Загадка кольца с изумрудом

Глава 12

По чистой случайности Джей выбрал ресторан в Южном Кенсингтоне.

Временно обитая в менее престижном лондонском районе, я там бывала нечасто. В последний раз, когда приезжала на Онслоу-сквер к миссис Селвик-Олдерли, тетке Колина, поднималась из метро по этим самым ступеням и шла мимо магазина «Кодак» и шумной лавки с персидскими коврами.

Тогда Колин еще ничего для меня не значил, а на нее были все надежды.

Торопливо шагая в сторону Бромптон-роуд, я все поглядывала через плечо, но призрачной фигуры в зеленой куртке «Барбур», выплывавшей, подобно Шерлоку Холмсу, из викторианского тумана, в сиянии фонарей так и не заметила. В метро я только и делала, что придумывала возможные варианты встречи. Я, конечно, удивлюсь, когда его увижу. Он напомнит мне, что буквально в двух шагах живет его тетя (я, само собой, прикинусь, что давно об этом забыла). Спросит, что я делаю в Южном Кенсингтоне, а я, будто между прочим, скажу, что иду на свидание. Да, на свидание. С одним парнем. О том, что встречу устроила бабушка и что Джей из другого города, я, разумеется, не упомяну. Да какая ненормальная стала бы в подобной ситуации рассказывать, что с парнем ее познакомила бабушка?! В этот миг к обочине вдруг подъедет такси. Я отшатнусь и налечу прямо на Колина. Он подхватит меня, а когда наши взгляды встретятся, будет уже не в силах отвернуться…

Чудесная фантазия.

Я отстранюсь, поблагодарю его, что не дал мне упасть, и объявлю, что должна бежать.

А может, все закончится иначе. Так, как мне придумалось в кафетерии Британской библиотеки, несколькими часами раньше. Я не отстранюсь, а эффектно замру в его объятиях, бросая вызов силе тяжести. Колин скажет: «Я все хотел позвонить, но (попал под машину; на меня набросился бык; лежал в больнице с холерой). Может, поужинаем вместе?»

Три бутылки воображаемого вина, две свечи, которые не оплывают, а потом диск с классической музыкой…

Я столько раз прокрутила свою сказку в голове, что отчетливо видела даже морщинки, появлявшиеся у глаз Колина, когда я произносила слово «свидание». И теперь искренне недоумевала, почему высокий блондин все не выходит мне навстречу из тумана. Поймала себя даже на том, что без конца верчу головой, отыскивая среди прохожих того, в чьих волосах золотился бы фонарный свет. Ну где он болтается? Неужто не чувствует, что должен быть здесь?

По-видимому, он не чувствовал. Дождалась я лишь визга шин у самой обочины и потока неразборчивой брани с сильным акцентом кокни, когда подъехавшее такси чуть не сбило меня с ног.

Какая несправедливость: такси появилось, а Колин — нет!

Вот что выходит, если день за днем витаешь в мечтах, подумала я, засовывая голые руки в карманы и устремляя вдаль хмурый взгляд. Увлечешься выдумкой, а она воплотится в жизнь лишь настолько, насколько пожелает. Быть может, это общая беда всех, чья работа — жить мыслями и чувствами людей, которых давно нет на свете, восстанавливая их туманные образы.

Втянув голову в плечи, чтобы под воротник не залетал ветер, я решила, что думать буду теперь лишь о том, как бы ни с кем не столкнуться. В ранней ноябрьской темени, окутанные туманом после дождливого дня, люди, что спешили по своим делам, казались сошедшими с картин Магрита — ходячие плащи и изредка шляпы. Каждый из них знал, куда держит путь.

Я попыталась вспомнить, куда иду сама. С самого утра все мои мысли занимала лишь желанная встреча с Колином, и о Джее я почти не думала. Поужинать мы договорились в индийском ресторане. Я знала только то, что он где-то на правой стороне улицы. Джей позвонил утром, когда я подходила к залу рукописей. Пришлось выскакивать на балкон, говорить как можно тише и сутулиться, пряча в руке телефон. Спустя минуты три Джей наконец дошел до главного. Индийский ресторан. В семь тридцать. Я ответила, что приеду, и Джей прервал связь.

Ощущение осталось примерно такое, будто я записалась на прием к врачу.

Увы, перед выходом я не додумалась узнать в Интернете точный адрес. Впрочем, где находится Бромптон-роуд, знала даже я. Отыскать на ней индийский ресторан — что может быть проще? Мне и мысли не пришло, что Бромптон-роуд отнюдь не переулок. А заблудиться я могу и в собственной комнате. Засунув руки поглубже в карманы, я тщетно попыталась соединить полы плаща. Вот было бы здорово, если бы он закрывал колени! Промозглый ветер проникал сквозь тонкие колготки, бесстыдно взбираясь вверх по бедрам.

Надо было надеть брюки.

Но в мечтах про Колина я была непременно в юбке и поэтому, обманывая себя, решила выглядеть получше, якобы для того, чтобы произвести впечатление на Джея. Разумеется, после встречи он сразу позвонит Маффин или Мафии — как ее там? Она, конечно, тут же свяжется с бабушкой, и той не придется за меня краснеть. Примчавшись домой из библиотеки пораньше, я скинула удобные коричневые брюки, надела юбку и узкий кашемировый свитер. На моих последних колготках спустилась над коленом петля, но я решила, что если надеть их задом наперед, то Колин — гм, точнее, Джей — ничего не заметит.

Обведя свое отражение в зеркале последним оценивающим взглядом, я осталась вполне довольна. Так можно ходить и в библиотеку, во всяком случае если не занимаешься наукой. Коричневые замшевые сапоги, к сожалению, от непрерывных дождей потерявшие былой вид, юбка с кожаным кантом — она хорошо подходит к сапогам, и ноги в ней кажутся длиннее, мягкий кремовый свитер подчеркивает все, что нужно, и придает рыжим волосам более темный оттенок. Все вместе смотрится очень неплохо и при этом довольно строго…

По счастью, когда я уже принялась мечтать о постели и теплой пижаме, повеяло ароматом карри. Я резко повернула влево, чуть не столкнувшись с двумя прохожими, и со вздохом облегчения вошла в дверь. Ресторан оказался поистине южно-кенсингтонский. Не как в Бейсуотер, где индийские ресторанчики — все равно что у нас в Америке китайские: обилие маленьких столиков да тесные зальчики с низкими потолками. Здесь же и обстановка, и люди отличались изысканным стилем. Столы ярких цветов, на них тарелки, по форме как неровные, выведенные детской рукой квадраты. Напротив входа величественно поблескивал длинный стеклянный бар, освещенный синими и красными светильниками. Вдоль стойки высились табуреты на высоких ножках с сиденьями всех оттенков радуги — настоящие цветки-уродцы.

Я сразу обратила внимание на парня, что стоял у стойки справа от ярко-красного табурета.

Даже если бы он не обводил зал ищущим взглядом — больше с опаской, нежели с надеждой, — я сразу догадалась бы, что это Джей. В нем чувствовалось что-то истинно американское. Мой отец говорит, что отличить американца от англичанина можно по обуви, но в Джее, как мне показалось, дело было скорее в слишком аккуратно уложенных темных волосах и чересчур правильных чертах лица. Возникало ощущение, что его отлили из гипса — целиком, от волос до кисточек на туфлях. Он напоминал куклу Кена.

Интересно, сгибается ли он в поясе? Мой Кен не сгибался, что вечно досаждало его гарему из Барби — они никак не могли усадить его за стол в своем домике. Может, потому Джей и стоял.

Прогнав дурацкие мысли, я улыбнулась и махнула рукой — сдержанно, лишь чтобы дать ему знать, что я здесь, без глупой радости «бери же меня»! И пошла к бару.

— Элоиза?

Его голос прозвучал мелодичнее, чем по телефону. Что, впрочем, было естественно: говорить, глядя человеку в глаза, куда приятнее, чем через странные электронные штуковины.

— Привет! — сказала я, протягивая руку. — Ты Джей?

Джей сжал мои пальцы и притянул меня к себе. В тот момент, когда его губы коснулись моей щеки, я покачнулась, потеряв равновесие, и схватилась рукой за стойку, но попыталась сделать вид, что так и должно быть.

— Есть хочешь? — спросил Джей, подавая знак официанту.

Я задумалась, как он поступит, если я отвечу «нет».

— Очень.

Беседа начиналась не слишком-то весело. Если будем продолжать в том же духе, вот-вот заговорим о погоде. Впрочем, неудивительно — я больше года не ходила на свидания. Тишина начинала давить, как на приеме у дантиста. Официант протянул Джею два меню и двинулся между яркими столиками с причудливыми тарелками. Мы последовали за ним.

— Как доехал до Лондона? — спросила я, просто чтобы не молчать.

— Хорошо, — ответил Джей, вешая слишком аккуратно свернутый плащ на спинку стула. Снова наступило молчание. Я принялась старательно раскладывать на коленях ярко-синюю салфетку. Джей снял со спинки плащ и повесил его иначе. Официант учтиво подождал.

— Желаете чего-нибудь выпить?

Еще бы.

Я заказала белое вино. А Джей — пиво.

Когда официант удалился, я взглянула на Джея поверх раскрытого меню. Хотя бы не помешан на вине. Уже неплохо.

Но вот пиво… Выбор был настолько скромный, что отдавал нескромностью, точно рубашка в клетку. Возникало чувство, что Джей желает заявить всему миру о своей простоте и мужественности. Тот, кто в себе не сомневается, спокойно заказал бы вина. Что Джей пытался доказать?

Я поймала себя на том, что пялю на него глаза, и спряталась за меню с перечнями саагов и наанов, чувствуя себя последней дурой.

Следовало сейчас же прекратить. Он заказал пиво, потому что захотел пива. Только и всего. Чего тут выдумывать? Кто дал мне право решать, что ему положено заказывать, а что нет? И какое мне дело, почему он пришел в пиджаке, но без галстука? Пиджак без галстука — все равно что пиво с кусочком лимона — простотой ни в том ни в другом случае и не пахнет. Я почти не сомневалась, что дом Джея полон расставленной под непривычными углами мебели, творений «Шарпер Имидж», и тарелок, покрытых бугорчатой глазурью, чтобы они сходили за настоящие изделия гватемальских крестьян (в «Блуминдейлс» такие всего по двадцать долларов за штуку).

Блуждая невидящим взглядом по строчкам с названиями блюд, я вдруг вспомнила, что сказала мне Алекс еще сто лет назад. Ну, или всего три месяца — казалось, прошла целая вечность. Я сетовала на свою одинокую жизнь, говорила, что в Лондоне вообще умру с тоски, и после того, как объяснила, почему ни один холостяк из компании Пэмми — даже примерно моего возраста и без явных отклонений — мне не подходит, последовало продолжительное молчание.

— Никому я не нужна, — простонала я. — Так и останусь одна-одине-е-ешенька!

Тут Алекс, тоном человека, который знает, что собеседнику эти слова не поправятся, произнесла:

— Тебе никогда не приходило в голову, Элопза, что это не они тебя отвергают, а ты их?

Нет, не приходило. Я их отвергаю? Она что, шутит? Если мужчин отпугивает мое образование, тут уж я ничего не могу поделать.

— Да-да, — сказала Алекс.

Она ничего не понимала. Да и могла ли понять? У нее со студенческой поры был Син. С возрастом все меняется. Примерно после двадцати шести ты становишься малоинтересна уязвимым мужчинам. Им подавай молоденьких глупышек, что будут петь возлюбленным дифирамбы. Возьмем, например, Гранта: он променял меня на двадцатидвухлетнюю с отделения истории искусств. Ей казалось, что все его статьи блестящи, а неудачные каламбуры смешны, она в жизни не сказала бы ему, что его сноска под номером сорок три лишена смысла. И потом, у меня, когда я улыбалась, у глаз уже темнели морщинки. А бывало, и когда не улыбалась. Я стала для него слишком старой, слишком уверенной в себе, слишком языкастой.

Впрочем, может, Алекс и права. Сейчас передо мной сидел прекрасный образчик мужской половины человечества, и недостатков у него было, насколько я могла судить при столь недолгом знакомстве, всего два: чрезмерная ухоженность и неумение выбирать напитки. Однако, несмотря на это, я уже придумывала, чем объяснить, почему мы не сошлись, в том числе бабушке, которая потребует подробного отчета.

Не вина Джея, что он не родился раздражительным англичанином.

Хотя беда вообще не в нем, а во мне, подумала я, хмурясь за меню. Я всегда сходила с ума по мужчинам, о которых мечтать не стоило. С броской наружностью, которых нельзя не заметить, от кого исходила уверенность, кто мог быть королем на подиуме и центром внимания на любой вечеринке. А под ярким обличьем у них до невозможности чувствительное сердце. Жаль, к тому времени, когда я добиралась до сути, становилось слишком поздно. И я терпела неудачу.

Как в случае с Грантом. Он тоже был великолепен, словно топ-модель, и вместе с тем ужасно одинок.

— Может, возьмем на двоих наан? — спросила я, от души желая, чтобы встреча не прошла скучно.

Мы сдержанно обсудили, луковый выбрать наан или чесночный. Перечислили преимущества лукового, обменялись парой фраз о недостатках чесночного. Официант принес напитки и задержался у стола. Весь его вид так и говорил: «Довольно разглагольствовать! Закажите оба!»

Наконец порешив остановить выбор на луковом, мы сделали заказ. Я думала, что почувствую себя так, будто расправилась с хлопотливым делом. А ощутила лишь усталость и еще сильнее захотела есть.

Откинувшись на странного вида яйцевидную спинку стула, я вертела в руке бокал.

Джей и вправду был весьма хорош собой. Почти без изъянов. Не важно, что, когда я смотрела на него, в груди не порхали бабочки, как бывало первое время в присутствии Гранта или совсем недавно — Колина. Порхание недолговечно. Не проходит лишь схожесть воспитания и то, что пережили вместе. Когда Джей протягивал официанту меню, я перечисляла в уме все плюсы нашего с ним возможного совместного существования. Отличный парень. По всему, положительный. Сын бабушкиной приятельницы. Неплохо устроен в жизни. Впрочем, есть ли у Колина работа, я не имела понятия.

У Джея, поправила себя я. Следовало думать о Джее, не о Колине.

— Чем ты занимаешься в Англии? — спросила я, начиная обязательный для первого свидания стандартный опрос. — Бабуля не сказала.

— Помогаю поставщикам технологических услуг осуществлять проекты, связанные с персоналом, — ответил Джей.

Слова, взятые каждое в отдельности, были английские, я не сомневалась. Но казалось, они не связаны между собой, не несут общего смысла. Я разбила предложение на части и попыталась перевести:

— Работаешь с компьютерами?

Джей снисходительно улыбнулся:

— В каком-то смысле. Если точнее: с людьми, чья деятельность связана с компьютерами.

— А, — с умным видом ответила я. — И в чем суть твоей работы?

Не стану пытаться передавать ответ Джея — все равно не выйдет. В двух словах, насколько я поняла, в его задачи входило организовывать работу компьютерщиков, заставлять их трудиться серьезнее и с большими результатами — что-то вроде этого. Потом он долго распространялся о некоем «согласовании». Если коротко — о роли посредника между клиентами и компьютерщиками. Компьютерщики общаются на «Джаве» и частично на Клингоне,[7] бизнесмены же — на различных диалектах, причем все больше отдельными буквосочетаниями, сводя суть к минимуму.

— Как любопытно! — воскликнула я, найдя объяснения убийственно нудными. — А почему ты решил заниматься именно этим делом?

Как выяснилось, когда Джей окончил колледж и стал экономистом, у него был приятель, а у того — другой знакомый. Еще три друга спустя мы наконец добрались до счастливого начала работы в Сети, погоревали о развале двух интернет-компаний и отправились в туристический поход по Гималаям. Во всяком случае, мне так запомнилось — по Гималаям. В общем, там определенно были горные вершины и не было фенов.

— Должно быть, в Бирмингеме тебе теперь нестерпимо скучно, — сказала я.

— На выходные я почти всегда уезжаю. Мама говорит, ты здесь учишься? — спросил Джей, любезно переводя разговор на меня. — Кое-кто из моих друзей — выпускники Лондонской школы экономики.

Мне уже приходилось сталкиваться с подобным. Независимые исследователи, не имеющие отношения к лондонским вузам, вызывают подозрение, хотя таких, как я, в Лондоне немало.

— Я пишу диссертацию в Гарварде, — объяснила я. — То есть до сих пор числюсь там, хоть и работаю здесь. Почти любой, кто учится на историческом, на четвертом или пятом году обучения едет за границу собирать нужный материал.

— А ты на?..

— Пятом, — ответила я.

Джей не сказал вслух: «И до сих пор возишься с диссертацией?» — но наверняка так подумал. Я мысленно его поблагодарила. В жизни не забуду, как бабушка, когда я сказала ей, что буду учиться примерно семь лет или даже больше, испуганно прокричала в телефонную трубку: «Но ты ведь сможешь все бросить, если выйдешь замуж?»

— Долго мучаешься, — произнес Джей, что я восприняла как ужас бабушки, но выраженный нейтральными словами.

— Да, программа у нас немалая, — согласилась я. — Раньше можно было учиться четырнадцать лет, а теперь самое большее — десять.

— Десять? — Джей чуть не задохнулся. — Я выучился на магистра управления бизнесом за два года, а мог ограничиться одним.

— Конечно, большинство начинает параллельно преподавать, — сказала я. — Платят нам только за первые два года, а потом, если продолжаешь писать диссертацию, приходится подрабатывать. Но преподавание отнимает море времени, и ты будто попадаешь в заколдованный круг: учишь, чтобы иметь возможность писать, но писать некогда, потому что связался с преподаванием. Втягиваешься в эту жизнь, а потом, когда в один прекрасный день вдруг просыпаешься, смотришь — прошло десять лет. Как Рип Ван Винкль, — прибавила я, чтобы было понятнее.

— Какая у тебя тема?

— «Шпионы периода наполеоновских войн». Алый Первоцвет и прочие.

— Кто-кто? — Джей недоверчиво взглянул на меня, поднеся к губам кружку с пивом.

— Алый Первоцвет. О нем есть целая книга, написала баронесса Орци. Довольно известный шпион.

«Ну и что?» — одернула я себя. Пускай он не имеет понятия, кто такой Алый Первоцвет. Большинство американцев едва знакомы с английской историей и литературой, а я, например, ни в зуб ногой в бизнесе и компьютерах. Он мог поразиться моему невежеству, точно как же, как я — его исторической безграмотности.

Так или иначе, Алекс не придется за меня краснеть.

Судя по всему, мои речи ничуть не увлекли Джея.

— Как, говоришь, его называли? — спросил он.

— Алый Первоцвет, — извиняющимся тоном сказала я.

— А-а.

Почувствовав, что разговор сходит на нет, я поспешила продолжить:

— Он лишь один из тех, чьи биографии я изучаю. В данный период меня интересует роль английских шпионов в подавлении ирландского восстания 1803 года.

До меня с опозданием дошло: раз Джей не имеет представления об Алом Первоцвете, то и об ирландском восстании 1803 года слыхом не слыхивал. Впрочем, тут все было понятно без пояснений. Как цвет белой лошади Джорджа Вашингтона. В конце концов, парнишка учился в Стэнфорде, уж настолько-то простые вещи мог уяснить.

— Подавление ирландского восстания… — Джей задумался. Хоть самое главное он явно запомнил, даже если успел забыть год. — А тебя это не слишком удручает? Печальная тема.

Удручало меня многое. Компьютер в зале рукописей. Почерк мисс Гвен. Жидкий картофельный суп с гренками, что подавали на ленч в кафетерии Британской библиотеки. Только не ирландское восстание.

Я пригубила вина.

— Почему ты считаешь, что это может удручать?

— Ну как же! — Джей улыбнулся. — Рыжеволосый народ. Неужели тебе не жаль ирландцев?

Я пожала плечами:

— Прошло двести лет. Слишком поздно искать виноватых.

— Но безобразия продолжаются. Вспомни Балканы.

— Лучше не буду, — сказала я.

— А предательницей предков ты себя не чувствуешь?

— Мои предки, надеюсь, умели мыслить здраво.

Если честно, я в этом сомневалась. Мои предшественники могли быть какими угодно, но благоразумием, думаю, не отличались. Я сменила тактику.

— Англичане свирепствовали в Ирландии, верно, но в те времена у них были на то веские причины, пусть мы сегодня этих причин и не понимаем. Вспомни «Унесенных ветром». Когда их читаешь, естественно, сознаешь, что рабство чудовищно, тем не менее болеешь за южан.

Я вдруг подумала о том, что человек, не ведающий, кто такой Алый Первоцвет, наверняка не читал и «Унесенных ветром».

Джей откинулся на спинку стула и сложил руки на груди.

— Получается, ты релятивистка.

Ненавижу, когда люди ведут себя так, будто в два счета все постигли.

— Я этого не говорила, — тотчас ответила я.

В колледже Джей определенно был любителем разного рода прений. Его глаза загорелись в предвкушении жаркого спора. А может, просто от пива. Черт побери! Когда наконец явится официант с едой?

— Как же тогда это называется?

Я уперла локти в стол.

— Послушай, оценивать то или иное историческое событие следует непременно с учетом всех обстоятельств. Ирландия грозила безопасности Англии. Британцы воевали с Францией, их европейские союзники были совершенно ненадежными и могли в любую минуту превратиться в противников.

— По-твоему, это оправдывает поведение англичан?

— Дело не в оправдании. — Я теряла терпение. Поймав себя на том, что повышаю голос, я схватилась за бокал, немного успокоилась и снова попыталась объяснить: — Задача историка — не судить либо оправдывать. Мы стараемся проникнуть в сознание людей из тех времен и взглянуть на мир их глазами.

— То есть уклониться от ответственности, так?

— Не так. Восстановить истину. Со всей ответственностью. Остальное — для спорных журнальных статей.

— Люблю спорные статьи, — сказал Джей.

— Я тоже, — призналась я. — В отдельных случаях. О, смотри! Несут еду.

Официант приблизился, но, увы, не к нам. К людям за соседним столиком. Зато мы отвлеклись от разговора. Джей повернул голову. В эту минуту с шумом распахнулась входная дверь и вошли три молодых человека, впуская уличный холод и чему-то смеясь. Один указал на бар, другой тут же скинул куртку. А третий…

Коварные бабочки, те самые, которые и не думали порхать в груди, когда я смотрела на стоявшего у стойки Джея, вдруг очнулись и, нарядившись в килты, под звуки волынок пустились в шотландскую плясовую.

Колин был в Лондоне.