— Два зуба? — сказал инспектор Скотленд-Ярда с возмущением. — У него семь! Три внизу и четыре наверху. Мы с Мэри сходим по нему с ума! Ты зайдешь к нам взглянуть на него, когда поправишься?
Он сидел перед камином в квартире на Ботл Стрит.
— Непременно зайду. На следующей неделе. Я уже в порядке, — Кэмпиона почти не было видно в глубине огромного кресла. Только когда вспыхивал огонь в камине, собеседник мог видеть его лицо. Оно все еще было изможденным после долгой болезни. Пуля Али Барбера проникла в легкое, выздоровление шло медленно. Но его природная жизнерадостность возвращалась, и глаза за очками были живыми и лукавыми.
Его собеседник улыбнулся.
— Тебе чертовски повезло, что ты отделался только этой раной. Тебе всегда везло!
— Ты мне лучше скажи, как там дело Датчета? — спросил Кэмпион.
— Я как раз хотел рассказать тебе… Он раскололся на суде. Думаю, что аппеляции не будет. Он получил максимум. У нас были все свидетели по Мэплстон Холлу. Не было необходимости возбуждать еще одно дело.
Кэмпион взглянул на него:
— Ты имеешь в виду Свизина Каша?
Инспектор кивнул.
— Если хочешь, послушай — это интересно. У старика была своя тайна. Ты никогда не догадаешься! Он не был священником.
Кэмпион уставился на него.
— Он не был священником? — переспросил он. — Этого не может быть, Станис!
— Нет, это правда. История самозванства пятидесятилетней давности. Их было два брата — Свизин Каш и Велвин Каш, слишком бедные, чтобы обоим получить образование. Внезапно один из братьев — Свизин — умирает от сердечного приступа. Жили они вместе, снимая комнату в Кенгсингтоне. Умерший только что получил свой первый приход в Норфолке. Оставшийся в живых брат дружил с дочкой хозяина дома, и, я думаю, именно она подала ему эту мысль. Умершего похоронили под его именем, а Велвин взял имя Свизина Каша, уехал в деревню и начал работать. Братья были погодками и очень похожи. Никто не усомнился в личности священника ни на минуту! Прошли годы. Пять или шесть лет спустя его назначили в Мистери Майл, и его жизнь там вам известна лучше, чем мне. Чем старше он становился, тем безопаснее чувствовал себя. Единственным человеком, знавшим его тайну, была та хозяйская дочка. Она умерла примерно год тому назад. Ее звали Агги Саундерс. Время от времени в своих длинных подробных письмах она напоминала Кашу о том, что он в ее власти. В ответ он умолял ее не писать ничего компрометирующего. Когда она почувствовала, что жизнь ее подходит к концу, то собрала все его письма и отправила ему. К несчастью, это выпало на первую неделю работы Кейтла почтмейстером в Мистери Майл. Кейтл, конечно, ухватился за эти письма и передал их Датчету. С этого момента бедный старик не знал ни минуты покоя. Как тебе эта история?
Кэмпион, казалось, потерял дар речи от изумления.
— Боже мой! — только и мог повторять он. — Боже мой!
— Шантаж — едва ли не худшее из всех преступлений, — сказал Станислаус. — Я рад, что Датчет получил то, что заслужил.
Кэмпион сидел, глубоко задумавшись. В его памяти всплыли слова из письма Свизина Каша: «В случае серьезных неприятностей… пошлите Аларику Ватсу… который знает, что делать». Вот о каких неприятностях писал и чего боялся старик!
— Конечно, — продолжал инспектор, — власти могут передать дело Церкви. Но теперь это не имеет никакого значения, а для него это было очень важно.
Кэмпион ничего не ответил. Он больше, чем кто-либо понимал, насколько серьезно это было для Свизина Каша, так уважаемого и любимого своей паствой.
— Я думаю, ты доволен? Если не считать твоей раны и смерти священника, ты ведь не жалеешь, что все это случилось? Если бы ты не привез старого Лобетта и его детей в Мистери Майл, многого бы не произошло.
Они поболтали еще некоторое время, и гость ушел. Кэмпион полулежал в своем кресле и думал о трагической истории Свизина Каша.
— Лучший из всех священников и в то же время старый обманщик, спаси его Бог! — пробормотал он.
Через некоторое время он достал из кармана халата конверт и вынул листок бумаги. Почерк у Бидди был не из лучших, она писала, как малолетняя школьница. Он медленно перечитал письмо:
«Дома
Воскресенье.
Мой дорогой Алберт!
Лаг сказал мне, что тебе разрешают выходить. Мы приедем к тебе в пятницу. Мистери Майл прекрасна сейчас — листья стали желтыми и красными, а яблоки ждут, когда их снимут. Груша, которую посадил Сант Свизин, дала плоды в этом году. Когда ты приедешь, они будут уже съедобны.
Новый священник очень милый. Четверо детей и прелестная жена. До „великого события“ остался только месяц. Изабель собирается надеть короткое платье, а я — длинное. Это будет настоящая деревенская свадьба. Джордж и Энри выступят в качестве свидетелей.
Джайлс собирается получить целую кучу денег за Ромнея. Невозможно представить, но этот ужасный человек был прав в отношении картины. Я не собираюсь напоминать тебе о нем и обо всех событиях, но если бы этого не случилось, я бы не встретила Марлоу…
Я так счастлива сейчас, но мне бы хотелось, чтобы ты был с нами! Джайлс говорит, что за тобой надо следить, а то ты явишься на свадьбу в форме бойскаута. Но ведь ты не сделаешь ничего подобного, не правда ли?
Дочь Кадди родила ребенка, такой красивый. Мистер Лобетт (я начинаю называть его „папа“) сделал ей большой подарок. У Эдлпейта новый ошейник, потому что старый он съел или пытался, по крайней мере.
Я очень скучаю по Сант Свизину. Он был бы рад за нас. Элис прислуживает в доме нового священника. Ты знаешь, мне кажется, что Кадди влюблена в нового почтмейстера, который приехал на место Кейтла. Он не женат, по крайней мере, сейчас. У него двое детей, с которыми Кадди все время возится.
И все это благодаря тебе, мой дорогой человек! Мы с Марлоу благодарны тебе от всей души и остальные тоже. Мы этого никогда не забудем. Всего наилучшего.
С любовью, Бидди»
Дальше шел постскриптум, написанный твердой рукой Марлоу:
«Приезжаем в город с этими распутными женщинами в пятницу. Все о'кей. Отец хочет знать, где он может купить еще портвейна '98, который есть здесь в погребе. Доктор говорит, что у него будет подагра. Он отвечает: „А что такое подагра?“
Всегда твой, М. К. Л».
Остальные двое тоже подписали письмо. Это было семейное послание. С незапамятных времен письма Бидди всегда были такими — откровенными, теплыми, которые мог прочитать любой.
Кэмпион засунул письмо обратно в карман халата, поднял глаза и увидел Лага, который с интересом наблюдал за ним. Какое-то время Кэмпион молчал, наконец сказал задумчиво:
— Лаг, а что, если мне уйти в отставку? Моя профессия отпугивает людей.
Лаг уставился на него с открытым ртом.
— У вас что, удар?
— Перестань, — Кэмпион поднял руку. — Не дури, Лаг. Я совершенно серьезен.
— Это высказывание несет нездоровую мысль, — сказал Лаг и вышел из комнаты.
Кэмпион снова сел. Он достал из кармана письмо и бросил его в огонь. Сложив руки на коленях, он наблюдал, как оно горит. Ощущение пустоты нахлынуло на него. Симистер мертв, Датчет в тюрьме — на какой-то момент он почувствовал себя Александром Македонским, вздыхающим о новом мире, который он мог бы покорить.
В этот момент вернулся Лаг. Он выглядел взволнованным и расстроенным. В руках у него была визитка. Хриплым шепотом Лаг сказал:
— Иностранец. Швырнуть в него кирпичом?
— Я не знаю, — ответил Кэмпион. — Давайте сначала взглянем на это.
Лаг неохотно расстался с визитной карточкой. Когда Кэмпион взглянул на нее, искорки заиграли у него в глазах и выражение удовольствия проступило на лице. Он пронесся мимо Лага и широко открыл дверь.
Через мгновение он появился с молодым темноволосым мужчиной. Его выправка выдавала военного.
Они с большой радостью бурно разговаривали на языке, который впоследствии Лаг описал как «обезьяний язык». Было ясно, что они знают друг друга давным-давно.
Вскоре иностранец протянул Кэмпиону письмо — массивный конверт, с печатями, перевязанный розовой тесьмой. Кэмпион осторожно вскрыл его. Единственный лист бумаги, который он извлек из конверта, был увенчан гербом знаменитого европейского королевского дома. Письмо было написано по-английски.
«Приветствую! Мой дорогой друг, я в отчаянии. Предстоит государственная поездка в Индокитай. Сыт по горло. Можешь ты заменить меня, как прежде?
Всегда твой Р.
Р. S. Ожидаются неприятности, но ведь это тебе по душе? Приходи и помоги мне».
Кэмпион вложил бумагу в конверт и бросил его в огонь вслед за письмом Бидди. Он повернулся к посетителю и поклонился. Затем подошел к письменному столу, написал несколько слов на листке из записной книжки, вложил в конверт и тщательно заклеил. Затем, обменявшись с посетителем несколькими словами, проводил его.
Когда дверь за ним закрылась, Кэмпион повернулся к своему любопытному помощнику.
— Лаг, — сказал он шутливо, — ты можешь поцеловать мне руку.