Зачем нужен муж?

ГЛАВА 33 И НЕ БЫЛО НИКОГО

Рэйчел, как всегда, просто чудо.

Наступает пятница, и мы собираемся к Кэролайн на один из ее вкусных-превкусных семейных ужинов. «Мамочкин ужин» — вот как я его называю.

— Мне нравится кормить вас, ребята, по меньшей мере один раз в неделю, — говорит Кэролайн, укачивая хнычущего Джошуа на руках. — Это должно быть моим смыслом жизни. Тогда я, по крайней мере, знаю, что вы нормально питаетесь хотя бы один раз за семь дней. Честно слово, Рэйчел — одна кожа да кости. Ее представление об обеде — откупорить бутылку вина и закурить сигарету. Кто-то должен ей объяснить, что сигареты, даже с ментолом, не относятся к пищевым продуктам.

Но, прежде чем отправиться к ней, Рэйчел предлагает мне заскочить в «Столичный шик», чтобы взглянуть на одно особенное платье, которое она достала специально для меня, для церемонии награждений.

— О бож-ж-же!!! — взвизгиваю я, когда вижу то, что она выкладывает. — У меня нет таких денег!

— Как твой стилист, я сделала особый заказ. Я не знаю и знать не хочу, во сколько по гламурометру измеряются телепремии, но ты, моя дорогая, будешь одета по голливудскому оскаровскому классу. И еще я записала тебя на прическу в салон «Маршалле».

— Вот это да! Я потрясена. Там очередь на три месяца вперед. Он такой навороченный, что за заказом туда нужно посылать целую команду, только чтобы не заблудиться и найти стойку администратора.

Рэйчел подводит меня к зеркалу, встает за спиной и убирает мне волосы наверх.

— Видишь? — говорит она. — Классический валик без всяких украшений, и это будет изумительно. Так шикарно, так по-французски. Давай-ка примерь Питера О'Брайена, у меня хорошее предчувствие насчет этого платья.

Наряд больше всего напоминает бальные платья сороковых годов, настоящий писк. Платье сильно облегающее, с оборками по подолу в стиле фламенко и самого элегантного серебристого цвета, какой только можно себе представить. Скроено оно по косой и на сгибах выглядит так, словно в него повсюду вшиты крохотные бисеринки.

Я немного робею, надевая платье, оно явно стоит больше, чем я.

Втискиваясь в него в примерочной, я излагаю Рэйчел сагу о Гэри О'Ниле.

— Знаешь, кто такой этот никчемный ублюдок? — отзывается она. — Рэппер Пафф Дэдди без заряженного пистолета. И покончим с ним на этом. Меня больше интересует, что случилось с тем, чье имя навсегда останется неизреченным. Джейми сказал, что он явился к тебе незваным вчера поздно вечером.

— Ну, представь себе, бублики «Хоппи-Поппи» возвращаются в наше меню. То ли она поумнела, то ли он до смерти надоел ей и ее подружкам. Его основной тезис был такой: «Ну вот, моя помолвка, кажется, не сработала, поэтому я здесь, пожалуйста, забудь все, что я раньше говорил насчет связей и обязательств, и прими меня обратно».

— Можно, я расправлюсь с ним от твоего имени? Поверь, когда я с ним покончу, уличные собаки отвернутся от его прогнивших останков.

— Спасибо тебе за сочувствие, но, мне кажется, он уже получил свое. Я практически захлопнула дверь у него перед носом. Ну что ж, я сейчас выхожу, больше не могу прихорашиваться.

Я выплываю из примерочной, и Рэйчел буквально задыхается.

— Умереть не встать, — говорю я, видя свое отражение в зеркале. — Потрясающий вид. В смысле, не я, а платье.

— Ты умопомрачительна. — Слова Рэйчел радуют меня вдвойне, потому что она не склонна к преувеличениям. — Не позволяй Филипу, или как там его, заляпать платье слюной, которая наверняка у него потечет при одном взгляде на тебя. Оно взято напрокат.

— О Рэйчел, — говорю я, — торжественно клянусь, что отдам тебе моего первенца, если посажу на нем хоть пятнышко. Я даже пошлю его в шикарную сухую чистку в Париже, куда отдает свои вещи супруга короля Иордании. Я никогда в жизни не видела такой прекрасной вещи.

Рэйчел подмигивает мне, и тут заходит последняя клиентка, которую она ждет, чтобы обслужить. Я верчусь у зеркала, чувствуя себя на седьмом небе и производя сеанс креативного воображения: я стою на подиуме и получаю награду.

— Я хочу поблагодарить моих лучших друзей, которые поддерживали меня последние несколько месяцев, когда я была со всех сторон неприглядным кошмаром. Не только из-за долгих часов работы над «Кельтскими тиграми», но и потому, что, знаете ли, я ходила на вечерние курсы, обучаясь на которых, приходится гоняться за бывшими любовниками, с веселыми, а иногда и совершенно убийственными последствиями. Я хотела бы воспользоваться возможностью открыто извиниться перед моими самыми близкими и дорогими людьми за то, что я мучила их как заноза, храбро претерпевая разочарование за разочарованием в поисках мужа. О да, и, кстати, если среди зрителей присугствуют добросердечные одинокие мужчины, которые были бы не прочь пойти со мной на свидание, номер моего мобильного телефона обозначается сейчас внизу экрана. Кстати, вы всегда можете послать эс-эм-эс с номером своего мобильника и краткую биографию на номер 1850 321321 для пользователя Сорвиголова, и я выйду на связь. Леди и джентльмены, спасибо за внимание.

Не беспокойтесь, вслух я не сказала из этого ни слова.

Рэйчел довольно долго беседует с клиенткой, поэтому я осторожно выскальзываю из платья и кладу его обратно в полиэтиленовый чехол.

«Вот позади уже девять бойфрендов, и остался всего один», думаю я в терпеливом ожидании у кассы.

Я начинаю мурлыкать песню Фрэнка Синатры «Мой путь» — ту строчку, которая о конце пути и ожидании последнего занавеса.

И тут, представьте себе, меня опять уносит…

Время: декабрь 1999 года.

Место: телестудия «Ньюз тайм».

Повод: завершение ожесточенных прений между министром здравоохранения, редактором «Айриш Пресс» и новым, подающим большие надежды членом совета графства по имени Билл Йитс…

— Вот и все, — говорю я в наголовный микрофон, когда программа заканчивается, — все молодцы, передача — загляденье!

Прения оживили программу. Если министр думал, что он легко отделается в сегодняшней передаче, то, ребята, все вышло по-другому. Билл Йитс попер на него как танк. Он задавал самые разнообразные вопросы, какие только можно придумать, — от проблемы двухтысячного года до вопроса социального жилищного строительства, от иммиграции до людей, умирающих на больничных койках. Билл Йитс строчил вопросами, как из пулемета. Один раз камера зафиксировала даже капли пота, катящиеся по красному, разгоряченному лицу министра.

Излишне говорить, он не остался после передачи.

Как только мы закончили, он сразу покинул студию и умчался в ночь на заднем сиденье правительственного «мерседеса». Я даже не успела поблагодарить его за согласие участвовать в передаче, что непростительно с моей стороны. Вряд ли он когда-нибудь захочет к нам вернуться. Только не после сегодняшнего.

— Ужасно, что он даже не остался на фуршет после передачи, — говорит Энн, невероятно трудолюбивая помощница видеорежиссера.

— Да, верно, — соглашаюсь я. — Он был ужасно зол.

— А как тебе Билл Йитс? — спрашивает она. — Это было что-то!

Я понимаю, что она хочет сказать.

Не будучи красавцем (представьте себе нечто среднее между Алеком и Билли Болдуинами), он крайне телегеничен. Харизма, энергия, огонь и страсть. А кроме того, отличная фигура и самые глубокие зеленые глаза в мире.

Мы с Энн переглядываемся и одновременно задаем вопрос:

— Интересно, он женат?

Мы спускаемся в комнату для гостей, она же — комната для властей, как я ее называю. Ничего удивительного, она заполнена людьми из съемочной группы, жаждущими заслуженной выпивки после шоу наподобие американских горок.

Девушки из гримерной собираются вокруг Билла Йитса, и все истерично и наперебой сыплют поздравлениями. Мы с Энн направляемся к бару, и я уже собираюсь кое-что заказать, как меня вдруг мягко треплют по плечу.

Это он, Билл.

— Привет. Вы Эмилия, верно?

— Да, привет, приятно вас видеть. Сегодня вы блистали. Вы были так…

Я хочу сказать «соблазнительны», но вынуждена напомнить себе, что я опытный продюсер, а продюсеры не несут такую подростковую чушь.

— …так… э-э… великолепны.

«Молодец, Эмилия, — говорит мой внутренний голос. — Прекрасная замена для слова "соблазнительный". Давай-давай, действуй…»

— Я искренне хочу поблагодарить вас за то, что вы пригласили меня в сегодняшнюю передачу. Понимаете, я не смог бы купить столько времени вещания. Я очень хотел посчитаться с министром, и вы мне это позволили. Многие продюсеры выбрали бы безопасность и скрыли бы все рекламой.

— Не смешите меня! Это стремительный взлет рейтинга. Публика обожает такие вещи. Я очень довольна сегодняшней передачей. Хорошо бы они все такие были.

А про себя добавляю: «С такими же очаровательными гостями студии, как ты, лакомый кусочек; отдаю за тебя голос на любых выборах».

— Как здесь много народу, правда? — говорит он. — Честно говоря, по-моему, я за сегодняшний вечер достаточно потрудился в налаживании связей. Полагаю, вы не горите желанием прогуляться со мной до ближайшей пивной и посидеть за кружкой пива в спокойствии и уюте? Но уверен, что вы, по крайней мере, не возражаете, если я куплю вам выпивку. За все то внимание, которое вы уделили мне в передаче.

Это оказалось проще простого.

Он повел меня в паб на Паркгейт-стрит, и мы болтали весь вечер.

Когда я вспоминаю о том времени, то вижу в нас много общего. Мы оба были молоды, энергичны и искренне стремились добиться успеха, который дается один раз в жизни. Мы оба будто знали, что находимся на верном пути к карьерному росту, и, господи помилуй, решили пройти этот путь.

Он стал моим настоящим, признанным бойфрендом.

Мы были прекрасной командой. На каждом местном митинге протеста или сборе средств, в котором бы ни пришлось ему участвовать, я была на его стороне. (Да, я всегда мечтала стать женой политика, хотя больше меня привлекала судьба Жаклин Кеннеди или Евы Перон.)

Я должна была агитировать его избирателей, а он в свою очередь ходил на каждую передачу «Ньюз тайм» и учил меня, как заострять вопросы и придавать программе дискуссионный формат.

Джейми даже придумал нам прозвище. Бимилия. Понимаете, как Биллари — Билл и Хилари Клинтон. Мне это очень нравилось. Билли Эмилия… Бимилия…

— Эмилия?

— Ой, прости.

— Ты отключилась, — говорит Рэйчел. — Иди сюда, я закрываюсь. Давай НХВО.

(Так она сокращает фразу «на хрен вон отсюда». Очень полезна в ночных клубах, когда мы обе хотим быстро смыться, не привлекая внимания остальных. Другое ее любимое сокращение — УВ, что означает «уши вянут». Тоже очень полезна, если нужно сообщить, что кто-то вам надоел до смерти.)

Выход из магазина обставляется различными предосторожностями по части «рекогносцировки местности», как говорится в фильмах про мировую войну, когда Рэйчел проверяет и перепроверяет, не торчит ли несчастный Долдон Гордон у окна своего бистро через дорогу в надежде, что сможет ее перехватить. Можно поверить, что у него там бинокль, постоянно наведенный на дверь «Столичного шика».

— Все чисто, — говорит она. — По моей команде — беги. Раз, два, три — бежим!

Мы добегаем до моего автомобиля, никем не преследуемые.

— Я думала о своем последнем и окончательном бойфренде, — говорю я, заводя машину.

— Ах да, политик, Билл, верно? Мне нравится политика. Это вроде шоу-бизнеса для уродов. Напомни мне, почему ты с ним рассталась.

Рэйчел была в Париже, когда я встречалась с Биллом, и поэтому все пропустила. Ей пришлось довольствоваться слухами.

— Это был классический случай расставания, — задумчиво говорю я. — Не было ни споров, ни ссор, ничего подобного. Наши карьеры просто увели нас в разных направлениях. К тому же мы оба были трудоголиками, постоянно пропадающими на работе. Он с тех пор очень поднялся, хотя я не во всем с ним согласна. Теперь он рядовой член парламента, но, помяни мои слова, когда-нибудь станет министром.

— И он женат на этой жуткой женщине? Как ее настоящее имя?

— Тьфу-тьфу, Клер. Ну, они до сих пор женаты. Неужели ты думаешь, что она может отпустить человека, который однажды попался ей в лапы?

Если бы проводился опрос с целью выяснить самых непопулярных известных личностей Ирландии, Клер Йитс попала бы туда с теми двумя типами, один из которых ввел налог на детскую обувь, а другой запретил курение в общественных местах.

Клер выросла в семье политиков, ее отец был министром финансов, а дедушка — одним из отцов-основателей молодой нации. Сама она ничем не была замечательна, но ей досталось по наследству известное имя, и поэтому — это было несколько лет назад — пригласила к себе съемочную группу документалистов. Билл в то время устранился, но, к несчастью, попытки Клер позиционировать себя как «жену известного политика» были катастрофой для связей с общественностью.

Я помню тогдашнюю программу, и несколько цитат из ее речей до сих пор вертятся в голове.

— Мы уплатили пятьсот тысяч за этот дом, а теперь он стоит три миллиона, знайте это, — говорила она в камеру, — и вы не должны ненавидеть меня просто за то, что я купила его в удачное время. И цена за поддержание его просто смешная. Конечно, мне приходится оплачивать услуги домработницы, прачки и садовника. Вилла в Марбелье обходится в целое состояние, и мы должны устраивать приемы, когда мы там, так что все это складывается. И все это из жалованья политика, знаете ли. И когда все счета оплачены, едва остается на содержание «мерседеса» и «БМВ». Мне не надо рассказывать о черте бедности.

Вы можете себе представить, какое раздолье здесь было для газетчиков. Они окрестили программу «Проект Ведьмы Клер», и имя прижилось. Теперь каждый раз, как только портреты ее и Билла появляются в таблоидах, подзаголовки гласят: «Мистер Билл Йитс и его жена, Ведьма Клер».

— Последний в списке, поверить не могу, — говорит Рэйчел, опуская стекло в машине, чтобы закурить. Потом лукаво глядит на меня. — Ну а теперь скажи мне честно. Я была крайне против твоих вечерних курсов, и вот тебе вопрос на миллион долларов. Оно того стоит?

Пока я пытаюсь ответить, довольно симпатичный парень, который курит у двери пивной, замечает Рэйчел и кричит ей, пока мы стоим в пробке:

— Эй! Красотка! Не заглянешь сюда? Разрешаю заказать мне кружечку.

— Отвали, — бросает Рэйчел, не глядя в его сторону.

Все абсолютно нормально, просто сейчас пятница, вечер, смертоносный феромон Рэйчел в действии. Я поворачиваюсь к ней.

— Я скажу тебе, чему я научилась, — медленно говорю я. — Любовь жива и никуда не делась. Она просто не отвечает на мои звонки.

«Я доведу все до конца», — думаю я на следующее утро, пока ставлю машину перед офисом штаб-квартиры Билла в Фибсборо.

Терять мне нечего.

Я дозвонилась утром к нему в офис, ожидая напороться на автоответчик, но, к моему удивлению, ответил секретарь и сказал, что у него прием с десяти до четырех.

Блестяще. Это добрый знак.

Я вхожу в офис, который с виду темен, грязноват и неприветлив, как приемная врача. Три человека сидят в пластмассовых креслах, по виду очень неудобных; я присоединяюсь к ним.

Замечаю, что я здесь единственная в возрасте до семидесяти, но я здесь не по избирательным делам. Никоим образом.

То и дело раздаются кашель и шмыганье носом, и ожидание тянется так долго, что я уже начинаю подумывать об отступлении и вместо этого передать сообщение через секретаря, но тут ко мне является мой вечный призрачный образ.

Безликий жених, Вера Вонг… Но на этот раз я на грани того, чтобы превратиться в диккенсовскую мисс Хэвишем, с гнилыми зубами, паутиной на ветхих платьях и крысами, съевшими свадебный пирог…

Открывается дверь, и появляется Билл, на ходу пожимая руку пожилому пенсионеру.

— Не беспокойтесь, мистер Мерфи, мы вскорости уладим вопрос с вашей медицинской карточкой. А теперь отправляйтесь домой и помните, что выборы в совет уже на носу. Знаете, что мы всегда говорим партии верных? Голосуйте пораньше и почаще!

Он замечает меня (я, должно быть, среди остальных кажусь просто младенцем) и бросается ко мне со всех ног.

— Эмилия Локвуд! Какая приятная встреча! Заходи, заходи, мы должны обо всем поговорить, — восклицает он, увлекая меня в свой кабинет.

— Но, Билл, здесь есть люди, которые пришли раньше меня, я заняла очередь…

— Да не беспокойся ты, — говорит он. Затем поворачивается к присугствующим: — Извините меня, я полагаю, никто не возражает, если первой я приму Эмилию? Она продюсер на телевидении.

Если бы он заявил, что я кардинал, работающий с Папой Римским, они и то бы не были так потрясены. Кажется, никто не возражает, поэтому я прохожу в кабинет.

— Боже, Эмилия, как я рад тебя видеть, лапушка. Удачнее позвонить ты не могла. Ты видела опрос в «Таймс» на прошлой неделе? Сорок пять процентов выражают недовольство лично мной, я знаю, в это трудно поверить. А следующий год — год выборов! И все пошло прахом из-за этой бездарной документальной съемки, в которую втравили бедняжку Клер, склепав все на живую нитку. Поверь, она никогда не говорила и половины того, что ей приписали, просто это все ужасно выглядит после монтажа. Такова сила твоего телевидения.

«Ну вот, — думаю я, — он хоть понимает, что говорит со мной как с пресс-секретарем?»

— Я понимаю, Билл, но пришла вовсе не за этим…

— В другой раз ее оштрафовали за превышение скорости — она выжимала пятьдесят в сорокамильной зоне, но полиция узнала ее и протестировала на алкоголь. Как будто в этом была какая-то необходимость. Издевательство, вот что это такое, явное и прямое. А на следующее утро газеты вышли с заголовками, где ее называют «леди Мак-Алко».

— Для твоей жены это ужасно, Билл, но, понимаешь, причина, по которой я…

— Наступает год выборов, ты понимаешь меня, Эмилия? Нам нужно поднять ее имидж в общественном мнении. Если бы люди узнали настоящую Клер, они бы перестали звать ее Ведьмой Клер за спиной и смешивать с грязью за каждый лишний шиллинг. Это очень обидно, знаешь ли. А еще раз она звонила мне и плакала про Луиса Вуитона, потому что кто-то в магазине спустил его с поводка. Правда, плохое имя для собаки? Ты для нас со своими связями на телевидении просто подарок. Я придумал усыновить одного ребенка из Чернобыля, это очень удачная возможность для фотосессии, может быть, ты устроишь это для нас? Возьмись за это, Эмилия, мы с тобой всегда работали вместе. Я приперт к стенке. Но я могу составить тебе протекцию. Глава телестудии — мой личный друг, знаешь ли. Его зовут Филип Берк. Подумай об этом. Может быть, однажды и я пригожусь тебе.