Новый год мы обычно справляли вчетвером, по всей вероятности, потому, что собраться нам всем вместе удавалось только по большим праздникам. Меня наш редактор часто гонял по командировкам, Марк-зоолог и Николай-художник постоянно пропадали, первый — в террариуме, второй — в мастерской, и извлекать их оттуда было хлопотным делом. Только Васька-шофер, горячий сторонник любого начинания, увлекающаяся озорная натура, был всегда под рукой и обладал редкой способностью появляться в самую нужную минуту.
Обычно в канун Нового года мы обсуждали план летней экспедиции. Так произошло и на сей раз. Марк с бокалом в руке предложил:
— За змей!..
— Можно и за них, — охотно откликнулся Васька, — но…
— Именно за них. Мы едем в Среднюю Азию. Я уже списался с Курбаном. Это знаменитый охотник за змеями.
Мы недоуменно посмотрели друг на друга, но Васька уже восторженно хлопал зоолога по плечу.
— Романтика! Обязательно поедем и привезем своим знакомым пару очаровательных змеек!
…В вагоне благодаря Ваське все пассажиры знали, куда мы едем, сочувственно вздыхали, просили Марка, как специалиста, рассказать о предстоящей охоте. Но зоолог, застенчивый, как девушка, и молчаливый, как испорченный приемник, возился со своим рюкзаком, зато Васька, заполучив внимательную аудиторию, поражал слушателей ужасными историями. По словам Васьки, население жарких стран только и занималось тем, что боролось со змеями. Рассказы о людях скончавшихся от змеиного яда, о самих змеях — многометровых чудищах с кинжаловидными зубами, и многое другое, порожденное лихим Васькиным воображением, леденили пассажирам кровь.
Однако когда после приезда мы вышли в испепеленную солнцем степь и чернобородый змеелов Курбан попросил нас внимательно смотреть под ноги, Васька прикусил язык и стал необычно серьезен и сосредоточен.
Стояла невероятная жара. От раскаленной, потрескавшейся, морщинистой земли поднималось плотное горячее марево.
— Она чем-то похожа на кожу слона, — заметил Марк.
— Кто? — удивился я.
— Земля.
Я шел рядом с Курбаном. Он невысок, коренаст. У него живые черные глаза, узкая смоляная бородка окаймляет лицо. Курбан уже семь лет занимается опасным промыслом — ловит ядовитых змей для зоопарков и научно-исследовательских институтов. Он досконально изучил повадки пресмыкающихся, и даже Марк-зоолог с уважением прислушивается к советам Курбана.
— Курбан, а если укусит полоз?
— Э, пустяк, зуб есть — яда нет!
— А кобра?
— Тогда кранты.
Это любимое слово Курбана. Где он его взял? Может быть, сам сочинил?
— Нельзя сырую воду пить — кранты!
— Зачем на землю сел? Хочешь, чтобы змея укусила? Тогда кранты!
Курбан — человек редкого мужества, сам он ничего не боится, но за нас, новичков в песках, опасается.
— Васька, не хватай руками саксаул. Скорпион уколет, тогда кранты!
— Здесь всё кранты, — бормочет озадаченный Васька. — Кругом одни кранты.
— Зачем так говоришь? В степи весной красиво. Тюльпаны как алый ковер. Хорошо!
— А я разве говорю — плохо? Я говорю — кранты!
Мы смеемся.
Спускаемся в овраг, идем по руслу высохшего ручья, взбираемся на холм. На горизонте темнеют развалины древнего селения; это конечная цель нашего маршрута. Васька осмелел и идет впереди. Николай, проклиная жару, перекидывает с плеча на плечо этюдник.
— Что-то ни одной змеи…
— Подожди, они еще успеют тебе надоесть.
— Вообще, — замечает Марк, — змей ловят весной, сейчас не сезон!
— Почему?
— В холодную погоду пресмыкающиеся медлительны, их легче изловить. А сейчас слишком жарко, вот они и попрятались.
Обливаясь потом, медленно идем по дну исчезнувшего ручья, местами оно каменистое, сквозь желтые камни пробивается чахлая растительность. Колючие карликовые кусты рвут одежду.
Вдруг слышим крик. Бросаемся к Ваське.
— В чем дело?
— Там… длинная… толстая…
— Укусила?
— Не успела, подлая. Едва спасся!
Мы карабкаемся наверх. Там уже спокойно стоит Курбан, держа в руках огромную желтую змею. Марк смело схватил ее.
— Желтопузик! Абсолютно мирное существо. Это не змея, а безногая ящерица.
— Какая симпатичная, — вкрадчиво проговорил Васька. Ему было стыдно за свой побег.
— Дарю ее тебе, Вася, — улыбнулся Курбан. — Подарок.
Мы двинулись дальше и вскоре поймали еще трех желтопузиков.
— А это совсем легко, — разглагольствовал Васька. — Курбан, и за что тебе большие деньги платят? Смотри, я сейчас рукой вот эту змейку…
— Стой! — крикнул Курбан.
На серой скале, свернувшись кольцом, лежала большая змея. Она была совершенно неподвижна, и только черный раздвоенный язык на секунду появлялся из полуоткрытой пасти. Рядом сидела на задних ножках крошечная песчанка.
— Очевидно, мы помешали ей завтракать, — сказал Николай. — Сразу видно, что у нее плохое настроение.
Курбан приготовил палку с рогулькой. Змея зашипела, бросила песчанку и, повернув треугольную голову, стала пристально следить за Курбаном. Охотник сделал шаг, змея начала скручивать кольца. Ее блестящее тело переливалось в лучах солнца. Снова послышалось рассерженное шипение.
— Все назад! — отрывисто приказал Курбан. — Возможен бросок.
Никто не шевельнулся. Наступал опасный момент, а оставлять товарища в беде было не в наших правилах. Мы окружили змею со всех сторон, выставив вперед палки.
— Берегись!
Змея бросилась, развертываясь в воздухе, как китайская лента. Я никогда не думал, что пресмыкающиеся способны на такие движения. Увернувшись от двух рогулек, змея проползла между зоологом и художником. Николай попытался придавить ее к земле, но промахнулся, и в ту же секунду, разъяренная, она ударила зубами по голенищу брезентового сапога художника.
Оттолкнув Ваську, Курбан упал на землю, ловко ухватил ее за шею позади головы и оторвал от побледневшего художника.
Сильные пальцы Курбана сдавили змею. Она широко разинула страшную пасть, в верхней челюсти торчал длинный зуб.
— Николай, цел? — хрипло крикнул Курбан.
— Кажется…
— Нигде не болит? Говори скорей, пожалуйста!
Художник развел руками.
— Не двигайся! — гортанно крикнул Курбан. Он бросил змею на землю и прикончил ее ударом палки.
— Зачем? — недоуменно спросил Марк. — Ведь это ценный экземпляр.
— Уже нет. Один зуб сломан. Смотрите.
Курбан осторожно снял с Николая сапог, осмотрел ногу. Следов укуса не было. Курбан показал на голенище: в зеленом брезенте торчало что-то вроде щепочки.
Марк пинцетом извлек из голенища сапога змеиный зуб длиной более сантиметра.
— Счастливый ты, Николай… — сказал Курбан. — Пляши скорей, пожалуйста. Еще немного и…
— Кранты? — не удержался Васька.
— Не смейся, — нахмурился Марк, — ведь это эфа!
Курбан рассказал, что эфа причиняет немалый вред животноводам. Овцы гибнут через несколько минут после укуса, даже крупные животные — волы не выдерживают действия яда и погибают.
— А люди?
— Были случаи очень неприятные, — уклончиво сказал Курбан, предоставляя нам самим оценивать убедительность ответа.
Курбан ловко снял кожу с убитой змеи и показал ее нам.
— Смотрите! Видите на ее голове пятно, похожее на силуэт летящей птицы? Запомните: это знак эфы. Она быстра, как птица. Эта змея — очень коварная тварь.
Солнце клонилось к горизонту. Пора было подумать о ночлеге. Мы поспешили к намеченному пункту и еще засветло добрались до руин древнего поселения. Развалины городища окружала крепостная стена. У ее подножия мы разбили палатку. Васька с художником пошли ломать саксаул для костра. Курбан, напевая вполголоса, помогал Марку соорудить вольеру для наших питомцев. Зоолог осторожно развязывал мешки и вытряхивал ошеломленных обитателей прямо на песок. В вольеру мы бросили несколько лягушек и прикрыли ее плотной сеткой.
— Три эфы, семь удавчиков, двенадцать степных гадюк, — резюмировал Марк. — Для первого дня не так уж плохо.
Ночь наступила внезапно, точно кто-то набросил на пустыню огромную черную косматую бурку. Мы с наслаждением пили душистый зеленый чай, и розовые отблески пламени играли на наших лицах.
Откуда-то с развалин доносились печальные, протяжные крики ночных птиц.
Я не заметил, как уснул. Разбудил меня встревоженный голос художника:
— Юрка, а Юрка, проснись!
— Ты чего?
— По ногам что-то проползло… в углу брезентом шуршит…
Я прислушался, но ничего не услышал.
— Тебе приснилось, должно быть, — неуверенно возразил я, внутренне содрогаясь от мысли, что несимпатичные питомцы зоолога вырвались из вольеры.
Сон сразу исчез. Светало. Я осторожно приподнялся на локтях и замер: у самой головы мирно посапывающего Васьки ползла крупная степная гадюка. Я молча толкнул Василия в плечо, тот мгновенно открыл глаза, секунду всматривался в скользившую мимо серую ленту, затем с воплем вскочил, и началось нечто невообразимое. Забыв с перепугу, что он в спальном мешке, Васька тотчас же повалился на Курбана и основательно его напугал. С лихорадочной поспешностью Василий снова вскочил и рванулся вперед с такой силой, что палатка развалилась.
— Змеи, змеи! — орал Васька, барахтаясь в брезенте.
Когда все выползли из-под палатки, Марк отбросил брезент и обнаружил виновницу происшествия. Гадюку водворили на место, а Николай и Марк долго силились понять, как смогла змея удрать из плотно задраенной вольеры.
— Эх, ученые люди, — сердито сказал Курбан, — это новая змея пришла. Холодно ночью в песках, залезла в палатку погреться.
Мы бросились к вольере, пересчитали змей. Курбан оказался прав.
Утром Курбан повел нас к разрушенной крепости. Приходилось пробираться по огромным камням, вспугивая десятки юрких ящериц. Змей здесь было множество, но они боялись людей и быстро ускользали в расселины. Одну беглянку художник схватил за хвост, но змея вырвалась и исчезла.
Около часа мы лазили по развалинам, время от времени переворачивая камни. Васька к камням не притрагивался, бродил по песку вокруг стены. Внезапно он крикнул:
— Ребята! Крокодил!
Мы с Николаем расхохотались.
Однако Марк и Курбан поспешили к Василию.
— Варан[1]! — крикнул на бегу зоолог. — Лови его, ребята! Как раз то, что нужно зоопарку!
На холме у самой стены прижался к земле здоровенный варан, настоящий крокодил пустыни. Варан был испуган и озлоблен. Разинув пасть, усаженную острыми длинными зубами, он устрашающе щелкал челюстями. Варан был слишком велик, чтобы придавить его рогулькой. Марк попытался прижать его палкой к земле, но ящер ловко увернулся.
— Схватим его руками! — азартно крикнул зоолог. — Осторожнее! Хватайте за шею. Это очень крупный экземпляр!
— Ухватишь его, — опасливо отодвинулся Васька и вдруг прыжком кинулся на варана.
Увернувшись от преследователя, варан перепоясал Ваську метровым хвостом. Раздался хлесткий удар, и Василий покатился по песку. Зоолог, изловчившись, схватил варана за загривок. Началась яростная борьба. Варан отчаянно сопротивлялся, силясь сбросить навалившихся на него врагов. Мы барахтались на песке, задыхаясь в тучах белой пыли. На лапах варана были острые изогнутые когти, крепкие, как железо. В пылу сражения нам удалось перевернуть варана на спину. Я ухватил его поперек желтоватого, в серых крапинках брюха. Тотчас же варан нанес сильный удар задними лапами и разрезал мне руку от плеча до локтя. От неожиданности и боли я выпустил варана, он молниеносно перевернулся, но тут на обезумевшее животное грудью навалился Васька, а Курбан схватил его за хвост.
Варан затих, и тогда мы, задыхающиеся, грязные, исцарапанные, услышали подчеркнуто спокойный голос Марка:
— Помогите, пожалуйста.
Только тогда мы заметили, что варан держит в зубах руку зоолога.
— Разожмите челюсти ножом!
С большим трудом освободили мы зоолога, связали пасть варана и впихнули его в мешок. После этого мы стали считать раны. Варан не ядовит, но на его острых и длинных зубах бывают остатки пищи, укус может вызвать заражение крови.
В перевязке нуждались все, но особенно сильно досталось зоологу: варан основательно пожевал ему кисть. У меня на плече было четыре глубоких пореза, рубашка висела клочьями; у Курбана сильно поцарапано лицо; художник потирал зашибленную ногу; Васька, болезненно морщась, разглядывал широкую полосу на теле — след удара хвостом.
— Еще пара таких ящериц, — печально вздохнул Васька, — и нам кранты! Марк, ты, надеюсь, не за варанами сюда приехал?
Схватка с вараном сорвала наши планы. Пока мы промывали и перевязывали раны, солнце поднялось высоко, и жара заставила нас укрыться в ближайшей пещере.
К вечеру с гор повеяло прохладным ветерком. Наш маленький отряд снова вышел на поиски. У Марка рука висела на перевязи, ему было трудно действовать рогулькой, и зоолог отдал ее мне. Вместе с рогулькой я получил резиновый мешочек. Он пока еще пуст, и я спокойно прикрепляю его к поясу. Сумею ли я сохранить спокойствие, когда в мешочке забьется ядовитая змея?
Мы быстро идем вдоль полуобвалившейся стены. Здесь по-прежнему снуют тонкопалые серые ящерки. Высоко в вечернем небе плавно парят орлы.
У западной окраины городища мы останавливаемся. Зоолог ловит пинцетом гигантскую фалангу. Фаланга устрашающе шевелит челюстями, мохнатыми, коленчатыми ногами. Мы с любопытством рассматриваем трофей зоолога.
Дальше движемся медленно. Ноги тонут в сыпучем белом песке. На склоне бархана колючая поросль, причудливо изогнутые горячим ветром кусты саксаула издали напоминают клубки змей. Рядом стелется кустарник. Тонкие ветви, усаженные острыми колючками, лишены листьев и кажутся мертвыми. Кто-то, ворча, освобождает одежду от цепких колючек.
— А верблюды их едят, — негромко говорит Курбан, — и ничего.
— У каждого свой вкус, — замечает художник.
Пользуясь минутной передышкой, он торопливо работает карандашом.
— Василий, подойди к тому кусту, сделай вид, что внимательно его рассматриваешь. Подпись под рисунком будет гласить: «Участник научной экспедиции за работой».
— Пожалуйста! — Снисходительно улыбаясь, Василий подходит к кусту.
Курбан останавливает его:
— Не спеши. На кусте — ок джилян[2]!
Курбан швырнул в куст саксаула комок глины. Тотчас одна из веток отломилась, вытянулась в ровную линию и метнулась к нам, словно дротик, брошенный невидимой рукой.
— Стрела-змея! — крикнул Марк.
Тонкая змейка шлепнулась на песок, торопливо поползла прочь. Голова ее почти сливалась с туловищем и едва превосходила по толщине кончик хвоста.
— Стрелу-змею трудно заметить, — пояснил зоолог, — на человека она не нападает, охотится за мелкими ящерицами. Яд у нее слабый, да и укусить человека ей трудно: ядовитые зубы упрятаны в глубине маленькой пасти.
Зашел разговор о лечении змеиных укусов.
— Противозмеиная сыворотка — очень эффективное средство, — проговорил Марк, — нужно только как можно скорее доставить больного к врачу.
— Раньше старые люди надрезали место укуса и прикладывали каленое железо, — сказал Курбан. — Знахари колдовали, отпугивали злых духов.
— Пережитки, — заметил Васька и тут же рассказал совершенно невероятный случай. — Один человек рубил дрова в лесу. Его укусила гадюка, в палец. Человек не растерялся, отрубил палец топором и побежал в деревню к врачу. Через неделю ему захотелось посмотреть, что же стало с отрубленным пальцем. Человек пришел на то место, разыскал пенек, палец лежал на пеньке распухший, черный-пречерный. Человек дотронулся до него. Из пальца брызнул яд, попал на ладонь, прошел через кожу, и человек умер в ужасных мучениях.
Увидев наши иронические улыбки, Васька разгорячился:
— Быль! Ей-ей, быль! Точно знаю.
Зоолог достал из мешка пойманную накануне гюрзу и крепко ухватил ее за шею.
Мы боязливо отодвинулись.
Змея шипела. Марк взял стеклышко и вставил его змее в пасть. Потом он отправил разъяренную гюрзу обратно в мешок.
— Ты что задумал?
— Смотри, Вася, — не отвечая на вопрос, проговорил зоолог, — на стеклышке желтоватая жидкость. Что это такое, по-твоему?
— Яд!
— Верно. А теперь — смотри.
Марк потер стеклышком ладонь.
— Как видишь — ничего страшного. Лишь бы на коже не было царапины и яд не попал в кровь…
— Верно, верно, — поспешно ответил Василий, доставая флягу со спиртом. — Мой скорее руки!
Все замолчали. Васька был посрамлен. Художнику стало жаль нашего друга.
— А у того человека, наверное, были ссадины на руках. Знаете, когда дрова рубишь — бывает.
— Возможно, возможно, — снисходительно согласился зоолог и посмотрел на часы. — Однако нам пора.
Ночь снова выдалась неспокойная. Едва погас костер, на окрестных холмах замелькали зеленые огоньки, послышались шорохи. Внезапно раздался жалобный, протяжный вопль.
— Шакалы, — засмеялся Марк. — Они нам спать не дадут.
— Дадут, — уверенно заявил Васька, — сейчас мы их попросим.
Он схватил ижевку-бескуровку, с которой никогда не расставался, и стал палить по невидимой цели мелкой дробью. Очевидно, шакалам это очень не понравилось. С плачем и визгом они отбежали подальше и до зари развлекали нас жутким концертом. С первыми проблесками утра ночные хищники исчезли, словно провалились сквозь землю.
В селение мы пришли к полудню. Небольшой кишлак приютился у подножия горы. Низкие домики с плоскими крышами, пышные кроны деревьев, убаюкивающее журчание арыков.
Немногочисленное население столпилось у тутовых зарослей. Слышались взволнованные возгласы, крики. Курбан остановил низкорослого колхозника в тюбетейке.
— Змея укусила мальчика. Плохо, ай, плохо! Послали конного за доктором.
— Гюрза, эфа?
— Нет, та, которая стоит… В кусты уползла, за арык.
— Кобра, — догадывается Марк, — ведите меня к мальчику. Быстро!
Марк, Николай и низенький колхозник идут к ближайшему домику; им навстречу, рыдая, бежит женщина с распущенными волосами — мать ребенка.
Мы с Васькой продираемся сквозь колючий кустарник, оставляя на ветках клочья от курток. С нами несколько колхозников с кетменями и ватага загорелых до черноты ребятишек.
— Здесь, здесь!
Мы окружили кобру. Она свернулась тугим кольцом. Плоская голова змеи танцует высоко над землей. Кобра раскачивается, словно выбирает добычу, готовится к прыжку. Осторожно продвигаюсь вперед. Второпях я обронил рогульку. Васька решительно сдвигает брови, поднимает ружье. Колхозник подает мне тяжелый кетмень.
Кобра неимоверно толста и длинна, в ней не менее двух метров. Спина грязно-серая, брюхо светлое, «очков» нет. Это украшение носят все кобры, кроме среднеазиатских.
Змея раскачивается. Кто-то попадает в нее камнем. Испустив негромкий протяжный свист, кобра молниеносно бросается на меня. Пытаясь отскочить, роняю кетмень, падаю навзничь.
Гремит оглушительный выстрел. Все заволакивает едким дымом. Когда я поднялся, изрешеченная дробью кобра судорожно вздрагивала. Страшная голова с капюшоном, сбитая выстрелом в упор, валялась у моих ног.
Приходит взволнованный, радостный Марк.
— Ребенку лучше. Сделали уколы. Сыворотка действует. Э… какое варварство!.. Вы ее убили!
— Лучше мы ее, нежели она нас! — Васька перезарядил ружье. — Неплохо бы всех кобр в мире извести…
Марк качает головой, обмеривает змею. Художник быстро работает карандашом.
…И снова мы идем вперед, в пески, навстречу неведомому.