За ядовитыми змеями

ГЛАВА 5 Барса-Кельмес

Все вокруг бледно-голубое: небо, воздух, вода. Над головой раскаленный пятак солнца. Тишина нарушается мерным поскрипыванием уключин. Старая, видавшая виды лодка с расщепленными, потрескавшимися бортами неторопливо режет морскую гладь, набежавший ветерок приносит перемешанный с полынной горечью запах соли.

Арал!

Безжизненное, как пустыня, море. Застывшая поверхность походит на голубые пески. Линия горизонта неуловима, голубой шатер неба спускается прямо в воду. Клубится вдали голубое, тягучее марево.

Мы уже спели любимые песни и теперь попеременно сменяем друг друга на веслах — грести в такую жару тяжело, вдобавок наше суденышко тяжеловато и медлительно. Ладони вспухают от бабаек весел. Мы плывем на остров Барса-Кельмес. Подбил нас на это мероприятие, конечно, Марк, заявив, что ему просто необходимо побывать на этом забытом богом и людьми клочке земли, так как в его монографии запланирована глава, посвященная пресмыкающимся острова. Мы с Василием недоумевали: разве мало змей в южных районах Средней Азии? Но Марк настоял на своем, и наше, в общем пассивное, сопротивление было сломлено. Чувствуя, что согласие получено только из уважения и чувства товарищества, зоолог подогрел наше любопытство и распалил воображение.

— Между прочим, — сказал он лекторским тоном, — Барса-Кельмес в переводе на русский язык означает: «Пойдешь — не вернешься». Слишком много опасностей подстерегает там путников.

Услышав это, мы подпрыгнули от радости. Ну кто же из охотников-туристов откажется от опасностей?

Мы зафрахтовали лодку и впятером поплыли к острову, где надеялись провести две недели. Кроме нас троих, в лодке находилась еще черная овчарка Шандиз; пятый пассажир стоял на корме, выгнув дугой спину, распушив увешанный репьями хвост, и воинственно вопил. Это был немолодой рыбацкий кот, принадлежащий хозяину лодки. В поисках рыбки он забрался в лодку и был обнаружен лишь тогда, когда овчарка сунула нос под «банку». Но было уже слишком поздно. Лодка качалась вдалеке от берега, а гонять туда и обратно по такой жаре из-за хитроумной четвероногой бестии не стоило.

Остров Барса-Кельмес расположен в северо-западной части Аральского моря и занимает площадь более ста квадратных километров. Ровной лентой тянется прибрежная полоса закрепленных дюн. За ней раскинулась полынно-злаковая степь, исполосованная множеством оврагов, густо заросших высоким, доходящим до груди пыреем, диким овсом, ковылем. Встречаются и кусты саксаула. Дальше — обширное плоскогорье, усеянное небольшими холмами. Унылая серая земля, кое-где поблескивающая блюдцами солонцов.

Наша лодка с хрустом и шорохом касается берега и плотно уходит в сырой песок. Прыгаем в воду и дружными усилиями вытаскиваем суденышко на берег. Тянем лодку дальше, чтобы не смыли волны. Занятие это нелегкое. Васька подбадривает экипаж солеными шуточками, овчарка лает, кот стремглав удирает в дюны.

Выбрав подходящее место, поставили палатку. С трудом загнали шест в песок. Колышки, удерживающие крылья палатки, ненадежны. Хороший порыв ветра — и палатка взлетит. Но погода прекрасная, в небе ни облачка, море недвижимо. Очень хочется есть, но еще сильнее мучает жажда. Быстро сбрасываем мокрые от пота рубахи, парусиновые туфли, босиком бежим к морю, обгоняя прыгающую от радости собаку, с разбегу врезаемся в теплую воду.

Наплававшись, медленно идем по берегу, ноги вязнут в песке. Горячий песок обжигает. За обедом Марк говорит:

— Чтобы больше босиком не бегали! Опасно! Когда пойдем в глубь острова — наденете сапоги.

Сапоги в такую жару! Но что поделаешь, на острове масса змей. Здесь водятся щитомордники, они родственны гремучим змеям. Живут гремучники главным образом в Северной и Южной Америке. В некоторых странах змеи эти являются подлинным бичом местного населения. Страх перед гремучниками велик и вполне оправдан: они очень ядовиты.

У настоящих гремучих змей на хвосте находится своеобразная погремушка, состоящая из вставленных друг в друга роговых конусов. Шевеля хвостом, змея издает характерный гремящий звук.

— В СССР нет настоящих гремучих змей, — рассказывал Марк, — но есть члены того же семейства — щитомордники. Это далеко не безопасные пресмыкающиеся, хотя они и лишены знаменитой погремушки. У щитомордника, как и у американских гремучников, яйцевидная голова, суживающаяся от затылка к шее. Зрачок глаза, как и у гадюк, напоминает вертикальную щель. Кажется, что змея смотрит прищурившись, словно определяя, какую пакость может сделать человеку. По размерам щитомордник невелик, окрашен в желтый, чаще светло-бурый цвет с темными пятнами; на затылке пресмыкающегося пятна образуют подковку.

— Приносят счастье, — перебил зоолога Васька.

Марк посмотрел в его сторону и произнес внушительно:

— Чтобы без меня никто из вас это «счастье» не трогал! Ясно? Ампулы у нас, правда, имеются, но будьте внимательны и осторожны.

Немного отдохнув после обеда, мы переоделись и направились в глубь острова. Собака весело бежала впереди, довольная возможностью порезвиться. Длительное морское путешествие пришлось ей по вкусу. Кот остался в палатке. Перед уходом мы накормили его так, что он раздулся на глазах. Обильный обед располагал ко сну, и кот, свернувшись в соломенной плетенке, мирно задремал. Плетенка покуда была еще пуста, в противном случае кот бежал бы от нее сломя голову: корзинка предназначалась для пресмыкающихся.

Вооруженные длинными палками, мы не торопясь двигались по холмистой равнине, исследуя каждый куст. Щитомордников можно встретить в самых неожиданных местах. Чаще всего они прячутся под кустами, скрываясь в полуденную жару от горячих лучей. Рано утром и к вечеру змеи покидают убежище, выходят на промысел.

Мы то и дело встречали невысокие курганчики, возле которых темнели отверстия. Это были норы желтых сусликов. Сами суслики держались настороже и при нашем приближении словно проваливались сквозь землю. Иногда зверьки не сразу замечали нас и подпускали довольно близко, но потом раздавался тихий свист — сигнал тревоги, и грызуны ныряли в спасительные норы.

Впереди залаял Шандиз. В его басовитом голосе проскальзывали обиженные нотки. Мы подошли ближе. Собака нашла небольшого ушастого ежа. Еж не пытался бежать, рассматривая невиданного зверя. Овчарка, видимо, уже познакомилась с колючками, терла лапами нос, повизгивала, яростно лаяла. Поодаль в ковыле лежало несколько колючих шариков, значительно меньших размеров: ежиная семья была застигнута врасплох.

На острове Барса-Кельмес немало ежей. Они питаются в основном кузнечиками и ягодами, лакомятся и змеями. К змеиному яду ежи не слишком восприимчивы, кроме того, ими выработана особая оборонительная тактика в борьбе со змеями, которая обычно заканчивается гибелью пресмыкающегося. Вскоре мы сделались свидетелями такого зрелища. Марк, заметив еще издали схватку, взял собаку за ошейник. Мы осторожно приблизились, стараясь не шуметь. Под ногами хрустел саксаул, но еж и змея не обращали никакого внимания на окружающее, поглощенные азартом боя. Кто из них был нападающей стороной, сначала определить было трудно. Еж топтался на месте, отрывисто похрюкивая. Змея, не сводя с него глаз, то сжималась в глубок, то стремительно разворачивала толстые кольца, покачивая треугольной головой. Пасть змеи была закрыта, но черный раздвоенный язык то и дело высовывался.

Но вот змее наскучило бездействие, она развернулась, как тугая пружина, и метнулась к ежу. Тот был настороже и, моментально спрятав мордочку, ощетинил иглы. Пресмыкающееся с силой ткнулось головой в колючую броню ежа, укололось и рассвирепело. В бешенстве змея бросалась на ежа, но всякий раз встречала колючую преграду. Змея сильно поранила голову, но продолжала с разинутой пастью наносить удары. Наконец ей повезло. Еж замешкался и тотчас получил укус прямо в вытянутое, как у поросенка, поросшее бурой шерстью рыльце. Мгновенно он свернулся клубком и замер. Мы были в полной уверенности, что змеиный яд сделал свое дело и животное погибло. Я хотел подойти поближе, но Марк меня остановил.

— Подожди, еще не все кончилось. Яд только оглушил его.

Действительно, через короткое время еж, развернувшись, вскочил на ноги и, покачиваясь, как пьяный, заковылял к змее. Снова завязалась ожесточенная схватка. Движения ежа становились более уверенными, он напоминал боксера, вышедшего из нокдауна: с каждой секундой силы прибывали. Вскоре еж перешел от оборонительного боя к наступательному. Он ловко куснул змею в спину и, видимо, повредил ей позвоночник. Пресмыкающееся вытянулось, судорожно подергивая парализованным хвостом. Еж снова набросился на змею, ухватил ее за затылок и, умертвив, тут же приступил к еде.

Мы пошли дальше, восхищаясь отвагой и ловкостью зверька.

— У ежей есть колючки, — заметил Марк, — а вот индийский зверек мангуста не имеет такой защиты, однако почти всегда побеждает кобру, причем маловероятно, чтобы этот зверек не мог в принципе погибнуть от змеиного яда. Известны случаи, когда мангуста дралась против трех и даже пяти змей и в конце концов погибала. Дело не столько в особых свойствах, выработанных организмом, сколько в быстроте и ловкости зверька.

Впереди расстилалась равнина, изрезанная балками. На склоне одной из них Марк придавил рогулькой небольшого полоза и отправил его в мешок. Полоз так извивался, бился и шипел, что легкий мешочек ходил ходуном. Мешки были у каждого из нас. Они были сшиты из тонкого полотна, прямоугольниками. Раньше мы пробовали носить змей просто в наволочках, но это было неудобно, так как змеи при пересадке могли легко выскочить. Поэтому стали пользоваться мешками. В мешке, прикрепленном к поясу, можно носить не более трех крупных змей; в мешке, заброшенном за спину, — шесть–восемь. Вначале носить кобр за спиной было страшновато. Но, как ни странно, сидя в мешке, змея не делает никаких попыток укусить человека. Она впадает в какое-то оцепенение и становится совершенно безопасной. Однако охотнику за змеями не следует ни на секунду забывать о том, что находится в мешке. Забывчивость, рассеянность, беспечность влекут за собой для змеелова роковые последствия. Именно здесь, на острове Барса-Кельмес, произошел со мной случай, который раз и навсегда вылечил меня от рассеянности, и теперь, когда приходится ездить на змеиную охоту, я думаю только о змеях, не позволяя себе отвлечься посторонними мыслями.

Солнце клонилось к закату. Марк, завидев в стороне густой куст саксаула, решил еще раз попытать счастья. В этот вечер нам не очень везло, в основном попадались полозы. До сих пор мы не поймали ни одного щитомордника, хотя приехали на остров исключительно из-за этих существ. Марк даже пожалел, что не отбил у ежа его добычу, все-таки была бы хоть одна змея. Мы подошли к кусту с разных сторон и сразу заметили: под ним что-то есть. Послышался шорох, в ветвях мелькнуло темное тело, зоолог ткнул в куст палкой, и тотчас оттуда выскочил потревоженный щитомордник.

Марк попытался прижать змею рогулькой, но второпях промахнулся и налег всем телом на палку. Раздался треск — палка сломалась. У меня в руках ничего подходящего не было, и, пока зоолог, проклиная излишнюю торопливость, бегал за рогулькой к Василию (он шел метрах в двухстах), я решил изловить змею голыми руками. Щитомордник попытался удрать, но полз медленно, тяжело. Это было кстати. Некоторых змей — эфу, щитомордника, если они недавно приняли пищу, — можно схватить руками за хвост, и змея, отягощенная едой, не сможет подтянуть голову к руке. Повиснув вертикально вниз головой, она истощит свои силы, и ее без труда сажают в мешок. Но подобный эксперимент весьма рискован. Если змея голодна, она дьявольски ловка и увертлива. В таком случае она обязательно вцепится в руку или, напружинившись, метнется в лицо. Быстро же отличить голодную змею от насытившейся трудновато.

Когда я погнался за гремучником, мне показалось, что он недавно поужинал: слишком толстым было тело змеи, слишком неторопливо старалась она улизнуть. Недолго думая, я ухватил щитомордника за кончик хвоста, резким движением поднял его в воздух и тут же увидел, что ошибся в расчетах. Змея изогнулась дугой. Машинально я дернул руку выше, инстинктивно откинул назад голову. В тот же момент разъяренный гремучник подтянул треугольную голову к моему предплечью и остервенело вцепился в рукав ковбойки. Я выпустил из пальцев кончик змеиного хвоста, и змея повисла, вцепившись в рубашку в нескольких миллиметрах от кожи руки. Какое-то время мы оба не двигались. Я стоял в растерянности, гремучник висел на рукаве. Не знаю, чем бы это кончилось, если бы змея не разжала челюстей и не шлепнулась на землю. Я отпрыгнул в сторону. Оглушенный падением, гремучник лежал неподвижно. С моря налетел прохладный ветерок, я почувствовал, что рубашка прилипла к спине. Только сейчас мне стало по-настоящему страшно. В схватках с ядовитыми змеями опасность приходит так молниеносно, что переживания начинаются значительно позже.

Когда Марк подбежал с большим пинцетом, которым мы хватали змей, я остановил его.

— Подожди, обойдемся без щипцов, поймаю руками.

Марк ничего не ответил, он был сам змееловом и понимал, что значит спортивный азарт.

Гремучник между тем оправился и попытался улизнуть, но Марк преградил ему дорогу. Я снял рубашку и, взяв ее за рукав, стал дразнить змею. Щитомордник шипел, бросался на рубашку с раскрытой пастью, кусал ее бессчетное количество раз и, наконец, растянулся на земле в полном изнеможении. Тогда я схватил его за затылок двумя пальцами, другой рукой — за хвост и без промедления отправил в мешок.

Подошел Василий. Я рассказал ему о происшедшем. На рукаве рубашки мы нашли бурую тонкую, едва заметную цепочку — засохший яд гремучника.

Весело смеясь, довольные первым днем охоты, мы возвращались обратно, наша палатка конусом темнела на светлом фоне моря. До нее оставалось каких-нибудь метров восемьсот, когда мешок у меня на спине зашевелился, задергался, там началась какая-то возня. Увлеченный беседой с товарищами, я встряхнул мешок — возня не прекращалась; тогда, решив, что в мешке передрались полозы, я захотел их рассадить и недолго думая запустил туда руку. Тотчас меня что-то укололо в палец. Отдернув руку, я вытащил из мешка вцепившегося в палец щитомордника. Вот тут я испугался по-настоящему. Марк быстро отцепил щитомордника и водворил его в мешок. Я принялся высасывать кровь из ранки[6], периодически сплевывая, и лихорадочно думал, что будет дальше. Василий перетянул ремнем мою руку выше кисти и у локтя. Мы хотели надрезать укушенное место, но ножа под рукой не оказалось. Марк побежал в палатку и к моему приходу разыскал кое-какие лекарства. Палец у меня к тому времени вспух и болел. Марк сделал мне две инъекции раствора марганцовокислого калия, впрыснул еще что-то. Через полчаса посинела вся кисть, потом предплечье. Отек распространился на плечо. Перепуганный Васька вертелся тут же, выполняя приказания Марка.

Ночью мне стало совсем плохо, кружилась голова, казалось, что палатка то проваливается под землю, то взлетает к черному звездному небу. Ноющие боли в спине и ногах не давали возможности уснуть.

Так я промучился три дня, потом боли утихли, и только синий, словно после ушиба, палец напоминал о случившемся. Все мы удивлялись такому сравнительно легкому исходу. Марк первым понял причину слабого воздействия яда.

— Все ясно. Змея растратила яд, кусая твою рубашку. Железы, вырабатывающие яд, не успели пополнить израсходованный запас, ты получил небольшую дозу и потому так быстро поправился.

Возможно, зоолог был прав. Змеи действительно теряют яд, нанося укус, и восстанавливается первоначальная доза не сразу. Поэтому второй укус содержит меньше яда, а последующие — еще меньше. Этим иногда пользуются заклинатели змей. Они сцеживают змеиный яд, и на какой-то промежуток времени змея становится менее опасной. Но что значит «менее» и на какой промежуток времени?

Прошло несколько дней. Мы привыкли к острову. С утра до позднего вечера мы бродили по оврагам, вылавливая змей. Пресмыкающихся на острове было немало, но щитомордники нам почти не попадались. Объяснялось это тем, что они ведут ночной образ жизни и днем прячутся в норах и расселинах. В конце концов было решено отправиться в ночной поиск. Никто из нас еще ни разу не охотился на змей ночью с фонарем, и всем хотелось попробовать, что из этого выйдет.

Когда стемнело, мы вышли из палатки, вооруженные фонарем «летучая мышь». Собаку пришлось привязать к колышку. Мы боялись, что она, обладая мужественным характером, неминуемо сделается жертвой ядовитых пресмыкающихся. Наш кот тоже остался дома, ночью он ни за что не хотел идти в степь и забирался в палатку. В первый же день пребывания на острове кота сильно покусали узорчатые полозы, с которыми он неосмотрительно вздумал поиграть, и теперь перед всякой змеей кот испытывал панический страх.

Фонарь нес Василий. Вокруг яркого пятна порхали, кружились насекомые. Их отгоняли, но безуспешно. Под ногами что-то шуршало, шмыгали какие-то тени, и хотя мы предусмотрительно надели крепкую обувь, однако от одного только сознания, что где-то близко ползает во тьме ядовитая змея, нам становилось не по себе. Вот совсем близко что-то зашипело, и тотчас Марк негромко (в минуты опасности он всегда становился очень спокоен) сказал:

— Вася, посвети, за мной что-то волочится.

«Что-то» оказалось толстым щитомордником внушительных размеров. Змея, раздраженная тем, что ее потревожили, вцепилась зоологу в каблук; ядовитые зубы пробили плотную кожу ботинка, завязли там, и щитомордник никак не мог высвободиться. Я отбросил его палкой. Змея со сломанными зубами нам не годилась.

Мы остановились на холмике и начали поспешно наполнять мешки. Змеи ползли со всех сторон. Преимущественно это были щитомордники, но встречались полозы, удавчики и степные гадюки. Через полчаса мешки были наполнены, а змеи все ползли и ползли. Это было фантастическое зрелище. Из темноты, раздвигая сухую, опаленную солнцем траву, показывались длинные извивающиеся тени. Будто сама тьма, надвигаясь на нас, посылала ползучие армии.

— Хватит! — скомандовал Марк.

Мы завязали мешки и быстро покинули место охоты.

В палатке Василий сказал, облегченно вздохнув:

— Днем ловить этих чертей — удовольствие ниже среднего, а ночью — в сто раз страшней. Нет, дорогие москвичи, увольте. Ночью мне страшно, не имею возможности маневрировать.

Мы с Марком промолчали, но в душе согласились с товарищем. Действительно, при ловле ядовитых змей колоссальное значение имеет маневр; ловец должен быть подвижен, как балерина, и ловок, как боксер. Ловля змей требует определенного оперативного простора. Правда, такие идеальные условия складываются далеко не всегда, порой змеелову приходится действовать в крайне невыгодных положениях — в пещерах, расселинах, ямах. Но самое лучшее, на наш взгляд, степь — ровное место.

До сих пор не выработаны какие-либо стандартные приемы и способы ловли ядовитых змей. Каждый охотник пользуется своим методом и почти никогда его не меняет.

Если змеелов заметил змею в степи, он прижимает ее к земле палочкой позади головы, затем хватает за это место рукой, пальцами другой руки придерживая кончик хвоста, и водворяет пресмыкающееся в мешок. Но, к сожалению, змеи чаще всего попадаются не тогда, когда их специально ищешь, и не всегда у змеелова имеется с собой палка. Кроме того, крупную, сильную змею палкой не придавишь, и вот в таком случае наступает самый интересный, самый рискованный и порой самый драматический для охотника и «дичи» момент.

Змею надо захватить во что бы то ни стало, причем не просто взять живьем, а взять осторожно, не причинив никаких повреждений, так, чтобы не поломались тонкие ядопроводящие зубы, чтобы на нежной коже не было ссадин — они могут загноиться, и змея погибнет. Но попробуйте быть деликатным, если полутораметровое страшилище толщиной с молодое деревцо бросается на вас с холодным остервенением бешеного волка, рвется из рук, брызжет ядом — струйки яда летят на большое расстояние прямо вам в лицо — и кусает своими изогнутыми зубами все, что находится рядом.

Змееловы-профессионалы часто пользуются специальными щипцами и пинцетами для захвата змей, и это, безусловно, безопаснее. Однако такой способ имеет и свои отрицательные стороны: хотя щипцы и выложены резиной, они могут поранить пресмыкающееся, неопытный ловец может слишком сильно зажать змею и сломать ей позвоночник. Кроме того, змеи, особенно кобры, необыкновенно изворотливы и нередко вырываются из щипцов, а поймать щипцами стрелу-змею — тонкую, гибкую, как хлыст, когда она скользит по земле со скоростью мчащейся лошади, почти невозможно. Помимо всего, щипцами нельзя быстро орудовать, маневрировать, они сковывают, а при ловле змей быстрота действий — залог успеха.

Обычно змеелов пускает в ход первое орудие лова — ногу. Ногой нужно без промедления, но осторожно прижать пресмыкающееся к земле, затем перехватить пальцами тело змеи позади головы, другой рукой придерживая хвост.

Крупные змеи, как правило, изо всех сил стараются вырваться. Особенно активно сопротивляется гюрза. Это вообще очень смелая и агрессивная змея, она является опаснейшим, крайне яростным противником. Очутившись в безвыходном положении, гюрза бросается на человека, идет напролом.

Гюрза страшна бешеной вспышкой злобы, в такой момент бороться с ней опасно. Но вспышка гаснет, гаснет и сопротивление, и обессиленную змею можно долгое время носить в руках. Змееловы хорошо знают, что змеи, как все существа с непостоянной температурой тела, быстро устают. Охотник подчас пользуется этим, гоняя змей по полю, изматывая их силы. Однако подобный способ совершенно непригоден для ловли кобр. Очковые змеи Азии и Африки, их «дальнозоркие» сородичи в СССР наделены качествами, которые делают их несравненно более опасными противниками, нежели гюрза. Хотя кобра тоже быстро утомляется в схватке, она так же быстро восстанавливает силы и снова вступает в борьбу. Быстрота, расчет, предельное упорство — вот чем характерна эта змея. Если толстая гюрза напоминает своими действиями неуклюжего борца-тяжеловеса, то кобра — собранный, подвижный боксер. Короткое движение, молниеносный удар, и противник не может ускользнуть от смертоносного яда. Недаром змееловы говорят, что кобра не кусает, а «ударяет». Гюрза, напротив, впивается в жертву, как бульдог в крысу, «жует» ее.

-