Загадка Николы Тесла

Глава 19 Будь проще!

Трудно искать черную кошку, в темной комнате, особенно, если ее там нет. Эта древняя мудрость вспомнилась Сарову после того, как он по возвращении а Колорадо-Спрингс еще раз просмотрел документы из шкатулки. Три дня назад казалось, что в них действительно содержится некое зашифрованное послание, скорее даже что-то вроде инструкции или руководства к действию. Во время вторичного посещения дома Фрэнсис и совместного просмотра старой кинопленки это ощущение не только окрепло, в голове забрезжила разгадка, стали проступать контуры какой-то установки, казалось, еще чуть-чуть и… И — ничего. Все резко свернулось, и наступило отрезвление. Сейчас все представлялось таким образом, что он просто пошел на поводу у Фрэнсис, которой непременно хотелось, чтобы документы из шкатулки были чем-то большим, чем собранием автографов Теслы, что, поддакивая ей, он сам невольно поверил в существование какого-то зашифрованного послания, что же до забрезжившей разгадки и видений контуров некой установки, так это все следствие откровений Теслы в прослушанной ими лекции.

В комнату заглянул Сэм, окинул оценивающим взглядом кипу документов, опустошенную шкатулку, понурого Серова, понимающе кивнул и с преувеличенной бодростью сказал:

— Что-то засиделся ты, парень, над своими бумагами. Эдак можно и умом двинуться. Поедем-ка лучше в горы. Давно собирались.

В горы так в горы. Саров был сейчас на все согласен. Тем более что он был уверен, что Сэм тянет его в горы не ради прекрасных видов или свежего воздуха, что у него есть в загашнике какой-то сюрприз. Так и оказалось. Сэм не долго мучил Сарова горными дорогами и пронизывающим ветром на смотровых площадках, где-то через пару часов он мягко дотронулся до руки Сарова и сказал:

— Сейчас будет поворот направо. Вот, сразу за мачтой высоковольтной линии… Поверни. Заедем в одно место.

Единственным указателем была табличка с надписью «Частная собственность». Узкая дорога шла через негустой лес, главной достопримечательностью которого служили щедро разбросанные валуны, покрытые мхом. Через полкилометра дорога уперлась в символические ворота, сделанные из нескольких толстых жердей и навевавшие мысли об американском ранчо или русской деревне. Сэм вылез из машины, отвел в сторону створку ворот, призывно махнул рукой.

Бревенчатый одноэтажный дом с высокой двускатной крышей, скалистые горы за спиной и горка из камней перед домом, пологий склон с разбросанными там и тут кустами. Смутно видневшийся поодаль и внизу город лишь подчеркивал уединенность этого места и его оторванность от цивилизации. Саров вдруг ощутил необычайную легкость в теле и мыслях, как будто он парил над землей, возносясь к — высшим сферам бытия и сознания. «Возможно, нечто подобное испытывал в этих местах Тесла», — подумал он и, повернувшись к Сэму, сказал:

— Славное местечко! Ваше?.. — Сэм кивнул головой. — Загородное поместье?

— Что-то вроде этого, — сказал Сэм, неопределенно помахав в воздухе рукой, и добавил: — У нас раньше все люди стремились обзавестись домиком в горах или у озера, в общем, на природе, чтобы было куда сбегать от городской суеты.

— У нас тоже, — ответил Саров, — только у нас еще выращивали что-нибудь полезное, картошку, ягоды, фрукты.

— О, экологически чистые продукты, — понимающе протянул Сэм.

— Да нет, просто продукты, у нас были с этим проблемы, — сказал Саров, — тут уж не до экологии и не до природы. Участки были небольшие, что-то в десятую долю акра, и плотно лепились один к другому, сотни участков. А у вас тут просторно. И соседей нет.

— Есть, несколько, таких же бирюков, как и я. Я их и не вижу.

Саров тоже не увидел вокруг никаких домов, сколько ни всматривался.

— Славное местечко, — повторил он, — тут бы жить да жить.

— Вот и живи, — просто сказал Сэм.

Саров внимательно посмотрел на него, вопросительно подняв брови. Сэм, наоборот, брови опустил, пряча хитрый взгляд. «Так-так, — подумал Саров. — вот, значит, куда меня заманивали. Что ж, славное местечко». Вот ведь привязалось!

Он повел головой из стороны в сторону. Отметил толстые провода, тянущиеся к дому. Да они никак к высоковольтной ЛЭП подсоединились. Зачем им такая прорва электроэнергии? Почти из самого конька крыши торчала вертикально вверх длинная металлическая спица. Явно не телевизионная антенна. Саров обошел дом. Обнаружил две глубокие, с человеческий рост, ямы, где-то метр на метр. Рядом высились кучи извлеченной породы, преимущественно камни с относительно свежими сколами. Да и листвы с хвоей между камнями было немного.

— Недавно копали, — с неопределенной интонацией сказал Серов, то ли вопрос, то ли констатация.

— Прошлым летом, — ответил Сэм и застыл в ожидании следующего естественного вопроса.

«Зачем копали, это мы потом выясним, — подумал Саров, — вернее. Сэм сам все расскажет».

За домом стоял сложенный из бревен сарай без окон и крыльца, с широкой и высокой дверью. Монументальная кладовка, подумал Серов, направляясь к нему. Сэм, опередив его, отомкнул навесной замок, широко распахнул дверь, щелкнул выключателем. Сарай озарился ярким светом, в котором тепло и мягко засветилась медь, которая была тут повсюду и в любом виде — проволока толстая и тонкая, навернутая на бобины, какие-то болванки и заготовки непонятного предназначения, стержни толщиной в палец, листы.

«Страна непуганых идиотов, — подумал Саров, — у нас такое богатство дня бы не пролежало, мигом бы очутилось в пункте приема вторсырья. Совсем местные бомжи обленились, только и знают: мистер, дай десятку!»

Он подошел к прислоненным к стене медным листам. Толстые, почти в сантиметр. Прикинул вес, вышло, что никакой бомж не уволочет. Еще раз прикинул размер — в аккурат в выдолбленные ямы войдут.

— Хорошее заземление, — сказал он, — только дорогое.

— Дорогое — протянул Сэм. — Мы хотели еще жидким воздухом залить, вот это было бы дорого!

Сказал и осекся. «Как учил нас великий Тесла», — подумал Саров и продолжил вслух:

— Лучше жидким азотом. В советское время жидкий азот у нас стоил дешевле газировки.

— А сколько стоила газировка? — спросил Сэм.

— Одну копейку, — ответил Серов, — что-то около цента, за стакан, это если без сиропа. С сиропом — три копейки.

— Все равно почти даром, — сказал Сэм и махнул рукой в сторону дома: — Давай зайдем, что ли?

Они поднялись на высокое крыльцо, вошли в дом. Никаких, перегородок внутри, входная дверь открывалась в единственную комнату, казавшуюся очень большой, потому что в ней почти ничего не было. Посередине стояла катушка, свернутая из толстой медной проволоки диаметром около двух метров, от нее вверх шел провод, соединявшийся с толстым медным стержнем, судя по всему, с антенной, торчавшей из крыши. Вдоль всей дальней глухой стены тянулся стол, на котором ничего не стояло, на стене висела запаянная с двух сторон стеклянная трубка, обычная трубка, без проводов и прочих приспособлений. Саров перевел взгляд в левый от себя угол. Холодильник, антикварного вида умывальник, тумба, на которой стояли электроплитка и чайник, прислоненная к стене разделочная доска, над ней несколько висящих на гвоздях металлических кастрюль и сковородок, микроволновка на специальной полочке. Саров посмотрел вправо. Узкая лежанка, покрытая сшитым из красных и зеленых квадратов одеялом, простой дощатый стол, на их фоне офисное кресло на колесиках неуместно. Впрочем, сбоку от стола стояла обычная деревянная табуретка. Жить можно, подвел итог Саров.

— Тут и Сеть есть, — сказал Сэм, — вот только удобства на улице, биотуалет, рядом с сараем.

— Ничего, мы привычные, — ответил Саров.

— Я музей тут начал создавать, — сказал Сэм, — давно, очень давно. Все сам, нелегко было. Кое-что собрал, кое-что сделал. Но здесь места мало, сам видишь. Пришлось в город все перенести.

— Друзья помогли? — спросил Саров.

— Да, — ответил Сэм, — я же со многими в поисках материалов контактировал, у нас даже некое общество образовалось. — Он запнулся и быстро продолжил: — Людей, которые наследием Теслы интересуются, вот они и помогли. Я бы сам тот дом, где сейчас музей, не потянул.

— Значит, музей теперь там, а здесь что-то вроде лаборатории, — сказал Саров.

— Что-то вроде этого, — пожал плечами Сэм.

«Зачем нужно было так все усложнять? — с легким раздражением подумал Саров, глядя на кипу лежащих перед ним бумаг. — Истина как соль, если хочешь спрятать кристаллик соли, совсем не обязательно растворять его в кубометре воды, достаточно поллитровой бутылки. Можно вообще не растворять, а положить в пакетик и оставить на видном месте — никто не заметит. Если Тесла хотел оставить какое-то послание потомкам, то почему он не написал все четко и ясно, для конспирации, коли уж нашла охота играть в эти игры, придав тексту вид черновика статьи. Засунь его в стопку из десятка других статей и — все, ни одна собака не найдет, разве что будет точно знать, что и где искать».

Положим, где искать, он знал — вот в этой самой кипе. Он даже принял в качестве исходной гипотезы, что существует предмет поисков. Вот только он никак не мог определить, что же, собственно, надо искать. Древняя мудрость несколько трансформировалась: трудно искать черную кошку в темной комнате, особенно, если на самом деле это не кошка, а мышка.

«Неужели Тесла так ничему и не научился за свою долгую жизнь? — продолжал размышлять Саров, — Сколько раз он подносил человечеству на блюдечке великие изобретения, а люди не принимали дар. В некоторых случаях из эгоистических соображений, как тот же Морган с беспроводной передачей энергии или Форд с электродвигателем, это еще можно объяснить. Но в других-то — от непонимания, от нежелания понять, от неспособности понять. Почему Тесла считал, что в будущем люди будут способны понять его идеи? Они что — станут умнее? Мы — стали умнее?»

Под словом «мы» Саров подразумевал ученых. И он сильно сомневался в том, что ученые начала двадцать первого века умнее их старших коллег времен Николы Теслы, Эйнштейна, Шредингера, Бора, Гейзенберга и прочих. Старики были широки, они видели общую картину мира и решали глобальные проблемы. А мы, нынешние, слишком специализированы, слишком узки, мы видим лишь узкий фрагмент картины и занимаемся техническими задачами. Знаем-то мы в своей узкой области неизмеримо больше, но применяем эти знания как-то механически, не задумываясь над сутью вещей и явлений. А как стали во всем полагаться на компьютеры, так вообще думать разучились.

«Да, старики записки Теслы скорее всего бы поняли», — подумал Саров и принялся вновь перебирать карточки, на которые он выписал некоторые ключевые, как ему казалось, выдержки из найденных в шкатулке текстов. С карточками получалось не то чтобы лучше, чем на компьютере, но как-то по-другому, совсем другие мысли приходили в голову. Он раскладывал пасьянс из карточек, так и эдак, надеясь, что какое-то сочетание вызовет цепь ассоциаций, натолкнет на ключевую мысль, покажет путь к разгадке.

Ничего не получалось. Самое простое содержалось в письме Моргану:

Все остальное именно что проносилось через мозг, не оставляя там никакого следа. Мозг отказывался понимать фразы типа:

Последнее Саров перевел только с помощью словаря, а потом еще пришлось найти в Сети и прочитать, что такое развоплощенная душа. Понимания это не прибавило. Слово «душа» Саров всегда употреблял исключительно в метафорическом смысле, в бога Саров не верил, а без бога и души нет, так он себе представлял. Как несуществующее можно охарактеризовать какими-то частотами? Да никак нельзя. Тупик.

Еще труднее оказалось поверить в эфир. Бог и душа лежали за пределами знания, это все вопрос веры, Саров, например, не верил, но он мог ошибаться. Он в этом деле не эксперт, можно сказать: полный профан. Он до самого последнего времени даже не задумывался над этими вопросами. Его неверие было той же самой верой, но со знаком минус. Он в этом неверии вырос, и прекрасно обходился все эти годы без бога и души, они ему были не нужны даже на уровне гипотезы. Но если ему явят неопровержимые доказательства их существования, то он вполне может изменить свою точку зрения. Вот до чего он додумался, сидя в одиночестве в избушке в Скалистых горах.

С эфиром другое дело. Тут Саров считал себя экспертом, он это давнее заблуждение разбивал на лекциях студентам, походя. И всегда досадовал, что Тесла так упорно держался за эту концепцию. И в своих записках все выводил именно из нее. Материя у него выходила одной из форм возбужденного состояния эфира, «сгущенным светом». Все объекты, включая людей, были сложены фактически из электромагнитных волн, все события, происходящие в природе, были лишь проявлением действия этих волн, все в мире, вещи, люди, происходящие с ними события, оказывалось во взаимосвязи за счет электромагнитного резонанса, который возводился в статус одного из наиболее общих природных законов. Из этого вытекало множество выводов. В частности, то, что, будучи связанными за счет резонанса со всей Вселенной, мы, в принципе, знаем все обо всем, надо только уметь распознать это знание, Что резонанс устраняет время и расстояние. Что материя рождается из эфира за счет резонанса. А еще каждый объект, каждый человек, должен характеризоваться некоторым набором частот, строго индивидуальных, своеобразным идентификатором, который позволяет человеку воздействовать на любой другой объект Вселенной, влиять на все космические процессы.

Саров посмотрел на карточку, на которой было написано:

Подобные фразы он встречал и раньше в различных статьях Теслы, но теперь она приобрела совершенно другое звучание.

Вообще-то Саров не в первый раз столкнулся с такими теоретическими построениями. Апостолы так называемой новой физики, ссылавшиеся на Теслу, как на мессию, заполонили Интернет своими статьями об эфире, новой концепции времени-пространства и связи всех объектов и явлений посредством резонанса. Но если бог лежал за пределами знания, то эти работы лежали за пределами науки, в сфере лженауки, они были уделом маргиналов, не принадлежавших к научному сообществу. Научное сообщество было в этом смысле чрезвычайно строго, ученые могли снисходительно посмеиваться над верой кого-нибудь из коллег в бога, но любой отход от «генеральной линии» в науке карали беспощадно — изгнанием из своих рядов. Собственно, все общепринятые современные воззрения объявлялись когда-то ересью и лженаукой, меланхолично подумал Саров, и тогдашним ученым новые теории казались столь же неубедительными, как и построения апостолов «новой физики» ему самому. Да и Тесла, к сожалению, тоже неубедителен. Он еще раз просмотрел записи на листах, приколотых к поздравлению Эйнштейна, Математические выкладки выглядели как-то слишком просто, можно сказать, по-детски, из-за этого вся теория представлялась несколько наивной.

Единственное, что Саров воспринял более или менее спокойно, были рассуждения Теслы о «параллельных мирах». Концепция множественности миров, как бы вложенных один в другой, всерьез обсуждалась в научном сообществе. При вполне разумных предположениях она вытекала из существующих теорий и была ничем не хуже той же теории Большого взрыва — не противоречила имеющимся научным данным, но и не имела никаких доказательств. Некоторые фразы Теслы можно было понять таким образом, что он нашел способ установления некоторой связи между частотами колебаний нашего мира и других миров, это еще можно было допустить, и даже способ перемещения физических объектов, а вот это в голове не укладывалось.

«Все, — решительно сказал сам себе Саров, — пора завязывать с этим делом».

Но при этом он не сложил вещички и не укатил в Лос-Анджелес, что было бы, несомненно, самым здравым его поступком за последние десять дней. Он лишь оставил попытки разобраться в теории, сосредоточившись на практике. В конце концов, для того, чтобы собрать компьютер, совсем необязательно разбираться а физике полупроводников и понимать принципы магнитной записи информации. А чтобы работать на компьютере, необязательно знать язык программирования. Излишнее знание вообще вредит. Сын, Ромка, осваивал все компьютерные игры намного быстрее Сарова, не заглядывая ни в какие инструкции и не пользуясь «помощью». У Сарова даже мелькнула крамольная мысль, что сам Тесла, возможно, не всегда понимал, как работают его устройства… Озарение потому и озарение, что ты сразу приходишь к конечному результату, минуя покрытые тьмой незнания участки, на которых увязают другие, мыслящие логически и последовательно. А если устройство работает, то какая, в сущности, разница, почему оно работает?

Стоило Серову принять эту точку зрения, как дело сразу пошло на лад. И зачем он столько времени зря потерял?! Ведь с самого начала его не оставляло ощущение, что все технические документы, лежавшие в шкатулке, имеют отношение к одному вполне конкретному устройству. Он отобрал все чертежи и схемы, включая нарисованные на клочках бумаги, на салфетках, на полях статей. Каждая деталь была изображена как минимум на двух рисунках. К примеру, магнитный сердечник для трансформатора на чертеже, приколотом к счету-фактуре, на нем тщательно нанесены размеры, диаметр, длина, и требования к материалу. Точно такой же небрежный рисунок на полях статьи с единственным числом — 1/16. Можно предположить, что необходимо взять сердечник, размером в 16 раз меньше, чем изображенный на чертеже, так шаг за шагом, пока не осталось ни одной незадействованной детали, ни одного неиспользованного числа, все сошлось. Саров если чем и восхитился, то отнюдь не точностью своего анализа, а тщательностью работы, выполненной Теслой на излете жизненных сил.

Теперь оставалось собрать детали в схему. Фрагменты схемы тоже наличествовали, разбросанные там и тут, две-три детали, соединенные между собой с оборванными линиями выходов. Вновь в ход пошли карточки. На них Саров перенес все нанесенные фрагменты и принялся складывать их как паззл, соединяя оборванные линии, пока перед глазами у него не появилась схема, электрическая схема устройства, которое он определил как резонансный приемник-усилитель.

Уф, облегченно выдохнул он.

Похожий звук издал и Сэм, который заехал к Серову тем же вечером, привез продукты. Он мельком глянул на письменный стол, на котором по-прежнему лежал сложенный из карточек паззл, и сразу оживился, засуетился, принялся складывать из привезенных продуктов собственный паззл, вышло что-то весьма вкусное и хорошо сочетающееся с виски «Мэйкерс марк». В общем, получился у них маленький праздник.