Юморески и другие пустячки

Перпетуум-мобиле

Я изобрел перпетуум-мобиле. Небольшое, я бы сказал, скромное. Зато наше. К тому же работало оно — радость поглядеть. Действующее перпетуум-мобиле — очаровательная штука. Зрелище для богов. И вообще для специалистов.

Вряд ли вы можете представить себе, что это за ощущение — изобрести перпетуум-мобиле. Довожу до вашего сведения, что это довольно странное чувство.

Не знаю, как вы, а меня всю жизнь учили, что изобрести перпетуум-мобиле невозможно. На этот счет имелось множество доказательств. А еще это противоречит разным законам, закону сохранения энергии и вообще. Ничего такого противозаконного я обычно не делаю, но перпетуум-мобиле я изобрел. Хотя все, кого я знаю, твердили, что это ерунда. Правда, всех людей я не знаю. Все как-то некогда было.

Но допустим, что это дело вполне возможное, допустим, перпетуум-мобиле только того и ждало, чтобы его наконец-то кто-нибудь изобрел; все равно мне кажется не очень логичным, что этим «кто-нибудь» оказался не какой-нибудь там ученый физик, член-корреспондент, а именно я; мне ведь по физике всю жизнь ставили одни тройки, и то из сострадания. А один раз у меня даже переэкзаменовка была.

Кроме того, заверяю вас, честное слово даю, что поначалу мне и в голову не приходило изобретать перпетуум-мобиле; просто я нашел на чердаке старый некомплектный конструктор с колесиками, рычажками, передачами, шариками и желобками, от нечего делать стал с ним возиться, что-то там собрал, и вдруг, ни с того ни с сего (но скорее всего — с того) оно заработало.

Пошло. Правда, не так уж само по себе. Сначала мне все-таки пришлось его подтолкнуть. Но только для начала. В большинстве дел человек должен сначала подтолкнуть их, чтобы они пошли.

«О'кей,— сказал я себе (каждый раз, когда у меня что-то получается, я говорю себе «о'кей», хотя вообще-то иностранными словами я пользуюсь редко),— отличная получается игрушка для молодежи с техническими склонностями в эпоху научно-технической революции. Крутится уже пять минут, и любой первоклашка сможет собрать его по чертежу». Но оно крутилось и крутилось себе дальше.

Когда оно пошло на третий час работы, я обеспокоился не на шутку.

Я стал нервно рыться в специальной литературе и выяснил, что скорее всего случилось какое-то удивительное, редкостное, совершенно уникальное случайное взаимодействие сил, масс, ускорения, трения или чего-то там еще. Возникла, прочел я, редкостная констелляция инерции и тому подобного. Хотя не знаю, что бы могло быть подобно инерции.

Только не впадать в панику, утешал я себя, оно обязательно остановится. Перпетуум-мобиле никак не может существовать, на то есть литература, академики. Да и наш классный руководитель когда-то говорил о том же. Правда, не слишком уверенно.

Я немного успокоился, но моя игрушка продолжала работать. Если колесики и рычажки способны иметь какое-то настроение, то она работала весело. От такой простой машинки нельзя требовать, чтобы была ученой и работала с важным видом.

Всю ночь я глаз не сомкнул, хотя читал роман одного известного писателя. Раз шестьдесят я ходил взглянуть на машинку — она работала. Утром, около четырех, я уже не мог выдержать и позвонил своему знакомому, профессору факультета естественных наук. Не оценив важности события, он довольно нелюбезно спросил меня, что стряслось. Я сказал:

— Не знаю, но мне кажется, что я изобрел перпетуум-мобиле.

Он положил трубку. Я понял, что, по-видимому, выразился недостаточно ясно, и позвонил снова. Всю жизнь я считал, что профессора должны приветствовать любое новое изобретение. Вместо этого он мне сказал:

— Прими-ка ты лучше душ. Или седуксен. Или сделай сто приседаний.

Я проглотил две таблетки седуксена, размялся, принял душ и почувствовал себя как заново рожденный. Машинка работала. Я бы сказал, даже как-то равнодушно работала. Она поскрипывала, поэтому я смазал ей оси, и она притихла, стала мурлыкать как котенок. Иногда мне казалось, что она работает то быстрее, то медленнее, но я ошибался. Она работала равномерно, как и принято у машин. В конце концов, порядочному перпетуум-мобиле не полагается взбрыкивать. Я бы этого просто не потерпел. Я позвонил своему физику.

— Представь себе, она все еще работает,— сказал я ему. — Кажется, это то самое.

— Ты что-то отмечал вчера? — поинтересовался он.

— Еще нет,— удивился я.— Ты думаешь, уже пора отмечать? Не рано ли?

Он не ответил. Ученые бывают скупыми на слова. Это производит хорошее впечатление.

На всякий случай я подождал еще три дня. Она работала. И тогда я решил позвонить в «Техническую газету». Люди там оказались приветливее и любезнее. Я им сказал:

— Видите ли, я изобрел перпетуум-мобиле.

— Так это же замечательно! — воскликнул кто-то на другом конце провода.— И как оно, работает?

— Только этим и занимается,— подтвердил я.— Уже третий день. Время от времени его приходится смазывать, а то оно скрипит. Я этот звук с детства не переношу, он мне действует на нервы. А так оно работает как часы. Если они ходят, конечно.

— А вы его уже запатентовали? — спросила «Техническая газета».

— Еще нет,— признался я со стыдом. Гении бывают непрактичными.

— Так сделайте лее это побыстрее! — посоветовал мне голос из «Технической газеты».— Представьте себе, что сегодня до обеда его изобретет кто-нибудь другой и опередит вас! И дело всей вашей жизни пойдет насмарку! Не теряйте ни минуты и бегите в патентное ведомство!

Я хотел было возразить, что не работал над этой штуковиной всю жизнь, что я просто забавлялся с остатками какого-то конструктора, но сразу же понял, что дорога каждая минута. Я поблагодарил «Техническую газету», пообещал подписаться на нее и побежал в патентное ведомство.

— Добрый день,— сказал я.— Я изобрел...

— Планы,— рявкнул на меня чиновник,— чертежи деталей, техническое описание, возможности применения, смета производственных расходов, перечень необходимых материалов, документы об образовании автора, метрика, гражданство, удостоверение личности, четыре фотографии. Вот эту анкету заполните в четырех экземплярах и приложите автобиографию с подписью, заверенной в нотариальной конторе.

— Но я изобрел...

— Что бы вы там ни изобрели,— отмахнулся чиновник,— сначала нужны соответствующие документы. Интересная была бы жизнь, если бы каждый изобретал просто так. Вас бы это устраивало. Но мы-то к чему бы пришли?

Изобрести перпетуум-мобиле — детская игрушка, невинное удовольствие по сравнению с анкетой и документацией.

Во-первых, я никак не мог сделать чертеж, механизм ни за что не хотел останавливаться. Тогда я взял и сфотографировал его со всех сторон. Фотоаппарат уже был изобретен ранее. Я представил себе документацию к фотоаппарату и слегка вспотел.

Чиновник был недоволен, но я его все же убедил. Он сунул мой аргумент в бумажник, написал, что я изобрел перпетуум, и поставил печать. Я попросил его написать «мобиле», так он и сделал, хотя и считал это интеллигентским вывертом. Потом сказал:

— Второй этаж, комната 206.

Я поднялся на второй этаж, где меня приветствовал улыбчивый, округлый господин. Он явно был рад, что ему доставили еще одно изобретение. Думаю, он рапортовал об этом наверх и отчитывался за выполнение плана в процентах. Или просто любил свою профессию — случается и такое. Он сказал благодушно:

— Ну, чем порадуете, дружище?

— Я изобрел перпетуум-мобиле.

— Гм,— задумался симпатичный чиновник,— как раз сегодня перпетуум-мобиле нам не требуется. А нет ли у вас случайно снегоуборочной машины? Или чего-нибудь против выхлопных газов? Или что-нибудь такое, чтобы люди после спектакля не стояли по часу перед раздевалкой? Или чего-нибудь против применения противозачаточных средств? Это как раз то, что нам нужно.

К сожалению, у меня ничего такого не было. Я изобрел только перпетуум-мобиле. В противозачаточных средствах я не разбираюсь. Но если надо, могу над этим подумать.

— Третий этаж, 305-я комната,— сказал эксперт разочарованно, и мне показалось, что он вроде бы лично обиделся на меня или даже оскорбился. Когда я уходил, он уже был не округлый, а, наоборот, квадратный.

— В чем дело? — спросила триста пятая комната с подозрением.

— Я изобрел перпетуум-мобиле.

— Опять? — удивилась триста пятая.

Я объяснил, что изобрел перпетуум-мобиле первый раз в жизни, и то случайно.

— Это вы. Но перед вами его изобрели уже,— триста пятая стала перелистывать какой-то список,— две тысячи триста шестьдесят два человека. Только в нашем районе.

— И где же оно,— спросил я,— раз его изобрели?

— А ваше где? — спросила триста пятая с таким видом, словно я утомил ее или по крайней мере надоел хуже горькой редьки.

— Дома,— сказал я.— У меня в кабинете. Между научным словарем и настольной лампой. Может, зайдете посмотреть на него? Уже вторую неделю работает.

— Нет,— решительно ответила триста пятая,— не хочу. Только этого мне не хватало. Как вам вообще могла прийти в голову такая абсурдная мысль? Я вам дам один адресок, вот туда и наведайтесь.

И триста пятая что-то написала на бумажке. Вид у нее при этом был такой важный, как будто она была тысяча триста пятой, никак не меньше.

Я наведался по указанному адресу, и там мне сказали принести с собой зубную щетку и пижаму. Я немножко удивился, но послушался. Проходя по кабинету, я взглянул на перпетуум-мобиле. Оно работало как часы.

Я вернулся по вышеупомянутому адресу, и там меня продержали шесть недель. Там я получал какие-то белые пилюльки, инъекции и электрические шоки. Потом меня послали домой взглянуть, работает ли еще мое перпетуум-мобиле.

Оно работало. Тогда они оставили меня у себя еще на два месяца. Через два месяца перпетуум-мобиле все еще работало, хотя опять начало поскрипывать.

На третий раз я их обманул: заявил, что оно уже не работает и что я в жизни не слыхал о каком-то перпетуум-мобиле. Тем более что я и в латыни ни бум-бум.

Но факт остается фактом: механизм работал как заведенный. Я придумал автоматическую смазку, хотя над этим пришлось попотеть. В общем, я понял, что жизнь у изобретателей несладкая.

Я все хотел устроить, чтобы кто-нибудь пришел посмотреть на мое изобретение. Какой-нибудь ответственный деятель или хотя бы настоящий специалист.

Я соблазнил ассистентку из Физического института Академии наук, но ее почему-то интересовало совсем другое, а не мобильные перпетуумы. Я написал министру энергетики, но его секретарь мне ответил: в данный момент самой острой злобой дня являются последствия снежных заносов и, насколько лично ему известно (а это уж будьте уверены), перпетуумные мобили не включены в план министерства даже на следующий квартал.

Я составил подробное сообщение о своем изобретении и послал его по газетам, но мне его завернули с однотипным примечанием: тема малооригинальная, классики мировой литературы писали об этом намного остроумнее.

Механизм функционировал уже полгода и все так же безупречно. Путем отдельных усовершенствований мне даже удалось снизить расход масла на две трети первоначального количества. При одном взгляде на мое изобретение становилось ясно, что во всем мире улетают на ветер миллиарды. Я своими глазами видел, как они улетают в окно, размахивая крыльями, усеянными нулями.

Я сделал несколько отчаянных попыток привлечь внимание мира к своему открытию.

Я стал кричать «Пожар!», а когда прибыли пожарники, продемонстрировал им свое устройство: после небольших изменений он бы мог приводить в действие пожарный насос. Они на него даже не глянули, а мне влепили штраф и возмещение расходов. Вы не поверите, что пожарники — такое дорогое удовольствие. Особенно если пожара вообще не было.

Я заявил, что меня обокрали, и попытался продемонстрировать следователю перпетуум-мобиле, но он устроил мне перекрестный допрос и посадил на три дня за сознательный обман органов. А ведь с помощью перпетуум-мобиле — после определенных изменений конструкции — можно было бы отапливать тюрьму.

Я послал устройство на выставку современного искусства. Через месяц мне его вернули вместе с почетным дипломом второй степени. Никто не обратил внимание, что это — перпетуум-мобиле, революция в истории физики, энергетики и вообще всего человечества. Первую же премию получил заместитель председателя Союза художников.

Потеряв голову, я стал писать во все инстанции: правительству, парламенту, университетам, профсоюзам, своим соученикам, пробившимся наверх, получившим известность или сделавшим карьеру благодаря своим способностям; я писал обладателям орденов и почетных званий, юбилярам, многодетным матерям и олимпийским чемпионам по тройному прыжку.

Ответы частично не дошли, частично советовали мне обратиться к кому-то, к кому я давно уже обращался (а он советовал мне обратиться к тому, кто мне это советовал сейчас), частично поощряли меня к дальнейшим систематическим исследованиям и высказывали надежду, что когда-нибудь я действительно что-нибудь изобрету, например, высокоэффективный дезодорант для общественных туалетов, частично протестовали против провокаций с моей стороны и против дискредитации почтенных лиц и учреждений.

Между тем перпетуум-мобиле било все рекорды. Я уже и смазывать его перестал, пускай себе скрипит, да пусть хоть остановится. Что мне до него? Но оно не остановилось, оно было изобретено окончательно и бесповоротно.

Я пришел в отчаяние. Я обивал пороги, добивался аудиенций, отсиживал бесконечные часы в приемных, пытался незаметно проскользнуть, прорваться, просочиться — меня выводили, выбрасывали, выпроваживали под конвоем.

В ушах у меня звучало соблазнительное поскрипывание эпохального изобретения, отвергнутого миром, перед глазами мелькали лица людей, которые не хотели меня выслушать, не желали проверить мою машину, пятились к ближайшим дверям после первых же моих слов, жали на кнопки электрических звонков, призывая атлетических подчиненных и служителей. Это было ужасно, как многосерийный кошмарный сон.

Перелистывая газеты и журналы во всех этих приемных и прихожих, я убеждался, что моего перпетуум-мобиле ждет не дождется, можно сказать, весь мир: заводы, которым не хватает энергии, мастерские, которым недостает рабочей силы, прокатные станы и кружевные промыслы, косметические лаборатории и рудники, морские и сухопутные пути, полиграфия и производство жвачки — словом, подавляющее большинство человечества. Не могу понять, почему же я все время натыкался только на представителей остающегося ничтожного меньшинства.

Кончилось дело тем, что два представителя меньшинства, этого ничтожного меньшинства, мускулистые, неразговорчивые, в белых халатах, посетили меня в моей квартире, где уже не просто весело, но победно, даже триумфально и безостановочно действовало мое перпетуум-мобиле; однако они даже игнорировать его не стали, надели на меня смирительную рубашку и увезли.

Когда через год я вернулся, перпетуум-мобиле все еще действовало. Перпетуум-мобиле, собственно, именно этим и отличаются.

Что вам еще сказать? Разве только одно. То, что я до сих пор никому не открывал. Никому на целом свете.

Но вам скажу: я изобрел не только перпетуум-мобиле. Я придумал еще многое другое, и, если я не ошибаюсь, это куда более важно.

Например, я додумался до следующих совершенно необходимых вещей: необходимо, чтобы люди уселись рядком вокруг стола, прислушались к трезвому голосу разума и перестали уничтожать друг друга; чтобы вороватые руки и мысли ампутировались во всемирном масштабе; чтобы вместо авианосцев строились библиотеки; чтобы каждый зарабатывал ровно столько, сколько заслуживает; чтобы никто не голодал; чтобы каждый говорил правду и только правду; и тому подобное.

С этими своими открытиями и предложениями я не ходил в патентное ведомство, я не уверен, есть ли у них там соответствующая секция. И у меня есть подозрения, что все это — а не только перпетуум-мобиле — задолго до меня было открыто огромным множеством других людей.

Не знаю, чем это для них кончилось. Что касается меня, для меня это кончилось тем же, чем и в случае с перпетуум-мобиле. Почему так, сам не знаю.

А вообще, я перестал его смазывать, оно проржавело насквозь и в один не очень прекрасный день с меланхолическим скрипом остановилось. Но все остальные открытия и придумки находятся в отличном состоянии, действуют безукоризненно и могут быть пущены в ход в любое время. Заинтересованным лицам я готов предложить их (вместе с соответствующей документацией и биографией) в любое время дня и ночи, не претендуя ни на какие авторские права.

Хочу подчеркнуть, что вышеупомянутую смирительную рубашку я давно уже не ношу.