Забавы колдунов. Часть первая

ГЛАВА 16 На постоялом дворе

"Подъём!" — прозвучало в ушах Адели, и слово это совершенно органично влилось в её сон, словно было его частью. Прекрасный принц уже навьючивал на Серого поклажу и строго объяснял карлику Нику, что не следует продолжать спать, если все остальные уже готовы отправиться в путь. Или это был не Ник, а Ганс? А может, Франк? А цыган смеётся и говорит, что принц подставил шею под хомут…

— Милые вы мои! — доносился до Адели приятный ласковый голос. — Жалко мне вас, но всё равно просыпайтесь. Если задержимся здесь дольше, то можем не успеть уйти из владений оборотней. Вставай, Адель! Вставай, Мэг.

Явь постепенно вытеснила сон. Это был солдат, и он призывал их в путь. Адели было стыдно, что её так долго приходилось будить, и этот стыд заставил её встать. Почему она вынуждает себя ждать? Кто она такая? Солдат не спал всю ночь, а им с Мэг дал возможность несколько часов поспать.

— Мэг! — позвала Адель и потрясла усталую женщину, чтобы разбудить.

Мэг лежала, как мёртвая. Она не притворялась, а действительно не могла проснуться. Адель и сама была готова повалиться рядом с ней на землю.

Пахом Капитоныч смотрел на своих подопечных с сочувствием, но в морщинках у глаз затаилось лукавство.

— Быстрее бежим! — взволнованно закричал он. — Адель, Мэг, спасайтесь! За мной! Скорее! Они идут!

И столько страха было в его голосе, что даже Мэг вскочила на ноги и устремилась за солдатом, который подхватил пожитки и поспешил вперёд.

Быстрая ходьба, почти бег, погнали сон, а нервное возбуждение побороло усталость.

— Теперь можно идти спокойно, — сообщил Пахом Капитоныч, замедляя шаг. — Не волнуйтесь, мы отошли на достаточное расстояние.

— А что там было? — спросила Мэг.

— Оборотни. Они вышли на разведку, и нам надо было поспешить от места ночлега, чтобы они не увидели, что нас теперь только трое и мы совершенно беззащитны. Вот когда пожалеешь, что с нами нет Егора.

Еле заметная заминка при ответе солдата, позволила Адели догадаться, что оборотней не было и они были выдуманы, чтобы заставить их с Мэг поскорее выступить в путь. Что ж, способ оказался эффективным и, может быть, единственно возможным. Только не надо говорить Мэг о своей догадке, не то она будет ворчать и ругаться до вечера.

— Хоть сухую корку пожевать, — принялась причитать Мэг. — А ведь среди моих вещей, что остались в замке сэра Джолиона, были кое-какие припасы. Ну что бы стоило этому недоумку захватить мои узлы с собой? Так нет же! Завидно стало, что у других много чего накоплено, а он как есть нищий оборванец, вот и бросил моё добро у этого изверга. А чего жалеть? Не он наживал. Чужого ему не жалко…

Опыт подсказывал, что сварливая баба будет ворчать долго. Отчего же солдат терпит? Неужели он так смиренно относится ко всякого рода оскорблениям? Вот Николай — молодец: стоило Мэг его обидеть — и он ушёл. Гордый нрав, решительный характер. Вот что значит вольный человек. А Пахом Капитоныч, как бы ни был он смел, всю жизнь был подневольным. Сначала тяжело трудился в деревне, потом попал под власть командиров в армии. Три войны прошёл… Подумать только: три войны! Сколько опасностей пережил, сколько смертей повидал. Наверное, не раз и над его головой витала смерть. А цыган всю жизнь бродил по ярмаркам… Почему же тогда в цыгане сохранилась гордость, а солдат её потерял или так и не приобрёл?

— Вон ручеёк пробивается! — указал вправо Пахом Капитоныч.

Его голос был бодр, а взгляд ясен, и вновь в нём просвечивала еле заметная приятная лукавинка.

В голову Адели пришла совсем неожиданная мысль. Что было бы не только с Мэг, но и с ней самой, если бы у солдата имелась такая же гордость, как у цыгана? Мэг бы его обругала, а он повернулся бы и ушёл из замка сэра Джолиона, бросив их на погибель.

— Да, завтрак отменный! — бушевала измученная и оттого ещё более сварливая, чем всегда, женщина. — Вода из ручья! Спасибо за угощение!

— Оно, конечно, не очень хорошо, — согласился Пахом Капитоныч. — Да ведь хуже было бы, если бы и этого не оказалось. Помню, мы три дня сидели в окружении…

— Очень нам нужны твои байки! — грубо прервала его Мэг. — Нам есть нечего, а он свои глупости мелет.

— Сидели в окружении. А дальше? — спросила Адель, которой невмоготу было поведение спутницы.

— Да ничего особенного и не было, — отозвался солдат. — Три дня без воды провели. Мы уж думали, что конец приходит, да свои подошли и отбили нас. Вот я и говорю: хорошо, что у нас вода есть. Без неё было бы гораздо хуже.

Адель не раз урывками слышала про случаи, происходившие с Пахомом Капитонычем на войне, но Мэг не давала ему рассказать о них подробнее. Да и сам он не любил красочно расписывать свои приключения, а уж о военных действиях, смертях товарищей и вообще о печальном он никогда не говорил.

— Отдыхать не будем, — предупредил солдат, когда они сели у ручья. — Попьём и пойдём дальше. Похоже, мы уже выходим из леса.

Он оказался прав. Лес перешёл в редколесье, а потом и вовсе закончился. Перед путниками предстала степь, с одной стороны ограниченная горой или, если говорить точнее, тремя сросшимися у оснований горами. Где-то далеко возвышалось плато.

— А и лгун же этот медведь! — вспомнила Мэг недавнего спутника. — Набрехал, что убил людоеда, а сам его, небось, и в глаза не видел.

— Да, прихвастнуть Егор любил, — добродушно согласился Пахом Капитоныч. — Но он был очень храбр и сразился бы с любым людоедом, который напал бы на его хозяина или на нас, пока он был с нами.

— Это очень хороший медведь, но, честно говоря, я его немного побаивалась, — призналась Адель. — Иногда он так свирепел…

— Несколько раз чуть не разорвал меня, — пожаловалась Мэг. — Поганый зверюга!

— Он был доверчив и ласков, — возразил солдат. — Его легко было успокоить. Мне жаль, что Николай ушёл и увёл его с собой. С ним было спокойнее.

Мэг так усердно ругалась большую часть пути, что совсем выдохлась и сейчас лишь вяло ворчала про глупость своего спутника и воровскую натуру бездельника-цыгана.

Адель сама на себя дивилась. По всем человеческим законам она давно должна была упасть без сил на траву и заснуть или потерять сознание, а она всё идёт. Правда, она уже не способна ни на что реагировать, даже если бы её жизни угрожала опасность, но ведь не останавливается, не падает, не просит отдохнуть. Да она скорее умерла бы, чем попросила об отдыхе. Счастье, что вновь нашёлся человек, который возглавил их маленький отряд, и только он имел право распоряжаться, отдыхать ли им или продолжать путь. И Мэг тоже шла, спотыкаясь и почти плача. Она даже не волновалась за сохранность своих узлов, которые нёс солдат.

— Ничего, — утешал солдат. — Вот обогнём гору и двинемся на восток. А там, наверное, встретим кого-нибудь, у кого сможем достать еду.

Они сделали лишь один привал у ключа, бьющего из отверстия в камне. Это было красивое зрелище, и, если бы Адель не так устала, она бы восхитилась им. Представьте высокую гору, не отвесно, но всё-таки довольно круто вздымающуюся вверх, а на расстоянии чуть ниже человеческого роста из горы через овальное отверстие бьёт фонтан и дугой падает в углубление между лежащими на траве камнями, словно в каменную чашу.

— Райский уголок, — отметил Пахом Капитоныч.

— Чёрт бы подрал эти райские уголки, — ворчала Мэг. — Хоть бы кусочек хлеба.

— Будет вам хлеб, мои хорошие, — уверял солдат. — Вы только потерпите. Если остановимся здесь надолго, то вы без пищи совсем обессилите и тогда уж не сможете идти, а я вас обеих не донесу. Отдохнём часок — и в путь.

Адель с благодарностью думала о солдате. Вот ведь какой хороший человек. Он не знал их прежде, а сам, по собственной воле, пошёл их выручать из замка сэра Джолиона, услышав от Моськи о беде, которая их подстерегает, вызволил, рискуя жизнью, из ловушки, сражался с оборотнями, а теперь вместе с ними терпит лишения, хотя мог бы бросить их и уйти. Как же она смела обвинять его в отсутствии гордости? Ещё сравнивала с цыганом, который бросил их, обидевшись на Мэг, даже не подумав, что с ними станет в этих пустынных местах. Их с Мэг счастье, что им встретился надёжный человек, который не оставит их, а если случится беда, то умрёт вместе с ними.

Когда был подан сигнал выступать, Мэг ворчала, жаловалась, стонала, но всё-таки встала, а Адель, удручённая несправедливостью, которую она в мыслях допустила к солдату, не ждала повторного приглашения и сразу поднялась с травы, на которой лежала.

— Будь ты парнем, Адель, ты могла бы стать отличным солдатом, — похвалил её Пахом Капитоныч. — Повезло твоему жениху, что у него такая невеста. С удовольствием погулял бы на вашей свадьбе.

— Найти бы его, — с сомнением отозвалась Адель.

Она так измучилась и так хотела есть, что исход её путешествия казался ей сейчас весьма сомнительным.

— А ты не падай духом, дочка, и верь в лучшее, — посоветовал солдат. — После чёрного всегда следует белое, а после плохого — хорошее. Надо только иметь мужество и терпение. У тебя они есть. Ну как, готовы? Тогда вперёд.

Уже в темноте, когда ни Адель, ни Мэг ничего не сознавали от усталости, солдат произнёс слова, которые заставили их приободриться.

— А вон и огонёк! — сказал он. — Будьте теперь очень осторожны.

И они пошли на крошечный огонёк, с надеждой и испугом думая, что их ожидает: ужин и ночлег или очередная опасность и побег от неё, бесконечные блуждания по безлюдным местам и полное изнеможение?

Огонёк принял форму прямоугольника и оказался освещённым окном в небольшом, но вместительном деревянном доме, окружённом изгородью, ворота которой были открыты.

— Ждите меня здесь, — приказал солдат, указывая на кусты, растущие в стороне от ворот. — Спрячьтесь и не высовывайтесь, а я пойду на разведку. Если крикну, то убегайте, но без шума, чтобы никто не знал, что я не один.

Пахом Капитоныч отсутствовал недолго, но Адели показалось, что прошла вечность. Она уже три раза успела мысленно его оплакать, представляя всевозможные ужасы, которые его встретили за этими воротами.

— И куда же он провалился, проклятый? — не выдержала Мэг.

— Зачем ты его ругаешь? — с тоской спросила девушка. — Он так много сделал для нас!

— А мы его об этом просили? — ответствовала неблагодарная женщина. — Сам вызвался с нами идти. А раз так — то и кланяться ему незачем. Не беспокойся за него, глупышка, он своё не упустит. Наверняка без гроша и рассчитывает, что мы будем покупать еду и для себя и заодно для него. У тебя есть деньги?

— Немного есть. Но он не потому нам помогает. Он скорее своё отдаст, чем воспользуется чужим…

— А своё у него есть? — хмыкнула Мэг. — Не проговорись, что у тебя есть чем поживиться…

— Всё в порядке! — раздался весёлый голос Пахома Капитоныча. — Это кабак и постоялый двор. Сейчас здесь нет ни одного постояльца, так что место для нас найдётся. Наконец-то отдохнём! А хозяин уже готовит ужин.

Адель так отупела от усталости, что не могла даже порадоваться. Она прошла за солдатом и Мэг в довольно чистую обширную комнату с десятком деревянных столов, села за один из них и долго ещё не могла освободиться от неясного беспокойства. Всё ей казалось, что сейчас им опять придётся куда-то бежать. Потом она вспомнила о свирели и удивилась, почему не воспользовалась её советом, когда они подходили к дому.

— Мы забыли о свирели, — сказала она.

— И правда! — ахнула Мэг.

— Я о ней не забыл, — ответил солдат, — но мне сомнительна эта дуделка. Лучше уж полагаться на свои чувства, чем на чужой голос. Не скажу, что хозяин мне нравится, уж больно ехидная у него улыбка и масляные глаза, однако думаю, что он способен только обокрасть нас. Если есть у вас деньги или ценные вещи, то держите при себе. А я за ним на всякий случай буду приглядывать.

Адель присмотрелась к кабатчику. Он не вызвал у неё чувства тревоги или опасности. Это был толстенький коротышка, подвижный и расторопный, любезный, предупредительный, разговорчивый. Лицо его было чисто выбритое, кожа розовая, свежая, гладкая, хотя лет ему было не меньше сорока-сорока пяти. Тёмные, круто вьющиеся волосы коротко острижены. Адель не могла догадаться, кто он по национальности, но что он южанин, было очевидно. Возможно, итальянец, судя по живости движений и жестикуляции.

— Угощу усталых путников на славу, — говорил кабатчик, ставя на стол тарелки. — Я постоянно принимаю у себя усталых путников, но вы, как я погляжу, не просто утомились, а измучились, словно не спали и не ели три дня. От кого-нибудь бежали?

— От нечисти, которая развелась в лесу неподалёку, — объяснил Пахом Капитоныч.

— Да, путешествовать здесь надо с осторожностью, места опасные. Куда путь держите?

— На восток, — ответила Мэг. — Я иду домой, Адель разыскивает своего жениха, а этому бродяге податься некуда, вот он и увязался за нами. Ты нас строго не суди, хозяин: не гнать же нам его.

Адель пришла в ужас от этих слов. Солдат, который не раз спасал их от смерти, провёл по трудному пути и готов был опекать их и дальше, был представлен неблагодарной женщиной как навязчивый бродяга, пристроившийся к ним и только из милости не прогоняемый. А солдат молчит, хитровато прищурившись, не защищается, словно согласен с такой характеристикой. Почему молчит и не осаживает распустившуюся бабу? Очень хороший человек, но нет в нём ни капли гордости, даже проглядывает какая-то рабская покорность. А кабатчик будет считать его навязчивым нищим, пристроившимся к двум путешественницам.

— Пахом Капитоныч спас нас от смерти, — объяснила Адель. — Он пришёл в замок оборотней только для того, чтобы выручить нас из беды, а потом оборонял от преследователей и вывел сюда. Мы так устали, что если бы не он, умерли бы в пути.

— Ну уж не преувеличивай, — фыркнула Мэг. — Благодаря ему я, любезный хозяин, лишилась товаров, которые выменяла на севере. Все мои усилия пропали даром. Зачем, спрашивается, я покидала свою лавку? Чтобы понести убытки? А всё эти нищие бродяги, которым не жаль чужого добра, потому что у них нет даже нитки своей!

Кабатчик ухитрился сочувственно качать головой, выражая Мэг соболезнование по поводу её потери, одновременно кивать Адели, соглашаясь с её похвалой солдату, и приветливо улыбаться Пахому Капитонычу.

— Моё заведение стоит очень удачно. Те, что идут с севера, проходят мимо меня и обязательно заглядывают пообедать, переночевать, а то и запастись провизией. То же самое и с теми, что приходят с юга, с моря, и идут на север. Я лишаюсь лишь тех возможных постояльцев, которые идут с юга на восток, но в нашей жизни невозможно иметь всё. Моя гостиница редко пустует, так что я могу за несколько лет сколотить порядочное состояние, уехать в безопасные людные места и зажить в своё удовольствие.

Адель ненадолго заснула, сидя за столом и ожидая ужин. Она не упала, не опустила голову на стол, а просто на время перестала видеть и слышать происходящее вокруг и ощущала себя идущей по степи в обществе карлика Ника и Фатимы. Потом она вновь оказалась в гостинице рядом с солдатом и Мэг, а перед ней уже наяву стояла большая тарелка, полная вкусной и сытной еды. Впрочем, сейчас любая еда показалась бы ей вкусной. Она даже не чувствовала удовольствия, а просто ела, словно выполняла какую-то важную и монотонную работу.

— А вот и водочка! — торжественно объявил кабатчик, водружая на стол стеклянный графинчик с прозрачной жидкостью. — Ты, солдат, рад будешь после долгой дороги, расслабиться? Зато утром почувствуешь себя совсем другим человеком, бодрым, словно заново на свет появился! Я и сам, когда очень устану, люблю выпить рюмочку-другую.

Адель испугалась, что Пахом Капитоныч поддастся уговорам хозяина и напьётся. Едва ли он проснётся бодрым, словно заново родился. А что он почувствует себя совсем другим человеком, в этом она не сомневалась. Она слышала, что у пьяниц утром с похмелья болит голова и чувствуют они себя отвратительно, поэтому их тянет выпить опять. Как же они выйдут в путь?

— Выпьем вместе, — предложил солдат. — Присаживайся, хозяин, и наливай себе. Тебе, дочка, пить не следует, а Мэг… Составишь нам компанию, Мэг?

— Я? — возмутилась та. — Что этот бродяга выдумал? Чтобы я составила компанию пьянчужке? В рот не беру этой гадости! Но ради такого достойного человека, как наш хозяин, отступлю от правил и посижу с вами. Только посижу, а пить не буду. Пусть стакан передо мной просто стоит, а выйдет так, что я, вроде бы, даже пью. Кого ещё принесла нелёгкая? Чёрт? Вот уж правда, что нельзя прикладываться к водке. И не пила, а черти мерещатся. От запаха, что ли?

Адель не могла поверить собственным глазам. В комнату тихонько протиснулось существо, к которому очень подходило замечание Мэг. Если это не был чёрт, то чертёнок уж точно. Он был не чёрным, а смутно-тёмным, словно очень грязным, большая часть тела покрыта коричневыми волосами, а может, мехом. Принадлежность к чертячей породе выдавали маленькие рожки над уродливым детским личиком, в котором попеременно сменялись обиженное и шкодливое выражения.

— Эт-то ещё что?! — запинаясь, пробормотал кабатчик.

— Не что, а кто, — поправил пришелец. — Я бес. То есть, я буду бесом, когда подрасту, а пока я ещё бесёнок.

— Ах вот что! — угрожающе заговорил хозяин. — И зачем же ты пожаловал? Никогда ещё бесы не заглядывали в моё заведение.

— Я не к тебе, — уточнил бесёнок. — Я к девушке по имени Адель.

Мэг рот раскрыла от изумления, Пахом Капитоныч хмыкнул, а Адель не знала, что и подумать при таком заявлении. Теперь окружающие решат, что она знается с чертями и ведьмами.

— Вот Адель, — объяснила Мэг, нехорошим, цепким взглядом окидывая смущённую девушку. — Странно, что тебя разыскивают бесы.

Адель вспомнила спешное бегство госпожи Бергер с дочерью и поняла, что её спутница, с которой она проделала такой длинный и опасный путь, способна представить её ведьмой и с удовольствием присутствовать при её сожжении.

— Да, я Адель, — подтвердила она. — Что ты хотел мне сказать?

— Я хочу тебя предупредить, что свирель, которую тебе дала тётка Лола, может тебя погубить. Она злая и хочет тебе навредить.

— Мне эту свирель надо выбросить? — спросила Адель.

— Конечно, выбросить, — подхватил Пахом Капитоныч. — Недаром мне эта штука не внушала доверия. Изломать, чтобы не смущала честных людей, и выбросить.

— Зачем выбрасывать? — удивился бесёнок. — Это же волшебная свирель. Если уметь ею пользоваться, то она поможет распознавать людей.

— Ты нам расскажешь её тайну? — с надеждой спросила Адель.

Бесёнок засмеялся.

— Здесь нет никакой тайны. Лола вам всё рассказала, только наоборот. Если вы хотите узнать, добро или зло замышляет против вас человек, то должны вынуть свирель и послушать её. Если она заиграет, то опасности нет, а если молчит, то надо быть настороже. Вы могли бы переночевать в доме у приветливой хозяйки, но свирель заиграла, и вы поспешили уйти. Вы могли бы и сами догадаться, что волшебная свирель не должна играть при опасном человеке и привлекать к себе его внимания.

— А откуда это знаешь ты? — подозрительно спросила Мэг. — Ты за нами следил?

— Не я, а тётя Лола. Она очень радовалась, что обманула вас. А потом она была среди оборотней, которые на вас напали, но ваш медведь так стукнул её лапой, что она два раза перекувырнулась через голову, а хозяин медведя к тому же наградил её крепким пинком. Она так рассердилась, что вернулась домой ещё злее, чем всегда, и выместила на мне свою неудачу. Но это ей так просто не пройдёт. Я расстроил её планы насчёт свирели, и тётка Лола теперь пусть лопнет от злости.

Рожица малыша скривилась от ехидства и стала отвратительной.

— Славно я ей отомстил? — самодовольно спросил обиженный бесёнок.

— Неплохо, — одобрил солдат.

— Подумаешь! — фыркнула Мэг.

— Вы должны быть мне благодарны, — напомнил бесёнок.

— Тебе?! — возмутилась Мэг. — Такому уродливому поганцу? Бесу? Эх, жаль некого здесь позвать на помощь, а то я сама, своими руками удавила бы тебя. И надо бы проверить, почему ты хочешь помочь Адели.

Мордочку бесёнка исказило бешенство, а маленькие круглые глазки метали искры.

— Сама ты поганая баба! Это тебя надо удавить! Подожди, я тебе отомщу!

Сварливой бабе требовался весьма незначительный повод для впадения в ярость, а грубый ответ привёл её в неописуемое неистовство. Бесёнок отбежал за спину вставшего на пути Мэг солдата, пытавшегося предотвратить кровопролитие. Адель успокаивала взбесившуюся спутницу словами, даже кабатчик уговаривал её не связываться с малышом. Мэг плевалась и ругалась, но напоследок всё-таки перенесла своё внимание на стол, смахнула одну тарелку на пол, запустила другою в неосторожного бесёнка, но едва не попала в голову солдата и напоследок схватила протянутый кабатчиком стакан с водкой и с размаху опрокинула содержимое в рот. После этого она тяжело опустилась на стул, выпучив глаза и тяжело дыша.

Адель думала, что бесёнок убежал, но он высовывался из-за спины солдата и корчил рожи.

— Поколотите её, — потребовал он. — Я же вам помог, так и вы мне помогите.

— Мы не хотим её бить, — принялась объяснять Адель. — Мы вместе путешествуем…

— Знал бы, что ты такая, ни за что бы не стал тебе говорить, как пользоваться свирелью. Но погоди! Я тебе отомщу! Сейчас же дай мне молока и хлеба, хозяин!

Он уселся за отдалённый столик и выжидательно уставился на кабатчика.

— А деньги у тебя есть? — подозрительно осведомился тот.

Бесёнок так завизжал, что кабатчик почти бегом бросился выполнять заказ.

Мэг медленно приходила в себя, но Пахом Капитоныч был настороже и с солдатской смекалкой уже наполнял её пустой стакан.

— Хороша водочка, Мэг, — приговаривал он. — Давай выпьем и не будем ни на кого обращать внимания. Твоё здоровье.

Адель заметила, что солдат не пьёт, а лишь делает вид, что пьёт. Сам же усердно потчует свою собеседницу.

— Не люблю таких, как ты, — начинающим заплетаться языком говорила Мэг. — Шантрапа бездомная! Люблю людей солидных, с деньгами. А ты что? Мелочь голоштанная! Что у тебя есть за душой? Ну, скажи, что у тебя есть?

— За душой — не знаю, — признался Пахом Капитоныч, лукаво посматривая на Адель. — Главное, что за долгую и бурную жизнь не растратил саму душу.

— Я и говорю, что ты дрянь ничтожная…

Язык уже почти не повиновался сварливой бабе. Она ещё что-то нечленораздельно бормотала, а потом упала головой на стол и заснула.

Адель мучилась из-за того, что солдат так спокойно выслушивает в свой адрес оскорбления. Они его не задевают, не обижают. Ему как будто безразлично, говорят про него хорошо или плохо.

— Почему вы позволяете ей себя оскорблять? — не выдержала она.

Пахом Капитоныч удивился.

— О чём ты говоришь, дочка? Она ведь пьяна и себя не помнит.

— Она и трезвая вас ругала.

— Ты бы хотела, чтобы я ей отвечал? — удивился солдат. — Это не жизнь будет. Пусть уж она ругается, если без этого не может, а я промолчу.

— Вы, Пахом Капитоныч, слишком терпеливый, — определила Адель. — Вот Николай терпеть её выходки не захотел и ушёл.

— Да, — согласился солдат и пожал плечами. — Ушёл. Нехорошо сделал, что ушёл, да уж Бог ему судья. Если бы он со своим медведем прошёл с нами хоть часть пути, нам было бы легче. Егор бы нас защищал и предупреждал об опасности, ведь звери слышат и видят лучше, чем люди, и чутьё у них хорошее. И цыган был бы очень полезен, ведь я не могу не спать целыми сутками, да и ты, Адель, слишком устаёшь за день, чтобы полночи сторожить лагерь. А на нашу Мэг я не слишком-то полагаюсь. Вот и выходит, что лучше было бы цыгану обуздать свою гордость и остаться. Ну да на то он и цыган, чтобы кочевать туда, где легче живётся. Вот встретили бы мы нашего брата-солдата, он бы не бросил нас одних.

— Мне кажется, что ни один человек, кроме вас, не выдержит языка Мэг, — упрямо возразила Адель.

— Если все будут так обидчива, то жить будет трудно, — серьёзно ответил солдат. — Кто же тогда доведёт Мэг до её дома? Ты, наверное, считаешь, что мне следовало бы сбежать от неё? Но и ты почему-то её терпишь, хоть страдаешь от её характера больше, чем я. Покинуть её было бы легче всего и, наверное, многие сочли бы это правильным, да только правды в этом нет. Посмотри, какая она жалкая, несчастная…

— Такая несчастная способна сделать несчастными всех окружающих, — возразила Адель.

— Не ворчи, как старая бабка, — добродушно сказал Пахом Капитоныч. — Конечно, несчастная. Никого она не любит, ничем не довольна. Она убеждена, что на свете нет ни одного хорошего человека, потому что обо всех судит по себе. Можешь представить, как тяжело жить в мире, где одни негодяи? А она живёт именно в таком мире. Несчастная женщина, не знающая других радостей, кроме накопления денег и вещей. Вот доставим её домой, тогда и расстанемся с ней навсегда. А сейчас как её бросишь? Пропадёт. Договориться ни с кем не может, всех от себя отпугивает. Гибнуть будет, а всё равно в последний миг обругает своего возможного спасителя. Кто же, дочка, ей поможет, если не мы?.. Эй, что ты?!

Бесёнок, жадно слушавший рассуждения солдата, почувствовал, как в нём растёт раздражение на его глупость, и, не противясь сильному желанию его выплеснуть, швырнул в него кусочек угля.

— Ты дурак, — объявил он. — Тебе не надо даже вредить, ведь ты вредишь себе сам. Ты никогда не будешь богат.

— А что мне делать с богатством? — удивился солдат. — Я и придумать не смогу, на что его употребить.

— Тьфу! — плюнул от негодования бесёнок. — С богатством ты не будешь терпеть лишения.

— Я их не терплю, — ответил Пахом Капитоныч. — Да и они меня не терпят — бегут.

— На тебе драный мундир, а ты мог бы ходить в дорогих нарядах.

— Не драный, а заштопанный, — поправил Пахом Капитоныч, посмеиваясь. — Знай, бесёнок, что русский солдат не будет ходить в драном мундире. Француза в рванье я видел, и мёрзлого немца в лохмотьях с родной земли гнал, и шведа, и татарина, но русский солдат никогда мундира не марал.

— С деньгами ты бы не мёрз, не голодал… — коварно соблазнял будущий бес. — Хочешь я сделаю тебя богатым?

— Я сейчас не мёрзну, и мне не голодно, — возразил солдат. — А если когда мёрз и голодал, то ведь не так уж сильно, другим приходится куда хуже. Нет, не нужно мне богатства. Раздай его понемногу тем, кто бедствует и нуждается в куске хлеба. А я себе на хлеб заработаю, а если нет — добрые люди дадут.

Бесёнка всего передёргивало от таких речей.

— Глупый ты! — выкрикнул он, трясясь от бессильной ярости. — Дурак! Дурак! Дурак!..

— Успокойся, малец, — уговаривал Пахом Капитоныч истерично визжавшего бесёнка. — Что ты так расходился? Ну, не будет у меня богатства. И пускай не будет. Да тебе-то что до этого?

— Выпей лучше молочка, — пришёл на помощь кабатчик, с удивлением и интересом выслушавший большую часть разговора солдата и бесёнка. — И хлеб свежий. Взгляни, какая румяная и хрустящая корочка.

Бесёнок мгновенно утих и с шумом стал втягивать в себя молоко прямо из кувшина, отстранив кружку, предложенную хозяином. Он чмокал, хлюпал, захлёбывался, кашлял, проливал молоко на стол, а потом принялся с громким чавканьем поедать хлеб, отламывая куски, разбрасывая вокруг крошки и смешивая их с лужицами молока на столе.

— Дурак, — весело объявил он, кивая солдату. — И всю жизнь будешь дураком. А другие будут пользоваться твоей глупостью и даже спасибо не скажут за помощь.

— И не надо, — отмахнулся Пахом Капитоныч и возвратился на своё место за столом. — Мне самому приятно помогать людям. Что мне до благодарности? Даже у самого скверного человека появится что-то хорошее, светлое, если отнестись к нему с добром.

Бесёнок опять завизжал и зажал себе уши.

— Слушать не могу такую глупость! — кричал он. — Ты не можешь так думать! Ты говоришь это только мне назло! Но погоди, я тебе отомщу!

Кабатчик принёс ещё хлеба и молока для бесёнка, но тот уже наелся и принялся катать хлебные шарики и бросаться ими в вернувшихся за свой стол путников.

— На, солдат, выпей, — предложил кабатчик.

— И рад был бы, да уж выпил с Мэг. Её, бедную, совсем развезло, а на меня эта водка не действует. Ни радости не даёт, ни печали не прибавляет, ни забвения не дарует. Мне, вроде, и пить-то её незачем.

Кабатчик помолчал, а потом спросил:

— Не желаете ли отдохнуть?

— Вот это хорошо! — одобрил Пахом Капитоныч. — Найдётся у тебя, хозяин, комната с двумя кроватями, потому что Адель и Мэг поместятся вместе? А уж мне всё равно: кровать ли в комнате рядом или охапка сена в коридоре.

Мэг перенесли в большую комнату, и Адель, как могла, устроила её поудобнее.

Кабатчик предложил солдату комнату в конце коридора, но был вынужден согласиться открыть каморку рядом и принести туда тюфяк. После этого он пожелал своему постояльцу спокойной ночи и постучал к Адели, чтобы узнать, не нужно ли чего ей. Девушка была удивлена такой предупредительностью и, отказавшись, думала, что хозяин уйдёт, но тот приложил палец к губам и прошептал:

— У меня есть для тебя сапоги.

Адель не могла понять, шутит кабатчик или говорит серьёзно.

— Это не простые сапоги, а семимильные. Наденешь их и не будешь чувствовать усталости. Сделаешь шаг, другой, третий, а, глядишь, уже пробежала милю. За день можно пройти путь, который ты проделала бы за месяц. Я их тебе подарю, потому что путь тебя ожидает очень долгий и опасный, а в них за тобой не угонится ни самый свирепый зверь, ни самый опасный человек.

Адель была тронута добротой хозяина, но колебалась. Такие чудо-сапоги помогли бы ей перебежать горы, пустыню, леса и степи, и она не испытала бы никаких трудностей, но она была бы одна. Ей пришлось бы останавливаться, чтобы отдохнуть, поесть и поспать, а в это время к ней легко мог подкрасться враг. Она со страхом подумала, что ей пришлось бы разлучиться с милым и добрым Пахомом Капитонычем и продолжать путь на свой страх и риск. Наверное, будет лучше, если она пойдёт потихоньку, но под защитой надёжного человека.

— Спасибо, хозяин, но я не хочу разлучаться с моими спутниками, — сказала она.

— Хорошенько подумай, прежде чем отказываться, — посоветовал хозяин. — С этими сапогами ты очень быстро отыщешь своего жениха. Дай мне окончательный ответ утром.

Кабатчик ушёл, и Адель слышала, как его шаги простучали в сторону залы, где остался упорно не желавший уходить бесёнок.

— Я всё слышал, Адель, — раздался за стеной голос Пахома Капитоныча. — Ты правильно сделала, что отказалась от этих сапог. Мне было бы за тобой не угнаться, а вместе, хоть и пешком, всё-таки легче, чем на коне, да одному. Спроси совета у своей свирели, если сомневаешься, а мне кажется, что этот хитрец неспроста хочет нас разлучить.

На душе у Адели стало спокойно. Всё-таки трудно решиться не взять такую чудесную вещь, как не знающие усталости и препятствий сапоги-скороходы, но солдат весьма убедительно доказал правильность её поступка, а его мнению она доверяла. И свирель молчала, словно затаилась. Нет, не принесут ей добра эти сапоги, а раз так, то и думать о них незачем. И она спокойно уснула со счастливым сознанием выполненного долга.

Утром выяснилось, что бесёнок целую ночь провёл в зале, потребовав ещё хлеба с молоком, а после ухода хозяина размочил в молоке хлеб, размазал его по всем столам, раскидал по полу, растоптал его и превратил чистую комнату в такой свинарник, что кабатчик кричал от негодования и рвал на себе волосы. Однако виновник беспорядка уже покинул постоялый двор.

— А чего ты ждал от беса? — осведомилась Мэг. — Его надо было бы схватить, связать и отправить в город, где его сожгли бы на костре. Да там ещё проверили бы, по какой-такой причине он так благоволит к некоторым особам.

После вчерашней выпивки у неё сильно болела голова, а настроение было ещё хуже обычного. Солдат посоветовал ей принять как лекарство полстакана водки, за что был обруган самыми скверными словами, но принесённый кабатчиком наполовину налитый стакан она выпила.

— Хоть жить теперь можно! — простонала женщина.

— Ну, так что ты решила, Адель? — спросил хозяин. — Я тебе добра желаю.

Адель вынула из сумки свирель. Она не издала ни единого звука.

— Нет, не возьму, — твёрдо отказалась она.

— Попробуйте хоть вы объяснить ей, какого блага она хочет себя лишить! — пылко обратился кабатчик к солдату и Мэг. — Вы представляете себе, что такое семимильные сапоги?

И он принялся страстно восхвалять достоинства этой волшебной вещи. Мэг слушала с жадностью.

— А ты их покажи, — предложил солдат, поглядывая на свою сварливую попутчицу. — Принеси, а мы посмотрим. Глядишь, Адель и передумает.

Кабатчик поспешил прочь и вскоре вернулся с парой поношенных и очень больших по размеру сапог.

— Они мне так велики, что спадут с ног при первом же шаге, — сразу определила Адель.

— На этот счёт не надо волноваться, — самодовольно объяснил хозяин. — Они придутся впору на любую ногу.

— А как они действуют? — поинтересовался Пахом Капитоныч, пряча улыбку.

— Надеваешь и — в путь. Идёшь, как в обычных сапогах, но путь проходишь… Даже представить трудно, какой путь они проделывают в десять минут.

— А по виду обычные сапоги, — с сомнение произнёс солдат.

— По виду обычные, а по сути волшебные.

— Приглядись к ним, Адель, — посоветовал Пахом Капитоныч. — Возьми в руки, осмотри, пощупай и подумай. Товар, конечно, добрый…

— Какой там товар? — всплеснул руками хозяин. — Я даром предлагаю. От чистого сердца. Мне они ни к чему, а девушке необходимы. Возьми их, Адель, пощупай, осмотри. Правильно солдат говорит, что сразу отказываться нельзя…

— Хозяин, налей-ка мне вина, что стоит на стойке в длинной бутылке. Сдаётся мне, что я пивал такое в Париже.

— Славное винцо! — обрадовался кабатчик, направляясь к стойке.

Солдат отвернулся от попутчиц, наблюдая за действиями хозяина, а Адель, недоумевая, взяла сапоги, казавшиеся тяжеловатыми для её ног. Она не понимала, почему Пахом Капитоныч изменил своё решение и посоветовал ей подумать, прежде чем отказываться.

И вдруг произошло неожиданное. Пока солдат сидел к ней спиной, хозяин раскупоривал бутылку, а Адель вертела в руках сапоги, Мэг вскочила, вырвала их у девушки и убежала в комнату, где оставались её вещи.

— Держите её! — завопил кабатчик, роняя на пол бутылку, смахивая туда же стакан и бросаясь за похитительницей.

— Лови! — поддержал его солдат, вскакивая, но не двигаясь с места.

Адель слышала, как орёт хозяин и стучит в запертую изнутри дверь.

— Гляди! — указал Пахом Капитоныч на окно.

Там мелькнула Мэг, легко и быстро перелетавшая через кусты. Она сейчас же скрылась из виду.

— Ушла! — кричал кабатчик вне себя от злости. — Вылезла в окно и…

— Не огорчайся, хозяин, — успокаивал его солдат. — Какая разница, кому достались сапоги, если ты всё равно хотел их подарить.

— Но я хотел, чтобы их получила Адель, — возразил кабатчик.

— Адели они не нужны, а Мэг пригодились. А если ты всерьёз хотел добра девушке, то ты его принёс. Знал бы ты от какого человека нас избавил! Она была готова рассорить нас с любым попутчиком, что и делала не раз. А теперь нам не надо о ней заботиться, потому что она быстро доберётся до дома. Спасибо тебе, хозяин.

Кабатчик взвыл, рухнул на стул и обхватил голову руками.

— Ох, и простак же я! — простонал он, мотая головой. — Вряд ли найдётся другой такой глупец, как я.

Пахом Капитоныч лукаво поглядел на Адель, и она поняла, что он нарочно подстроил так, чтобы Мэг заполучила сапоги и избавила несчастных спутников от своего невыносимого присутствия. Ей хотелось смеяться, но солдат предостерегающе поднял палец и молча указал на горевавшего кабатчика.

Происшествие подняло было настроение Адели, и она с аппетитом позавтракала, но потом её мысли приняли другой оборот. Мэг была неприятным человеком, но девушка с ней свыклась, хотя часто страдала из-за её сварливости, обижалась за Пахома Капитоныча, за цыгана, за медведя, за рыцаря, Франка, Моську, Серого, госпожу Бергер и Тору, словом, за всех тех, против кого был направлен злой язык сварливой бабы. Но зато и рыцарь и солдат относились к ним как к женщинам, то есть примирялись к их слабым силам и меньшей выносливости. С Мэг было даже удобно, потому что Адели было стыдно первой признаваться, что она вот-вот упадёт от усталости, а Мэг в нужный момент решительно и даже, к сожалению, грубо заявляла, что сил у неё нет и пора отдохнуть. Теперь же некому взять на себя задачу определять время, когда делать привал, и Адель опасалась, что привычный к тяготам военной жизни Пахом Капитоныч или совсем её загонит или, что более вероятно, будет опекать её, как хрупкий цветок. Эх, заполучить бы в спутницы славную уютную женщину вроде госпожи Бергер!

Постепенно кабатчик смирился с потерей волшебных сапог, перестал стонать и охать и даже сумел вернуться к проблемам дня. Он пообещал продать путешественникам необходимый запас провизии и даже очень толково разъяснил, куда им идти, чтобы побыстрее обогнуть гору.

— Идти вдоль склона горы нельзя, — объяснял он, — потому что на пути встретятся две очень длинные низкие горы, скорее даже пригорки, и перейти через них невозможно. Чтобы не поворачивать назад и не терять зря время и силы, вы ступайте на юг, а там пойдёте вдоль берега, всё время вдоль берега, никуда от него не отдаляясь.

Адель переоделась в своё яркое красивое платье, сшитое ещё в плену у людоеда, и то время показалось ей очень далёким, почти неправдоподобным. Полно, не сон ли это? Неужели это её, Адель, хотели подать на стол в виде угощения? И неизвестно, какие ещё испытания ждут её впереди.

— У меня есть деньги, — сказала Адель солдату.

— Прибереги их на будущее, дочка, — посоветовал тот. — Я уже расплатился с любезным хозяином, так что мы можем продолжать путь, если ты готова.

Адель была готова. Конечно, она с удовольствием отдохнула бы здесь хотя бы до завтра, но у неё была цель, и её надо было достигнуть. Девушке показалось, что солдат ненавязчиво напоминает ей о её долге перед Франком.