Язычник

Мы вернулись в Куршавель поздним ненастным вечером. Моя дама была одета в мятые, копченные в дыму костров оленьи шкуры. Грубые краги скрывали ее аристократические руки. На щеке розовела поджившая ссадина. В черной вязаной шапочке по брови она была похожа на монахиню; ее отрешенный лик светился. Прозрачность кожи и огромные темно-лазурные глаза даже в этой нелепой, вызывающе мешковатой одежде выдавали блистательную царицу: высшую касту невозможно спрятать.

Я вывернул карманы: моих жалких наличных не хватило бы даже на пару сосисок в забегаловке. Но все это, вместе взятое, не отменяло нашей миссии. Мы должны были вернуть кольцо Индигерды и ключ от «Небесных врат». Одно без другого было бы бесполезной игрушкой. Кроме того, надо было выручить Леру.

Я оставил Диону за чашкой горячего шоколада в маленьком кафе.

Почти двое суток меня не было в гостинице. Ночной портье, узнав меня, радостно помахал рукой. Вся прислуга на этом курорте общительна и сносно говорит по-русски, но наш портье был не в меру болтлив и, прознав о моем низшем месте в свите, держался со мной запанибрата.

— Что так поздно? О, догадываюсь… Месье познакомился с белокурой шведкой… Говорят, они не отпускают по нескольку суток…

Портье округлил глаза в деланном ужасе, а я, радостно осклабясь, закивал головой, выхватил протянутый мне ключ и походкой подгулявшего матроса отправился в номер. Проходя по коридору, я заглянул к Лере, подергал дверь. Заперто. Неслышно ступая по ворсистым коврам, мимо меня проплыл управляющий.

— Где вы шляетесь? — Абадор смотрел мрачно и подозрительно. — Вы не забыли, что мы улетаем…

— Простите, Абадор, я был в казино и, кажется, проигрался в пух и прах… Вы меня очень обяжете…

Абадор, продолжая испытывать меня своим мефистофельским взглядом, все же достал толстый «крокодилий» бумажник и отстегнул несколько крупных банкнот. У меня хватило ума не спрашивать, куда мы летим. Похоже, взорванный фургон и обгоревшие останки все же навлекли на беспечных русских туристов внимание полиции, и теперь наша делегация срочно сматывала удочки.

За спиной Абадора по крутой лестнице спускался Котобрысов. Он вел за руку Леру и усердно страховал каждый ее шаг. Лера рванулась ко мне, едва не сбив свою громоздкую «бонну», прижалась, заглядывая в мое лицо заплаканными глазами.

— Ты — колючка, — шептала она, поглаживая мою щеку.

— Куда мы завтра летим? — как можно тише спросил я.

— В Египет, к пирамидам! — заговорщицки прошептала Лера.

— Скучала?

— Очень.

— Кто тебя теперь укладывает спать?

— Вот он, — Лера показала пухлым пальчиком на Котобрысова.

— Сегодня я побуду с тобой, спою тебе шаманскую песенку о пропавшем лосенке и умной гагаре.

В соседнем номере, где прежде обитала Диона, было тихо.

— Ну что нового в нашей шпионской игре? — тихо спросил я засыпающую девочку.

— Мама новая… Она — черная кошка и ходит мягко, — сонно прошептала Лера. — Ночью она прокралась на мой балкон и царапала когтями мою дверь. Потом Бармалей запер ее балкон на ключ.

Бармалеем Лера звала Абадора. Я опустил девочку на постель и, отворив балкон, прокрался к окнам смежного номера.

За ночными стеклами ничего нельзя было рассмотреть, но во тьме ощущалось упругое движение, словно по комнате металась пантера.

Я долго рассказывал Лере северную сказку, которую слышал от Айоги, пел колыбельную песню иле, на ходу придумывая перевод:

Едва Лера заснула, я вернулся в свой номер и торопливо вымылся под душем, вылив на голову целый флакон розовой воды. Затем переоделся в свежее белье, прихватил кое-что из своего докторского саквояжа и попытался вновь войти в номер Леры. Кто-то уже запер дверь в ее номер, скорее всего Котобрысов.

Наш отель ничем не отличался от соседних альпийских шале. Облепленные балконами и балкончиками, они были выстроены крайне предусмотрительно, в случае пожара, или какого-нибудь происшествия такой дом можно было легко покинуть снаружи, перебираясь с балкона на балкон. С лестничной площадки хорошо просматривался двор гостиницы: там с регулярностью маятника разгуливал охранник, но, вдохновленный своим новым планом, я невидимкой растворился в ночном мраке. Главное — действовать бесшумно.

От моего балкона с резными перильцами до нужной мне двери было метров пятнадцать, и через минуту-другую я стоял на балконе Дионы и осторожно скребся в стекло. В темноте мелькнуло бледное женское лицо. За время заключения я узнал много способов открывания замков без ключей: гвоздем, проволокой, женской шпилькой, льдом, морковкой, салом. Но мне еще раз пришлось воздать дань экономии и простодушию хозяев «Рюша». Все балконные двери запирались практически одним ключом. Я отпер дверь и вошел в номер. Душился я, кажется, напрасно, запашок здесь стоял довольно едкий.

— Диночка, леди Ди, ай лав ю… — шептал я как можно слаще, полагая, что голливудского набора пошлостей будет достаточно для пустоголового клона. — Я хочу тебя, детка… Иди ко мне…

Изящная дама в пеньюаре Дионы метнулась ко мне, стиснула, как пьяный грузчик, и без церемоний повалила на кровать. Через две-три минуты все было кончено. Психическая структура клона оказалась очень примитивна. Известно, что гипноз не действует на пьяных, дебилов и животных. По интеллекту и рефлексам клон застрял где-то между двумя последними. Я усыпил ее, как курицу, за минуту, всего лишь удерживая ее голову неподвижно. Подобная каталепсия может длиться от нескольких часов до суток.

Брезгливо сдернув с ее руки кольцо, родовую реликвию властителей Севера, я связал ее запястья, окрутил щиколотки полотенцем и заклеил рот пластырем.

С наружной дверью пришлось повозиться. После нескольких попыток взлома замок поддался и я, как гяур, ворующий одалиску, перетащил ее в свой номер и там крепко накрепко прикрутил простынями к кровати.

Потом, тенью мелькнув мимо дремлющего портье, побежал за Дионой. Она все так же одиноко сидела в полупустом баре: у нее не было денег расплатиться за жалкое угощение.

Я молча протянул ей кольцо на ладони.

— Умоляю вас, Денис, хорошенько помойте его, прежде чем одевать.

— Что с ней? — спросила Диона.

— С кем?

— С этой женщиной?

— Не волнуйтесь… ничего плохого с ней пока не произошло.

— Я запрещаю вам убивать ее…

— Слушаюсь и повинуюсь, госпожа. Но что прикажете делать с ней: везти с собой в чемодане?

— Вы не должны никого убивать.

Она мягко коснулась моей щеки, как тогда, в осеннем саду под пение скрипок, и посмотрела в глаза печально и бесстрашно.

— Хорошо, я что-нибудь придумаю, — пробормотал я. — А вам придется посидеть в этом кафешантане.

Вернувшись в «Рюш», я осведомился у портье, до какого часа забронированы наши номера.

— До двух часов дня, — последовал ответ.

— Отлично, я беру напрокат машину, хочу попрощаться с Альпами.

— Час — сто франков, и деньги сразу.

— Я буду не один, — как можно развязнее ухмыльнулся я, подмигивая портье.

Минут через десять я вышел из номера со спящей красоткой на руках. Я успел приодеть ее в свою ярко-полосатую горнолыжную куртку и брюки для скоростного спуска. В Африке они мне вряд ли понадобятся.

Портье с нескрываемой завистью смотрел вслед этим непостижимым русским.

В машине я включил отопление, стянул с клона приметную крутку и оставил досыпать на заднем сиденье. Потом бегом кинулся за Дионой. Я заплатил за нее и повел в «Рюш». Возле отеля я набросил на ее плечи куртку, снял с нее черную шапочку и слегка растрепал волосы.

— Диона, будьте осторожны. Вы очень дороги мне. — Я поцеловал ее хрупкие пальцы. — Я не оставлю вас, и пока я жив…

Она мягко коснулась моих губ, и я умолк, заранее зная, что не найду нужных слов, чтобы выразить свою тревогу, все надежды и всю радость видеть ее и служить ей.

Остаток ночи я вез спящую красавицу по серпантину горной дороги мимо сонного городка, где ранним утром очутились мы с Дионой, в уютную долину, пахнущую овечьим сыром и дымком пастушьего костра.

Моя спутница проснулась и тоскливо мычала заклеенным ртом.

Горы тонули в рассветной дымке. Кудрявые нежно-розовые овцы нестройным блеяньем приветствовали восход солнца. Даррю уже суетился у своего балагана. Настоящая сельская идиллия, трогательная пастораль. Я выволок клона из автомобиля и попытался поставить на ноги, машинально освобождая ее руки и рот.

Лже-Диона вяло отбивалась. Усевшись на мокрую от росы траву, красотка принялась неудержимо зевать. Даррю в недоумении двигал мохнатыми бровями. Кто разберется в душе деревенского дурачка? Но правильно поется в забытой песенке: «надо только верить и ждать» и жгучая мечта растопит ледяные оковы предопределения, и в наш скудный, черствый мир упадет капля райского блаженства.

— Эта девушка не говорит. Она «бе-бе», как твои овечки, бери ее себе. Она будет тебе помогать.

Не сдерживая чувств, Даррю опустился на корточки, с жадностью разглядывая Лже-Диону. Есть особые, судьбоносные моменты, когда люди разных культур понимают друг друга без переводчика.

— Полис? — озабоченно переспросил Даррю.

— Ноу полис… Это подарок. Ее зовут Долли… И она согласна спать в твоей хибаре, пить молоко и есть козий сыр.

— «Дормир»? — неуверенно переспросил пастух.

— Обязательно будет! — погасил я последние сомнения Даррю.

Разыскав в балагане ножницы для стрижки овец, я как можно короче откромсал роскошную гриву Долли и бросил в догорающий костер, в знак ее новой жизни и полного освобождения от черномагического патронажа.

Абадор угощал ею пресыщенную элиту, но мне удалось свершить маленькую революцию и экспроприировать у экспроприаторов их игрушку. С легким сердцем и чистой совестью я отдавал «вавилонскую блудницу» в заскорузлые руки труженика бича и пастбища. Маленькие глазки Даррю окончательно сошлись к переносице. Бедняга, конечно, был ненамного красивее, чем звонарь Квазимодо, и от внезапно свалившегося счастья его совсем развезло. Я достал из машины плетку Антипыча и вложил ее в трясущуюся ладонь Даррю.

— И вот еще, если она будет дурить, огрей ее пару раз… Ну, Даррю, будь мужчиной.

Долли жалась от холода и как, бабочка после зимней спячки, расправляла затекшие крылышки. Даррю торопливо кутал ее в одеяла. С таким заботливым мужем ей будет не скучно коротать альпийские зимы. Она научится не хуже бернской овчарки стеречь овец, а если проявит способности, то даже стричь, доить и прясть шерсть.

Пастух еще не стар, и возможно, через год, другой у них родится бойкий пастушонок. Неудавшаяся Лилит вполне способна принести потомство. Несомненно, продвинутый Абадор постиг некие законы мистической истории: все пророчества обязательно сбываются, хотя иногда довольно неожиданным образом.

Утренний сон сладок. Мне было жаль будить Котобрысова. В необъятной пижаме с рисунком из розовых слоников толстяк был трогательно уютен.

— Гервасий, спасибо за спасение из сатанинских катакомб.

— Вы за этим забрались ко мне в такую рань?

— Не только. Знаете ли вы о заговоре против Дионы?

Гервасий виновато заморгал.

— Отвечайте, готовы ли вы присягнуть истинной царице или предпочитаете развлекаться с гнилыми клонами по подвалам и подземельям.

— Готов, готов, голубчик…

— Так вот, я уничтожил лже-Диону. Ну! Клянитесь не вредить, не доносить и, может быть, будущая царица помилует вас.

— Клянусь, клянусь, клянусь! Да я ничего плохого и не делал. Вы же знаете, это все шельма Абадор…

— Ладно, я и до него доберусь. Гервасий, сейчас я пойду к управляющему и потребую, чтобы Леру отправили обратно в Россию. Она уедет в вашем сопровождении. Добравшись до Шаховского, вы предъявите чек с подписью Дионы, получите некую сумму и отвезете Леру к отцу Паисию. Одной дочкой в его семье будет больше. И вот еще, я доверяю вам все свое имущество, а это, ни больше ни меньше, завещание моего учителя.

Я протянул Гервасию книгу Антипыча и мешок с шаманским реквизитом.

Гревасий обиженно засопел:

— Мечтал кальян пососать в экзотической курильне, Каирский музей древностей посетить, на верблюде покататься… и вот, на тебе!

— Вы раздавите любого верблюда, Гервасий, — неуклюже утешил я старика. — Пусть поживет…

— Ну, прощайте, милейший Паганус. Я желаю вам сберечь вашу душу в битве за Маргариту. Самые прекрасные женщины могут быть добыты только в бою. Нежнейшая Афродита стала супругой вояки Ареса, ИЗ-ЗА Елены Прекрасной погибла Троя. Но до сих пор мир ни разу не спасся красотой, она была лишь яблоком раздора… Помните об этом. А теперь самое главное: обязательно побывайте в Гизах и передайте поклон Большому Сфинксу.

— Прямо вот так и передать.

— Да, на полном серьезе: выйдите из машины и подойдите к нему как можно ближе, лицом к лицу… Обещайте, мой татуированный Фауст…

— Обещаю…

Заспанный Абадор долго не мог разобраться в моей инициативе, но я напирал на вредную для девочки резкую перемену климата. Наконец, он заказал билеты на самолет до Шереметьева для Леры и Котобрысова.

Через два часа я прощался с Лерой в аэропорту.

— До свидания, заяц, — я потрепал Леру по мягко вьющимся волосам. — Я спас твою маму. Не скучай, скоро у тебя будет много братишек и сестренок. Постарайся подружиться с ними, слушайся матушку Таисью и учись помогать ей.

— А мама?

— Она обязательно вернется к тебе.

Наш вылет из Орли задержался на несколько часов, и мы прибыли в Каир на исходе ночи. Всю дорогу я искоса наблюдал за Абадором: плоский белый чемоданчик постоянно находился у него в руках. Я не сомневался, что в нем «царский ключ».

Рассвет — самое прохладное время в Каире. Отчаянно-свежий ветерок скользнул под рубашку, вспузырил брюки. Пока проверяли документы и досматривали багаж, я стоял на летном поле, запрокинув голову к небу.

В Африке и день и ночь наступают внезапно, без сиреневой рассветной дымки и долгих сумерек. По краям горизонта уже тлела яркая заря, а небесный купол все еще сиял и переливался яркими звездами. Эту темно-синюю бархатную необъятность древние египтяне называли телом богини Нут. Опершись на напряженные пальцы рук и ног, она гибким мостиком свесилась над земным миром. Ее тело сияет звездами, чаши ее грудей обращены к земле, из лона исходят лучи. Каждую ночь богиня рождает планеты и миры. Ее божественный брат и супруг Солнечный Геб спиной распростерт на земле и готов к соитию. Эта откровенная фреска для древних египтян говорила больше, чем тысячи космогонических трактатов: взаимная любовь Земли и Неба породила звездные миры, планеты и человека.

Когда-то я мечтал увидеть Египет таким, как он был нарисован на обложке учебника истории: обветренный сфинкс, задумчиво смотрящий в синюю вечность, придавленные собственной тяжестью пирамиды, «…и раскидистых пальм веера…».

Увлекшись алхимией, я мечтал о загадочной стране Кемет, где человек впервые открыл тайны превращения вещества. Само слово «химия» происходит от древнего названия Египта.

Рано или поздно сбываются все, даже самые дурацкие мечты.

Рядом с аэропортом нас ожидали две машины: одна зловеще-черная, зеркально сверкающая, другая серебристо-белая, как морская чайка. Со всевозможными почестями Абадор усадил Диону в первую машину, а мы, как свита из темного и светлого рыцаря, поместились во второй.

Я успел в последний раз с тревогой взглянуть на Диону. На голову она набросила синий шелковый платок, чтобы скрыть отметину на щеке. Глаза спрятала за стеклами солнечных очков. Я буквально позвоночником чуял ее волнение и отвращение ко всей этой невеселой «игре».

Кавалькада миновала исторический центр и современный город, по огромному мосту медленно переехала Нил, и волшебство восточной сказки рассеялось. За стеклами мелькал безрадостный, геометрически правильный пейзаж, словно перевернули яркую страницу.

Солнце поднялось чуть выше, и утро мгновенно накалилось, потеряло цветочную свежесть. Больше получаса мы ехали по переполненной дороге, утонувшей в пустыне, и хотя скорость была небольшая, но от бесшабашной езды местных водителей было полное ощущение участия не то в ралли Париж — Дакар, не то в крутых заездах «Формулы-1». Изредка в прохладный салон, пахнущий дорогой кожей и духами, просачивался сухой жар.

— Вот и Долина Царей, — прищурив глаза, Абадор вглядывался в сизую дымку на горизонте.

Пришло время выполнять обещание, данное Котобрысову:

— Абадор, скажите водителю, чтобы остановился вблизи Большого Сфинкса.

Первое свидание нуждается в определенной интимности. Несколько минут назад мы обогнали шлейф экскурсионных автобусов, а я жаждал побыть в одиночестве рядом с пирамидами, дабы заполучить «поцелуй ледяной вечности».

У подножия серых, выветренных великанов колготились верблюды и гарцевали оседланные кони. Орал осел, и беспокойная толпа торговцев «древностями» нетерпеливо поджидала туристов. Со стороны могло показаться, что между арабами идет жестокая разборка. Однако это был всего лишь обычный разговор людей родственных профессий.

Я в растерянности озирал пирамиды, чувствуя горчайшее разочарование. Призванные возвеличить жизнь, они увековечили смерть. А их страшные и волнующие тайны уже давно разграблены.

Но не все так плохо! Гигантский полуразрушенный Сфинкс со стесанным лицом возлежал, как и подобает царю, на приличном расстоянии от пестрого муравейника.

Я попытался хотя бы на несколько минут избавиться от опеки Абадора и решительно направился к изваянию.

— Хата га птах! — невысокий краснолицый человечек в пропыленном полотняном костюме сделал шаг мне навстречу и, конфузливо щурясь, приподнял мятую панаму.

— Здравствуйте! — растерянно отозвался я.

Этот голубоглазый блондин был до красноты обожжен солнцем. Весь его вид, от треснувшего стеклышка очков до резиновых пляжных тапочек, взывал о помощи.

— Счастлив встретить здесь с-с-оотечественни-ков, — продолжил коротышка, — позвольте представиться, профессор-египтолог Самарин Иван Сергеевич. «Рыбак рыбака видит издалека». Смею предложить вам свои услуги — небольшую экскурсию. Совсем недорого: всего двадцать американских долларов, можно дирхем, франков или гульденов по курсу. Но если вы заплатите еще десять, то я открою вам то, что узнал, долгими ночами слушая вой шакалов, когда бледная, нарождающаяся луна наставляет рожки папаше Хеопсу и по Долине Царей разносятся шаги…

— Хорошо, — замялся я, — но я буду не один.

— Абадор, — уговаривал я управляющего, — представьте — у самого подножия пирамид встретить человека из России, да еще профессора египтологии! Давайте побалуем Диону экскурсией или хотя бы прокатим на верблюде.

— Никаких верблюдов! — завопил подошедший Самарин. — Эти жулики посадят на верблюда за доллар, снимут за три.

В эту минуту из подкативших автобусов высыпались экскурсанты. Разноплеменный гомон и щелканье фотоаппаратов вспугнули тишину.

— Взгляните на это вавилонское смешение! — Самарин указал на туристов. — Интерес к египетским древностям не угаснет никогда. Во всяком случае, до тех пор, пока человечество будет пытливо вглядываться в свое прошлое, в истоки культов, письмен, астрологии, алхимии и мистики. Может показаться, что за последние пятьдесят лет Египет сильно изменился. На самом деле он так и остался одной ногой в мегалитической древности. Эта неизменность и влечет сюда человеческие души… Тайна души народа в его мистериях, символах. Но символ Египта не пирамиды, а безмолвный Сфинкс, хранящий тайну.

— Так что же это за тайна?

— Тайна — в истоке, в происхождении этой удивительной и странной культуры. Где Моисей нашел силы, энергию и смелость, чтобы переплавить свой дикий народ, как переплавляют металл в горниле? В храмах Озириса, в Фивах, которые посвященные называли градом Солнца, Солнечным Ковчегом, он обрел великое знание. Да и Книга Бытия, первая книга еврейской Торы и христианской Библии, не могла вызреть в недрах полудикого пастушеского племени. Это был интеллектуальный импульс сверхмогучей цивилизации, сакральная история человечества. Из тысячелетнего египетского пленения евреи унесли не только золото и драгоценности обманутых ими египтян, но и нечто гораздо более ценное. Они уносили самые глубокие тайны египетского жречества, особые психические и генетические технологии, семя своей будущей религии. От храмов Мемфиса духовная экспансия Востока охватила весь земной шар.

Жрецы ревниво оберегали тайны посвящения, но лучи таинственного солнца подземелий расходились по миру. Ежегодные разливы Нила приносили цветение и жизнь в эти безводные пустыни. Смерть и воскресение божества провидели египтяне в этих ритмичных, оживляющих землю волнах, в мерном дыхании природы. В этих храмах, подземных святилищах, пирамидах и библиотеках развивалось великое учение, скрытое под маской сельскохозяйственных культов и религиозных фетишей. Отсюда оно начало свое шествие по миру.

— И откуда, по-вашему, получил этот импульс Египет? — перебил Самарина Абадор.

— Современная наука пока не дает однозначного ответа на этот вопрос. По преданию, колоссальный сфинкс в Гизах был создан расой с «голубой» кожей.

Тут Самарин подмигнул мне.

— Сфинкс несколько раз был похоронен песками пустыни, но всегда вновь являлся миру. Более десяти тысячелетий назад у его ног плескалось море, а может быть, волны потопа, а позади, как и сейчас, возвышалась ливийская горная цепь. Не стоит подходить ближе, отсюда гораздо лучше видно. Взгляните на него пристальнее. Эти четверо существ — четыре земные стихии: земля, вода, воздух и огонь. Эти четверо «животных» пророка Иезикииля, слитые воедино. В глубокой древности они служили тотемными существами четырех израильских колен. Символ племени Рубена — человек. Символ Эфраима — бык. Символ Иуды — лев. Символ Дана — орел, напомним, что ожидаемый иудеями «мессия», по пророчествам, изойдет из колена Данова.

— Нельзя ли короче, — перебил Самарина управляющий.

— А зачем? — удивился профессор. — В лестнице познания и так много выбитых ступеней, и одна без другой — бесполезны. Продолжим… Эти же фигуры избраны знаками-ключами четырех евангелистов. Непонятно, туманно? Загадка сфинкса, пред которой склонился царь Эдип, на самом деле проста: «Животные сродни человеку, а человек сродни богам». Это учение об эволюции огненных миров, преподанное наглядно. Сфинкс был найден шесть тысячелетий назад занесенным песком. И сколько он пролежал под спудом — неизвестно… Уже в наше время под его левой лапой обнаружен тоннель, ведущий в сторону пирамиды Хефрена, однако человечество еще не готово устремиться по указанному пути познания к тайнам Гермеса Тота, опасаясь древнего предания, ибо «когда заговорит Сфинкс, жизнь на Земле сойдет с обычного круга»!

Мы покинули сфинкса и теперь брели вдоль барельефов, испещренных иероглифами и изображениями египетских божеств. Похоже, эти плиты были вынуты из недр пирамид и выставлены здесь для всеобщего обозрения. Солнце нестерпимо пекло, отражаясь от белых раскаленных камней.

— Чушь какая-то, — пробормотал он с деланной скукой. — А как понимать, по-вашему, всех этих мутантов с кошачьими, собачьими и крокодильими головами? — и Абадор длинным ногтем ткнул в ближний барельеф.

— Анубис? О, это проводник в Царство мертвых, в свободное время бдительно стерегущий его границы. Известны два его изображения. По египетским понятиям, умершего на том свете встречали двое кормчих с головами черных псов, у злого она была повернута назад, а добрый кормчий смотрел в лицо.

На соседнем барельефе распростер крылья русский Сирин, точнее Алконост; женщина-птица имела две маленькие ручки, сложенные на груди.

— А эта пичуга с женским лицом? — поинтересовался я.

— Это душа умершего. Египтяне любили и уважали животных до чрезмерности. Кстати, все смешанные изображения животных и людей можно систематизировать. Если лицо человека, а тело животного — это сущность восходящая, «райская». Если наоборот, то это обитатель низшего мира. Кстати, эмблема сатанистов, так называемый козел Мендоса, он же Бафомет, есть гермафродит с женской грудью, козьими копытами, в чешуе и с рогами. Этот бес-шайтан — еще одно напоминание о пугающих возможностях «нисходящей линии».

Порхающая на лице управляющего улыбочка мрачно опустила крылья, и губы сложились гузкой.

— В вопросах египтологии вы так же убедительны, как кальмар на песке, — процедил он сквозь зубы. — Поторопитесь, Паганус, я буду ждать вас на выходе.

— А мы перейдем к Бастет, — невозмутимо продолжил Самарин и, кажется, вновь подмигнул мне уже заговорщицки, — к обворожительной женщине с головой кошки. Вот она, преподносит чашу забвения душе умершего. О, как многолик этот образ! Ей принадлежит всякий ночной час, и она же присматривает своим зеленым глазом за таинственной темнотой загробного мира. Она — Глаз бога Ра, живительного светила, и именно ей поручено приглядывать за нами, когда Солнце-Ра, окончив дневной путь по небу, исчезает за западным горизонтом. Это время женщины, которая под покровом темноты может делать то, что не принято делать днем, и в чем ей покровительствует, и я бы сказал, попустительствует Бастет. Так вот, известно ли вам, что в Египте и Судане до сих пор практикуется женское обрезание? И это не одиночное изуверство, а освященный исламской моралью обычай. Отрезанный «похотник» бросают на съедение кошке. Это языческая жертва богине сексуальной любви Бастет. Все, что не укладывается в детородное назначение женщины, ее жажда любви, чувственность, цветение и духовный порыв, не вызывает сочувствия в «авраамических» религиях, историческом христианстве и исламе, выросших из книг еврейской Торы.

— Но ведь это варварство…

— Подобное обуздание гнусной похоти, конечно, следствие религиозного фанатизма. Печально, но девушка не прошедшая через эту варварскую операцию, практически не имеет шансов удачно выйти замуж. Ее супружеская верность будет под вечным вопросом. «Подкорректированная» женщина холодна, как ледышка, и «порадовать» ее довольно сложно. Возможно, ИЗ-ЗА нарушения семейной гармонии арабы так пристрастны к наркотикам.

Пожалуй, просветительство Самарина зашло слишком далеко.

— Большое спасибо! — я торопливо расплатился с Самариным.

— До свидания! Приходите еще.

Самарин зажал доллары в потной ладошке, да так и остался стоять. В его измятой одежде не было карманов, и ему некуда было спрятать деньги.

Несколько часов кортеж несся по шоссе. Впереди в расплавленном мареве у самого горизонта встали белые горы, издалека похожие на башни с зубцами и бойницами. Подъехав ближе, я убедился, что это действительно древний город, целиком вырубленный в скале. Шоссе прорезало скалы насквозь. За оградой из раскаленных известковых скал раскинулся настоящий оазис. Среди темной зелени пальм стартовали в небо голубые минареты. Сказочные дворцы и дома были сложены из «сахарных» кубиков, ослепительно белых на полуденном солнце. В пышных садах, среди изумрудных лужаек, плескались фонтаны и зазывно синели бассейны. Но роскошный оазис казался вымершим.

Машины мягко затормозили.

— Милости просим, приехали…

Управляющий галантно распахнул дверцы, помогая Дионе сойти на землю, хотя земли в привычном понимании здесь не было. Створки ворот разъехались в стороны: фонтаны, павлины, ковры, устилающие полированные мраморные плиты и мозаичные площадки: вся роскошь Востока была брошена к нашим ногам. В доме суетилась обслуга, похоже, к нашему приезду не успели управиться.

Денис окружили прислужницы. Их лица были по-восточному закрыты, а животы и бедра низко обнажены; во дворце правила бал приторная экзотика.

Взопревший Абадор ослабил галстук. Пока готовили наши покои, мы медленно прогуливались по саду. Сад был разбит на широкой террасе, вырубленной в известковой скале. Дворец, чаши фонтанов, плиты дорожек — все было сложено из белого в зеленоватых прожилках камня.

— Я видел, как вы трепетно внимали этому профану в треснувших очках, — с легкой обидой заговорил Абадор. — Он прав в одном, Египет — земля древних знаний и его чудовища только притворяются спящими. На самом деле они держат в своих когтях знамения «Конца Света». «Конец Света» — это вовсе не «пшик», как считает пугливое быдло. Это гениальный сценарий! Что с того, что он был написан два с половиной тысячелетия назад? Мы поставим это мировое шоу…

Абадор умолк. Его остекленевший взгляд разглядывал нечто за моим плечом.

Я оглянулся: внизу под террасой был раскинут второй ярус райского сада, это, видимо, была принятая на Востоке женская половина. Мы прогуливались по длинному балкону. С такой же возвышенности царь Давид, должно быть, наблюдал купание Вирсавии.

Сквозь маслянистую листву и крупные белоснежные цветы можно было разглядеть, как смуглые служанки купали в мраморном бассейне Диону. Солнце пронизывало хрустальную воду и играло на разноцветном мозаичном дне, и ее тело светилось розовым перламутром. Две прислужницы возливали на нее потоки благовонной воды с лепестками цветов. Две другие бережно расчесывали дивные, блестящие от воды волосы. Но ее полузакрытые глаза и страдальчески сжатый рот напоминали, что она — пленница, и волей-неволей, должна принимать ласки гаремных дев. Не хватало только евнухов с опахалом. Я попытался загородить ее от Абадора, но он отстранил меня.

— Взгляните, она божественна! Аристократки Древнего Рима не стеснялись купаться в присутствии рабов. Разве эта расцветшая роза не достойная награда…

— Награда за что?

— Оглянитесь вокруг, этот город воздвигнут на месте оазиса и назван именем древней богини Инанны. Он не обозначен ни на одной карте. Все, что вы видели, принадлежит концерну «Центр Жизни». Нигде в мире нет ничего похожего. Я предлагаю вам работу в концерне. Ответ мне нужен сейчас, немедленно.

— Я согласен, — мертвым голосом произнес я.

— Часа два-три отдохните, а потом нам предстоит рабочая поездка. Постарайтесь не раскиснуть в здешнем климате.

Через три часа Абадор ждал меня у фонтана.

— А где же Денис? Она не поедет с нами? — спросил я, усаживаясь рядом с ним в белый автомобиль с открытым верхом. По всему земному шару, включая безводные пустыни, его ожидали роскошные автомобили, и уже по этому признаку можно было сделать вывод о всепроникающем могуществе «зодчих» будущего.

— Денис отдыхает. С сегодняшнего дня я освобождаю вас от обязанностей ее личного врача, чтобы вы могли полностью отдаться своей новой работе.

Абадор теснил меня, не оставляя возможности для маневров. Вполне возможно, что я больше не увижу Диону. Я должен был на что-то решиться и как можно скорее. Мы выехали из города через единственные ворота, пробитые в скале.

Невдалеке от дороги белели какие-то античные развалины, остатки построек времен Птолемеев. Последние лучи высвечивали багровыми полосами храмовую аллею, анфиладу разбитых колонн и полуразрушенный портик, но в любой древности больше чувства и красоты, чем в убогом цементе реставраторов.

— Что это?

— Храм Инанны.

— Я хочу осмотреть развалины.

Управляющий усмехнулся.

— Похвальный интерес, Паганус. Вы на правильном пути. Мистерия Изиды — самое раннее таинство Египта. Ее праздновали в дни весеннего равноденствия. Это время таинственного воскрешения. Древние божества, будь то Таммуз, Озирис или Адонис — разрывают оковы смерти, и природа ликует, охваченная жаром плотской любви. Это Буря Равноденствий, ночь Изиды-Инанны, ночь Клеопатры и царицы Тамары. В эту ночь в самом сердце ливийской пустыни мистическая роза распустится вновь…

Абадор затормозил у развалин и вышел из машины. Серебристый кейс он зажал под мышкой.

— Пойдемте, прогуляемся.

Мы остановились внутри разрушенной колоннады. Я где-то видел эти портики и статуи. В стенной нише был утоплен хорошо сохранившийся барельеф. Стройная обнаженная женщина стояла на спине леопарда. Ее корона была похожа на рога молодой луны. Пятиконечная звезда осеняла ее сверху. Вся атрибутика барельефа напомнила мне последний снимок Наи, верхом на леопарде, а позади нее звездный занавес и рогатая луна. Курчавый бесяра, самозваный режиссер всемирной истории, привозил сюда и мою любимую, чтобы ее красота и юность насытили древних чудовищ.

— Взгляните, — Абадор указал внутрь ниши. — Изида и Иштар — лишь ипостаси Инанны… Египтянка Изида оберегает скрытое знание, она идеальная супруга и мать, а ее шумерское отражение Иштар-Астарта — это роскошное плодородие и чувственная любовь. Ее возлюбленный Таммуз — нежнейшая «молодая ветвь», «священный росток», «вешнее солнышко», сколько гибельной нежности в этих именах! Юноша гибнет от бешеной страсти богини. Так ежегодно умирает природа, сожженная зноем лета. Но самый древний миф наиболее откровенен: Инанна умерщвляет любовника, которым она пресытилась.

Царство мертвых берет Таммуза к себе, и полная раскаяния Инанна отправляется в подземный мир, чтобы отыскать «воду жизни» и воскресить Таммуза. Она проходит через семь дверей, оставляя то пояс, то плащ, то серьги-подвески, и, наконец, совершенно нагая достигает царства Аллату. Это посмертное путешествие души по семи планетарным мирам, где спадают ветхие одежды тела и исчезает даже память о земле. Смерть — единственная истинная мистерия, она вечна и каждая душа повторяет ее по-своему. Но хватит об этом; религиозные мифы бесконечны, достаточно хорошо узнать один или два, чтобы понять главное: все они — лишь пересказ того, что когда-то нашептал Еве Люцифер, «сын света».

Мы обогнули город окружной дорогой. Усиленные посты придорожной охраны возвещали о том, что мы приближаемся к секретному, тщательно охраняемому объекту. Машина затормозила в конце сумрачной миртовой аллеи. Солнце село, и почти сразу стало темно.

«Центр Жизни» походил на сверкающий черный кристалл. Стены и окна высотного шестигранника были закрыты панелями из тонированных зеркал. На островерхих башенках и скосах стен тлели багровые блики.

— Положите обе ладони на эту панель.

Я приложил ладони к детектору на массивных бронзовых дверях.

Абадор набрал многозначный код, чтобы электронный стражник запомнил меня и пропустил внутрь здания.

— Ну что ж, добро пожаловать в «Центр Жизни»…

Мы шли по вылощенному вестибюлю Центра. Пропущенный через кондиционеры воздух бил в лицо упругой прохладной волной, но мне постоянно мерещился липкий запах свежепролитой крови и тоскливый звук, как будто за стеной выла собака.

Коридоры, залы, кабинеты и лаборатории были безлюдны. Сплав науки и магии, высочайших биотехнологий и оккультных практик древности не нуждался в многочисленной челяди — достаточно было горстки «творцов», посвященных во все тайны его электронной начинки.

— Вы спросите, почему мы пустили свои корни здесь, в безводной пустыне, в песках Египта? Отвечу: из всех народов Земли лишь египтяне постигли смысл жизни, суть смерти и тайну воскрешения. Пройдемте в наш музей, вернее, реликварий. Вам многое станет понятно…

В реликварии дремал таинственный сумрак. Все экспонаты были накрыты прозрачными колпаками в виде шестигранных кристаллов. Под ними на черном бархате лежали «реликвии». Одни напоминали пожухлый пергамент, другие были похожи на высохшие мощи, могильные амулеты и куски подгнившего савана.

— Взгляните, это листы «Книги мертвых». Этот свиток клали под голову умершему, как путеводную карту потусторонних странствий. А вот и история этого пергамента.

Так… Любопытно: «…эта глава была найдена в Гермополисе, написанная голубым на алебастровой плитке, у ног бога Тота, во времена царя Менкары, князем Гасттеофом, когда последний путешествовал для проверки храмов. Он отнес камень в храм царей. О, великая тайна! Он перестал видеть, он перестал слышать, когда он прочел эту чистую и святую главу, и он не приближался более ни к одной женщине и не ел более мясо животных и рыб»… Да-с. Впечатляет… А теперь пройдемте в «Святая Святых»…

Абадор провел меня в глубину зала, где было устроено что-то вроде ступеней. Так солея и царские врата отделяют алтарь от остального пространства храма. Здесь хранилось самое ценное: поверх хрустальных колпаков на каждую реликвию был наброшен покров из красного бархата, расшитый знаками каббалы.

Абадор сдернул покров с ближайшего экспоната. На подсвеченном постаменте из красного гранита покоилась большая колба, нет, скорее объемистая стеклянная банка старинного образца. Внутри, в зеленоватом растворе, застыла бородатая голова. Черты лица расплылись, но все еще были узнаваемы. Мертвенная подсветка превращала лицо страдальца в пугающую маску. Выпуклый лоб с запавшими висками, чуть вздернутый нос, усы, поредевшая, но все еще окладистая бородка… Срез на шее был неровный, точно пилили тупым резаком.

— Да-да, это голова последнего русского императора. Больше года этот экспонат находился в Кремле, в сейфе Якова Свердлова, но после его безвременной кончины препарат вывезли из России. Мы поместили его в наш реликварий на вечное хранение. Происхождение этого сувенира почти анекдотично. За несколько лет до этого жертвоприношения в одной из «наших» газет была опубликована карикатура: резник отсекает голову венценосному петуху в короне и мантии. Автором этой забавной картинки был мой гениальный дед. Много лет он оставался главным редактором и режиссером истории.

— Вернее, ее кровавых инсталляций.

— О, да вы еще кусаетесь? Все оказалось не так просто. Отрезав царственную главу, мы все еще не можем сладить с «телом»: с этим упрямым и несовершенным народом-богоносцем. В нем есть что-то, не поддающееся анализу и расчету. Может быть, именно вы, как представитель этого народа, поможете раскрыть «русскую тайну»?

— Боюсь, для этого придется производить вскрытие…

Из сумрачной глубины реликвария шло фиолетовое свечение, словно реликвия, накрытая темным покровом, лучилась в темноте. Абадор зажмурился, протирая внезапно заслезившиеся глаза.

— Здесь находится то, ради чего и был воздвигнут весь этот комплекс, то, ради чего в оазис Инанны вернулась жизнь… это «Грааль»…

Голос управляющего дрожал, он словно был не вполне уверен, стоит ли показывать мне то, что лежит под хрустальной пирамидой.

— Итак, с этой минуты вы приняты на работу в наш концерн, и путей к отступлению у вас нет.

— Знаете, Абадор, после всего увиденного мне не хочется работать у вас. А если я откажусь…

— Невозможно, — устало проговорил Абадор. — Вы ведь больше никому не нужны, вдумайтесь — никому. Вы бездомный шизофреник, которого в любую минуту можно сдать властям, как беглого маньяка. А я предлагаю вам блестящее будущее и фантастический успех. На нас уже работают тысячи ученых по всему миру. Возможно, это моя личная слабость, но я доверяю вам. Доверяю настолько, что готов приоткрыть свои самые тайные планы. Нам предстоит собрать в один кулак все силы древней магии и современной науки, всю мощь миллиардов Денис, и весь ваш талант и страсть ученого…

Он старался справиться со спазмом, внезапно перехватившим ему горло. Губы его тряслись от внутренних судорог, волосы шевелились, словно в его лицо бил встречный ветер.

— …Вы воскресите Того, чья кровь осталась на Туринской плащанице. Это и будет давно ожидаемое «второе пришествие», «истинное воскресение», оно ознаменует собой конец исторического цикла! Тысячи разрозненных примет грядущего Апокалипсиса на наших глазах сливаются в неукротимый яростный поток. Остается добавить немного режиссуры, фейерверков, шоу, телевизионной и радиотрансляции с места событий, девушек, наряженных зайчиками, раздачу призов и бесплатных презервативов. Это хорошо разгружает психику масс. А под шумок мы разыграем Страшный суд во всех подробностях. Судный день для всех строптивых и неуправляемых народов, для бесполезных племен, отставших от цивилизации. Само собой, произойдет сброс биомассы. Выживут немногие… Новый круг истории всегда начинался с этого.

Он пропустил меня к постаменту.

Передо мной в прозрачном саркофаге лежал клочок пожелтевшего холста с темными каплями высохшей крови.

Я смотрел на этот клочок, чувствуя, что леденею, как когда-то в лагерном автозаке. Я потерял память, онемел и отупел. «Дословное исполнение пророчеств, Апокалипсис, Страшный суд, Второе Пришествие…» Массовое помешательство пронумерованного человечества, войны, голод, горы трупов, коллапс цивилизации мелькнули в мозгу, как кадры документального фильма. И над всем этим адская ухмылка Абадора…

Очнулся я в холодной, гулкой, сияющей белым мрамором «мертвецкой». Голос управляющего долетал издалека, словно сквозь ватную стену.

— …Биологический материал для наших опытов неограничен. Мы получаем его прямиком из «горячих точек». К примеру, на место взрыва фугаса, подорванного террористами автобуса, или захваченной школы выезжают мобильные бригады «Скорой помощи». Они не спешат подбирать тяжелораненных и умирающих. Их цель — относительно целые тела, в которых еще достаточно жизненных сил, а еще лучше легкораненные молодые люди. Они незамедлительно поставляются к нам, в особых герметичных контейнерах с усыпляющим газом.

Мы прошли ледяную «прозэкторскую», где в мертвенном сиреневом свете сиреневых ламп поблескивали мраморные доски для разделки, и взлетели на бесшумном лифте в зеркальную башню.

— Это архив.

На длинных полках рядами стояли пронумерованные стеклянные цилиндры: обесцвеченные тела заспиртованных «гомункулусов» корчились в смертных муках. Их невообразимое уродство свидетельствовало об отчаянном сопротивлении природы «черным творцам». Во всяком законе природы проступает божественная воля, и, терзая человеческую плоть, потомки Денницы все еще пытались поставить точку в каком-то давнем споре с Творцом.

— Я вижу, вы спали с лица. Мой долг немного развлечь вас. Пройдемте, этажом ниже расположен наш «Паноптикум».

Высокие холодильные камеры занимали все пространство «Паноптикума». Они были укреплены на подвижных шарнирах, и мановением руки Абадор поворачивал тумбы в горизонтальное положение. Он наугад опрокинул несколько «гробниц» и приоткрыл крышки. На пол потек густой туман. Этот газ был тяжелее воздуха, он стелился по полу, оторачивая подножия гробов-холодильников рваной зеленоватой вуалью. Оказалось, что «пациенты» стоят в холодильниках буквально на голове. Абадор объяснил, что так лучше сохраняется мозг. Под крышками темнели впаянные в лед «фигуры». Маленький человечек с глазами мороженого судака дремал, сложив на груди желтоватые кисти рук с расплющенными костяшками. Он был аккуратно вставлен в негнущееся кимоно каратиста и перетянут в талии чем-то вроде пояса из национального флага России. Лицо, покрытое ледяной коростой, было строгим и задумчиво-скрытным, словно лилипут размышлял над печалью своего сегодняшнего положения. В соседних ящиках хранились действующие президенты крупнейших мировых держав. Белые, негры, арабы и азиаты. Некоторые были наряжены ковбоями, другие утопали в складчатых тогах и бурнусах. Но большинство было одето в одинаковые черные костюмы и белые рубашки с «бабочками» и в «юмористические», как выразился Абадор, белые тапочки-баретки. «Кукловоды» любовно одевали свой кукольный театр. Видимо, эта игра доставляла им еще и эстетическое наслаждение, так радует истинного шахматиста художественно сложившаяся партия.

— Правда, похожи? Похожи на самих себя… Но это не клоны. Мы открыли принципиально новый способ создания дублей. Дубль не рождается, не растет и не стареет. Открою тайну. У наших «головастиков» нет пупков. Они родились из лягушачьей икринки. Мы используем принципиально новую методику, с условным названием «Царевна Лягушка». На донорский «ствол» мы подсаживаем «генетического вампира». Это особая культура клеток, выделенная из организма нужного двойника. Для создания дубля достаточно капли крови, незаметной чешуйки эпителия или обрезка ногтя. В питательной среде эти клетки растут как плесень и всего через полгода мы без особых хлопот имеем в своем распоряжении идеальный дубль. Наши куклы спят в колыбелях из жидкого азота в ожидании своего часа, часа «Х». В этот час все встанет с ног на голову… И к этому часу все должно быть готово.

Мы петляли по катакомбам в поисках новых «черных чудес» и новых неоспоримых доказательств гениальности «зодчих будущего». Все двери, наподобие лифтовых отсеков, Абадор открывал наложением рук.

— А здесь обитают «киборги». Пока только четвероногие. Внешне они ничем не отличаются от обычных животных, резвящихся на природе. Вот этих лисичек-фенеков скоро выпустят в пустыню. В их подкорку вживлены «микрочипы». Забавно смотреть, как они реагируют на импульсы агрессии или голода. Управление производится на любом расстоянии через компьютер «Центра». На очереди эти симпатичные обезьянки. А потом и венец творения. Думаете, с ним будет сложнее? Ненамного, это чисто техническая проблема. Трем процентам населения земного шара уже вживлены паспорта-микрочипы. Скоро это станет поголовным явлением, но до наступления часа «Х» нужно отшлифовать методики управления белковыми организмами. А здесь наши маги колдуют над «стволовыми клетками». Абортивный материал не подходит для этой серии экспериментов. Мы используем помощь суррогатных матерей. Благодаря «вытяжке» из невинных младенцев, сильные мира сего выглядят, как зеленые огурчики. Вы заметили, как помолодели эстрадные старухи? Молодость — вот истинная ценность жизни!

Я вспомнил средневековую историю «кровавой ведьмы» Элжбеты Батори. Эта бешеная нимфоманка принимала ванны из крови заколотых девственниц и вдыхала кровавые эманации из их рассеченных надвое тел. Позднее королевский суд выяснил, что на эту мысль ее натолкнул один заезжий лекарь, видимо, близкий родственник Абадора.

Обрадованный моим молчанием, управляющий болтал без умолку.

— Однако, несмотря на строжайшую секретность, кое-какие слухи о наших успехах уже просочились. Первыми встревожились киноактеры и звезды эстрады. Сейчас они в срочном порядке патентуют свой генетический материал. И не напрасно! Взяв небольшой образец крови или гистологической ткани, мы можем вырастить идеальный дубль Мадонны или Майкла Джексона, а если использовать некродоноров, то и воссоздать биологические копии уже умерших организмов.

— Так зачем вам мои эксперименты?

— Видите ли, не все так просто… Нас постигла неожиданная неудача. Создать полноценный в умственном отношении дубль нам пока не удалось. Четыре хромосомы, отвечающие за умственное развитие и долголетие, все еще не желают нам подчиняться. Нашим «куколкам» чего-то не хватает, они опасны даже для нас, своих создателей. Помните легенду о Големе?

— О котором из них?

— Пражском! Лет триста назад в еврейском квартале Праги тамошний раввин Лев создал себе слугу из глины. Глиняный великан прислуживал ему и даже ходил за водой и делал всю субботнюю работу шабесгоя. Когда требовалось оживить истукана, раввин совал ему в рот бумажку с пентаграммой. Это заклинание заменяло ему душу. Однажды Голем взбунтовался и в гневе пристукнул своего создателя. Так вот, мы не хотим повторения таких ошибок. Возможно, серия ваших экспериментов окажется удачнее.

— Сомневаюсь!

— Отчего же?

— Вашим «големам» не хватает души, которую некогда Творец вдохнул в уста Адама. Душу нельзя имплантировать или вырастить в пробирке. Каждое человеческое существо имеет мать и отца. Душа рождается в огненном вихре, в слиянии космических начал, и чем ярче и полнее это слияние, тем более высокая душа приходит на зов. А ваши «убогие пасынки природы» — космическая безотцовщина.

— Ну что вы так носитесь с этой своей душой? Что она такое. Смешно, право… Рудимент, как аппендикс или клыки. Большинство людей не имеют никого понятия о душе и искренне принимают любое волнение плоти за душевный зов, а свой простой животный страх смерти прикрывают поисками вечной жизни. Что она такое, ваша душа? Облачко, фантом, совокупность рефлексов. В нашем мире торжествует плоть и то, что вы называете душою, неистово радуется ее утехам. Она ищет все новых ощущений в этом теле, все новых удовольствий, и если не может урвать их побольше, то страдает и впадает в уныние. Аскеты? Они как никто ценят удовольствия. Некоторые земные вещи: пища, женская любовь, тепло и солнце особенно сильны и важны в их отсутствие… Наш жирный, тучный, тупой мир — это мир плоти и извольте жить по его законам… Любая жизнь питается соками смерти. И наш концерн пришел на помощь жизни, создав еще одно чудо. Посмотрите сюда.

Я заглянул через герметичное окошко-иллюминатор внутрь огромной биксы из нержавейки. Там непрерывно вращалась багрово-красная, отекающая кровью масса.

— Что это?

— Уникальное сооружение — мечта человечества. В этом аппарате выращивается мясо, целые центнеры питательных белковых волокон, дающих абсолютно кошерное мясо без сложных ритуалов забоя. Представляете, если телок успеет мыкнуть под ножом резника, на кошерное мясо он уже не годится. Теперь слишком чувствительные натуры могут быть спокойны. Эта коровка никогда не жила, потому и убивать ее не пришлось. Ведь это гуманно! — и Абадор обнажил белоснежные зубы в победной улыбке.

Мы вновь вошли в лифт и провалились еще ниже, в бездну преисподней.

— А ну-ка, Паганус, догадайтесь, кто перед вами: человек с животной душой или наоборот. Даже нам, творцам, трудно разобраться. И все потому, что волновая генетика относительно новая наука. Относительно, потому что уже несколько тысячелетий назад ею владели атланты, а после и их наследники, египетские жрецы. Все эти монстры и химеры, кентавры, русалки и тритоны — результат их экспериментов. Операции под микроскопом — это всегда насилие. Волновая генетика дает результат, схожий с трансгенными мутациями, при этом методика ее проста и элегантна.

В наше время все началось с опытов Дзяна Каньджена. Он под гусыню подложил куриное яйцо, а из яйца вылупился цыпленок с ластами на ногах! Эдакий «гадкий утенок». Оказалось, что это же можно делать и в инкубаторе, а источник волнового воздействия может соединяться с ним дистанционно обычным волноводом. Мы установили, что информационно-генетическая матрица человека деформируется не только при межрасовом и внутривидовом скрещивании, но и при близком проживании представителей разных рас. Явление телегонии, иначе «закон первого самца», также имеет волновую природу. Поэтому трудно отличить духовное смешение от физического. Любое смешение крайне вредно и для тела, и для души. Тело начинает мутировать, интеллект и особенно нравственность стремительно вырождаются. Многие великие империи и страны гибли ИЗ-ЗА смешения, ИЗ-ЗА массовой порчи крови. Таковы были Рим и Византия, Франция и Польша. На очереди Америка и Россия, если не одумаются. А вот и памятник нашему чижику-пыжику.

Абадор ткнул пальцем в кнопку. Голографическая проекция цыпленка размером с гондолу воздушного шара зависла в центре зала. Лапы его, как и положено, были украшены неуклюжими ластами…

— А теперь пройдемте в сад химер.

В углу вольера, за стеклянной перегородкой, по-лягушачьи восседало голое человекообразное существо с серой пузырчатой кожей. Оно смотрело сквозь нас выпуклыми желто-прозрачными глазами. Выгнутую спину украшал гребень игуаны. Перепончатые лапы были непомерно велики для короткого горбатого тельца.

— Человек-амфибия во всей красе. Тась-тась-тась…

Существо очнулось, повело мордой и вдруг, резво подпрыгнув, подхватило с пола бурый комок и с размаха метнуло в Абадора.

— Дерьмом бросается, нечисть, — Абадор инстинктивно отряхнул пылинки с белоснежного пиджака. — Хорошо, хоть стекло непробиваемое. А здесь прячется наша Цирцея. Не пугайтесь, это направление опытов было признано бесперспективным. Эта особь останется единственным экземпляром.

На соломенной подстилке корчилось существо, покрытое редкой белесой шерсткой. На копчике топорщился розовый завиток хвоста. При виде нас Цирцея пошевелилась, пытаясь спрятать свой живот с двумя рядами сосков, а то, что обычно называют лицом, стеснительно прикрыла рукой. Ее короткие пальцы оканчивались копытцами вместо ногтей, такое строение конечностей сохранилось у тапира. Абадор постучал в стекло. Цирцея отняла от лица пальцы-копыта. Силясь что-то сообразить, она всматривалась в наши лица. Ярко-голубые глаза сочились слезами, с клыков опадала наполовину пережеванная морковь. Женщина-свинья с трудом поднялась на кряжистых задних ногах, подковыляла к прозрачной стенке вольера. Приблизив к стеклу мутное пятно лица, она смотрела в мои глаза с человечьим выражением боли и мольбы. В теле свиньи тлел живой человеческий разум и плененная черными колдунами душа.

— Человек и свинья оказались очень близки генетически, даже волновая матрица почти не меняется, — Абадор приплясывал на месте от избытка сил.

Его прямо-таки распирало от радостного возбуждения.

— А вот наша удача: почти ручная кошечка. Настоящая Бастет. Очень распущенна и сексуальна. Мы использовали в качестве волновой присадки бенгальскую кошку и, как видите, успешно.

Женщина-кошка, заметив нас, грациозно потянулась, повела телом, плавно прошлась по клетке и повернулась узкой спиной. На ее коже вдоль позвоночника отчетливо проступали темные овальные пятна. Она, как и все «модули», была почти безволоса. Острые хрящеватые ушки высоко поднимались над лысой макушкой. Скуластое лицо умильно жмурилось на яркий свет. Большие изумрудные глаза с узким вертикальным зрачком не мигая следили за нами.

— Синклит творцов порекомендовал нам тиражировать только совершенных особей, вроде этой киски. Никаких «волкодлаков», говорящих ослиц и кентавров нам не нужно. В будущем нам понадобятся привлекательные разновидности модулей для беззаботного развлечения и экзотического отдыха в живописных уголках планеты.

— Ого… — Абадор взглянул на часы, — нам надо поторапливаться, не то мы опоздаем к ужину.