Языческий календарь

Описание точки

Кельтский Имболк, День Свечей средневековой Европы, скандинавская Ветреная месса, Громница славян — очень сложный и многоплановый праздник, обозначающий у различных народов Северной Европы перелом зимы на весну и пробуждение Богини, а с ней — пока еще девственных, стихийных сил природы.

Об Имболке, в отличие от Самайна и Коляды, известно довольно мало памятников, которые раскрывали бы его мистериальное и обрядовое содержание. Поэтому глава, посвященная Имболку, гораздо беднее подлинными этнографическими материалами, чем предыдущие главы. Не следует по этой причине считать Имболк менее значимой точкой Годового Коло. Просто необходимо учитывать, что Имболк приходится как раз на середину зимы — самое «непраздничное» время для живущих натуральным хозяйством, в какой бы части Европы они ни обитали и на какой бы ветви языков ни разговаривали. Поэтому и мистериально-обрядовое наполнение праздника в народном календаре гораздо скромнее, чем у последующих весенних праздников или развернувшейся месяцем ранее грандиозной мистерии Зимнего Солнцестояния. Эта точка расположена прямо посредине «темной стороны» года, и потому во многом совмещает в себе, с одной стороны, брутальное настроение «Страшных вечеров», а с другой — первые предчувствия грядущей Весны.

Дух Имболка неуловим, иррационален, пожалуй, в наибольшей степени из всех праздников. Лучше всего будет раскрыть этот дух не сведениями, а образами, построив описание праздника на выдержках из литературных произведений и образцах современного нам мифотворчества.

Парадокс Имболка в том, что это одно из самых холодных времен года, при этом свет начинает существенно прибывать именно в это время. Отсюда общий для всех семей смысл — преломление Зимы. В разных традициях это — пробуждение «медведя», гадание по солнечному свету, праздник огня — но не широких костров, а малой свечи: на Канделора, или День Свечей (такое или сходное название этот праздник носит во Франции, Италии и Испании), со свечами обходили поля и огороды. Этот праздник знаменует открытие источника юности и пробуждение воды.

Имболк — самый сокрытый праздник кельтов. Грейвс так пишет об Имболке в своей «Белой Богине»:

«Второй месяц начинался 21 января и заканчивался 17 февраля. На его середину (2 февраля) приходится важный кельтский праздник — теперь: Сретение. Он знаменовал оживание года и был первым из четырех дней, в которые британские ведьмы справляли свои шабаши…

…В Ирландии и Шотландии 2 февраля — день святой Бригиты, бывшей Белой Богини, оживляющей Тройственной Музы. Связь рябины с огненным праздником Сретения показана в «Книге Баллимота» в огаме Моранна Макмейна: поэтизируя рябину, он называет ее «услаждением глаз, что есть Lisiu, огонь»[13].

Для Европы, как Западной, так и Южной, этот день — начало «аграрной весны».

Сретение — встреча Весны на полдороге. Наши северные братья говорят, что в эти дни (вернее, 3 февраля — день св. Блазия) ветер поворачивает на весну. Интересно, что в скандинавском календаре есть день св. Блазия-Власия, имя же праздника звучит как bloss-messe — «Ветреная Месса». Соотносится ли сие со славянским праздником, также связанным в народном месяцеслове со св. Власием, 12 (25) февраля, и почему два «Власия» двух северных стран так отстоят друг от друга, даже без учета календарного смещения — загадка, сегодня еще не разрешенная.

На Громницы должен жаворонок пискнуть, даже если замерзнет. В эти же дни на Руси (6 февраля н. ст.) по народному месяцеслову — «Аксинья-Полухлебница», «Полузимница» — середина зимы, когда она в полной силе, но убыль ее ближе с каждым днем. По этому дню старались рассчитывать расход хлеба и других припасов, запасенных на зиму, — чтобы к «Полухлебнице» израсходовать ровно половину.

В это время просыпается в своей берлоге Хозяин леса — Медведь — и ворочается в своей берлоге с боку на бок. Сходная примета существует и для Коляды, но восточнославянские поверья, связанные со Сретеньем, повествуют и о дальнейшем: Медведь в эти дни ненадолго пробуждается и выходит из берлоги. Если в этот день он увидит свою тень, то есть будет солнечно, то весна еще долго не наступит, а если будет пасмурно и ветрено, то этот ветер вскорости принесет весну. Примечательно, что эта примета связана с праздником Сретения и на обширном пространстве Руси, и у западных славян, и в романской Европе с ее более мягким климатом (хотя в реальном времени между «Сретениями» в католических странах и на Руси из-за разницы календарей образуется разница в две недели). «Медведь выходит из своей берлоги и не возвращается в нее, если стоит пасмурная погода, если же светит солнце, то он забирается в берлогу еще на 40 дней»…

Интересно, что в литовской традиции на этот день — конец января (Kirmiq diena) — поминаются впавшие в зимнюю спячку змеи.

По Пеннику, символом Имболка является палка с пятью ветками, символизирующая поднятую руку с расставленными пятью пальцами.

Мифология точки

Главная мифологема Имболка — Богиня в образе Девы-девственницы, соответствующий мифологический динамический образ — превращение Зимы-старухи в деву Весну.

Холодность Имболка хорошо сочетается с представлением о переходе Богини в новую ипостась: из черной зимней ипостаси бесплодной владычицы Нижнего мира (Hag, Hela). Богиня трансформируется в холодную ипостась повелительницы ранней весны, Девы-девственницы, священной Невесты Года и Солнца — у разных семей в названиях праздников присутствует корень Bride — Brigantia в кельтских землях, St Brigit в Ирландии, Brigit, принцесса Ullr, у скандинавов (Asatru), в фольклоре континентальных германцев — Брита, Перта, Перата — «блистающая». Новая ипостась Богини покровительствует силам исцеления, ремесел и поэзии. Сакральный смысл праздника — День Очищения года, время девственности мира, время, когда живые организмы начинают готовиться к приходу нового периода плодородия.

Именно от кельтской Бригантин произошло имя поздней христианской святой Бригиты. Но даже во времена «христианского» периода ее почитания сохранялась память о древнем образе Бригит: по легендам, над ее головой пылал не нимб святости, а огромный огненный столб. Ей были посвящены дубовое дерево и священный негасимый огонь, который и в христианское время поддерживался двадцатью монахинями в монастыре Келлдара (дословно «Храм из дуба»), основанном на месте древнего святилища[14]. Столь яркие черты образа Бригит важны для нас тем, что говорят о связи богини с негасимым огнем: о сложной роли стихии Огня в праздник Имболка ниже будет сказано подробнее.

Иногда легенды упоминают о «Трех Бригит», а также об изображении Богини в виде трех птиц. Бригит подает земледельцам урожай и защищает от пожара, помогает при родах, почитается хозяйкой домашнего очага. Существуют пастушеские поверья, что Бригит выпаивает молоком новорожденных ягнят, которые весьма уязвимы для последних зимних холодов.

В наибольшей степени Бригит почитается как хранительница мудрости. В одной из ирландских легенд цикла «Старина мест» о Бригит говорится так: «И тогда повелела Бригит, дочь Эохайда Оллатара, женщина друид и филид, горевать, причитать, горевать и оплакивать мертвых». Вспомним, что Эохайд Оллатар, то есть «Отец Всех», является одним из имен Дагда.

Негасимый огонь в индоевропейской Традиции посвящался многим богам, но из женских божеств его владычицей чаще всего становилась Богиня-Дева. Девственность хранили и посвященные жрицы, предназначенные для вечной стражи у огня. В качестве примера назовем античную Весту и ее священный огонь, поддерживаемый непорочными весталками.

Отметим, что негасимые огни в честь Богини-Девы или мужского божества возрождения и весны, но непременно охраняемые девственными жрицами, известны и у балтов, и у славян. Один из таких огней озарял святилище Лиго, божества древних пруссов, которому был посвящен весенний праздник. Сказания доносят до нас, что бог требовал от своих почитателей неслыханного пьянства и разгула (что отчасти роднит его как божество изобилия именно с Дагда, отцом Бригит). В то время как у подножия холма бушевал пир, на его вершине дева-жрица, избранная из прекраснейших девушек Самбии, хранила священный огонь, не отлучаясь от него ни на час, и любоваться ее красотой можно было только издали[15]. Располагалось святилище на горе Хаузен, которая и ныне почитается волшебным местом. Ежегодно по весне гора от подножия до верхушки одевается снежно-белыми цветами ветреницы, подобными наряду невесты…

Найджел Пенник пишет:

«The festival of Imbolc is also called Brigantia, after the virgin god-des Bride whose festival was celebrated in the Celtic lands on this day with bonfires and blazing brands». Иными словами, праздник Имболк также называется Бригантия, в честь девственной богини Брайд (выделено авторами), праздник которой отмечался в кельтских землях в этот день кострами и горящими факелами. В Ирландии поклонение Божественной Девственнице на Candlemas проходит в день святой Брайд (St Bride), посвященный святой Бригите, продолжению языческой богини-матери в ее девственной ипостаси. И весь год, когда женщина надевает белое для женитьбы, она становится невестой (англ, bride), олицетворением Богини.

Дева, изображающая девственную ипостась Богини на мистерии Дома Ясеня в честь празднования Имболка, 2001 г.

Фото журнала «Сейд»

Согласно разысканиям Пенника, имболкская Брайд — это триединая богиня, атрибутами которой являются целительство, поэзия и fire-craft, что, на наш взгляд, стоит понимать как все, связанное с огнем: искусство разведения священных огней, работа с огнем в магии, даже огненные игры, которые становятся популярны в наши дни на праздниках под открытым небом[16].

День Бригит празднуется 1 февраля. В день Бригит море становится теплее — Бригит опускает туда руку.

В землях скоттов сказывают: с 1 ноября по 1 февраля на земле владычествует одноглазая ведьма Кайллеах — «старая женщина». Она поднимает бури, ударом своего жезла губит все живое. С нею бьются соединенные силы Солнца, Росы и Дождя. Это Кайллеах держит Бригит в плену на удаленном острове, а освобождает ее рыцарь Энгус Мак Ок — Вечноюный, известный нам по ирландским скелам как сын Дагда. Первого февраля они вступают в брак.

Мудрые же сказывают о том иначе. Одноглазая Кайллеах — суть зимнее лицо юной и прекрасной Бригит. Накануне Кайллеах отправляется на остров Юности, где в лесу бьет источник молодости. Там при первом блеске рассвета она омывается в бегущей воде и обретает молодость — снова становится Бригит, юной девой весны, и под рукой ее расцветают цветы, белые и желтые.

Какие еще мифологические образы предстают перед нами на Имболк? Ветер и огонь, кои воедино составляют гром — силу грядущей весны, когда ветер понесет уже не снега, но грозу и дожди животворные. Потому к силе ветра и огня присоединится сила воды — стихия Матери, коя на этот праздник является во всех своих обликах — и старой ведьмою, и юной девою, и Хозяйкою в полной силе. Этот чудесный миг прозрения в Зиме зарождения грядущей Весны, неуловимый как ветер, мы и ожидаем, чтобы постичь и принять его Силу в беге туч, в неурочном пении жаворонка, в таинственном пробуждении Хозяина в берлоге. Провидеть его до конца может только Вещий, но обращения к Вещему в это время сокрыты от многолюдства — он, хранитель земли в зимнюю пору, несет ныне самую трудную стражу на последних всплесках силы Зимы, потому привлекать его на многолюдство не след…

Мистерия, образ, обряды

Имболк — в первую очередь праздник, посвященный Богине; соответственно, первый и главный мистериальный образ, приходящий в голову в этот день, — это образ перехода Богини из ипостаси Старухи в ипостась Девы.

Прекрасное поле для мистериального исполнения представляет приведенная нами пара шотландских сказаний о Бригит. Полную волю может дать себе исполнитель роли злобной одноглазой Старухи-Зимы: пока идет ее время, она всесильна и может ни на что не оглядываться. Битва с силами грядущей Весны также не обязательно должна окончиться поражением Зимы: время для этого еще не пришло.

А то, какую из двух парных сказок выбрать, — должна решать сама будущая Бригит, какой путь преображения ей самой ближе: освобождение из плена вечно юным рыцарем — или чудесное преображение с помощью вечно девственной родниковой воды.

Если мистериальный смысл более позднего Весеннего Равноденствия — схватка двух равных, или по крайней мере сравнимых начал Зимы и Весны, из которой Весна законно выходит победительницей, на Имболк Дева только просыпается. Соответственно, и другие волшебные и сказочные сюжеты, связанные с пробуждением Девы, могут использоваться как источники соответствующих образов для мистериальных действ. Здесь, естественно, в первую очередь приходит в голову образ спящей красавицы, пробужденной от ледяного сна прекрасным принцем. Образ сна в хрустальном (ледяном!) гробу здесь прекрасно передает мистериальное представление сковывающей землю в это время зимней (темной, мертвой) силы.

Интересно рассмотреть в качестве мистериальной базы для осознания образа Имболка «Речи Сигрдривы» из Старшей Эдды. Образ девственной валькирии, разбуженной Сигурдом и восставшей ото сна, в который погрузил ее Один, в одной из своих ипостасей — Владыка Мертвых, хозяин Того и Этого миров, прекрасно поддерживает основную женскую мифологему праздника. Символично и явленное проснувшейся валькирией откровение рун: еще с античных времен именно девственная ипостась Богини (оживляющей Тройственной Музы, по Грейвсу) покровительствовала поэзии, провидению и мистическим откровениям (греческие пифии).

Связь «Речей Сигрдривы» с мифологемой Бригит, на первый взгляд неочевидная, выступает на поверхность, когда мы вспомним, кто такие валькирии. Это не духи, а смертные девы, правда, не совсем обычного происхождения: большинство известных валькирий — дочери конунгов, ведущих свой род от богов. От Одина они получают дар летать по воздуху и участвовать в битвах — не как «наземные» участники, но как незримые исполнители воли Дарителя Побед. Валькирии сохраняют этот дар, пока не выйдут замуж.

Обычно валькирия, хотя и видится постоянно с Отцом Дружин, но не почитается за особые познания, не изрекает какой-либо потаенной мудрости. Ей, как и воителю из смертных, может прийти видение или озарение по поводу грядущей битвы, она носится по воздуху, является на битву незримыми путями, но не более того. Но Сигрдрива, лишенная Одином дара и им же обреченная на неизбежное будущее замужество, погружается в зачарованный сон и во сне обретает необычные для воителей познания. Как покинувший тело дух спящей Сигрдривы странствует между мирами, так и сама Сигрдрива проваливается в пробел между двумя периодами своей собственной судьбы: она уже лишена дара валькирии, полетов и сражений, но еще не вступила в приземленный удел мужней жены. В этой пропасти, в момент прыжка из судьбы в судьбу, открывается ей знание рун, которое она вряд ли ощущала, когда сражалась рядом с Одином. А заодно и понятия о правильном устройстве жизни, которые она, вместе с рогом меда — «напитка памяти», передает воину, пробудившему ее ото сна. Текст речей Сигрдривы мы приводим ниже полностью.

Если для кельтов, живущих на островах, праздник Перелома Зимы становится праздником воды, а для обитателей побережья северных морей — праздником ветра, то в магии славян, в особенности западных, и порубежных с ними белорусов все больше проступают огонь и гром. В этих землях праздник называется Громница, свечи, которые зажигают в этот день — «громнички». Их хранят в течение года и зажигают во время грозы. В день свечей их пламенем выводили косые кресты на входе в дом, каждый из домочадцев опаляет над ней волосы, воск такой свечи смешивают с льняным семенем от бури. Вспомним, что по известной пословице ветер сеют, а бурю жнут, и властвует над этим та же богиня, что прядет лен судьбы, образ которой остался на всей Руси в почитании Громницы-Богородицы, стоящей на камне, велящей огню и воде. Ей служат Дивы-цверги, согревающие землю дыханием, в ее честь играются воинские игры о битве Света и Тьмы — у нас на Масленицу, которая частенько приходится на февраль, в Европе точно на Бригиту.

В этот день у славян девам запрещено расчесывать волосы, также не стоит прясть и плести сети, как и на славянский праздник Пряхи Судеб. Для защиты от шторма призывают огонь — жгут метлы и веники. Мудрость книжная напоминает о Боге-Ване Ньерде, усмиряющем огонь и воду, правителе ветров, хозяине Корабельного Сарая (Бригантия — начало навигации в Северном море). Память же народная хранит обычаи, указующие на волшебное родство бури с женским прядением и девьими космами, а жгут метлы и веники — любимое орудие ведьмы, так похожее на женские косы и на струи дождя…

Как у славян, так и у островных кельтов распространены относящиеся к этому празднику обряды, связанные со свечой. Огонь громницкой свечи равен по силе купальскому костру, но защищает не весь окрест, а один дом.

С пробуждением девственной женской силы связаны обряды освобождения воды или омовения в источнике юности.

У кельтов, с их более мягким климатом, на Имболк распространены обряды, связанные с «зачином» аграрного года, в том числе — обряд пропахивания первой борозды. Очевидно, что даже для британского климата этот день еще слишком холоден для начала сельскохозяйственных работ, поэтому данное обрядовое действие в большей степени имеет чисто символический смысл скорого пробуждения земли.

С этим же периодом в Британии связано время ягнения овец; соответственно, обрядовым напитком на Имболк логично становится молоко.

На Островах девушки в честь Бригг омываются росой или снегом. Девичий караван носит по домам «последний сноп», ставят его на почетное место и устраивают пир. В этот же день дожигают «рождественское полено» в тех домах, где оно не сгорело дотла, и оставшиеся от Рождества украшения. Там, где почитается этот обряд, к магии воды, отмечающей это действо на островах, присоединяется магия огня. Вспомним, что Бригг хранит и от пожара, а «рождественское полено», в наших краях бадняком именуемое, — сродни спящему зимою громовому божеству, огненное восхождение которого во второй раз — более прочный залог неминуемого его возвращения.

Вообще, ритуальное очищение, символизирующее собой переход из состояния старости, сна и смерти в состояние девственности и пробуждения, является обязательным элементом ритуальных обрядов для данного праздника — в самой разнообразной форме — форме общего омовения, умывания естественной влагой, отказа от пищи, в том числе животной и т. д. В качестве практики из современной жизни, заметим также, что именно этот период (вторая половина января) является одним из двух наиболее биологически естественных периодов для общего очищения организма.

В Приложении к этой главе нами представлено описание празднования Громницы (Имболка) в 2001 г. в нашем Доме Ясеня.

Литературное заключение. Зов. Начало…

(М. Грашина. «Волчья воля»)

Иллюстрация к стихотворению.

Г. Федоров (Бутаковский), 2008 г.

Приложения к главе 4 Имболк. Литературное описание

(М. Грашина. «О календарях»)

…Пи-хо!

Слышишь ли ты — ветер и дождь, и смерть танцует с нами?

Мы в потоке, и да будет поток, ибо так должно.

Я была не права, не прав и ты — горя нет, нет боли, страха и ответственности, нет и нас, только ветер и поток, слезы смыло дождем — пусть он теперь плачет за меня. Не нужно больше останавливать время и удерживать момент — отпустив его, я обретаю его навсегда…

Мы больше, чем мы есть, и нас больше, чем нам кажется, — мир уже на грани, время пришло — нам не нужно будет строить город на острове — нам не нужно будет строить НИЧЕГО — нам не НУЖНО будет — мы просто есть, и с этим уже ничего не поделаешь…

Легко ли — влиться вновь в кипящий водоворот жизни — и остаться безучастным?..

Люди живут в мире, чтобы приносить друг другу радость. Мир живет в людях, чтобы изменяться вместе с ними. Мир не может повредить нам, как мы не можем повредить ему — и друг другу.

Мы еще будем звездами, но потом, как-нибудь потом — пусть побудет с нами эта еще одна последняя весна.

Да будет поток, и путь без предела, и танец со смертью, ветер и дождь — одно влечет за собой другое — с нами СИЛА и вечность. Мы сделаем то, что должны, и может быть, нам удастся не исчезнуть, но, наверное, это будет уже неважно…

Светел ли твой Путь?

С нами Боги…

(Добромир)

…Помню многое. Помню, как мчался со своей ледовитой родины Северный Ветер, как над прибрежными скалами непривычной ему земли встретился он с Океанской Бурей, которая из века в век возмущала созданные для солнечного покоя берега Тетис… И была битва между ними, но с земли не видно было этой битвы, так высоко в небе сражались бойцы. И когда никому не досталась победа, то Океанская Буря признала своего противника равным себе и отдала ему свою любовь. Песни этой любви Стихий проносились стремительной волной над не знавшими моря просторами Великой Равнины, обрызгивали каплями свежести южные степи, отзывались привкусом морской соли в пресных внутренних морях еще не проснувшегося материка.

А потом родились от этого союза множество сынов и дочерей. Никто не видел того и не помнит того и не может знать, сколько их было, но многие помнят потрясающий землю глас, который донесся с каменных островов Западного моря. И не был то крик боли, но победный клич торжества, ибо Стихии не рождают в муках — им ведомы только Сила и Радость.

Таковы же были и Дети Бури. Я узнаю их кровь — я чую их рядом со мной. Слышу их дыхание, отзывающееся за тысячи дней земного пути, вижу, как дрожит земля, когда их мысли проносятся над ней, не избирая иных дорог, кроме тех, кои неведомый ведун проложил по беспредельному небу, как воздух вокруг становится осязаем и начинает течь, а все живое, что может слышать, отзывается им с ужасающей первозданной радостью…а на земле почти все живое. Дети Бури среди нас, они ходят рядом с нами, только поступь у них другая. Я узнаю вас, Дети Бури. Слышу, как отзывается небо, когда кто-то из вас говорит ветру: «Здравствуй!», как обычно между братьями, как привычно твердеет стройная стать берез, готовая к новому удару, — они выдержат наверняка, но разве можно о чем-то загадывать, когда вы приходите в мир? Если вы пришли в него, значит скоро он изменится — он не застыл, не пересох, мир должен быть готов выдержать любой удар — ведь вы здесь, и вы — это он, и поэтому вам под силу менять мир, не калеча его и не искажая себя. Сколько дорог нужно пройти, чтобы изведать такую силу…

Я, хранимый безмятежными духами спокойных рек Великой Равнины, страж укрытых надежно в лесу курганных полян, знающий на пути своем прикровенный покой волчьих троп и свечение дорог Пограничья… кое-что знаю о путях земных, чтобы вспоминать иногда бесконечные пространства Путей Небесных. Детям Бури небо — дом родной, редко встречаются они на дорогах земных, и когда они приходят — дыхание Бури вновь ласкает мир.

И несетесь вы по небу, сбивая в гурты неисчислимые стада облаков, и в их величавом безразличии ко всем ветрам на свете прячется хищный оскал грозовых туч — огненных псов Громовника. Они бегут с вами наперегонки, жадно выискивая вздернутые ввысь кроны самых рослых дубов на пригорках, почти любовно вцепляются огненными клыками — и дуб обрушивается на землю, за мгновение изгнав прочь страх смерти, потому что знает — в его обугленном стволе останется сразивший его чистый дух, и если ему уже не зеленеть, то хранимая им земля долго останется чистой. Очень долго… Таковы и вы, ваш дом — простор, ваша стихия — путь, ваша жизнь — победа, а падение — слава, в которой слышатся шаги будущей победы. И тучи степной пыли и мелких частиц дорожного праха несет ветер впереди вас, а живущим на земле кажется, что это сама земля стала стеною против них — но приходят Дети Бури, и мир становится чист — что не унес ветер и не выжгла молния, то смоет вода.

Я всегда жду вашего появления, Дети Бури. Я жду первых нот вашего танца, вводящего миры в бесконечный хоровод. Жду блеска ваших взоров-молний, разносящих запах чистой свежести обновившейся вселенной. Я радуюсь вам, никогда не искавшим бесплодно смысла жизни. Вам нет в этом нужды, вы сами — и есть жизнь, сильная в радости и стремительная в движении. Я помню, как вы небесными конями носили меня над миром, как быстрокрылыми птицами садились на ветви златозвонкого ясеня на моем дворе — садились всего на миг, но мой двор, мой мир вновь пробуждался к буйной жизни, как бы родился только вчера. Помню, как лунными ночами звали меня странствовать от звезды к звезде, и голос ваш вплетался в безмолвную перекличку серебряных под луной облаков. Пусть вы несетесь по небу, я же меряю калигами земные тропы — наши дороги сойдутся. И тогда я вновь понесу ваше дыхание на жилах своего кудеса, на извивах гнутого посоха, понесу туда, куда позовет Дорога…

Приветствую вас, Дети Бури. Ветер уже поет в верхушках священных столбов — знак того, что вы уже близко. Пора выйти вам навстречу, встретить на перекрестке, пир ждет вас, у меня найдется, чем освятить расцвет нового мира. Для меньшего вы не задержитесь и на миг, но долго ждать вас не придется. Один земной день для вас — не задержка, и когда в рогах станет сухо, вы помчитесь далее — так, что даже самая дерзкая моя мысль вряд ли за вами угонится… но не так уж долго до той поры, когда и эта дорога позовет меня. Спасибо, что снова вы напомнили о ней. Внимая голосам земли, так просто подчас утратить зов Неба…

Храни вас Путь, а сила вас не оставит. Мы еще встретимся на Пути, о Дети Бури.

(Весенний сказ, рассказано Добромиром)

Часть первая

Живет на свете Медведь-государь, как земля бур, как огонь яр, он всему лесу хозяин. Летом он днем не лежит, ночью не спит, ходит ягоду берет, скотину дерет, борти зорит. Самому ему везде дорога, а по его владениям ни пеший не пройдет, ни конный не проскачет — всех он валит, шкуру спустит и спуску не даст. Зато зимой не ходит, не бежит, на боку лежит, лапу во рту держит, во сне порыкивает.

На Громницы, когда Громница-Мать с Зимы рог собьет, от того грома просыпается Хозяин в берлоге, ворочается с боку на бок и выходит из берлоги на короткий час. В этот час если видит он тень свою — обратно в берлогу ложится, уже на другой бок, и спит сорок дней, а коли не видит — ходит по лесу, то ли спит, то ли не спит, сквозь землю зрит, сквозь деревья ходит. В эту пору его остерегаться надо — на всякое баловство он горазд.

А насовсем проснется он по весне, как во лесу его первая проталина покажется. Кто его разбудит — тому либо голову долой, либо дружбу навек, потому с тем Медведем весь лес просыпается. А еще говорили старики, что от Медведя того и мы род ведем, и по повадкам он вроде нас, любит меды пенные.

То все присказка была. Сказ дале будет.

Али виде

В давние времена, а может и вчера, жила на свете девица лесовица, всем птицам царица, золота коса, солнечна краса. Где она взглянет, там трава зеленеет, где ногою ступит, там цветы расцветают, как она запоет, дерева соком наливаются. Были ей послушны птицы залетные и перелетные, лесные-певчие и ночные-вещие, носят ее птицы на крылах по белу свету, по свету распевают песни ее звонкие.

Вышел срок — из-за дальних гор, из-за быстрых рек прилетали ветры студеные, приносили деве-красе весть от отца ее старого, старца древнего, что всем ветрам дед, всем облакам хозяин. Зовет ее отец во свои края, время пришло им свидеться. И понеслась дева-краса со студеными ветрами за реки за моря, за густы леса — во златы терема ко грозну батюшке, и подались за ней все птицы небесные.

Долго ли коротко ли жила она поживала, во златом дворе, во высоком тереме у батюшки зиму зимовала, светлу пряжу на рубашку пряла, а света не засвещала — светло было ей от косы своей. Прядет, песню поет, а сама нет-нет да в родиму сторону глянет, не покинут ли ее ветра студеные, не сошли ли снега глубокие, не пора ли ей во свои края, к заветным дорожкам, стройным березкам да речкам быстрым.

Сила иде

Ходят по белу свету на борзых конях два всадника, не бьются не ратуются, а дозором ходят, один друга сменяют. Един всадник смел, конь под ним бел, грива золота, куда не помчится, ходят за ним ветра полуденные да рассветные. Другой всадник черен, как земля черна, кобыла под ним ворона, где он скачет, земля под ним плачет, ходят по нему ветры полуночные да закатные, носят гром и бурю. Ходят они взапуски, кто кого превозможет, бел брат скачет по небу, а черный по земле. Черный-то брат три месяца верх брал да три месяца впереди скакал, а на седьмой месяц белый брат его перегнал. Как обходить начал — солнце выступило, как вперед подался — во всем мире светло стало.

Как пошли солнечны лучи по лесам да полям, по селам да деревням, выходили люди из домов, подымались на горы да холмы, говорили к ним старцы мудрые: «Сие знак, идет к нам чудо великое!» Стали люди петь да радоваться, огни жечь, в бубны бить да на соломе плясать. А за горами да за лесами во златых теремах у девы-красы, солнечной косы зазвенела сама собою золота пряжа, запели под окнами птицы — пора, пора! Выглянула из окна девица-краса, поглядела на родиму сторону, собиралась в дальний путь не мешкая.

Шла дева-краса через реки да моря, через горы высокие, через темные леса, как идет, так и песню поет, где песню поет, там ручьи бегут, как среди дерев идет, на них почки набухают, а птицы над нею кружат. Пришла она в темный бор, где овраги крутые, на косогорах ели вековые, тропы неторные.

Живе чаре

В том бору во глубоком логове, во укромной берлоге и лежал Лесной Медведь, всем медведям старшина, всему лесу хозяин. Лежать бы ему и лежать — да не дали. Лучи солнечны до сроку в берлоге его пробудили, пенье птичье да пляски девичьи из логова раньше времени подняли, пошли люди по дрова для великого костра — лесной покой нарушили.

Поднялся он из логова, вышел на тропу и увидал деву-красу, солнечну косу, захотел сам таким чудом завладеть, схватил ее и утащил к себе в берлогу, там говорил ей таковы слова: «Ты, дева-краса, будь мне жена, круглый год в берлоге спать будем. У меня ли, Медведя, богатства не считано, у меня ли угодий не меряно, кто лучше меня? А во родиму сторону твою пошлю посланца, чтоб не ждали тебя, я им и сам всего дам!»

Взял Медведь виц еловых да хвоя березова, свернул из них куколку, драниной прикрыл, нарумянил-набелил, рот до ушей распахнул, в красно платье нарядил, посадил на тройку коней да на дюжину саней, а в те сани навалил блинов да пирогов да кадушку пива, чтоб люди пировали да его, Медведя, почитали.

Часть вторая

Свето яре

А в ту пору люди добрые на горах да на холмах стояли, огни разжигали, чудного чуда дожидали. И выбежали из лесу кони резвые, выносили куколку, обрадовался ей честной народ: «Вот оно, наше чудо чудное, какова пригожа да мила, красна да весела, блинов да пива привезла!» Усадили куколку на почетно место, расклепали бочки с питьем — и загуляли…

Был среди них добрый молодец, что много пенного не пил, и без пенного яр был, малую чару пригубил да утерся. Его девицы влекут, в хоровод манят, а он стоит да в огнь зрит, как нечто ему то ли мнится, то ли снится. Сидел в сторонке стар сед человек, кием подпертый, в белу козу одетый, подходил к нему добрый молодец, поклонился да спрашивал: «Скажи, старче, таково ли чудо в свете бывает? Все пьют да играют, а птицы не летят, снега белые лежат, ветры буйные свищут. Что ж далее?»

Отвечал ему стар матер человек: «Чистый взор сущее видит, сердце верное правду чует. То не сама наша радость, чудо чудное, земли краса, а обманка ее. Видать, подлинная краса в пути задержалась, на тропах лесных затерялась. Надобно выйти ей навстречу, встретить, приветить, до наших мест проводить, чтоб по дороге не сгинула. Звал я охотников, не дозвался, ждал, да не дождался, един ты сыскался — один и отправляйся не мешкая. Путь тебе прямо на закат, где я сам некогда хаживал!»

Огне гриве

Молодецкие сборы недолги. Кием подперся — ив путь. Шел он через горы да долы, овраги да пустоши, дошел до леса стоячего, что выше облака ходячего. А дале всем тропам конец. Тут он осерчал, кием по деревам застучал, закричал, заголосил во весь глас: «Эй, кто тут есть, зверь ли, птица ли, чудо ли чудное, отдавай, что неправо взял! Не про тебя то сокровище!» Как поднял он криком да гиком Лесного Медведя из берлоги, вышел тот из лесу да стал добра молодца ломать.

Молодец-то ему не поддался, сам на поясах с ним схватился, так они друг друга ломали, да превозмочь не могли. Наконец одолел добрый молодец, бросил Медведя наземь, а тот и говорит: «Не слабее ты меня, не сын ли ты мне?» Отвечает добрый молодец: «Я сын батьке своему, а он сын деду моему, а у деда видал я медвежий костяк, так дед говорил, то-де мой сват был!» Услыхал то Медведь и спросил: «Голову ли мою заберешь али выкупом возьмешь?» — «Что мне твоя голова, уноси ее во темны леса, да и добра твоего не надобно, свое сам добуду!» Услыхал то Медведь и сокрылся в самой глухой дубраве.

А добрый молодец выходил на Медведев логовец, разметал буреломы да завалы, да видит — замками та берлога замкнута, засовами затворена, не отпереть их ни кием, ни добрым словом. Ан глядит — летит малая птичка из-за моря, несет златы ключи, что ко всем замкам гожи — и Медведевы замки поддавалися, входы во берлогу открывалися.

Ясне диве

Вот и вошел молодец в Медвежье логово, выносил красу-девицу на белой свет, и узрел — дивна краса ее не упала, да ликом сумрачна стала, бело платье сбилося, злата коса распустилася. От сего вида молодец было и духом пал, да пришла в себя девица-краса и говорила таковы слова: «Благодарствие тебе, добрый человече, не печалься, вольный воздух меня исцелил, а у огонька погреюсь — и краса вернется!» Вывел молодец из медвежьих коней золота коня, сели на него да поспешили.

А среди людей пир-гулянье, пиво пьют, хороводы ведут, к огню и не пробиться. Хлопнула дева в ладоши, слетались к ней птицы небесные, дали ей по перышку, принесли по травинке, положили соху, на соху борону, на нее веретено, на веретено колесо, взяли все то и понесли. А на колесе сидит дева-краса, злату косу распустила, долги рукава долу пустила, увидали люди — удивилися, пить-гулять престали, расступилися — принесли птицы свою царицу ко огню жаркому.

Стала Она у огня — и ожила ее краса, засияла золота коса. Как запела Она — пошли соки по деревам, как по кругу прошла — зелена трава выступила, как махнула рукавом — Солнце Красно выглянуло, побежали с холмов да по оврагам ручьи звонкие, заиграли птицы над проталинами. А у добра молодца, что Ее избавил, на сердце таков огнь возгорел, что окрест да и снегу не стало — потаял весь. И узнали Ее люди: то сама Весна Красна, Солнцева Сестра!

Яри стани

Буди с нами

Гой

(Из материалов Дома Ясеня)

Действа, как уже приговорили, будет два — малое, в самую точку, и большое, двумя днями позднее.

На малом действе будет смысл всю ночь провести на высоком месте, обращаясь к ветрам и бурям. Перед рассветом, Марена, коя суть ветер и огонь, обратится к воде — омоется в источнике и приобретет силу стать Весной.

Потому место для малого действа пусть будет возвышенным, близко к ветрам, огня же достаточно и малого — огненной чаши или много-много свечей, поблизости пусть будет вода, а еще лучше — источник.

Для большого действа — место открытое, с большим костром и берлогою в отдалении, хорошо, если открытое на северо-восток — против того места, где в этот день солнце садится. Вода же поблизости пусть будет большая, и неплохо, коли будет на ней лед, а тот лед ритуально пробить топором.

На действе большом более важное место будет занимать огонь— к нему пригласим ветры погреться и стать теплыми. Хорошо ему будет на открытом месте, на каменном жертвеннике, наподобие того, какой в Литве складывают, несколько в стороне и на возвышении от бытового костра, на котором все будут сушиться и пировать. Громаде же наилучшее — стать полу колом, лицом к той стороне, откуда будем призывать ветра.

Зажжение Священного Огня (факелом от бытового костра, разведенного ранее?) и будет началом действа. Совершат его сведущие люди, создав малый круг по зову Хозяев Праздника. У огня будет принесена треба и призваны божества, в сей день почитаемые, быть с нами на этом действе. У того огня Хозяйка и еще две женские персоны — пожилым-пожилая и девственно-юная — освятят в котле Напиток Молодости. Тем же огнем опалятся — оживятся те из присутствующих, кто пожелает или кого особо пригласят (но не Хозяева и не жрецы). Оживленный приобщится глотком напитка и станет у котла в круг, тем самым становясь в ряды участников мистерии.

Над разгоревшимся огнем Хозяин с рогом или чашею в руке, обратившись к ветрам, призовет их ко огню, погостить, на весну поворотить, на нашу землю принести не снега да морозы, а дожди да грозы, чтобы вода ожила, земля процвела, чтоб костры горели, а дерева зеленели.

Какую здесь можно сыграть мистерию — спор Зимы с Весною, которые выйдут из круга участников и будут добиваться котла, требуя его у Хозяина и Хозяйки. Заспорят они как бы за котел, а притом будут судить-рядить, что с тем котлом делать, кого из него поить да кому велеть, кому из них ветром владеть, каким ему быть— ледяным или огненным, нести ли на землю Весну, аль не надо — без нее проживут. По итогам, старуха Зима, коя пока сильнее, может и захватить девчонку-Весну в полон и поставить неподвижно, пока не освободят.

Хозяин праздника приветствует Огонь на мистерии Дома Ясеня в честь празднования Имболка, 2001 г. Фото журнала «Сейд»

Конечно, после того она тут же потянет руки к котлу, что плавно перерастет в сражение одноглазой Старухи-Зимы с Солнцем, Дождем и Росой, коих представят люди сведущие — они заслонят ей дорогу и назовут себя, она, скажем, ответит, что им не время еще… остальные же участники держат обережный круг около огня и котла. Вконец же одолеет Зиму волохатый жрец, представляющий Вещего, что на ветрах примчался, — выйдет он из лесу. Что произойдет с Зимою? Изгнание? Унесение на плечах подале в лес? Примирение с Хозяевами и обещание уступить дорогу в свой черед? Одно неминуемо — освобождение Девы, кою потом проводят к воде. Дева опускает руку в воду, предрекая ее оживление, и подносит напиток Хозяевам и главным действующим лицам.

Гром-рык раздается поодаль. Хозяин спросит: что это? Тогда некто из круга призовет пойти посмотреть на Медведя. Когда он до сроку выходит из берлоги, с боку на бок вертится меж зимой и весной, ни спит ни бодрствует — он находится меж мирами и от него можно получить вещее слово. Медведь может не отзываться, пока кто-то не назовет его истинное имя. Вопрос может быть традиционным — «Видишь ли тень свою?» — а ответ выражен и не обязательно словами, но дан в согласии с тем, какова погода на самом деле. По ответу Медведя будет сделано предсказание на будущий год.

По наступлении темноты — ход факельный, факелы же те от огня великого зажечь и обойти место по спирали, не менее чем в три хода.

(«Старшая Эдда»)

Сигурд поднялся на гору Хиндарфьялль и направился на юг во Фраккланд. На горе он увидел яркий свет, как будто горел огонь, и зарево стояло до самого неба. Когда он приблизился, он увидел ограду из щитов и в ограде — знамя. Сигурд вошел в огражденное место и увидел, что там лежит и спит человек в доспехах. Сигурд сперва снял шлем с его головы, и тут он увидел, что это женщина. Кольчуга сидела на ней крепко, словно приросла к телу. Тогда он рассек Грамом кольчугу от ворота вниз и еще поперек, по обоим рукавам. Затем он снял с нее кольчугу, и женщина проснулась, села, увидела Сигурда и сказала:

Сигурд сел и спросил, как ее зовут. Тогда она взяла рог, полный меда, и дала ему напиток памяти.

Она назвалась Сигрдривой и была валькирией. Она рассказала, что два конунга вели войну: одного звали Хьяльм-Гуннар, он тогда был старым и очень воинственным, и Один обещал ему победу; другого звали Агнар, он был братом Ауды, и его никто не хотел взять под свою защиту. Сигрдрива погубила в битве Хьяльм-Гуннара. А Один, в отместку за это, уколол ее шипом сна и сказал, что никогда больше она не победит в битве и что будет выдана замуж. «Но я ответила ему, что дала обет не выходить замуж ни за кого, кто знает страх».

Тогда он просит поучить его мудрости, раз она знает, что нового во всех мирах. Она сказала: