Языческий календарь

Описание точки

Бельтан — второй по значимости кельтский сакральный праздник, один из четырех Огненных Праздников, знаменующий собой конец весны и начало лета. Бог Бельтана у кельтов — это Бел, Божество солнечного огня, Беленое галлов — современников Цезаря, Бальдор скандинавов и наш Ярило. В равной степени праздник присутствует у всех европейских народов.

Смысл Бельтана у всех европейских народов — всеобщее торжество и полная победа Весны и Жизни, это праздник Юности и праздник Юных. Главное здесь — общая для всех радость о воскресении (или сотворении) мира. Боги, которых призывали и ждали, наконец пришли.

Бельтан — праздник «хаоса и размножения», самый сексуальный праздник года, знаменующий глобальное оплодотворение Земли силами Огня и Солнца. Грейвс в «Белой Богине» пишет: «Месяц (ивы. — Примеч. авторов) начинался 15 апреля и заканчивался 12 мая, и первый день мая, известный оргиастическим праздником и обладающей колдовской силой росой, приходился на его середину».

Отчасти отголоском этих буйных огненных обрядов и ночных мистерий-ряжений являются «игрища межю селы», славянские купальские оргии, которые — по личному мнению авторов, — сохранив свое значение, сместились по времени на более позднюю сильную точку. Во всяком случае, устроение наиболее массового и заметного Праздника Любви не жарким летом, а на Бельтан выглядит значительно уместнее — на Бельтан подобные игрища носят гораздо более светлый и праздничный характер, когда молодые (да и зрелые!) парни и девы отождествляют себя с проснувшейся и активно оплодотворяющейся землей. На Летнее Солнцестояние, праздник Тризны по умирающему году, оргия будет носить значительно более темный характер, но и женская магия у славян в чем-то будет потемнее кельтской, даром что хуже известна…

У кельтов и германских народов начало празднования Бельтана приходится на ночь 30 апреля, Майская ночь в Британии или Вальпургиева ночь у германских народов — центральный ведьминский шабаш года, еще более опасный для смертных, чем сумрачный Самайн. Ночное празднование знаменуется магическими действиями, связанными с очищением и приобщением к магическим силам точки; дневное празднование — веселые гулянки и хороводы вокруг Майского Древа, или Шеста. Праздничные традиции сельского населения Европы были принесены в города рабочими с началом индустриальной революции, и сельские майские праздники потихоньку преобразовались в современные социалистические Майские Дни (маевки), флаги, транспаранты и бумажные цветы которых перекликаются с украшением домов сельских жителей флагами, цветами и лентами в канун Майского Дня.

Вторая составляющая Бельтана, тесно связанная с первой, — праздник Земли, торжество окончательного преодоления зимнего холода и мрака, выход из весеннего безвременья. Всеобщее цветение, выгон скота из тесных хлевов на покрывающийся зеленью простор, готовность обработанной Земли принять семя. Это значение, в котором не столь явственно проявляется буйный языческий дух, было сохранено и в традициях христианского времени, встроившись в переходящий пасхальный цикл.

В том, что при этом наиболее светлый праздник года оказался связан с ночным светилом, нам видится не одно лишь коварство «отцов церкви», но и некоторое сакральное значение, связанное с определенным, но пока не вполне понятным нам значением силы Луны. Пасхальное торжество в западной церкви празднуется на полной или слегка убывающей луне, в восточных церквах — на неделю позже. Пасхальная мистерия Европы на Бельтан является отголоском древних торжеств Воскресения Мира. Для этих праздников характерно сочетание полной мощи Луны (Торжество Богини) и возрастающей силы Солнца (День Ночь превозмог) — во время Бельтана солнце восходит на час раньше и заходит на час позже, чем в день Весеннего Равноденствия.

Для народа, оставившего нам само название праздника, Бельтан был праздником королей, началом цикла, торжеством обновления сакральной мощи самой ирландской земли и ее верховного правителя. Все более или менее славные люди всех пяти королевств собирались на Бельтан во дворце верховного владыки, а люди попроще — в священных лесах близ своего обиталища. В сакральном центре Ирландии — Успехе — возжигался «огонь короля», от которого зажигались огни по всей стране. Никто другой не мог возжечь огня прежде королевского. Первым, кто зажег свой огонь без позволения Верховного короля и остался жив после этого, был святой Патрик.

В своей статье о Бельтане Максим Фомин дает довольно подробный разбор этимологии самого названия праздника:

«Пытаясь установить этимологию слова, мы встретили две основные интерпретации. Довольно обстоятельное объяснение мы встречаем в следующем фрагменте: «Бэлтене (Beltene) — огонь Бэля, т. е. финикийского бога Ваала…»

…В MS Н.3.18 библиотеки Тринити Колледжа на стр. 396 мы находим объяснение, близкое последнему: «Beltaine. i. bel-dnne; bel dano ainm do idhal» — «Бэлтайне, m.e. новорожденные Бэля. Бэль также имя идола»: «Is апп dothaissealbtha dune cacha cethra for seilbh Bheil»: «Отдавали Бэлю новорожденных детенышей всех животных во владение [над ними]». Но писец не уверен в этой этимологии, т. к. он немедленно предлагает другую, которую он помещает в словаре Кормака на другом месте, отличном от процитированного в начале: «Beltine — time t-soinmech» — «Бэлтине — счастливый огонь» (9; 6)…

…Другой ученый (Whitley Stokes) считает beltene или beltine составным словом, первый корень которого, очевидно, и.-е. происхождения. Он приближается к санскр. bhald-m — «вспышка, раскат, хлопок», которое опало до греч. falos «сияющий», общекельт. *belx-s. К сожалению, вывод, к которому приходит составитель хроники журнала «Revue Celtique», далеко не удовлетворителен. «Праздник 1-е Мая, называемый в Ирландии Beltene, есть не что другое, как кельтская форма Римских парилий.

Этот праздник отмечался в Риме на девять дней раньше, чем в Ирландии, — в 11-й день майских календ — 21 апреля» (12; 86–87). Попытки отождествления Бэлтайне с его и.-е. близнецами не так уж редки в кельтологической литературе. Например, Дж. Рис пытался уравнять обычаи празднования 1-го мая с Фаргелиями античных Афин, хотя «кельтская дата не вполне совпадала с ее греческим двойником» (5: 518).

Вендрюес, напротив, склонен предполагать другое происхождение слова, а именно:

«Этимология слова, предложенная Д’Арбу а деЖюбанвилем (f), может показаться предпочтительной: сравнивая отглагольное существительное epeltu от глагола at-bail — умирает (*ess-ball-), он увидел в Beltaine дериват от простого *beltu, Gen. *beltain «смерть». Это происходит от того же корня, что и guel-n— «закапывать, убивать», откуда лит. Giltine, имя богини смерти, что, кажется, точно соответствует Beltaine. Отсутствие синкопы в этом последнем слове может дать почву для подозрений, что речь идет о составной time — «огонь». Эта гипотеза не исключает повторного соотнесения Beltaine с галл, богом Belenos — богом Солнца (е)» (16: В-31)».

Широкий разброс мнений, разнообразие доводов — но из массы примеров четко проступают основные архетипы этой сильной точки: Новорождение — Смерть — Огонь.

У славян Бельтан — не одна волшебная ночь, но целая полоса значимых календарных точек, знаменующих очищение, защиту и готовность к зарождению жизни. Эти точки — как и переходящие, встроенные в пасхальный цикл, так и твердо связанные с определенной датой. Среди переходящих точек отметим: окончание Поста — Страстная неделя, постепенное сосредоточение перед грандиозной мистерией обновления мира, Чистый Четверг — очищение дома, баня для себя и отдельно для предков, ночь Воскресения — огненное шествие, бегство нечистых духов, Красная горка — неделя после Воскресения, праздник невест.

Из фиксированных точек самые сильные — Юрий-Ярило, соединяющий благодатный гром и защитные обходы скота, «Земли именины» — обряды, сопровождающие начало сева, наконец — первая встреча русалок — еще дев юных, как сама проснувшаяся Земля, едва осознавших красу свою и мощь, а потому не столь безысходно погибельных, как на грядущую Купалу…

На широкой Руси, в связи с разницей в природных условиях, основные черты Бельтана в одних землях присущи праздникам начала мая (пасхального цикла), а в других — сместились несколько позднее, на цикл Троицкий, и потому славное имя Русальной недели носит в иных местах Красная горка, первая неделя после Пасхи, когда первая зелень едва пробивается, в иных же — неделя перед Троицей или после нее, 40–50 днями позднее, когда листья и травы достигают полной силы и пышности. Вторые Русалии служат как бы преддверием Купалы, соединяя «девичью» и «женскую» составляющие обрядов, посвященных Богине. Сходные обряды — встреч и проводов русалок — отмечены и на ранние, и на поздние Русалии. На обрядовых различиях двух этих точек мы здесь особо останавливаться не будем, об этом — чуть ниже.

Камень-чашечник Краснохолмского святилища, Тульская область. Обнаружен экспедицией Дома Ясеня в 2000 г. А — сам камень, В — чаша крупным планом

У балтов праздник, соответствующий данной точке, носил название Velykos и был посвящен Велесу, так же как и зеркальный ему осенний Velesis (соответствует Самайну); праздником Velykos заканчивается весенний период veles (духов), стартующий на Весеннее Равноденствие. Дата праздника была плавающей и приходилась на первое воскресенье после весеннего (после Равноденствия) полнолуния; таким образом, после христианизации дата отмечания праздника стала совпадать с праздником Воскресения Христова (Пасха). Период отмечания Velykos — практически вся вторая половина апреля. Литовцы рассматривают праздник не столько как точку, сколько как двухнедельный период, с Вербного воскресенья по Atvelykis (воскресенье после Пасхи). Как и в славянских обычаях, время Velykis было связано с поминанием предков и посещением могил; на этот период приходилось много значимых магических и обрядовых действий, в первую очередь связанных с воскрешением стихий и их почитанием (земли, огня и воды).

В этот же период у балтов попадает так называемый lore, праздник, посвященный одноименному богу Солнца (сравните с отмеченным в этнографии праздником Ярилы и с его наследником, современным языческим Ярил иным днем, празднуемым чаще всего именно в самых первых числах мая).

По Пеннику, знаком Бельтана служило северное Древо Жизни (Мировое Древо, Великий Ясень) с шестью боковыми ветвями. Символ Жизни и Смерти, ось, вокруг которой вращается Мир, — вот смысловая нагрузка этого праздника для кельтских народов.

Говоря о дне сегодняшнем, в своем роде, можно сказать, что Россия, наследовавшая в этом отношении СССР, в настоящий момент является единственной страной, где бельтанский период является государственным праздником…

Для современных же россиян, что в какой-то степени тоже символично, майские праздники — это воистину время поклонения Земле. Ведь именно в эти дни все жители Центральной России в едином порыве покидают города и спешат на дачи — чистить землю и готовиться к летнему севу. И неважно, что сеют они в лучшем случае картошку и огурцы, а иногда и просто траву и цветы; важен сам принцип, сам факт того, что нечто древнее в эти дни начинает «стучать в их сердце», заставляя, как могут, поклониться Земле…

Более того: нам доподлинно довелось в 2000 году обнаружить в районе Куликова поля в Тульской области святилище, расположенное в священной дубовой роще: камень-чашечник, на который по сию пору собираются на Первомай и Троицу парни и девки со всех окресных деревень. И пусть сегодня основное развлечение у них — водка да гармошка, все же веришь: не одна земля помнит свои праздники[20]…

Мифология точки

Важнейший ключ к пониманию одной из основных мифологем Бельтана — это тот факт, что данная точка является «зеркальной» Самайну и, соответственно, в той же степени характеризуется «открытием границ» между Тем и Этим миром.

В связи с этим именно в период Бельтана в мир живых могут прийти гости из миров Иных.

Прийти, чтобы биться насмерть…

Именно на Бельтан высадились на берег Ирландии Партолон, а позже — племена Богини Дану. В сборнике «Кельтские мифы», в главе «Боги. Завоевание Ирландии племенами Богини Дану. Война с фирболгами», мы читаем:

«…В первый день Белтайн, что теперь называется Майским днем, пришло в Ирландию племя богини Дану, и пришли дети богини Дану сначала в северо-западную часть Коннахта…»

В другом описании пришествия в Ирландию народа Богини Дану говорится:

«…Приплыли Племена Богини на множестве кораблей, дабы силой отнять Ирландию у Фир Болг. Сожгли они свои корабли, лишь только коснулись земли… чтобы не в их воле было отступить к ним. Гарь и дым, исходившие от кораблей, окутали тогда ближние земли и небо. С той поры и повелось считать, что появились Племена Богини из дымных облаков…»[21]

В этом сказании не говорится прямо, что новый народ пришел на остров именно на Бельтан. Но сказание сохранило, что пришествие Племен Богини было связано с огнем.

Великие войска собирались в этот день, и зачинались битвы, исход которых менял лик мира, и новые племена сменяли старых хозяев Земли, а старые уходили в свой черед в подземные сиды и на священные острова.

«…На следующий день был назначен сбор войск, поскольку о Калан Май поэты поют так:

Именно в этот день, Калан Май, «Гвин маб Нидд сражается с Гуитиром маб Грайдаулом[22] из-за любви к Крайддилад, дочери Лидда Ллау Эрайнта, самой величавой девы Острова Придайн и Трех Близлежащих Островов, и биться им до Страшного Суда», пишет один из известнейших современных филологов Николай Толстой в своем «Пришествии Короля». В этот день сражение Красного и Белого Драконов (два воплощенных тотема-покровителя двух великих народов, саксов и кельтов, настоящих и будущих владык острова Британии) наводит ужас на все земли… И опять мы видим мифологему битвы, причем с одной стороны в ней выступает нынешний обладатель земли, вполне земной персонаж, а с другой — Владыка с Той Стороны…

Вспомним, что в старину всякий пришелец, а особенно пришелец из-за моря, был — в той или иной степени — посланцем Иного Мира.

В той же книге Толстого вот как придворный бард говорит о близости Того и Этого миров на Калан Май:

«…Но Калан Май не только время для того, чтобы плугу погрузиться в борозду, а кукушке куковать с ветки. Не только сынов человеческих охватывает волнение, но и тех, кто не из рода людского. Когда твои юноши и девушки будут плясать на зеленой траве перед твоей крепостью, на горных пастбищах и на лесных лужайках запоет свои колдовские песни и закружится в серебристой пляске Тилвит Тег, Дивный Народ.

Орды Аннона выбираются из своих подземных чертогов. Среди них мертвые, те наши праотцы, чьи подвиги вспоминают в пиршественных залах Тринадцати Королей Севера. Говорят, что они выходят из своих погребальных курганов и временами говорят с живыми. И те, кто умеет видеть, могут встретить их на закате или рассвете у бродов и границ, на перекрестках дорог и у изгородей…»

Сам сюжет книги Толстого разворачивается в таинственный день Калан Май — в стылый предрассветный час взывали король Кенеу и его бард Киан к великому чародею Мирддину, похороненному под Черной горой; и восстал Мирддин, и прорицал будущее, и повествовал чудесную историю своей жизни.

Достоверно известно, что на Бельтан друиды устраивали огромные собрания и жгли костры в священных местах встреч; по принципу магического подобия, это могло быть и отражением изложенного в мифологических текстах, и в то же время могло лечь в основу священных преданий.

С другой же стороны, Бельтан — праздник, знаменующий собой пришествие светлой ипостаси бога Луга, праздник обновления, возрождения Света, прихода молодого Князя Солнца. Славянский Ярила, родившийся на Коляду и предстающий на колядских обрядах в виде мальчика, что в одной руке держит череп, а в другой — сноп колосьев, белокудрый и безбородый, является на своем белом коне в этот день, чтобы встретить свою королеву и вернуть земле ее плодородие. Кельтский Гури Золотоволосый возвращается из зимнего плена, чтобы царствовать прекрасные летние месяцы.

Здесь хотелось бы обратить внимание на важный образ кукушки, птицы-могилыцицы, у кельтов настолько же принадлежащей Иному Миру, как и Сова (отсюда — народная примета по поводу «Кукушка-кукушка, сколько мне жить осталось?») и вспомнить, что третий день празднования Velykos у литовцев как раз и назывался Кукушкиным днем, или Маем (Geguzes).

Для людей Калан Май — праздник благоденствия и изобилия, когда наполняется корзина Гвиддно Гаранхира, «славного как дойная корова вод Придайна», и попадает в нее столько пятнистых лососей, сколько только могут съесть люди, и хватает всем. Для молодых же людей Бельтан — великий праздник любви, соединения сердец и молодого расцвета:

«Сердца страстных юношей и милых девушек тоже разгораются от волшебного прикосновения милостивого Гури, когда едет он, улыбаясь, по своей зеленой дороге, и желтые первоцветы рассыпаются по полянам, где тихо ступает его конь, И прежде чем закончится Калан Май, много юных найдут горячие и ждущие губы и теплые щеки, лежа в ракитнике на теплом склоне холма или таясь в туманных сумерках в рощице.

Калан Май — день веселья, любви и возрождения надежд. Гури Златокудрый — сын Рианнон, владычицы гривастых коней, и в этот день юноши Поуиса приводят на скачки своих лучших быстроногих скакунов. Вдоль длинного гребня Динллеу Гуригон помчатся они наперегонки с ветром в косых лучах солнца, когда даст знак король. Они резкими криками и прутьями из падуба подгоняют своих скачущих, размашисто несущихся коней, побуждая их на подвиги, достойные Майнласа, серого жеребца Касваллона маб Бели, или (лучше всего) Мелингана Мангре, поводья которого надежно держит в своих руках сам Ллеу — этот поросший ярким кустарником холм мил ему. Силой, выносливостью и отвагой своей, и тем, в каком порядке мчатся они, поддерживают кони прочность каменного основания холма и предвещают, как пойдут дела грядущим летом.

А потом воинства сражаются за обладание вершиной. На ней стоит король Поуиса, Брохваэль Клыкастый, сын прославленного Кингена маб Пасгена маб Каделла. Он — глава княжеского рода Каделлингов, чей прапрадед Каделл Сверкающая Рукоять Меча был тем самым, которого благословенный епископ Гармаун возвел в короли Поуиса и чье потомство до нынешнего дня правило всеми людьми Поуиса.

Брохваэль Клыкастый стоит в окружении своих телохранителей, и он сейчас Ллеу Верная Рука. Затем со всех сторон на холм взбираются остальные. Лица их раскрашены черным, они вопят, завывают, бесятся, как волки, и верещат, как дикие кошки. Это полное ненависти воинство Кораниайд из холодных туманов и гибельной мглы, что висит над извивами реки Хаврен и лужами росной равнины, от которых гибнут посевы и гниет урожай; ордами взбираются они на гордый холм, чтобы захватить его. Роясь, как трупные мухи над остовом, сбиваются они в беспорядочную толпу у его вершины. Занесены палицы, и обнажены мечи, течет кровь, женщины плачут и вопят, и яростная битва кипит на холме, покуда нечестивую орду снова в беспорядке гонят на равнину.

Эта битва подобна той, что ведут в верхних небесах Гвин и Гуитир каждый Калан Май, пока в конце всего не придет время последней битвы…»

Мистерия, образ, обряды

Существует целый ряд мистериальных образов Бельтана, более-менее общих для всех народов Северной Традиции.

В числе этих образов:

Приход (встреча, поиски) короля и королевы. Майский король и майская королева — общий образ и для кельтских традиций, и для славянских праздников этого периода.

Образ пробуждающейся, готовой к посеву земли. У кельтов в особенности, основным мистериальным действием, знаменующим собой обновление земли, является всеобщее торжество соития. Действительно, с этого периода начинается то время, когда все в природе начинает идти в рост, готовясь зачинать плоды, вить гнезда и рыть норы.

У кельтов и у скандинавов вкупе в этот день ставился на поляне майский шест, который украшался лентами и прочей «красотой», вокруг которого водились хороводы. К ночи ближе возжигались костры, вокруг которых собственно и творилось всеобщее свободное гуляние.

Свадьба Солнца с Месяцем — славянский Великдень. Именно это действо символизируется знаменитым Бельтанским (пасхальным) яйцом: Луну символизирует широкий низ яйца, Солнце — острый верх.

Обновление Солнца и параллельно — празднование его Ярой ипостаси. Егорий — Юрий-Ярий — Ярила Весенний у славян, Jore у литовцев. Пришествие Ярилы на коне. Первый сев (пусть только ритуальный), обход стада и игры пастухов. На этот же период зачастую приходится литовский Perkunas, праздник первого грома, после которого очищается вода, ее становится можно пить из рек и ручьев, а также открывается купальный сезон.

Обновление Огня. Зажжение нового весеннего огня взамен того, что сгорел на Коляду, у литовцев.

Открытие грани между мирами, зеркальное таковому на Бельтан. Общение с духами предков, последнее перед летом, у славян и балтов. Время прихода гостей из Иного Мира — у кельтов (см. мифологию точки).

Интересно отметить, что именно на период сразу после Бельтана у славян приходились первые Русалии — время буйства нечисти в женской ипостаси, один из самых опасных периодов года.

Кельтский Бельтан — праздник начала теплого времени. В этот день на траву выпускали скот — основу хозяйственной жизни, как для древних кельтов, так и их окрещенных потомков. В древности праздник сопровождался большой ярмаркой. Одна из версий его имени — «Огонь Бели» — говорит о Бельтане как о празднике огня, точнее, огней. Если костер Самайна был огнем друидов, то огни Бельтана скорее — огнями королей, и никому также не дозволялось зажигать огня в эту ночь прежде королевских (Леру Ф. Друиды. С. 194). В Британии по сей день остался ряд мест, названия которых свидетельствуют о том, что это были места возжигания священного огня — Tan-y-bryn (Холм Огня) в графстве Carmarthenshire; Tullybelton (Бельтанский Холм) в графстве Perthshire; и деревня Belton, рядом с городом Great Yarmouth, графство Norfolk.

Хотя королевства кельтов ушли в прошлое, а с ними — и королевская составляющая праздника, но обряды, связанные с жертвенным огнем, дожили почти до наших дней. Огней разводили два — на горе или на двух соседних горах, меж ними проходили сами и прогоняли скот, чтобы очиститься от последствий минувшего «темного времени». По Пеннику, майский бельтанский сакральный огонь зажигался из 9 пород деревьев на специальной площадке. Для этого на земле рисовалась сетка из 9 квадратов, земля из 8 квадратов выбиралась, а на 9-м собственно разводился костер, причем традиционным способом, вращая дубовую палочку в дубовой же дощечке с углублением. Затем в деревне гасились все костры и заново зажигались от бельтанского. В майский вечер поедался специальный майский пирог из овсяной муки с выложенными на верху пирога девятью колбасками из теста, составляющими священную решетку (9 — одно из наиболее сильных сакральных чисел Богини: 3 раза по 3 — числу Богини).

Для собственно британцев день св. Георгия — покровителя англосаксов — был праздником рыцарей, а Майский День — праздником земледельцев. Британский обряд с огнями был даже посложнее ирландского и имел двоякий смысл: очищение и почитание Солнца. На горе устраивали два костра и ров вокруг них, так, чтобы места хватило на всю общину. С первыми лучами солнца зажигали костры от «живого огня», трижды обходили костры по рву и трижды же прогоняли меж ними скот (очевидно, его на деревне было поменее, чем у ирландцев в счастливые времена).

Очень тонким моментом у славян является то, что, на первый взгляд, ряд бельтанских ритуальных действий у нас перенесен на Купалу. Это может быть объяснено различиями климата; в особенности это стало заметно в последние годы, когда начало лета и весны существенно сместилось, и праздновать Бельтан в Центральной России становится сложнее.

Это также может быть связано и с тем, что сохранившаяся славянская обрядность в первую очередь — это обрядность крестьянская, земледельческая, в значительной степени больше связанная с годовыми циклами и циклами земли, поэтому и общее буйство человеков приурочено к максимально активному (плодородному) времени первой половины лета. Однако магическая суть ритуалов Бельтана у кельтов соблюдена точнее, потому что именно для этой точки характерен максимальный взлет магического буйства Жизни и Ярости. Магический смысл Летнего Солнцестояния значительно более глубок и темен, это — праздник «Смерти-в-Жизни», праздник начала увядания года…

С другой стороны, Купала — самый матичный и самый темный из славянских праздников, праздник ведьмовской лихой силы — могла и взять на себя часть магических элементов, приходящихся у кельтов на Бельтан. Волхвы, они тоже люди, к концу июня на Руси-то всяко волховать теплее, чем в мае…

Как мы упоминали и в этой главе, и ранее, при описании Масленицы, «торжество торжеств» Велик День и связанные с ним многодневные мистерии вынужденно разделились на постоянные, связанные с определенной датой (а в поздней традиции — и с именем святого покровителя дня) и переходящие, движущиеся вместе с датами пасхального календаря. Трудно определить, какие из них и в какой традиции занимали более важное место. Тем более, схожими обрядами отмечены и переходящие, и постоянные точки.

Переходящие:

— Вербное воскресение;

— Чистый четверг;

— собственно Велик День — Светлое Воскресенье;

— Радоница

— Фомина неделя или Красная горка.

После Велика Дня наступает «Красная горка» — полоса действ, посвященная главным образом девам, браку и молодым парам, но и покойным тоже. В это время, как и на Самайн, отдается равная честь браку и посмертию.

Постоянные:

— Благовещение или Змеиный праздник, 25.03 ст. ст. — 07.04 н. ст. Точка пробуждения Земли;

— Юрьев день;

— Никола Вешний или именины Земли.

Интересно обратить внимание на то, что первые дни мая у славян отмечены не столько огнем, сколько водой.

На этот же период приходилась вторая после Масленицы большая полоса пения веснянок.

Теперь рассмотрим, какие мистерии и обряды сопровождают важнейшие точки бельтанского цикла у славян. Весенняя полоса соперничает с Колядой и Масленицей по мистериальной насыщенности, здесь мистерия и обряд наиболее тесно переплетаются между собой. Причем наиболее интересна в мистериальном плане весенняя обрядность южных славян. Она же демонстрирует и большее, чем на Руси, количество параллелей с обрядами кельтов. Возможно, дело в том, что для жителей гористых Балкан скотоводство имело большее значение и в хозяйственной, и в сакральной жизни. Так или иначе, самые яркие мистерии сохранились именно в виде пастушеских обрядов балканских славян.

Юрьев день южных славян — 24 апреля, делит зиму и лето — как и Бельтан островных кельтов, и весьма схож по смысловому наполнению: очищение после зимы, пробуждение земли и воды, защита скота.

Обряды со скотом составляли сложное последование: ритуальная дойка через магический круг — венок из растений, серебряное кольцо или кольцеобразный калач. Под подойник клали хлеб, яйцо и соль.

Заклание ягненка. Приобщались молоком и мясом, кровью ставили знак на лбу. Иногда резали и петуха — у реки. Костей не ломали. Эта жертва должна была принести благо не только людям, но и скоту.

Обрызгивали друг друга молоком, кропили им и скот, «всех, кто пьет молоко», о двух ли, о четырех ногах. Но чаще — святой водой или водой из-под мельничного колеса, «чтобы молоко текло, как вода». О воде отдельный сказ.

Воде приносили жертву — венком, хлебом и сыром, в воду — в шутейную «жертву» — толкали девиц. У реки затевали общие обрядовые трапезы. Болгары на Георгиев день валялись в росе и умывались в источниках[23].

Почитались в той или иной мере все стихии: зажигали костры, в которых сжигали мусор (такие костры запаливали и восточные славяне — на разных точках пасхального цикла, иногда на Масленицу, иногда позже, но всегда до Пасхи). Прыгали через костер. Почитали землю — проводили первую борозду, качались на качелях, отдавая себя воздуху. Прыгали через костер, хлопали бичами, отгоняя нечисть.

На Юрьев день у всех славян при первом выгоне хлестали скотину вербой с прошлого года.

Вербное воскресенье — за неделю до Пасхи, очень близко к полнолунию. Бьют друг друга ветками цветущей вербы с различными приговорами: «Вербохлест, бей до слез!», «Не я бью, верба бьет!» — на здоровье.

В среду Страстной недели приносили жертвы домовому (на чердаке) и лешему (затемно уходя в лес), обливали скот талой водой с прошлогодней «четверговою солью».

Чистый четверг — целая полоса очистительных обрядов: утром умываются водой, которую приносят из родника до рассвета — пока ворон детей не купал. До восхода же приносят из леса можжевельник и окуривают им дом.

В некоторых местах Сибири на Чистый четверг обходят скот с оберегами, как на Юрьев день.

Объезжают огород верхом на кочерге — от кротов, с непристойным заклинанием.

Зовут Мороз кисель есть, чтобы «не бил». Также звали диких зверей: «Волки, медведи, лисицы, куницы, зайцы, горностайцы, идите к нам киселя есть!» (Капица. С. 175.)

На Севере в этот день «гойкали» в лесу, чтобы голос звонче был. Девицы по эху от клича узнавали судьбу.

Во двоеверные времена в Чистый четверг жертвовали предкам животную пищу — мясо, молоко, яйца — и топили для них баню, а позже «грели» покойников на улицах у костров. Мылись в бане и сами.

Собственно Велик День или Воскресение, когда предки входят в церковь вместе с крестным ходом; их можно видеть, но за это могут и ослепить. В связи с чем хотелось бы обратить внимание на этимологию названия самого праздника. В современном виде явно звучащее как однокоренное со словом «великий», в изначальном виде, как можно предположить, это слово вполне могло быть родственным литовскому Velykos, в свою очередь однокоренному имени Велеса и литовскому vele (духи, или души предков).

В Велик День от костра зажигали факелы и ими разжигали по домам погашенные накануне огни. Приветствовали Солнце словами: «Доброе утро!» День посвящался воздвижению Майского шеста — высокого шеста, украшенного лентами, и танцам вокруг него.

Солнечное значение Велика Дня открывают поверья, связанные с писанкой — пасхальным яйцом, расписанным с помощью воска. Творить писанки начинают в Чистый четверг, делают это исключительно женщины и девушки и по довольно строгим правилам. В краю, где в ходу писанки, Велик День называли «свадьбой Солнца с Месяцем», притом Солнцем почитался острый верх яйца, а Месяцем — широкий низ.

На Велик День девица на восходе солнца идет к яблоне с писанкой, просит для себя красоты и здоровья, а после отдает писанку тому парню, с которым хочет соединить судьбу в этом году. А если парень умирает не женившись, то мать приносит писанку ему на могилу, чтобы на том свете он нашел себе пару. Более ни в каком случае писанку на кладбище не носят и дома ею предков не поминают. Но простые крашеные яйца для этого используют вовсю. Писанки отдают девы парням во время гуляний — за качели, за волочебные песни, которые поют под окном дома, где девица на выданье.

Писанку отправляют по реке — в Ирий, где живут рахманы, достойные предки. Они живут столь безмятежно, что времени не знают.

И только когда писанка приплывает к ним по реке (а значит — все реки текут т у д а!), тогда рахманы узнают, что на свете Пасха наступила, и радуются. Так верят на Украине. На Руси же полагают, что Велик День предки приходят с того света праздновать вместе с живыми. После этого около недели они остаются вместе бок о бок, и ряд ритуалов направлен на то, чтобы их по чести встретить, угостить и обязательно проводить назад. Об этом более подробно будет сказано ниже.

На Велик День солнце играет — крутится колесом, привстает на восходе над горизонтом и снова касается его.

Сроки Красной горки называют разные: Светлая седмица (неделя после Пасхи), неделя накануне Юрьева дня, от Фомина понедельника (назавтра после Пасхи) до Юрьева дня. Как видим, в двух последних случаях переходящие и постоянные даты отлично связываются между собой.

На Красную горку, а особенно на Фомин понедельник, особое почтение воде. Также грому: одно из названий — «Гремицкая» (громовая) неделя. На эти дни ожидается первый гром. Разнообразные обливания — где девушки обливают друг друга ключевой водою, или парни обливают дев, а те платят за это писанками. Если в семье есть умершие от воды, то дары для них бросают в реку.

Нарочито предкам посвящен, и даже отмечен в православном календаре, вторник Светлой недели—Радоница. На сей день устраивают пир на могилах, окликают умерших членов семьи по именам и вежливо приглашают на угощение. В канун Радоницы топили для предков баню, оставляли им полотенце и мыло, но сами не мылись. Сходное мы замечали и в других местах на Чистый четверг.

Ниже приведены тексты фольклорной песни, которую наши друзья из общины «Родолюбие» ассоциируют с праздником Ярилина дня.

Реальная череда праздников Velykos у балтов занимала неделю. Поминание предков — с Зеленого четверга по субботу; далее собственно праздники Velykos — Ugnies (возжжение нового весеннего огня), дня, в который странствующие музыканты ходят по городам и селам, Регкйпо (посвященный Перкунасу), Geguzes (день кукушки, или май) и Ледяной день, в который нельзя трогать землю.

Если день Перкунаса (первая весенняя гроза) благополучно прошел к этому моменту, то одним из важнейших обрядовых элементов становится вода, которая после первого грома приобретает магические качества.

Вода обновлена и очищена; юноши и девушки посещают ручьи и потоки, украшают их берега цветущей вербой; купаются в лесных озерах.

Верба — символ очищения, она защищает от болезней, в ней заложены силы роста и возрождения. Ветви вербы приносят домой, оставляют на могилах предков; ими хлещут лежебок, что в Великое встают поздно, возвращая тем силу жизни, за что приходится отдариваться крашеными яйцами — Margutis.

Крашеные яйца, символ пробуждения природы, появляются в обрядах начиная с Весеннего Равноденствия, когда они окрашиваются в красный цвет; позже их красят по-разному, используя в том числе самые разные орнаменты, вплоть до самого Jore. Ими украшают Древо Velykos (ель); их приносит в подарок маленьким детям старуха Velyke и рано утром праздника оставляет на подоконнике.

Традиционно в этот день поклонялись верховному богу Перкунасу и Жемине (Zemyna), Богине земли.

Ритуалы поклонения предкам на Velykos перекликаются с таковыми у славян и с кельтскими мифологемами встречи «Того и Этого миров». Й. Басанавишус писал о том, что в эти дни души умерших посещают святые места и храмы и встречаются с живыми вплоть до Зеленого четверга, а потом покидают живых на все лето, до Осеннего Равноденствия и осеннего периода veles. Поэтому в этот период балты посещают могилы предков, оставляя там крашеные яйца.

Ритуальное катание на качелях, начинающееся на Проводы зимы, является частью обрядовых действий Velykos, Jore и более поздней Rasa.

Наконец, в эти дни поются песни lalavimas, в сопровождении барабанов и дудок, сделанных из ветвей ивы. Эти песни помогают Перкунасу гнать прочь духов Иного Мира.

Литературное заключение. Вдохновленное Богиней

(М. Грашина, «Волчья воля»)

Иллюстрация к стихотворению.

Г. Федоров (Бутаковский), 2008 г.

Приложения к главе 6

(М. Грашина — М. Грашина.

Песня группы «Календарь»)

1-й куплет,

Припев

2-й куплет.

Припев.

Припев 2.

(Н. Толстой. «Пришествие короля»)

«После этого все мужчины и женщины покидают холм, кроме короля Брохваэлямаб Кингена, который один остается на вершине вместе со своими друидами. Теперь наступает тот недобрый час, когда та, которую называют Дочерью Ивора, вылезает из норы на склоне холма. Говорят, что можно слышать, как она тихо свистит в вереске, струясь, словно река, — гладкая, скользкая и ядовитая. Она где-то на холме и, невидимая, своим свинцовым взглядом смотрит на короля, если сумеет, она врасплох подкрадется к нему и хитростью погубит его. Трижды обходит король вершину посолонь, и львиной отвагой надо обладать ему, чтобы совершить этот мировой килх и остаться в живых.

Дочь Ивора смотрит и ждет. Спина ее бурая, как вереск, бока ее серы, как камень, а кольцо ее, пока она лежит неподвижно, — это вал вокруг холма. Неподвижно она выжидает, ждет год за годом. Свист, который слышит король все время, может быть, всего лишь свист ветра, играющего на вершине холма, или, может, это трутся друг о друга ветви берез в лесистой долине, или это ржанка печально зовет друга. А может, холодная Дочь Ивора ждет у насыпи, свернувшись в папоротнике, поблескивая среди валунов.

Друиды короля Брохваэля держат побеги рябины и все время колотят палицами о землю рядом с королем, бормоча заговоры и заклинания. Они не ведают, где — среди ли зарослей кривых дубов, темных тисовых рощ или под сенью покрытых белыми пятнами берез — плотоядно следит за ними враг. Гнездится в узловатом стволе, крадется под шуршащими листьями злобная Дочь Ивора. И когда она бьет, удар внезапен, словно копье летит из колючих зарослей утесника, падая на незащищенную шею с низкой ветви или быстро, как стрела, летя в горло из гнилых папоротников. И что друидам бормотать свои вирши? Дочь Ивора, что лежит близко в холме, знает их все и усмехается в холодной душе своей. Она прекрасно знает, что придет ее час — если не в этом году, так в следующем.

В этом году, сказать по правде, она попалась под пяту королю. Он поймал ее в петлю Пояса Власти, стянул им ребра и бока Дочери Ивора так же туго, как океан облегает землю и как Клэр Гвидион охватывает небо. Дракониха связана так же крепко, как плющ обвивает ствол дерева. Бьют ее, как лен цепом, перемалывают ее, как жерновом солод, пронзают ее, как шилом доску.

Уползает она назад, в каменное сердце холма, израненная, окровавленная, пылающая местью, снова распадаясь на девять элементов творения в воде девятого вала, рассыпаясь в пыль в пустых пространствах девяти сфер. На год изгнали ее, затаилась она, пожираемая смертельной ненавистью, до следующего Калан Май, который неминуемо настанет. Но до той поры еще год, а сейчас плодородный Поуис, Рай Придайна, его посевы, скот и рыба в безопасности!

Торжествующий крик друидов эхом катится по склонам, и толпа, что в тревожном ожидании ждала на поле внизу, радостно подхватывает его. В чистый теплый майский воздух поднимается восторженная песнь во славу Владыки Холма, который снова Верной Своей Рукой оградил народ свой от врага, размозжив уродливую драконью голову, загнав тварь назад в бездну, пролив ее ядовитую кровь далеко от ветреных берегов творения.

Когда король и друиды спускаются по извилистой тропинке, останавливаясь только затем, чтобы испить из Бочки Ворона и пройти сквозь Игольное Ушко, их встречает плачущая, смеющаяся толпа в венках и хором поет в пляске:

И снова стал Остров Могущества с Тринадцатью Сокровищами, Тремя Близлежащими Островами, Тремя Главными Реками и Двадцатью Восемью Городами прекраснейшим в мире. Хранимый божественным равновесием, которое поддерживает всю землю, заключает он в берегах своих равнины и холмы, которых нет лучше для зимнего и летнего выпаса скота, луга, усыпанные цветами, как платье новобрачной — украшениями. Все это богато орошается чистыми реками, бегущими по белоснежным каменистым руслам в широкие озера, в которых отражаются луга и горы».

Бельтан: чествование земли. 2007 г., святилище Хаузен (Калининградская область), открытие Балто-Славянского форума. Из материалов Дома Ясеня

«…блистательно и радостно возвращение из долгого зимнего заточения Гури Золотоволосого в день Калан Май! Когда едет он по лесам, лугам и рощам, руки его заставляют расти зеленые ветви. Силен и доблестен юный князь, и от легкого прикосновения его вырастают в тени лесов целебные травы, ростки пшеницы пронзают коричневую распаханную землю словно копья, а гладкие луга покрываются яркой зеленью. Благородные воинства пчел отправляются на грабеж весенних цветов, птицы сбиваются в стаи и взвиваются с песнями в голубое небо, а огромные белобрюхие облака плывут над ними величаво и радостно. Благословен будь, Гури, и да процарствуешь ты три отведенных тебе золотых месяца! Слушай, как петухи в каждом дворе, с каждой навозной кучи трубным голосом восхваляют тебя!

Все гудит, как смелые собирающие мед пчелы, что летят блистательной свитой князя Гури Златокудрого. Рано встают в ту пору люди народа бриттов — воины, священники и пастухи. Рано встают чесать и заплетать золотые свои волосы у ручьев

и прудов украшенные золотыми гривнами дочери Острова Придайн, прекраснейшего острова в мире. Многие Эссилт мечтают о том, чтобы встретить на Калан Май своего прекрасного Друстана в сени сплетенных ветвей берез и орешника, в жилище, построенном не людьми, а Тем, кто принес жизнь в этот светлый мир!

И над всем этим прекрасным, трудолюбивым, возродившимся к жизни миром летит ясный и звонкий зов кукушки, напоминающей о почти забытой погибшей любви, выветренной из памяти ледяными ветрами и тяжелыми дождями зимы.

(Рассказано Добромиром)

Заговор на Земли Именины

Сказ о Детях Бури

или Как Ярило родился

(Добромир. «Книга Дней»)

Велик День

В память о великом Мира рождении, когда вышел он из тьмы лет предначальных, дней несчитаных, почитается Велик День, когда Земля и Вода изо снега и льда полностью выходят, по первой зелени, по подсохшей дороге, по первой ночи без заморозков, после Масленки где-то сорок дней.

В сей день, поминая начало ведомых времен, отдают почести в Навь ушедшим — достойным Предкам, почитают и Старших Богов — миру сверстников, что древнее рода людского, древнее самого Солнца Красного, — Небо-Отца, Мать Сыру Землю и Вещего, что со дней начала стоит на страже меж небом и землею. Велик День обычно расчисляется на неделю. Незадолго до него, а иногда и после него, в первый вторник или четверток, творится большая поминальная трапеза по Предкам — Весенние Деды, творят братчину на жальниках, колют Велесу и Предкам свинью.

Сам Велик День почитается встречею рассвета на высоком месте, с холма или с крыши дома. В этот день Солнце играет — первый раз в году.

Ночью накануне, с заката и до рассвета, сведущими людьми творится почитание Старших Богов на высоком месте — в честь Отца, близ источника или старого раскидистого дерева — в честь Матери, или на перекрестке трех дорог. Старый человек сказывает сказ или песнь о сотворении Мира, коей как бы Мир творится вновь после зимнего его полусмертия, новый и к жизни готовый. Если есть в сем дому капище, что зимою под снегом было, то теперь сим действом происходит его восстановление. Впервые после зимы возжигают на капище священный Огонь на углях, взятых из костра с Осенних Дедов — последнего осеннего праздника, который проходит в самый раз перед большим снегом. Собравшиеся обмениваются писанками — яйцами с изображенной на них картиной мира, кои в ближайшие дни будут принесены в жертву Земле и Предкам.

Могут быть и иные обряды, смотря как почитается Начало Начал, а то и вовсе не связанное обрядом безмолвное созерцание. Главное суть постичь незримое таинство, восходящее к самым корням Природы, пробуждающуюся Силу, что всех людских слов и имен древнее. Это ночь откровений. Многие из идущих тропою Богов стали на нее именно в это время.

Велик День открывает череду весенних праздненств, кои являют пробуждение Богов благодатной Летней Поры. Таковы Ляльник, Юрьев день, Именины Земли. Вечером самого Велика Дня может быть и братчина с песнями, с игрой ряженых, означающей сотворение Мира, игрой буйной, как и подобает чествовать плодородящую Силу, что в Мир возвращается.

С Велика Дня на Руси начинается полоса свадеб. В сии дни зачинаются зимние дети — самые крепкие, ибо рожденные на исходе зимы, к новой зиме они успевают окрепнуть.

Ляльник — Красная горка — Юрьев день

Как на Сороки Великая Мать Землю пробуждает, то выходят-вылетают из Светлого Ирия духи ее благотворные — Вилы, Русалии, Берегини. Сорок дней на Русь летят, после Велика Дня прилетают, траву дыханием согревают, Живу — сок Древа Мира — наземь выливают, чтоб трава зеленилась, нива колосилась, а царица их — сама Леля, Весняночка-Паняночка, Краса — Солнечна Коса. Русалий встречают девицы и жены, затевая в их честь хороводы и пляски в местах, посвященных Матери, у священных деревьев или под горою у воды, на начинающей зеленеть поляне. Пляски деются в платьях с долгими рукавами-крыльями. Что происходит после этих плясок — то девичье таинство, мужам неведомое. Известно лишь о возлиянии медом и молоком священному Древу, чтобы по воле Матери открылась роса медовая.

Праздненства сии происходят где-то через неделю после Велика Дня — смотря по погоде. Неделя называется Красная горка. Иные из мудрых говорят, что Велик День суть четвертый день Весенних Русалий, кои начинаются с Ляльника. Иные же говорят, что неделя сия следует за Великим Днем. Неделя, посвященная Русалиям, проходит в играх — девицы рядятся «русалками». Молодежь ходит в лес встречать Русалий, водит хороводы, оставляет для Лели венки и рубашки, а в лесу, на перекрестках, у воды, где русалки живут, — мед и хлеб. У пробудившегося Леса принимают Силу — ходят в него гойкать особым протяжным кличем, чтобы голос был. По откликам на тот клич девы узнают судьбу, а молодцам и мужам спокойнее жить, судьбы не ведая.

Кто выпускает росу? Сказывают песни о сыне Великой Матери, коему имя Юрий — Ярий. Иные из мудрых зовут его Перуном, ибо на сии дни первый гром в небе гремит. Иные Велесом, и потому на сей день впервые по зиме выгоняют на траву скот из хлева, и пастухи заклинают-заговаривают его от хищного зверя лесного. Зовут и Ярилою, Волчьим Пастырем, почитают его жертвою в поле, где в сей день впервые с особым обрядом сеют зерно, хотя бы сеять и еще рано. Ярило — память о юном Мире, когда Перун и Велес еще не разделились, но во единстве Белобоговом пребывая, несли в Мир Силу.

Юрий-Ярий устроил Мир — рассеял горы и леса, проложил великие реки, смирил хищных зверей и змей, поразил Кощея, что держит воду в плену, — его почитают люди, возделывающие Землю.

Обычно действа, ему посвященные, приходятся на четверток. В сей день на рассвете — пока ворон не замочил крыла — умываются в роднике и умывают детей, проводят обережный круг вокруг дома и двора, поля и огорода. В неких землях сей круг проводит хозяин дома, объезжая вокруг огорода верхом на кочерге. Дом окуривают можжевельником, на полянах у воды разводят большие костры, один великий, а вокруг него дванадесять малых. Пепел от сего костра силен не менее купальского, им посыпают семена перед посевом, а после обряда ставят Крест на лбу.

Вечером на капище, обычно на той же горе, под которою днем водили хороводы, творится обряд. По зажжении огня сказывают сказ о Юрии, идущем на Светлу Русь, о деяниях его. В сказ вплетены вещие слова — заговоры и заклинания, которые, произнесенные некогда Божеством, и ныне хранят Русь, ежегодно обновляясь. При горении огня вкруг разбрасывают горящую бересту — лилу, на коей начертаны огненные и солнечные знаки.

Коли есть у людей скот и сведущие пастухи, ими творится заговор на скот — обход стада с особыми заклинаниями и заговором на воск и шерсть. Пастухи и их подручники рядятся и играют священные игры перед хозяевами скота, состязаются в скоромыслии и не-пристойщине всякой. Вообще творятся действа оберега и очищения водой, огнем, пеплом, землей, железом, звоном и иным.

Через день-другой, обычно в день неделю, встречают Ярилу — на коне, со снопом колосьев в одной руке и мертвой головой в другой. Явившийся Бог подымает народ на буйное игрище. Лучшая жертва ему — любовная игра на только что вспаханном поле. Символ праздника — «Ярун», изображение Ярилы с поднятым для битвы копьем, сноп колосьев и мертвая голова в зеленом венке.

На Юрия-Ярилу творится обрядовый сев, перед началом сева настоящего. Иные из мудрых говорят, что сие творится на Велик День, даже если погода еще не позволяет по-настоящему засеять поле. Творится это таинство как знак пробуждения светлых Сил года, воплощенных во благом боге Белобоге-Белуне, на высокой горе, огражденной огнями очищающих костров, откуда семя-зерно рассыпают с молитвами богам на все четыре ветра. Земледельцы в старину творили сие таинство иначе — осеменяли свои поля, жили с Землей, как со женой. Во времена последующие придумали «будить Землю». Вещий человек, услыша первый гром, созывает народ в поле и, поклонясь на четыре стороны, целует Землю, а по сему принимается ударять ее великим деревянным удом или посохом со знаками Солнца и Земли. Народ ходит хором — водит хоровод. После сего действа Мать-Земля неприкосновенна, как жена в тягости, ее не орут, не копают и стараются не колоть.

Устраивая Мир, Юрий дает всему имена. Потому и верят, что в сии дни и сама Мать Сыра Земля именинница. Ей приносят требу-жертву на поле со подобающими словами. Один из дней недели посвящен Матери, во ее честь знатные жены пляшут перед громадою «спустя рукава», девы катаются по полю. Матери посвящены особые приговоры и день пятница после Юрия.

(Мэрион Бредли. «Туманы Авалона»)

…Мужчины племени, в частности, старик с шишковатыми, вздутыми мускулами кузнеца, раскрасили тело юноши с головы до ног синей вайдой, накрыли его плащом из невыдубленных сырых шкур, умастили кожу оленьим жиром. На голове его закрепили рога, по тихому слову старика юноша помотал головой, убеждаясь, что рога не свалятся на бегу. Моргейна, подняв взгляд, проследила гордый поворот головы, и все существо ее встрепенулось, словно пробуждаясь; икры ее свело судорогой, откликнулись и ожили самые сокровенные тайники тела.

«Это — Увенчанный Рогами, это — Бог и супруг Девы-Охотницы…» В волосы ее вплели гирлянды алых ягод и увенчали ее первыми весенними цветами. С шеи Матери племени благоговейно сняли бесценное ожерелье из золота и кости и надели его на девушку, она ощутила его тяжесть, точно бремя магии. Глаза ее слепило восходящее солнце. В руки ей что-то вложили — барабан из тугой, натянутой на обручи кожи. И, словно со стороны, девушка услышала, как собственная ее рука ударила по нему.

Они стояли на склоне холма с видом на долину, доверху заросшую густым лесом, — долину безлюдную и безмолвную, однако Моргейна чувствовала: лес полон жизни — меж деревьев беззвучно ходят тонконогие олени, в ветвях живут всевозможные зверьки, птицы вьют гнезда, носятся туда-сюда, везде бурно вскипает жизнь в преддверии первого весеннего полнолуния. На мгновение она обернулась через плечо. Над ними, вырезанная на меловом склоне, красовалась огромная чудовищная фигура, не то человек, не то зверь, — в глазах девушки по-прежнему все расплывалось, так что с точностью сказать было трудно: бегущий ли это олень или шагающий человек, чье мужское естество напряглось, пробудилось к жизни под воздействием весенних токов?

Стоящего рядом юношу она не видела, лишь чувствовала, как бьется в нем жизнь. Над холмом царила торжественная тишина. Время перестало существовать, вновь сделалось прозрачным, Моргейна свободно вошла в него, окунулась, шагнула вперед. Барабан снова оказался в руках у старухи, девушка понятия не имела, как именно. Глаза ее слепило солнце, она обняла ладонями голову Бога, благословляя его. Было что-то такое в его лице… ну, конечно же, еще до того, как воздвиглись здешние холмы, она знала это лицо, этого мужчину, ее супруга — знала еще до сотворения мира… Своих собственных ритуальных слов она не слышала, ощущала лишь пульсирующую в них мощь: «Ступай и победи… беги с оленями… стремительный и могучий, как сами токи весны… благословенны ноги, приведшие тебя сюда…» Смысла речи она не сознавала, чувствовала лишь ее силу… руки ее дарили благословение, и сила перетекала из ее тела, сквозь ее тело — точно сама сила солнца изливалась сквозь нее на стоящего перед нею мужчину. «Ныне власть зимы сломлена, жизнь молодой весны да пребудет с тобою и да приведет тебя к победе… жизнь Богини, жизнь мира, кровь нашей Матери Земли, пролитая ради ее детей…»

Она воздела руки, призывая благословение на лес, на землю, чувствуя, как потоки силы изливаются из ее ладоней, точно зримый свет. Тело юноши сияло в солнечных лучах под стать ее собственному; никто из стоящих вокруг не смел произнести ни слова, но вот, резко отведя руки назад, она почувствовала, как сила хлынула и на них, даруя свободу напевному речитативу. Слов она не слышала, но лишь пульсирующую в них мощь:

Моргейна дошла до высшего предела напряжения, точно туго натянутая тетива лука, — стрела силы так и рвалась в полет. Девушка легонько коснулась Увенчанного Рогами, и сила выплеснулась на волю и словно захлестнула всех неодолимым потоком, и все быстрее ветра бросились вниз по холму, мчась во весь дух, точно подхваченные весенним ветром. Моргейна осталась на месте, чувствуя, как убывает в ней сила, она немо распростерлась на земле, чувствуя, как по телу ее разливается промозглый холод. Но что ей до этого: погруженная в транс, она пребывала во власти Зрения.

Она лежала, словно мертвая, но некая часть ее бежала и мчалась вместе с остальными, неслась вниз по склону холма, обгоняла мужчин Племени, преследующих Увенчанного Рогами. Им вдогонку летели лающие вопли, точно след взяла свора гончих, и некая часть ее поняла: то кричат женщины, подбадривая охотников.

Солнце поднялось выше — великое Колесо Жизни катилось по небу, безуспешно пытаясь догнать своего божественного супруга, Темного Сына… Жизнь земли, пульсирующие токи весны разливались и стучались в сердцах бегущих. А затем, как отлив следует за приливом, залитый солнцем склон остался позади, и над ними сомкнулась тьма леса и поглотила их, и те, что еще недавно бежали во всю мочь, теперь двинулись вперед стремительно и бесшумно, подражая осторожной поступи оленей; они и были оленями, и следовали за Увенчанным Рогами, облаченные в плащи, подчиняющие оленей чарам, и ожерелья, обозначающие жизнь как бесконечную цепь, — жить, питаться, производить потомство, умирать, в свою очередь послужить едой и накормить собою детей Матери.

«…Сдержи своих детей, Матерь, твой Король-Олень обречен умереть, чтобы дать жизнь Темному Сыну…»