За Москвою-рекой. Книга 2

13

Юлий Борисович Никонов потерял покой, — всем существом своим ощущал он приближение беды. Толчком для тревоги послужили слова Музы в день разрыва о нежелательности для него встречи с представителями власти. Он десятки раз мысленно задавал себе один и тот же вопрос: знает ли эта женщина о нем что-нибудь конкретно или просто догадывается? Он имел неосторожность оставлять иногда у нее свертки с иностранной валютой в надежде, что она, женщина воспитанная, щепетильная, не позволит себе копаться в чужих вещах. Он и до сих пор не знает, заглядывала она в сверток или нет. Мало было забот, — тут еще этот мальчишка, сын Ларисы, Леонид, стал путаться под ногами. Разумеется, он успел выложить Музе все, что знал о его прошлом, настроил ее и стал причиной их разрыва. Мерзавец!..

Юлий Борисович знал на своем веку достаточно женщин, но чтобы его бросали — такого еще не было. Наверное, он стареет. Раньше он легко сходился с дамами и с той же легкостью расставался с ними, не испытывая при этом никаких угрызений совести, никаких сердечных мук. Муза Васильевна, пожалуй, была единственная, к кому он испытывал искреннюю привязанность, и, откровенно говоря, женился бы на ней не задумываясь, дай она согласие. Приятно ведь иметь красивую жену, появляться с нею на людях. А она не захотела стать его женой, предпочла этого молодого голодранца. Впрочем, ей еще доведется пожалеть о своем необдуманном поступке, одной любовью сыт не будешь.

Обо всем этом Юлий Борисович думал, лежа на кушетке, укрыв ноги шотландским пледом.

Тысячи и тысячи людей позавидовали бы ему. В самом деле, чего ему не хватает, — разве птичьего молока? У него есть все: деньги, женщины, красивые вещи, возможность позволить себе все, чего захочет душа. А вот покоя, самого обыкновенного душевного покоя, он не имеет. Днем и ночью его одолевают одни и те же мысли — провал и арест. Денег и ценностей, которые он успел накопить, хватит ему на всю жизнь, да еще детишкам останется, если, конечно, когда-нибудь будут у него детишки. Сейчас он с удовольствием отошел бы от всяких дел, жил бы себе тихо и незаметно, если бы не Борода. У Бороды цепкие когти, и он крепко держит в них Юлия Борисовича. Малейшее подозрение — и готово: был человек и нет его. Люди старика готовы выполнить любое его поручение и ни перед чем не остановятся, чтобы убрать с дороги неугодного. Был же случай с взбунтовавшимся снабженцем. Человек честно заявил, что с него хватит, — он боится и не хочет больше заниматься рискованными делами. Сподвижники Бороды расстались с ним дружелюбно, даже выпили на прощанье, а через несколько дней снабженца не стало. По дороге на дачу он упал из тамбура и угодил прямо под колеса электрички. «Несчастный случай». Нет, с Бородой шутки плохи…

С некоторых пор Юлий Борисович даже потерял вкус к деньгам, — надежно прятать их становится все труднее. Он даже не подозревал, что добывать деньги легче, чем хранить их. И зачем так много денег, куда их девать? Тратить в открытую опасно. Даже на курортах, в Крыму или на Кавказе, он старается вести скромный образ жизни, а в Москве и подавно приходится жить с оглядкой. В рестораны теперь он заглядывает очень редко. В ящике его письменного стола хранится тридцать тысяч наличными, кольца, серьги, браслеты и прочая мелочь. Если когда-нибудь возникнет вопрос, откуда у него при скромном окладе такие большие деньги, вразумительного ответа он не найдет… Предположим, что камешки и золотые безделушки могли достаться ему от матери. Она как-никак была женой крупного поверенного в делах и городского головы губернского города, и у нее могли сохраниться крохи былой роскоши. Такое объяснение выглядит более или менее правдоподобно. А деньги? Не могла же иметь покойница такую сумму, да еще в новых деньгах.

Он отбросил плед, вскочил и, подойдя к письменному столу, выдвинул ящики. В одном под разными бумагами и ненужными папками лежали аккуратно сложенные двадцать пачек по тысяче рублей, в другом — еще десять пачек по тысяче рублей. Он провел по пачкам рукой, снова прикрыл их бумагами и закрыл ящики на ключ. Тридцать тысяч и много и мало. Если он не будет принимать участия в делах Бороды, на скромную, но вполне приличную жизнь ему придется добавлять к своей зарплате рублей двести в месяц, — следовательно, этих денег хватит лет на пятнадцать. Пятнадцать лет — срок немалый. За это время многое может измениться в мире. Потом можно тихонько реализовать валюту, камешки, золотые безделушки, — на них покупатели всегда найдутся. Но уцелеть так долго невозможно: рано или поздно накроют. Чекисты ведь тоже не дремлют… С возвращением Аркадия Семеновича Шагова дела приняли еще более широкие масштабы, и опасность провала увеличилась. Вот ненасытный человек!.. Борода, верный традициям дельцов, выложил Шагову его долю, накопленную за эти годы. Получилась кругленькая сумма, хотя доподлинно никто не знает какая. На вопрос Юлия Борисовича, зачем развивать такую лихорадочную энергию и рисковать головой, Шагов ответил, что соскучился по настоящей работе. Ничего не скажешь, человек он с размахом!.. А нюх у него развит, как у настоящей охотничьей собаки, — наживу чувствует на большом расстоянии, все схватывает на лету и действует без промаха.

В Москве вдруг стали модными черные головные платки с яркими рисунками. Аркадий Семенович почуял, что на этом можно иметь приличный куш, немедленно взялся за дело со свойственной ему энергией и настойчивостью. Шагову понадобилось всего две недели, чтобы наладить производство таких ходовых платков.

К делу было привлечено большое количество надомниц, они получали платки, разрисовывали их у себя дома и доставляли в определенные пункты, там же получали плату за труд. Аркадий Семенович не скупился и платил вполне прилично. Какие только дамы не брались за дело ради легкого заработка! Работа ведь не пыльная, — трафарет, краски и кисти. За день можно заработать до тридцати рублей. В скором времени дамы стали приносить до трехсот платков в день. Потом платки упаковывали в пачки по пятьдесят штук и самолетами доставляли в разные города, там товар сдавали участвующим в деле директорам магазинов и заведующим палатками, фабриковались накладные, выставлялись фиктивные счета, чтобы избежать провала, а платки продавались из-под полы, втридорога. Разумеется, все это делалось чужими руками, и, за исключением двух-трех доверенных лиц, никто не видел в лицо Аркадия Семеновича и не знал о его существовании. За каких-нибудь шесть — восемь месяцев Шагов положил себе в карман пятьдесят тысяч чистоганом. Потом в ход пошли дефицитные ажурные дамские чулки. На этот раз Аркадию Семеновичу почему-то не удалось достать капроновую тонкую пряжу, но он организовал за городом маленькую подпольную мастерскую и стал выпускать ажурные чулки из хлопчатобумажной пряжи. Они тоже имели успех, женщины хватали их, не спрашивая о цене.

Юлий Борисович снова лег на кушетку, его слегка знобило, болела голова. Вскоре он задремал, и ему снились страшные сны. Он видел себя опять в том лагере, где провел целый год. Вокруг карточная игра, ругань, матерщина и спертый воздух казармы… Он проснулся оттого, что ему не хватало воздуха. Сон потряс Юлия Борисовича, и он в который раз задумался над тем, что на этот раз, если он попадется, ему не отделаться одним и даже пятью годами заключения. Не исключена возможность и высшей меры. Никонову совсем не хотелось умирать, но жить так, как живет он сейчас, вечно в страхе, как на горящем вулкане, тоже не сладко… Нужно на что-то решиться, иначе он с ума сойдет. Отойти от дел — это не выход. Если его не прихлопнут свои, то зацапают чекисты, когда провалится вся компания. В том, что они рано или поздно провалятся, сомнений нет. Не будут же его гладить по головке за то, что он заблаговременно отошел от дела, почуяв опасность. А старые грехи, — разве за них отвечать не придется?

Хорошо бы случилось чудо и он очутился бы в какой-нибудь процветающей стране, — скажем, в Швеции или Швейцарии — со всем своим добром!.. Лучше в Швейцарии, — там можно реализовать камешки, деньги положить в надежный банк и жить себе потихоньку на проценты от основного капитала. Можно, конечно, открыть и небольшое дело, вроде мастерских по ремонту автомашин, — он ведь инженер-механик. А еще лучше стать владельцем заправочной станции на развилке больших дорог. И почему ему, с его способностями, не стать со временем крупным дельцом, не ворочать большими деньгами?.. Тогда уж вилла на берегу Голубого озера, собственная легковая машина последней модели. Собственно говоря, почему одна машина, а не две или даже три?

Фантазия Юлия Борисовича разыгралась. Своя белоснежная яхта, морские прогулки в обществе приятных людей, слуги, лакеи, садовники. Крупная игра на бирже, большие доходы. Его, пострадавшего в прошлом от большевиков и сумевшего разбогатеть и выйти в люди, всюду принимают с охотой, он пользуется доверием в деловом мире и неограниченным кредитом в банках…

Чудес, конечно, не бывает, но зачем возлагать надежды на чудеса, разве нельзя найти реальных путей для осуществления такого плана? Если не полностью, то хотя бы частично: перебраться за границу со своим добром. Обязательно с ценностями, ведь там человек без денег все равно что не человек. Правильно, ты сперва потрудись, накопи богатство, потом уж претендуй на человеческое существование, иначе получается ерунда, каждый голодранец вообразит из себя черт те что… В свое время, еще в лагере, Шагов назвал все возможные способы переезда за границу, и все они оказались неприемлемыми. Значит, нужно разрабатывать свой, никем еще не испробованный план и действовать.

Один из иностранцев, которым они сбывали старинные иконы, сообщил, уезжая из Москвы, что скоро приедет весьма интересный человек — турист из Канады, украинского происхождения, хорошо владеющий русским языком. Турист этот также интересуется иконами и постарается встретиться с ним, Юлием Борисовичем.

Что, если попытаться через него?.. Эта идея показалась Юлию Борисовичу такой заманчивой, что он не мог больше лежать спокойно, встал, достал из буфета бутылку сухого вина, налил полный бокал и выпил залпом… Эх, если бы этот канадец украинского происхождения оказался сговорчивым малым. Свой скорее поймет своего и поможет. Славяне всегда отличались добротой, отзывчивостью…

С большим количеством золота и иностранной валюты границу не переехать, — вместо золота и валюты нужно собрать побольше камешков, хороших, чистой воды. С бриллиантами легче, — он, Юлий Борисович сумеет их так спрятать, что ни одна собака не найдет!.. У него уже есть некоторое количество драгоценных камней, они надежно спрятаны у него в стене, за плинтусами. Но это — капля в море, с малыми деньгами за границей делать нечего… Узнать бы, по какой цене идут нынче бриллианты за границей? По сравнению с теми камешками, что есть у Аркадия Семеновича, его драгоценности — мелочь. Однажды Шагов, желая похвастаться, показал ему целую коллекцию бриллиантов. У Юлия Борисовича от одного их вида руки затряслись. Но Шагов ни за что не расстанется со своим богатством, а кроме того, ни к чему пустыми разговорами навлекать на себя подозрение.

Юлий Борисович долго еще ломал голову над сложнейшими проблемами. Он был так возбужден, что заснул в четвертом часу, а утром проснулся опять с головной болью.

Не откладывая дело в долгий ящик, он в тот же день купил у московских «дельцов» штук двадцать драгоценных камней.

Но этого ему показалось мало, и он поехал во Львов и там купил еще бриллиантов.

Турист из Канады не заставил себя долго ждать. Он появился в Москве в первых числах октября и тотчас дал о себе знать Юлию Борисовичу. Они условились встретиться на конспиративной квартире Бороды в Марьиной роще.

Украинец оказался крупным мужчиной с симпатичной и располагающей внешностью. Говорил он по-русски почти без акцента. Звали его Петр Марченко. Разговор у них сразу принял откровенный и доверительный характер. Юлий Борисович не таясь рассказал гостю о своем положении, признался, что чувствует себя здесь как в клетке и готов рискнуть многим, лишь бы вырваться на свободу.

Марченко внимательно слушал, а когда Юлий Борисович кончил, сказал:

— Мы вас очень ценим. И я думаю, что кое-что сделаем для вас.

Он говорил «мы», и это как-то и испугало и обрадовало Юлия Борисовича: «мы» звучало солидно, убедительно.

— Насколько я понял вас, вам хотелось бы перебраться в свободный мир, не так ли? — спросил Марченко, помолчав.

— Совершенно верно… Это то, о чем я мечтаю неустанно!

— При этом вы хотели бы захватить с собой кое-какие ценности?

— Разумеется! Без денег нигде не проживешь, тем более у вас. У меня за границей нет богатых родственников и вообще никого нет. Я могу надеяться только на себя…

— Думаю, что мы сумеем удовлетворить вашу просьбу и помочь вам перебраться к нам. А вот насчет перевозки валюты, золота или предметов искусства ничего посоветовать не можем. Ваши таможенники очень строги…

— Как же быть? Не могу же я явиться в чужую страну с пустым карманом…

— Могу предложить вам только следующее, и если вы согласитесь, я к вашим услугам.

— Что именно? — оживился Юлий Борисович.

— Вы можете вручить мне угодную вам сумму в иностранной валюте, а также образец вашей подписи, придумать пароль и запечатать все это в конверт. Мы откроем на ваше имя текущий счет в любом банке, в любой стране, где вы пожелаете, и положим туда ваши деньги. Перебравшись к нам, вы выпишете чек, скажете пароль и можете получить свои деньги.

— А какая гарантия, что мои деньги не пропадут?

— Вы хотите сказать — какая гарантия, что мы вас не обманем?

— Ну…

— Ничего, не стесняйтесь. Лучше сейчас откровенно договориться обо всем. Отвечаю на ваш вопрос: у нас с вами все должно быть основано на взаимном доверии.

— Хорошо, я согласен дать вам некоторую сумму в американских долларах и попрошу вас положить их на мое имя в одном из солидных швейцарских банков.

— Отлично. В следующий раз, когда приедет к вам наш человек, он сообщит вам все, и у вас отпадут всякие подозрения.

— Я горю желанием узнать ваш план. — От нетерпения у Юлия Борисовича даже румянец выступил на щеках.

— Попрошу вас ответить сперва на некоторые вопросы.

— С удовольствием, — с готовностью согласился Юлий Борисович.

— Скажите, вы могли бы создать версию, что собираетесь покинуть навсегда Москву и намереваетесь жить в другом городе.

— В любом?

— Да, в любом, но подальше от Москвы.

— Смог бы.

— Накануне отъезда вы действительно должны взять расчет с места работы, получить на руки трудовую книжку, выписаться из домовой книги и оставить или уступить другому свою квартиру. Это как вам будет угодно.

— Понимаю. — Юлий Борисович лихорадочно думал о том, как же объяснит он Казарновскому и Шагову причины своего столь поспешного отъезда из Москвы.

— Вы догадываетесь, как мы собираемся поступить в дальнейшем? — спросил Марченко.

— Нет, — признался Юлий Борисович.

— Месяца через три я или наш человек, тоже хорошо владеющий русским языком, привезет вам нужные документы. На чье имя — мы с вами условимся. Поскольку вы не знаете ни французского, ни испанского языка, будете выдавать себя за украинского или русского эмигранта. Не бойтесь, это не вызовет никаких подозрений, — таких эмигрантов много за границей, — пояснил Марченко, заметив смущение на лице Юлия Борисовича. — Поедете в Брюссель, — там вас встретят и окажут всяческое содействие. Свои же документы сдадите нам. Имейте в виду, что с ними в России останется наш человек, по специальности инженер или техник-механик. Вы расскажете ему подробно о себе, о ваших родителях, знакомых и друзьях…

Потом они перешли к коммерческим делам. Канадец изъявил желание купить несколько старинных икон и попросил Юлия Борисовича достать для него советских денег взамен иностранной валюты по курсу черной биржи.

В заключение он спросил:

— Юлий Борисович, нет ли у вас возможности достать для нас, — за деньги, конечно, — советские паспорта, неважно на чье имя, воинские билеты, бланки трудовых книжек?

— Признаться, я этим никогда не занимался. — Юлий Борисович смутился.

— Попробуйте заняться. Этим вы окажете нам большую услугу, и она зачтется вам в будущем. Надеюсь, вы оцените, что наши просьбы весьма и весьма скромны по сравнению с тем, что мы собираемся сделать для вас!..

— Очень вам признателен, — проникновенно поблагодарил Юлий Борисович.

Он считал, что действительно легко отделался от Марченко. Юлий Борисович был наслышан, как шантажировали свои жертвы агенты иностранных разведок и заставляли их добывать шпионские материалы. А тут от него требуют только обменяться документами…

Перед отъездом Марченко они встретились еще раз, Юлий Борисович передал ему десять тысяч американских долларов, свою фотокарточку, пароль, запечатанный в конверте, и двенадцать бланков трудовых книжек, взятых им у себя на работе.

Марченко купил несколько икон, щедро уплатив за них.

После отъезда канадца украинского происхождения Юлий Борисович стал лихорадочно готовиться к отъезду в «свободный мир».

Было около десяти часов вечера, в управлении, кроме дежурного, никого не оказалось, и Матвееву пришлось позвонить непосредственно генералу и скороговоркой доложить:

— Только что небезызвестный вам Никонов пытался подкупить работника уголовного розыска.

Генерал перебил его:

— Где сейчас Никонов?

— Точно не могу сказать, за ним установлено наблюдение.

— А почему обратились за помощью к работнику уголовного розыска?

— Товарищ генерал, это получилось совершенно случайно…

Генерал не дал Матвееву закончить доклад, приказал немедленно явиться к нему. Через двадцать минут Матвеев явился к генералу.

— Садитесь и прежде всего докладывайте по порядку.

Никонов поехал в район Нескучного сада, со стороны проспекта Ленина, в известную нам конспиративную квартиру, чтобы получить деньги за проданные иконы от иностранного туриста Лехмана, недавно пожаловавшего в Москву. В это самое время капитан милиции, оперативный уполномоченный уголовного розыска Колпаков, преследовал в этом же районе вора, унесшего чемодан какого-то ротозея командировочного из вагона метро. Никонов, выйдя на улицу из конспиративной квартиры с чемоданчиком в руке, замечает разгуливающего капитана милиции, и, заподозрив недоброе, ускоряет шаг. Колпаков принимает его за вора и приказывает остановиться. Никонов делает вид, что не слышит, заворачивает за угол. Капитан настигает его там и приказывает показать содержимое чемодана. Никонов протестует, произносит громкие слова, угрожает, что будет жаловаться куда следует и капитану придется отвечать за допущенный произвол. Ничего не помогает, Колпаков оказывается человеком твердым и настойчивым. Не найдя иного выхода, Никонов идет на риск и предлагает капитану взятку. Колпаков от такой наглости даже опешил. Никонов воспользовался его замешательством и юркнул в подъезд. Колпаков было за ним, но тут мы его придержали и разъяснили, — закончил доклад Матвеев.

— Так, так. — Генерал долго барабанил пальцами по полированному столу.

— На сегодня вы свободны, отдыхайте. Завтра утром на совещании решим, как быть дальше.

В небольшом кабинете генерала на пятом этаже собрались товарищи, занимающиеся делом валютчиков.

Первым докладывал Александр Сергеевич Голиков, средних лет мужчина с седеющими висками и бледным, выбритым лицом. Докладывал четко, по-военному:

— С возвращением одного из главарей шайки — Шагова — деятельность валютчиков заметно оживилась. Достаточно сказать, что один делец из города Баку увез из Москвы около двух килограммов золота, купленного у подставных лиц Шагова. Его пришлось задержать на станции Минеральные Воды и отобрать золото, иначе оно могло утечь. Чтобы не всполошить наших валютчиков, владельца золота судили без привлечения к уголовной ответственности его сообщников. При обыске квартиры заместителя главврача психиатрической больницы обнаружили и изъяли шесть тысяч долларов, три тысячи английских фунтов стерлингов и золотые монеты на сумму около девятисот рублей. Вместо уехавшего связного, американского «туриста» мистера Гендерсона, от которого Никонов получил самолично двенадцать тысяч долларов за проданные ему иконы, явился новый турист, на этот раз с английским паспортом, по фамилии Лехман. На третий день своего пребывания в Москве он установил через Софью Павловну связь с Никоновым. Лехман явился к старухе в условленное время для встречи с Никоновым и привез с собой целый портфель религиозной литературы, напечатанной в США на русском языке. Он долго рассматривал иконы, отобрал небольшую партию и предложил Никонову приехать за деньгами по известному ему адресу в районе Нескучного сада. Весь разговор Лехмана с Никоновым записан на ленте магнитофона, там есть некоторые любопытные детали. Вечером, в двадцать один пятнадцать, Никонов явился в дом, где раньше встречался с мистером Гендерсоном, получил деньги за иконы и еще купил у Лехмана тысячу двести долларов по курсу черной биржи. По выходе из дома Никонов чуть не попал в милицию, но этого удалось избежать. На этот раз нам их помощь могла бы только помешать. Предположение Мотовилова о том, что одна из икон, привезенных им с Севера, является работой знаменитого Рублева, не подтвердилось. Это просто старинная икона в манере Рублева. Одна из икон, висящая на стене у Софьи Павловны, является точной копией иконы Византийского собора святой Софии в Константинополе, собора Ая-София, и представляет большую ценность.

— У вас все, Александр Сергеевич? — спросил генерал, когда тот умолк.

— Да, на сегодня все.

— Что вы можете добавить, майор? — Генерал обратился к Матвееву.

— Никонов после встречи с капитаном милиции потерял голову и часа два мотался по Москве, наконец оставил чемодан с валютой у старухи, а сам опять направился обратно на конспиративную квартиру, но на этот раз не застал там Лехмана. Не исключена возможность, что его не пустили туда из соображений предосторожности, точно сказать не могу, как не могу объяснить, с какой целью Никонов хотел видеть Лехмана поздно ночью. Нужно еще добавить, что Никонов последнее время заметно нервничает, а после разрыва с той красивой женщиной из научно-исследовательского института стал много пить. По имеющимся у нас проверенным данным значительная часть ценностей, принадлежащих Никонову, — двенадцать тысяч долларов и три слитка золота — хранится в доме старухи Софьи Павловны, остальную часть, по-видимому, он держит у себя на квартире. Никонов как одержимый гоняется за бриллиантами, покупает их с лихорадочной поспешностью…

— Какие же выводы вы делаете из этого факта, майор? — спросил генерал.

— Думаю, у Никонова накопилось слишком много ценностей, и надежно хранить их становится трудно или он задумал перебраться за границу со своими камешками, полагая, что драгоценности легче перевозить, чем деньги.

— Скорее второе, они народ хитрый, все понимают… — начал было генерал, но в разговор вмешался третий участник совещания.

— Вы абсолютно правы, Антон Иванович, — сказал он. — Они народ действительно хитрый и, без сомнения, догадываются о нависшей над ними опасности. По-моему, настало время одним ударом прикрыть лавочку, проведя операцию одновременно во всех городах, где они есть. Я не понимаю, почему мы медлим, ведь знаем уже все или почти все — наперечет всех валютчиков, живущих в разных городах, примерное количество ценностей, которыми они располагают, даже тайники, где хранятся ценности.

— Прикрыть и ликвидировать легче всего, а вот узнать досконально все о заграничном центре, руководящем этим делом и засылающем к нам все новых и новых агентов на связь с валютчиками, куда труднее. Забрав валютчиков, мы обрываем нить, хоть и тоненькую, а все же нить, которую пока держим в руках. Не так ли?

— Может быть, и так. Но можно рассуждать по-другому тоже. Потеряв группу Никонова, иностранные агенты будут искать другие связи и все равно никуда от нас не денутся. Потом есть опасность, что эти «туристы» успеют переправить за границу ценные произведения искусства, не говоря уже о советских деньгах.

— Положим, до сих пор эти «туристы» не сумели перевезти за кордон ни одной сколько-нибудь ценной иконы или картины. Недавно на Внуковском аэродроме наши таможенники изъяли у одного такого «туриста» подлинное полотно Айвазовского и три ценные иконы. Что же касается заготовки советских денег, то тут ничего не поделаешь, они могут быть переправлены с дипломатической почтой… Нет, рано. Наберемся терпения и подождем еще немного, — сказал генерал после короткого раздумья. — Нужно усилить наблюдение, чтобы нам стал известен каждый шаг валютчиков, не только здесь, в Москве, но и в других городах, где они орудуют. Лучше соблюдать величайшую осторожность, но раньше времени не потревожить осиное гнездо. Пусть пока орудуют без опаски… Между прочим, что с тем молодым инженером, интересующимся Никоновым?

— С Косаревым, — подсказал Матвеев.

— Да, с ним. Успокоился он или по-прежнему бегает по следам Никонова?

— После беседы с секретарем партийной организации комбината, где работает Леонид Косарев, он вроде успокоился, — ответил Матвеев.

— К тому же секретарь партийной организации комбината Сергей Полетов — зять Косарева, они живут вместе в одном доме в Сокольниках, и у них старые счеты с Никоновым, — добавил Голиков.

— Майор, прошу вас выяснить, что станет делать Никонов с той литературой, которую привез ему Лехман.

— То же самое, что и в прошлый раз. Они с Софьей Павловной сожгли всю литературу, полученную через Гендерсона. Полагаю, что и на этот раз он поступит так же.

— Так и сожгли. У них, товарищ генерал, и без того достаточно грехов и никаких надежд на спасение.

— Бедные американские дяди, сколько усилий, а божественная литература дальше печки старухи не идет. — Генерал встал. — Кажется, мы договорились обо всем. Желаю вам успеха.

Приезда нового заморского гостя ждал с нетерпением не только Никонов Юлий Борисович. Ждали его и чекисты.

Наутро после отъезда туриста из Канады Матвеев докладывал генералу:

— Выдающий себя за украинца Марченко — агент одной иностранной разведки — отбыл вчера самолетом в Париж. Работники таможни на Шереметьевском аэродроме, согласно полученным указаниям, не отняли у него иконы, тем более что они не представляли никакой художественной ценности. Советские деньги, полученные им от Никонова, Марченко с собой не вез. По всей видимости, он переправил их на Запад через дипломатические каналы…

— Он же не законченный кретин, чтобы брать с собой такие деньги, — перебил его генерал.

— Да, Марченко далеко не кретин, он умнее и ловчее своих предшественников — Гендерсона и Лехмана. Вы бы посмотрели, товарищ генерал, как он петлял и старался спутать карты. Надеюсь, Марченко сохранил приятное заблуждение, что за все время пребывания в Москве не сделал ни одного ошибочного шага и не привлек к себе внимание чекистов. Он не встречался с Никоновым в одном и том же месте дважды, все время менял место свиданий, навещал дом старухи Софьи Павловны с соблюдением величайшей осторожности, ехал в метро, потом садился в такси, возвращался обратно и, убедившись, что не ведет за собой хвост, шел к ней пешком. Марченко ликвидировал конспиративную квартиру в районе Нескучного сада, узнав, что однажды Никонов возвратился туда вторично поздно ночью, чтобы встретиться с Лехманом.

— Узнаю почерк старого знакомого, — сказал генерал, обращаясь к сидящему в углу кабинета и ведущему запись сотруднику в гражданской одежде.

— Как, разве вы встречались раньше с этим липовым украинцем, товарищ генерал? — воскликнул Матвеев.

— Тогда он не был украинцем, а работал вторым секретарем посольства одного южноамериканского государства в Будапеште, фамилию тоже носил другую и, пользуясь дипломатическим иммунитетом, сыграл немаловажную роль в деле снабжения венгерских контрреволюционеров оружием.

— И не побоялся явиться к нам?

— А чего ему бояться? Он знал хорошо, что никто не станет связываться с туристом, у которого есть все необходимые документы. Такого можно поймать только на месте преступления, а он, как вы говорили, был убежден в своей безгрешности. Оставим это. Продолжим, — сказал генерал.

— Большой интерес вызывает поведение Никонова. После второго свидания с Марченко он развивает бешеную энергию, рыщет в поисках бриллиантов, или камешков, как он выражается, и покупает их не торгуясь, порой платит за них даже ходовой иностранной валютой. Раньше этого никогда не было.

— Какие же вы делаете выводы?

— Можно предположить, что Никонов собирается перебраться за границу, и, надеясь, что бриллианты легче спрятать и пронести через таможни, закупает их сколько может. С другой стороны, человек он прожженный и понимает, что визу на выезд за границу ему не дадут. На что он надеется?

— На своих зарубежных друзей, больше вашему Никонову надеяться не на кого. Разве тот же Марченко или его люди не могут снабдить его иностранным паспортом со всеми визами?

— Могут, конечно. Но иностранные разведки прибегали к такому рискованному шагу в тех исключительных случаях, когда им нужно спасать ценного агента Какую же особую ценность для них может представлять Никонов? Он шпионской деятельностью не занимается и никаких сведений разведывательного характера не собирает. Он типичный спекулянт-валютчик.

— У Марченко идеологический прицел. Увезя Никонова за рубеж, докажет: мы, мол, своих людей в обиду не дадим, тех, кто нам помогает, всегда выручим. Такая тактика имеет большее значение для будущего, чем выручка какого-то наемного агента, которых они, кстати, не очень дорого ценят.

— Я вас понял, товарищ генерал, — оживился Матвеев. — Марченко делает все, чтобы завоевать доверие, чтобы люди, имея перед глазами пример с Никоновым, не боялись сотрудничать с иностранной разведкой.

— Совершенно верно. — Генерал некоторое время молчал, потом опять заговорил: — Тут может быть и другая подоплека. Марченко хочется одним выстрелом убить двух зайцев, но как именно, мы пока не знаем, но знать обязаны. Вы, майор, не спускайте глаз с Никонова, следите за каждым его шагом и в случае необходимости доложите лично мне или Александру Сергеевичу, — генерал кивнул головой в сторону Голикова.

— Слушаюсь… Я хотел еще доложить вам, товарищ генерал, что выпущенный из лагеря после отбытия наказания Шагов, один из главарей шайки валютчиков и духовный отец Никонова, совсем обнаглел, ничего не боится, абсолютно уверен в своей безнаказанности. А мы вместо того, чтобы пресечь его преступную деятельность, еще оберегаем его от уголовного розыска.

— И хорошо делаете, — как говорится, всякому фрукту свое время. Придет время, и ваш Шагов получит сполна. — Генерал разрешил Матвееву уйти.

Наступили сумерки, в кабинете стало темно. Генерал зажег свет. Он остановился около Голикова.

— Александр Сергеевич, вы проследите за тем, чтобы во всех городах, где орудуют валютчики из шайки Казарновский — Шагов, наши работники были начеку и ждали сигнала. Наберемся терпения и подождем приезда к Никонову очередного агента, а тогда одним ударом захлопнем всю компанию.

— Будет сделано. — Голиков встал. — Прежде чем уйти, хотел бы поделиться с вами своими сомнениями, — сказал он генералу. — Меня все же волнует вопрос, почему иностранная разведка проявляет такой повышенный интерес к этому Никонову? Он ведь, по существу, ничтожество. Только ради завоевания доверия людей Марченко не стал бы идти на такой рискованный шаг, как переброска Никонова за границу. Они должны понимать, что в случае провала такая акция может иметь для них печальные последствия. Как вы правильно отметили, тут есть какая-то особая причина.

— Я сам ломаю над этим голову. Подождем приезда нового агента. Работники, занимающиеся валютчиками, люди толковые. О майоре Матвееве и говорить нечего, хорошо работает человек.

После ухода Голикова генерал сел за письменный стол. На кипу бумаг, лежащую перед ним, падал мягкий свет настольной лампы. Некоторое время он сидел неподвижно, потом достал из пластмассового стаканчика красный карандаш и стал рисовать квадраты и кубы. Со стороны могло показаться, что пожилой человек с седой головой занимается пустяками, но он часто, решая задачи со множеством неизвестных, выводил на бумаге фигурки. Это помогало думать.

…Приехал не турист, которого с нетерпением ожидал Юлий Борисович, а деловой человек — представитель солидной фирмы, имеющей коммерческие связи с внешторговскими организациями. Фамилия его была Николич. Не зная ни слова по-русски, он обратился в «Интурист» с просьбой прикрепить к нему переводчика на все время пребывания в Москве, и если можно — мужчину. Просьбу представителя фирмы удовлетворили: к нему в гостиницу явился молодой человек, отлично знающий испанский и английский языки. Господин Николич остался доволен переводчиком и не делал без него ни шагу. Михайлов, — так звали молодого человека, — являлся к Николичу в десять часов утра. Они вместе завтракали в кафе при гостинице «Националь», потом посещали внешторговские организации, где вели деловые разговоры, ходили по Москве, посещали музеи, картинные галереи. После обеда господин Николич обычно поднимался к себе в номер и отдыхал. Они снова встречались в шесть часов, пили чай и проводили вечера в парках, театрах, ходили в цирк. Николич расставался с переводчиком поздно вечером.

Только на пятый день пребывания в Москве господин Николич, сославшись на необходимость посетить посольство и встретиться со своими соотечественниками, отпустил переводчика. Вечером он вышел из гостиницы и направился к посольству. В малолюдном переулке зашел в телефонную будку и, убедившись, что поблизости никого нет, позвонил Никонову и на чистейшем русском языке сказал, что у него есть небольшая посылка от Марченко и что Юлий Борисович может получить ее сегодня, часов в восемь, по известному ему адресу.

Юлий Борисович, как человек пунктуальный, явился в дом, в котором он встречался и с Марченко, ровно в назначенное время. Дверь ему открыла какая-то сильно накрашенная женщина.

В большой комнате был накрыт круглый стол.

Навстречу Юлию Борисовичу поднялся хорошо одетый сухощавый человек лет сорока.

— Иован Николич! — отрекомендовался он, протягивая руку. Заметив на лице Юлия Борисовича удивление, Николич поспешил с объяснением: — Не удивляйтесь, по национальности я русин из Югославии, но в раннем детстве родители увезли меня в Южную Америку. Теперь я гражданин Аргентинской республики.

Завязался разговор. Юлий Борисович старался меньше говорить и больше слушать, поэтому до поры до времени ни о чем не спрашивал нового знакомого, хотя и горел нетерпением узнать, с чем тот приехал.

— Прежде всего хочу вас поздравить, — как бы угадав мысли Юлия Борисовича, сказал Николич. — В Швейцарском национальном банке, в Лозанне, открыт на ваше имя текущий счет! — Он достал из кармана узкую полосу бумаги и протянул собеседнику. — Здесь номер вашего текущего счета. Храните эту бумагу или лучше запомните цифры. В сейфах банка хранится образец вашей подписи и запечатанный в конверте условный пароль. Швейцарский национальный банк — солидное учреждение, начисляет своим клиентам три процента годовых.

— Очень вам благодарен! — Юлий Борисович внимательно изучал написанные на пишущей машинке шестизначные цифры.

Николич наполнил бокалы и, пригубив вино, спросил, где бы они могли встретиться еще раз, чтобы иметь возможность поговорить обо всем без помех.

— А разве здесь нельзя?

— Можно, но появляться в одном и том же месте дважды считаю неразумным. К тому же нам будет мало одной и даже двух встреч.

— Право не знаю… Являться мне к вам нельзя, а вам… Постойте, а может быть, вам небезынтересно заглянуть ко мне, чтобы иметь представление о моей квартире.

— Совершенно верно! — подтвердил Николич.

— В таком случае приезжайте ко мне завтра вечером. Я живу отдельно, и никто не помешает беседе.

— Скажите, у вас гости бывают часто? — спросил Николич.

— Не так уж часто, но бывают.

— Следовательно, мое появление ни у кого подозрений не вызовет?

— Думаю, что нет. Мало ли кто может прийти ко мне. Вряд ли моя квартира находится под наблюдением.

— Отлично. Прошу учесть, что нам нужно спешить: времени у нас мало, всего пять — семь дней. За это время нужно успеть сделать многое. Я приду к вам завтра вечером, скажем, часов в пять.

— Хорошо. Это, может быть, даже лучше, — в такое время осторожные люди тайные свидания не назначают. Запишите мой адрес.

— Зачем? Он есть у меня. — Николич назвал на память улицу, номер дома и квартиру, где жил Юлий Борисович.

— Совершенно верно, ход с улицы.

— И это мне известно, — сказал Николич.

Они молча подняли бокалы и выпили вина. Юлий Борисович шепотом спросил:

— Кто такая хозяйка этого дома и можно ли ей доверять?

— Насколько мне известно, она веселая вдова, не брезгающая легким заработком. У нее одно колоссальное преимущество: дом этот — ее собственность и живет она здесь одна. Можно ли ей доверять до конца? Не знаю, ничего определенного сказать не могу. Осведомленные люди утверждают, что до сих пор повода для подозрений не было, тем более что платим мы ей хорошо. Вдова понятия не имеет, кто мы такие. Впрочем, сейчас это не имеет значения. Мы здесь последний раз, — так же шепотом ответил иностранный гость.

— Вы сказали, что мы должны успеть за короткое время сделать многое. С чего мне начать? — Задавая этот вопрос, Юлий Борисович надеялся получить хотя бы косвенный ответ на то, что его больше всего интересовало, — как обстоит дело с его отъездом.

— Получите расчет по месту работы, известите домоуправление о своем отъезде, распространите слух среди своих друзей и знакомых, что вынуждены покинуть Москву надолго. Вам нужно мотивировать причину своего отъезда. По-моему, лучше всего сослаться на здоровье, — так, мол, посоветовали врачи. Закажите железнодорожный билет в какой-нибудь южный город, скажем, в Ялту или Старый Крым, и обязательно по телефону. Эти города вас устраивают?

— Да, но… — Юлий Борисович не договорил.

Ему на помощь пришел догадливый Николич:

— Понимаю вас. Чтобы предпринять такие решительные шаги, вы должны быть уверены в своем отъезде, не так ли?

— Вы сами понимаете, иначе я рискую всем — работой, а может быть, и потерей квартиры…

В ответ Николич достал из бокового кармана пиджака паспорт и билет на самолет и протянул Юлию Борисовичу.

— Здесь соблюдены все формальности. Вы можете вылететь в Брюссель через Париж в любой день, не позже трех недель со дня прибытия в Москву, чтобы не просрочить визу.

Юлий Борисович приоткрыл обложку паспорта и краешком глаза посмотрел на первую страницу. Паспорт был на имя Иована Николича, и там красовалось то самое фото, которое он дал Марченко. Николич взял из его рук паспорт и положил себе в карман.

— Пусть пока будет у меня. За день до вашего отъезда мы поменяемся паспортами. Вы превратитесь в аргентинского подданного Иована Николича, русина из Югославии, а я стану Юлием Борисовичем Никоновым.

— Понимаю, вы осядете здесь, а Иован Николич возвращается обратно.

— Приятно иметь дело с понятливым человеком. С языком у вас не могут возникнуть недоразумения, вы хоть и аргентинский подданный, но не аргентинец, и испанский язык знать не обязаны. К тому же испанский у вас не в ходу и вряд ли кто заговорит с вами по-испански, а по-английски, насколько мне известно, вы немного говорите, этого вполне достаточно, чтобы выкрутиться из любого положения. Как видите, все продумано до мельчайших подробностей. Вообще-то мой вам совет: постарайтесь говорить как можно меньше, да или нет, вот и все.

— Господин Марченко обещал помочь мне еще в одном деле…

— Что вы имеете в виду?

— Помочь переправить за границу еще немного денег в иностранной валюте, может быть, некоторое количество золотишка…

— В вашем паспорте имеется справка о том, что вы везете с собой в Советский Союз двенадцать тысяч американских долларов. За две недели пребывания в Москве вы могли истратить три, от силы четыре тысячи долларов. Следовательно, смело можете взять с собой тысяч восемь… Что касается золота, сейчас ничего не могу сказать, нужно хорошенько поразмыслить о возможных вариантах.

На этом они расстались.

Юлию Борисовичу не попалось ни одного свободного такси. Ехать же в переполненном троллейбусе не хотелось, и он шагал от остановки к остановке в надежде поймать машину.

Наконец-то!.. Еще несколько дней, и он очутится там, где есть широкий простор для деятельности делового человека! Правда, там все гонятся за деньгами, и, возможно, ему будет трудно на первых порах. Нужно помнить об этом и по возможности обеспечить себя деньгами и ценностями. Он перебирается в свободный мир не для того, чтобы и там тянуть лямку, — с него хватит, он достаточно натерпелся здесь!.. Собственно говоря, с кем и с чем он расстается, что оставляет здесь, о чем ему жалеть? Отчизна, народ, друзья, товарищи? Пустое! Все это придумано сильными мира сего для наивных и легковерных людей. Его, Никонова, отчизна там, где ему хорошо живется… И как хорошо, что он не связал свою судьбу с Музой!

Утром он явился на работу и объявил всем, что тяжело заболел. Рентген обнаружил в его легких каверны, врачи посоветовали немедленно ехать в Крым и серьезно заняться лечением. Достать путевку в санаторий так скоро вряд ли удастся, поэтому он вынужден ехать дикарем, а там видно будет.

Сослуживцы отнеслись к его несчастью сочувственно, директор фабрики долго уговаривал его остаться, обещал достать ему бесплатную путевку в туберкулезный санаторий. Юлий Борисович повторял одно и то же — «Здоровье превыше всего». Он попросил директора оформить расчет, не дожидаясь положенных по закону двух недель, и выдать ему на руки трудовую книжку, — кто знает, как долго затянется лечение? Может быть, ему придется поступить в Крыму на работу…

Получив от главного бухгалтера заверение, что к утру ему приготовят полный расчет, Юлий Борисович, не теряя времени, отправился в Красково, чтобы сообщить о своем отъезде Бороде и Шагову.

Итак, на работе все обошлось благополучно. Никто не усомнился в искренности его рассказа, все сочувствовали бедному механику. Казарновского и Шагова так просто вокруг пальца не обведешь. Не дай бог вызвать у них тень подозрения, ради спасения собственной шкуры они пойдут на все, ни перед чем не остановятся. Но ведь Юлий Борисович тоже не лыком шит, он с блеском сыграет роль больного великомученика. Обмануть таких многоопытных дельцов, как Соломон Моисеевич Казарновский и Аркадий Семенович Шагов, — это тоже что-то стоит. Интересно было бы увидеть их физиономии, когда они узнают правду.

Вот и Красково. Хороший поселок, ничего не скажешь, — сухо, пахнет хвоей, и под ногами хрустит песок. Борода знает, где нужно жить, здесь чистый воздух и дышится легко.

Рассказ Юлия Борисовича о кавернах в легких Борода слушал с застывшим лицом, словно буддийское божество, ничем не проявляя своего отношения к его словам.

— И надолго вы собираетесь в благодатные края? — наконец безучастно спросил Борода.

— Трудно сказать!.. Буду делать все возможное, чтобы вылечиться поскорее… — Лицо Юлия Борисовича выражало безысходную печаль и покорность судьбе.

— Что же, бог вам в помощь. Мой вам совет: живите незаметно. И… и на время забудьте мой адрес. Письма писать не надо, — я не люблю их читать.

— Соломон Моисеевич! Не тревожьтесь, я не подведу вас ни при каких обстоятельствах!..

— Иначе и быть не может, — мы ведь с вами привязаны к одной колеснице… Претензий друг к другу тоже, кажется, не имеем.

— Что вы! Я очень и очень благодарен за все, что вы сделали для меня. Перед отъездом постараюсь заглянуть к вам попрощаться.

— Зачем? Долгие проводы — лишние слезы. Вам нужно собираться в дальнюю дорогу, и дел, видимо, много. Попрощаемся сегодня. Бог даст, вы поправитесь и скоро вернетесь к нам.

Юлий Борисович поднялся. «Вот черствый человек, — никакой привязанности». Впрочем, такой вариант его вполне устраивает: чем меньше разговоров с Бородой, тем меньше риска выдать себя.

На этом и закончился разговор с Бородой, а Шагова он не застал дома.

Вечером, в назначенный час, пришел Николич. Он внимательно оглядел комнату, заглянул даже за ширму и, отказавшись от вина, попросил перейти к делу. Ему необходимо знать биографию Юлия Борисовича с мельчайшими подробностями. Он должен знать о детских годах и родителях Юлия Борисовича, название улицы, где они жили и где находилась школа, фамилию директора школы и нескольких преподавателей. Он попросил рассказать о годах учебы в текстильном институте, вспомнить профессоров, рассказать, где, на какой улице Москвы находилось общежитие студентов, кого из товарищей он хорошо помнит, описать их внешность. Куда, он поступил на работу после окончания института? За что его судили и где находится лагерь, куда его сослали? Обстановка в лагере, чем там занимался Юлий Борисович? Кого встретил, и почему его освободили досрочно?

Николич ничего не записывал, и это удивляло Юлия Борисовича: неужели он все это запомнит?

— На сегодня хватит, — сказал Николич, посмотрев на часы. — Мы с вами встретимся еще, чтобы послушать продолжение вашего рассказа, потом накануне вашего отъезда, чтобы поменяться паспортами, и в день отъезда, — тогда мы уточним наши действия и поменяемся вещами. Теперь слушайте меня внимательно. Такси закажите по телефону часа за два до нужного времени, чтобы иметь возможность поехать сперва на Курский вокзал. Там вы отпустите машину, пересядете в другую и поедете в Шереметьевский аэропорт. В аэропорту вещи свои поставьте около киоска, где продают сувениры, а сами отойдите в сторону и наблюдайте. Я поставлю свои чемоданы около ваших. Спустя минут десять — пятнадцать вы подойдете к вещам, возьмете мои чемоданы и направитесь к весам, где принимают багаж на Брюссель. Все ясно?

— Один только вопрос. Я думаю взять с собой сумку с едой… Могу я эту сумку держать в руке, чтобы не пришлось обмениваться с вами?

Николич понимающе кивнул.

— Я дам вам небольшую бельгийскую сумку, туда вы можете положить вашу еду и взять с собой, когда будете сдавать багаж. Сделайте так, чтобы советских денег на оплату не хватило, добавьте валюты, это произведет убедительное впечатление… В ожидании посадки на самолет купите русские сувениры, потом сядьте за отдельный столик в ресторане, закажите водки. Фразы составьте заранее, путайте английские и русские слова. Учтите, на вас не должно быть ничего здешнего из одежды. Если собираетесь увезти с собой камешки, постарайтесь спрятать их так, чтобы таможенники не обнаружили, иначе загубите все дело.

— Разве при обнаружении у пассажиров бриллиантов или золота их задерживают? — с тревогой спросил Юлий Борисович.

— Здесь все может быть, лучше не попадаться! — ответил Николич.

Неразрешимым оставался один вопрос, и он не давал покоя Юлию Борисовичу: как быть с золотом, накопленным с таким трудом на протяжении многих лет? Что, если попытаться обменять золото на бриллианты Шагова? Но как объяснишь ему, зачем понадобились больному туберкулезом и уезжающему в Крым на лечение драгоценные камни?

Получив на фабрике расчет, трудовую книжку и блестящую характеристику, в которой говорилось, что он — честный, преданный делу работник, политически выдержанный и высококвалифицированный специалист, Юлий Борисович снова поехал в Красково, на этот раз к Шагову.

Тот был в отличном настроении и весело встретил Юлия Борисовича.

— Болящим и страждущим наш привет! Бедный мой друг, слышал, вы тяжело заболели. Ничего, не отчаивайтесь! Мы народ такой — в огне не горим, в воде не тонем. Выкрутитесь!

— Да я и не отчаиваюсь. Просто обидно, что именно ко мне прицепилась такая пакость. Приехал попрощаться с вами. В жизни все может случиться, как говорится: поедешь — не вернешься, вернешься — не застанешь.

— Спасибо, дорогой, что не забыл. Может, на прощанье пропустим по маленькой, а?

— Что вы, ни в коем случае, мне нельзя!.. Аркадий Семенович, перед отъездом хочу довести до конца одно начатое дело. Я, кажется, рассказывал вам, что одному человеку хотелось поменять золото на камешки…

— Нет, я что-то не помню, чтобы вы говорили об этом.

— Ну? А я думал, что говорил… Знаете, голова занята совсем другим! Мне кажется, что на этой комбинации можно подработать. Человек получил разрешение поехать за границу, но не может же он увезти с собой золото? Поймают и еще посадят.

— Если человек надежный, устройте встречу. Может, мы и столкуемся.

— Вряд ли ему захочется встречаться с незнакомым ему человеком…

— Почему?

— Не захочет рисковать, тем более перед отъездом…

— Значит, ничего не получится!

— А если я возьму на себя роль посредника?

— Хотите подработать? — засмеялся Шагов.

— И это не помешает!.. Я ведь отхожу от дел. Разумеется, на время! — поправился Юлий Борисович.

— Пожалуйста! Моя цена — тысяча рублей за карат. Сорвете больше — ваше.

— Постараюсь наладить дело. Сколько каратов вы можете предложить?

— Не больше десяти.

— Стоит ли пачкаться из-за такой мелочи? — Юлий Борисович пожал плечами.

— Если десять каратов для вас мелочь, тогда вы Ротшильд или Морган.

— Не я же покупаю. На десяти камнях много не заработаешь…

— Вот видите, дорогой, я сразу догадался, что на этом деле вы хотите иметь солидный куш! Что ж, моя ведь школа! — расхохотался Шагов. — Ладно, так и быть, ради нашей дружбы готов продать пятнадцать отличных камней. Завтра принесу к вам домой, но чтобы тысяча пятьсот красненьких тут же была выложена на бочку!

События развертывались с закономерной последовательностью. Паспорт на имя аргентинского подданного Иована Николича и билет на самолет Москва — Брюссель были у Юлия Борисовича в кармане. Такси заказано, вещи уложены. Николич явился к нему чуть свет, принес обещанную хозяйственную сумку. Еще раз проверили все, повторили, где и как поставят в аэропорту чемоданы, и пожали друг другу руки.

— Если все обойдется благополучно, то встретимся с вами года через два-три где-нибудь в Западной Германии или в Швейцарии. А сейчас желаю удачного перелета, — сказал Николич и ушел.

Юлий Борисович, оставшись один, подсчитал свои деньги, восемь тысяч долларов положил в бумажник и спрятал в карман пиджака, а триста долларов и семьдесят рублей оставил на мелкие расходы. Достал из тайника завернутые в папиросную бумагу бриллианты, высыпал на ладонь, полюбовался ими в последний раз и бросил в бутылку с кефиром. Посмотрел на свет, — ничего не заметно. Еду и бутылку с кефиром положил в хозяйственную сумку. Покончив со всем этим, он самодовольно улыбнулся: хитро придумано! Кому придет в голову искать камешки в бутылке с кефиром?

Зазвонил телефон, — диспетчер таксомоторной станции уточнил заказ и сообщил номер машины.

У Юлия Борисовича сильно забилось сердце. Он посмотрел на часы: через каких-нибудь три часа с минутами он будет в воздухе, по дороге в Брюссель. Лишь бы подняться в воздух, а там хоть трава не расти! Если даже Николича поймают, — не беда, не пошлют же за их самолетом погоню!..

Послышался шум мотора. Юлий Борисович вышел на улицу и попросил водителя такси помочь вынести вещи. Тот с готовностью согласился и заботливо уложил два чемодана в багажник. С хозяйственной сумкой Юлий Борисович не расставался.

Когда он уже сидел рядом с водителем, боковая дверца открылась и на заднем сиденье очутился второй пассажир.

— Кто это? — осевшим голосом спросил Юлий Борисович.

— Шофер из нашего гаража, живет за городом. Ему тоже на Курский вокзал. Подкинем его туда, думаю, он вам не помешает? — спокойно ответил водитель и, не дожидаясь ответа, нажал на педали. Машина тронулась.

Юлий Борисович и верил ему и не верил. Неужели?.. Ну нет!.. Главное — не нервничать… План детально разработан, и волноваться нечего. Однако когда машина свернула на Лубянку, он все понял и истерически закричал:

— Куда мы едем?

— Спокойно! — негромко сказал ему сидящий сзади человек. — Едем туда, куда надо.

Юлий Борисович, потеряв голову, взялся за ручку дверцы, хотел выскочить из машины на ходу, но человек, сидевший сзади, положил ему на плечо сильную руку.

— Давайте без глупостей! — сказал он.

Иован Николич, или Никонов Юлий Борисович, явился на Шереметьевский аэродром в условленное время с двумя чемоданами и, не застав около киоска о сувенирами чемоданы Юлия Борисовича, пришел в смятение. Что могло случиться, неужели провал? Если Никонов попался, то и ему не миновать ЧК. Возможно, скоро приедут за ним тоже. Надеяться на твердость Никонова не приходится. Маленький нажим — и он расколется. Ах, вернуть бы аргентинский паспорт и билет на самолет, улетел бы он как ни в чем не бывало, и всему конец. А теперь?..

А теперь нужно пока не поздно убраться отсюда, уехать на любой вокзал, а оттуда куда угодно, только не на юг. Там или по дороге туда его зацапают. Нужно несколько дней покрутиться в разных городах, а там видно будет. Можно же в этой стране купить за деньги паспорт или, на худой конец, украсть, замена фотокарточки дело привычное, больших трудов не представляет… Мысль Николича работала четко, хладнокровие не покидало его. Да, уехать куда угодно, только не торчать здесь. Может быть, на несколько дней спрятаться в доме той веселой вдовы в Марьиной роще? Нельзя, потом выбираться из Москвы будет труднее, да и вдова не особенно надежная, не исключена возможность, что ее дом засечен чекистами. Выход один — выбраться из Москвы не теряя времени. Он схватил чемоданы и вышел на площадь перед аэродромом.

К нему подскочил человек, по виду шофер:

— Вам куда, гражданин?

— На Казанский вокзал, — ответил Николич первой фразой, пришедшей ему в голову.

— Пожалуйста, довезем. Разрешите помочь? — Не дожидаясь ответа, шофер схватил чемоданы и направился к голубой «Волге», стоящей в начале площади. По дороге, повернувшись к Николичу, шофер спросил: — Вы не будете возражать, если с нами поедет еще один пассажир? Ему как раз по пути.

— Пусть едет.

Машина была без счетчика, явно не такси, но и это обстоятельство не смутило русина из Югославии, — он слышал, что владельцы автомашин подрабатывают таким способом.

— Это ваша машина?

— Ну да, — ответил водитель.

— Подрабатываете?

— Что же делать, нужно как-то содержать семью! — Ответ водителя показался Николичу вполне естественным.

Они ехали на большой скорости. До самой Москвы ни водитель, ни второй пассажир не проронили ни слова, и только у Каменного моста водитель повернул голову и спросил у пассажира на заднем сиденье:

— Вам куда?

— Я же говорил, на улицу Кирова.

На Лубянке машина сделала левый поворот и, не доезжая до углового гастронома, повернула из переулка во двор КГБ.

Иован Николич понял. Отныне ему было совершенно безразлично все, что творилось вокруг.

Когда Юлия Борисовича привезли на Лубянку, там уже, в камере предварительного заключения, сидели Соломон Моисеевич Казарновский и Аркадий Семенович Шагов. Разумеется, Никонов не знал этого. Не мог он знать и того, что в тот же день утром органами КГБ были арестованы валютчики во многих городах — Львове, Харькове, Вильнюсе, Баку.

Задержанных в Москве валютчиков допрашивал полковник Голиков. Он встретил Юлия Борисовича как старого знакомого и улыбнулся ему, когда тот вошел в кабинет.

— Никогда не думал, что в наши дни бывают чудеса, — сказал Голиков. — Насколько мне известно, еще вчера вы были Никоновым Юлием Борисовичем, главным механиком трикотажной фабрики, а сегодня превратились в Иована Николича, аргентинского подданного и известного агента одной иностранной державы. Чудеса, да и только!

— Никакой я не агент, — пролепетал Юлий Борисович, глядя себе под ноги.

— В паспорте, лежавшем в вашем кармане, черным по белому написано: Иован Николич, по национальности русин из Югославии, по вероисповеданию православный, холост. Рост, цвет волос и прочее… Человек, носящий эту фамилию, в прошлом — известный югославский четник. Во время второй мировой войны он работал в фашистской разведке, после войны перешел в разведку одной крупной державы. Может быть, тут ошибка, это не вы? Впрочем, не может быть, — вот ваша фотокарточка!

Никонов молчал…

Голиков предложил Никонову сесть. Он позвонил и приказал привести к нему задержанных Казарновского и Шагова. При упоминании этих фамилий Юлий Борисович вздрогнул, словно его ударил электрический ток.

— Гражданин Казарновский, вы знаете этого человека? — спросил полковник, показывая на Никонова, когда задержанные вошли в сопровождении часового и встали у стены.

Старик внимательно осмотрел Никонова с ног до головы и отрицательно покачал головой:

— В первый раз вижу.

— Не надо так, Соломон Моисеевич, зачем капать на мозги? — вмешался Шагов. — Наши карты биты, и теперь финтить ни к чему. Гражданин начальник, мы оба знаем этого человека, зовут его Юлий Борисович, фамилия Никонов. — Аркадий Семенович вел себя развязно, почти весело.

— Ничего не понимаю, по паспорту он аргентинский подданный Иован Николич, а вы утверждаете, что он Никонов. — Голиков с лукавой улыбкой смотрел то на Шагова, то на Никонова.

— Ай-яй-яй, все-таки захотелось ему уехать за границу. Пижон вы этакий, я же предупреждал, что из этой затеи ничего не выйдет. Не послушались. — Лицо Шагова выражало презрение.

— Аркаша, я же говорил вам, что не верю в болезнь этого человека, что тут что-то не так. А вы что? Юлий, мол, порядочный малый, ему нет никакого резона обманывать нас. Получили? Сам попался и нас потащил за собой. — Соломон Моисеевич находился в страшном гневе, и когда он говорил, его седая борода беспрерывно тряслась.

— Не понимал тогда, не понимаю и сейчас, какой у него был резон обманывать нас, что он мог иметь от этого? Кощунство предать друзей, так много сделавших для тебя. Этого не позволяют себе даже отъявленные уголовники. Должна же быть у человека совесть? Можно сказать, мы подобрали его голого и босого, в люди вывели. После этого верь в людскую благодарность!

Между бывшими компаньонами началась тихая перебранка, и полковник не мешал им. Пусть наговорятся.

— Тысячу раз повторял вам, Аркаша, что вы наивный человек. Дожили до зрелого возраста и все же остались наивным мальчишкой, все ищете в людях благородство. Где оно? Показали бы хоть один раз.

Голиков не выдержал и перебил Казарновского:

— А сами вы как, считаете себя благородным человеком?

— Безусловно.

— Однако только что попытались обмануть меня, утверждая, что не знаете Никонова. Разве это благородно?

— Тут совсем другое дело. Даже в святом писании сказано: ложь во благо. Если бы не Аркаша, я и сейчас настаивал бы на своем, потому что, оказывается, на самом деле не знал этого человека.

— Понимаю, вы всегда руководствовались святым писанием. А ваше поведение при обыске? Насыпали на стол целую кучу золотых безделушек, колец, серег, браслетов и уверяли наших сотрудников, что больше ничего нет у вас. Разве такое поведение тоже предписано святым писанием? Спасибо старухе, живущей у вас не то экономкой, не то приживалкой, — со словами, что ей, наконец, хочется спокойно спать, она показала все три места, где были зарыты кубышки с золотом, бриллиантами и иностранной валютой.

— Что поделаешь, каждому хочется спасти хоть что-нибудь из того, что он копил годами, — смиренно ответил Соломон Моисеевич.

В дверь постучали. Вошел Матвеев. Увидев в кабинете задержанных, он осекся и замолчал на полуслове.

— Ничего, можете докладывать при них. Это даже лучше, пусть они узнают всю правду.

— Мною задержан и доставлен сюда Иован Николич. При нем обнаружены паспорт на имя Никонова Юлия Борисовича, его трудовая книжка, характеристика с места работы и много советских денег. В чемоданах находились: портативный передатчик и приемник, микрофотоаппарат, беззвучный пистолет и отравляющие вещества. Николич потребовал вызвать к нему представителя посольства, но у него не было никаких документов, подтверждающих его иностранное подданство, поэтому просьба не была удовлетворена.

— Благодарю вас, вы отлично поработали, — сказал полковник и обратился к Никонову: — Теперь вы поняли, кому вы помогли обосноваться у нас?

— Я же ничего этого не знал, — тихо ответил Никонов. Его окончательно покинуло мужество.

— Знали, вы многое знали. — Голиков позвонил и приказал принести хозяйственную сумку задержанного Никонова. — У меня к вам вопрос. Зачем вы взяли с собой еду, — боялись, что не накормят в самолете?

— Страдаю хроническим катаром желудка и соблюдаю строгую диету, — ответил Никонов, отводя взгляд.

— Вот как. Оказывается, кроме туберкулеза, вы еще болеете катаром желудка. Кефир — это диета?

Ответа не последовало.

Голиков встал, взял из сумки бутылку с кефиром и, отодвинув ширму в углу кабинета, осторожно вылил содержимое бутылки в умывальник. Казарновский и Шагов смотрели на него во все глаза. Один Никонов сидел безучастный ко всему.

— Да вы могли отдать богу душу! — воскликнул Голиков. — Посмотрите, тут, на дне бутылки, целый булыжник.

Полковник осторожно прополоскал водой бутылку и, когда камни хорошо промылись, высыпал их на стекло стола. Под светом настольной лампы бриллианты заискрились.

— Какой же, оказывается, он подлец! Меня, своего благодетеля, так обмануть! Говорил, есть покупатель на мои камешки, и я продал ему пятнадцать штук.

Голиков встал.

— Хватит, сеанс окончен, — сказал он. — Могу еще сообщить для вашего сведения, что все ваши сообщники-валютчики в других городах арестованы тоже. Отпираться вам не стоит, мы ведь были в курсе ваших дел, ждали только последнего гостя из-за границы. Товарищ часовой, уведите арестованных, — приказал он.

Полковник и майор наблюдали, как Казарновский, Шагов и Никонов, понурив головы, шли за часовым.