Южная страсть

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Лон бросил взгляд на Флипа и священника, и те незаметно исчезли. Лон закрыл за ними дверь.

— Тебе известно, кто я такой, — сказал он, вновь приближаясь к Софи.

Но она больше не станет глотать ложь. Он может действовать спокойно и разумно, но как, скажите на милость, может он полагать, что никакого вопроса нет?

— Я знаю Алонсо Хантсмена, — возразила Софи, чувствуя себя абсолютно беззащитной в этом белом кружевном платье. — Но я никогда не встречала никакого Алонсо Тино Гальвана, чьей женой, согласно этому документу, я являюсь.

— Софи…

— Оставь свой покровительственный тон. Сколько я тебя знаю, ты всегда был Алонсо Хантсменом.

— Хантсмен — девичья фамилия моей матери. Она не может быть моей официальной фамилией.

— Тогда почему ты под ней живешь? И в школе ты числился как Хантсмен.

— Моя мать хотела уберечь меня от неприятностей. Она беспокоилась о том, как ко мне отнесутся люди, если станет известно, что я — сын Тино. Мой отец с ней согласился. Поэтому я рос как Хантсмен.

— А что написано у тебя в свидетельстве о рождении?

— Гальван.

Ну естественно. Софи стиснула пальцы.

— Я спрашивала тебя про Гальвана там, в джунглях, и ты сказал, что это старая родовая фамилия. И не сказал, что это твоя фамилия!

— Этой фамилией я никогда реально не пользовался.

— Однако священник ее знает. И Федерико Альваре знает…

— Я сделал фамилию Гальван одним из своих псевдонимов.

Софи трясло от гнева в буквальном смысле слова. Ей даже не приходило на ум, что еще сказать. Ей знакома фамилия Гальван. Гальваны в Аргентине знамениты не меньше, чем Кеннеди в Соединенных Штатах. Гальваны знатны. Богаты. Могущественны.

— Мы дружили много лет, и ты ни словом не упомянул о Гальванах. Ты никогда не говорил со мной о своей семье. А теперь оказывается, что Тино Гальван — твой отец! Ты не думаешь, что тебе следовало сказать мне об этом обстоятельстве?

— Оно мне не представлялось значительным. Это не более чем фамилия.

Но это не просто фамилия. Это семья. Его семья.

— Ты встречался с кем-нибудь из них?

— Я впервые познакомился с братьями и сестрами года два назад. Жену покойного отца я никогда не видел.

— Она жива?

— Вторая жена — да.

Софи вернулась к столу и уставилась на имя Лона. Алонсо Тино Гальван. Не просто Гальван, а Алонсо Тино Гальван. Его назвали в честь покойного графа Тино Гальвана.

— Какие они, твои братья и сестры?

— Хорошие, умные, работящие люди.

Софи вновь уселась на стул, с которого недавно так резко вскочила.

— Не испорченные богачи, о каких пишут в газетах?

— Нет. У них есть средства, но они отнюдь не испорченные. Они пережили много неприятностей и несчастий. Кстати, одно из несчастий и свело меня с первой из моих единокровных сестер. Я тогда работал здесь, в Латинской Америке. — Лон присел за столик напротив Софи. — Мне стало известно, что кто-то продает младенца из семьи Гальван. Черный рынок — не моя специализация, но имя Гальван привлекло мое внимание, так что я решил присмотреться.

— И что?

— Выставленный на продажу ребенок в самом деле оказался из Гальванов. Правда, уже не младенец, просто маленький мальчик. Дело длилось год (и это был необыкновенно тяжелый год), но в конце концов пропавший сын вернулся к Анабелле и Лусио.

— Анабелла долго его не видела?

— С самого его рождения. — Лицо Алонсо приняло суровое выражение, и он тряхнул головой. — Пять лет ребенок скитался: из приемной семьи — в приют, оттуда — в другую приемную семью. Воспитатели опасались усыновлять его из-за того, что он — Гальван. — Его губы искривились. — Имя, внушающее страх.

— Ты его не боишься.

Лон пожал плечами, взял в руки свидетельство и внимательно прочитал значащиеся в нем имена.

— Моя мать глубоко любила моего отца. Страстно любила. Я знаю, он нас тоже любил. Для меня он организовал попечительский фонд. Позаботился о том, чтобы мать не оказалась на мели после его смерти. Он никоим образом не был безупречным человеком, но для меня он — отец. Я обязан быть верным ему — не ради него, но ради матери.

— Бойд обо всем этом знает?

Наверное, в эту секунду лицо Лона могло показаться высеченным из камня. Ни единый мускул на нем не дрогнул, глаза не моргнули.

— Бойд знает, что никогда не станет мне отцом, но он знает также, что нужен маме. Она была в отчаянии, когда Тино умер. Если бы не Бойд, ее бы уже не было с нами.

— Это как у нас: если бы не ты, меня бы не было на свете, — откликнулась Софи и взяла ручку.

— Но ты меня любишь. — Наконец-то голос Лона опять стал ласковым и нежным. — Глубоко. Страстно.

Софи наклонилась над столиком, взяла лист гербовой бумаги из рук Лона и поцеловала мужа.

— Глубоко, — тихо повторила она. — Страстно. Алонсо Тино Гальван.

И это правда, думала Софи полчаса спустя, расхаживая по комнате с бутылкой охлажденного шампанского. Она любит его глубоко и страстно, однако никогда в жизни ей еще не приходилось так нервничать.

Это не так, как у девушек, продолжала она безмолвный монолог. У тебя были сексуальные отношения. Ты знаешь механизм.

Но, боже, насколько это все не то, стоит подумать про Лона.

Дверь спальни открылась, и на пороге появился Лон. На нем были длинные пижамные брюки, которые почти не прикрывали бедра, и расстегнутый халат, открывавший перед Софи широкую грудь, блестевшую при бледном свете спальни.

— Я еще не одета, — проговорила Софи в забавном смущении. — Наверное, я должна переодеться?

— Нет. — Было нечто необычайное в его взгляде, в его голосе. Он смотрел на Софи так, словно она была последней женщиной, оставшейся на земле. — Ты не открыла шампанское?

— Я ждала тебя.

— Спасибо.

Лон подошел к ней, взял у нее бутылку и легко открыл. Пробка вылетела с громким хлопком. С легкой улыбкой наблюдая за шипучим вином, Лон достал из встроенного бара высокий бокал, наполнил его и протянул Софи.

— Пей.

Софи сделала глоток и вернула бокал Лону. Он с удовольствием выпил, обвил талию Софи рукой, прижал ее к груди, склонил голову и поцеловал — медленно, настолько медленно, что кости ее начали таять, ноги растворились и она вплыла в него.

— Потанцуй со мной, — шепнул он одним уголком рта.

— Музыки нет.

Лон очень нежно поцеловал ее в ямку под ухом.

— Что ты, есть. Закрой глаза, и услышишь. — Он притянул Софи еще ближе, провел ладонями по ее спине, словно вылепливая талию, бедра, ягодицы. — Слушай же.

И шея Софи ощутила, как поцелуй следует за поцелуем.

Она слушала.

Вначале она услышала только яростную барабанную дробь своего сердца, отдающуюся стуком крови в ушах. Но Лон не отпускал ее, щека припала к его груди, и она услышала глубокое и ровное биение его сердца.

Это был ритм сильный и настойчивый. Как сам Лон.

Софи выдохнула и расслабилась. Когда Лон сделал вдох, она вдохнула вместе с ним, желая даже дышать в унисон, поймать его ровный ритм.

Прильнув ухом к сердцу Лона, Софи танцевала с ним медленный танец, похожий на тот, первый, из эпохи Элмсхерста. Софи в спортивном зале. Ей снова четырнадцать лет. Она скромная, неопытная, она мучительно возбуждена. А его тело прикасается к ней… А грудь припадает к груди… А бедро скользит между ее ног… А пальцы нащупали ямочку на спине… И она уже перестает владеть собой.

Нет, она улыбается ему в плечо.

Она собой уже не владеет. Она с радостью вручила всю власть над собой ему.

— Что хочешь делать? — спросил Лон.

— Это тебе решать.

— Я-то знаю, что мне нужно, но мы сделаем так, как ты хочешь.

— А если я не хочу?..

Лон расправил плечи.

— Будем танцевать. Или пить шампанское. Или ничего не делать.

— А если я хочу?.. — сипло прошептала Софи.

— Тогда — да.

— Знаешь, это может обернуться потерянным временем.

— Чем-чем?

— Потерянным временем.

Мышцы его плоского живота напряглись.

— Я пошутил. Не надо было…

— Ты же не знаешь. Ты не занимался сексом со мной.

Лон вскинул голову, посмотрел на Софи сверху. Его голубые глаза горели.

— Ты всегда это называешь сексом?

— Это вообще так называется. — Софи ощутила неловкость.

— С незнакомым человеком — да. Но мы с тобой не чужие. Почему бы не назвать это актом любви? Или любовным актом?

— Это никогда… не было похоже… на любовь. — Софи дотронулась языком до верхней губы. Слишком сухо во рту. — Брак.

— А-а. Теперь понятно, почему ты против брака.

— Я не против брака. Я против лжи. Я против неравенства. Я против того, что мужчина уходит и делает все, что ему вздумается, а женщина должна сидеть дома и выполнять то, что ей велено…

Алонсо заставил ее замолчать, впившись в нее губами. Он целовал ее, пока у нее не закружилась голова. Губы ее задрожали, все тело налилось жаром и электрической энергией. Лишь после долгой паузы Лон поднял голову.

— Со мной у тебя такого не будет, — мягко пообещал он. — Теперь я повторяю: чего ты хочешь?

Их взгляды скрестились. Софи тяжело, отрывисто дышала, пульс все убыстрялся. Она тонула, ее с большой скоростью засасывал омут ярко-голубых глаз.

— Тебя, — наконец шепнула она.

— Ты имеешь в виду определенную сторону?

— Нет. Я хочу… всего.

Лон не позволил ей раздеться. Он хотел прежде целовать ее в этом белом свадебном платье.

Он присел на край кровати и усадил Софи к себе на колено. Его длинные руки доставали до ее щиколоток. Оттуда его пальцы медленно двинулись вверх, вдоль икр, миновали колени и принялись гладить кожу внутренней стороны бедер.

Софи задрожала, когда его ладони сошлись в том месте, где было тепло, небывало тепло, где он был желанным гостем.

— Наваждение, — прошептала она, избавляясь от кружевных трусиков.

Лон негромко засмеялся, уткнувшись в ее плечо, и прочертил губами теплый шелковистый контур ее тела.

— Лон…

— Это не наваждение.

Он погрузил палец в ее тело, туда, где было еще теплее, где было влажно, и исследовал ее.

— Лон.

— Мы еще не подъезжаем.

— Целуй меня, — проговорила она отчаянным шепотом и вцепилась в его пояс. — Дай мне любовь. Сейчас.

— Развяжи мне пояс.

Она ослабила узел на поясе. Он приподнялся, и шелковые брюки соскользнули с его бедер.

Она отдалась его рукам, соприкосновению голых ног. Когда он снова сел, она скользнула на его колено. Ей никогда не доводилось занимать позицию сверху, но ею двигало любопытство, интерес ко всему, что касалось Лона, и она не протестовала, когда он усадил ее на себя.

И Софи издала стон, когда он начал наполнять ее.

Он чувствовал ее отклик, лаская ее бедра, изгиб спины.

— Все хорошо, — приговаривал он. — Просто твоему телу нужно время. Поверь мне.

— Я верю.

— Тогда целуй меня.

Она наклонилась к нему. Его большое тело всегда представлялось ей сильным, крепким, полным энергии. Так оно и есть, он силен и полон энергии, но взять ее не торопится. Спешка не в его характере. Он удивительно осторожен… сдержан… Но он поднимает ее, направляет вверх и вниз. А Софи стремится к плотному, близкому контакту…

— Пожалуйста, давай снимем теперь это платье, — прошептала она ему в рот.

— Безусловно.

Лон приподнял ее, развернул, расстегнул молнию на спине и стянул белые кружева с ее плеч. Платье скользнуло по бедрам и упало на пол.

Лон положил Софи на кровать и без конца целовал ее, наполняя ее собой и выходя из нее, словно время остановилось и на свете не было никого, кроме двоих. И с каждым медленным, глубоким проникновением жар усиливался, пламя покрывало пламя.

Для Софи пламя означало энергию. Оно вспыхивало внутри, билось в ней, разжигало ее, закаляло Лона, делало его, проникающего внутрь, массивнее и тверже. А он все рос, и тело Софи поглощало его, электризуясь, наслаждаясь, удерживая его, стремясь и будучи не в силах задержать удовольствие на столько времени, на сколько ей было необходимо.

Это чудесно. Это сумасшествие. Тело превратилось в реку чувств, нервов, эмоций, мыслей. Голова наполнилась картинами минувшей ночи, звуками водопада, шумом теплого дождя и неумолчной перекличкой птиц.

Софи молилась о том, чтобы Лон остался с ней навсегда. Она изгибалась под ним, обвивала руками его шею. Ей не хватало его. Она хочет его целиком. Она хочет, чтобы он был в ней как можно глубже.

— Еще, — прошептала она.

Ее тело изогнулось, подалось вверх, трепеща. Никогда прежде чувство так не переполняло ее. Но это, подумала она, только вершина айсберга.

— Ты улыбаешься.

Лон поцеловал ее, раздвинул ее губы, пощекотал языком изнутри ее щеку, и она опять задрожала под ним.

— Мне хорошо.

— Ты не ожидала, да?

Софи нравилось, что Лон подтрунивает над ней, несмотря на все происходящее. И вот он отодвинулся, после чего опять медленно вошел в нее.

Софи приближалась к той точке, откуда нет возврата, и на какой-то миг ее охватил страх: так нельзя, нельзя допустить, нельзя… А потом она увидела его, почувствовала его, сообразила, что это же Лон, он движется, его строгое лицо сосредоточено, его ресницы черны и густы, они резко выделяются на фоне выдающихся скул.

Она не видела другого столь прекрасного и чувственного мужчины.

Добравшись до его губ, она поцеловала его, глубоко и страстно, впивая его жар. Она все поднималась и поднималась на кровати. И вот она уже освобождается от собственного тела, а внутри у нее продолжается бешеная скачка, сотрясающая ее до основания. Но не только ее. Тело Алонсо живет в ней своей жизнью, и их обоих встречает такое удовольствие, какого она никогда не знала, не могла представить, что оно существует.

До этой минуты.

А потом Софи, удовлетворенная, сонная и теплая, свернулась калачиком возле Лона.

— Ты знаешь, что делаешь, — прошептала она.

Она все еще не могла восстановить дыхание. В бессильном теле не действовал ни один мускул. Омертвели все нервные окончания.

Лон поднял голову. Взял в руки ее лицо, поцеловал.

— Только с тобой, carida.

А еще позже, уже в полусне, Софи почувствовала, как Лон потянулся к ней, и она совершила самый естественный на свете поступок: устремилась в его объятия. Снова наступил сеанс любви, а потом она, устроившись на его груди, ласкала его теплую кожу.

— Скажи мне, каким образом Клайв связался с Федерико и с этим типом, Вальдесом?

Пальцы Лона ласково перебирали волосы Софи.

— Всему виной деньги. Как ты знаешь, Клайв испытывал финансовые затруднения. Он плохо играл на бирже. Тогда он испугался и залез в банковский счет Луизы.

— Почему Луиза ничего не знала?

— Клайв нашел другой способ управиться с долгами.

— Федерико, — прошептала Софи.

Лон кивнул.

— Клайв понятия не имел, во что впутался.

— А когда он понял?

Лон нервно пожал плечами.

— Наверное, в самом конце.

В самом конце. Жуткие, безнадежные слова. В конце… И нет ни надежды, ни выхода, ни мирного завершения. Только конец. Противоположность началу. Оптимизму нет места.

Софи содрогнулась.

— Кто ему сказал? — все так же шепотом спросила она и тут же почувствовала, как Лон застыл.

— Я.

Перед мысленным взором Софи встали картины той ночи. Страшные, жестокие картины. Она не понимала, как Лон сумел все это выдержать.

— И ты тогда же узнал о его чувствах к тебе?

— Да.

Больше он ничего не сказал, и Софи поняла, что не скажет. В ту ночь в Сан-Паулу он тоже прошел через ад. Не только физический, но и эмоциональный, мысленный, душевный. Мысли о потере Клайва будут преследовать Алонсо всю оставшуюся жизнь. От этого кошмара ему не избавиться, и он не станет его обсуждать.

Софи дотронулась до его щеки.

— Я люблю тебя. Я виновата в том, что поняла это так поздно.

— Лучше поздно, чем никогда, — ответил Лон и теснее прижал к себе Софи.

Наутро Софи проснулась одна. Шторы были задернуты, но кондиционер глухо гудел. Софи подумала, что за окном, должно быть, уже жарко.

Она зевнула и потянулась.

Приняв душ, Софи завернулась в шелковый халат Лона, все еще лежавший около кровати, завязала пояс и направилась в кухню, чтобы отнести себе в комнату чашку чая.

Из столовой доносились голоса. Говорил Флип:

— Вы уверены насчет вертолета? Если мы им воспользуемся, то выдадим себя.

— Это самый быстрый способ вывезти ее отсюда, — коротко ответил Лон.

— Ну да, и при этом самый быстрый способ получить снаряд, — возразил Флип.

Софи, ошеломленная, вжалась в стену. Выходит, они говорят о ней. Они намерены отправить ее прочь, а Лон останется.

— Меня снаряд не дожидается, — возразил Лон. — Это для Вальдеса слишком просто.

Он засмеялся, но от его смеха у Софи по спине поползли мурашки. Настроение у Лона невеселое. Он холоден. Невозмутим. Исполнен решимости.

Заговорил третий участник совещания, австралиец:

— Приятель, мы не можем просто так оставить тебя здесь. Если тебе охота пойти на ужин крокодилам, добро пожаловать в Квинсленд [9].

— У меня нет выбора. — В голосе Лона Софи слышала признание обреченности. — Отцу Пересу нужно скоро вылетать. Я обещал ему, что он успеет к предрождественской мессе. Вы оба полетите на вертолете с Софи…

— Я тебя здесь одного не оставлю, — прервал его Флип. — Ты нанял меня для работы. Я обязан эту работу закончить. Мы разделимся. С Софи полетит Турок.

— Это можно, — согласился Турок. — Я доставлю ее к твоим родным в Буэнос-Айресе. Со мной ей ничто не будет угрожать.

Задвигались стулья: мужчины вставали из-за стола.

— Вертолет вылетает через двадцать минут, — напомнил товарищам Лон. — Я пошел за Софи.

Далеко идти ему не пришлось. Едва выйдя из столовой, он ее обнаружил. Она даже не успела дойти до своей комнаты. Он ухватил ее за предплечье, развернул и прижал к стене.

— Смотри на меня. Ты думаешь, мне легко? — спросил он тихо. — Или ты думаешь, мне нравится все, что происходит?

— Ты можешь уехать. — Софи стиснула кулаки. — Ты не обязан здесь оставаться. Ты не должен этого делать.

— Должен. Это моя работа.

— Это не твоя работа. У тебя есть изумрудные копи, ты работаешь на экспорт…

— Софи, мы долго, очень долго охотились за Вальдесом. И вот он здесь. — В голосе Лона появилась кремниевая твердость. — И ему нужен я. Если я не останусь и не разберусь с этим делом, мне предстоит прятаться и трястись всю жизнь. Я не хочу прятаться. Не хочу волноваться за тех, кого люблю. Вспомни, как Вальдес добрался до меня на этот раз.

Софи сглотнула. Инструментом послужила она.

— Почему Вальдес так хочет добраться до тебя?

Лон смахнул слезинку с ее ресницы.

— Я убил его брата.

Всхлипнув, Софи снова подняла голову.

— Расскажи мне.

Ответом ей был долгий взгляд Лона. Он явно колебался. Потом вздохнул.

— В ту ночь я был в Сан-Паулу. В ту ночь, когда умер Клайв.

Софи закусила нижнюю губу с такой силой, что выступила кровь.

В глубине зала появился Флип и сделал знак Лону. Софи сразу увидела Флипа, но Лон не пошевелился. Как и она.

— Что произошло в ту ночь? — спросила она.

— Тайные агенты из отдела по борьбе с наркотиками объявили войну кокаиновой империи Вальдеса. Им устроили ловушку. Вальдес расправился с ними очень жестоко и очень медленно. Не желая иметь свидетелей, он избавился и от Клайва.

— Откуда тебе это известно?

— Я был одним из тех агентов. — Лон прикрыл глаза, и боль отразилась на его лице. — Благодаря какому-то чуду я не погиб. Но я был свидетелем того кошмара. И я единственный оставшийся в живых человек, который в состоянии призвать Вальдеса к ответу и добиться судебного приговора.

— Так почему он не добрался до тебя раньше?

Напор исчез из голоса Софи. Она устала. Она утомлена и напугана. Лон намерен остаться.

— Я настоящий профессионал.

Лон старался быть веселым, сохранять непринужденные манеры, но Софи не смогла ответить ему улыбкой. Она только стояла и смотрела на него, всматривалась в него.

Сколько же все-таки в нем мужественности. Как ревниво он ее оберегает. И таким он был всегда. И не ей менять его. Ей остается одно: любить его. И молиться о том, чтобы он вернулся к ней целым и невредимым.

Она приподнялась на цыпочки, поцеловала его, положила руки ему на грудь и слегка оттолкнула.

— Удачи тебе.

— Надень какие-нибудь джинсы. Нам нужно спешить.

Софи достала из платяного шкафа джинсы и голубовато-лиловую кофточку. В отношении обуви выбор у нее был небогатый, и она натянула ботинки.

Когда она выходила из спальни, Лон взял ее за руку.

— Все будет хорошо.

Софи печально посмотрела на него.

— Не будет, если ты не вернешься домой, ко мне.