ХМУРЫЙ ЗАКАТ

Еще только сумерничало. Но он-то знал, что закат надвигается.

Словно с разбега, большого и многолетнего, продолжалась служба. Служба, но не служение. Он был моряком дальних походов. Он был искателем бурь. И нельзя сказать, что не находил их. Теперь же не было ни бурь, ни ослепительных гроз в тропиках, ни мучительного и сладостного ожидания возгласа марсового матроса, приметившего неизведанный берег.

Служба. Год за годом… Капитан второго ранга — офицер для особых поручений все при том же ревельском адмирале Спиридове. Командир линейного корабля, кронштадтского флотского экипажа… Перевод в столичный гвардейский экипаж. Будто б почетное, лестное назначение. Но это уж — милость, снисхождение. Он только числится за экипажем. Ведь казармы на Екатерингофском проспекте опустели: моряки-гвардейцы под начальством открывателя Антарктиды Фаддея Беллинсгаузена пешим маршем ушли на юг, на войну с турками. Их уже разместили на боевых черноморских судах, и сам Беллинсгаузен поднял свой контр-адмиральский флаг на корабле «Пармен». А он? Почему же он не с ними? В официальном документе объяснено: «уволен в Ревель для излечения болезни».

О, эта хворь, закравшаяся в его грудь после памятного шторма, эта злодейка выпустила когти. Она не смела согнуть Коцебу, когда он стоял на палубе третьего кругосветного корабля. Она таилась, караулила. Теперь пришел ее черед. Но болезнь не спешила. Медленно и верно она рушила человека, обладавшего когда-то железным здоровьем.

Он, однако, не так-то легко сдавался. Он писал отчет о плавании шлюпа «Предприятие», писал книгу этнографических этюдов о Калифорнии, об островах Южного моря — осуждал колонизаторов, печалился о туземцах.

Морской отчет был издан в двадцать восьмом году, а книга два года спустя. И в тот же год, в феврале 1830-го, капитан первого ранга Отто Евстафьевич Коцебу был уволен из флота «по расстроенному здоровью».

Что ж, человека может загубить болезнь. Но книги… книги останутся. Останутся для мореходов и натуралистов, для географов и историков, для всех, чья мысль стремится перелететь плетень повседневных забот и познать дали Тихого океана, Южного моря.

* * *

Его закат был хмур и долог.

Он ушел из флота сорока двух лет. Человек с девизом «действовать!» обречен был на медленное угасание в дремотной тиши эстонского поместьица. На шестнадцатилетнее угасание…

Он умирал в феврале. Ветер бушевал, выл, стучал ставнями. Отставной моряк лежал на спине, вытянув руки поверх одеяла; глаза его были закрыты. И тогда ему послышался голос Ивана Федоровича. Крузенштерн говорил о Южном Кресте. Умирающий улыбнулся углами губ: созвездие его счастливых лет, пять звезд, три ярких, а две рядышком — бледнее…



Загрузка...