- Да просто Костик заезжал, надо же было держать лицо. Приперся со своей девкой, козел!
Аня представила, если бы Маркус заявился с Ким, и содрогнулась от ужаса, вряд ли бы она такое выдержала.
- Ну, ты как?
- Уже нормально, это раньше ревела, а сейчас уже прошло... успокоилась, я еще тоже буду счастлива. Так что давай за нас счастливых и смеющихся, как когда-то. – с энтузиазмом подмигнула она, опрокидывая бокал. Аня с улыбкой поддержала ее.
Вскоре, когда они уже осушили пол бутылки, хлопнула входная дверь, и на пороге появился мальчик.
- О, Сашок, привет.
- Привет ма, теть Ань! – помахал он им курткой, а у Ани сжалось сердце при виде крестника, как впрочем и всегда. Он был на год младше Мэтта, а ей до сих пор было тяжело находиться рядом с детьми его возраста, тем более с мальчишками.
- Привет, Сашуль. - мягко поздоровалась Аня и потрепала мальчика по волосам, когда он подошел.
Оксана подскочила, чтобы покормить сына, и они плавно переместились на кухню. Аня с улыбкой слушала сбивчивый рассказ мальчика про школу, Оксана возилась с ужином, телевизор фоном шумел, добавляя в эту комнату уют и теплоту. Было хорошо, впервые за эти дни. Может, все дело было в алкоголе, но главное, было хорошо, но тут объявили новости, которые они не слушали, пока на экране не промелькнуло лицо Маркуса. Аня замерла, вмиг трезвея, и жестом попросила прибавить звук, не в силах вымолвить ни слова, слишком взволнованная и напуганная, и не зря, потому что все дальнейшее повергло ее в ужас:
- Сейчас Маркус Беркет находится в очень тяжелом состоянии, по сообщению одного из врачей у него три пулевых ранения в грудь. На момент нападения Маркус был в компании Захария Джексона и дочери. Нам удалось узнать некоторые подробности у мистера Джексона.
Аня задыхалась, а картинка меж тем сменилась, и на экране появился Зак. Он был бледен, несмотря на загар, губы тряслись, а глаза лихорадочно блестели.
- Я не понимаю, просто не понимаю откуда она выскочила, мы... мы только подъехали , вышли и вдруг она...
- Это была женщина?
- Да... Я шел с Дианой на руках, и она кинулась, а Маркус закрыл нас и... она давай палить, а потом мы... мы растерялись, и она куда-то исчезла...
У него что-то еще спрашивали, но Аня уже не слышала, она широко раскрыла рот и давилась воплем. Какая-то сумасшедшая стреляла в ее девочку?! Боже, боже, боже!
- Сейчас власти активно ищут преступницу, а миллионы фанатов молятся, чтобы их кумир пришел в себя.
Аня захлебнулась, сознание отключалось, Оксана подскочила к ней и начала бить по щекам, не давая провалится в спасательное забытье.
- Мне нужно к нему. -прошептала Аня, когда тьма рассеялась перед взором, и она смогла хоть что-то сказать.
Глава 17
«Нет, ни в шахматы, ни в теннис...
То, во что с тобой играю,
Называют по-другому,
Если нужно называть...
Ни разлукой, ни свиданьем,
Ни беседой, ни молчаньем...
И от этого немного
Холодеет кровь твоя.»
А.А. Ахматова.
Тишина. Что есть тишина? Разве это не тот момент, когда вокруг тебя никого? Нет. Тишина – это гармония, покой и умиротворение, когда ты в согласии с самим собой. Когда же вокруг ни души и ни звука, а ты на стену лезешь от тишины, звенящей в каждой клеточке, разрывающей барабанные перепонки и душу - это одиночество. Оно страшное, оно ощутимое, ощутимей всего, что нельзя потрогать руками. Оно липкое, обволакивающее невидимой паутиной и высасывающее из тебя все силы. У него глаза пустые и холодные, как и постель, в которой ты спишь, пусть даже и не один, а вкус у него бессонных ночей, приправленных дымом сигарет, вином или кофе. Когда ты одинок, кажется, что жизнь теряет всякий смысл, ничего не радует. Оглядываешься вокруг и не понимаешь - зачем тебе хорошая квартира, душащая пустотой и безмолвием, зачем престижная работа, которая лишь на мгновение спасает от тошнотворного ощущения, что ты никому не нужен в этом мире, даже этой работе, ибо незаменимых нет? Зачем все, что ты имеешь, если продолжаешь чувствовать неполноценность жизни? Именно в такие моменты понимаешь, что важно. А люди, имеющее то, что многим лишь снится, беспечно разбазаривают сокровище по ветру, в погоне за суррогатом, призванным быть слабым заменителем бесценного, не понимая и не видя своего счастья. Есть такая теория древнегреческого философа Платона о том, что цельным человек становится, лишь обретая свою вторую половину. Почему половину? Потому что по этой самой теории при начале времён мужчины и женщины были сотворены не такими, каковы они теперь, это было существо единое, но с двумя лицами, глядевшими в разные стороны. Одно туловище, одна шея, но четыре руки и четыре ноги, и признаки обоих полов. Они словно срослись спинами.
Однако ревнивые греческие боги заметили, что, благодаря четырём рукам, это существо работает больше, а два лица, глядящие в разные стороны, позволяют ему всегда быть на стороже, так что врасплох его не застанешь, а на четырёх ногах можно и долго стоять, и далеко уйти.
Но самое опасное - будучи двуполыми, ни в ком оно не нуждалось, чтобы производить себе подобных.
И Зевс, верховный олимпийский бог, сказал тогда: "Я знаю как поступить, чтобы эти смертные потеряли свою силу!"
И ударом молнии рассёк это существо надвое, создав мужчину и женщину.
Таким образом, народонаселение земли сильно увеличилось, но при этом ослабело и растерялось - отныне каждый должен был разыскивать свою потерянную половину и, соединяясь с ней, возвращать себе прежнюю силу и способность избегать измены, и свойство работать долго и шагать без устали.
Странная теория, спорная. Кто-то скажет: "Мне и одному хорошо" или "Одиночество прекрасно". Чем оно прекрасно? Возможностью подумать? Вот в этом весь ужас одиночества - в этой самой возможности подумать о бытие, о его устройстве, и понять, что жизнь далеко не прекрасна и мало кому везет в ней, а даже если и везет, то после она взымает с тебя по полной за каждую минуту, оторванного счастья. А счастье ли вообще было, есть ли оно? Что такое счастье? Нет четкого понятия, у каждого свое. У кого-то булочка с корицей, у кого-то прыжок с парашютом, у кого-то ребенок или свадьба, а у кого-то ночь с женатым мужчиной, отмотавшим срок за убийство. Вот такое оно счастье - разное. Главное всегда помнить, что даже за булочку с корицей надо платить, жизнь - не благотворительная организация, скорее банк с высокой процентной ставкой за кредит.
Ким сидела в одиночестве, в пустой, накуренной квартире, хлестала вино прямо из бутылки и рассуждала о превратностях судьбы. Горечь и пустота были ее спутниками в этот вечер, а еще жалящая злость и ненависть. И направлена она была на одного человека.
"Вот ведь с*ка! - едко восклицала она про себя, вспоминая Анну Беркет. - Кто бы мог подумать, что у этой овечки такие остро заточенные коготки?! Такая может и тр*халась с этими мужиками на видео, а потом просто дело замяли и дудки. А что? Маркус ведь тоже не спроста так озверел, значит, были поводы не доверять. Вот и получила.
"Носовой платок"... Острячка гребанная! Лучше быть "носовым платком", чем рогатой дурой и грушей для битья. Думала - поглумится и опустить? А хрен тебе в рот, дрянь, чтоб ты подавилась, с*ка! Не ожидала такой поворотик, верно?"
Ким пьяно захохотала, падая с подоконника. Она долго каталась по полу, задыхаясь, смех вдруг резко сменился на слезы, и уже в следующую секунду девушка рыдала до отчаянных хрипов в горле. Боль была адской, она теснила грудь, сжимала ее терновыми путами, впиваясь шипами в нежную плоть гордости, пуская кровь по сердцу.
"Дура, Кимберли, какая же ты дура! - зашептало что-то голосом матери. - Чему ты радуешься? Тому что стала подстилкой на одну ночь? Или, может, тому, что добила женщину, которая пережила ужасную утрату? А ведь знаешь, как больно бьет предательство, не хуже ее знаешь и все равно не устояла, согрешила! И еще согрешишь, стоит только тебя пальцем поманить!"
Девушка замотала отрицательно головой, от чего сразу же затошнило. Она медленно поднялась, пытаясь сохранить равновесие. Ее штормило из стороны в сторону, а комната плыла перед глазами. Состояние было жуткое, хотелось сойти с карусели, что раскручивала ее, поворачивая то в сторону безумной злобы и ревности, то в сторону жалости к себе и безграничной боли и обиды. Самолюбие было убито, но не его женой и ее пафосными речами, все дело в нем. С нее-то что взять? Чертова истеричка, которой место в психушке. И не такое слышали, папочка мастер унижать, так что уже закаленные, а там где еще уязвимо, туда этой падле не добраться.
"Серьезно? А какого ж... ты воешь, будто тебя выпотрошили, как рыбу?"
Ким заткнула уши. Как же достал этот ироничный голосок совести или правды, какой-то такой херни в общем, которая так любит глумится над нами, не давая при этом никаких идей к решению проблемы. И вот спрашивается, за каким хером нужна эта сраная совесть-правда, коли от нее никакого выхлопа, кроме выноса мозгов? Наверно, чтобы не расслаблялись. Ведь мы - люди любим себя успокаивать, поворачивая ситуацию таким образом, что вдруг оказываемся в очень выгодной позиции, и проблема уже не кажется концом света, но это если объективность и совесть-правда давно почили в Бозе. В основном же, стоит только хоть немного попытаться забыть о реальности, как эта зараза тут же поднимает голову и портит всю малину, со словами: "Фиг тебе, дорогуша! Мечтай чувствовать себя охерительной с*чкой, трахнувшей до ломки нужного мужика и уделавшей его жену. Все как раз-таки наоборот!" Ким так и хотелось сказать: "Так дайте же помечтать-то, вашу мать!" Но хрен там. Остается только напиться до поросячьего визга, что, собственно, она и сделала, и ползать на карачках по квартире, убеждая себя, что все это неважно и закончилось, не успев начаться. Закончилось ли? Ответ на этот вопрос она получила спустя час, который провела, валяясь на полу, прожигая потолок стеклянным взглядом. Давящую пустоту заполнила трель телефона, Ким вздрогнула от неожиданности и закрыла глаза, собираясь проигнорировать нарушителя покоя, но кто-то был очень настойчив, и ей ничего не оставалось, кроме как доползти до телефона и ответить на звонок, едва выговаривая слова, заплетающимся языком. Но когда из динамиков послышался до боли знакомый голос, сердце ухнуло вниз, руки задрожали, а голос окончательно пропал.
Боже, ей это снится или она напилась до того, что у нее начались галлюцинации?!
- Скажи мне, что ты - это ты! - потребовала она, еле выговаривая слова, икая.
- Ты, что напилась? - грубо поинтересовался он.
- А тебе-то что?! - нагло воскликнула Ким, с усмешкой. Маркус неопределенно хмыкнул, а после заявил, повергая ее в шок:
- Собирайся, через час мы улетаем.
Ким посмотрела на телефон, пытаясь сообразить, не ослышалась ли она. В крови бурлил алкоголь, делая ее эмоциональной и безбашенной. Негодование захлестнуло, девушка возмущенно прошипела:
- А ты ничего не перепутал ? Двенадцать часов назад ты ушел от меня со словами о том, что между нами было - это ошибка, потом весь вечер делал вид, что меня не существует, а теперь звонишь и говоришь, что мы улетаем! За кого ты меня принимаешь? - перешла она на пьяный крик.
- О, только не надо драм, тебе же не восемнадцать, Кими! - снисходительно пропел он, вызывая у нее очередную волну ярости. Обида клокотала в горле, и она была готова кричать о ней. А Маркус продолжал спокойным голосом объяснять ей очевидные вещи, словно дуре. – Если бы я знал, что ты рассчитываешь на то, что я тут же брошусь за кольцом, то...
- Я не рассчитывала на это! - отрезала она.
- Неужели? Тогда какие претензии? Ты ведь понимаешь, я не могу взять и сразу же развестись. А если тебя обидел прием, то тебе не хуже меня известно, что у нас договоренность с твоим отцом. – отчеканил он. Ким втянула воздух, успокаиваясь.
Как, черт возьми, у него все просто!
Но ведь действительно просто. И правда, чего она вообще ждала? Это вполне нормально, что он так повел себя с утра. Изменить жене, которая в состоянии психического расстройства, - тот еще груз. И наверняка это его гложет, и он не может ее пока оставить, чтобы окончательно не травмировать.
- Не думаю, что это правильно. - отчаянно возразила она в последней попытке.
- Но ты ведь хочешь этого? - вкрадчиво прошептал он, словно змей-искуситель. А у нее не было и толики добродетели, чтобы сопротивляться, поэтому она выдохнула.
- Хочу.
- Тогда будь хорошей девочкой и не трать наше время. Обещаю, буду джентльменом.
- Хорошо. - со смехом согласилась она, уступая. Да и могло ли быть иначе? Вряд ли она нашла бы в себе силы отказать, хоть в душе творилось "нечто".
- Ну, и прекрасно. Собирай вещички. Я уже жду тебя за углом дома. – довольно сообщил он.
Ким же отчаянно боролось с собой. Мысли дикими пчелами жужжали в голове, не позволяя на чем-то сконцентрироваться. Она не понимала, что происходит. Все существо в ней вопило послать этого самоуверенного ублюдка на хрен и положить трубку, но голос желания был сильнее. А желала она - оказаться вновь в его крепких объятиях, почувствовать его дыхание и тяжелый взгляд, от которого мурашки бегут по коже. В душе она ликовала и готова была кричать от восторга. Ведь не просто же так он позвонил, тем более сразу после чертового приема. Значит, она нужна ему, значит, все еще возможно.
- А как же Анна? – зачем-то спросила она, когда он уже собирался положить трубку.
- Что Анна? – недоуменно ответил он вопросом на вопрос, а после иронично добавил. - Она с нами не поедет, если ты об этом.
Они одновременно усмехнулись, а Ким расплылась в злорадной улыбке, прошептав про себя: ""Носовой платок" говоришь? Видимо, носовой платок все же нужнее, чем душа и сердце. Так что соси, с*ка!"
- Что мне с собой взять?
- Я похож на твою мамочку? – раздраженно поинтересовался Маркус.
Ким захихикала.
- Скорее на папочку.
- Не бери телефон, не хочу, чтобы твой надоедливый папаша или еще кто-то напрягал нас. Ладно, у тебя семь минут. – кинул он напоследок и отключился. Ким же прислонилась к стене, прижав кисть к горячему лбу. Она посмотрела на себя в зеркало и ужаснулась. Макияж потек, волосы растрепались, глаза лихорадочно блестели, на губах по прежнему играла глупая улыбочка, а щеки окрасил румянец. Ей стало тошно от себя.
"Во что ты превратилась? Кто это? Где твои принципы, Ким? Как случилось, что ты готова пятки ему лизать, как шавка, в надежде, что он кинет тебе косточку в виде ласкового взгляда? А еще ее осуждала, а ты ведь не лучше, если не хуже. Она-то хотя бы имеет какие-то гарантии, а ты... Он же тебя просто поимеет, а потом пинка даст, потупив глаза. Неужели не понимаешь?"
Но в том и было все дело, что она понимала. Все понимала и хотела. Хотела, чтобы хотя бы поимел, а что там дальше – мало волнует. Вот так умирает понятие гордость. И не потому что любовь, а потому что есть такие желание, которые сильнее гордости, сильнее человеческого достоинства, сильнее всего, что представляло раньше ценность. Они ослепляют человека, делают его безумным, толкают в пропасть, на обман, грех и преступление. И человек плюет на все, как когда-то Ева наплевала на завет своего Создателя, на жизнь свою плевала, ибо ей было сказано, что умрет, если сорвет плод, но и смерть не остановила ее на пути к запретному, неизведанному наслаждению. Вот таким же Эдемским яблоком был для Ким Маркус Беркет и единственное, что останавливало ее на пути к нему – это останки гордости и какое-то подобие стыда и совести. Но разве могли эти правые увещевания чего-то изрядно потрепанного остановить? Ответом стала хлопнувшая дверь и стук каблучков по лестнице.
Ким бежала быстро, пытаясь оторваться от назойливых мыслей и бестолкового самоедства. Вихрем ворвалась в спортивную машину, поджидающую ее на углу дома и со всей силы хлопнула дверью.
- Эй, полегче. - возмутился Маркус, недоуменно взирая на нее. Ким скривила лицо, а после сама, поражаясь своей смелости, наклонилась и поцеловала его в щеку, мужчина дернулся и быстро отстранился. Девушка была смущена такой реакцией, она рассчитывала, что он поцелует ее в ответ. Но разве с Беркетом можно было на что-то рассчитывать?! Обижено отвернувшись, она уставилась невидящим взглядом в окно. Голова продолжала гудеть от выпитого, веки сами собой закрывались. Повернувшись, Ким искоса взглянула на суровый профиль, подавляя желание провести рукой по впалой щеке. Маркус был погружен в какие-то свои мысли, сосредоточенно ведя машину. Ей же ничего не оставалось, кроме как смотреть вперед. Но вскоре это молчание стало раздражать и, чтобы хоть как-то разрядить обстановку, она спросила:
- Куда мы едем?
- Считай это сюрпризом. – бросил он на автомате. Эта небрежная фраза настолько резанула, что Ким затрясло от ярости.
- Останови машину! – потребовала девушка. За это время она немного протрезвела и начала кое-как соображать. Ким чувствовала себя какой-то дешевкой, которую используют как хотят и когда хотят. Нет, если она ему так нужна, то пусть сменит тон для начала. Она тоже себя не на помойке нашла, чтобы тащиться непонятно куда, да еще с мужчиной, которому, кажется, абсолютно насрать на ее присутствие.
- В чем дело? - на его лице наконец-то промелькнуло что-то, но тут же исчезло, как только он понял, что ее не тошнит и ей не плохо.
- Я сказала, останови машину! - уже не сдерживаясь, прокричала она, нажимая на кнопку открывающую дверь. Маркус резко нажал на тормоз, от чего Ким ударилась головой.
- Идиотка, какого хера ты творишь?! Тебе жить надоело? – заорал он. Девушка закусила губу, едва сдерживая слезы.
Боже, во что она впуталась, чего ради вообще терпит и зачем поперлась? Что это за мазохизм-то такой?
- Пошел ты! Подыщи себе проститутку, а я не буду по первому твоему щелчку бежать куда-то! - выпалила она и начала яростно дергать дверь, которая как назло не открывалась. Маркус с неподдельным интересом смотрел на нее, давясь смехом. Когда же она со злости ударила по двери кулаком, тут же вскрикнув от боли, он не выдержал и захохотал - это стало последней каплей. Красная от унижения и обиды, уже не соображая, что делает и говорит, она кинулась на него и начала колотить руками по его груди. Злые слезы жгли глаза, а с губ срывались такие словечки, которые она сама первый раз слышала. Маркус же закатывался со смеху, пытаясь схватить ее за руки, при этом уворачиваясь от ударов. Но вскоре крепко сжав ее в запястья в своей руке, обхватил другой лицо и прошептал голосом заботливого родителя:
- Тсс. Драться не хорошо тем более большим девочкам.
Ким дернулась и хрипло попросила, не имея больше ни на что сил. Было слишком плохо, казалось, что она билась о стену. Его снисходительный взгляд был подобен жалу скорпиона, что жалил, впрыскивая яд под кожу, распространяя его в крови, парализуя все тело и чувства.
- Отпусти меня, я тебе все сказала!
- А теперь я тебе скажу, Кими! – медленно произнес он, обманчиво ласково проводя костяшками пальцев по ее щеке. А после щелкнул пальцами прямо у нее перед носом, наклонился, от чего она задрожала, довольно хмыкнул и прошептал на ухо, обдавая кожу горячим дыханием. - Если я захочу, то по первому моему щелчку побежишь хоть на край света. Захочу шлюху, будешь моей шлюхой. По тому же сраному щелчку будешь раздвигать ноги для меня. - его голос был хриплым, тягучим, словно мед, внизу живота образовался сладостный ком. Ким отстранилась, пытаясь сохранить последние крупицы благоразумия, потому что все, что он говорил было настолько унизительно, грязно, пошло, но что самое о ужасное, что это было столь же волнующе... Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но он приложил к ее губам палец, медленно их обводя, продолжая нашептывать, сводя ее с ума. - Хочешь возразить? Уверен, ты уже потекла. Я это знаю, ты это знаешь. Так чему этот концерт?
Ким всхлипнула, острая волна возбуждения прошлась по ее телу, туманя разум, отключая все, что так мешало ей забыться. Краска стыда прилила к лицу, и она задохнулась, потому что он был прав, только слишком позорно было признавать это, поэтому когда он отстранился, она ничего не сказала и, потупив взгляд, приводила себя в порядок после истерики и внезапной вспышки страсти. Маркус решив, что буря миновала, завел машину, и они поехали дальше, больше ни слова не говоря друг другу до самой взлетной площадке, где их ждал частный самолет. Когда они поднялись на борт, Ким некоторое время продолжала дуться, а после сон сморил ее, и проснулась она только когда Маркус осторожно потрепал ее за плечо.
- Просыпайся, Ким, мы прилетели.
- Куда? - пробормотала она недоуменно, не понимая спросонья где она и с кем. Голова болела так, что хотелось удавиться.
- Вставай. - ворвался приказ в ноющую голову, девушка зажмурила глаза и простонала:
- Я сейчас сдохну.
- Пьянь подзаборная. – прокомментировал Маркус со смешком. – Поднимайся, не заставляй старика тащить тебя на руках.
Ким засмеялась и тут же поморщилась от боли, почему-то перед глазами возникла та самая ночь и все те вещи, которые этот "старик" выделывал с ней в постели. Закатив глаза, она усмехнулась и медленно поднялась, обхватив голову двумя руками.
Маркус протянул руку, и она ухватилась за нее, как за спасательный круг. Поднявшись, они направились из самолета, поминутно останавливаясь, чтобы Ким могла перевести дыхание, сдерживая тошноту. Хотя когда послышался очередной издевательский смешок, она всерьез задумалась стоит ли сдерживаться, было бы не плохо проучить этого "доброжелательного человека". Но этот бред тут же вылетел из головы, когда яркое солнце резануло по воспаленной сетчатки, Ким мучительно втянула жаркий поток воздуха и промычала:
- Мы что в аду?
- Сомневаюсь.
- Как я выгляжу? - спросила она, сама не понимая зачем, когда они подошли к машине, возле которой их ждал шофер.
Маркус многозначительно посмотрел на Ким, оправдывая ее худшие опасения, а после вынес приговор:
- Как баба Яга.
- Кто? - недоуменно воскликнула девушка, не понимая о чем речь, но заметив смешинки в его глазах, поняла, что ничего хорошего это не значит.
Маркус задумчиво прикусил губу, обдумывая ответ, пока они садились в машину, а после выдал:
- Звезда русского фольклора. Ну, что-то типа женщины-вамп. - пояснил он, скрывая улыбку. Но Ким было уже плевать на "бабу Ягу", упоминание того, что она русского производства больно ранило, потому что даже в этом милом сравнении незримо присутствовала Анна. Боль в голове и тошнота делали из нее овоща. Девушка скучающе отмечала красочный пейзаж, пытаясь угадать, где они находились, но ничего на ум не приходило в таком состоянии.
Через пятнадцать минут они остановились возле небольшого особняка на берегу моря, Ким кое-как вылезла из машины, дорогой ее укачало, и стало еще хуже, поэтому, как только ей показали спальню, она тут же попросила аспирин, приняв который, опять легла спать.
Проснулась она уже глубокой ночью, вновь было недоумение, которое на сей раз испарилось быстро. В комнате она оказалась одна, хотя ложась спать рассчитывала, что делить спальню, они будут вместе, но видимо вновь ошиблась. Вообще вся ситуация на трезвую голову казалась каким-то бредом. Ким изо всех сил старалась понять в чем прикол, но ничего путного не выходило. Логику теснила непонятная романтичная хрень в духе "она ему нужна, он выбрал ее". Прав тот, кто сказал, что влюбленные женщины становятся слепыми дурами. Ведь не любовью же он к ней воспылал! Тогда зачем это все? А может, Анна ему рассказала про вранье. От этой догадки Ким прошиб холодный пот, и она испуганно покосилась на дверь, но тут же обозвала себя идиоткой, пересмотревшей триллеров. Даже если бы он и узнал, то вряд ли потащил бы ее отдыхать. Нет, она не будет сейчас об этом думать, завтра проснется и спросит напрямую. А вообще о чем тут спрашивать и думать? Они были близки, им неплохо вдвоем, почему бы и нет? Она выставит себя конченной дурой, если начнет выяснять причины. Мужчины не любят, когда на них давят, пока нужно укрепить свои позиции, показать, что с ней ему будет хорошо и спокойно. Да, именно так она и поступит. А все эти сомнения надо засунуть куда подальше, ни к чему хорошему это не приведет.
Утро девушка встретила с хорошим настроением. Словно бабочка, она порхала по комнате, согретая лучами солнца. Преисполненная энтузиазмом Ким приняла душ, а после занялась собой. За час она перелопатила свой скудный гардероб, поминутно ругая себя за недальновидность, ибо кроме практичных шорт, футболок и купальников, ничего путного в чемодане не оказалась. Слава Богу, хотя бы доумилась взять сексуальное бельишко. Оглядев критическим взглядом трусики и комбинации, остановила свой выбор на комплекте изумрудного цвета, в который тут же облачилась. Порывшись в шкафу, обнаружила черный шелковый халат-кимоно , с как-будто под ее белье сделанной, изумрудной вышивкой на спине. Накинув его, девушка покрутилась перед зеркалом и довольно отметила, что выглядит роскошно - хрупкая, немного инфантильная, но безусловно сексуальная. Улыбнувшись загадочной, игривой улыбкой, Ким еще немного полюбовалась собой, а после нанесла макияж и уложила волосы в высокую прическу, открывая соблазнительную линию шеи. Последний раз взглянув на себя, девушка вышла из спальни с приветливой улыбкой и спустилась вниз, где, как она подозревала, должна быть столовая.
Как только Ким очутилась в холле, ее тут же встретила горничная и ответила такой же приветливой улыбкой.
- О, мисс, вы проснулись. Как спалось?
- Потрясающе. - еще шире улыбнулась девушка, радуясь такому теплому приему.
- Ну и прекрасно. Думаю, вы не откажитесь от завтрака?
- Ни в коем случае! Я так голодна, что готова проглотить слона.
- Пойдемте на террасу. Там чудный вид на море.
Женщина двинулась в противоположную от лестницы сторону, Ким последовала за ней, разглядывая со скуки свою спутницу. Это была женщина средних лет, азиатской наружности.
Когда Ким расположилась в плетеном кресле, перед ней тут же поставили несколько видов блюд. Девушка окинула голодным взглядом стол и тут же накинулась на еду, не слишком заботясь о том, как это выглядит со стороны. Она не ела практически три дня, поэтому было не до приличий. Утолив голод, Ким потянулась, как сытая кошка, и только теперь заметила окружающую красоту. Море игриво переливалось под лучами слепящего солнца, ветер ласкового обдувал лицо девушки, принося с собой морскую прохладу и свежесть. Захотелось искупаться, но она решила дождаться Маркуса. Немного подумав, поняла, что ждать не может, и, вообще, у нее было очень хорошее настроение, и ей хотелось поделиться им с Маркусом, стереть с его лица озабоченность и напряжение. Окрыленная этими мыслями, Ким кинулась в дом, нашла женщину, которая подавала завтрак и спросила, где спальня мужчины. Женщина недоуменно уставилась на девушку, а после ответила:
- Слева от вашей.
Ким бросилась наверх, предвкушая, как разбудит любимого легким поцелуем, а после... Но мысли ее прервал окрик горничной.
- Там никого нет.
Ким замерла, медленно обернулась, и тихо спросила, чувствуя, что ее ждет разочарование:
- А где Маркус?
- Мистер Беркет уехал еще вчера. Я забыла вам передать, что у него возникли неотложные дела, поэтому он просил вас не переживать и наслаждаться отдыхом. Он скоро вернется.
Женщина улыбнулась виновато, а после ретировалась. Ким же продолжала стоять на лестнице, потупив взгляд. Подъем и радость растворялись, вытесняемые обидой и злостью. Смахнув накатившие слезы, чувствуя себя идиоткой, девушка вошла в свою спальню, сорвала с тела халат и отшвырнула от себя. Словно обезумевшая, она бегала по комнате, раскидывая вещи, пиная подушки, пока, обессилев, не упала на кровать, заходясь в слезах. Было обидно, в эту минуту она ненавидела этого гребанного кукловода, который вертел ей как хотел, словно марионеткой, не считаясь ни с ее желаниями, ни с ее чувствами, ни с чем, словно она - пустое место. Почти весь день Ким провела в метаниях, круша мебель, покрывая Маркуса проклятьями на всех известных ей языках, прерываясь лишь на слезы. К вечеру обессилившая, опустошенная, она спустилась вниз, чтобы поужинать. Прислуга посматривала на нее косо, но молчала. Лишь женщина, встретившаяся ей с утра, робко предложила прогуляться, но Ким отрицательно покачав головой, поднялась наверх и, не раздеваясь, легла спать. Но сон не шел, зато она немного успокоилась и вновь отчитала себя за дурость. Ей надо что-то делать со своим самолюбием, иначе она окажется на пару с Анной Беркет в психушке. А может, это так Маркус Беркет действует на женщин? Эта мысль развеселила девушку, но тут же посерьезнев, она признала, что весь день вела себя неразумно и нелогично. Возможно, действительно что-то требует его немедленного присутствия, а она истерит, словно дитя малое, у которой отобрали конфету.
"Он мог бы и позвонить." - возразил противненький голосок, но Ким заткнула его подальше. Весь следующий день она сохраняла спокойствие, и как и было ей велено, наслаждалась отдыхом - загорала, нежилась в море, читала роман, найденный в кабинете, но вечером ничего не изменилось, и это подкосило ее боевой дух, а к концу четвертого дня он сошел на "нет" и девушка еле сдерживалась, чтобы не обратится за помощью. Она чувствовала себя забытой, брошенной и никому не нужной. Книга раздражала, солнце надоело, море единственное, что ее еще хоть как-то успокаивало, поэтому, как и все последние три дня, она отправилась вечером поплавать перед сном, только на сей раз и оно не помогло. Бросив всю эту затею, взвинченная до предела, девушка направилась домой, твердо решив, что сейчас же потребует телефон и сегодня же улетит с этого проклятого острова. Если у Беркета такие извращенные шутки, то ему лучше лечиться. Размышляя об этом, она не заметила виновника своего паршивого настроения, вальяжно развалившегося в кресле, закинув ногу на ногу и попивающего сок, поэтому, когда раздался его насмешливый голос, Ким вздрогнула.
- Как отдохнула?
Девушка метнула взгляд, обещающий смерть, и задохнулась от его наглости, но тут же в сердце родилась предательская радость и облегчение.
- Издеваешься? – процедила она все же, выплескивая негодование последних дней.
- Почему же?! - ухмыльнулся он, доводя ее до кипения, а после добавил, смягчая ее гнев. - Тебе идет загар.
- Спасибо. – сухо ответила она. - Решил свои дела?
- Да. - также сухо ответил он, а после развернулся и вошел в дом. Ким тут же последовала следом. В голове было масса вопросов, на которые она хотела бы получить ответы, но его уставший вид и собственное обещание быть той, с которой хорошо, заставили, скрипя сердце прикусить язык.
- Я переоденусь перед ужином. - мило улыбнувшись, сообщила она, поднимаясь наверх. Маркус кивнул и скрылся в кабинете.
Собралась она в рекордные сроки, казалось, что кто-то отмотал время, и вновь повторяется ее первое утро пребывания здесь, только теперь она почему-то волновалась еще сильнее, и настроение не было таким безмятежным. Ким была в подвешенном состоянии, она просто не знала, как себя вести с этим мужчиной, чего он от нее хочет и чего ждет. Но все же собравшись с силами, решила действовать по ситуации. Натянув опять милую улыбочку, она спустилась вниз, ожидая хоть какой-то реакции с его стороны на свой внешний вид, но Маркус посмотрел на нее вскользь безразличным взглядом и разлил вино по бокалам.
- Чем занималась? - спросил он, отправляя в рот кусочек стейка. Ким наблюдала, как он с аппетитом ест, не в силах проглотить ни кусочка.
- Читала, купалась, загорала. - отчеканила она, запивая эту отповедь вином.
- Что читала? - поинтересовался Маркус, поддерживая светскую беседу, хотя было видно, что ему совершенно насрать на ее литературные пристрастия.
- Любовный роман. - соврала она, переводя тему в нужное ей русло, чтобы разрядить обстановку и приподнять ему настроение, зная, что он по инерции спросит, о чем книга, совершенно не увлеченный беседой.
- Мм…- неопределенно промычал он, продолжая жевать. – И про что там?
Ким довольно улыбнулась и начала свой рассказ:
- Ну, конечно же, про прекрасную девушку и офигительного красавца.
Маркус приподнял бровь, а на его лице было написано: "Что за хрень ты несешь?", от чего Ким едва сдерживала смех, но продолжала:
- Она бедна, но добра, а он естественно богат и умудрен жизнью. Но когда он встречает ее, то тут же понимает, что все то, что было до нее, было ничем. У них сразу же начинается бурный роман. Он потрясающий любовник, она невинна и чиста ... - после этого заявления Маркус начал хохотать, Ким тоже не сдерживала смех, но не останавливалась. - Вот... А после, конечно же, он понимает, что ее не достоин и бросает ее, они оба страдают, но потом судьба вновь сводит их вместе...
Ким замолчала, потому что лицо Маркуса мрачнело с каждой секундой, и она не могла понять в чем дело, но он не дал ей мучится в недоумении и сказал с горькой усмешкой:
- А знаешь, что было дальше?
Ким покачала головой, не понимая к чему он клонит.
- А дальше... Они женятся, любовь длится три года по чьей-то теории, и после начинается ад... Он возвращается к своему привычному образу жизни – днем с головой в работу, ночью очередная шлюха, а она тихонечко начинает его ненавидеть. Когда-то эта ненависть накопиться, и она от него уйдет или он от нее. Вот и вся история. Сказка в ней заканчивается на фразе - "Объявляем вас мужем и женой!", потому что не женятся "умудренные жизнью" циничные красавцы на милых добрых девочках, если не хотят себе проблем.
Ким тяжело сглотнула, не зная, что сказать, таким ядом были пропитаны его слова, но не успела она ничего придумать, как он поднялся изо стола.
- Спокойной ночи. – бросил он напоследок и поднялся к себе, ей же ничего не оставалось, как смотреть ему в спину, коря себя за глупость. И зачем она начала нести этот бред ? Ясно же, что это утрированная история его отношений с Анной. Ким разочарованно вздохнула, не зная, что делать дальше, она так устала от этих непоняток, что сил уже не хватало. Поднявшись в свою спальню, девушка прислушивалась к звукам из соседней комнаты, но было тихо, и вновь безмолвие давило, психологически и морально раздавливая ее, разрывая на части. Что она делает не так? Как к ней относится Маркус, чего хочет и добивается, что их ждет? Она не могла ответить ни на один вопрос связанный с этим мужчиной, ибо он был загадкой, долбанным ребусом, который ей был не по силам, но который она до смерти хотела разгадать. А вообще ей надоели эти его сраные игры, она не затем сюда приехала, чтобы плясать под его дудку. Она получит, то что хочет. С такими мыслями Ким вылезла из под одеяла, умылась, не слишком долга думая натянула на себя комбинацию цвета нюд, в которой выглядела еще обнаженней, чем без нее, и уверенно направилась в соседнюю комнату. Она не останавливалась, чтобы постучать, боялась, что смелость покинет ее, поэтому сразу же вошла. Осторожно прикрыла за собой дверь, чтобы не разбудить спящего на кровати мужчину, освещенного тусклым светом ночника. В горле сразу же пересохло, стоило вдохнуть воздух пропитанный его парфюмом. Медленно с грацией кошки, Ким приблизилась и тихо села на край кровати. Сердце колотилось, как бешенное, от чего девушке становилось еще страшнее, она боялась, что его стук разбудит Маркуса, на которого она любовалась, не отрываясь. Он спал на животе, обхватив подушку двумя руками, прижимаясь к ней левой стороной лица, которое сейчас казалось мальчишечьим. Длинные ресницы были по девичьи загнуты, рот слегка приоткрыт. Ким села ближе и аккуратно дотронулась до его щеки, провела по ней, от чего мужчина недовольно нахмурился, но она уже не могла остановиться, зарылась в его густые волосы, попуская их сквозь пальцы. Маркус что-то пробормотал во сне и повернул голову в другую сторону, предоставляя жадному взгляду Ким крепкую спину и шею с ее же отметинами на коже. Эти следы вчерашнего безумства завели ее не на шутку и, наклонившись, она провела по одной наиболее глубокой царапине языком, впитывая в себя солоноватый вкус его кожи. А после началось какое-то безумство, она целовала его спину, слегка покусывая, всасывая в себя его кожу, вырисовывая языком контур каждой мышцы, возбуждаясь сама от этой иллюзии власти и полной свободы действия, мужчина лишь слегка постанывал во сне. Ей стало жарко от этих тихих хрипов, которые вырывались из него. А потом Маркус перевернулся, девушка испуганно замерла, но он по прежнему спал. Ким облегченно облизала губы, сама не понимая, чего ей хочется, потому что она не знала, какая ее ждет реакция, когда он проснется. Но взглянув на приподнявшуюся простынь в районе его паха, девушка довольно усмехнулась. А потом с шоком обнаружила, что хочет попробовать его на вкус, доставить ему удовольствие тем способом, которым всегда брезговала пользоваться, но сейчас желание было нестерпимым, и она скинув комбинацию, потянулась к нему, целуя его грудь, медленно переходя на живот, проводя языком вдоль полоски волос, начинающейся от пупка.
- Эни, детка... - простонал он, зарываясь пальцами в волосы Ким. Девушка застыла словно громм пораженная, медленно подняла глаза и встретилась с пылающим взглядом черных глаз, ошарашенно взирающих на нее. Пальцы его сжались, а потом он грубо дернул ее на себя, Ким вскрикнула от боли, а он процедил ей в лицо. - Какого х*я ты делаешь, мать твою?
- А что не видно? - хрипло ответила она, панический ужас придал ей дерзости. Он же вновь дернул ее за волосы, от чего она сжалась в комок, проглатывая слезы унижения и стыда.
- Ты ебн*тая или как?
- Это ты придурок! За каким хером тогда ты меня сюда притащил? – вскричала она, а слезы покатились по щекам. Ее трясло, как в лихорадке, она боялась его такого осатаневшего.
- Ну, уж точно не для траха, чертова дура.
- Тебе надо лечиться вместе с твой придурочной женкой... - заорала Ким, Маркус побледнел, мускул на его щеке задергался. Девушка ошарашенно замерла, боясь последствий, было видно, что он сдерживается из последний сил.
- Закрой рот, с*ка! – процедил он яростно, а потом оттолкнул ее от себя с брезгливой гримасой на лице и выплюнул, швырнув сорочку ей в лицо. - Пошла на хрен отсюда!
Ким резко вскочила и бросилась прочь из комнаты, захлебываясь слезами. Остаток ночи она давилась слезами, проклиная все на свете, она не хотела больше ни в чем разбираться или что-то разгадывать. Ей просто хотелось оказаться в своей квартире, забыть об этом позоре, рвущей боли и этом чудовище, которое опустило ее в океан дерьма. Утром она не знала, как выйти из комнаты. Из зеркала на нее смотрело опухшее от слез лицо с красными глазами. Но собрав волю в кулак, она все же спустилась вниз и с отвращением посмотрела на Маркуса, который со скучающим видом попивал кофе и рылся в планшете. Девушка кашлянула, хотя это стоило ей огромных моральных усилий. Маркус лениво поднял на нее глаза и как ни в чем не бывало заявил:
- Садись, кофе остынет.
Ким втянула в себя воздух, поражаясь этому сумасшедшему. Он что всерьез думает, что после этой ночи, она будет с ним спокойненько кофе распивать?! Ну, тогда он точно больной.
- Я хочу домой. – выпалила она, коря себя за страх.
- Через час устроит? - безразлично пожал он плечами, словно мелкую, незначительную букашку, раздавливая остатки ее гордости. Ким кивнула, вздернула голову и развернулась, чтобы уйти, но застыла, когда за спиной раздался его стальной голос. - Сядь!
- Прости? – ошарашено воскликнула она, волна страха вновь захлестнула ее.
- Присаживайся, я уже простил тебя за вульгарное нарушение моего сна. - иронично произнес он, похлопав по рядом стоящему стулу. Ким, словно сомнамбула, подошла и села на указанное место, сгорая от стыда под его внимательным взглядом, забирающимся под самую кожу. Она старалась не смотреть на него, но ему видимо было все равно смотрит ли она на него или же нет, главное, чтобы слушала. - Помнишь, в начале знакомства ты говорила, что я вызывал у тебя отвращение, и ты считала меня чудовищем?
- Мое мнение не изменилось! Так и есть. - резко ответила Ким.
- Да ну ? - усмехнулся он, а после тихо продолжил, повергая ее в шок своими речами. - А ведь ты такая же, Кими, и большинство таких. Знаешь, что такое самолюбие? Это когда ты делаешь то, что тебе хочется, насрав на мораль. Только степень забивания на это понятие у всех разная, но суть одна - "я хочу, а на остальное пох*й!". Так что мы одного поля ягодки, детка, и ты - такое же чудовище, как и я, как и миллионы вокруг. Просто не у всех есть способ проверить, или, точнее, они не замечают мелочей, выбирая себе кусок повкуснее или покрасивее, в транспорте занимая скорее свободное место, расталкивая прохожих… Да масса примеров. И это все оно – самолюбие, даже в мелочах. А не можешь удержаться в них, не сможешь и в чем-то большом сдержать себя.
Ким понимала о чем он говорит, и слезы покатились по щекам, потому что она не выдерживала больше, он затрагивал те струны, которые она сама в себе подавляла. Ким чувствовала к себе презрение, а к нему ненависть за то, что выставляет эту уродливую правду, тыкает в нее носом. Это больно, когда тебе на нее указывают, легче пережить борьбу с самим собой, а так – это чудовищно. Но как оказалось, это было только началом, и Маркус задумчиво продолжил.
- Скажи мне, что чувствует ребенок, когда отец изменяет матери, и у него появляется другая семья?
Ким дернулась, как от пощечины. Она нервно оглянулась, не понимая правильно ли поняла намек.
- Да, я знаю! – кивнул Маркус, убеждая, что ее подозрения верны.
- Откуда? - прошептала она с надрывом.
- У меня свои источники. Ты меня удивила, обычно люди испытав на себе что-то, зарекаются этого не делать, но видимо не всегда… вот поэтому я и говорю, что ты - чудовище, такое же, как я. Так что чувствовала, когда твой папаша завел себе другую семейку, а вас с матерью терпел из-за своего честолюбия?
Ким задрожала, все вдруг нахлынуло с новой силой. Отец вечно недовольный ей и мамой, они забитые и запуганные, терпеливые. Вечное стремление быть лучше того ребенка, чтобы добиться от отца хоть какого-то поощрения, но все без толку.
- Чего мне ждать, когда моя дочь подрастет и обвинит меня в том, что я изменил ее матери? – с горечью прошептал Маркус скорее уже сам себе. Ким сорвалась с места и кинулась наверх. Боль разъедала ее, яростно душила и не было от нее спасения, потому что все, что он сказал, было истинной правдой. Слезы градом катились по щекам, детство проносилось перед глазами и понимание того, что она действительно уподобилась тому, что всю жизнь презирала и ненавидела всеми фибрами души. Теперь же не знала, как ей жить дальше, ибо быть ниже собственных стандартов - худшего нет. Она не помнила, как оказалась в самолете, как они долетели до Лондона, каждый был погружен в свои мысли. В частном аэропорту, не говоря друг другу ни слова, они расстались. Ким понимала, что это была последняя встреча. Такая непонятная и бесцельная, встреча не оставившая ей ни единого шанса на утешение в том, что она жертва ситуации.
К своему дому она подъехала все в том же состоянии полнейшего ступора, и когда к ней навстречу кинулись мать и отец, ничего не поняла. Миссис Войт что-то тараторила со слезами, а отец повторял, что убьет этого ублюдка. Ким ничего не понимала.
- Что происходит? - спросила она, когда они вошли в квартиру.
- Как что? – воскликнул отец. Было видно, что он очень напряжен. Ким недоуменно вскинула брови и тяжело вздохнула, мечтая остаться в одиночестве, присутствие родителей сыпало соль на рану. - Они... они... ну, ты цела, все в порядке, над тобой не издевались?
- Что? - ошарашенно спросила девушка, окончательно путаясь. Нет, она конечно укатила на пять дней черт знает куда, но она и раньше никому не докладывала о своих передвижениях, с чего вдруг такой переполох?
Отец на секунду замер, а потом прищурив глаза, оглядев ее внимательно, оскалился и вкрадчиво поинтересовался:
- А где ты была все это время?
- Отдыхала. - коротко бросила Ким, зная, что после такого тона отца хорошего ждать не приходится.
- Отдыхала... - поцокал он, оглядывая квартиру, которая так и осталась неприбранной, а после спросил в лоб. - С ним? С этим уголовником?
Ким дерзко посмотрела отцу в глаза, не понимая в чем собственно проблема, но то, как он побледнел от ярости, говорило, что проблема есть.
- Значит, пока я тут нанимаю детективов, трачу миллионы, перерывая весь Лондон, лижу зад этому ублюдку в надежде, что с тобой все в порядке, ты нежилась в его кровати? Может, это ты сама и подстроила, сучка, а ему лишь было выгодно поддержать твою идею? Дрянь, пустоголовая овечка, ты хоть знаешь, что я из-за тебя потерял такое преимущество, он был у меня на крючке. А ты и твоя похоть... - ревел отец, но Ким уже не слушала. Губы растянулись в понимающей, горькой улыбке, а душу заполнила пустота, теперь все становилось понятно. Ее использовали не ясно для каких целей, а впрочем, ее это и не волновало, но использовали, как носовой платок... Да, она всего лишь носовой платок для него! Да разве это уже важно? Она все для себя решила еще в самолете, просто сейчас немного больнее, одним унижением больше, одним меньше, есть ли разница после их бесчисленной череды, в каждом из которых виновата она сама?
Слезы вновь обожгли воспаленные глаза, девушка посмотрела на все еще кричащего отца, яростно махавшего руками, покрывшегося красными пятнами, на его губах выступила пена, а взгляд делал его похожим на сумасшедшего. Мать замерла в сторонке, сжавшись в комок. Ким с отвращением смотрела на этот цирк, а потом наплевав на все, решила, что пора и этому безумию положить конец.
- Заткнись! - грубо оборвала она. Отец замер, а мать прикрыла рот рукой.
- Ким, ты... - попыталась она что-то сказать, но девушка метнула на нее яростный взгляд и так же грубо повторила:
- Я сказала - заткнуться! Мне осточертело это все! Катитесь на хрен из моей квартиры.
- Ты что совсем обнаглела? - взорвался отец.
- Да, обнаглела! Что не ожидал такого? Привык что все тебе зад лижут. Так вот с меня хватит, больше не собираюсь терпеть такого урода, как ты. Проваливай из моей квартиры и жизни, чтобы больше я никогда тебя в ней не видела, наелась с тобой дерьма на сто лет вперед.
- Господи, как ты можешь?! - воскликнула мать. Ким сморщилась в презрительной ухмылке, подошла к ней и процедила:
- Это лучше ты мне скажи, как ты можешь выносить столько лет такое отношение. Ты же пустое место для него, ни больше ни меньше! Чего-то выжидала всю жизнь. И как? Дождалась? Ты омерзительна.
Мать всхлипнула и прошептала:
- Ты чудовищна! Мы для тебя...
- Вы для меня и бла-бла-бла! Я устала слушать эти упреки. Все родители что-то делают для своих детей, но не бьют себя бесконечно в грудь. Засуньте себе в зад свою помощь, я вас об этом не просила никогда.
- Пошли, она окончательно съехала с катушек, слушать этот бред не желаю, как и видеть эту мразь! – выплюнул отец, обращаясь к матери, Ким закатила глаза от его пафосной речи. – Ты пожалеешь об этом ! - добавил он, девушка захохотала и кинула им вдогонку:
- Я всю жизнь жалею, что родилась в семье гнилых людишек.
Ответом ей была хлопнувшая дверь. Ким затрясло, рвущий горло крик встрял и не давал вздохнуть, она медленно опустилась на пол и завыла от боли. Слезы лились не переставая, девушке казалось, что с ними утекает и ее душа. Жизнь была разрушенной и ничего хорошего в ней не осталось, в ней никого не осталось. Ким не знала сколько прошло дней прежде, чем она поднялась с пола. Тело ныло, голова кружилась и раскалывалась на части. Кое-как добравшись до спальни, девушка упала на кровать и несколько дней лежала, сверля потолок уставшим взглядом, постепенно потрясение и шок отступили, и появились первые признаки жизни - голод и желание покурить. Через неделю Ким окончательно пришла в себя, за это время она четко обдумала свое будущее и ситуацию в целом. Оставаться в Англии она не хотела, ей еще в прошлом месяце предложили престижную работу в Нью-Йорке, и с утра она позвонила в отдел кадров и сообщила, что готова принять их предложение, на старой работе ей дали расчет без всяких претензий, и ее это не удивляло - главный редактор давно об этом мечтал. К концу недели она сделала все дела, выставила квартиру и машину на продажу, позволила своим подругам устроить ей прощальную вечеринку и встретилась с Колином. Она сама не понимала зачем, но почему-то захотелось попрощаться с ним, после ситуации с Маркусом, она перестала быть критичной к людям. Колин был смущен, как и она, но рад. Покончив со всем, что планировала, Ким покинула Англию и отправилась навстречу новой жизни в США. В Нью-Йорке у нее практически не было времени, чтобы думать о прошлом, которое она оставила в Лондоне. Новая работа, поиск жилья, знакомство с новым городом. Суеты было много. Постепенно, за месяц девушка освоилась, обжилась немного, завела друзей. Жизнь налаживалась. Вскоре неожиданно ее пригласил на свидание ее напарник Джим. Он был симпатичным парнем, веселым и легким в общение - типичный американский парень с душой нараспашку. Ким очень импонировало его внимание, но она боялась заводить какие-либо отношения, воспоминания были еще слишком живы, да и не хотелось никаких служебных романов, поэтому она отказалась. Джим казалось не был расстроен, а, напротив, преисполнился энтузиазмом и пообещал ей, что обязательно своего добьется. Ким была даже рада такой реакции с его стороны. Наверно, жизнь все же вошла в накатанную колею, если бы в один из вечеров Ким не увидела новости, в которых сообщали о тяжелом состоянии Маркуса Беркета, в которого стреляла неизвестная женщина. Девушка ничего не соображала в тот момент, она просто купила билет до Лондона, ведомая не ясно каким чувством, и помчалась в Англию. Все о чем она смогла думать на тот момент - "Только бы он был жив!". Каждые пять секунд она просматривала новости, но ничего утешительного не говорили. Слезы стояли у нее в глазах, когда она представляла, что будет если он умрет. Сейчас она вдруг отчетливо поняла, что дело не столько в любви к этому мужчине, сколько в том, что он ей не чужой, что за эти полгода, которые она прожила, думая лишь о нем, настолько прикипела к нему сердцем, что отрывать вот так, будет до безумия больно. Представить, что его больше нет на Земле, было страшно.
К больнице Ким подъехала к вечеру того же дня. Здание окружила полиция, фанаты и журналисты, поэтому было невозможно пробраться. Девушка отчаянно огляделась и только тут заметила подъехавшее такси, из которого выскочила Анна, ее тут же ослепили сотни вспышек. Она выглядела словно живой мертвец, кожа светилась, натянулась на впалых щеках, казалось, что женщина сейчас упадет в обморок. Ким не поняла, что делает, когда закричала, пробираясь сквозь толпу.
- Анна. Анна. - отчаянно звала она. Женщина остановилась и скользнула по ней взглядом полным боли и муки, который тут же опустила на живот девушки. Ким стало не по себе, она нервно сглотнула и именно сейчас поняла, как это все выглядит. Она не могла винить эту женщину, прожигающую ее огнем ненависти, ведь Анна до сих пор считала, что она беременна от ее мужа. Ким ждала, что она развернется и уйдет, потому что это было правильным, так бы она показала ей ее место. Но Анна подошла к охране и, кивнув на Ким, прохрипела, сглатывая слезы:
- Пропустите ее.
Ким ошарашенно смотрела на Анну, чувствуя себя полным ничтожеством, потому что этим жестом, этим понимание, она ставила на колени, вызывала невольное восхищение. В этот момент со слезами, злыми слезами смирения, Ким понимала за что, полюбил эту женщину Маркус. Вот она была не такая, как все, как он сказал "как миллионы вокруг", она не была с ним одного поля ягодой. Она другая... У нее врожденное благородство, у нее душа широкая, жертвенная, такая наступает на горло самолюбию и делает не так, как хочет, а так, как правильно, так, как призывает голос совести. Такая вызывает уважение и восхищение. Даже сейчас, она не отвернулась не вышвырнула, а впустила беременную любовницу мужа, понимая ее чувства. Боже, что это за женщина?! Почему она такая? Такую не получалось ненавидеть, рядом с такой, в свете последнего разговора с ее мужем, Ким ощущала свою гниль и порочность. Хотелось убежать. Зачем она вообще приехала? Поставила себя в неловкое положение и вскрыла раны обезумевшему от горя человеку. Господи, сколько же несчастий выпало на долю этой женщины?! Ким стало стыдно, мерзко за свою ложь, и она поняла, что не может уехать, не сказав правду, она обязана это сделать, как бы не было тяжело и страшно.
Анна исчезла куда-то с врачом. В коридоре сидел светловолосый парень, он смотрел прямо перед собой, не моргая. За дверью неподалеку слышался детский плач, Ким догадалась, что это Диана. Она сидела, как на иголках, не зная чего ей ждать. Вскоре в коридоре появилась Анна, она обессиленно брела, придерживаясь за стену, зажимая рот рукой. Слез не было, взгляд был пустой. Медленно она подошла к Ким и прошептала бескровными губами:
- Он в коме, пока жизненные показатели не утешительны.
Ким сморгнула слезы и также шепотом твердо ответила:
- Он выкарабкается.
Анна кивнула и вновь уставилась на ее живот, а после дрожащим голосом спросила:
- Какой срок?
Ким задохнулась, понимая, что сейчас, как раз тот самый момент. Но не могла вымолвить ни слова, хватая воздух, как рыба. Но взглянув еще раз на изможденное лицо, потухший, безжизненный взгляд голубых глаз, собрала себя и, опустив глаза, призналась:
- Я не беременна.
Аня непонимающе посмотрела на нее, а после спросила:
- Сделала аборт?
Ким покачала головой, а женщина побледнела еще сильнее.
- Я соврала. Не знаю зачем, просто... - тараторила девушка, а после замолчала, напуганная диким выражением лица собеседницы. Щеки Анны покрыл лихорадочный румянец. Губы затряслись, а глаза заблестели от непролитых слез. Хрупкая и казалось почти бесчувственная женщина, вдруг с яростной силой вцепилась Ким в волосы, от чего девушка застыла пораженная, а Анна прохрипела:
- Ты, дура, ты хоть понимаешь, что натворила, идиотка? Понимаешь? - заорала она, а после хлестанула Ким по лицу тыльной стороной ладони. Щеку обожгло огнем и задергало. Девушка с шоком и ужасом смотрела в обезумевшее лицо, пытаясь вырваться из цепких пальцев, что удерживали ее за волосы, но Анна вцепилась намертво и продолжала кричать. - Если бы не твой треп, я бы была рядом... Если бы не ты...Господи… Убирайся ….убирайся и никогда не попадайся мне на глаза! - закончила она, давясь слезами, отталкивая ее от себя, и медленно сползая по стенке, Ким рыдала без остановки. Парень же застывший на соседнем диване, резко вскочил и позвал врачей, которые тут же стали приводить Анну в чувство.
Ким медленно отошла, и зажав рот ладонью, бросилась прочь. Через час она была уже на борту самолета. Слезы постепенно иссякли, и девушка чувствовала опустошение, но, как ни странно, она почувствовала облегчение, до сегодняшнего дня Ким и сама не осознавала, как сильно на нее давил груз вины за ту мерзкую ложь, теперь же она была от него свободна. Хоть чуть-чуть, но на душе стало легче, а с остальным она справится. У нее есть хорошая работа, есть дом, который она уже успела полюбить, есть люди, с которыми ей весело, и есть Джим, который ждет ее возвращения, которому она наверное все же скажет "да", перед ней весь мир. Она больно обожглась, но путь к счастью, он всегда извилист, а жизнь долгая, и каждый из нас делает неправильные повороты, главное найти в себе силы вернуться обратно и начать поиск заново. Как однажды сказал ей Маркус: "Именно путь и поиск выковывают характер человека, именно в этом, наверно, заключается жизнь." Он был несомненно прав, и сейчас, несмотря на боль и обиду, Ким пожелала этому человеку, который жил в ее сердце, продолжать брести по дороге жизни и найти свое счастье.
Глава 18
«А он в нее — c головою, как в омут.
Зацеловал на сердце все ее трещины.
Он никогда не отдаст никому другому,
Свою бесконечно любимую женщину.»
просторы интернета
Мегги лежала на кушетке, глядя затуманенным взглядом на невестку, склонившуюся к ней и что-то говорящую. Глаза фиксировали пустоту голубых глаз, воспаленные веки и дрожащие губы.
- Бедная моя девочка... - прошелестела женщина и, протянув руку, коснулась впалой щеки. Анна дернулась, глаза наполнились слезами, а надрывный всхлип взорвался в голове Мегги свербящей болью.
Она не знала сколько прошло времени с того момента, как увидела своего мальчика без сознания в окровавленной рубашке с командой реаниматоров вокруг. Это было шоком, таким потрясением, что в пору удавиться. Увидеть свое дитя на пороге смерти - это невыносимо, это... слов таких нет и не будет. Мегги не знала, что делать, чем помочь, и собственное бессилие убивало. Все эти бесконечные дни ожидания чуда она оббивала пороги церквей, постилась, а после не выпускала едва теплую руку. Она сама не осознавала своих действий, но надеялась всей душой на лучшее, хотя каждый день вытягивал последние силы, ибо Маркус не приходил в себя и не подавал никаких надежд к этому. Врачи были бессильны. Сочувственные взгляды, слова поддержки били наотмашь, высасывали дух, от людского участия ноги подкашивались, потому что оно гасило надежду, оно словно ставило крест и жирную точку на мысли, что все еще будет хорошо. Хотелось убежать от всего этого, спрятаться, остаться наедине с собой. Именно в эту минуту Мегги поняла Анну, прочувствовала на своей шкуре. Сердце сжалось от боли, на большее не было способно, оно трепыхалось едва слышно лишь для того, чтобы поддерживать остатки сил в изможденном теле и растрепанной душе. И кажется, сегодня Мегги окончательно сдалась, когда врач сообщил, что показатели ухудшились, и дал неутешительный прогноз, от которого она потеряла сознание. И лучше бы не приходила в себя, ибо сидеть сложа руки, дожидаясь, пока твой ребенок медленно отдает Богу душу - адская мука, медленная смерть. Сердце неслось вскачь и тут же замирало, пронзенное ужасом, женщина подрывалась и тут же останавливалась, понимая всю тщетность попыток что-то изменить. Мегги не двигалась, боясь даже дышать, стараясь этим замедлить ход времени, сейчас, как никогда, это ассоциативное понятие страшило. Она не знала, что будет делать, когда ей скажут, что ее сына больше нет. Это невозможно было представить. Ее мальчик, ради которого она жила, дышала все эти годы после смерти Габриэля, да простят ее дочери, но сын все же занимал особое место в ее сердце, он не мог умереть, просто не имел права!
Мысли лихорадочно метались от отчаянной мольбы до гневных криков. Она просила, умоляла кого-то лишь об одном, не переставая при этом спрашивать: "За что ему все это? За что столько страданий? Неужели такого цена успеха?" И сама же отвечала, вновь загораясь от ярости: "Да к чертям тогда это!"
Но казалось, Небеса были глухи к ее просьбам и от этого стыла кровь, руки опускались, а душа заполнялась холодом. Дочери же в эту минуту не могли утешить мать, они сами находились в растрепанных чувствах. Изабелла все эти дни провела в слезах, она всегда была близка с Маркусом, а в последнее время отношения у них не ладились, и теперь она винила себя, что не нашла в себе силы поговорить и решить проблемы. Пол успокаивал ее, как мог, даже отказался от турне, чтобы поддержать, чем привлек еще большее внимание. Теперь возле больницы дежурили не только журналисты и фанаты футбола, но еще и фанаты рок певца. Все это создавало беспорядки на улице, постоянно слышались крики, вой сирен полиции, казалось, что люди сошли с ума. Врачи нервничали, ругались. В такой обстановке им не просто было работать, да и пациентам очень тяжело приходить в себя, но никто ничего не мог сделать. Мегги поражало подобное бессердечие, она с отвращением смотрела из окна на то, как обезумевшие люди от какой-то непонятной любви к своим идолам или в погоне за наживой рвались внутрь больницы , придумывая невообразимые способы. Когда к ней пару часов назад подошел мужчина, переодетый в санитара и стал задавать вопросы, она сначала растерялась, а после так разозлилась, что чуть не кинулась на него с кулаками, благо охрана подоспела и выпроводила гаденыша. Но эта наглость настолько потрясла женщину, что у нее началась истерика. Она очень долго не могла успокоиться, Мари старалась утешить ее, но ничего не выходило. Мегги лишь раздражало спокойствие старшей дочери. Хотя Мари всегда была такой, и этим была невероятно похожа на Маркуса, он также все держал в себе. Вспомнив об этом, Мегги окончательно расклеилась, рыдания теснили грудь, а слезы жгли нестерпимым огнем, но щеки были сухи, ибо за эти дни она, по всей видимости, выплакала все запасы.
За эти дни... Сколько их прошло? Она не знала. Жизнь замкнулась на трех неизменных картинках – белые стены больницы, огонек свечи и серое, восковое лицо сына. Иного она не знала. Дочери просили ее подумать о себе и ждать в спокойной обстановке. Мегги хотелось их хорошенько встряхнуть и спросить - в своем ли они уме? Как она может оставить своего мальчика, какая спокойная обстановка? Нет ей покоя нигде, пока сын находится в таком состоянии. Что если это его последние часы?
Мегги содрогнулась, задохнулась. Нет, этого она не переживет! Эта мысль заставила задрожать. И все, что удерживало от отчаянья и истерики - это Анна. Мегги смотрела на невестку, и сердце сжималось за эту девочку, на долю которой выпало столько страданий. Болезненная худоба заострила милые черты, бледность кожи и тени под глазами старили, ну, а когда-то красивая фигура теперь представляла из себя жалкое зрелище. Угловатая, ссутулившаяся, с тоненькими ручками, под кожей которых проступала сетка вен, и с костлявыми ногами Анна походила на анорексичку. Платье висело на ней, как на вешалке. Мегги не видела ее порядка полугода и теперь с ужасом отмечала эти кошмарные перемены. И такое сожаление накатывало, безысходность душащая и не отпускающая. Как же жизнь калечит людей!
Но несмотря ни на что избитая проклятой судьбой, разорванная на части, изможденная девочка держалась из последних сил, не отходя ни на секунду от мужа. Потрескавшимися губами скользила по холодной руке и что-то нашептывала, глотая слезы. Эта картина была такой жуткой, настолько рвущей душу, что Мегги готова была выть, как собака. Смотрела на нее и будто возвращалась в прошлое, где она также стоит у постели мужа. И вот именно сейчас поразило то, как схожа судьба невестки с ее собственной.
Анна продолжала что-то ей говорить, а Мегги смотреть и вспоминать, как увидела ее впервые. Как ангел нежная, скромная девочка со смущенной улыбкой на практически детском личике с ямочками на щечках. Тогда казалось чем-то невообразимым видеть это неземное создание рядом с Маркусом. Слишком ярок был контраст, теперь же женщина, сидящая рядом с ее сыном, была его собственным отражением. Такое же бледное лицо, бескровные губы, впалые щеки... Плохо ему - плохо ей. А впрочем, так и должно быть, ибо муж и жена есть единое целое. И Мегги понимала это, как никто другой, а потому вновь повторила:
- Бедная моя...
Аня отошла, сглотнула тяжело, облизала пересохшие губы и прохрипела, оглянувшись:
- Не смей опускать руки, слышишь?! Он выкарабкается! Всегда выкарабкивался, всегда поднимался и сейчас сможет! Он должен, он ... Боже, Мегги... - голос сорвался, и Анна зарыдала. Мегги поднялась с кушетки, голова кружилась, но она отмахнулась от дурноты и звездочек в глазах, на ощупь шла к невестке и через несколько секунд почувствовала в своих объятиях хрупкие плечи, которые сотрясала дрожь. Прижала Анну к себе еще крепче, разделяя вместе с ней ее боль, целуя русую макушку, гладя мягкие волосы и вытирая с осунувшегося лица поток слез. Хаотичные движения, лихорадочные, но они не позволяли сорваться, особенно после надрывного шепота Анны, цепляющуюся дрожащими пальцами за кисти свекрови:
- Мегги... он не может оставить меня одну. Я... я ведь столько еще ему должна сказать. Столько всего... Я ведь так его люблю, Мегги, я не смогу... не смогу без него! - снова рыдание, Мегги сжала волосы Анны и также тихим шепотом ответила, будто сама себе:
- Я знаю...
И она действительно знала. Вернуться в прошлое оказалось так легко, но боль по прежнему была такой же сильной. Мегги сама не заметила, как начала говорить, как замерла Анна в ее объятиях. Она никому никогда не говорила этого, хранила где-то глубоко, лишь одинокие ночи и пустая холодная постель знали ее отчаянье и безграничную тоску, сжирающую сердце день ото дня. Сейчас же чаша казалась переполненной и все, что копилось долгими годами рвалось наружу.
- Когда не стало Габриэля, то и не стало меня. Просто есть такие мужчины, которые не забываются. Хоть каленым железом их из себя выжигай, бесполезно! Они прочно обосновываются внутри тебя, навсегда. Пока рядом, не замечаешь, что стал зависим, жизненно зависим, как от воздуха... Мы ведь не обращаем внимание, что дышим, пока не перекроют кислород. И вот тогда смертельные муки... Можно себя реанимировать ради детей, еще ради кого-то, ради всех , кроме себя самой. В какой-то момент жизнь покажется налаженной. Когда-то появятся другие, но именно тогда поймешь, что все осталось по-прежнему... Новые мужчины так и будут для тебя "другими". Будешь искать в них его черты и разочаровываться, не найдя. Пытаться забыться по ночам, представляя, что это он, и даже на какой-то миг получится, а потом очнешься, боясь прошептать его имя, и станет противно... словно предала, сделала что-то неправильно...
- Мне это уже знакомо. – также задумчиво поделилась Аня, когда Мегги замолчала, продолжая при этом гладить невестку по волосам, а та в свою очередь добавила. - Знаешь, я вдруг поняла именно сейчас, что не имела права судить Маркуса в ситуации с Мэттом. Тогда мне казалось, что дети – это наше все. А сейчас... да простит меня Бог, но я... я не знаю какой бы выбор сделала. – Аня закусила губу, смахивая набежавшие слезы. Мегги поняла, как тяжело далось это признание, даже не признание, а сама мысль. Кощунственная для матери, и в то же время такая понятная, как жене.
- А Бог простит, Эни. Потому что сам так заповедовал. И в этом нет ничего не правильного. Дети... ради них многим жертвуешь, ради них дышишь, что-то делаешь, и так может продлиться всю жизнь, но ты при этом существуешь. А рядом с мужем живешь, ради себя живешь, дышишь полной грудью...
Аня усмехнулась с горечью, и посмотрела в глаза Мегги и прошептала:
- Тогда ты поймешь, если...
- Не вздумай! – с ужасом прошипела женщина, напуганная этим пустым, застывшим взглядом.
- Мегги. - покачала Аня головой, а потом улыбнулась и сквозь слезы продолжила. - Я пыталась без него, но разве это жизнь -вставать, желая вновь уснуть, чтобы погрузиться в воспоминания? Не могу я без него и не хочу больше. Сейчас понимаю, что именно благодаря ему пережила потерю Мэтта. Просто потому что он был рядом, пусть и не было у нас с ним разговоров по душам, но в этом я сама виновата. Во всем виновата ...
- Он всегда был замкнутым, Эни. Тебе ли не знать? - перебила Мегги. Анна кивнула, а свекровь продолжила. - Маркус старался не показывать боль, хотя потеря Мэтта, стала для него не меньшим потрясением. Я видела его с ним на руках и благодари Бога ,что тебе не довелось видеть его в этот момент и во время похорон. Своей сдержанностью он не пытался казаться сильным или еще что-то в этом духе, просто не привык обременять, перетягивать на себя внимание. Почему-то считал, что не стоит тревожить окружающих, так пошло с детства. Он привык ограждать меня от всех неприятностей, сам решать свои проблемы, какого бы они не были характера. Я не упрекаю тебя, теперь я сама понимаю твое состояние. Когда дело касается наших детей, мы необъективны, мы слепы и глухи к проблемам окружающих, ставя свое чадо на первое место. Поэтому прости меня за то, что я не отнеслась с пониманием к тебе в тот период после смерти Мэтта. Прости и пойми, ибо ты как никто должна меня понять. Тогда столкнулись две матери. Ты переживала огромнейшую утрату, а я не могла смотреть за терзаниями своего ребенка, мы были ослеплены материнскими чувствами, поглощены ими.
- Я понимаю, Мегги, давно поняла и не держу зла. – выдохнула Аня и сжала руку свекрови.
Мегги улыбнулась сквозь слезы. В сердце разлилась тупая боль. Как же глупо устроен человек – для того чтобы что-то понять, непременно нужно пройти в чужих ботинках по той же дороге.
- Я хочу, чтобы ты знала и всегда помнила... - сглотнула Мегги, Аня настороженно поглядела и замерла в ожидании. – Я знаю, ты сомневалась и возможно всегда будешь сомневаться после всего, что он сделал с тобой, но он любил тебя, Анна, как никого не любил, даже меня - родную мать он не любил так, как тебя. Ты была его жизнью, его приоритетом во всем...
- Думаешь, не знаю! – воскликнула Аня с надрывом, сдерживая всхлип. – Каждый раз, когда я думаю об этом и вспоминаю последние полгода, мне хочется удавиться...
- Я хочу, чтобы ты не удавиться хотела, а жить дальше. Была той женщиной, которую полюбил мой сын. Женщиной, на которую он всегда мог положиться, женщиной, которая никогда его не подводила...
- Я подвела. - горько усмехнулась Аня, Мегги покачала головой и продолжила:
- Нет, не подвела, просто ошиблась и запуталась. Пообещай, что если вдруг что-то случится, то ты не оступишься вновь! Он бы хотел, чтобы ты была сильной, чтобы воспитала вашу крошку. Он ее так любил Эни...
- Я не смогу.
- Сможешь! Я смогла, только эта мысль поддерживала меня, хотя эта же мысль убивает сейчас. Неужели я жила, чтобы увидеть смерть своего ребенка? – голос Мегги сорвался, но она не могла дать слабину, сейчас она была нужна Анне, как никому, и понимала это отчетливо. Сейчас она должна была добиться от нее нужного ответа во чтобы то ни стало. И она добьется, Мегги как никто знала нужные кнопки и давила изо всех сил.
- Он бы хотел Анна, чтобы ты увидела ваших внуков, чтобы ты жила, даже если не станет его. Пообещай, что сделаешь для этого все, если придется!
Аня зажала рот рукой, мотая головой, захлебываясь истерикой, но Мегги молчала, ожидая, когда невестка хоть немного успокоится. Прошло немало времени, прежде чем Анна обессиленно опустилась на кушетку и прохрипела:
- Он будет жить, пусть только попробует... иначе, я... я сама его придушу!
У Мегги вырвался истеричный смешок, только Аня в своей русской манере могла выдать такое.
- Но если... если, то... только ради него, каждый день молясь не проснуться более.
Мегги облегченно выдохнула, зная, что если эта девочка дала слово, то она его не нарушит, сделает все, но обещание выполнит. Сейчас это было главное. Мегги чувствовала какую-то ответственность за невестку перед сыном, и это хоть немного отвлекало от тягостных мыслей и безнадеги, разрастающейся в сердце.
В последующие дни в больницу часто приезжала полиция, докладывала о ходе дела, стрелявшую девушку, наконец-то, нашли. Перепуганная до смерти девчонка, обезумевшая от ревности и злости, решила наказать бывшего возлюбленного за пренебрежение и предательство. Мегги не чувствовала к ней ничего, даже ненависти, пустота поселилась и не отпускала, было слишком больно понимать, что чья-то вспышка гнева стала причиной трагедии для многих людей. Что любовь делает с людьми? На что толкает? Анну же настолько потрясла эта история, что она несколько суток не могла прийти в себя, сидела, положив голову на руку Маркуса, и плакала тихо, спрашивая его, почему не послушал её и не разобрался с этим чертовым делом о беременности сестры своего протеже. Мегги не особо вслушивалась. Ее вообще ничего не интересовало кроме сына, да и Анна скорее по инерции говорила, не зная, как выплеснуть всю горечь. Дни проходили один за другим, но улучшений не было. Анна и Мегги практически не разговаривали, но, как ни странно, понимали друг друга без слов. Иногда жестами выражали свою поддержку. Врачи советовали отправляться домой, как и все знакомые, но Мегги, как и Анна, наотрез отказывались, словно чувствовали что-то , и не зря. Это случилось поздно вечером, Мегги читала, точнее, просматривала текст, не понимая о чем речь, когда запищали приборы. Обе женщины подскочили, в палату забежали врачи, и началось что-то невообразимое. Все суетились, что–то кричали. У Мегги сердце отчаянно колотилось, а губы молили, чтобы сын пришел в себя, и когда ее глаза встретились с затуманенным взглядом черных глаз, Мегги медленно начала оседать, рыдая сквозь смех и крик радости. Ей казалось, что в этот момент у неё выросли крылья за спиной. И тогда она заметила, помимо черного и белого, есть еще разные цвета, и что помимо Маркуса, тоже есть люди, а не безликие тени, скользящие вокруг все это время. Мир очнулся, ожил, лишь только загорелся свет в любимых глазах, которые сейчас непонимающе смотрели на рыдающую жену и мать.
Есть в жизни такие моменты, которые делят ее на "до" и "после". У меня, кажется, она только и состоит из них или, как говорят, покой нам только снится - вот уж воистину так. И за что меня жизнь "любит", не понимаю. Не успел я отправить Анну и Диану, как пришлось звонить Ким. Честно, я даже был рад, но только по той причине, что хотя бы смогу отвлечься от бестолковых мыслей и переживаний. План, которого я придерживался в отношении Войта, был сущим безумием, но в подобных аферах мне, как ни странно, всегда везло. Все было просто до смеха, увезти его дочурку, но так, чтобы она сама согласилась уехать, чтобы после не было никаких претензий. Это на удивление оказалось легко, даже скучно, я бы сказал. Не знаю почему, но даже после прошедшей ночи, все еще надеялся, что Ким разумная девушка, а не очередная дуреха, которой в голову ударили гормоны. Но, увы. С*чку несло к моей машине, словно на крыльях. Я даже был уверен, в небольшой сумке целый арсенал дорогущего белья и прочей херни, даже проверять не стоит, достаточно посмотреть на горящий каким-то предвкушением взгляд. Мне было интересно наблюдать, куда страсть заводит людей, если ей поддаваться. И ведь по сути, что я видел? А видел я перед собой ослепленную желанием девку. И многие наверно бы сейчас ахнули и сказали: "Вот ведь, ш*лава! В определенном отношение так и есть, а с другой стороны... Да ладно вам! Себя вспомните, когда только встретили ту самую или того самого. Хотите сказать, что сразу любовью воспылали? Ага, ребятки. Я понимаю, конечно, когда ты находишься на начальной стадии отношений, то кажется, что кроме данного субъекта никого в мире не существует и естественно не хочется задумываться о причинах сего безумия, оправдывая свои низменные желания чем-то высокопарным. Но давайте не будем лицемерить хотя бы себе. Ну, какая нахрен любовь и возвышенность чувств? С какого перепуга, если ты от силы его или ее знаешь несколько месяцев? Все ведь довольно просто, Дискавери поглядите и вот вам "любовь с первого взгляда". Только у животных это даже более приличней выглядит. Поэтому смотрю я на эту девчонку и вижу типичную завязку отношений, разница с другими, которые воскликнут "ш*лава", лишь в том, что я женатый мужик, а, например, ваш объект страсти свободен, а так всё тоже самое. Вы можете, конечно же, возражать, что у вас не так. На это скажу, что просто не тот человек вам попался или, точнее, тот еще не попался. Каждый из нас когда-то встретит такого, от которого крышу снесет напрочь, поэтому тут все вполне в порядке вещей за тем лишь исключением, что у Ким Войт, к сожалению для нее и к счастью для меня , не оказалось никаких моральных принципов, которые тормозили бы ее на пути к очередной ошибке. Мотылек летел на свет огня, я же совершенно бесстрастно наблюдал за этим, зная, что спалю ей крылья. Думаю, это даже послужит ей своеобразным уроком на будущее, возможно, я даже ей этим услугу оказываю. Смех, блин. Папаша во мне не спит, все же старею, мысли порой совершенно странное направление принимают. Какие-то поучительные замашки появились. Беркет – сказочник, вот умора!
Как только я отвез Ким на остров и оставил ее там, сам отправился в ближайший город. Я не горел желанием провести несколько дней, отбиваясь от сексуальных поползновений этой девицы. Одного раза хватило с лихвой. Да и вообще секс занимал мои мысли меньше всего, поэтому, чтобы лишний раз не трепать себе нервы и не унижать ее, решил держаться подальше и решать вопрос с ее папашей. Шантаж и провокация - вот и весь план. Действовал я в одиночку, да и в таком деле иначе было никак. Мне не хотелось потом от кого-то зависеть и быть в должниках. А уж не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы понять - за эту крохотную услугу из меня выжмут все соки. Добровольное рабство не прельщало, но Войту об этом знать было не обязательно, напротив, я поддерживал в нем мысль, что за моей спиной крутые ребята, которые могут хорошенько оторваться с его дочуркой в ожидании, пока папаша соизволит одуматься и предоставить мне нужную информацию. Вся ставка была на родительские чувства, я сам отец и прекрасно понимаю, что чувствовал бы в такой ситуации. Здравый смысл летит к чертям, и ты горишь лишь одним желанием - вырвать своего ребенка из лап ублюдков. Но спешность в этом деле тоже была ни к чему, поэтому я прождал предварительно четыре дня прежде, чем Войт хватился своей дочери. Видимо, выродок тоже готовился и пытался оградить свою семейку от предстоящих дел. Уж не знаю, что он собирался там выкинуть, но я оказался шустрее. Когда на дисплее загорелся знакомый номер, мне оставалось только поблагодарить фортуну, кажется, план начал работать. Звонить сам и угрожать, я не собирался, проблемы с полицией мне были не нужны. Весь разговор был образным, я долго продумывал его, чтобы после нельзя было обвинить меня в шантаже и прочей подобной фигне, но для Войта мои измышления были понятны и, как я и предполагал, он не был уж конченым папашей, а потому клюнул. А я же через несколько часов готов был разнести все к чертям, так как у этого недоноска кроме фактов со слов сраного адвокатика, к которому Анна имела глупость в свое время обратиться, ничего не было. Долбанный муд*к, да и я тоже хорош, ведь знал, что ничего не может быть по этому делу, но на всякий случай решил перестраховаться. Теперь же Войту было известно наверняка об этом. Но я тоже кое-что на него нарыл, поэтому засранец будет держать язык за зубами. Если ты владеешь информацией, ты концентрируешь в своих руках власть. Чем больше информации, тем больше власти. У меня ее было больше, и мы это оба знали. Ким же мне понадобилась, чтобы решить это дело, как можно скорее, да и нужно было припугнуть Войта прежде, чем открывать свои карты, а то он несколько обнаглел. К тому же на мое счастье репутация у меня сложилась такая, что меня считали безбашенным отморозком, которому нет ни до кого дела и который не гнушается ничем. Надо признать, что в подобных делах это играет на руку, так как держит людей в страхе. Непредсказуемость – залог успеха во всяком деле. Войт не знал, чего от меня ждать, к тому же был слишком напуган, а потому быстро пошел на попятную. Как я и ожидал, дело разрешилось довольно быстро без всяких глупостей, жертв и лишних телодвижений. Оставалось только избавиться от его дочурочки в своей жизни. Из прошлого я вынес хорошенький урок – не стоит обижать женщин, это чревато последствиями. Хотя, конечно, Ким не относилась к мстительным дамочкам, и все же что-то подсказывало мне, что так просто я от нее не отвяжусь, и, мать твою, не ошибся. В другое время я бы от души повеселился. Мне, конечно, вешались на шею, но вот так откровенно в трусах не шарили, поэтому я несколько опешил, учитывая то, что надеялся на ее месте увидеть свою жену, но хренов облом. И разозлил меня именно он, а не этот отчаянный прыжок в мою кровать. Уж мне-то из себя недотрогу строить просто смешно, тем более, что понятное дело, девчонка рассчитывала кувыркаться все выходные с перерывами на сон и еду. Я бы тоже так расценил свое приглашение, если б был женщиной, но в тот момент у меня стоял член и жена перед глазами, поэтому ни о каком понимании речи быть не могло. Если бы Эни не сидела занозой во всех местах, то я бы постарался выставить Ким как-то мягче, если вообще можно "мягче" дать отворот-поворот бабе, которая приготовилась у тебя отсосать. Ну, а на утро оставалось давануть на совесть, точнее, на что-то похожее на нее, и вуаля – Давай, до свидание, Кими! Оказалось, не все еще потеряно, нравственность подняла свою головушку сонную, очнулась девуля, поглядела на себя со стороны. Страшная это картина, когда человек осознает свои действия, когда приходит в себя, и язык жжет эта культовая фраза - «Что же я наделал?!». Мне это состояние знакомо, как никому, поэтому мог лишь посочувствовать. Да и сам себя чувствовал не лучше, если не хуже. Всю неделю держался из последних сил, чтобы не позвонить Анне, дико переживал, ее состояние беспокоило меня, но осторожность требовала соблюдать дистанцию. Теперь же, когда с делами было покончено, когда можно спокойно все обсудить и начать спокойную жизнь, я боялся, именно этой самой «спокойной жизни» боялся. Потому что после того, как мы с Анной договоримся обо всем, меня ждет... А ни хрена меня не ждет, если так вдуматься, кроме серых будней. Буду, как шакал, рыскать в поисках, чем бы разбавить скуку и горечь одиночества. Вот и все перспективы на будущее. Долго я решался прежде, чем набрать номер телефона Анны, но все же это пришлось сделать. Она некоторое время не брала трубку, я нервничал. Сидел в кабинете, уставившись невидимым взглядом в окно, мотая ногой из стороны в сторону, шнурки на кроссовках я никогда не завязывал, и теперь они болтались туда-сюда, раздражая меня. Но я о них благополучно забыл, услышав самый дорогой голос на свете. Меня словно высоковольтной волной прошибло, и несколько минут я не знал, что и сказать. Она что-то спрашивала , говорила, я же молчал, мысленно крича ей: «Говори, родная, говори! Всякую херню неси, только не молчи и не позволяй мне сказать то, что должен. Я так соскучился по тебе.» Не знаю, как я вынес этот разговор, ее беспокойство, да просто даже ее дыхание, но когда пытка закончилась, мне захотелось еще. Вот такой вот мазохизм. Ну, а после стоит ли говорить, что у меня началась ломка?! Весь месяц я маялся, встречи с дочерью только разжигали голод к ее матери, да что там, я с ума сходил, хотя я всегда без него, когда дело касается этой женщины. Надо же, мне еще удается посмеиваться над собой, значит, мои коллеги наговаривают, что я всех уже достал со своим д*рьмовым настроением. Весельчаки гребанные, посмотрел бы я на них, как бы они веселились, если б то, что желаешь больше всего на свете, красуется на витрине магазина, а у тебя и денег нет, чтобы купить, и мысль о том, что ее в любой момент уведут из под носа, раздирает. Такие мыслишки одолевали меня каждую ночь, хоть вешайся. А потом пришлось лететь в Россию, хотя кому я вру, сам я напросился туда, ну, чтобы уж хоть как–то перед собой оправдать свои порывы. Короче сорвался, помчался к ней на всех порах. Уже сам не понимал своих действий, все во мне вопило: «Ты что творишь, придурок, остановись?!», но я же говорю, когда дело касается Анны, серое вещество у меня плавится. Приехал к ней, увидел и все - хана мне. Худенькая, без косметики, с косичкой, смотрит так, как только она умеет и может, забираясь под кожу, жаля в самую душу, вытряхивая ее из меня своими голубыми глазами. Смотрит, а я, словно парализованный, не могу от нее оторваться, жру глазами, огромные такие кусища отрываю, запихиваю в себя быстрей-быстрей, пока не отобрали. Твою же... Дайте мне в голову, чтоб в чувство пришел. Она там что-то бормотала, всякую ерунду, на которую мне и ей было насрать, а потом молчание. Сидим, хлещем остывший чай и украдкой следим друг за другом, как воры. Господи, это было такое издевательство. Я просто не мог, руки чесались, хотелось вскочить, схватить эту хрупкую фигурку и... Просто прижать к себе, утонуть в ней, зарыться, как в снег. Захлебнуться ею - запахом ее, вкусом, телом ее охерительно прекрасным, которое я наизусть знаю, каждую родинку, каждый шрамик, и все равно мало мне ее, еще хочу, всю без остатка, вот такую с морщинками, с тенями под глазами, худющую, запустившую себя, в видавших виды трениках, обтянувших ее костлявый зад. Похеру вообще! Глазами, говорят, мужики любят? Трахаем мы глазами, а любим всем своим нутром. И когда вот так женщина выпотрошит, неважно, как она выглядит, сколько ей лет, неважно, что проигрывает она молодой соске, которая еще вчера предлагала тебе себя. Ее немолодую, уставшую , потрепанную будешь хотеть до ломоты во всем теле, до агонии, выворачивающей жилы, потому что любишь эту заразу. И что самое добивающее, ее глаза вопили о подобной тоске, но нет, мы стойкие - сидим, чай пьем, сраный чай! Молчим, когда между нами столько всего, херова туча, о чем нужно говорить. Хотя с другой стороны о чем? Все же решили, плюс у меня на совести очередная баба. Да и устал я , устал оправдываться, устал быть виноватым, не хочу больше чувствовать себя г*вном, не хочу, чтобы мне делали одолжения, к чертям это все. К чертям долбанную любовь, если б знал, что это, то бежал бы, как от чумы, потому что любовь – это она и есть, а не прекрасное чувство, как ее описывают. Хочешь не жрать, не спать и метаться, как безумный от кучи непонятных тебе самому вещей, милости просим в многочисленную компанию придурков – влюбленных. Но на тот момент максимум куда я мог сбежать, это в другую комнату, что и сделал. Небольшая передышка мне была необходима, как глоток воздуха, но недолго она длилась. Зашла Анна и начала нести какой-то бред про какую-то девочку и мальчика, которых я должен ждать. Может я бы и спросил, что все это значит, но в следующую секунду она задрожала, глаза заблестели и - бум, словно на кнопку во мне нажала какую-то, вырубила нахрен разум окончательно. Лечу за ней, хватаю за руку, поворачиваю и вижу слезы! Сердце сжимается, замирает и вопит - нет, нет, только не реви пожалуйста, не на надо слез, я не знаю, просто не знаю, что делать, когда ты плачешь! Это как удар под дых. Кретин, Беркет, долбанный ты кретин! Вали отсюда к чертям! Но как я могу, когда она в слезах?! Ну, да как же ! А как ты можешь после очередной шл*хи к ней вообще подходить? – орет совесть, но мне уже пох*й, дорвался до желанного. Впиваюсь в ее губы глубоким поцелуем. И краны срывает, как только чувствую ее вкус, самые желанный, единственный нужный на свете, незаменимый ничем и никем. Вкус моей Эни, моей девочки, вкус моей жизни. Какая же ты сладкая, охерительно сладкая и вкусная, любимая! Кусаю, пью, глотаю, вылизываю ее рот до глотки, до диких стонов, и она отвечает с такой же страстью, от чего я готов рыдать. Да, мать ее, рыдать! Так хочу ее, что сил нет. Трясусь так, как будто первый раз подпустили к бабе, трогаю, глажу и мало, бл*дь, как же мне тебя мало! Молю, чтобы мне дали силы оторваться от тебя и в то же время воплю - Пожалуйста, будь здесь со мной сейчас, всегда... И меня в кои-то веки услышали где-то. Диана заплакала, хотя, видит Бог, я готов был махнуть на все рукой, как же мне хотелось послать все заморочки и просто любить Анну, просто забыть обо всем на свете хотя бы на час, на гребанный час, неужели это так много?! Много, Беркет, очень много! Имей совесть, сукин сын!
Уговариваю себя, дышу рвано, пытаясь успокоится, но она всхлипывает, искушает, и я еще дебил обсасываю пальцы после нее, доводя себя до бешенства. Господи, да уйди ты уже. Какого хера ты стоишь, чего ждешь, идиот?! Иди, садись в тачку и проваливай, избавь, наконец, ее от своего поганого присутствия в жизни. Ты должен. Хоть раз-то сделай, малодушная сволочь, то, что должен. И я делаю, что-то говорю, ухожу, сажусь в машину и задыхаюсь, без нее не дышу. Знаю, что сейчас она спустится, и я в последний раз посмотрю ей в глаза, потому что больше никогда не решусь приехать. Она подходит к машине быстрым шагом, отводит взгляд, а во мне все кричит: "Смотри на меня, смотри! Я хочу запомнить..."
Хотя, о чем я? Разве смогу забыть? Мечты это.
Она же, словно услышала мой вопль, поднимает глаза, и мы встречаемся взглядами, и всё – мир перестает существовать. Да и не существовало его никогда, пока она была рядом. Она и была всем этим миром, центром моей вселенной. Что же я буду без тебя делать, Эни?! Но она молчит, смотрит и молчит. А взгляд пустеющий, гаснущий. А когда-то этот взгляд освещал на сотни миль.
Слова были на самом кончике языка, но там и остались. Не хватило ни мне ни ей смелости что-то сказать. Да и что сказать? Нелепое прощай и бесполезное прости? Не простим и не попрощаемся никогда.
До Лондона я добрался в состоянии какого-то ступора, впрочем, это состояние не отпускало меня всю последующую неделю, что я провел в отпуске в компании парочки друзей и Зака. Именно мальчишка вытащил меня из депресняка. Не то чтобы меня интересовали чужие проблемы, но всю неделю его телефон не замолкал, пацаненок был весь на иголках и то и дело что-то орал в трубку, вставляя смачные маты, любопытство пересилило, и я сунул свой нос. Зак немного повыделывался, но после очередного звоночка в бешенстве выдал все как на духу. Как я и подозревал, мальчишка обрюхатил какую-то соплячку и взял на себя ответственность, ну а после появился я со своим предложением, пришлось уехать, но деньги он стабильно перечислял, только девицу такой расклад не совсем устраивал. А дальше мне и рассказывать не нужно было, я и так знал что там к чему. Девчонку понять можно. Естественно, промыкалась с ним, натерпелась в нищете и теперь, когда он выполз на поверхность, ей хочется сорвать лавры. Но его я понимаю еще лучше, молодой, талантливый пацан, прорвавшийся наверх, все двери перед ним открыты и, к слову так, не только «двери». Голова кругом. Словно ты ребенок, попавший в магазин игрушек, где можно брать, что хочется. Хочешь такую, хочешь другую, а хочешь все разом, и никто не откажет. Очень тяжело, практически невозможно, тем более в его возрасте, быть с одной единственной, когда кругом их сотни - бери, не хочу. Хорошо, что еще помогает этой девчонке, а то ведь мог и послать. Но это я понимаю, а она-то наверно, как и любая другая наматывает сопли на кулак и клянет его на чем свет в типичной женской манере –«кобель» или « козел», любят они эти словечки. Смех, блин. А девица-то зубастенькая оказалась, вон как за свое рвет. Попал парнишка. В данной ситуации я ему мог лишь пожелать удачи и дать совет, которым в свое время пренебрег - не обижать женщину, а то ведь может плохо кончится, но я опоздал и понял это, как только мы вернулись в Лондон. Мы вышли из машины, навстречу нам выскочила пухлолицая девка с пистолетом в руках, глаза у нее горели так, что сразу было ясно этой барышне самое место в дурке. В голове за секунду, что девица выискивала глазами нужную жертву, прокрутилось куча мыслей, но когда она направила пистолет на Зака, который держал на руках Диану, я окаменел. Вот он тот самый момент, разделивший мою жизнь в очередной раз. И все, что было «до» исчезло, лишь понимание того, что Эни не переживет, если что-то случится с Дианой вибрировало в голове, а тело уже действовало. Есть такое понятие, как инстинкт самосохранения и порой он принимает разные формы. Не героизм это вовсе с моей стороны, а этот самый инстинкт. Просто я знал, что если что-то случится с моей дочерью, то мне конец. Лучше уж сдохнуть быстро, чем медленно загибаться и съезжать с катушек. А ей - моей малышке еще жить и жить. Тело прострелила адская боль, такой силы удар был, что из меня весь воздух вышибло к чертям. Хватаю ртом, пытаюсь отдышаться, но что-то замирает, холодеет и обрывается, новая вспышка боли и еще одна. Сжимаюсь, застываю на месте, вслушиваюсь, ничего не понимая, а потом падаю куда-то с хрустом, ломая что-то. Жизнь проносится перед глазами. Тело немеет, холодеют губы и запоздалый страх накатывает, паника какая-то, глаза лихорадочно шарят по суетящимся вокруг людям, ища ее и а губы сами шепчут:
- Эни, малыш, где ты? Не молчи, Ань, поговори со мной... мне холодно. Мне так холодно... Эни...
Ко мне склоняется какая-то женщина в белой маске и сразу же приходит понимание, что моей Эни здесь нет, и не будет. И так плохо, что хочется орать, но стоило мне только открыть рот, как из него потекла кровь. Чувствую, как постепенно жизнь утекает из меня, как песок в песочных часах. Тик-так. Еще чуть-чуть и меня нет, а вокруг ни одного нужного человека. Врачи кричат, призывают не сдаваться, бороться, вот только за что? Что там впереди? А ничего. Что может быть без нее? Жизнь закончилась еще неделю назад, осталось только прекратить существование. И я даже рад. Да, рад, только какая-то горькая эта радость. Ничего не осталось... Единственная мысль пронеслась, как в том фильме:
« Маму жалко, плакать будет...»
А потом все исчезло, словно выдернули шнур из розетки. Многие, побывавшие в коме рассказывают про какие-то туннели, свет, умерших родственников, которые им встретились. Лично я никаких белых коридоров, светлой поляны с моими праотцами на пикнике не видел, как впрочем, и горящего подземелья с чертями и бесами. Видимо, меня не ждали ни в раю, ни в аду и еще долго не могли решить, куда же отправить такое чудо, как я. На рай, однозначно, можно было не рассчитывать, ну, а в аду и без меня д*рьма хватало, поэтому кто-то там рассудил, что лучше отправить меня обратно мучится. И вот, кажется, всего мгновение назад меня вырубило и тут же, словно кто-то включил. Медленно так боль растекается, я даже чувствую ее течение по крови, тело начинает тихонько ныть и с каждой секундой все сильнее и сильнее, как-будто звук прибавляют. Слышу отдалённые крики. Кто-то отдает какие-то указания. А потом голос кажется знакомым, он что-то шепчет, прерывается от волнения, слух режут надрывные всхлипы. Пытаюсь открыть глаза, свет больно бьет по воспаленной сетчатке, взгляд затуманен, все расплывается к чертовой матери, ни хера не вижу первые минуты, моргаю и не понимаю что вообще к чему. Но вскоре чувствую на своем лице холодные пальцы, они гладят, трогают, и так спокойно сразу, потому что знаю, что это Она. Слава Богу. Господи. Слава тебе, она рядом. Я чувствую как ее трясет, протягиваю к ней руки, касаюсь ее мокрого лица и на ощупь вытираю слезы. Пытаюсь что-то сказать ей, но не могу. Эни дрожит и громко всхлипывает. Боялась...
Знаю, малышка, знаю. Мне и самому было страшно. Потерпи немножко и все будет хорошо, обещаю, любимая!
Да и может ли быть иначе, одно ее присутствие воскрешало, прогоняло темноту перед глазами. Чувствовал ее рядом и все внутри сжималось от этого. Сейчас все наши проблемы казались такой херней, что делалось не по себе. Все эти полгода тр*хали друг другу мозги не ясно для чего и зачем. А все просто – рядом она и я живу. Сидит, поет какую-то чушь, раскачивается со мной на руках, а я от счастья не чувствую ни боли, ни страха, ничего не чувствую, прикрываю глаза, все равно ничего не вижу и только её голос. Всё тише и тише.
- Смотри на меня! - шепчет Эни, всхлипывая, а я проваливаюсь куда-то, мне хорошо. Пытаюсь улыбнуться, успокоить ее, но рот онемел и сознание покидает. Ее голос вибрирует, становится громче, но я уже не слышу.
А потом какой-то калейдоскоп картинок под призмой боли. Я то приходил в себя, то вновь проваливался в пустоту, и эти потери сознания казались мне спасением. Как только я открывал глаза, меня тут же накрывало, тело агонизировало, каждая мышца вопила, каждый нерв дергало, посылая в мозг мощнейшие сигналы, разрывая его на части, только ноги не беспокоили, я их вообще не ощущал, но на тот момент воспринимал это как благословение небес. Перед глазами проплывали лица врачей, матери, Анны, сестер, но это было подобно миражу или галлюцинации. В какой-то момент я стал замечать смену дня и ночи, все принимало более четкие очертания, туман рассеивался, боль утихала, и я стал больше проводить времени в сознании, но только, чтобы обвести взглядом палату, справить нужду и вытерпеть какие-то манипуляции врачей с моим телом. А после каждая поджилка дрожала, и я падал без сил. Таким немощным себя еще никогда не чувствовал, в подобном состоянии живешь на каком-то молекулярном уровне, каждой клеткой ощущаешь изменения окружающей среды, да и внутренней тоже в физиологическом смысле. Так шли дни, точнее пролетали со стремительной скоростью, стоило только закрыть глаза, и еще один день прожит, но в какой-то момент время замедлило ход.
Когда я очнулся вновь, вокруг никого не было, кроме матери и Анны, уснувших в креслах по обе стороны от меня. Странная это картина - видеть их вот так - вместе, хотя почему бы и нет, яблоко раздора, то бишь я, устранено и нет причин скалится. Кажется, от моей смерти очень много преимуществ. Усмехнулся, точнее, попытался это сделать, тело меня не слушалось, боль еще давала о себе знать, ломило везде и всюду, кроме ног, их я почему-то до сих пор совсем не чувствовал, и это пугало. Попытка сдвинуться была подобна самоубийству, такая агония, что я сам не понял, как начал стонать и тут же мать дернулась, подскочила ко мне и сжала мою руку.
- Привет. - прохрипел я, во рту было сухо, попытался сглотнуть, но не получилось. Мать кивнула, зажала рот рукой и беззвучно заревела, сжимая мою руку сильнее. – Ну ты чего, мать? – подбодрил я ее, но она замотала головой и уткнулась мне в плечо, давясь слезами. Я начал гладить ее по голове, успокаивая. Самого колошматило, как припадочного, только сейчас нахлынуло понимание произошедшего. Смотрю на мать, на Аньку свою и не понимаю, какого вообще... В голове творилось, когда я залечивал, что хочу умереть, какие-то готовские мысли поперли тогда, такого со мной еще не случалось.
Довела ты меня, любимая, до ручки! Теперь мы квиты, больше я тебе ни хрена не должен.
Сейчас все те первые мысли стали казаться аффектными, мечтательными. Как же исчезли наши проблемы?! Никуда они не исчезли и то, что она здесь сейчас, мне лично, ни о чем не говорит. Я бы скорее удивился, если бы ее здесь не было. Это же Эни - жертвенная, сострадательная, делающая мне сраные одолжения. Святая, мать ее! Смотрел на нее и злился с каждой секундой все сильнее и сильнее. Потому что хочу, чтобы не из сострадания она меня за руку держала, не потому что я отец ее детей и не из-за всей этой кучи причин, о которых столь любезно поведала мне во время последнего скандала. Хочу, чтобы она здесь именно из-за меня сидела, по мне, именно по мне, слезы лила. Чтобы любила она меня, черт ее раздери! Хочу любви этой женщины, до смерти хочу. Всегда хотел, первое время требовал, потом доказывал, а после просил и вымаливал, одно время верил, а сейчас понимаю, что все бред. Не стоит и надеяться, мы все решили, ничего не изменилось и не изменится.
- Мы думали, что все... - всхлипнула мать, отдышавшись.
- Я живучий. - усмехнулся, хотя в висках заломило от боли. Как Диана, Зак?
- Все хорошо. Надо позвать врачей, сейчас разбужу Анну.
- Не надо! - простонал я, закрывая глаза, говорить все еще было тяжело. Мне не хотелось сейчас всей этой суеты, к тому же мать не видел давно, соскучился, да и Эни, видимо, не спала неизвестно сколько и только теперь смогла позволить себе отдых, поэтому совершенно ни к чему было ее будить. Говорить с ней о чем–то сейчас был не в силах, но и принимать подачки ее, тоже сил не было. – Посиди... - попросил мать устало.
Она кивнула понимающе и села обратно, погладила меня по лицу и улыбнулась сквозь слезы.
- Мой мальчик. - прошептала, закусив губу.
- Твой. - улыбнулся ей, сглотнул и решил сказать то, что давно был должен. - Мам...
- Что, родной?
- Ты помнишь, как я сбежал из больницы, чтобы тебя поздравить с днем рождения? - начал издалека.
- Помню, как же не помнить. - улыбнулась вновь, а я поразился, только сейчас заметил, как постарела она, но все равно красивая. Такое до боли родное лицо. Приложил ладонь к ее щеке, она прижалась к ней еще плотнее, потерлась, так тепло стало от этого жеста.
- А в этом году даже не позвонил. - тихо продолжил я, каясь, хотя перед матерью это было так тяжело. Она прикусила дрожащую губу, слезы вновь наполнили ее глаза.
- Я понимаю...
- Ты всегда понимала и поймешь, знаю. Но я не понимаю. - горько усмехнулся и посмотрел на Анну, мать проследила за моим взглядом и ответила.
- Так и должно быть, сынок. Она бы тоже выбрала тебя...
Я иронично хмыкнул и покачал головой. Мать же недовольно поджала губы.
- Вся проблема в твоих сомнениях. Все оступаются, Маркус, но нужно давать людям второй шанс. Конечно, это страшно, а ей думаешь какого было? Но она...
- Просто пожалела бедолагу, она любит благотворительность. Совесть не позволила иначе. - отрезал я и тут же сжал руку матери, как бы извиняясь за резкий тон. В голове пульсировала боль, меня кинуло в жар и тело вновь заломило. Мать тяжело вздохнула.
- Зря ты так. Мы все ошибаемся. Обвиняешь ее в том, что она тебе не дала второй шанс, точнее не поверила в тебя. А ты? Ты сам хоть раз доверился ей? Тебе проще замыкаться. И сейчас ты даже не даешь ей шанса, хотя стоит.
- На чьей ты стороне? - взбесился я, потому что все эти речи искушали. Сейчас очень хорошо понимаю наркоманов, которые в завязке. У меня та же песня и хочу до смерти быть с женой, и понимаю, что никому от этого пользы не будет.
- Ни на чьей, потому что вы - два дурака, портящие себе жизнь. Ты вдумайся, что ты с ней сделал, а после возмущайся, что она не поверила тебе на все сто. Думаешь легко жить с человеком, который тебя бил, как собаку?
Хоть она и говорила шепотом, а все же резанула, нет, хлестанула так, что я задохнулся, сглотнул и отвернулся, но она продолжила.
- Вооот, в этом и проблема, что вместо того, чтобы попробовать понять и разобраться, ты отмахиваешься от всего.
И что тут можно возразить? Да и не хотелось мне ни возражать, ни доказывать что-то. Налажал, везде и всюду. С женой, с матерью, но больше не хочу. Устал...
- Мам... - позвал тихо, а она вздрогнула, замолчала. - Ты прости меня.
Она задрожала, а я продолжил, хотя невыносимо было душу вскрывать, но я должен был, мне хотелось, чтобы она знала. Хотя она и без слов поняла бы меня, но я все же хочу ей об этом сказать.
- Прости за все. Я тебе никогда не говорил ничего такого, как-то, все знаешь, неловко и не к месту казалось... Редко с тобой виделся, все занят был... дела какие-то, суета всё какая-то. А когда увидел эту ненормальную с пистолетом и понял, что кроме тебя, ее и дочери ничего в этой жизни для меня не имеет значение. Так страшно стало, но не за себя боялся, а за тебя. Ты итак из-за меня столько слез пролила, не хотел, чтобы на старости лет тебя постигло такое горе. Я ведь знаю, как это - потерять ребенка...
- Сынок...
- Шшш, не плач, родная. - в груди щемило от ее слез, капающих мне на грудь. - Просто хочу, чтобы ты всегда помнила, я тебе так благодарен, мам. Безмерно. За все. Спасибо, что всегда была рядом. Я тобой восхищаюсь, и всегда восхищался. Для меня ты была и есть идеальная женщина. Я ведь искал всегда такую, как ты...
- И ты ее нашел! – шепнула она, целуя меня в лоб. Я усмехнулся:
- Нашел... но так и не понял, что с этим счастьем делать...
Посмотрел на свою спящую красавицу. В груди оборвалось. Такая она маленькая была в эту минуту, укуталась в плед, только личико выглядывает, худенькое такое, бледное. Сжало что-то от этой картины, обнять бы ее, прижать к себе, и, черт возьми, кормить ее, пока не появятся любимые алые щечки, а после зацеловать их до потери сознания.
Твою же маму! Я схожу с ума со своего долбанного ума! Надо прекращать мозги выносить. Только сказать проще, чем сделать, тем более, когда мать не дает спуску и давит.
- Любить, сынок. - просто пожала она плечами в ответ на мое заявление.
- Любви порой бывает мало. - задумчиво возразил.
- Любви действительно мало, когда нет доверия. Доверять нужно, Маркус, а ты полюбил, но к себе так и не подпустил. Потому что боли боишься.
- А кто ее не боится?
- Не знаю... Но любовь она такая, как русская рулетка. Захватывает дух, горячит кровь, вызывает эйфорию и, главное, не терпит трусов. Если боишься, не стоит и начинать этот путь. Кто не рискует, то не пьет шампанское, как говорится.
- Думаешь, я не рисковал? - спросил, хотя сам знал ответ и понимал, что мать безусловно права. Я ведь действительно никогда никого не подпускал к себе, даже в отношении Анны были границы, и надо признать, они простирались на обширную территорию, но раньше мне казалось это правильным, в том плане, что я не хотел грузить, а сейчас понимаю, что мать снова права, и я реально просто боялся.
- Я думаю, Маркус, что ты еще не играл по крупному!
- И не собираюсь, с меня хватит, да и с нее тоже! – отрезал я, вновь взглянув на Анну.
Мать и бровью не повела, поднялась с моей постели и направилась на выход, наверняка, чтобы позвать врачей, но в дверях обернулась и сказала гневно:
- Иногда мне просто не верится, что я вырастила такого идиота! Рядом с тобой женщина, которая тебя безумно любит, найди в себе мужество и помоги ей сделать вас счастливыми.
Я обалдел от этого заявления.
- А я типа не пытался?
- Маркус, проблема в том, что ты все пытаешься сделать сам. Брак – это не игра в одни ворота.
- К чему вообще этот разговор? - обессиленно спросил я, задыхаясь, этот коротенький разговор выжал из меня все соки.
- К тому, что сейчас она проснется, и что ты ей скажешь?
Мать била точно в цель, потому что этот вопрос я и сам себе задавал. Что я скажу Анне?
Не знаю. Просто не знаю. Да и что говорить-то? Разве что-то изменилось? Это я без нее подыхаю, а для нее... Как она там говорила: "Я тебя не ждала, Маркус. Я просто чувствовала свою вину пред тобой!"
Я наизусть выучил все, что она наговорила мне в тот вечер, прокручивал по двести раз в своей голове - это было моим ежедневным тренингом мазохизма на протяжении двух месяцев. Каждое ее слово жалило, рвало на части. Было такое ощущение, что мне ударили под дых, меня согнуло, а я все пытаюсь разогнуться. Оказывается, действительно правильно подобранные слова вырубают нахрен с одного удара. Эни оказалась мастером словесного боя. Гребанной гуру. Уделали меня так, что до сих пор не могу очухаться и понять, что вообще происходит. Сейчас она по каким причинам здесь? Мать говорит - любовь. После всего, что Анна наговорила мне, верится с трудом. Что я ей скажу? Мне нечего ей сказать, со мной и так все ясно, вопрос в том, что скажет мне она. Хотя и вопроса здесь нет никакого, просто еще раз проверит меня на прочность, взбередит душу, покопается в нутре моем своими тоненькими пальчиками, а я буду загибаться от боли. Выдержу ли? Смогу быть стойким? Не знаю...
Мать вышла, а я и сам не заметил, как вновь куда-то провалился. Гребанная слабость.
И вновь это тупое ощущение нереальности происходящего, когда открываешь глаза. Только на сей раз все иначе. Теряю сознание, ныряю и тону в голубых озерах напротив меня. Что я там залечивал матери? Трепло, Беркет, какое же ты трепло. Давай, соберись, дурень! Пытаюсь, но не могу. Черт побери, эту женщину. Смотрит таким взглядом, плачет, губы трясутся, гладит мое лицо, а я, бл*дь, ложусь, костями ложусь ей под ноги. Ведьма, чертова ведьма однозначно. Я уже не контролирую своих действий, хватаю ее за плечи и притягиваю к себе, она наваливается на меня. Боль вспыхивает яростной вспышкой, но мне все равно. Втягиваю в себя запах жасмина, утыкаюсь ей в шею и медленно провожу носом, она дрожит.
О, да! Знаю, малышка, что шея у тебя самая чувствительная.
Дышу рвано, прижимаюсь к ней и, блин, такое умиротворение. Закрываю глаза, отдаваясь ощущениям, которые дарят ее лихорадочные поцелуи, скользящие по моему лицу и наслаждаюсь. Глажу медленно костлявую спину, считаю остистые отростки позвонков и прихожу в ужас. Боже, как же ты дошла, малышка?! Маленькая моя, родная, милая, любимая, самая желанная на свете. Как же я тебя люблю, как же ты мне нужна... Девочка моя. Только моя.
- Марусь... - тихо прошептала, подняла голову и улыбнулась, и какая-то щемящая радость лизнула глотку, улыбнулся в ответ. Плевать в эту минуту на все, так рад ее видеть, хотя то, что вижу не радует. Заплаканная, опухшая, с красными глазами и с этими жуткими впадинами в щеках, она вызывала у меня сильнейшее беспокойство. Сжал ладонями любимое лицо и легонько поцеловал в носик.
- Живой... - тихонько выдохнула, улыбаясь сквозь слезы, а я ловил губами соленые капли.
- Живой. - повторил я.- Сколько ты весишь? – сорвалось у меня. Анна удивленно округлила глаза, потом посмотрела на свои тонкие руки и торопливо одернула рукава. Смутилась, а мне стало не по себе от ее неловкости. Детка, это ведь я - мужчина, который знает о тебе больше, чем еще кто-то на этой земле! Я же тебя всякую видел, знаю и все равно люблю.
- Не взвешивалась. А что страшная? – отвела она взгляд, но я приподнял ее лицо, притянул к себе и шепнул:
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги