Ярость

Глава 13

Наумов Геннадий Сергеевич, великий мастер Российской Империи, ректор МИБИ, Москва, десять часов утра

В рабочий кабинет Геннадий Сергеевич обычно приходил к восьми, после часовой утренней зарядки. Чтобы поддерживать форму, он десять минут уделял разминке суставов, затем полчаса ходьбе на беговой дорожке. Оставшееся время тратил на особую технику, опустошавшую примерно десять процентов запаса его внутренних сил. Это было необходимо, чтобы сила не застаивалась и не наносила вред телу. Если подсчитать потраченную за утро энергию, то её хватило бы, чтобы сровнять с землёй новый бизнес-район столицы. Геннадий Сергеевич о подобном давно перестал задумываться, воспринимая тренировку как рутину. Но сегодня он уделил расходу сил особое внимание. Ему недавно исполнилось пятьдесят семь лет и по его прикидкам ещё лет пять он будет в отличной форме. Затем объём сил начнёт постепенно падать, и к семидесяти он станет не сильнее обычного мастера. Раньше его это не особо заботило, но за время на посту ректора он не встретил ни одного человека, способного в будущем стать великим мастером. И даже если за следующие пять лет он найдёт подходящего кандидата в ученики, то тому потребуется не меньше пятнадцати лет, чтобы войти в полную силу. А это значит, что Россия как минимум на десять лет останется без сдерживающего фактора, способного остудить пыл даже самым горячим головам. Плохо, что Император Иван Шестой думал, что ректор будет защищать страну до ста лет и не воспринимал его слова и доводы сколько-нибудь серьёзно.

Совсем недавно прозвучала громкая новость, что в Германии впервые за долгое время появился великий мастер. Геннадий Сергеевич лично ездил, чтобы проследить за экзаменом. Новый мастер был относительно молод, чуть старше сорока лет и неимоверно силён. Организация Североатлантического договора восприняло эту новость очень бурно и живо. Ведь долгое время между странами сохранялся паритет сил, который теперь сместился в сторону альянса. По этому поводу были устроены закрытые учения на далёких и необитаемых островах, принадлежащих СГА.

Отбросив эту мысль, Геннадий Сергеевич несколько раз пощёлкал мышью, выводя на монитор видео из интернета. Если бы он был главой ответственного министерства, то устроил бы подчинённым разнос, за то, что не в первый раз упустили в общий доступ видео с дорожных камер. Складывалось такое чувство, что к базе данных Госавтоинспекции мог подключиться кто угодно. На видео показывало новый Николаевский проспект, шесть полос движения в каждую сторону, поток машин, ползущих в вечной столичной пробке. Вот в кадре появляются два высоких чёрных джипа. Едут в предпоследней левой полосе, точнее, тащатся не быстрее двадцати километров в час. Когда они проделали половину пути до камеры, на разделительной полосе для спецтранспорта появилась несколько машин с проблесковыми маячками. Одна из них — машина дорожной инспекции. Видно, как они сбавляют скорость, как открывается окно. Поравнявшись с внедорожниками, из окна машины дорожной инспекции вылетает огромный шар огня. Подпалив по пути случайную машину, шар накрыл ведущий джип, превратив его в факел. В небо устремился поток огня, затем столб чёрного дыма. Из уцелевшего джипа высыпали люди в военной форме, с автоматами. Кто-то открыл огонь по остановившимся машинам. Почти сразу что-то невидимое ударило в чёрный джип, опрокидывая его, затем ещё раз, расшвыривая другие машины в потоке. Мастер не сдерживался, стараясь придавить людей в форме. В того, кто методично обстреливал машину со спецсигналами ударил разряд молнии.

Геннадий Сергеевич поставил видео на паузу, потёр лицо ладонями. Сделал большой глоток из кружки с остывшим чаем. Дальше на видео было запечатлено, как из перевёрнутого внедорожника выбрались две женщины и под прикрытием охраны бросились поперёк движения. Их попыталась настичь молния, но она ударила в одну из машин, изогнувшись в самый последний момент. Ректор уже видел подобное умение в исполнении Кузьмы. Необычная техника странным образом искажала направление удара молнии, отводя её в сторону. Из машин нападающих выскочили трое, в том числе разыскиваемый за аналогичное нападение Тимофей Орлов. По изображению с дорожной камеры опознать их было почти невозможно, но другое видео, снятое на видеорегистратор, отчётливо показало лица двоих из нападавших мастеров. Второй тоже был из рода Орловых. Судя по всему, это он расшвыривал машины. Когда они бежали за женщинами, он умудрился опрокинуть на них грузовую газель.

Третья видеозапись показывала изображение с камеры, установленной над входом в продуктовый супермаркет. Короткая, не больше минуты, она показала отступающую женщину в деловом костюме, которая несла на плече Алёну Соломину. Женщина пятилась, остановилась, выставив вперёд руку и в следующее мгновение в них врезался ослепительно яркий шар света. Сверкнул взрыв, и вся электроника в большом радиусе вышла из строя, в том числе и камера.

На столе ректора зазвонил телефон. Минуя секретаря ему могли позвонить только несколько человек.

— Наумов слушает, — сказал ректор в трубку.

— Геннадий, это Пётр, — послышался голос родного брата. — Из МВД тебе звоню. Здесь ерунда какая-то творится. Начальник отдела говорит, что император распорядился гражданство Матчиным не давать.

— Устно, или приказом?

— Насколько я понял — устно, но жёстко. На начальника кто-то ещё давил, поэтому он на нервах, с утра водкой лечится. Заявил, что с обеда уходит на больничный.

— Кто у них главный в ведомстве? Всё ещё Бабичев?

— Он самый. Видел его полчаса назад.

— Решай вопрос с ним. Скажи, пусть думает, с кем он хочет испортить отношения, с нами или с императором. Вряд ли он откажет, поэтому пусть сегодня же всё устроит. К вечеру я хочу увидеть документы. Даже если ему придётся лично заполнять бланки и ставить печати. Но если не захочет, позвони мне, привлеку генерала Осташкина.

— На Бабичева сильно давить?

— Дави, пока из него сок не пойдёт, — сказал ректор.

— Хорошо. Позвоню, когда всё будет готово, — с этими словами глава рода положил трубку.

Последние лет десять Наумовы почти не выходили на политическую арену, но при этом старались не потерять связи и влияние. Ведь великий мастер в роду будет не всегда. Благодаря предприимчивости Петра Наумова, за это время род увеличил капитал почти в четыре раза, владея в том числе и двумя крупнейшими банками страны. К примеру, «Банкъ», где так удачно держали деньги Матчины, принадлежал одной из главных семей рода. Но об этом знало не так много людей. Обыватели же, слыша имя Наумовых, вспоминали только ректора Международного Института.

Едва Ректор положил трубку, телефон зазвонил вновь.

— Наумов слушает, — повторил он, подняв трубку. В динамике послышался писк на высокой ноте, затем булькающие звуки. Ректор нажал кнопку на телефоне, и посторонние шумы ушли.

— Осташкин на связи, — раздался с той стороны знакомый голос. — Геннадий, утра тебе, любого, какое требуется.

— Только о тебе вспоминали, — улыбнулся ректор.

— Матчины?

— Они, возмутители спокойствия. Как раз собрался с ними поговорить. У тебя что-то срочное?

— Как сказать, — с той стороны трубки послышался короткий смех, а затем уже серьёзный голос. — Снизу поступила жалоба на наёмников, что у меня под боком сидят. Дескать в городе войну устроили, восемнадцать жертв, четыре десятка тяжело ранено.

— Я с утра видео в интернете посмотрел, — сказал Наумов. — В курсе.

— Так вот, спустя десять минут распоряжение поступило сверху, под этот случай наёмников выставить.

— От Самого? или?..

— Или. От великого князя Константина. Но он хотел, чтобы мы именно на главного подумали.

— Потяни пару дней, — попросил ректор. — Сегодня-завтра этот вопрос решится.

— Так давно пора, чего тянут-то?

— Министерские упрямятся с бумагами и документами на гражданство Матчиных.

— Бабичев, что ли? Егор Васильевич? Сейчас я ему позвоню. Слушай, мать Кузьмы… от, ты ж, — он хмыкнул. — Звучит прям как Кузькина мать. Сильно она пострадала? Мои ничего внятного не сказали. Доложили только, что с рукой что-то.

Ректор улыбнулся, покачав головой. Он был уверен, что люди генерала Осташкова не только внятно всё рассказали, но и предоставили медицинскую карту. О них ещё вчера говорил Кравец, начальник службы безопасности МИБИ, а ранее подчинённый Осташкова.

— Серьёзно, — тяжело сказал ректор. — Не смертельно, но серьёзно.

— Вот тебе и доброе утро, — протянули в трубке. — Геннадий, ты бы придержал Кузьму на день-два. Мне семейство Орловых глубоко омерзительно, кроме двух оболтусов, которые к моему ведомству недавно прибились. Хорошие кадры. Так просто я их не отдам. Отец их, будем считать, вменяемый мужик. С ним можно поговорить.

— Тогда решай эту проблему сам. И чем быстрее решишь, тем будешь лучше.

— Решаю. С утра этим занят. Сейчас Бабичеву внушение сделаю и пойду дальше решать. Конец связи, — в динамике вместо гудков раздалось знакомое бульканье.

Положив трубку, ректор посмотрел на часы. Выключив компьютер, он взял со стола чёрную папку для бумаг, встал и вышел из кабинета. Неспешно спустился на первый этаж, поздоровался с парой недавно принятых на работу преподавателей четвёртого курса. На улице было довольно тепло для сентябрьского дня. Чем-то день напомнил летний месяц, почти безоблачный, но не такой душный. Когда ректор добрался до здания медицинского корпуса, заметил студента с младших курсов, который нервно вышагивал на дорожке перед входом, время от времени поглядывая на часы. В приёмной же дежурила помощница доктора, читая небольшую книгу за стойкой. Но самого главного начальника она заметила сразу, едва тот вошёл.

— Геннадий Сергеевич, добрый день.

— Доброго дня, Наталья Алексеевна.

Помощницу доктора Шимова ректор знал не очень хорошо. Из резюме помнил, что она долго работала в институте скорой помощи Склифосовского, затем несколько лет врачом общей практики. Сам Шимов о ней отзывался только положительно, что было лучшей рекомендацией.

— В какой палате сейчас отдыхает Матчина Светлана?

— На втором этаже, первая палата. Только недавно капельницу поставили, но вы можете её навестить. Халат, — женщина нагнулась под стойку и вынула упаковку с новеньким белым халатом. — Вас проводить?

— Нет, я найду дорогу.

Ректор почувствовал присутствие мастера Ермоловой Таисии. Оно ощущалось со стороны перевязочной на первом этаже. На подходе он услышал её голос.

— Не веди себя как маленький ребёнок, — говорила она. — Хочешь назло им повредить связки и сустав? Назло врагу отморожу ногу, чтобы в бой не идти, так? А потом что? Через пару лет плечо будет так болеть, что сможешь предсказывать погоду не только в столице, а во всём регионе, заранее, за две недели, — она вздохнула и сказала немного мягче. — Доктор Шимов сказал — фиксатор на руке носить ещё неделю, не меньше. Лучше, конечно, две недели, а потом реабилитация.

— Давай, давай, — сдался уговорам Кузьма Фёдорович. — Я руку могу зафиксировать и без этой пластиковой хреновины.

Ректор отметил, что он едва заметно ощущает присутствие Кузьмы. Если он научится скрывать её, как это делает мистер Ма, многих его врагов ждут большие неприятности. Покачав головой, он направился к лестнице на второй этаж. В палатах для больных он бывал часто. Почти всегда, когда наследники благородных родов попадали сюда и родственники спешили явиться, чтобы высказать своё недовольство. Первые три палаты были одноместные, обставленные с максимальным комфортом. Весь медицинский корпус обошёлся институту в огромную сумму, часть из которой покрыли столица и спонсоры.

— Добрый день, Светлана Евгеньевна, — поздоровался ректор, заходя в палату.

Спинка кровати была поднята, чтобы пациент мог сидеть. Светлана Евгеньевна — невысокая красивая женщина, выглядела довольно молодо. Чёрные волосы, собранные в тугой хвост, констатировали с бледным лицом и белой пижамой. Круги под глазами, немного уставший вид — это были последствия использования большого количества сил, и только бледность указывала на болезнь. И ещё капельница, стоявшая справа от кровати, подсоединённая к здоровой руке.

— Здравствуйте, господин Наумов, — отозвалась женщина. Голос спокойный, уверенный, как и взгляд.

— Не будете против, если я присяду рядом с кроватью?

— Конечно, располагайтесь.

— Почему-то, когда я слышу имя Матчины, то первая ассоциация обязательно связана с какой-нибудь неприятностью. Вы в курсе, что Ваш сын сломал челюсть преподавателю четвёртых курсов? Он две недели лежал в соседней палате. Пришлось ему выходное пособие в виде полугодового жалования выплачивать, — уловив заинтересованный, но довольный и, можно сказать, гордый взгляд, ректор улыбнулся. — Это он честь девушки отстаивал, понять можно. А вчера он сломал руку мастеру, приехавшему из СГА. Мне уже две жалобы поступило. Можете посмотреть, видео этого происшествия есть в интернете. В разделе иностранных новостей. Кузьма там предстал во всей красе, гуляя под руку с принцессой Цао. И обязательно почитайте комментарии на форуме китайского представительства.

— О, — взгляд женщины стал немного удивлённым.

— За всё время существования института Кузьма самый беспокойный ученик и одновременно самый нерадивый преподаватель.

Помолчали. Взгляд взрослых на минуту упал на неспешно капающее лекарство.

— Скажите, Светлана Евгеньевна, — начал ректор, — в планах семьи Матчиных есть пункт спокойно жить и не воевать со всеми благородными родами одновременно? Понимаю, вопрос риторический, но всё же, вы планируете остаться в Российской Империи? Кузьме под силу основать род или клан в Японии или Китае, но придётся смириться с участью быть вечным иностранцем. Уважаемым, богатым, но чужаком. Или же Матчиными движет только месть?

— Вы ждёте ответ примерной ученицы: «мы первые войну не развязывали и мстить ещё не начинали», так?

— Нет, ответ ученицы мне не нужен, — он рассмеялся.

— Геннадий Сергеевич, конечно же, мы хотим жить спокойно, — вздохнула Светлана. — На своей земле, где похоронены наши близкие. Только есть у меня подозрение, что на родине мы ещё большие чужаки и иностранцы, чем в Японии. Нас целенаправленно загоняют в положение, когда останется только отомстить и покинуть Россию, навсегда.

— Да, такое впечатление сложилось и у меня, — покивал ректор, а в глазах его сверкнуло что-то недоброе. — Тот, кто это делает, весьма недальновидный человек, совершенно не разбирающийся в людях.

— А Вы разбираетесь? — в голосе женщины промелькнула едва заметная насмешка.

— Разбираюсь. Но я корыстен. Из всех мне интересны лишь талантливые и одарённые, — раскрыв папку для бумаг, ректор вынул три скреплённых листа, протянул женщине. Следом подал толстую лакированную ручку, отделанную золотом.

Светлана Евгеньевна посмотрела на это с интересом, взяла листы, бросив ручку на покрывало. Вчитываясь в первые строчки, она хмыкнула, но добежав взглядом до третьего абзаца, посмотрела уже удивлённо. Ректор демонстративно никуда не торопился, наблюдая за ней с лёгкой улыбкой. Вчера вечером ему пришлось немало побегать, чтобы подготовить эти три листа. Только серьёзный разговор с братом занял почти три часа.

— Что это? — сухо спросила женщина.

— Стандартный договор между родом и семьёй, которая собирается в него войти, — терпеливо пояснил ректор, и добавил, немного подумав. — Почти стандартный. Я исключил из него страниц сорок. Права, обязанности, ответственность и прочее. Сейчас это почти точная копия договора столетней давности. Только в то время он назывался несколько иначе и нужно было приносить особую клятву. Мне всегда нравилось, как он звучит, чётко и лаконично. Брат говорит, что написанное на этих листах устарело, но это не так. Скорее мы стали более требовательны и перестали доверять людям.

— Вы серьёзно? — Светлана потрясла бумагой.

— Нет, знаете, я люблю пошутить по утрам, предлагая всем подряд войти в свой род. И наблюдать за их удивлёнными лицами, — ректор вполне искренне улыбнулся, видя именно такое удивление.

Женщина целую минуту смотрела на ректора, затем перевела взгляд на бумаги и снова углубилась в чтение, внимательно изучая каждый абзац.

— И такое предлагает человек, не усмотревший за собственной дочерью и внучкой, — проворчала она.

— Ох, Светлана Евгеньевна, мы ведь взрослые люди, — Геннадий Сергеевич сразу понял, зачем и к чему это было сказано. — Тогда я был полон амбиций, пытался совладать с обретённой силой и внезапно свалившейся славой. Мне было не до дочери. У неё на всё было своё, часто отличное от моего, мнение. И она не была одарена даже так, как Алёна. Уровень эксперта, пусть первой ступени, для неё оставался недостижимым результатом. И мы оставили дочь в покое, поняв, что и её дети не будут обладать значимой силой. Те же сто лет назад это бы назвали потерянной линией семьи, в которой никогда не родится мастер. Но у неё и на это было своё мнение, — он сделал паузу. — Она увела наследника у одной из младших ветвей рода, единственного мастера, на которого возлагали большие надежды.

Ректор покачал головой. Он не стал бы возвращаться к неприятным воспоминаниям прошлого, если бы не чувствовал в коридоре благодарных слушателей. Кузьма, скрывающий не только себя, но и супругу вместе с ученицей.

— У них родилась девочка, — продолжил ректор. — Довольно слабая и болезненная. Сейчас не скажешь, вымахала вон какая. Несколько лет всё было хорошо, но потом случилась трагедия. Отстаивая наши интересы в провинции, Рома погиб. И даже не из-за больших денег или влияния для рода. А я был занят в тот момент. Так занят, что опомнился через пару месяцев после того, как дочь ушла из дома. Сказала, что знаться с нами больше не желает. Последний раз, когда я с ней разговаривал мы сильно поссорились. И она утаила, что больна. Уже позже, когда она согласилась, чтобы я оплатил лечение, взяла с меня слово, чтобы близко не подходил к внучке, не смел испортить и её судьбу. Я, правда, несколько раз нарушил обещание, но это не имеет большого значения. Что скажите по поводу нашего предложения? — спросил Геннадий Сергеевич, кивая на листы, которые Светлана прочла ещё раз.

— Только из-за одной строчки, где написано, что имущество семьи неприкосновенно, будем считать, что это хорошее предложение. Не торо?питесь с решением? — Светлана подняла руку, чтобы зубами вытянуть иголку капельницы. — Наша семья всё ещё считается погибшей.

— Мелочи. Даже если к вечеру всё останется так, это ничего существенно не поменяет.

Светлана довольно серьёзно посмотрела в глаза немолодому мужчине, сжала губы в тонкую полоску. Взяв ручку, большим пальцем отщёлкнула массивный колпачок. Положила листы на одеяло, которое стало твёрдым как столешница, и поставила крупную подпись.

— Хорошо, — подытожил Геннадий Сергеевич. — Я считаю, что Вы приняли правильное решение.

— Обычно, когда так говорят сразу после подписания сделки, следует требовать бумаги обратно.

— Мы же не дельцы, — улыбнулся он. — Отдыхайте, Светлана Евгеньевна, ни о чём не беспокойтесь. Теперь переживать будут другие. Что касается мастеров, напавших на Вас вчера, то их участь станет отличным примером для остальных.

* * *

Толкнув в бок Алёну, я показал взглядом на дверь в соседнюю палату. Подхватив её и Тасю под локоть, потянул туда и быстро закрыл дверь. В этот момент из палаты мамы вышел ректор, постоял секунду и неспешно направился к выходу.

— Так, Алёна, у тебя постельный режим, — строго сказал я. — Пока доктор не разрешит, чтобы не вздумала шастать по этажу. Не забывай, что на тебя вчера автобус уронили, а не цветами забрасывали.

Без улыбки на Алёну в пижаме, с забинтованной головой и не взглянешь. Немного портила картину небольшая бледность, как последствие сотрясения мозга. Я видел во время утренней перевязки, сколько ей швов наложили на рассечение. Шрам будет на зависть многим, почти пять сантиметров с одним рваным краем. Её до сих пор немного покачивало, когда она вставала с кровати, но доктор Шимов уверял, что серьёзных последствий здоровью не будет. Прописал ей постельный режим на неделю. Насчёт шрама сказал, что его можно будет убрать, когда всё основательно заживёт.

— Тая, посиди с ней… Да не убегу я, не убегу, — вздохнул я, видя её взгляд.

— У тебя вчера был очень страшный вид, — укоризненно сказала она.

— Вы из меня маньяка какого-то делаете, — проворчал я. — Поквитаюсь с ними чуть позже, пару дней ничего не решат.

— Ох, как он заговорил, — Тася упёрла руки в бока. — Смотри, Алён, какой у тебя крутой учитель. А полчаса назад отказывался фиксатор надевать, дескать, он ему мешать будет. Наверное, в гости собрался, на обед, а ложку левой рукой держать неудобно, да?

Хотел было поспорить, но лишь поднял глаза к потолку. Махнув рукой на эту язву, встал.

— Пойду с мамой поговорю, — сказал я. — И чтобы не подслушивали.

— А может мне обед на всех приготовить? — задумчиво спросила Тая. — Твоя мама что любит?

— Хочешь угодить, приготовь борщ. Я к борщу равнодушен, а мама любит. С чесноком. Можно уху, но вряд ли у тебя получится так же хорошо, как у нашего повара. Это его коронное блюдо.

— Это мы умеем, — уверенно кивнула она. — У меня отец борщи любил. Наверное, поэтому я к ним тоже равнодушна, — она рассмеялась. — Пойду разорять запасы столовой.

Маму я застал в задумчивом состоянии, разглядывающую редкие облака в окне. Взгляд упал на забинтованную левую руку и внутри снова всё сжалось и начало закипать. Усилием воли заставил себя успокоиться.

— Привет, — улыбнулся я, когда она повернулась.

— Привет, — она подарила мне мягкую улыбку, которую я любил ещё с детства. Мне кажется, строгость ей совсем не шла. Плохо что обычно она всё время сосредоточенная и загруженная делами.

— Как рука, как самочувствие?

— Рука болит, самочувствие хреновое, — ещё шире улыбнулась она, поманила меня, взъерошила волосы.

— Вот как за тебя не переживать, — вздохнул я, усаживаясь на стул рядом с кроватью. — У нас война в самом разгаре, а она катается по городу без охраны. Был бы рядом Джим, вы бы их в порошок стёрли.

— Так получилось, — виновато сказала она.

И в голосе ни капли раскаяния. Знаю, что она хочет сказать и без слов: «центр города, час пик, да я бы от них пешком ушла, но так получилось» и всё в таком же духе. Я тоже не ожидал, что они нападут вот так, прямо в центре города. По новостям говорили о двадцати убитых и под шестьдесят человек раненых. Вот интересно, полиция опять спустит им с рук такой бардак? А всего-то надо, чтобы император проявил волю и публично наказал виновных. И чем серьёзней накажет, тем лучше для него. Иначе простой люд не поймёт. Нет, он может всё свалить на нас, дескать, это злые наёмники во всём виноваты, но видео, гуляющее по сети, говорит об обратном.

— Наш разговор с Наумовым слышал? — спросила мама, переводя тему.

— Слышал. Документ интересный на подпись дал?

— Занимательный. Так что мы теперь не простолюдины и не обычная семья, а самые настоящие аристократы.

— Мам, я тебя умоляю, давай, по существу.

— По существу и говорю. Или ты хотел пойти под крыло Дашковых?

— Принципиально — всё равно. Но жест ректора мне понравился. Интересно посмотреть, как они теперь выкручиваться будут.

— Вот и посмотрим. Пусть покажут себя. Тем более, мы не навязывались, они сами пришли.

— Мои мысли читаешь, — рассмеялся я. — Наглые мы с тобой.

— Им нужно будет документы на возрождение семьи протолкнуть, подданство вам с Сашей сделать, оформить всё как полагается. Сложнее всего — это провести через имперскую канцелярию и записать в архивы, что семья Матчиных с такого-то числа вошла в благородный род Наумовых. Саша говорил, что любой желающий нам помочь — умоется, когда до наших документов дойдёт. Там такая стена из бюрократов, что только великому мастеру прошибать. Или роду княжескому с огромным влиянием, таким как Разумовские.

— Кстати, я тебе не говорил, вчера со мной хотел отобедать великий князь, упомянутый тобой. Думаешь, это его рук дело? Чтобы потом в один прекрасный момент появиться и всё для нас сделать. Помочь, за часть имущества и верную преданность.

— Может быть, — согласилась она. — Только он нас не знает, индюк набитый.

— Саше позвонишь, обрадуешь? У меня вчера телефон сломался, а я его номер наизусть не помню.

— Позвоню, — кивнула она, затем поморщилась. — Фирму жалко. Столько денег в неё вложено, столько сил. Первый капитал был из тех денег, что Бельские вывели на заграничные счета. Я тогда на взятки и подарки императору Тайсе целое состояние спустила. А он всё нос воротил и вид такой делал, что мы ему должны до конца дней, за то, что он нас приютил. Теперь он хочет, чтобы мы в его личные слуги подались, как свободный род. Да я уж лучше китайский учить начну. Тем более быть свекровью принцессы не так уж и плохо.

Мы одновременно рассмеялись.

— Это только начало, — пообещал я, сжав её ладонь. — У нас будет свой род и без принцесс с приданным, и без жадных императоров. Нужна только небольшая передышка.

Мы болтали ещё полчаса, не затрагивая серьёзные темы. Я задержался бы ещё, но мама выглядела немного уставшей. Пообещав зайти позже, вышел в коридор и неспешно направился просто вперёд, погружённый в мрачные мысли. Огонь, горевший внутри, немного угас, но, казалось, если не дать ему выхода, то он сожжёт изнутри. Мне вспомнилась давняя история, подслушанная у костра. Тогда я не придал ей большого значения. Один из наёмников, кстати, выходец из Российской Империи, откуда-то с Кавказа, любил травить байки у вечернего костра. Немолодой мужчина, бородатый, коренастый, как медведь, отличный разведчик и опытный боец, но любил поделиться историей или старой сказкой. Вот такой у человека необычный способ сбросить напряжение. Бывало, сядет у костра, возьмёт деревянный чурбачок, нож и давай строгать фигурку, попутно рассказывая старую, но поучительную легенду. О себе, правда, почти ничего не рассказывал. Как подался в наёмники и почему бежал с родины, мы так и не узнали. Однажды мужики насели на него, рассказывай, говорят, а то бороду твою сбреем. Тогда он поведал историю о молодом парне. О том, что не смог он отомстить за убийство невесты. Семья, к которой была кровная месть, погибла и некому стало возвращать долг. И тогда настигла парня такая бессильная и тёмная злоба, что остановила сердце. Потемнел он лицом, сжал зубы и рухнул замертво. Наёмник, что историю эту рассказывал, клялся, что лично свидетелем был. Вот и мне сейчас казалось, что если не выплеснуть этот негатив, то добром это не закончится.

Я не заметил, как оказался в зале для тренировок. Просто выплыл из потока мыслей перед зеркалом во всю стену. Взгляд неприятный, волосы взъерошены, пластиковый фиксатор весёлого голубого цвета. Не помню, когда успел обувь снять у входа. Подумав немного, уселся на пол, приняв позу лотоса. Запустил водоворот внутренней силы, прогоняя по очереди все стадии доспеха духа. Хотел определить где именно у меня перекос в балансе. Тренировки мне всегда помогают сконцентрироваться и немного успокоиться. Можно подумать о насущных проблемах и планах на день. Перекос обнаружился весьма быстро. На втором шаге, которые предшествует мерцающей защите. Как и в прошлый раз я упирался в потолок, хотя силы ещё оставались и можно было влить в защиту ровно столько же. Выходило одно из двух, либо устранить этот перекос, либо терпеливо ждать, когда подойдёт к концу очередной этап укрепления. А этот как минимум до Нового года не случится.

Открыв глаза, я ничуть не удивился, увидев принцесс, сидящих напротив в той же позе, что и я. Одинаковые зелёно-белые тренировочные костюмы. Разве что на голове Сяочжэй ободок, с которого на лицо падает довольно плотная ткань. Непонятно, видит ли она сквозь неё хоть что-то.

— Мы не мешаем? — спросила Чжэнь.

— Нет. Тем более я обещал позаниматься с госпожой Сяочжэй.

— Не хотите поехать учиться в Китай? — спросила Сяочжэй через сестру, открывая глаза. — Великий мастер Ма отзывался о Вас крайне положительно. Сказал, что мог бы многому научить, что позволит быстрее развиваться и подняться на следующую ступень.

— Спасибо. За все Ваши предложения, — я покачал головой. — Но Матчины останутся в России. Наумовы предложили присоединиться к ним, стать частью рода.

На некоторое время повисло молчание. Старшая сестра задумалась, в то время как младшая опустила взгляд, всем видом показывая, что не собирается озвучивать и показывать своё мнение. А вот мне было бы интересно послушать, что она думает.

— Жаль. Как часть империи Цао, Ваш род смог бы подняться выше и получить гораздо больше, — в голосе Сяочжэй действительно проскользнуло сожаление. — Но это не помешает нам поддерживать хорошие отношения, ведь так? Я решила, пусть моё предложение будет действовать до тех пор, пока Вы не передумаете. Если вдруг Российская Империя не примет вашу семью, или случится что-то неприятное, то мы готовы будем предложить не только убежище, но и всю возможную помощь.

— Ценю Вашу доброту, — кивнул я. — Давайте посмотрим, как продвигается Ваше укрепление тела?

Сяочжэй кивнула, протягивая мне худую ладонь.

— А что за дилемму мы увидели на вашем лице? — спросила она, пропуская по телу силу. Я мог проследить её течение, как она разливается по «каналам», движется к рукам и ногам.

— Дилемма? — не понял я.

— Мы прервали тренировку, — пояснила она. — И на Вашем лице видели сложную и нерешённую задачу.

«Хитрая женщина» — улыбнулся я. Голову даю на отсечение, но она знает, на чём конкретно я застрял, но сама помощь не предложит, пока это не прозвучит как просьба. А, может, действительно не знает, может это я от Чжэнь недоверчивостью заразился? Нет, всё-таки знает. Редко можно встретить талантливых людей, понимающих что такое «сила». Мне достаточно было всего один раз объяснить принцип укрепления тела, и она с молниеносной скоростью всё поняла и освоила. Илью из клуба моделистов пришлось вести за руку, чтобы он не навредил себе, а Сяочжэй уверенно шагала сама, да ещё с интересом разглядывая всё, что происходило вокруг. И если у кого-нибудь из её семьи возникнет такая же проблема, то она сможет помочь и передать эти знания.

— Не могу придумать способ выплеснуть как можно больше сил через кинетическую броню, — сказал я, не став ходить вокруг да около. — Я сейчас на такой стадии тренировки, что могу любую технику поддерживать сколь угодно долго. Физически не могу израсходовать все силы, вот что за вопрос меня мучает.

— Однако, — она звонко рассмеялась. — Многие бы плакали от счастья, столкнись они с подобной трудностью.

Остановив технику укрепления, Сяочжэй протянула вторую ладонь. Хотел бы я знать, каким образом она может перехватывать контроль над чужой силой. Согласен, сопротивляться этому очень легко, но всё же сам принцип довольно любопытный. Я вновь почувствовал под кожей на плечах и спине маленькие иголочки. Вокруг меня начало появляться разреженное поле кинетической брони, быстро заполнив весь объём помещения. Ощущение странное, словно я одновременно касаюсь всех объектов. Если сосредоточится, могу почувствовать Чжэнь, её дыхание, как воздух наполняет лёгкие, как едва заметно вздымается грудь. А вот Сяочжэй я не ощущал, словно её в помещении не было вовсе. Именно эту технику я раскритиковал, найдя в ней огромную брешь. И Сяочжэй могла бы предупредить, что будет демонстрировать нечто опасное. Ведь если она сейчас использует «прокол», то мне придётся туго. Хотя, я среагирую гораздо быстрее, чем что-то случится, но предупредить она могла.

Внутренний цербер зарычал, когда Сяочжэй попыталась заглянуть глубже. Я непроизвольно напрягся и иголочки под кожей исчезли, вместе с разреженным кинетическим полем.

— Сможешь повторить? — спросила Сяочжэй, отпуская мои руки. Лёгким движением отбросила вуаль с лица.

Без макияжа старшая из принцесс выглядела болезненно. Сыпь от аллергии не прошла, покрывая щёки и скулы. Тёмные круги под глазами, бледные губы. Но отбросила она вуаль только затем, чтобы я увидел невинный взгляд карих глаз. Дескать, это вовсе не любопытство, и она не пыталась заглянуть куда не следует, случайно получилось. Легко выдержала мой взгляд и даже улыбнулась, захлопав ресницами.

Покачав головой, я легко повторил технику, заполняя помещение разряженным полем. Сяочжэй протянула сестре большую пятирублёвую монету. Хлёстким движением кисти, Чжэнь бросила ей в сторону стены. Я же почувствовал, как в моё пространство ворвалось что-то быстро двигающееся. Монета успела пролететь только десять или пятнадцать сантиметров, замерла на секунду и тихо упала на пол.

— На отработку этой техники Лу Ханя у мастеров уходит около двух лет, — улыбнулась Сяочжэй. — Чем быстрее предмет влетает в защитное пространство, тем быстрее теряет энергию и останавливается. От размера предмета и его скорости зависит то, сколько сил потратит мастер.

— Пару лет? — недоверчиво посмотрел я на неё. — Вот на это?

— Я потратила на освоение один год, — кивнула она. — В школе установлена старая машина, швыряющая железные шары с большой скоростью. Самый сильный мастер, поставивший рекорд, остановил пятьдесят два шара подряд, после чего рухнул от усталости. Это самый быстрый из известных мне способов потратить все силы.

— А если из автомата палить, как быстро устанешь?

— Пули очень лёгкие, придётся долго стрелять.

— Что ж, главное, техника есть, дальше сами выкрутимся, — кивнул я. — Спасибо. Попрошу Тасю бросить в меня бетонный блок.

— Техника, действительно, сильно выматывает, — повторила Сяочжэй, вернула вуаль на место.

Снова вопрос, специально они подталкивают меня к изучению трудов Лу Ханя или ей действительно это только что пришло в голову? Хотят, чтобы я его усовершенствовал, убрал недостатки и сделал лучше? Соглашусь с этими мыслями, если в ближайшее время они мне подсунут под каким-нибудь предлогом книжку или методичку по изучению этой техники.

Следующие два часа мы неспешно занимались. Я контролировал процесс укрепления тела Сяочжэй, посмотрел за медленным прогрессом Чжэнь. В итоге они устали почти одновременно, извинились, что уходят первыми, пообещали прийти на тренировку завтра. Я подумал сходить пообедать, но решил не прерываться и вновь вернулся к размышлениям, постепенно заполняя пространство зала кинетическим полем. Это довольно удобно, так как едва появился новый посетитель, я об этом сразу узнал.

Открыв глаза, бросил взгляд на окно. Судя по всему, солнце начало клониться к горизонту. Этак я не только обед, но и ужин могу пропустить.

— Доброго вечера, Кузьма Фёдорович, — в зал как раз вошёл незнакомый мне мужчина в сером костюме. Одежда скорее практичная и повседневная, нежели деловая. Галстука нет, на ногах удобные ботинки вместо туфель. На вид мужчине лет тридцать пять, короткие волосы, не примечательная внешность.

— Доброго, — сказал я, не став делать замечание, когда он прошёл по залу в обуви.

— Пётр Сергеевич просил вам передать это, — он протянул кожаную папку со шнурком и небольшой планшет в пластиковой обложке.

— Кто этот Пётр? — уточнил я.

— Как кто? — и удивился, и возмутился мужчина. Наигранно, но довольно тонко. — Вам следует знать имя главы рода, Наумова Петра Сергеевича.

— А, так бы и сказал, — отозвался я, положив папку на пол перед собой. — Что ещё?

— Глава просил передать, что начал решать вопрос с возвращением собственности семьи Матчиных, — добавил посыльный. Во взгляде промелькнуло едва заметное недовольство моим не слишком любезным к нему отношением. Так обычно реагируют два типа людей, глупые и люди с высоким положением. Настроение у меня действительно не доброе, спорить не буду. Не люблю, когда забывают или не считают нужным представляться, подсознательно начинаю грубить. — Но для этого ему нужны копии всех документов.

— Они у Александра Матчина, моего старшего брата. Он сейчас на территории базы наёмников, решай с ним.

— Хорошо, — кивнул мужчина, бросил взгляд на папку. — До свидания.

— До свидания, — махнул я на него рукой.

Дождавшись, пока он выйдет, открыл папку, вынул первый документ. Красивый бланк с печатями и рукописным текстом. В нём говорилось, что семья Матчиных с сегодняшнего числа больше не является «угасшей», что подтверждало несколько следующих бланков, ссылающихся на архивные документы с длинными ничего не говорящими номерами. Следующим документом я достал большую зелёную книжицу с золотым теснённым гербом Российской Империи. Свидетельство о рождении Матчина Кузьмы. Далее шёл паспорт с моей, вполне вменяемой фотографией. Костюм знакомый, тот в котором я был на приёме у императора.

Мягко говоря, я удивлённо смотрел на документы. Брат рассказывал, что бегал по инстанциям две недели, а тут они за полдня всё сделали. И даже без нашего ведома. Интересно, откуда они взяли мою подпись для паспорта? Удивили, ничего не скажешь. Даже обидно стало, отчего я некрасиво выругался. Убрав документы обратно, я включил планшет. Рабочий синий экран, на котором сиротливо пристроились три квадратика. Нажал на первый. Планшет задумался, потемнел и выдал окошко с видео. Городской парк, утро, солнечно. Узкая аллейка, немногочисленные отдыхающие. Через дорогу длинная деревянная лавочка, на которую усаживается знакомый дед. Не помню его отчество, но это Трубин Богдан, бывший глава рода, а ныне просто старейшина, если такое сравнение уместно. Выглядел он каким-то уставшим и подавленным. Мне помнился вполне бодрый пожилой мужчина, а тут прямо старик, опирающийся на трость при ходьбе. Изображение мигнуло, грубо обрезанное и смонтированное. Сколько времени прошло неизвестно, но рядом с Богданом на лавку уселся мужчина в бежевом плаще. Лицо замазано специальным фильтром. Мне показалось, что он что-то сказал и почти сразу встал. Направился дальше по своим делам, как-то неестественно взмахнул полой плаща, закрывая деда от камеры. Богдан остался сидеть в той же позе, только на левой стороне груди появилась горизонтальная металлическая полоска. Ещё одна склейка видео и стало видно, что на светлой бежевой кофте дела прямо под металлической полоской проступило небольшое пятно крови. Остановилось же видео на фотографии, запечатлевшей Богдана Трубина в машине рядом с Тимофеем Орловым. Скорее всего, снято дорожной камерой, так как машина стояла на светофоре. Но ракурс удачный, видно и водителя, и пассажиров. Вот и где моя конспирация, когда мы ехали в гости к Американцу. Мистер Ма с самого начала был в маске, а мы наверняка на таких камерах засветились.

— Какого чёрта? — хмуро спросил я, непонятно к кому обращаясь.

Второе видео оказалось совсем коротким. Задний двор какого-то частного дома, садовый деревянный столик, на заднем фоне высоченный забор из красного кирпича. За столом, немного не попадая в центр кадра, Тимофей Орлов. Он что-то говорит, яростно жестикулируя. В порыве эмоций саданул кулаком по столу. Жаль звука нет. В кадре появилась рука, сжимающая знакомый револьвер двенадцатого калибра, принадлежавший Американцу. Удивился не только Тимофей, но и я. Хлопнул беззвучный выстрел, снеся верхнюю часть головы наследнику княжеского рода.

Я перевёл взгляд в сторону двери, словно ожидая, что сейчас кто-то войдёт и объяснит мне, что происходит. Нет, никто не спешил беспокоить. Из коридора слышались голоса парней и заливистый девичий смех.

— И как мне на это реагировать? — озадаченно спросил я сам у себя. Причём я действительно этого не знал.

Последнее видео смотрел только из любопытства. Там был второй из мастеров рода Орловых, который засветился на видео, попавшее в сеть. Он гнался за мамой, опрокидывая машины. С ним расправились так же, как с Тимофеем, только через боковое стекло машины. Стреляла всё та же крепкая рука, с дорогими часами на запястье. Судя по тому, как легко держит крупнокалиберный револьвер, думается мне, что он на уровне мастера.

На экране планшета появилось иконка: «Желаете посмотреть видео ещё раз?». Нажал кнопку «Нет». Планшет мигнул, слегка завибрировал и отключился, думаю, навсегда. У меня начало складывается впечатление, что ректору надоело смотреть на то безобразие, что творится в столице последние две недели и он решил вмешаться. При этом поражала оперативность, с которой всё провернули.

— Какого чёрта?! — сказал я уже более злобно.

Вопросов было много. Зачем в это дело влезли Трубины? Да тут любой наивный чукотский юноша мог понять по лицу Богдана, он знал, что его сейчас уберут. Он же мастер, пусть и не самый сильный, но не дурак же. Чтобы ножом его достать, он должен был спиной лавку проломить и метров пять ещё кувыркаться по земле. Не исключено, что это особое умение, мало ли, но сути это не меняет. Вот Тимофей, тот действительно выглядел удивлённым, но с ним всё ясно, он просто клинический идиот. Но про остальных подобное сказать не могу.

Встав, я взял папку и направился к выходу. Падать замертво от бессильной злобы не хотелось, от слова совсем. Но вот поговорить кое с кем следовало как можно быстрее. Взять за грудки и потрясти хорошенько.

Эпилог

Рабочий кабинет Императора Российской Империи, полдень

Иван Николаевич, в имени которого после коронации появилась цифра «6», сидел за рабочим столом и разбирал большой отчёт, нервно откладывая просмотренные страницы. Лицо его покрывали красные пятна, говорящие о крайней степени недовольства. В подобном состоянии правителя видели исключительно члены его семьи, доктор и секретарь, приносящий успокоительный ликёр. Доктор не раз говорил, что в такие моменты лучше поберечь себя, прервать работу, отвлечься, спустить пар. Напоминал о слабом сердце.

— Как это понимать? — в сердцах император хлопнул ладонью по отложенным страницам отчёта. — Я же велел, никаких документов Матчиным не давать!

— Наумовы подсуетились, — спокойно отозвался великий князь, старший брат правителя, Константин Николаевич Разумовский. Он сидел за столом для совещаний, неспешно потягивая кофе из маленькой чашечки. — Привлекли влиятельные связи, надавили на моих людей.

— Я просил их не вмешиваться! — выдавил правитель. — Это же!..

Он обхватил голову руками, уперев взгляд в стол.

— Очень уж они кстати всё провернули, — сказал старший брат. — Подозрительно это. Может, они знают?..

— Не может! Двадцать лет прошло. Мы всё подчистили. И всех!

— Кроме Матчиных, — улыбнулся Константин.

На минуту в помещении повисло молчание. Император играл желваками, сверля брата злым взглядом. Но из-за того, что лицо его было лишено жёстких ноток, смотрелось это скорее смешно.

— И они не знают, — в итоге сказал Иван Шестой. — Ты зря об этом вспомнил. Забудь, раз и навсегда. Отец всегда говорил, если не понимаешь подоплёки, значит, всё из-за денег. А у Матчиных на руках богатство целого рода. Огромный кусок нового бизнес-района стоит колоссальную сумму. А Орловы… не в состоянии удержать своё в руках. Да и чёрт с этими деньгами, у меня флот Японии под боком. Ходят туда-сюда вдоль Курильской гряды. И что теперь, из-за Матчиных мы понесём такие убытки, отстаивая право выхода в океан, что бизнес-район покажется не дороже пряника на ярмарке.

— Они готовы были отступить от островов ради одной семьи? — удивился великий князь.

— Обещали союзный договор, — неохотно ответил правитель.

— И в придачу попросят половину гряды, — Константин покачал головой. — Не верил бы ты им. Они нас обманули и в Первой мировой, и во Второй.

— Оставим, эта тема другого разговора, — поднял правитель руку, не желая говорить сейчас на эту тему. — Давай ещё раз подумаем, что делать с Матчиными…