Зачем нужен муж?

ГЛАВА 18 ЖЕЛЕЗНЫЙ КУЛАК В БАРХАТНОЙ ПЕРЧАТКЕ

Ну вот. Я вообще не люблю понедельники, но сегодня — это что-то особенное. Я почти не сомкнула глаз, чувствуя себя клубком нервов. Прямо хоть делай татуировку на веках с логотипом «Кельтских тигров» — я столько времени провела в постели, ворочаясь с боку на бок и печенкой чувствуя ужасы наступающего дня.

Мне предстоит совершить два подвига Геракла. Я должна сообщить новое в наших планах для каждого из персонажей: во-первых, Божьей Каре О'Киф, во-вторых — Робу Ричардсу. Я запланировала обе встречи на раннее утро, главным образом потому, чтобы разделаться с этим как можно скорее.

Поняв, наконец, что уже не засну, я встаю с рассветом, бегу в душ, натягиваю единственные отглаженные брюки и модный черный кашемировый свитер и наскоро крашусь.

До вчерашнего вечера, поймите меня правильно, я и не представляла себе, сколько нужно приложить трудов, чтобы просто выйти на работу, но ведь никогда не знаешь, с кем встретишься по пути туда.

Еще не рассвело, когда я вскакиваю в машину и проезжаю через охраняемые ворота.

Не могу не посигналить, пока проезжаю мимо. Да, вот и дом того, чье имя навсегда останется неизреченным, два джипа стоят рядышком во дворе, занавески задернуты, и за ними полная темнота.

Они явно не ранние пташки.

Хорошо.

В такой час на улицах почти нет движения, но, несмотря на мое раннее появление в офисе, там собрались уже почти все. В воздухе витает напряжение, как перед объявлением смертного приговора. Все словно знают, что ожидается кровопролитие, и явились в такую рань, чтобы ничего не пропустить.

— Удачи вам сегодня, Эмилия! — чирикает Сьюзи, наша очаровательная секретарша отдела постановки, пока я прохожу через общий зал в более интимный кабинет для совещаний, который оккупировала со времени своего появления. Я закрываю дверь, глубоко вздыхаю и плюхаюсь в вертящееся кресло. Мне на мобильник приходит сообщение, и от попискивания телефона я подскакиваю, как ужаленная.

Джейми. По пути домой из ночного клуба, скорей всего.

«Сегодня не бери пленных, дорогуша, но в случае крайней необходимости пошли мне сообщение, и я принесу водку».

Я уже собралась ответить ему, но тут дверь распахивается без стука, и входит она; от головы до пят воплощенная Божья Кара — О'Киф. Ровно в семь тридцать; возможно, первый раз в этом сезоне является без опоздания.

Она кукольного роста, с ангельским личиком, с фигурой Кайли Миноуг и таким характером, рядом с которым Джей Ло кажется кроткой овечкой. Ее тактика кристально прозрачна: подлизаться к начальству в меру человеческих сил, применить в наступательных целях свое обаяние и понадеяться, что этого достаточно, чтобы гарантировать себе долгосрочное пребывание в «Кельтских тиграх».

— Эмилия! — восклицает она, посылая мне воздушный поцелуй и звонко брякая на стол передо мной чашку капучино. — Я подумала, что ты, наверно, хочешь выпить кофе, и принесла его тебе. Вот это да! Выглядишь восхитительно! Как ты ухитряешься так великолепно смотреться в столь ранний час?

Я выгляжу совершенно не восхитительно, но это не останавливает ее словесных потоков о моей прическе и макияже, которые затем складываются в панегирик мне как замечательному, по ее мнению, исполнительному продюсеру.

Короче, ее льстивое поведение считалось бы тошнотворным в Лос-Анджелесе, но в Дублине для полноценного рвотного позыва его недостаточно.

— Присаживайся, — приглашаю я, мысленно напоминая себе называть ее по имени — Кара, без прибавления слова «Божья».

— Как скажешь, ты у нас босс — и, позволь сказать, ты безусловно лучший продюсер, с которым я когда-либо работала, Эмилия. Я надеюсь, что ты не собираешься покинуть нас ради блеска Голливуда!

«Прекрати это подхалимство, — шепчет мой внутренний голос, — переходи сразу к делу и покончи с этим. Ах да, и не вздумай пить кофе, он может быть отравлен».

— Кара, я просто хотела поговорить с тобой о сюжетной линии, которую мы предназначаем для твоего персонажа.

— Прекрасно, — отвечает она, видимо, почувствовав некоторое облегчение, что ее не выкидывают с работы. — Ты же меня знаешь, я профессионал до кончиков ногтей. Я рада играть в любом сюжете, каким бы ни было содержание.

— Что ж, это приятно слышать. Хорошо. Как ты знаешь, я провела много напряженных совещаний со сценарным отделом за последние недели, и мне кажется, что мы значительно продвинемся, если уберем гламурные и откровенно сексуальные черты роковой женщины у твоего персонажа, Гленды. Мы решили направить их в совершенно другое русло…

Она смотрит на меня помертвевшим взглядом, а рот ее раскрывается в ужасе, и я моментально представляю, какой прекрасной актрисой она могла бы быть в немом кино. То есть в немых фильмах двадцатых годов, с титрами.

Которые в данном случае гласили бы: «Кинозвезда изображает ужас».

— Вот что происходит, в общих чертах. Гленда окончательно порывает с Себастьяном, сытая по горло его изменами и пренебрежением. Она теряет практически все — дом, машину и жизнь в роскоши. Временами ей приходится туго, но она отказывается взять хоть пенни у семьи или друзей, потому что твердо решила начать самостоятельную жизнь, полагаясь на собственные силы, и не зависеть ни от кого. Она слишком горда, чтобы принять помощь от старых друзей, и они очень скоро отступаются.

— А что потом? — спрашивает Божья Кара О'Киф, внимательно прищуриваясь.

— Естественно, она нуждается в деньгах и недостаточно квалифицированна, поэтому Сэм дает ей почасовую работу в кафе, чтобы помочь снова встать на ноги.

— В кафе? Ты хочешь, чтобы Гленда была официанткой?

Титры гласят: «Кинозвезда в глубоком шоке».

— Боюсь, не совсем так. Она помогает по кухне, и Сэм очень любезно предлагает ей внаем комнату в квартире над кафе.

— О боже, ты, наверно, меня разыгрываешь. — Кинозвезда выражает отвращение. — Скажи мне, что сегодня первое апреля.

— Послушай, Кара. Это прекрасный сюжет для тебя — отличный шанс приложить свои силы к чему-то содержательному. Ты годами играешь гламурную дамочку, а теперь открывается небывалая возможность показать публике Гленду совсем с иной стороны. Есть актеры, которые обеими руками уцепились бы за такой шанс.

Я перевожу дух. Я не хотела прибегать к такой мере, но выбора у меня нет.

— Конечно, Кара, если ты не захочешь…

Фраза остается недосказанной.

Вот что произойдет независимо от твоих желаний, так что выбирай: продолжать работу или вылететь из сериала.

Пауза. Кинозвезда глубоко задумывается.

— Ладно, — говорит она наконец с мученическим выражением лица, словно у нее зверски скрутило живот. — Но даже не мечтай, что я надену эту их трижды драную сеточку для волос.

Она вихрем вылетает из кабинета, и я не успеваю перевести дух, как в кабинет врывается Роб Ричардс во всей своей красе.

— Не знаю, что ты тут сказала Каре, но она сейчас плачет внизу в три ручья! — кричит он на меня. — Вот как ты развлекаешься? Унижаешь людей?!

Страшно и унизительно, когда на тебя кричат, и мне приходится изо всех сил сдерживаться, чтобы остаться спокойной и невозмутимой. С той минуты, как ты поддашься эмоциям, внушаю я себе, ты проиграла. Однако чудовищно трудно выдержать все это, не повышая на него голос в ответ.

— Садись, Роб. У меня есть для тебя новости, думаю, будет лучше, если ты услышишь их от меня, а не от своего агента. Я чувствую, что это самое малое, чему мы обязаны тебе за все годы твоей работы здесь.

Он хрюкает и садится, и я мысленно зарекаюсь на всю жизнь, даже под угрозой казни на электрическом стуле, флиртовать по пьяни с коллегами. Я излагаю то же самое, что говорила Божьей Каре О'Киф, но он грубо меня прерывает:

— Ну да, да, сериал идет в новом направлении, трали-вали, я понял, это неслабая заявка. Может, начнешь с конца?

Выдерживая все тот же спокойный, размеренный тон, я объясняю ему следующее гораздо мягче, чем он того заслуживает:

— Мы со сценарным отделом поняли, что зашли в тупик с твоим персонажем, Себастьяном. Сюжетная линия с несостоявшейся свадьбой закончится через несколько недель, когда Гленда бросит его, чтобы идти по жизни своим путем.

— И что тогда?

— Он попытается убедить ее опять сыграть свадьбу, но безуспешно, и поэтому…

— И поэтому?..

Я собираюсь с духом. На его месте я бы тоже возмущалась оттягиванием развязки, посему я пытаюсь объяснить все как можно быстрее и безболезненнее для него.

— И поэтому Себастьян покидает страну. Он продает дом и решается следовать за своей мечтой. Покупает виноградник в Провансе и стремится проводить как можно больше времени вдали от своей прежней жизни и постоянных напоминаний о счастливых временах, проведенных с Глендой.

Роб молча глядит на меня в остолбенении.

— Понимаешь, Роб, я знаю, что тебе больно это слышать, но хорошо и то, что мы не убиваем твоего героя. Возможно, через год или два Себастьян сможет вернуться в сериал. Я не вычеркиваю твоего героя насовсем, и тебе тоже не следует этого делать.

Наступает угрожающая тишина. Я слежу за его лицом, ожидая извержения вулкана, а Роб без предупреждения хватает со стола чашку капучино и выплескивает ее в меня.

Он промахивается, но кофе портит кипы сценариев, которые я разложила по столу.

— Сука драная! — выкрикивает он. — Ты много о себе возомнила, чтобы меня увольнять!

Это ужасающее представление, но я почему-то остаюсь спокойной.

— Роб, говорю тебе, тебя не увольняют, мы переводим на второй план твое участие в сериале в ближайшем будущем, и, откровенно говоря, если ты думаешь, что подобное поведение обеспечит тебе поддержку, ты заблуждаешься.

Сохранять спокойствие становится труднее, потому что он теперь стоит прямо передо мной и кричит мне в лицо:

— Без меня нет и сериала, понимаешь ли ты это, выскочка? Да что я вообще здесь делаю и зачем тебя слушаю?! Ты просто засушенная и обиженная на весь мир старая дева!

И уходит. Я шлепаюсь обратно в кресло и начинаю бороться с приступом рыданий. Через несколько минут раздается робкий стук в дверь.

Я поднимаю глаза, но все еще дрожу. Входит Сьюзи.

— Как ты? — спрашивает она с неподдельным сочувствием. — Боже, это было чудовищно. Как только у Ричардса язык повернулся? Он орал так, что было слышно по всему офису. Ты могла бы подать на него в суд за такие оскорбления.

— Ох, Сьюзи, давай просто порадуемся, что он ушел. Боже мой, иногда я ненавижу свою работу. Как ты думаешь, может, мне повезет и меня переведут обратно в отдел новостей? Эль-Фаллуджа в сравнении с этим — просто райский уголок. Я сейчас с радостью отправлюсь в любую зону военного конфликта, словно в роскошный номер отеля «Риц-Карлтон».

— Не могу тебя винить. Не хочешь чего-нибудь перекусить? Я принесу из столовой.

— Нет, если только там не начали продавать кокаин навынос.

Как только у меня восстанавливается ровное дыхание, звонит внутренний телефон. Филип Берк.

О господи, что ему от меня нужно?

— Эмилия, — резко, как всегда, начинает он, — пожалуйста, поднимитесь ко мне в кабинет. И как можно скорее.

Он даже не ждет от меня ответа, а сразу вешает трубку.

Через пять минут я стучусь в дверь его кабинета, расположенного в пентхаусе пятью этажами выше.

— Проходите, — велит он, и я вхожу.

Прекрасное просторное помещение с окнами от пола до потолка по двум стенам и широким обзором, гм-м, по преимуществу автомобильной стоянки. Я была здесь раньше только однажды, когда подписывала первый контракт со студией, добрых десять лет назад. Сюда попадают только при приеме на работу или увольнении, и я гадаю, что Филип припас для меня, пока не замечаю, что он просматривает серию «Кельтских тигров» с экрана над его рабочим столом. Это та серия, которая вышла в эфир вчера, — первая, к которой я приложила руку. Он изучает ее так внимательно, словно не замечает, что я стою прямо перед его столом.

Но я уже достаточно натерпелась сегодня от грубого обращения, поэтому издаю громкое «кхе-кхе».

Он показывает мне рукой на стул, но не отводит глаз от экрана.

— Ого, Филип, даже пленку Запрудера, запечатлевшую убийство президента Кеннеди, не исследовали так пристально.

Он смеется, останавливает запись и поднимает глаза:

— Отлично, Эмилия, вы уже здесь. Я сейчас просматриваю новую серию и должен отметить, что в ней появились значительные улучшения.

— Спасибо. Приятно слышать.

— Как вы себя чувствуете? Надеюсь, не собираетесь тут залить весь пол слезами?

Я вопросительно гляжу на него, удивляясь, как он заметил, что я расстроена. Я-то думала, что напустила на себя вполне удовлетворительный вид: «я продюсер, на меня кричат и ругаются семь дней в неделю, я уже привыкла к этому и даже получаю некое извращенное удовольствие».

— Я только что имел беседу с Робом Ричардсом, и он мне изложил, что случилось. Точнее, изложил свою версию.

Я встаю во весь рост, полная решимости не допускать, чтобы на меня влияли всякие Робы Ричардсы со своей подрывной тактикой.

— Честно говоря, Филип, получилась безобразная сцена. Он не швырял в меня мебель, но был недалек от этого.

— Понимаю, понимаю. — Филип внимательно меня рассматривает. — Со мной он тоже не церемонился. Сказал, что он популярнее всех в сериале и что у него куча поклонниц.

— Ну, я уверена, что они смогут навещать его дома.

Берк фыркает:

— Я с минуты на минуту ожидаю, что ко мне вломится Кара О'Киф во всеоружии своего очарования и начнет строить глазки в попытке избежать уготованного ей.

— Она тоже может долго бушевать.

— Вы держитесь молодцом, — говорит Филип, оглядев меня с головы до ног в последний раз, а затем поворачивается в кресле к экрану телевизора и опять включает его с помощью пульта. Этот весьма располагающий жест я воспринимаю как недвусмысленный намек и направляюсь к двери.

Он даже не потрудился попрощаться, и я этого тоже не делаю. Исправлять манеры Филипа Берка, слава богу, не моя забота.

Я уже подхожу к двери, когда он останавливает меня:

— Так как вы думаете, что я сказал Робу Ричардсу?

Я разворачиваюсь, но он углубился в просмотр.

— Что же?

— Может быть, я не так остроумен, как вы, но этой фразой я горжусь.

— Утро живых мертвецов?

Слабо, но это лучшее, что у меня получилось…

— Нет, я посоветовал ему идти домой и ждать звонка из Королевской шекспировской труппы. Он закатил мне лучший спектакль, какой я видел с его участием за все эти годы.