Юридические аспекты организации и деятельности Парижского Парламента во Франции

§ 1. Предпосылки возникновения Высшего суда королевства

Образование Парижского Парламента во Франции было предопределено следующими факторами:

1) институционализацией королевской власти, а также последующей автономизацией институтов управления от личности короля;

2) созданием необходимой структуры королевских судов на местах;

3) начавшимся процессом унификации права Франции, а также формированием системы общегосударственного королевского права.

Институционализация королевской власти предполагает определение носителем верховной власти страны не физическую персону монарха, а публично-правовую должность — короля, делегировавшего свои полномочия государственному аппарату Франции.

Данный процесс, процесс деперсонализации и депатримониализации королевской власти, сформировался в средневековой Франции в результате появления особой политической концепции «двух тел короля» — естественного и политического — короля как личности, «физического тела», и короля как главы государственного механизма, персоны публичной, «политического института».

В данном ракурсе эволюция королевской власти во Франции представляется как процесс утраты персоной монарха его сакральных качеств и перенос их на функции главы «мистического тела государства», на полномочия главы государства, как публично-правового института, с постепенной автономизацией этих функций. Священной становится корона, а монарх превращается лишь во временного ее держателя с определенным набором обязанностей и необходимых для правления личных качеств[21].

Главными вехами на пути развенчания представлений о короле как «образе Божиим» (Rex imago Dei), «посреднике между вверенным ему народом и Богом» являлись, во-первых, появление в 751 г. церемонии коронации и миропомазания (sacre); во-вторых, зарождение концепции короны как «служения» (office) на общее благо и спасение французского королевства[22].

Так, в 751 г. в соборе г. Суассона архиепископ Майеннский Бонифаций объявил майордома Меровингов Пипина Короткого королем франков, а в августе 754 г. папа римский Стефан II в церкви аббатства Сен-Дени помазал его на царство.

Во время ритуала помазания и коронации король приносил клятвы Богу, церкви и народу (le sacre royal, ordo).

В начале коронации монарх произносил клятву церкви (promissio), т. е. обязался сохранять привилегии церкви, а также клятву королевству (le serment du Royaume), обязуясь быть гарантом мира и справедливости.

Обратимся к тексту: «сначала я клянусь церкви покровительствовать в своем лице всем добрым людям. Я клянусь править мирно и справедливо… и по примеру Господа нашего проявлять милосердие».

Очевидно, что «ordo» вводит три условия, согласно которым король, поклявшись в их выполнении, может быть помазан и коронован: покровительствовать не только Церкви, а всем католикам (именно они и подразумеваются под «добрыми людьми»), быть справедливым и милосердным[23].

Таким образом, у монарха Франции появляются некие обязанности перед церковью и перед королевством.

Более того, вследствие десакрализации персоны монарха, перенесения священства на «корону Франции», государь, по мнению философов того времени, превращается в служителя королевства для общего блага государства и подданных.

Так, англо-французский богослов, писатель и философ XII в. Иоанн Солсберийский в своем труде «Поликратик» писал: «королевство есть море, а вы (король Франции) главный кормчий корабля. Король является общей силой и образом божественного величия на земле… и он обеспечивает общее благо» (курсив мой. — Е.К.)[24].

Согласно § 1043 главы 34 знаменитых Кутюмов Бовези 1282 г., составленных французским юристом Филиппом Бомануаром, «король… охраняет все свое королевство, в силу чего он может создать всякие учреждения, какие ему угодно для общей пользы» (курсив мой. — Е.К.)[25].

В соответствии с § 1512–1513 главы 49 данного сборника «никто не может делать новых установлений, которые бы не соответствовали праву. Бароны не могут основывать новые рынки или устанавливать новые обычаи без разрешения короля. Король же может это делать, когда ему заблагорассудится и когда он посчитает это (необходимым) для обшей пользы» (курсив мой. — Е.К.)[26].

В философско-политической мысли раннего Средневековья король рассматривался лишь как «главный управитель» всего государства.

Согласно учению Иоанна Солсберийского XII в.: «добрый сын, сеньоры и советники, купцы и моряки, все ждут твоего руководства. И ясно, что мы полагаемся на тебя, на твой разум и мудрость, чем на кого бы то ни было из твоих советников, будь то миряне или клирики»[27].

Аргументом в пользу зарождения теории «двух тел короля» также может служить образ «трона правосудия», в коем и покоится королевская власть.

Данный образ берет начало в библейской концепции монархической власти: «царь, сидящий на престоле суда, разгоняет очами своими все зло» (Притч. 20:8)[28].

Дальнейшее развитие идеи о «троне правосудия» отражено в труде «Поликратик» Иоанна Солсберийского: на «троне правосудия» восседает король, верша суд, именно в нем покоится королевская власть. Король не вечен, однако его «трон» существует всегда[29].

Важно отметить, что процесс институционализации королевской власти, а также зарождение теории «двух тел короля» послужили предпосылкой формирования идеологической основы Парижского Парламента; последний, в свою очередь, послужил точкой отправления для дальнейшего развития данных процессов.

По мере постепенного расширения королевского домена, на фоне оформления ведомств в разнообразных сферах функционирования государства, обязанности монарха пропорционально увеличиваются.

Более того, в связи с усложнением форм властвования требовались знания и навыки профессионального свойства в различных областях.

Вследствие данных тенденций происходит автономизация институтов управления от личности короля.

В период сеньориальной монархии (IX–XIII вв.) во Франции единственным «королевским» общегосударственным органом, имевшим возможность оказывать влияние на положение дел в большей части страны, являлась Королевская курия (Curia regis), или собрание королевских вассалов.

Как отмечал бургундский исследователь данной проблемы Жан Шатлен, «после воинской славы курия — первое, к чему следует относиться с особым вниманием; содержать ее в образцовом порядке — важнейшее дело»[30].

Королевская курия представляла собой некую совокупность политических и административных служб короны[31], совокупность ассамблей с различным полем деятельности[32], объединение должностных лиц разного уровня, которым король делегировал полномочия для управления определенными частями своих владений и для отправления определенных функций[33], съезд крупнейших феодалов страны, или, согласно концепции «двух тел короля», «продолжением политического тела короля».

Российский историк Шишкин В.В. определял Королевскую курию как совокупность служб дома короля, дома королевы, домов детей Франции и принцев (принцесс) крови, членов королевского дома[34].

Изначально собрания Курии созывались не столько правилами вассалитета, сколько потребностями королевской политики, продиктованными отсутствием достаточных для решения финансовых, административных, судебных и военных вопросов возможностей. Данные собрания не были регулярными[35]. Частота их созыва королем зависела от проблем внешней политики (вопросы войны и мира, крестовых походов) и внутренних проблем (частные войны, нарушение долга верности, «суд равных» и т. д.)[36].

При первых Капетингах Курия почти не имела значения в государственном механизме Франции, поскольку пэры и другие могущественные вассалы, например, герцоги Аквитанские, не признавая Капетингов, в качестве протеста не являлись на ее заседания[37].

Анализируя функции Curia Regis, прежде всего, стоит отметить, что она выполняла роль «совета», представляла собой «окружающий короля совет избранных-вассалов».

Согласно феодальному кутюму «совет» вассала являлся службой, которой тот был обязан своему сюзерену. Потребность сюзерена в этом совете, который в действительности, как правило, означал для него судебную, военную, финансовую или моральную помощь со стороны вассала, определялась структурой феодального землевладения и связанной с ней рассеянием политической власти, что делало феодальное государство своеобразной федерацией политических сил. Подобно другим крупным феодалам, французский король в известном смысле делил свою власть с вассалами, составлявшими его двор, его «совет» (curia). Последний по своему происхождению и содержанию не был просто феодальной курией, поскольку король являлся не только феодалом, но и носителем высшего суверенитета в королевстве. Поэтому в состав Королевской курии входили, собственно, вассалы королевского домена и все вельможи королевства, присягнувшие на верность королю.

Филипп II Август унаследовал Королевскую курию, являвшуюся по духу и происхождению феодальной. Она также созывалась королем и осуществляла, как и прежде, многочисленные функции: совещательные, а также судебные, административные и законодательные.

В конце XII — начале XIII вв. Курия состояла из наследственных сановников и королевских вассалов, как церковных, так и светских, а также из должностных лиц королевского двора, избранных по большей части из баронства. Более того, к этому времени внутри Королевской курии сконцентрировались образованные люди — клерки-писцы, легисты — знатоки права и специалисты в области финансов[38].

Особое внимание заслуживает восприятие высшей знатью статуса и роли Королевской курии в государственном механизме страны.

Так, бароны признают за Курией власть короля: в 1245 г. графиня фландрская говорит о разрешении, которое ей дала Курия ввиду того, что «король был слишком болен, чтобы с ним можно было говорить о делах». Она говорит: «это было нам пожаловано Курией…». Соответственно, Курия правит и в отсутствие короля.

Епископ Кагорский пишет в 1246 г.: «от короля Франции и от его Курии исходит только то, что правильно и справедливо, законно и честно»[39].

Именно в данный период истории средневековой Франции развивающиеся «теория двух тел короля» и представления о государе как о пользователе, а не собственнике короны, впервые наглядно прослеживаются в созданном знатью образе Королевской курии. Монарх, как публичноправовой институт, являлся главой только формирующегося государственного аппарата, который представлялся как «продолжение института короля», во главе которого стояла Curia regis.

В данном контексте мнение многих исследователей о том, что концепция «двух тел короля» возникла не раньше XIV–XV вв. и была связанна с созданием Парижского Парламента во Франции, представляется не совсем точной, так как именно Королевскую курию высшая знать уже воспринимала носителем королевской власти, «продолжением политического тела короля», поскольку та могла править и в его отсутствие[40].

Как было сказано ранее, Королевская курия участвовала в решении наиболее важных государственных дел: судебных, административных и политических; в зависимости от сферы деятельности в рамках Курии действовала соответствующая ассамблея.

Для данного исследования большего внимания заслуживает анализ судебных функций Королевской курии.

Так, каждый человек во Франции должен был судиться «судом равных». Подсудность определенного лица зависела от той ступени иерархии, на которой оно находилось. Соответственно, вассал короля мог быть судим только ему равными — вассалами короля. Таким судом являлся «суд пэров» (Curia parium, cour des pairs), действовавший в рамках Королевской курии.

По выражению французского философа и правоведа Шарля Луи Монтескьё, «нужно даже, чтобы судьи были одного общественного положения с подсудимым, равными ему, чтобы ему не показалось, что он попал в руки людей, склонных притеснять его»[41].

О работе «суда пэров» Королевской курии как «суда равных» для вассалов короля свидетельствуют несколько судебных дел.

Так, согласно решению, вынесенному по делу в июле 1216 г., «королевский суд (при участии пэров Франции, под председательством короля) отказывает в просьбе Эрарду из Бриенны и его жене Филиппине, старшей дочери последнего графа Шампани и Бри, во владении королевским графством Шампань на том основании, что законность брака матери Филиппины двусмысленна, и подтверждает владение данным графством за Тибо IV» (курсив мой. — Е.К.)[42].

Известно также судебное дело 1230 г., в котором ответчиком выступал Петр Моклерк, граф (или, скорее, опекун Бретани в ожидании совершеннолетия своего сына), а, следовательно, вассал короля.

В акте, вынесенном после разбирательства дела, было отражено следующее: «да будет ведомо, что мы в присутствии нашего дражайшего сеньора Людовика, славного короля Франции, единогласно постановили, что Петр, раньше бывший графом Бретани, вследствие совершенных им против короля преступлений, лишен по суду опеки над Бретанью».

Данное дело рассматривалось непосредственно королем Франции, а также вассалами короля — графом Фландрским, графом Неверским, графом Блуаским т. д. (всего к акту приложено тридцать печатей)[43].

В середине XIII в. судебная компетенция Королевской курии расширилась, в ней разбирали крупные тяжбы: епископы привлекали к ее суду герцогов и графов или какую-либо коммуну. Так, в 1153 г. епископ Лангрский судится в курии с герцогом Бургундским; в 1165 г. — аббат Везелэ с графом Неверским; в 1190 г. — епископ Нуайона с его горожанами.

Расширение судебных полномочий Королевской курии было следствием утверждавшегося воззрения на короля как на единственный источник правосудия и высшего судью, которое постепенно перекладывалось и на Curia Regis.

Данное представление о короле и его курии достигалось также посредством установления «jus praeventionis», то есть права королевского суда изъять любое дело из ведения того суда, где оно должно было бы разбираться, и самому разбирать его. Этому расширению подсудности содействовало, в особенности, установление «cas royaux» (королевских случаев), в число которых стали включаться самые важные уголовные дела (убийства, похищения людей и др.), а также преступления, которыми наносился ущерб достоинству короля или же нарушался общий мир[44].

Вместе с тем Курия все шире и шире развивала свое право разбирать в качестве высшей апелляционной инстанции дела по жалобам сторон на другие суды, в том числе на суды самых крупных феодальных баронов[45].

Более того, зачастую дела в Королевской курии расследуются и ведутся уже профессиональными юристами, например, таким как «juris peritus Mainerius» — опытным юристом Майнерием, и случается, что в присутствии баронов провозглашение приговора передается именно этим специалистам[46].

Расширение компетенции Королевской курии привело к загромождению делами последней. Как отмечают исследователи данной проблемы, «приток дел для рассмотрения в первой инстанции и в апелляционном порядке так велик, что образование определенного судебного персонала, из которого неквалифицированные элементы устранены, становится все более и более необходимым»[47].

Важно отметить, что похожая ситуация сложилась и в других ассамблеях Королевской курии, создав необходимость формирования автономных ведомств для более профессионального осуществления государственных полномочий.

По словам ученых, стала очевидной необходимость «быстрой специализации»[48].

Таким образом, институционализация королевской власти, автономизация институтов управления от «политического института короля», а также необходимость дальнейшей специализации ведомств государственного аппарата в связи с увеличением количества дел, рассматриваемых ассамблеями Королевской курией, в том числе и судебной, профессионализацией служителей власти, непосредственно являлись предпосылками для создания высшей судебной инстанции королевского правосудия.

Не последнюю роль в качестве причины образования Парижского Парламента сыграло создание целостной политической и правовой структуры, т. е. своеобразного необходимого плацдарма, базы, почвы для дальнейшего строительства, охватывавшего как территории, принадлежавшие королю в качестве его родового домена, так и территории, приобретенные им военными и политическими средствами.

Формирование необходимой политической структуры предполагало, прежде всего, учреждение королевских чиновников-судей на местах.

Данной политической линии старался держаться уже император Карл Великий (768–814 г.).

Так, в годы его правления распространилась практика «пожалования иммунитета», т. е. предоставление сеньорам возможности самостоятельно вершить суд и собирать налоги на своей территории. В период сеньориальной монархии в средневековой Франции Карл Великий не мог препятствовать данной практике, поскольку он постоянно нуждался в поддержке крупных светских и церковных землевладельцев, однако король попытался потеснить данные обычаи, образовав на местах «графский суд», который рассматривал особо тяжкие преступления в королевстве. Роль графов и виконтов была велика, они также определяли состав судебных коллегий, собирали войско и взимали судебные штрафы[49].

Более того, несмотря на то, что графы и епископы были опорой короля, дабы не сомневаться в их верности, король учреждает должности посланников короля («государево око»), чтобы те осуществляли надзор, в частности за отправлением правосудия, а также сами по поручению короля вершили суд на отдаленных территориях (missi dominici — лат. посланник правителя)[50]. Постепенно missi dominici становятся постоянной частью его администрации. По выражению канадского ученого Нормана Кантора, «это была очень умная инновация правительства Каролингов»[51].

Согласно летописи Лорш (ок. 794–803 г.) «вместо того, чтобы полагаться на своих вассалов, Карл Великий выбрал из королевства епископов и архиепископов, князей и графов и послал их по всему своему царству, чтобы они могли вершить правосудие вдовам, сиротам и бедным и всему народу»[52].

В начале XI века вместо графского суда была учреждена должность прево (prevot) — административно-судебного чиновника, который осуществлял отправление правосудия, сбор налогов, обладал административными и военными функциями на территории королевского домена, которая была разделена на округа — превотажи, каждый прево действовал в своем округе соотвественно[53]. Обычно они уплачивали короне ренту за пользование своими правами и полномочиями, называвшимися «ferme» и приравненными к феодальному владению, часто наследственному. Иногда король посылал инспекторов для контроля прево. Эта система не отличалась от аналогичной, действовавшей в Англии в XI — начале XII столетия[54].

Однако становление институтов власти короля Франции опиралось на тенденции, берущие начало в правление Филиппа II Августа и его наследников, и получило новые импульсы при Людовике IX Святом.

Король Филипп II Август был более удачлив в данном направлении деятельности, обновив missi dominici Карла Великого и создав более профессиональную административно-судебную систему.

Филипп осуществлял — или начал осуществлять — в области государственного управления то, что делал в этой же области Генрих II в Англии и Нормандии и Рожер II в Сицилии, Калабрии и Апулии, и то, что делали папы в конце XI века в области управления церковью[55].

Как было отмечено выше, в период сеньориальной монархии во Франции короли только управляли собственным доменом через своих местных представителей, называвшихся прево[56].

Филипп II увеличил число инспекций и повысил авторитет и престиж инспекторов, создав новый вид должностных лиц, называвшихся, как и в Нормандии при Генрихе II, бейлифами, бальи (bailli)[57].

Создание нового института бальи было подсказано Филиппу и его советникам опытом функционирования англонорманнских бейлифов или шерифов периода правления Генриха II. Подобно англонорманнскому шерифу, французский бальи мог представлять короля по многим вопросам: он получал от короля инструкции, осуществлял надзор за функционированием его финансов и информировал его. Как и англонорманнские разъездные судьи, французские бальи направлялись судом для разбирательства «cas royaux» (дел, подпадавших под юрисдикцию короля) и в целом для защиты прав и прерогатив короля.

Впервые о деятельности бальи довольно подробно говорится в Ордонансе или Завещании короля Филиппа II Августа на период его отъезда в «Святую землю» от 1190 г[58].

Согласно данному завещанию, бальи предписывалось раз в месяц устраивать ассизы, на которых должны были разбираться жалобы (ckamores) с учетом советов «четырех умных и добросовестных мужей, пользующихся доброй славой» данной местности. Со временем каждому бальи был отведен закрепленный за ним округ, которым он управлял в интересах короля и в котором заседал в качестве королевского судьи[59].

В 1226 г. в некоторых местах Франции появилась также должность сенешаля (senechaux), отличавшаяся от должности бальи главным образом несколько большей независимостью от короны. С 1230 г. они уравнялись в полномочиях с бальи. Затем все королевство было разделено на административные единицы — бальяжи и сенешальства, включавшие несколько превотажей. С 1240 г. они стали оседлыми чиновниками — представителями короля на местах, обладая широкими административными, военными, финансовыми и судебными полномочиями. Около 1248 г. происходит фиксации бальи и сенешалей в качестве автономного административного аппарата[60].

Прево по-прежнему управлял своим округом, исполняя королевские приказы и отправляя правосудие от имени короля. Он также проводил судебные заседания при участии местных жителей в роли советников.

Апелляции на решения суда прево какого-либо округа в помощь бальи подавались в суд последнего. Наиболее важные категории дел резервировались за судом бальи в качестве суда первой инстанции.

Исключением в системе превотажей был прево Парижа, его функции были идентичны прерогативам бальи: он разбирал дела королевского домена по первой инстанции, ведал армией, финансами и налогами[61].

Манифестом новой судебной системы считается Ордонанс декабря 1254 г. «Об улучшении состояния королевства», изданный королем Людовиком IX Святым (1226–1270) спустя шесть лет после возвращения из первого крестового похода.

Цель принятия данного ордонанса сформулирована следующим образом: «как королевской власти необходимо выполнить наш долг…для мира и спокойствия наших подданных, без которых нет покоя и для нас. принимаем с возмущением против тех, кто действовал несправедливо и нечестно, чтобы это исключить и улучшить состояние в настоящее время нашего королевства».

Соответственно, главной задачей ордонанса было реформирование институтов управления. Разработчиками ордонанса являлись легисты и советники из Королевской курии, которые собрали, систематизировали и проанализировали жалобы граждан на служителей короны. В итоге проделанной работы был составлен и обнародован обширный статут (statutum generale), в котором были определены права и обязанности королевских прево, бальи и сенешалей, а также система наказаний за преступления[62].

По меткому замечанию французского историка Ж. Ле Гоффа, это был «кодекс добропорядочного поведения функционеров»[63].

Так, согласно ст. 1, «сенешали и другие чиновники бальяжей принесли клятву; король оставляет за собой наказание преступников»; согласно ст. 2, «сенешали вершат правосудие без различия лиц, следуя утвержденным обычаям и порядкам»[64].

Именно учреждение систем прево, а далее бальи и сенешалей, т. е. создание структуры королевских чиновников на местах, первых представителей королевской власти, являлось необходимой базой, фундаментом всей системы королевских судов, было одной из главных предпосылок для развития центрального профессионального королевского судебного органа[65].

Следствием учреждения данных систем стало формирование особой социальной группы чиновников-профессионалов, действовавших уже не на основе вассальной клятвы и личных связей с монархом, а за жалованье, что в свою очередь также способствовало построению королевской юстиции.

Наконец, последним существенным фактором, игравшим не последнюю роль в формирования Парижского Парламента, являлся начавшийся процесс унификации права Франции, а также формирование системы общегосударственного королевского права, на которую королевские представители могли опираться, в соответствии с которой могли вершить правосудие.

На протяжении Средних веков французское право отличалось множественностью, разобщенностью и партикуляризмом источников права, представляло собой конгломерат многочисленных правовых систем — обычного права, римского права, канонического права, городского права и, наконец, королевского права.

Важнейшим источником права в средневековой Франции были правовые обычаи, или кутюмы (coutumier), характеризовавшиеся различными традициями в развитии на севере и на юге страны.

Если основными источниками права на севере Франции являлись правовые обычаи германского происхождения, то на юге страны местные кутюмы основывались на вульгаризированном римском праве.

Различие в источниках определило и различное содержание самих правовых институтов вещного, обязательственного, брачно-семейного права на севере и на юге страны.

Более того, в конце XII–XIII вв. во Франции все больше применяется реципированное римское право. Под влиянием итальянских глоссаторов и постглоссаторов (комментаторов) начинает формироваться собственная школа легистов — знатоков римского права. Истоки данного явления в создании ряда юридических университетов — в Орлеане и Монпелье, в Тулузе и др[66].

Безусловно, по мере усиления королевской власти все более важное место среди других источников права занимают законодательные акты королей[67]. Однако и данные источника права поначалу издавались крайне редко и действовали только в рамках небольшого королевского домена.

В противоположность своим предшественникам Филипп Август и его преемники были законодателями в том смысле, что за ними было признано — и они сами признавали это за собой — право и обязанность регулярно издавать новые законы. В XIII в. французские короли издавали все больше статутов (etablissements) и предписаний (ordonnances), недвусмысленно изменявших ранее существовавшее право. Многие из этих королевских законов были связаны с созданием новой системы отправления правосудия[68]. Возможно, самый знаменитый пример — это ордонанс короля Людовика IX Святого от 4 апреля 1260 г., запрещавший судебный поединок и закреплявший функцию апелляционного обжалования королевского суда[69].

Тем не менее, судебный процесс Средних веков, и без того громоздкий и медленный, осложнялся еще и отсутствием писаных, общегосударственных источников права.

Преодолеть соответствующие проблемы должен был процесс постепенной унификации права во Франции, начавшийся уже в середине XIII века, а также усиление значения королевского законодательства.

Так, в середине XIII века во Франции началась работа по систематизации и обработке действовавших локальных правовых обычаев. В результате было создано значительное число сборников «кутюмного» права как на провинциальном, так и на общегосударственном уровне, среди которых выделяются: свод «Учреждения Святого Людовика» (1273 г.) — своеобразная унификация кутюмов Орлеана, Оверни, Анжу, королевских ордонансов, отрывков из источников римского права и канонического права; Кутюмы Бовези (ок. 1283 г.) — сборник обычного права области Бове или Бовези в северо-восточной части Франции; «Большой сборник обычаев Франции (1389) и др[70].

Взаимодействие между правовыми обычаями и королевским законодательством складывалось довольно сложно. Часто король прямо вторгался в сферу действия норм обычного права, внося в них изменения и дополнения, что способствовало их унификации и возникновению некой «генеральной кутюмы», санкционированной монархом[71].

Например, знаменитые установления королей Филиппа II Августа и Людовика IX Святого о «вдовьей доле» и др.

В соответствии с разделом II § 731 Кутюмов Бовези «тот, кто держит баронию, может дать временный кутюм своим подданным — на год, два или три, поскольку существует потребность улучшить дороги, или сделать благо в соответствии с интересами общин страны, а также иностранных купцов.

Однако такой новый обычай может быть установлен навсегда только с разрешения короля»[72]. «Будучи ранее ограничен местными обычаями, король теперь сам стремился создавать нормы права»[73].

Именно процесс выработки общегосударственного королевского права (формирование «генеральных кутюмов», впоследствии закрепленных королевскими ордонансами), унифицирующего местный обычай с помощью государственного законодательства и римского права, сыграл существенную роль в становлении системы общегосударственных королевских судов, в частности ее вершины — Парижского Парламента[74].

Таким образом, в связи с процессом институционализации королевской власти во Франции возникли необходимые предпосылки для автономизации институтов управления от личности короля. Дальнейшая специализация ведомств короны, создание системы королевских судов на местах, а также постепенный процесс унификации кутюмов и выработки общегосударственного королевского права, уже ко второй половине XIII в. в средневековой Франции создали необходимый фундамент для образования высшего апелляционного суда королевства — Парижского Парламента.

§ 2. Сущность Парижского Парламента

Эпохальным годом в истории образования Высшего королевского суда средневековой Франции считается 1260 год, когда в ходе реформ короля Людовика IX Святого (1226–1270 гг.) был образован Парижский Парламент (le Parlement, Curia in parlamento) как верховный суд, высшая апелляционная инстанция[75].

Однако, анализ Ордонанса «О сражениях и поединках, а также показаниях свидетелей» от 4 апреля 1260 г. (см. Приложение № 1) позволил утверждать, что в ходе данных реформ появилась лишь возможность обжалования решений нижестоящих судов в королевский суд Франции, т. е. были созданы условия для формирования и организации Высшего суда королевства.

Так, согласно ст. 1 Ордонанса: «король запрещает сражения и поединки в его владениях и устанавливает вместо них доказывание с помощью показаний свидетелей» (курсив мой. — Е.К.)[76].

В соответствии со ст. 2 данного документа: «тот, кто будет обвинять другого в убийстве, последует наказанию по принципу талиона. Его предупредят, что больше не будет сражений и поединков, он будет обязан доказывать с помощью показаний свидетелей, и свидетелям может быть предъявлен отвод со стороны его противника» (курсив мой. — Е.К.).

Далее согласно ст. 8 Ордонанса «в тех областях, где простолюдины могут обжаловать решения своих сеньоров, процессы будут перенесены в королевский суд (Парламент), где судебное постановление будет подтверждено или аннулировано, и та сторона, которая проиграет, будет приговорена к штрафу» (курсив мой. — Е.К.)[77].

Исходя из вышеперечисленных положений, очевидно, что Ордонанс «О сражениях и поединках, а также показаниях свидетелей» от 4 апреля 1260 г. прежние процессуальные правила, а именно использование судебного поединка и сражений в средневековой Франции одновременно и как способов доказывания, и как путь к апелляции (тяжущийся мог вызвать на поединок своего противника — за ложную присягу, а также своего судью — за несправедливый приговор) пересмотрел. Соответствующий правовой акт провозгласил: в отношении доказательств следует пользоваться свидетельскими показаниями и хартиями, в отношении апелляции — обращаться в королевский суд.

Указанные преобразования имели успех[78]. В результате данной реформы к помощи королевской юстиции стали прибегать все чаще и чаще. К королевским судьям стали обращаться не только сеньоры, получившие вызов или вынужденные уже вести частную войну, но и все свободные, недовольные решением сеньориального суда. Тем самым, «вскоре рассмотрение дел «высшей юрисдикции» стало исключительной компетенцией королевских судей»[79].

Между тем, не умаляя значимости данного Ордонанса, стоит отметить, что анализ его текста позволяет утверждать, что изначально из Curia Regis обособилась лишь функция апелляционного обжалования решений нижестоящих судов к королю, то есть были созданы лишь условия для формирования, организации Высшего суда королевства.

Более того, серия королевских правовых актов после 1260 г. лишь создали необходимые условия для развития деятельности Парламента, подготовили необходимую «почву» для создания данного судебного института, «освободили место» в государственном механизме средневековой Франции.

Впоследствии, в течение XIV в. на основе данной «платформы» был образован полноценный судебный орган — Парламент, произошло закрепление фундаментальных принципов его деятельности в качестве суда первой и апелляционной инстанций, его структуры и организации.

Так, как верно отмечает д.ю.н., профессор П.Н. Галанза, реорганизация Королевской курии происходила в период с 1226–1270 г., т. е. в довольно длительный период, постепенно, а не единовременно[80].

Как было сказано в предыдущем параграфе, Парижский Парламент в средневековой Франции представлял собой государственный институт — «продолжение политического института королевской власти», которому монарх делегировал свои полномочия в области отправления правосудия для рассмотрения судебных дел по первой инстанции и апелляционной инстанции.

Однако данное определение является не совсем полным, не отражает всю специфику исследуемого института.

Представляется необходимым прояснить вопрос о том, почему именно Парижский Парламент, а не Счетная палата или Королевский совет, по мнению исследователей, «унаследовал» от Королевской курии такой «громкий» статус — суть «продолжение политического тела короля», а также в чем специфика данной самоидентификации.

Для начала, хотелось бы выделить важную особенность судебной власти во Франции: именно правосудие являлось фундаментом монархической идеологии в средневековой Франции, ее главным инструментом.

Еще со времен образования Франции как самостоятельного государства, короли считались единственными законными судьями в королевстве, вершившими правосудие на земле по образу Бога[81].

Данное представление о короле-судье как о единственном возможном вершителе правосудия появилось вследствие развития сакральной концепции судебной власти в период Раннего Средневековья. Наиболее полно содержание данной концепции выражено в трудах канцлера Парижского университета Жана Жерсона (1363–1429).

В его трудах можно найти не только объемный список цитат из Библии, которые обосновывают сакральную концепцию судебных функций короля, но также и многочисленные утверждения, что данная концепция занимает центральное место в монархической власти в целом. «Король обязан беречь и вершить правосудие, так как суд и есть собственно его власть, его главная обязанность и суть его служения согласно библейской заповеди: Мною цари царствуют и повелители провозглашают правду (Притч. 8: 15). При неисполнении этой роли следствие — лишение короля его прерогатив и трона. Поскольку высший судья — Бог, постольку король, верша правосудие, становится посредником между небом и землей, и обязан следовать божественной мудрости: «первое и суверенное правосудие есть божественная воля», «суд человеческий должен быть подобен суду Господа Бога на небе как единственному, истинному образцу»[82].

Так же французский писатель, советник Парижского Парламента Пьер Сальмон (наст. имя Пьер ле Фрутьер) в своем трактате от 1409 г. писал: «мне представляется, что правосудие короля и подчинение народа оберегают королевство; добродетель монарха — в сохранении своего королевства с помощью суда, нежели вследствие завоевания силой. Именно поэтому монарх, желающий жить и править единолично, должен хранить и поддерживать правосудие в своем королевстве, оно есть истинная природа Бога… и когда король поступает так, он делает что должно и в этом случае подобен Богу, так как. он следует деяниям Бога. Кроме того, правосудие есть форма понимания, которую Бог сотворил и послал своим созданиям, и через правосудие была воздвигнута Земля. Король и суд являются братьями, у них общее дело, и не может один без другого. Короли были поставлены для поддержания и сохранения правосудия»[83].

Вследствие распространения данной теории в Средние века, святости функции короля как верховного судьи, монархи средневековой Франции получают титулатуру викария (лат. vicarius — «заместитель», «наместник») Бога на Земле[84]. Данный титул обязывал королей самостоятельно вершить суд, выносить приговоры и председательствовать на судебных заседаниях.

Так, на праздники (Пасху, Рождество или в связи с каким-нибудь радостным событием, например, свадьбой) короли нередко устраивали ассамблеи-приемы, на которых не только накрывали столы с вкусными угощениями и приглашали актеров со спектаклями, но и вершили правосудие[85].

Иногда отправление правосудия происходило непосредственно на природе.

Так, король Людовик IX Святой нередко вершил суд в Венсенском лесу под дубом, любой поданный мог обратить к королю с просьбой разрешить его дело[86]. Как отмечает французский исследователь данной проблемы Пти-Дютайи Ш., «приговоры, которое Людовик IX, сидя под Венсенским дубом, выносит или велит вынести во время заседания своим ближайшим советникам, не являются ни легендой, ни исключительным случаем»[87].

Данное явление описывается и в художественной литературе: «он почти все время сидел…на земле на коврике и слушал судебные дела, прежде всего бедных и сирот»[88].

Французский средневековый историк, биограф Святого Людовика Жан де Жуанвиль (1223–1317) в своей работе «История Людовика Святого» писал: «возвращаясь из крестового похода в 1254 г., Людовик Святой встретил одного монаха, который посоветовал ему творить правый суд. Король не забыл его наставления — после мессы он шел выслушивать жалобы, кои ныне называют прошениями, в Венсенский лес. И все те, у кого было дело, шли поговорить с ним без всяких препятствий»[89].

Его мудрые и справедливые судебные решения способствовали росту его авторитета не меньше, чем преданность крестоносной идеи и исключительная набожность[90].

С первой половины XIII века первой инсигнией, вручавшейся французским королям после помазания на царство, была «рука правосудия», символ суда в лице монарха. Со временем все королевские инсигнии начинают трактоваться во Франции именно как символы правосудия (в том числе цветок лилии)[91]. Королевская власть по своему происхождению считалась единственно справедливой, а королевские судьи (бальи, сенешали и прево) были лишь уполномоченными этой власти[92].

Более того, среди трех исключительных прерогатив королевской власти — права собирать налоги, права объявления и прекращения войны в том или ином масштабе (отсюда право иметь постоянное войско в XV в.) — особо выделяется право высшей судебной власти[93].

И все же, «при бесспорном приоритете личного суда короля, он с конца XIII в. превратился в главу «мужающего тела» судебных институтов королевства»[94].

По-прежнему король мог сам рассмотреть любое судебное дело. Более того, только король обладал правом помилования.

Так, в знаменитых Кутюмах Бовези, составленных около 1283 г., подчеркивается, что король как суверен является высших арбитром и судьей во Франции. Согласно § 1214–1215, 1883, только король может быть и судьей, и обвинителем в своем собственном суде, и нельзя апеллировать на его решения[95].

Авторы иного французского трактата XIV в. Songe du Vergier (Сон Садовника)[96] доктора права настаивали на том, что «сеньоры Парламента короля Франции должны устанавливать справедливость в споре сторон и вершить суд, но вместе с тем король из него не изъят и может лично вершить суд, когда пожелает»[97].

Однако основной массив судебных дел король передавал на рассмотрение соответствующим инстанциям королевской юстиции, то есть делегировал свое право отправления правосудия судебным институтам королевства.

Со времени отделения от Королевской курии функции апелляционного обжалования решений нижестоящих судов в королевском суде, а также дальнейшего формирования на данной основе специального судебного органа — Парижского Парламента — именно он начинает представлять короля и осуществлять его главную и священную миссию — правосудие от его имени.

По словам отечественного исследователя Н.А. Хачатурян: «Чувство национальной гордости, патриотизм… отныне концентрируются не только на своих героях и святых, не только на истории военных побед, но и на превосходстве институтов правосудия во Франции»[98].

Более того, Парламент провозглашался главным и суверенным судом королевства, «истоком правосудия» наравне с королем Франции[99]. Данное положение нашло отражение в законодательстве страны.

Так, согласно Ордонансу от 11 марта 1345 г. «Парламент — главный суд короля» (justice capital du Roi)[100].

В соответствии с Ордонансом от 19 марта 1360 г. «Парламент является главным и суверенным судом всего королевства Франции» (la justice capital et souveraine de touts Royaume de France)[101].

Высший суд королевства называется «истоком правосудия» в Ордонансе от 28 апреля 1364 г.: «Парламент всей судебной власти нашего королевства зерцало и исток» (fons justitie)[102].

В протоколе заседания от 16 февраля 1402 г. Высший суд королевства именовал себя «суверенной» (souverainne de tout le royaume), «центральной» (unique), «главной» (capital) палатой во всем королевстве[103].

Согласно Ордонансу от 13 ноября 1403 г. «Парламент также источник правосудия всего нашего королевства»[104].

Отказываясь участвовать в восстании кабошьенов в 1413 г., Парижский Парламент так обосновывает свой отказ: «…учитывая положение Палаты, которая является суверенной и главной и представляет короля без посредников» (…la Court…qui est souverainne et capital et representans le Roy sans moien…)[105].

Соответственно, именно Парижский Парламент, наследник Curia Regis, результат институционализации судебных полномочий монарха и его Курии, олицетворял судебную власть во Франции, главную прерогативу королевской власти.

Немаловажным является и название Высшего суда королевства.

В историко-правовой литературе апелляционный суд средневековой Франции именуется Парижским Парламентом (Parlement de Paris).

Термин «parlement» (от лат. «parlare» — говорить, разговаривать, фр. parler — говорить) стал употребляться еще применительно к различным ассамблеям в рамках Королевской курии, в том числе и к судебной ассамблее.

Так, ассамблеи, действовавшие в составе Curia Regis, имели название «consilium generalis», «conventus», «colloquium», а с 1230 года — «parlamentum»[106]. С 1239 года судебные ассамблеи в Королевской курии назывались «Парламент» (Pallamentum), а с 1253 года — «Совет короля в Парламенте» (Curia regis in Parlamento)[107].

После формирования трех самостоятельных органов на основе обособившихся функций Королевской курии именно Высший суд королевства унаследовал это название.

Однако Высший суд королевства редко именовал себя Парижским Парламентом (Parlement de Paris), поскольку апеллировал к генетической связи с Королевской курией.

Так, для обозначения института использовались выражения «Двор» (Cour, Curia)[108], «Двор заседаний» (Cour de сeances)[109], «Совет короля в Парламенте» (Conseil du roi au Parlement)[110], «Ассамблея Палат» (l'assemblee des Chambres)[111], «Три палаты» (Les trois Chambres)[112].

Среди данных наименований Высшего суда королевства исследователи обращают особое внимание на слово «Двор» (Cour, Curia), указывающее на исключительную роль Парижского Парламента в системе органов государственной власти средневековой Франции, поскольку последний прямо указывал на родство с Королевской курией, претендовав тем самым на высшую власть в государственном механизме королевства[113].

Интересно отметить тот факт, что, по мнению некоторых ученых, первым уставом Королевской курии, а в дальнейшем именно Парижского Парламента как ее последователя, считается письмо, «политическое завещание», Филиппа II Августа (1180–1223) регентам (королеве-матери и архиепископу Реймса), которым он делегировал свои полномочия, отправляясь в крестовый поход в 1190 году. В своем письме он приказал, чтобы каждые четыре месяца проходило заседание курии, на которой должны были рассматриваться и разрешаться жалобы населения. Тем самым он назначил постоянные, очередные заседания Королевской курии, изложив эту информацию в официальном виде, а также впервые наделил своих чиновников публичными функциями монарха в сфере отправления правосудия[114].

Немаловажна в понимании сущности данного института идея «совета» как одна из фундаментальных идей социально-политической мысли Средневековья.

Российский историк Малинин Ю.П., подробно исследовавший соответствующий вопрос, утверждает, что «совет» (фр. соnsеl, лат. consilium) воспринимался в средневековом обществе как «залог успеха в любом деле, тогда как действия, совершаемые без предварительного совета, неизбежно обречены на неудачу»[115].

Французская писательница и философ Кристина Пизанская, характеризуя короля Карла V, говорила: «наш король был справедливым, праведным, усердным, сильным и стойким в своих делах благодаря тому, что советами укреплял себя» [116].

Однако в дальнейшем выражение «принять совет» (prendre conseil) стало означать «решиться на что-либо», что стало возможным только потому, что решения уже не мыслились без предварительных их советов.

Не случайно один из латинско-французских словарей XIV в. передает латинское слово «persuasio» (убеждение, внушение) словом «совет». Ибо совет представлялся в Средние века имеющим большую силу воздействия на человека, чем сила внушения.

Таким образом, Малинин Ю.П. приходит к выводам, что, во-первых, в Средневековье господствовала идея императивности совета, а во-вторых, совет воспринимался как добродетель, дар Божий[117].

Чиновники Парижского Парламента не называли себя судьями, а именовались «советниками короля» («les conseillers du roi»), видя истоки своей работы в окружающем короля совете избранных. Нередко и сам Парламент назывался «Советом короля в Парламенте», подчеркивая свою генетическую связь с Curia Regis, а также апеллируя к теории императивности совета, тем самым возвышая свою роль в государственном механизме Франции и увеличивая свое влияние на монарха.

Некоторые ученые считают, что определяющим фактором выбора титулатуры Парламента и его членов представляется специфический французский вариант становления верховной власти: судит сам король, а парламентарии лишь дают советы[118].

Таким образом, идентифицируемый с Королевской курией, которая являлась первоначально «продолжением политического тела короля», провозглашенный главным, суверенным судом королевства, объявленный «источником правосудия», основой монархической власти в средневековой Франции, именно Парижский Парламент представлял «персону монарха». По словам исследователей, именно Высший суд королевства обладал функцией «репрезентации» правителя, что означало не просто символическое подобие, а чисто юридическую «заменяемость» государя Парламентом[119].

Так, в соответствии с Ордонансом от 17 ноября 1318 г. «Парижский Парламент представляет персону короля во время заседаний»; «пусть те, кто заседает в Парламенте, не допускают оскорблений адвокатов, также тяжущихся, так как честь короля, коего они представляют персону, заседая в Парламенте, не должна этого терпеть» (курсив мой. — Е.К.)[120].

В преамбуле к Ордонансу от 28 апреля 1364 г. говорится, что «Курия Парламента представляет королевское величество» (курсив мой. — Е.К.)[121].

Известный деятель XIV века, занимавший должность королевского адвоката в Высшем суде королевства, Жан ле Кок в своем сборнике судебных решений Парламента так обозначил статус последнего: «Курия Парламента представляет короля и называется королем в судебных делах» (курсив мой. — Е.К.)[122]. Что касается членов Высшего суда королевства, то про них Жан ле Кок писал так: «советники Парламента при исполнении своих обязанностей являются частью тела короля»[123]; «канцлер есть часть сеньора нашего короля, так как представляет его персону»[124].

По выражению одного известного французского историка Ла Рош-Флавена, «Парижский Парламент является истинным портретом его величества» (курсив мой. — Е.К.)[125].

Результатом тесной связи Парижского Парламента с персоной монарха стала важная роль парламентариев при смене короля: с момента похорон прежнего короля и до коронации нового именно они представляли «его величество», «монарха, который не умирает никогда», «королевскую власть»[126].

Таким образом, королевская власть во Франции, политический институт монарха — «корона», всегда существующий, возвышался над государством не только в образе персоны короля, но и в лице Парламента и его чиновников.

Интересно в данном контексте привести обращение кардинала Пизанского, папского легата, к советникам Высшего суда королевства, которое было им сказано на заседании Парижского Парламента 14 апреля 1414 г.: «Вы, царственное священство!» (курсив мой. — Е.К.)[127].

Именно данным обращением Кардинал демонстрировал, что лица, представляющие справедливое и законное правосудие, советники Парижского Парламента как служители священной короны Франции и «продолжение политического тела короля», также обладают неким сакральным образом.

Члены Высшего суда королевства, апеллируя к своей священной миссии вершителей правосудия, к уникальному статусу своего учреждения, причисляя себя к «продолжению института короля», добились определенного ряда привилегий и внешних атрибутов, особой заботе о своем достойном содержании, внешнем престиже, а также престиже помещений, где вершился суд[128].

Так, первой привилегией, сближавших советников суда с благородным сословием, было освобождение от уплаты налогов. Вызванная стремлением подчеркнуть значимость парламентариев, данная привилегия, хотя и была схожа с дворянской привилегией, однако имела иные обоснования, акцентирующие отличие чиновников Парламента от других подданных короля[129].

Основанием этой привилегии парламентарии считали «малое жалованье и доходы их», а вовсе не желание имитировать дворянство[130].

Более того, чтобы показать свое отличие и особый статус перед обычным дворянством, чиновники Парламента демонстративно отказывались от таких атрибутов дворянского сословия как ношение оружия и езда верхом на лошадях[131].

Не менее важную роль, подчеркивающую специфический статус парламентариев, исполняло и особое одеяние судей. Чиновники Парижского Парламента единственные, наравне с королем и канцлером, носили «королевскую одежду»: длинная и прямая роба, капюшон с опушкой и мантии алого цвета с опушкой (у советников-клириков мантия была фиолетового цвета). Вследствие резкого изменения моды в начале XIV в. и появления короткой одежды длинное одеяние сохранилось только у короля, судей, мэтров университетов, а также у духовенства. Однако уже на рубеже XIV–XV в. короли отказываются от «королевского одеяния», передав его своим судебным чиновникам[132].

Как точно отмечали исследователи, подлинную «королевскую одежду» носят постоянно только члены Парижского Парламента[133].

Завершая анализ особого статуса парламентариев, следует обратить внимание на тот факт, что покушения на чиновников Парижского Парламента относились к отдельному виду преступления — так называемому «оскорблению величества»[134].

Так, среди «королевских случаев» особое место занимал такой вид преступления как «оскорбление величества» (lese-majeste)[135], к которому относились посягательства не только на персону монарха, королевский двор и все государство, но и на парламентариев, представлявших собой «продолжение института короля»[136].

Ст. 19 Ордонанса от 17 ноября 1318 г. устанавливает «пусть те, кто заседает в Парламенте, не мирятся с поношениями в виде оскорбительных слов адвокатов, а также тяжущихся, ибо честь короля, коего они представляют персону, держа Парламент, не должна этого всего терпеть»[137].

Наконец, особый статус чиновников Парламента подчеркивало их право отправлять правосудие в особом месте Парижа — Дворце на острове Ситэ (Palais de la Cite). Первое упоминание о Дворце правосудия мы встречаем в 883 году, когда на город Париж нападают нормандцы, граф Эд (в будущем король Эд I (888–898 гг.)) значительно укрепляет остров Ситэ и отражает нападения в замке, который впоследствии станет Дворцом Правосудия. Но окончательное установление Парижа как столицы Франции[138] (название утвердилось в X в.) и Дворца Правосудия как места достижения истины и справедливости, где творился суд, произошло при короле Гуго Капете (987–996 гг.), т. к. именно он обозначил своей резиденцией Дворец на острове Ситэ в Париже[139]. С 1277 г. в нем было выделено специальное помещение, где заседал Парламент.

Именно этот старый Дворец на острове Ситэ был символом столицы королевства, символом королевской власти во Франции, отсюда исходили импульсы обновлений в области техники, искусства, литературы, здесь были установлены первые в Париже общественные часы на башне, которая отныне стала именоваться Башней часов[140].

Особое положение парламентариев в государственном механизме Франции повлекло их отделение и возвышение над другими группами населения королевства; образовалось отдельное судейское сословие «дворянства мантии» (noblesse de robe).

По словам французского писателя и историка Раймона Казеля, в средневековой Франции возникло «параллельное дворянство», представлявшее угрозу для дворянства по рождению, так как «оно больше не утруждало себя добиваться разрешения, чтобы жить благородно»[141].

Параллельное существование двух благородных сословий сформировало две противоположные системы ценностей. По выражению французского мыслителя и юриста Мишеля Монтеня, сложились «два полюса ценностей: война-мир, честь-выгода, доблесть-ученость, дело-слово, отвага-справедливость, сила-разум». «Дворянство мантии» воплощало в себе разум и справедливость, мир и правопорядок в королевстве, тонкий ум и профессионализм[142].

Таким образом, несмотря на всеобщее мнение о том, что Парижский Парламент, как высшая апелляционная инстанция страны, был создан в 1260 г., анализ Ордонанса «О сражениях и поединках, а также показаниях свидетелей» от 4 апреля 1260 г. показал, что в данный период французской истории о создании полноценного судебного органа говорить преждевременно.

Закрепляя лишь функцию апелляционного обжалования в королевский суд, но, не разрабатывая механизм его функционирования, соответствующий и последующие королевские указы вплоть до конца XIII в. лишь создали условия для формирования в дальнейшем Высшего суда королевства.

Порядок его деятельности, основные принципы и традиции — продукт долгой работы на протяжении конца XIII ― начала XV вв.

Парижский Парламент являлся «продолжением политического института государя — короны», которому монарх делегировал свои полномочия в области отправления правосудия для рассмотрения судебных дел по первой инстанции и апелляционной инстанции.

Именно Высший суд королевства стал главным претендентом на этот статус, аргументируя своим происхождением от Curia Regis и своим положением главного, суверенного суда, «источника правосудия», как основы королевской власти.

В связи с изложенным встает вопрос: неужели такое уникальное, противоречивое, непростое положение Парламента в системе органов государственной власти средневековой Франции, его отношения с персоной монарха не порождали некие противоречия между последними?

Действительно, создание Высшего суда королевства, закономерная институционализация королевской власти, неизменное положение монарха как верховного судьи, и в то же время делегирование королем своих судебных полномочий данному государственному органу, привилегированное положение парламентариев порождали противоречия, а нередко и конфликты между ними.

Так, с одной стороны, усложнение управления растущим королевством потребовало создания специализированных органов власти и сформировало новый социальный слой служителей короля, профессионалов в конкретной области. В результате, по меткому выражению М. Вебера, произошло своеобразное «отчуждение» короля от аппарата власти и превращение его в «дилетанта»[143]. С другой стороны, король не только был верховным правителем. Его власть и прерогативы лишь расширялись по мере превращения из сюзерена в суверена: «император в своем королевстве», источник законов, он оставался и верховным судьей.

Эта двойственная природа королевской власти, двойственное положение, как короля, так и Парижского Парламента в системе органов государственной власти были неустранимы.

Именно данные противоречия, конфликты между Парламентом и королем окрасили монархию во Франции в Средние века новыми красками.

Соответствующие «перетягивания каната власти» между Высшим судом королевства и монархом существовали на протяжении всей истории средневековой Франции, всего периода существования монархии во Франции. Да, на том или ином этапе эти противоречия то становились сильнее, то практически затухали, но их наличие является неоспоримым.

§ 3. Организация Парижского Парламента во второй половине XIII века

Для более полного понимания сущности, назначения и функционирования Парижского Парламента, его связи с Королевской Курией и идеей «совета», двойственной природы и короля — верховного судьи, и высшей судебной инстанции средневековой Франции, выявления проблемных аспектов в непростых взаимоотношениях последних, предлагается рассмотреть такие важные вопросы, касающиеся любого государственного органа, как структура, количественный и качественный состав и порядок формирования Парижского Парламента.

В формировании структурной составляющей Высшего суда королевства в XIII намечаются две важные тенденции, которые в дальнейшем предопределят его организацию на долгие годы.

Речь идет, прежде всего, об образовании основных палат Парижского Парламента, а также о начинающемся процессе создания парламентов в различных областях французского королевства.

Традиционно в исследованиях по истории государства и права уделяется внимание трем основным палатам Парламента, а именно, Большой палате (la Grand chambre), Следственной палате[144] (la Chambre des enquetes) и Палате прошений (la Chambre des requetes)[145].

Необходимость соответствующего структурного деления возникла на основе роста популярности королевского правосудия, следствием чего стало увеличение количества дел, разбираемых Парламентом, а также дальнейшей специализации, профессионализации правосудия.

Еще при правлении короля Людовика IX Святого (1226–1270) Парламент насчитывал в своем составе многочисленные комиссии.

Самой первой сформировалась Большая палата Парламента (la Grand chamber), или Судебная палата (Camera placitorum, Chambre des plaids).

Так, на протяжении веков Королевская курия, а точнее ее судебная ассамблея, пребывала там, где находился король. Людовик IX Святой (1226–1270) от этого отказался и назначил Судебной палате (Cour de justice) постоянную резиденцию. Речь идет о здании Дворца правосудия, расположенном на острове Сите рядом с королевским дворцом и часовней Сент-Шапель[146].

Именно Судебная палата именовалась собственно Парламентом, так как сюда приносили жалобы и иски, здесь рассматривалось дело по первой или апелляционной инстанции, здесь выносилось окончательное решение.

Уже по Ордонансу «Инструкция процесса» от 7 января 1277 г. Судебная палата именуется «Chambre des plaids».

Согласно ст. 3 Ордонанса «когда стороны будут представлены в день их бальяжа, они будут ждать в комнате, не являющейся Судебной палатой (La Chambre des plez), пока не будут вызваны»[147].

В соответствии со ст. 4 данного документа «писцы приговоров (нотариусы) запишут стороны, имеющие дела, и стороны будут вызваны судебным приставом, когда советники отдадут приказ войти в Судебную палату (La Chambre des plez), и он войдет только с лицами, которые необходимы для дела»[148].

Также в ключевом Ордонансе «О Парламенте» от 22 апреля 1291 г. Судебная палата именуется «Chambre des plaids» (см. Приложение № 2).

Согласно ст. 4 Ордонанса «те, кому будет доверено следствие, будут их читать исключительно у себя дома, и обязаны вернуть, и они придут в Судебную палату (Chambre des plaits) лишь тогда, когда они туда будут вызваны»[149].

Формирование двух других палат относится к немного более позднему сроку.

Следственная палата (Camera inquestarum, la Chambre des enquetes) Парижского Парламента, а точнее докладчики расследований или следователи суда, фигурируют уже в Ордонансе «Инструкция процесса» от 7 января 1277 г.

Главной их задачей являлось изучение дел, которые им присылают из Судебной палаты.

Так, согласно ст. 18 Ордонанса «докладчики расследований получат расследования дел некоторых лиц, и расследования будут обсуждены ими вместе, за исключением, если случайно некоторые расследования касаются вещей или значимых лиц, в этом случае из-за их значимости, надо об этом сообщить общему совету»[150].

Ордонанс «О Парламенте» от 22 апреля 1291 г. также регулировал деятельность следователей Высшего суда королевства (см. Приложение № 2).

В соответствии со ст. 4 Ордонанса «те, кому будет доверено следствие, будут их читать исключительно у себя дома, и обязаны вернуть, и они придут в Судебную палату лишь тогда, когда они туда будут вызваны»[151].

И, наконец, Палата прошений (Camera requestarum, la Chambre des requetes) образовалась на основе эволюции службы «мэтров прошений». Это так называемые специалисты права, появившиеся в свите короля Людовика IX Святого (1226–1270) и помогавшие ему в отправлении правосудия. В их обязанности входило принимать обращения к монарху, жалобы и прошения, а вследствие увеличивающегося их потока, «фильтровать» и иногда самостоятельно решать часть из них (отсюда их именовали «судьи у ворот», так как они располагались у королевской резиденции), оставляя королю наиболее важные[152].

Впервые Палата Прошений упомянута в Ордонансе «О Парламенте» от 22 апреля 1291 г. (см. Приложение № 2).

Так, в соответствии со ст. 1 Ордонанса «каждый день будут во время заседания Парламента три человека из совета короля, чтобы выслушивать жалобы, которые не будут из числа бальи и т. д.»[153].

Согласно ст. 3 указанного акта «чтобы выслушивать и решать жалобы, будут 4 человека из совета, которые не будут бальями, которые будут собираться каждую неделю по понедельникам и вторникам и другим также в количестве четырех человек, в среду и четверг. И, если есть такие, которые не могли бы прийти, достаточно, чтобы их было два или три»[154].

Таким образом, в связи с усложнением процесса, а именно с появлением определенных стадий — подачи жалобы в Парламент и изучения ее специальными чиновниками суда, расследования дела следователями, а также непосредственного рассмотрения дела по существу уже третьей группой советников — происходит специализация Высшего суда королевства и формирование основной его структуры: Большой палаты (la Grand chambre); Следственной палаты (la Chambre des enquetes) и Палаты прошений (la Chambre des requetes).

Помимо тенденции «внутреннего деления» Высшего суда королевства, намечается и его «внешнее дробление» — то есть создание парламентов по всей Франции.

У данного «дробления» имелась своя предыстория, которая редко упоминается и как раз относится к XIII веку.

В результате начавшегося процесса централизации страны, в связи с присоединением к королевскому домену новых областей, король Франции, по сути, подчинял себе и существовавшие в них судебные курии.

Так, в Нормандии действовал феодальный суд герцога, именовавшийся Палатой Шахматной доски (L'Echiquier de Normandie), в графстве Шампань — верховный суд Большие дни Труа (Les Grands Jours de Troyes).

Оставаясь после присоединения к короне суверенными судами, они все же переходили в ведение Парламента. В 1267 г. Высший суд королевства впервые проводит выездную сессию в графстве Шампань[155].

Такая же история парламента в Тулузе. Он был учрежден французским принцем из династии Капетингов, графом Тулузским Альфонсом де Пуатье (1220–1271) для своих подданных; периодически созывался после присоединения области Лангедок к домену (указ короля Филиппа III Смелого (1270–1285) от 18 января 1280 г.[156]).

В 1287 г. король Филипп IV Красивый (1285–1314) также санкционировал его деятельность, приказав рассматривать дела на восьмой день после Пасхи сенешальств Тулузских, Букерских и т. д., однако в 1291 г. потребовал, чтобы все апелляции передали в Париж[157].

Создание парламента в Тулузе, а также выездные сессии Парижского Парламента в Нормандии и графстве Шампань, оправдывались «удобством подданных» короны, и последующее создание с середины XV века парламентов в различных областях Франции преследовало ту же цель.

Именно данная тенденция, зародившаяся еще в XIII веке, с одной стороны сокращая некогда единую компетенцию Высшего суда королевства, распространяла ее сетью на всю территорию королевства, усиливая тем самым судебную власть монарха.

Обращаясь к составу Парижского Парламента, стоит отметить, что выделение из Королевской курии Высшего суда королевства на первых порах не предполагало фиксированного штата с указанием должностей и определенной численности. В зависимости от поставленных проблем и характера рассматриваемого дела на заседания суда приглашались те или иные лица.

Более того, Парижский Парламент в начале своей деятельности имел довольно архаичную и непрофессиональную составляющую.

Тем не менее, увеличение и улучшение качественного и количественного состава должностных лиц Парламента является важнейшим процессом на пути становления Высшего суда королевства.

Главой судебной иерархии в средневековой Франции всегда являлся король. По словам советников Парламента, «вся полнота судебной власти исходит от короля»[158].

Однако с момента образования Парижского Парламента произошло делегирование ему монархом полномочий в сфере отправления правосудия.

Правильным ли будет включать персону монарха в его состав?

Ответ проистекает из связи Парламента с королем, а именно из тезиса: «Высший суд королевства — продолжение политического тела короля».

Соответственно, политическая персона монарха и Парижский Парламент суть единое целое в осуществлении судебной и иной власти.

Следующей фигурой, не входившей в состав Парламента, но принимавшей непосредственное участие в деятельности Высшего суда королевства, являлся канцлер (cancellarius).

В период с XI–XIII вв. канцлер Франции был главой всей королевской администрации, Канцелярии, председателем в отсутствие короля любой секции Королевского совета и Парламента, а также до первой половины XV века осуществлял деятельность по руководству Парижским Парламентом.

Канцлер — «глашатай короля» — от имени последнего участвует в публичных церемониях, участвует в назначении королевских чиновников, составляет королевские акты и свидетельствует их подлинность[159].

С момента выделения Высшего суда королевства из Королевской курии канцлер был связующим звеном между королем и судьями: через него король высказывал свои желания, предпочтения, требования судьям, и через него судьи могли пожаловаться королю, высказать свое мнение по тому или иному вопросу.

Канцлер имел доступ к материалам любого дела, рассматриваемого Парламентом, имел право изучать материалы дела, искать необходимую для себя либо для короля информацию[160].

В обязательном порядке на заседания королевского суда приглашались бальи и сенешали на слушанье дел по апелляциям из своего округа.

Так, согласно ст. 6 Ордонанса от 4 апреля 1260 г. «О сражениях и поединках, а также показаниях свидетелей»: «в случаях отмеченных выше, бальи будут участвовать в суде вплоть до представления доказательств, и отошлют дело в суд, чтобы доказательства там были выслушаны» (см. Приложение № 1)[161].

Кроме того, по традиции, наследник Curia Regis — Парижский Парламент — включал в себя так называемых «почетных членов» — сеньориальный элемент (conseillers d'honneur, conseillers honoraires).

К их числу принадлежали принцы королевского дома, духовные и светские пэры Франции (присутствие их было необходимо, когда одна из тяжущихся сторон или обе стороны были пэрами), некоторые должностные лица (губернатор Парижа, коннетабль), офицеры короны, маршалы и представители высшей церковной иерархии (аббаты монастырей Клюнийского и Св. Дионисия, в Руанском — архиепископ Руанский)[162].

Общее их число в среднем составляло двенадцать: от церкви — архиепископ Реймса, епископы Лана и Лангра, Бовэ, Нуайона и Шалона; от мирян — герцоги Нормандии, Бургундии, Аквитании, графы Фландрии, Тулузы и Шампани[163].

Данные члены Парижского Парламента, будучи пережитком совещательного органа при короле (Королевской курии), на котором решались все основные вопросы королевства, символизировали сеньориальную природу Высшего суда королевства, заключающуюся в том, что Парламент решает вопросы не только от имени короля, но и от имени крупных сеньоров страны.

В судебных заседаниях Высшего суда королевства принимали участие и адвокаты короны (advocati, les avocats).

В конце XIII века деятельность адвокатов во Франции начинает подвергаться законодательской регламентации.

В 1270 г. появились знаменитые «Учреждения Людовика Святого», положившие первые основы французского судоустройства и судопроизводства[164].

Ограничив применение судебных поединков и, тем самым, предоставив больше простора для деятельности адвокатов, король Людовик IX принял несколько постановлений, касающихся осуществления этой профессии и почти буквально повторяющих римское право[165].

Прежде всего, адвокатам предписывалось «не защищать на суде незаконных дел» (causes deloyales), быть «официальными защитниками бедных, вдов и сирот», говорить в прениях с противниками «вежливо и без грубости»[166].

Специальным указом, регулирующим деятельность адвокатов, стал Ордонанс от 23 октября 1274 г. «О функциях и гонораре адвокатов».

Согласно данному акту: 1) адвокаты при вступлении в сословие должны приносить присягу: «добросовестно и усердно исполнять свои обязанности, ведя только правые дела и отказываясь от защиты или подачи совета, как только убедятся в несправедливости или нечестности принятого дела»; 2) эту присягу они должны повторять ежегодно; 3) размер гонорара должен определяться, сообразно с родом дела и способностью адвоката, но ни в каком случае не может быть больше 30 турских ливров[167].

Обязанности адвокатов заключались в подаче юридических советов (consulter), устной защите дел на суде (plaider) и составления некоторых судебных документов (ecrire)[168].

Положения о деятельности адвокатов содержатся и в Кутюмах Бовези 1282 г., составленных французским юристом Филиппом Бомануаром.

Согласно разделу V § 174 Кутюмов, «так как большинство людей не знакомо с кутюмами и не знает, как ими надо пользоваться и на что следует опираться в каждой данной тяжбе, то те, которым предстоит судиться, должны искать совета у людей, могущих говорить за них. И тот, который говорит за других (в суде), называется адвокатом»[169].

В соответствии с § 175 указанного сборника, «если кто-либо хочет стать адвокатом… — он должен присягнуть, что исполняя свои обязанности адвоката, он будет вести себя хорошо и честно, что он, насколько ему будет известно, будет вести только добрые и законные дела, что если он начнет дело, которое в начале покажется ему правильным, а потом узнает, что оно нечестно, он сразу, как только узнает об этом, бросит его. И если он принесет в суде эту присягу, он после этого никогда её не должен (уже) повторять. Но до того, как он ее принес, он не может приступить к исполнению своих обязанностей и участвовать в споре (прениях)»[170].

Так же в следующем параграфе говорится, что «бальи собственной властью может отвести с тем, чтобы он не выступал в данном суде, такого адвоката, который обычно говорит дерзости бальи, суду или противной стороне, т. к. было бы очень плохо, если бы подобного рода люди не могли бы быть отстранены от адвокатской должности»[171].

Наконец, Ордонанс от 22 апреля 1291 г. «О Парламенте» подтверждает положения предыдущих указов (см. Приложение № 2).

Так, в ст. 11 Ордонанса говорится, что «адвокаты дадут присягу, предписанную Ордонансом Филиппа Смелого, и они будут давать ее заново каждый год. Они не будут говорить в своих судебных речах бесполезные вещи и оскорбления в адрес противных сторон»[172].

Наравне с адвокатами в заседаниях Парламента участвовали прокуроры короля (procureurs).

В соответствии с «Учреждениями Людовика Святого» от 1270 г. главными задачами прокурора были обеспечение общественного порядка и законности на территории королевства, а также защита прав короля и обеспечение целостности королевского домена.

Зачастую прокуроры исполняли функции судебных приставов[173] (huissiers).

Судебные приставы следили за порядком в зале суда, вызывали лиц, участвующих в деле.

Так, согласно ст. 4 Ордонанса «Инструкция процесса» от 7 января 1277 г. «писцы приговоров (нотариусы) запишут стороны, имеющие дела, и стороны будут вызваны судебным приставом, когда советники отдадут приказ войти в Судебную палату, и он войдет только с лицами, которые необходимы для дела» (курсив мой. — Е.К.)[174].

Наконец, невозможно не упомянуть о нотариусах, или, как сказано в вышеуказанной статье, о писцах приговоров (les clercs des arrets).

В целом записи подвергалась вся работа Парламента, начиная от судебных решений, заканчивая протоколами выборов советников суда.

Данный принцип письменности в деятельности Высшего суда королевства возник во времена правления короля Филиппа II Августа в конце XII века. До этого запись любых актов, судебных решений независимо от их важности и значения велась «от дела к делу».

Так, например, в 1201 году суд в рамках Королевской курии рассматривал нашумевшее дело юного Артура, племянника Жана Безземельного (Jean-sans-Terre), сына Генриха Плантагенета. Жан Безземельный насильно лишил своего племенника герцогства, взял его в плен и казнил. Его вызвали в королевский суд, чтобы он ответил за свой поступок, но тот не явился. Тогда его объявили бунтовщиком, конфисковали все его имущество и приговорили к смертной казни.

Несмотря на важность и широкий общественный резонанс этого дела, ни документы по данному процессу, ни само решение так и не были записаны.

Необходимость постоянного фиксирования своей работы Парламент осознал уже в середине XIII века, когда у сторон процесса либо у иных лиц возникали вопросы или открывались дополнительные обстоятельства по тому или иному делу, ранее рассмотренному Парламентом, а самого дела уже не было.

Для улучшения качества королевской юстиции, для профессионализации королевского суда, а также для гарантии прав людей всех сословий королевства, была учреждена должность нотариуса, или писца приговоров, в обязанности которого входило записывать решения королевского суда.

Постепенно стали появляться архивы королевских судов.

Короли, отправляясь в поездки, всегда возили с собой часть судебных решений, а также королевскую печать. Но в 1194 году, когда король Филипп Август путешествовал, на его лагерь напали англичане. В битве при Фретвале все документы, в том числе и судебные решения, были потеряны безвозвратно[175]. После этого случая при Королевской курии появилось специальное хранилище архивов судебных решений — Сокровищница хартий (Tresor des chartes)[176].

Уже во времена Парижского Парламента в архивах королевского суда хранились письменные документы всей работы последнего, за сохранность которых отвечал именно нотариус.

В заключение, в качестве примера, показывающего качественный состав Парижского Парламента на заседании, хотелось бы привести протокол решения судебного дела от 9 февраля 1261 г.

Так, согласно протоколу: «утверждение настоятеля аббатства Святого Бенедикта Флёри несостоятельно. Присутствовали на судебном заседании: архиепископ Руанский; Симон, казначей базилики Святого Мартина Турского; адвокат Юдес де Лорис; адвокат Жан Д'Юлли; адвокат Томас де Пари; сеньор Нельский; граф Понтье; коннетабль Франции; сеньор Пьер Фонтен; сеньор Жульен Перрон; сеньор Матье Боне; начальник арбалетчиков; бальи из Вермандуа, Санса, Вернёя, Буржа, Жизора, Котантена, Амьена; сеньоры Жан Сонье и Жан де Труа, которые вели расследование»[177].

Таким образом, первоначальный состав Парижского Парламента имел преимущественно сеньориальную основу. Советники Высшего суда королевства получали право участвовать в судебных заседаниях без учета знаний, личных заслуг и опыта, а лишь на основе их сословного положения в обществе и занимаемого поста в государственном механизме.

Однако, как было сказано выше, по мере усложнения судебного процесса в королевских судах, наметились тенденции профессионализации советников.

Так, согласно Ордонансу от 6 апреля 1287 г. «удалены из Парламента представители высшего духовенства»[178], Ордонанс от 22 апреля 1291 г. предписывал «сенешалям, бальи, прево и другим чиновникам уходить во время судебного заседания в Парламенте» (см. Приложение № 2)[179], Ордонанс от 1296 г. удалил из Высшего суда королевства «всех тех, кто не знает законов»[180].

Что касается количественного состава Парижского Парламента, то в XIII веке королевский суд не имел какого-либо фиксированного штата с указанием должностей и определенной численности, составлялся лишь список имен, включенных в Парламент.

Члены Высшего суда королевства ежегодно назначались королем по мере необходимости после консультации с канцлером и членами Большого Совета до начала очередной сессии Парламента[181], то есть действовал порядок назначения членов суда.

Обычно такие назначения оформлялись специальными письмами короля (les letters de roi), которые записывались нотариусом Парижского Парламента, после чего им же выдавались документы о вступлении чиновника в должность. Так, по исследованиям историков, в XIII в. в Большую палату Парламента (la Grand chamber) были назначены герцог Бургундии Жоффруа де ла Шапель, граф де Сен-Поль Мэтью Вандом, архиепископ Нарбонны Рено Барбу, епископ Парижа Симон де Нель[182].

Единственным исключением стала численность чиновников Палаты прошений. Уже Ордонанс «О Парламенте» от 22 апреля 1291 г. закрепляет определенный штат: «каждый день будут во время заседания Парламента три человека из Королевского совета, чтобы выслушивать жалобы, которые не будут из числа бальи…». «Будут каждую неделю по пятницам, субботам и воскресеньям и в другие дни, если это уместно, 4–5 человек из Совета, чтобы отправлять жалобы и дела областей письменного права». «Чтобы выслушивать и решать жалобы, будут 4 человека из Совета, которые не будут бальями, которые будут собираться каждую неделю по понедельникам и вторникам и другим также в количестве 4 человек, в среду и четверг. И, если есть такие, которые не могли бы прийти, достаточно, чтобы их было два или три» (см. Приложение № 2)[183].

Подводя итог исследованию возникновения и организации деятельности Парижского Парламента во второй половине XIII века можно прийти к следующим выводам.

Образование Парижского Парламента во Франции предопределили следующие процессы. Первый — формирование идеологической и политической основы королевского суда, а именно институционализация королевской власти, а также последующие автономизация институтов управления от личности короля и их специализация. Второй — процесс складывания структуры королевских судов на местах и определение Парламента как апелляционной инстанции в качестве вышестоящей. Третий — тенденция унификации права Франции, а также формирования системы общегосударственного королевского права.

Соответствующие процессы послужили основой для возникновения Высшего суда королевства, последний же, в свою очередь, способствовал дальнейшему их развитию.

Развивающиеся «теория двух тел короля», представления о государе как о пользователе, а не собственнике короны, впервые наглядно прослеживаются в созданном знатью образе Королевской курии.

Именно Curia regis «правит в отсутствие короля», являлась «продолжением политического тела короля».

Краеугольным камнем начала образования Парижского Парламента можно считать Ордонанс «О сражениях и поединках, а также показаниях свидетелей» от 4 апреля 1260 г., который закрепил возможность обжалования решений нижестоящих судов в королевский суд Франции, т. е. создал необходимую основу для формирования и организации в дальнейшем Высшего суда королевства.

Однако, окончательное образование Парламента, а именно закрепление фундаментальных традиций и принципов его работы в качестве первой и апелляционной инстанций, его структуры и организации, относится к более позднему периоду, а именно к концу XII — началу XV вв.

Парижский Парламент, идентифицируемый с Королевской курией, которая первоначально представляла «персону монарха» в его отсутствие, провозглашенный главным, суверенным судом королевства, объявленный «источником правосудия», основой монархической власти в средневековой Франции, являлся государственным институтом — «продолжением политического тела короля», которому государь делегировал свои полномочия в области отправления правосудия для рассмотрения судебных дел по первой инстанции и апелляционной инстанции.

Вторая половина XIII века, объявленная этапом формирования лишь условий будущего механизма Парижского Парламента, наметила тенденции образования основных палат Высшего суда королевства (Большой палаты, Следственной палаты и Палаты прошений), начинающегося процесса создания парламентов в различных областях французского королевства, увеличения и улучшения качественного и количественного состава должностных лиц Парламента.