знал, что проклят. Пусть живёт — в нищете, бессилии, одиночестве и страхе. Пусть скитается по земле, по чужим городам, среди чужих народов, вечно в изгнании, бездомный и ненавистный. Он не смог спасти старого Калгака, а теперь убил собственного брата. Для таких, как он, уготовано особое место в Аиде. Братоубийца.

Исангрим поднялся на ноги. «Народ мой, настало время для избавления».

Баллиста смотрела мимо Ослака на их отца, а через него – на Эадвульфа. Двадцать восемь зим не прошли бесследно для Эадвульфа. Его длинные светлые волосы начали седеть. Нос был сломан и расползся по лицу. Он стал гораздо крупнее. И всё же Эадвульф сиял от радости его возвращения. И Баллиста снова уезжала.

Зал молча ждал Исангрима.

Свебское море снова обрело мир. Абалос, Хиндафедль, Солфелль, побережье Скандинавии – все вернулись к своей законной верности. Этот мир будет сохранён. Мой сын, ателинг Ослак, построит новый дворец на Гнитахите. Мой внук Морд отправится с ним в Абалос. Восточные лорды – Брекка из Брондингов, Ирменлаф из Вильфингов, Хигелак из Геатов и Евдосий из Давционов – принесут клятву верности мечу Ослаку. На юге острова Латрис будут принадлежать Хротгару из Вроснов. За Хротгара мы обручаем нашу внучку Эльфвинн, дочь Ослака. Хротгар будет управлять лангобардами, фародинами и ругиями материка. Согласно клятве, принесенной в зале их короля нашим сыном, ателингом Дернхельмом, мы приглашаем Хетобардов в равноправный союз. Мой сын, ателинг Эдвульф, отправится на запад. Его будет сопровождать мой внук Этельгар, сын Ослака. Все народы полуострова, от кимвров на севере до реудигнов на юге, принесут Эдвульфу клятву верности мечу. После долгих лет, проведенных среди них, Эдвульф принесет дружбу фризов. Он поведет корабли фризов вместе с кораблями англов к берегам Галлии, удерживаемым лжеримлянином Постумом, как того желал наш сын Дернхельм. Нашим регентом на Варинси будет эрл Эдвин, а здесь, на Хединси, – Хаткини, сын Хеороварда. Учитывая молодость последнего, эрл Годвин будет его советником. Теперь пусть назначенные принесут мне клятвы.

Вынесли дарственный табурет, и Исангрим сел на него. Ослак первым преклонил колени перед чином.

Это была впечатляющая церемония, и она обещала единство на время. Но в будущем она не сделала того же. Кто унаследует трон? Ослаку и Эадвульфу были дарованы обширные домены, но ни один из них не владел центральными землями Хединси и Варинси. Когда Исангрим умрет, кто-нибудь из них останется в стороне? А что насчет молодых химлингов? Будет ли Этельгар доволен тем, что его дядя, а не отец, станет цинингом ? И был Морд. Он был воспитан отцом, Моркаром, как непризнанный наследник. Со временем он сам подумает сесть на высокий трон. И были другие великие эрлы . Двумя поколениями ранее Вэймундинги Эадвина правили Варинси как независимые короли. Бросок костей на Хединси, и цининги придут от Вуффингасов Хаткина, а не от химлингов.

Эорл Годвин поклялся поддерживать Хаткина во всём, быть верным словом и делом. Исангриму оставалось сказать лишь одно. Мысли Баллисты ускользнули от него. Они обратились к Риму. Он выполнил приказ Галлиена. Он настроил химлингов против Постума. Но что произойдёт, когда северные корабли появятся у берегов Галлии? Что сделает Постум с Аркилом и другими англами, находящимися в его власти? Баллиста собственноручно убил одного брата. Будет ли он теперь ответственен за смерть другого? Братоубийца.

Исангрим поднялся на ноги, годы тяготили его движения. «Трагедия пришла в чертоги Химлингов. Моркар вызвал Дернхельма на поединок. Никакой компенсации не предусмотрено. Но я хотел бы, чтобы Морд примирился с Дернхельмом».

Баллиста и Морд стояли. Они не смотрели друг на друга. Баллиста заговорила первой: «Хотя по нашим обычаям компенсация не полагается, я её предложу. Пусть цинизм установит цену за кровь».

«Нет», сказал Морд.

Баллиста оглядела высокий стол.

Морд стоял совершенно неподвижно, гнев сковывал его. «Я никогда не буду носить отца в кошельке. Либо я пойду тем же путём, что и он, либо отомщу за него».

Морд посмотрел на Баллисту, его глаза были полны ненависти.

«Прошу прощения», — сказал Исангрим. «Дернхельм завтра отправляется на юг, Морд — в Абалос. По моему приказу, на моих землях не будет мести».

Баллиста сел, и слова проклятия звучали в его голове. Мстительные фурии, каратели грешников, убейте его жену, убейте его сыновей, всех, кого он любит, пусть он скитается по земле в одиночестве и страхе, вечно в изгнании, бездомный и ненавистный.

Возможно, слова окажутся правдой; возможно, и нет. Не было сомнений, что Морд его ненавидит. И не могло быть никаких сомнений в том, что ему придётся покинуть дом детства. Баллиста убил его сводного брата; он не мог убить ещё и сына Моркара. И всё же ему не хотелось покидать север. Он был таким же. Выглядел и пах тем же. Новые здания были очень похожи на старые. Здесь были те, кого он любил: отец, мать и Эадвульф. Скорее всего, он никогда их больше не увидит. И был Кадлин. Но он не мог снова стать его домом. Возможно, его сыновья были достаточно молоды, чтобы переехать, но его жена – никогда. И даже если Джулия сможет, оставался Кадлин.

По крайней мере, он не уходил один. Он поведёт экспедицию обратно в Империум , по более западному ответвлению Янтарного пути, который проведёт их через дружественные племена в Паннонию, а затем в Италию, в Аквилею. Он вернёт их всех целыми и невредимыми: тех, кого любил — Максима и Кастрия; тех, о ком заботился — Тархона и Рикиара; и других — таких, как Диокл и Аманций. Кто бы мог подумать, что дородный евнух выживет, когда так много других погибло?

И он не собирался в изгнание. Добравшись до комитатуса , он подаст прошение императору. Возможно, Галлиен даст ему разрешение удалиться на Сицилию. Конечно, вилла принадлежала Юлии. Но там жили его сыновья. Там жила его жена. Он скучал по книгам, по баням, по саду с видом на залив Наксос. Возможно, они с Юлией могли бы наладить отношения, сделать их более похожими на те, что были когда-то. Возможно, в каком-то смысле он возвращался домой, чтобы защитить свою жену и сыновей.

Устроить это было несложно, но Кадлин понимала, на какой риск идёт. Прощальный пир в зале продолжался. Выпивка лилась рекой. Большинство были пьяны. Увидев, как он уходит, она сказала служанкам, что хочет от них. Они не возражали. Они увели его ближайших спутников; скорее всего, увели в их постели суанцев и хибернианцев. Неужели она сама хотела этого? Она была вымыта, надушена. Она причёсалась и тщательно подбирала одежду. Это было для него, а не для мужа. Хотела ли она, чтобы он уложил её в постель? Всю свою жизнь она слышала шёпоты о том, что она не лучше шлюхи. Шёпоты, начавшиеся много зим назад, были его виной, и, возможно, они были правдой. Если её поймают, Ослак подумает именно так, все подумают. Если Дернхельм этого хочет, она не сможет сопротивляться. Неужели она именно это и делала, не оставляя себе выбора, перекладывая на него этот выбор, со всеми его последствиями и чувством вины? Нет, сказала она себе, причина не в этом. Он уходит, и прежде чем он уйдёт, ему нужно сказать. Скорее всего, другого шанса не будет.

Закутавшись в большой плащ с капюшоном, она проскользнула в дальний зал. Там было пусто. Его очаг всё ещё пил в большом зале. Она поднялась по лестнице. Из-за двери показался свет. Она подняла щеколду и вошла в спальню.

Ставни были открыты. Дернхельм сидел, глядя на тёмные деревья. Он поднялся на ноги, потянувшись к рукояти меча, прислонённого к стулу.

Она откинула капюшон.

«Кадлин».

Она подошла прямо к нему. Его руки упали по бокам. Она коснулась его предплечья. Мне было тошно от желания быть с тобой . Ей на ум пришла эта строка стихотворения.

«Ты собирался уйти, не повидавшись со мной?» — спросила она.

«Нет», — он заговорил быстро, но она услышала его неуверенность.

«Я думал, ты…» Он остановился, явно не зная, что сказать. «… учитывая, что твоя дочь сегодня обручается, я подумал, что ты, возможно, не захочешь меня видеть».

Она высвободила его руку и отступила назад, внезапно разъярённая. Он был глупцом; все мужчины — дураки. «Эльфвинн выйдет замуж из чувства долга, как и я».

Он стоял в нерешительности, сбитый с толку ее внезапной переменой. «Ослак хорошо к тебе относится?»

«Да». Это всё, что он мог сказать? Она не могла представить, как, приехав сюда, она могла его желать.

«Мне было жаль слышать, что ваш сын Старкад оказался среди плененных в Галлии».

Ей очень хотелось ударить его. Будь она мужчиной, она бы сбила его с ног. Её сестра тоже сбила бы его с ног. Старкад был в Галлии. Его сын был в Галлии, и, весьма вероятно, этот человек, его отец, позаботился о том, чтобы он погиб там.

«Пусть боги протянут над тобой руку и помогут тебе благополучно вернуться к жене и сыновьям». Она повернулась, чтобы уйти.

«Кадлин…»

Она остановилась.

Он протянул ей руку. Она не пожала её.

«Кадлин, ты же знаешь, я никогда не хотела уходить, никогда не хотела тебя оставлять».

«Знаю». Ей удалось улыбнуться. «Я никогда не хотела, чтобы ты уходил».

Он подвинулся и обнял ее.

«Нет», — она отступила назад.

Он выглядел обиженным.

«Жизнь была к нам немилосердна, — сказала она. — Теперь мне пора возвращаться».

Она не оглянулась. На улице, в тёмной ночи, она заплакала.

Наши губы улыбались, чтобы ругаться каждый час.

Что ничто не должно нас разлучать — кроме смерти —

Ничего больше…

Некоторые любовники в этом мире

Живите, друг другу дорогие, лежите в тепле вместе

В начале дня я иду один.

Эпилог I

Галлия Лугдунская, 264 г. н.э.

Не занимаясь любовью с женой, император Постум на рассвете вышел в атриум к своим домашним богам. Плотские наслаждения не занимали его мысли с тех пор, как вчера вечером пришли новости. Флотилия англов и фризов находилась у берегов Галлии под предводительством варвара по имени Злое Дитя. Города Каракотикум и Юлиобона были разграблены и сожжены.

Постум натянул на голову складку тоги. Он взял кадильницу и правой рукой бросил щепотку в огонь на маленьком алтаре. Нарисованный гений дома был зеркальным отражением императора: тога, вуаль, кадильница в руке. Два лара стояли по бокам гения . С рогом для питья в одной руке и ведром вина в другой, они танцевали, их короткие туники развевались. Их радость не отражала его настроения. Статуэтки богов – обожествлённых императоров Августа, Траяна, Марка и Пия, Александра, Нептуна и Геркулеса Девсонийского – выглядели более мрачно.

Это был тот самый юридический вопрос, который завораживал его сына. Предательство делает группу людей твоими заложниками. Они доказывают свою преданность, но дальнейшее предательство превращает их соотечественников в твоих врагов. Вознаграждаете ли вы их за их собственное поведение или наказываете за предательство их соотечественников? Подобные вопросы были уместны в вымышленном мире « Споров» Постума Младшего , но совершенно иные на суровой, поистине смертоносной арене имперской политики.

Англы Аркила добились успеха в битве при Курии. Они устояли перед уговорами Галлиена. Один из их вождей, Виглаф, и его люди остались и погибли в арьергардном бою. Аркил и остальные добрались до коней и пробились сквозь беду. Аркил был тяжело ранен. Подобно Ксенофонту, принявшему командование над десятью тысячами, молодой воин англов по имени Старкад повёл выживших через Альпы обратно к Постуму в Лугдунуме. Англы остались верны данной ими клятве.

Единственным положительным моментом катастрофы при Курии были англы: армия была потеряна, провинция Реция потеряна. Наместник Симплициний Гениалис едва успел скрыться. И всё это было вызвано предательством Боноса. Испанский пьяница подкупил III Италийский легион «Совершенство», и с его дезертирством всё было потеряно.

Сезон был поздним, и Галлиену, вероятно, было уже слишком поздно начинать новую кампанию. Но не было никаких сомнений, что он придёт в следующем году. Теперь, когда он владел Рецией, у него было больше возможностей. Из этой провинции он мог нанести удар на северо-запад, в Верхнюю Германию, или двинуться на запад из северной Италии в Нарбоннскую Галлию. У Галлиена был большой средиземноморский флот, а у Постума – нет. Превосходство на море позволяло Галлиену нанести прямой удар по южному побережью Галлии или даже в сторону Испании.

Бонос стал предателем, и он был не первым. Предательство Лоллиана всё ещё причиняло боль. Лоллиан был рядом с самого начала. Он был другом, и его щедро вознаградили. Если Лоллиан не оказался надёжным, то кто же его оправдает? Кто охраняет стражей? Ношение пурпура показало Постуму, что доверие и милосердие — конечные качества.

Постум приложил правую руку к груди и взмолился своему покровителю Гераклу Деуссонскому о наставлении. Что ему делать с англами? Поздно вечером накануне он задал тот же вопрос своему спешно созванному консилиуму . Его советники привели различные аргументы и советы, в основном суровые. Англам Аркила больше нельзя было доверять. Они не будут сражаться против своих. В последнем Постум был убеждён. Их следовало разоружить и продать в рабство, отправить работать в рудники, бросить на растерзание зверям. Симплициний Гениалис возглавил меньшинство голосов, которое выразило несогласие. Англы хорошо сражались в Курии. Превзойдённые численностью вдвое, они почти сломили паннонских легионеров перед собой. Перед лицом катастрофы они остались верны своему таинству.

Постум взглянул на небо. Ни птицы не было видно. Он посмотрел на огонь. Огонь не дрогнул. Ни Геркулес, ни какое-либо другое божество не шептали ему на ухо. Ему придётся принять решение без божественной помощи. Среди его полевой армии Аркил и его люди были бессильны перед его властью. Постум уже сталкивался с подобным решением. Когда жители Колонии Агриппинской сдали цезаря Салонина вместе с Сильваном, дуксом германской границы, все варианты были открыты. Постум приказал обезглавить их; его консилиум настаивал на этом. Это решение беспокоило его с тех пор. Салонин был всего лишь ребёнком, невинным ребёнком. Салонин не желал быть цезарем, как Постум не желал быть императором. Слишком часто Постум представлял себе страх мальчика, когда его выводили, зная, что его убьют, что ему откажут в погребении и что его душа будет обречена на вечные скитания по миру без надежды. Строгость слишком легко перерастает в дикость.

Постум принял решение. Англы останутся живы. Их не продадут в рабство. Таких воинов, как они, не должны были бросать. Но им придётся жить вдали от родных. Их отправят в гарнизон на юге Испании, в провинцию Бетика. С этих далёких широт они не могли надеяться вернуться домой.

Эпилог II

Остров Абалос в Суэбском море, 265 г. н. э.

Зенон вышел из своей хижины и пошёл через лес, выбрав более длинную тропу среди берёз и осин, обходя дубовую рощу и болото. Он остановился и опустился на колени, чтобы завязать шнурок на грубых кожаных сапогах. Ветер шевелил деревья. Листья уже желтели. Скоро ему предстояла вторая зима в Гиперборее.

Стоя, Зенон отряхнул штаны. Он был эллином, родившимся в Аркадии, под отвесной вершиной Киллены. Он был евпатридом , его предки сражались при Платеях. Он был римским всадником, Vir Perfectissimus . Он управлял провинцией и был советником императора. Теперь он жил в хижине с соломенной крышей и одевался как варвар.

Во всём виновата Баллиста. Шаг за шагом по пути северянин подрывал его авторитет. Когда они были среди Хитобардов, Зенон поклялся уничтожить северянина, но смирился с тем, что ему придётся выжидать. В конце концов, он раскрыл Моркару существование секретного императорского мандата, который нёс Баллиста. Его сводный брат, очевидно, ненавидел Баллисту. Всё должно было пройти хорошо, но не получилось. С типичной для варваров недальновидностью и невыдержкой Моркар выпалил информацию в самый неподходящий момент. В своём глубоком невежестве правитель англов не смог увидеть смысла, подразумеваемого в императорских приказах: принять все меры для обеспечения безопасности и успеха посольства . В поднявшейся суматохе Зенон ускользнул с пира. Он остался в стороне во время поединка. Почти оскорбительно, что никто его не искал. Фактически, англы практически полностью игнорировали его, пока посольство не стало готовиться к отъезду домой.

Зенон вошел в поселение через южные ворота. Большинство хозяйственных построек все еще носили следы дыма, но зал в Гнитахите был чистым и опрятным в своей новизне. Как всегда, заседание должно было состояться там. Он ничего не мог сделать, получив приказ. У Баллисты был императорский мандат, позволяющий ему взять на себя командование. Баллисту окружили вооруженные люди. Зенон должен был остаться на севере в качестве Студииса при сводном брате Баллисты, Ослаке.

Зенон вспомнил, как во время путешествия он сравнивал себя с Иксионом и Одиссеем. Но колесо несло Иксиона не только вверх, но и вниз, и Одиссей вернулся домой. Из всех богов Зенон ненавидел латинскую литературу, особенно Вергилия.

Жизнь со стоном улетает прочь, среди теней.

Оглавление

Гарри Сайдботтом Янтарная дорога

Пролог I

Пролог II

Часть первая

я

II

III

IV

VI

VII

VIII

IX

Часть вторая

Х

XI

XII

XIII

XIV

XV

XVI

XVII

Часть третья

XVIII

XIX

ХХ

XXI

XXII

XXIII

XXIV

XXV

XXVI

XXVII

XXVIII

XXIX

XXX

XXXI

XXXII

Эпилог I Эпилог II