Юные герои Великой Отечественной

Володя Щербацевич

В начале войны немецкий блицкриг — план молниеносного захвата России до Урала — успешно осуществлялся. В Минск, в котором Володя родился и жил, германские войска вошли через пять дней после начала необъявленной войны.

В первые же недели в окружение и плен попали сотни тысяч бойцов Красной армии. Даже раненых, перевязанных грязными, окровавленными бинтами, вели колоннами в лагеря для военнопленных. Многие шли через Минск. Володя стоял у развалин соседского дома и видел, как один из хромавших, голодных пленных вдруг осел прямо на мостовой. Товарищи пытались его поднять, но конвоиры, выкрикивая: «Быстро, шнель!» — их оттолкнули. Колонна уходила, а красноармеец так и не мог встать. И тогда последний охранник выстрелил в сидевшего. Пленный застонал и упал на спину.

У Володи всё сжалось внутри, будто фашист стрелял в него… Он бросился к красноармейцу, над которым уже склонилось несколько человек. Среди них оказались Володин дядя Пётр Фёдорович и работавший с ним на заводе Семён Лукич.

— Жив… Жив! — сказал Пётр Фёдорович и, увидев Володю, добавил: — Надо спасать! Что делать будем?

— К нам его понесём! — не раздумывая ответил Володя. Его мама работала в городской больнице, она сумеет помочь.

На другой день к Щербацевичам зашёл знакомый хирург с кожаным саквояжем. Володя с мамой заранее нарезали бинтов из наволочек и простыней.

Хирург внимательно осмотрел раненого, который так и не приходил в сознание:

— Что же, Ольга Фёдоровна, у меня с собой необходимые инструменты и хлороформ для анестезии. Придётся оперировать в домашних условиях. Медлить нельзя… иначе — умрёт. Готовьте его к операции.

— Хорошо, Дмитрий Юрьевич. Сейчас отмоем руки, вскипятим воды. Есть у меня и спирт для дезинфекции. И через четверть часа вы сможете начать.

Так спасли первого солдата.

Позже в квартире появился ещё вышедший из окружения майор Николай Ильич. Он вместе с Володей стал выхаживать прооперированного рядового, у которого ещё долго был жар — началось воспаление. Володя то и дело менял раненому на лбу влажные повязки, давал побольше пить. А Николай Ильич часто поглядывал в окно, опасаясь облав и обысков.

Квартира скоро превратилась в подпольный центр.

Николай Ильич починил старый радиоприёмник, лежавший на чердаке. Дядя Семён приходил по вечерам и записывал сводки Совинформбюро, чтобы позже печатать на пишущей машинке листовки с правдивой информацией с фронта и расклеивать их по городу. Володя часто носил в старом школьном портфеле эти листовки, медикаменты и штатскую одежду для других раненых красноармейцев, прятавшихся у знакомых. Приходилось, избегая патрулей, идти порой через весь город. Первое время было страшно. Кровь стучала в висках, пробирала дрожь. Но скоро он привык к постоянной опасности. Даже специально выбирал самые оживлённые улицы, чтобы не привлекать к себе особого внимания.

Через несколько недель собрались на квартире братья Ольги Фёдоровны — Петр и Сергей; дядя Семён и его друг — шофёр Иван Сидорович.

— От подруг из лазарета для русских военнопленных, — рассказала Ольга Фёдоровна, — я узнала, что там пока содержат группу раненых командиров Красной армии, но скоро их переведут в концентрационный лагерь…

— Тогда надо, как можно скорее, организовать им побег, — понял её мысль Пётр Фёдорович.

— Побег-то организуем, — уверенно, по-военному сказал майор. — Но в городе часты облавы и обыски. Полвзвода не так легко спрятать.

— Верно! Надо им сразу же из Минска исчезнуть, — согласился Семён Лукич. — Мы с Иваном Сидоровичем раздобудем для грузовика пропуск на выезд из города. И офицеров повезём в недавно сформированный партизанский отряд верстах в пятидесяти отсюда.

Уже через пару дней Володя и Семён Лукич осторожно, порознь отправились к медсёстрам лазарета со свёртками гражданской одежды. В одежду запрятали ещё и фотоаппарат, чтобы снять портреты на поддельные документы и потом их напечатать прямо в госпитале, в фотолаборатории, где был старенький фотоувеличитель и химикаты. Нести аппарат было особо опасно. Ведь с первых же дней оккупации под страхом смерти приказали сдать все охотничьи ружья, радиоприёмники и фотоаппараты. Но только так можно было сразу снабдить красноармейцев поддельными паспортами.

В назначенный час у старого, нерабочего, выхода из подвала больницы Володя встретил уже переодевшихся и с новыми паспортами красноармейцев. Они спешно последовали за ним по проходным дворам среди разбомблённых домов к соседней улице.

— Наконец-то! Скорее все в кузов! — встретил их у грузовика Иван Сидорович. — Едем!

Он вскочил в кабину, завёл машину и, проехав пару кварталов, остановился перед подъездом дома, где жил Володин дядя. Но оттуда вышел… немецкий офицер, открыл пассажирскую дверцу и уселся рядом с водителем.

— Тебя и не узнать в фашистском мундире! — улыбнулся Иван Сидорович. — Он знал, что Пётр Фёдорович, хорошо говоривший по-немецки, переоденется во вражескую форму.

— Повезло бы теперь, чтобы меня на выезде из города не узнали! Дай-ка я сам сяду за руль! Ну, с богом! Поехали!

Машина благополучно миновала пустынные центральные улицы, выбралась на окраины и притормозила на пропускном пункте.

— Стоп! Аусвайсконтрол!

Пётр Фёдорович протянул в открытое окно бумагу, где говорилось, что везут работников на заготовки леса.

Офицер с фонариком в сопровождении солдата обошли машину, посветили на номер, сверившись с пропуском, и потом заглянули под брезент в кузов. А там на лавках сидели с двуручными пилами и топорами сонные «лесорубы». Немец пошарил ярким лучом под лавками, а потом посветил прямо в лицо Володи, сидевшему ближе к борту, и потребовал: «Документ!»

«Только бы не стал проверять у всех! Только бы не стал…» — думал Володя, спокойно, без спешки вынимая удостоверение личности.

Немец перевёл пару раз фонарик с Володи на его фотографию, посмотрел на дату рождения и вернул паспорт.

— Проезжайте! — скомандовал он и махнул рукой другому автоматчику, который стоял поперек дороги: — Пропустить!

Через час езды по просёлочным дорогам автомобиль остановился неподалёку от одинокого хутора. Залаяли собаки, и скоро появился, прихрамывая, хозяин — старик с тростью в правой руке. Он пристально посмотрел на «немца» и сказал:

— Здравствуй, Пётр Фёдорович! Я тебя сразу и не признал в ихней форме. Ох, не люблю я их мундиры ещё с Первой мировой, как вот ранили меня в ногу… Как добрались?

— Приветствую, Григорий Яковлевич! Да вот — целы все! Принимай гостей!

— Ну, идёмте в дом! Надо подкрепиться, а потом я поведу командиров в лес. А вы возвращайтесь в Минск. Нечего здесь внимание привлекать грузовиком. Мы и без вас до партизан дойдём.

Последним с хутора к машине, попрощавшись с командирами, побежал Володя. Он ещё раз обернулся, помахал старику рукой и крикнул: «Спасибо!»

Потом у Володи Щербацевича были другие опасные задания. Вчерашний школьник повзрослел и превратился в опытного подпольщика.

А немцы, столкнувшись с ожесточённым сопротивлением всего белорусского народа, с каждым днём становились всё свирепее. Каратели сжигали целые деревни с непокорными жителями. В городах и сёлах гестапо и местная полиция выслеживали и бросали в тюрьмы подпольщиков.

Арестовали и Семёна Лукича. Ситуация стала очень опасной. Было решено, что все уходят из квартиры Щербацевичей вместе с новой группой бежавших из плена красноармейцев.

Разбились на тройки. Вышли из города до комендантского часа. В условленном месте встретились на окраине и опять разделились.

Петр Фёдорович ушёл вперёд вместе с двумя красноармейцами. А Володя с мамой и лейтенантом Рудзянко отправились за ними следом.

Уже в кромешной темноте первая группа вошла в деревеньку у леса. А Володя с лейтенантом — один за другим — только выходили на опушку по другой дороге. Первым шёл Рудзянко. Ольга Фёдоровна отстала и была ещё за деревьями.

Неожиданно луч фонаря осветил безоружного лейтенанта. Он остановился как вкопанный, а рядом с ним очутились два немецких автоматчика.

Но у Володи был пистолет. Он крикнул лейтенанту: «Ложись!» — и почти сразу же выстрелил на свет фонаря. Успевший залечь Рудзянко вскочил и бросился обратно мимо Володи в кусты. Тут же прозвучали автоматные очереди, и солдаты ринулись в погоню. Но Володя, отстреливаясь, сумел уйти в лес.

До рассвета надеялся он найти мать и лейтенанта. Но уже перед самым восходом солнца, выйдя опять на опушку, он услышал вдруг из кустов грубый оклик: «Стоять!» И три полицая окружили его.

На допросах и под пытками Владимир Иванович Щербацевиич и Ольга Фёдоровна (которую тоже схватили в том лесу) сначала отвечали, что ничего не знают.

Но вот офицер гестапо сам начинает рассказывать:

— Отпираться бесполезно! Мы знаем, что в вашей квартире была создана ячейка подпольной организации: слушали Москву, печатали листовки, подделывали документы. Вы лечили у себя русских солдат. Вы устраивали побеги раненых из лазарета и переправляли их к партизанам.

— Нет! — всё так же твёрдо отвечают мать и сын.

— Не признаетесь сами?! — рычит офицер. — Часовой, приведите Рудзянко.

Володя думал, что никогда уже не увидит лейтенанта, который спасся или погиб… Но нет — он оказался предателем. Ночью Рудзянко вернулся в Минск, но был схвачен и пошел на сотрудничество с немцами.

Володю снова и снова допрашивали. Опять ничего не выведав, в камеру к нему подсадили шпиона, который пытался втереться в доверие к стойкому подпольщику. Уверял, что скоро выйдет на свободу и может передать от него весточку его товарищам.

— Ты не молчи… Чего своих стеречься? Я всё передам, только скажи адреса в Минске или где в селе… Я найду…

— Не с кем встречаться, — отвечал насторожённо Володя. — Никого не знаю…

Володю Щербацевича и его маму казнили в один день, но в разных местах. 26 ноября фашисты согнали жителей Минска к местам казни подпольщиков, куда их вели со связанными за спиной руками и картонными щитами на груди с надписями — «Мы партизаны, стрелявшие по германским войскам».

Оккупанты были уверены, что запугают людей, но они просчитались. Жестокая казнь смелых и стойких борцов только разжигала пламя партизанской войны. И уже не было никакой пощады немецко-фашистским захватчикам и их приспешникам.