За мной следят дым и песок

Сергей Беляков. ANTE SCRIPTUM

Впервые я взял в руки книгу Юлии Кокошко одиннадцать лет назад, это было между экзаменами по Античности и латыни. Опыт чтения у меня, историка-первокурсника, был скромным. Я любил Набокова, Олешу, Сашу Соколова, но ничего не знал о Борхесе и Гессе, а недавно прочитанный Джойс увлекал меня куда меньше, чем Светоний и Фукидид. Времени было мало, но я все-таки решил прочитать тоненькую, в бумажной (дешевле некуда) обложке книжку[1]. Всего полтораста страниц.

После первых, изысканных, но все-таки «традиционных» рассказов, я наткнулся как будто на закрытую дверь. Три вещи, «Блистая в голубых поверхностях…», «Хвастовство от господина Собаки» и «Военный базар с исчезающим полководцем», показались сначала неприступными. «Дверь» поддавалась с трудом. Но бросить, развернуться и навсегда уйти от книги Юлии Кокошко не хотелось.

Чистое искусство? Да, пожалуй. Искусство, приносящее искреннюю, бескорыстную радость, счастье бытия.

Позднее я узнаю, что литературовед Александр Уланов уже нашел для Кокошко литературный контекст, отнеся ее творчество к «ассоциативной прозе», поставив рядом с Андреем Левкиным и Аркадием Драгомощенко. Может, и так, не спорю, но тогда, в 1999 году, я даже имен таких не слышал. И теперь предпочту текст Кокошко другому изводу ассоциативной прозы, пусть не обижаются на меня эти мастера.

Внимательный, искушенный читатель, подобно Аркадию Драгомощенко, найдет в ее текстах «размокший вкус почти газетной бумаги сказок Андерсена», «папиросную дрожь полуслепого Платонова» и «грохот кровельной жести ОБЕРИУтских пиров». Можно искать у Юлии Кокошко аллюзии, реминисценции, непрямые цитаты из Борхеса, Пушкина, Набокова, даже из Солженицына, даже из Маяковского — найдете! Но не стоит превращать чтение в экзамен по русской и европейской литературе. «Разгадка текстов Юлии Кокошко, на мой взгляд, заключается в том, что их не надо расшифровывать», — пишет Ольга Славникова. Лучше просто «пить этот терпкий сок, что исходит из текста (и никогда не выжимается до конца»[2]. Прекрасный совет, другого я не смог бы дать.

Сергей Беляков