Южная страсть

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Не бывает снов более сексуальных, больше наполненных физическими ощущениями, чем те, что снились Софи в эту ночь. Она просыпалась едва ли не каждые полчаса, пылающая и несчастная, смотрела на часы и молилась о наступлении утра, которое исцелит ее от эротических видений.

Но потом она закрывала глаза, и сны возвращались, и Лон в них был несказанно хорош, несказанно ярок.

Его глаза горели, когда он знакомился с ее телом.

Она чувствовала, как его твердое тело прижимается к ней, но стоило ей потянуться к нему, как он от нее ускользал. А когда она отталкивала его, он опять принимался ее целовать в плечи, в шею; тогда она поворачивалась к нему и отвечала. Ее влекло к его губам. Влекло к его глазам. Влекло к твердому телу и теплой, гладкой коже.

Мерзавец.

Софи резко проснулась. Ее пальцы сжимали край белой простыни, а кожу покрывала испарина.

Она чувствовала себя измученной, выжатой как губка, все ее тело, от губ до коленей, трепетало и пульсировало, каждая клеточка жаждала прикосновения Лона. Жаждала освобождения.

Он уничтожил ее. Уничтожил тем, что не взял ее.

Она перевернулась на живот и зарылась лицом в подушку.

Но суть не в сексе. Это Софи называла это сексом. Это она придала проблеме физический характер в отчаянном усилии защитить свое сердце.

Какая нелепость. Как нелепа она. Она вышла замуж за Клайва, чтобы быть уверенной в том, что Лон не сможет разбить ее сердце.

Лон — это шторм эмоций.

Клайв — это мир и надежность.

Не злая ли это шутка судьбы? Клайв оказался ненадежным, их брак не принес мира, а Лон, как оказалось, непоколебим как скала.

Лон — ее скала, ее опора.

Так было всегда.

Слезы подступили к глазам Софи. Она закусила губу, вцепилась в подушку и зажала ею уши, как будто этот жест мог ей помочь спрятаться навеки.

Она испортила жизнь и себе, и ему. Нет, она не маленький трусливый страус. Она — трусливый ядовитый страус. Она отравила себя, Клайва, Лона. И вот Лон пришел к ней, давая ей второй шанс, а она все-таки не решается?

Софи села на кровати, прижимая подушку к животу. Она любит Лона. Не было в ее жизни дня, когда бы она не любила Лона. Да, его необузданность немного пугала ее, но за прошедшие десять лет он отчасти научился справляться со своими порывами. Он по-прежнему страстный, но теперь он чаще смеется. Он шутит. Он стал куда терпеливее. Он куда меньше спорит.

И она нужна ему.

Ему нужна жизнь вместе с ней, а ей нужно все, чем он готов охотно поделиться: его сердце, его мысли, его тело, его судьба.

Она тоже хочет разделить с ним его жизнь. Им будет хорошо вдвоем. Она может представить себя его женой: вот они гуляют, завтракают, шутят. Эта жизнь будет напоминать те каникулы в Колумбии, но теперь будет еще лучше, потому что они стали старше и умнее. Жизнь внесла коррективы в их фантазии.

Но есть препятствия. Есть кое-что, чего Лон о ней не знает.

Она умеет быть мотовкой. Универмаг «Хэрродс» навсегда останется ее городским раем.

Она бывает импульсивной. Ее реакция на предложение Клайва была чисто рефлекторной; она объяснялась только известием о том, что Лон в очередной раз уехал из страны на три месяца.

Ее стихия — разрушение. Она оформила бы развод с Клайвом, если бы он не умер. В этом браке не было любви.

Вот как обстоят дела. Невеселая, зато правдивая картина. И она должна открыть Лону правду о себе. Он должен видеть, кто она и что. Если он сможет жить с ней, какая она есть, что ж, тогда она будет с ним.

Тогда он станет ее мужем. Будет ее любить. Так, как любит его она.

Софи потянулась за халатом. Нужно поговорить с Лоном не откладывая.

Из соседнего номера доносился звук льющейся воды. Софи поплотнее запахнула халат, подумав, что ей придется вернуться в свою комнату. Но шум воды прекратился, и она замерла.

Вперед, приказала она себе. Постучи.

Она выполнила собственную команду. Лон, обнаженный до пояса и мокрый, открыл дверь. На его бедрах было белое полотенце.

— Доброе утро, — сказал он, вытирая волосы другим полотенцем.

Софи не могла не смотреть на его перекатывающиеся по всему телу мускулы.

— Доброе утро.

Лон перекинул через плечо полотенце, которым вытирал голову. Перед ним были глаза Софи, огромные и грустные.

— Мне нужно с тобой поговорить, — сказала она.

— Присядь. — Он указал на широкий край мраморной ванны.

Софи села на черный мрамор и провела ладонями по бедрам. Открыла рот. Закрыла. Проглотила слюну и попыталась еще раз. Рот открылся. В глазах появились слезы.

— Я — страус, — горько произнесла она. — Когда-то я убежала от тебя, точнее, от себя самой. Не потому, что мне было все равно. А потому, что я принимала все очень близко к сердцу. — Верхняя губа Софи задрожала, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не потерять самообладания. — Я любила тебя все время после нашего первого медленного танца. Но любить тебя — это все равно что любить греческого полубога.

— Всего лишь полубога?

— Ты не такой смертный, как все мы. По крайней мере, ты кажешься другим.

— Суперменом?

— Вроде того. Мне всегда казалось, что мне не место рядом с тобой. Я не могла вообразить, как буду жить с тобой. — Она опустила глаза, на полы халата. — Может быть, я и не пыталась вообразить.

Лон почувствовал прилив невыразимой нежности.

— Какой же частью этих сведений ты думала меня удивить?

Софи сглотнула и засунула руки в карманы халата.

— Я искренне верила, что смогу быть счастливой без тебя. Я искренне считала, что забуду тебя, когда стану женой Клайва. — Ее глаза горели, потому ее взгляд сосредоточился на поясе халата. — Но я не могла тебя забыть. Я не могла не думать о тебе. Я возненавидела себя за то, что не поступила так, как должна была поступить. — (Лон шагнул к ней, и она резко отодвинулась к раковине.) — Нет. Дай мне договорить.

Грудь Лона горела. Она наказывает себя. Ну да, он хотел, чтобы она заплатила за ту боль, которую причинила ему; но этого он хотел когда-то. Это желание давно его оставило, оно перестало быть частью его.

— Незачем тебе проходить через все это. Я знаю, Софи, что ты сожалеешь. Я знаю, ты не всегда бывала счастлива. Но я восхищался твоими усилиями придать вашему браку смысл. Я уважал тебя за то, что ты не сдавалась, не уходила.

— Это не так. — Затравленным взглядом Софи смотрела на него; в зеркале отражалось бледное лицо призрака. — Это ужасно. Я хотела уйти. Настолько хотела, что не могла дальше терпеть. — Слезы уже капали, несмотря на самые отчаянные усилия Софи. — Лон, я подала на развод.

Лон окаменел.

— Что ты сделала?

— Я подала на развод накануне того дня, когда Клайв умер. — Софи дрожала и не могла остановиться. — Об этом никто не знал… Кроме Клайва.

Лон смотрел на нее целую вечность. Время как будто остановилось. Переменилось. Обрело свою жизнь.

— Мы говорили об этом вечером, накануне его смерти, — продолжала Софи. — Он был в Сан-Паулу и позвонил мне из гостиницы. Он был расстроен, но не стал говорить, в чем дело. Мне так надоело, что он не разговаривает со мной, я так устала от его вечных настроений, секретов и… Софи прижала ладонь ко лбу, стараясь говорить спокойнее. — Я высказалась. Я сказала: «Клайв, с меня хватит. Я не могу дальше так жить».

Лон отвернулся и прошелся по ванной комнате, глядя на голую стену.

— Что сказал он?

Софи уже плакала навзрыд.

— Он сказал: «Ладно, дорогая. Как хочешь. Действуй так, как тебе нужно».

Лон сжал кулак и стукнул по стене. И еще раз.

За его спиной всхлипывала Софи. Это ад, ад, немыслимый ад. Теперь концы начинают сходиться с концами. Теперь появился какой-то смысл. И дело становится еще хуже, чем он представлял.

Клайв видел, что ему предстоит, вот оно что. Он не мог рассчитывать на быструю развязку. Ни внезапной тьмы, ни сладкого блаженства.

Софи все еще плакала.

— Пожалуйста, прости меня. Прости. Клайв не может, так прости ты.

Ее отчаянный голос пробился сквозь туман, окутавший мозг Лона. Он услышал, как стучат ее зубы, и обернулся. Она буквально раскалывалась на его глазах, уткнувшись в раковину.

— Мне нечего прощать, — бросил Лон, и его голос гулким эхом отразился от стен, отделанных прохладным и гладким мрамором. — Мы все такие, какие мы есть и какими были всегда.

Софи вскинула голову.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Клайв был гомосексуалистом, — сухо ответил Лон.

Он подошел к Софи и заглянул в ее распухшее лицо. По ее щекам катились слезы.

— Гомосексуалистом?

В животе Лона поднялась буря. Он сгорал изнутри. Он не хотел сделать больно Софи, не хотел оскорбить память Клайва, не хотел портить чудесные воспоминания, которые остались у них обоих от прошлых дней. Но Софи погрузилась в пучину раскаяния и горя, а этого Клайв не мог допустить.

— Он любил тебя, Софи. — Лон умолк, терзаясь сомнениями: как много можно ей сказать?.. — И он нуждался в тебе. Ты была для него… ширмой. Ты давала ему то, что, как он считал, ему полагалось иметь.

Софи затрясла головой. Она не могла поверить, не могла принять это известие.

— Он ничего не говорил… ничего такого не делал… Он никогда не засматривался на мужчин.

Лон сглотнул слюну. Это потому, что он был влюблен в меня.

Но этого Лон не скажет Софи, и не из-за того, что она не поймет, как раз Софи поймет как никто другой. Но Клайв хранил эту тайну всю жизнь. Он никогда не шел на поводу у своих чувств и только на смертном одре признался, что любил Лона. И женился на Софи для того, чтобы Лон мог оставаться частью его жизни.

Лон пообещал в ту ночь, что сохранит доброе имя Клайва ради его семьи и защитит его самого.

Клайв умер трагической смертью. Он заслуживал любви, невзирая на его ошибки.

Сейчас, когда Лон стоял возле Софи, он чувствовал, как прошлое и будущее ракетами мчатся на встречных курсах к столкновению.

— Я очень долгое время был зол на Клайва. Я думал, что, умирая, он оставил тебя ни с чем. — Голос его сделался тише. — Теперь я вижу, что это не так. Он оставил тебя со мной.

Софи подняла голову и посмотрела Лону в глаза. Сердце ее было ранено, мысли разлетелись. Она тонула в водовороте сомнений.

— Он должен был мне сказать, — прошептала Софи. — Он должен был поговорить со мной. Я хотя бы поняла…

— Он не мог. У него была своя гордость. Он — Уилкинс. Однажды он уговорил себя, что ему нужно стать мужем, семейным человеком, поэтому он не мог позволить себе причинить боль тебе, родителям… и… мне.

Что-то в интонации, с которой Лон произнес последнее слово, вызвало у Софи покалывание во всем теле, и у нее перехватило дыхание.

И… мне.

Софи заглянула в глаза Лона. В них не было покоя, не было умиротворения. Нет, огонь сжигал его изнутри, огонь боли и гнева, не имевший ничего общего с их разговором, а всецело относившийся к жизни Клайва и к его смерти.

Клайв любил Лона.

Она тряхнула головой и открыла глаза. Ее Клайв… их Клайв прожил мучительную жизнь. Почему же она раньше этого не видела?

— Ты давно знал, что он гомосексуалист?

Лон помрачнел, его лицо исказила болезненная гримаса.

— Я узнал незадолго до его смерти.

Не произнеся ни слова, Софи вышла из ванной, вернулась в свою комнату и просмотрела имеющуюся у нее одежду. Она надела длинную льняную юбку и хлопчатобумажную блузку, после чего вышла на просторную веранду, выходящую на реку.

Клайв. Ее муж… ее друг… поневоле вел тайную жизнь.

Скользящая стеклянная дверь веранды открылась, закрылась, и Алонсо встал рядом с Софи.

— Не надо тебе сюда выходить. Это опасно.

Она быстро взглянула на него.

— Им нужен ты, а не я.

Лон помолчал, вглядываясь в ее лицо.

— Ты в порядке? Хочешь поговорить?

— Нет. — Это правда. Она не может сейчас говорить. Она приехала в Бразилию, чтобы узнать, в каком мире жил Клайв, но не на такую правду она рассчитывала. — Мне нужно время.

— Хорошо. Но зайди в дом. Я тебе не позволю здесь оставаться.

Остаток дня Софи провела в одиночестве. Она свернулась клубочком на кровати с книгой, которую ей дал техасец по имени Флип. Триллер в мягкой обложке популярного американского автора. Софи пыталась читать, но слезы все время стояли у нее в глазах.

Неудивительно, что все они не были счастливы. Всему виной любовный треугольник, безрадостный любовный треугольник, не похожий ни на какой другой.

Софи моргнула и смахнула очередную выкатившуюся слезу.

Бедный Клайв. Сердце Софи разрывалось при мысли о том, в каком одиночестве ему приходилось нести свой тайный крест.

Она любила его. Она не стала бы его женой, если бы он был ей безразличен, но в ее любви не было ничего романтического. Равно как и его чувства к ней никогда не были романтическими.

Софи вздохнула и закрыла книгу, которую держала в руках.

Какими же глупыми они были! Ничего удивительного, что она и Клайв сделали ложный шаг, решив стать мужем и женой. Клайв — тоже страус!

Софи засмеялась — и тут же всхлипнула. Никто не поверил бы, вздумай она рассказать, как ей плохо, как отчаянно она хочет попросить прощения у Клайва — «Прости меня, я не была тебе хорошим другом», — и у Лона за то, что не использовала свой шанс, который ей тогда представился.

Много лучшего заслуживал Лон.

Софи поверила в улыбки Клайва, в славный приморский дом Уилкинсов, в их «бентли», конечно же, в самого графа, достойного, благородного и доброго человека. А вот в Лона не поверила так, как следовало бы. Не поверила, что Лон принесет ей уверенность и безопасность, в которых она так нуждалась.

Какой дурой она тогда была.

Неожиданно ладонь легла на ее руку. Она потянулась к этой ладони, зная, что это Лон пришел к ней, пришел за ней, зная, что он здесь ради нее. Она стиснула его руку, страшась отпустить его.

Его пальцы сжались.

— Сегодня был тяжелый день, — тихо сказал Лон.

Комок в горле душил Софи. Глаза, в которых вроде бы уже не осталось слез, наполнились новыми слезами.

— Очень.

— Жаль, что его сегодня нет с нами. Будь он здесь, мы сыграли бы хорошую партию в карты и сказали бы ему все, что должны были сказать, пока он был жив. Сказали бы ему все, что ему нужно было услышать.

— Например?

Все еще держа Софи за руку, Лон присел рядом с ней на край кровати.

— Что мы всегда будем его любить, какой бы ни была его ориентация, что мы всегда будем его друзьями.

Софи смотрела вниз, на руки, на переплетенные пальцы.

— Останься на ночь со мной. Никакого секса. Никаких поцелуев. Просто побудь со мной.

— Я буду рад.

Когда Софи заснула, руки Лона обвивали ее. Два или три раза она просыпалась и протягивала руку назад, чтобы убедиться, что Лон с ней, что он никуда не делся. Он был с ней. Тогда она придвигалась к нему ближе и, почувствовав его, опять закрывала глаза.

Это Господь подарил ей Алонсо. Софи не знала, что делала бы без него. Не только на этой неделе. В целой жизни.

Утром Софи проснулась и обнаружила, что во сне уткнулась в грудь Лона лицом, а его рука уютно обнимала ее талию.

Открыв глаза, она встретила устремленный на нее взгляд Лона.

— Привет.

— Ты хорошо спала?

— Да. Только сны какие-то нелепые.

Софи слегка потянулась. Рука Лона легла на нижнюю часть ее живота, и глубинное тепло наполнило ее.

— Что тебе снилось?

— Мы. Все мы. Клайв, ты, я. — Софи повернулась так, чтобы видеть Лона. — Вчерашний день был такой нереальный. Все, что ты мне рассказал… через что мы прошли… Если бы мы были настоящими друзьями, то выдержали бы, ведь правда?

— Нет. — Лон поцеловал Софи в макушку. — Но мы — настоящие друзья. Клайв был нам настоящим другом.

Софи вздохнула.

— Так вот о чем ты думал, когда говорил на прошлой неделе, что Клайв был сложным человеком. — Она прикрыла глаза, снова задумавшись о прошлом. — И Луиза… Наверное, незачем ей говорить. Как ты думаешь?

— Не нужно. — Лон помолчал. — Ей пришлось через многое пройти. Возможно, она не поймет.

— Все-таки надо ей позвонить. Я чувствую себя виноватой из-за того, что оставила ее накануне праздника. — Опять комок в горле. — Жаль, что ей пришлось пережить одинокие дни. Ни семьи, ни внуков, только она, дом, титул.

Лон заправил ей за ухо длинную прядку волос.

— Позвони ей, когда мы будем в Аргентине. Пригласи ее на Новый год. Я могу прислать за ней самолет.

— Мы останемся в Аргентине?

— На какое-то время. — Лон всмотрелся в лицо Софи. — Я подумал, что тебе было бы хорошо позагорать и отдохнуть. У меня есть дом в Мар-дель-Плата, на побережье. Если ты не возражаешь, мы поедем туда. Проведем там медовый месяц. — (Софи села в постели и посмотрела на Лона.) — Или тебе бы хотелось провести медовый месяц где-нибудь еще? — не отступал Лон.

— Ты уже дважды произнес эти слова.

— А ты не пропустила их мимо ушей.

Софи попыталась придумать достойный ответ. Итак, он делает ей предложение?

— Один раз мне не очень удалась роль жены. Почему ты так хочешь на мне жениться?

Лон хрипло кашлянул, тоже сел и крепко поцеловал Софи.

— Я люблю тебя. Так выходи за меня замуж. Сегодня.

— Сегодня? Как? Где?

— Здесь. — Лон подмигнул ей. — У нас есть священник, которому не терпится вернуться домой.

— Здесь есть священник?

Алонсо исполняет клятву бойскаута: всегда быть готовым.

— Когда Флип с ребятами перебрасывали сюда все необходимое, я попросил их прихватить священника. Он ничего не имел против того, чтобы провести здесь пару дней: я пообещал выстроить новое здание приходского управления. Но завтра сочельник, и ему нужно быть в Посадасе, чтобы руководить подготовкой к рождественским службам.

Софи вдруг ощутила себя на «американской горке» [8].

— Мы женимся сегодня?

— Сегодня. К вечеру. — Лон неожиданно улыбнулся, как мальчишка, которому на Рождество подарили ярко-красный велосипед, о котором он мечтал. — Тогда отец Перес вовремя улетит домой.

Глядя на Лона, Софи видела, что перед ней самый уверенный человек, самый несгибаемый оптимист из всех, кого она когда-либо встречала. И это ей начинало нравиться.

— Твой священник случайно не захватил для меня свадебное платье?

— У отца Переса мало опыта, связанного с дамской одеждой. Впрочем, подходящее платье прилетит вместе с церковной обслугой.

Похоже, Лон успел продумать все.

Чуть позже Софи и Лон позавтракали в столовой, после чего Лон удалился для беседы с Флипом и Турком, а Софи попыталась дочитать данную ей Флипом книгу, но внимание ее постоянно рассеивалось. Она поймала себя на том, что невольно крутит головой.

Свадьба.

Она выходит замуж. Сегодня. И будет женой Лона.

Невероятно.

Во второй половине дня она долго лежала в ванне с успокаивающим действием пены с имбирным запахом. Однако ее сердце билось как сумасшедшее. Она то и дело приподнималась и смотрела на себя в зеркало.

Она выходит замуж. За Лона. Остался всего час.

Она снова погрузилась в воду. Через час она выходит замуж!

Вытершись, Софи нанесла на влажную кожу имбирный лосьон и надела изящное белоснежное, отделанное кружевами платье, которое приобрел для нее Алонсо. Она изо всех сил старалась не думать о том, что ее ждет. Не думать о том, что может произойти… через два часа.

Священник оказался стареньким и очень милым. Он был иезуитом, продолжателем дела тех его братьев по ордену, что приехали в Бразилию и Аргентину из Испании и Португалии два столетия назад. Отеческими поцелуями он приветствовал Лона и Софи. Затем все трое сели рядом на скамью. Церемония началась с проповеди на тему брака.

Подробно изложив свои воззрения на брак как особое проявление благодати Господней, священник поинтересовался, не осталось ли у новобрачных вопросов. Лон и Софи отрицательно покачали головами.

Отец Перес улыбнулся.

— Тогда мы приступаем к обряду.

Обряд не занял и пятнадцати минут — меньше, чем трактат о смысле брака. Затем друг Лона Флип, шафер, поднялся со скамьи и занял место рядом с женихом, а домоправительница-аргентинка встала рядом с Софи как подружка невесты. Отец Перес излил на новобрачных слова благословения. От обилия света и от жары у Софи закружилась голова и внезапно возникло чрезвычайно странное, сильнейшее чувство присутствия Клайва. Столь же внезапно это чувство исчезло, а ему на смену пришло ощущение всепоглощающего умиротворения.

В глазах у Софи щипало, но она не шакала. Она только моргнула, и Лон тут же погладил ее по щеке. И она увидела в его глазах глубочайшее счастье… и слезы.

Или он тоже ощутил, что Клайв был с ними?

Наконец отец Перес произнес заключительные слова:

— Ныне объявляю вас мужем и женой.

Сморгнув слезу, Софи подняла голову, и Лон накрыл ее губы в жгучем поцелуе.

Он любит ее.

Неожиданно она взяла его лицо в свои руки и запечатлела на его устах поцелуй.

— Я люблю тебя, — добавила Софи.

— Я знаю. И всегда знал.

Софи захотелось немедленно исчезнуть вместе с Алонсо, но прежде необходимо было оформить документы. Как ни странно, эта часть обряда с Клайвом не запомнилась Софи: она не помнила, как они заполняли и подписывали брачное свидетельство. Сейчас же Флип записал свое имя в качестве свидетеля; после него расписалась домоправительница.

И вот священник показывает ей, где она должна поставить свою подпись. Софи взяла розовую перьевую ручку и стала читать текст свидетельства, составленный на испанском языке.

Супруга: София Элизабет Джонсон.

Супруг: Алонсо Тино Гальван.

Гальван? Как это так? Они уже обсуждали этот вопрос. Лон сказал тогда, что это старая родовая фамилия. И вот она стоит в брачном свидетельстве.

— Нет, — тихо ахнула она.

В ней поднимался гнев. Она уронила ручку и еще сколько-то времени просто смотрела в текст свидетельства, а потом рывком встала из-за стола. Они условились говорить правду. Они условились говорить только правду. И все-таки он не до конца честен с ней. И все-таки он что-то от нее скрывает.

Да прекратится ли это когда-нибудь?

Лон уже бросился к ней.

— Что случилось?

Софи попятилась. Ее пальцы теребили кружевной подол. Ярость овладела ею, у нее кружилась голова.

— Кто ты, черт тебя побери?