Глава 3
КТО ВЫ, РУССКИЕ КНЯЗЬЯ?
Прежде чем начать разговор о русских князьях, хотим еще раз напомнить читателю о главных задачах нашего сочинения. Во-первых, мы хотим показать, что история Древней Руси полна загадок самого разного характера. Во-вторых, что историк, пытающийся эти загадки разрешить — несчастный исследователь, поскольку точно знает, что большинство из них так до конца разрешены и не будут. Наконец, в-третьих, мы хотим показать, что именно в исторических источниках делает некоторые из этих загадок неразрешимыми.
Так вот, нам представляется, что история ранних русских князей — отличный повод для демонстрации этого нашего «в-третьих». Мы сейчас покажем читателю, что это такое — «поле» исторических документов, относящихся к событиям вроде бы одного времени и говорящих вроде бы об одних и тех же исторических персонажах. Причем мы покажем, как выглядят эти персонажи, если ко всему этому «полю» относиться как к некоему объему равноценной информации, не подвергая се до поры до времени процедуре под названием «критика источников».
В этом нам поможет интереснейшая книга историка XIX века Ф. Гилярова «Предания русской начальной летописи» [Гиляров Ф., 1878]. В ней автор приводит текст «Повести временных лет» по Лаврентьевскому списку, разбитый на смысловые фрагменты, к каждому из которых он подбирает все доступные ему тогда разночтения, имеющиеся в других русских и даже некоторых иностранных летописях. Причем эти разночтения приводятся без каких-либо авторских комментариев, и независимо от времени создания известных ему летописей. Иначе говоря, автор занимает позицию абсолютно беспристрастного публикатора источников, нарочито избегающего их критики. Но именно эта его позиция и дает нам в руки это самое «поле» — некий объем вроде бы равноценной информации, на котором можно городить все, что нам заблагорассудится — хватило бы собственной фантазии. Вот мы и решили, что грешно было бы не воспользоваться такой возможностью.
Разумеется, мы не в состоянии были использовать всю информацию, собранную Гиляровым: в противном случае наше сочинение растянулось бы на еще один объемистый том. С другой стороны, мы использовали для своих гипотетических реконструкций названных ниже персонажей и другие исторические документы, показавшиеся нам в данном случае подходящими, коль скоро они давали возможность взглянуть на эти персонажи с несколько иной стороны. Наконец, мы хотим предупредить читателя: все, излагаемое в этой главе, не есть плод нашей фантазии в полном смысле слова — это было бы совсем неинтересно. Это — вполне допустимая трактовка исторических событий и персонажей, получающаяся в случае отсутствия жесткой критики источников, легших в основу предлагаемых реконструкций. Итак, приступаем…
Из школьных учебников и популярной литературы некоторые из нас помнят, что начало русской государственности на юге было положено некими Кием, Щеком, Хоривом и сестрой их Лыбедью. В честь старшего из братьев, Кия, два других брата основали город Киев — столицу Киевской Руси и мать городов русских.
Уже во времена Нестора-летописца личность Кия была легендарной, и сам Нестор на страницах своей «Повести временных лет» даже спорил с какими-то неизвестными нам оппонентами, считавшими Кия простым перевозчиком на Днепре [ «Повесть временных лет». М.—Л., 1950, с. 9]:
«И быша 3 братия: единому имя — Кый, а другому Щек, а третиему Хорив, а сестра их Лыбедъ. И сидяше Кый на горе, идеже ныне увоз Боричев, а Щек седяше на горе, идеже ныне зоветься Щековица, а Хорив на третией горе, от него же прозъвася Хоревица, И сътвориша градък въ имя брата своего старейшего и нарекоша имя ему — Кыев. И бяше около града лес и бор велик и бяху ловяще зверь. И бяху мужи мудри и съмысльни и нарицахусе Поляне. От них же суть поляне Кыеве и до сего дьне… Ини же несведуще, реша, яко Кый есть перевозьник был. У Кыева бо бяше перевоз тъгда с оноя страны Дънепра — темь глаголаху: «на перевоз на Кыев»… Аще бы Кый пе-ревозник был, то не бы ходил Цесарюграду. Но се Кый къняжаше в роде своемь и приходившю ему к цесарю, которого не съвемы, но тъкмо о семь вемы, якоже съказаютъ, яко велику честь принял есть от цесаря, при котором приходив цесари. Идущю же ему вспять, приде к Ду-наеви и възлюби место и сруби градък мал и хотяше сести с родъм своим и не даша ему ту близь живущии. Еже и доныне наречють дунайци «городище Киевець». Кыеви же пришедъшю в свой град Кыев, ту живот свой съкоьнча; и брата его Щек и Хорив и сестра их Лыбедь ту съконьчашася. И по сих братьях держати почаша род их княженье в Полях».
Из приведенного отрывка следует, что изыскания Нестора основаны на современном ему историческом фольклоре. Нестор знал, что когда-то на месте Киева существовал Киев перевоз — переправа через Днепр, которую содержал некий перевозчик (паромщик) Кий. Такое «низкое» происхождение названия стольного града Киева Нестора явно не устраивало. Где-то он услыхал малоизвестную ему историю о том, как некий князь Кий ездил в Царьград (Цесарьград) к какому-то византийскому императору («цесарю»), имя которого Нестор не знает («не съвемы, но тькмо о сем вемы»). Возвращаясь домой, этот Кий построил Киев-град («Киевец») на Дунае, после чего его род начал княжить «в Полях».
Из каких слов Нестора следует, что Кий с братьями основал свой город Киев именно на Днепре? Мы, признаемся честно, не понимаем. Вероятно, кто-то умеет читать между строк, мы — нет. Весь вышеприведенный отрывок настолько противоречив, что из него можно понять только одно: название Киева связано с личным именем Кий. И все!
Судя по приведенной Нестором топографии местности, никакого отношения к реальному Киеву на Днепре она не имеет. Нестор утверждает, что род Кия «почаша… княженье в Полях», то есть Кий стал родоначальником княжеской династии, управлявшей славянским племенем полян. Но двумя строчками выше тот же Нестор пишет, что Кий, Щек и Хорив жили на горах, вокруг которых были «лес и бор велик». Какие «Поля»? Какие поляне?
То, что Нестор плохо представлял себе раннюю историю Киева, не отрицает даже академик Б. А. Рыбаков [подробнее см.: Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества. М., 1982, с. 90–93]. Но Кий, Щек (правильнее — Чех) и Хорив действительно, основали город Киев в 430 году, на Дунае, у устья реки Морава. Этот Киев благополучно существует до сих пор и стоит там, где и стоял — в Венгрии, и называется у венгров Кёвё.
Кий стал впоследствии родоначальником западнославянского племени куявов (жили на территории современной Польши), Чех (Щек) — чехов, а Хорив — хорват. Чех прожил долгую жизнь и умер в 661 году. У этой троицы был еще один брат — Лех (вероятно, Лыбедь нашей «Повести временных лет»), но он прошел дальше — на Вислу, «в поля», и там стал родоначальником полян-ляхов. Это заселение Висло-Одерского междуречья произошло в 470 году, спустя 40 лет после основания Киева на Дунае.
А что касается полян днепровских, то и о них пишут старинные хроники [Рукопись П Б F IY № 218, л. 90]:
«В лето по Р.Х. 570 пришельцы и обитатели суть седоша по Днепру; старейшина же у них в то время бе именем Полемон, и во имя того старейшины прозвашася Полемоняне, а оттуду паки начаша зватися поляне, потом поляцы».
Но, вообще говоря, Киев, Щеков и Хоривов было много. В самые разные времена эта неразлучная троица, иногда с сестрой своей Лыбедью, появлялась в самых разных местах, сооружала очередной Киев, а потом куда-то расточалась…
854 год:
«В лето 6362 бяху три брата, единому имя Кый, второму Щек, а третьему Хорив, а сестра у них бе именем Лыбедь… Бяху же неверни и много тщание имуще к идолом».
982 год [Рукопись С Б № 908, л. 31, об. — 32]:
«В то время быша в Великом Новгороде три брата Кий, Щек и Хорив и сестра их Лыбедь. И се братеники и с сестрою их люти разбойницы великую пакость Невгородцем творяще. Новгородцы же яша их 30 человек, ecu храбри и мочни вельми, осудиша их повесити. Кий же с братию своею моляша князя Ольга со слезами, дабы их отпустил, и обещастася ити, иде же несть вотчины и державы. Олег же умилосердеся над ними, отпусти их. Они же идоша от великого Новаграда 2 месяца и при-идоша на реку Непр… и нача землю пахать своими рукама и славно жить, и к ним прихожаху многие и трудихуся тут. И потом созда градец, имя ему Киевец. В лето 6490 по убиении Кия великий князь Олег пришед и заложи град Киев Великий и по начальному имени и».
Нечто похожее сообщает и армянский историк Зеноб Глак в «Истории Тарона» (VII–VIII века; это сообщение намного старше сообщений русских летописей):
«Три брата — Куар, Мелтей, Хореван — основали 3 города в стране Полуни, а через некоторое время создают город на горе Керкей, где был простор для охоты и обилие трав и деревьев, и ставят там двух языческих идолов».
Страна Полунь — страна полян, то есть поляков.
Вероятно, что на Днепре было несколько Киевов. А всего в Восточной и Центральной Европе известно 16 населенных пунктов с названием Киевъ (Киев, Киево) [подробнее об этом см.: Брайчевский М. Ю. Когда и как возник Киев. Киев, 1964, с. 92–93].
Известный лингвист О. Н. Трубачев, упоминавшийся нами ранее, нашел их еще больше (рис. 3.1). Если считать, что Кий с братьями — славяне, то можно представить себе, что распространение этих топонимов как-то коррелируется с расселением славян или какой-то их племенной группы. Это, вероятно, носители этнонимов «кияне» — «куявы» и (или) «поляне». Соблазнительно предположить, что это и есть то самое массовое расселение славян в первые века после Великого переселения народов, о котором мы говорили в конце первой главы. А соблазнительно потому, что таким путем можно связать археологические, топонимические и собственно исторические данные с данными почти мифическими или эпическими — то есть со всеми этими вариантами легенды о Кие с братьями. Да, Кий основал Киев — какой-то и где-то. О начале какого из них попытался нам рассказать Нестор-летописец? Неизвестно.
Ясно только одно: легендарный Кий с родственниками, скорее всего, не имеют никакого отношения к последующим киевским князьям.
Памятник Тысячелетия России, сооруженный более ста лет назад в Новгороде, недвусмысленно напоминает нам о том, «откуда есть пошла Русская земля» — из Новгорода. Разбирать и спорить, так это или не так — любимое занятие норманистов и антинорманистов, а мы этим заниматься не будем: мы не спорщики… Раз стоит, к примеру, памятник на Куликовом поле — значит и Куликовская битва была именно на этом месте (впрочем, мы этого памятника еще вскользь коснемся). Стоит памятник Тысячелетию России в Новгороде — значит и Русь отсюда пошла.
А родоначальником русского народа, как известно, был Гостомысл — личность настолько легендарная, что никто ничего вразумительного о нем не знает. Мы попытались отыскать что-нибудь об этом, бесспорно, заслуживающем внимания персонаже, и оказалось, что, несмотря на краткость и противоречивость сведений о нем, следы Гостомысла явно ведут в Западную Европу. Судите сами.
Об отце Гостомысла, князе Буривое, русские летописи почти ничего не сообщают. Известно лишь — если верить Татищеву и его изложению Иоакимовой летописи — что он
«имел тяжкую войну с варягами и, многажды их побеждая, владел всей Бъярмией, то есть Корелиею до реки Кюмени, напоследок же при сей реке быв побежден и все почти войско потеряв, ушел в город Корелу, нынешний Кексгольм и тут умре, а по нем наследовал сын его Гостомысл».
В иностранных известиях имеются сведения о некоем Буривое, но он явно не российский князь, ибо правил у западных славян.
Вот что сообщает об этом Козьма Пражский:
«Gostivit autem genuit Borivoy, qui primus dux baptizatus est a venerabili Metudio episcopo in Moravia sub temporibus Arnolfi imperatoris et Zuatopluk eiusdem Moravia regis. ADI DCCCLXXXXIV. Borivoy baptizatus est primus dux sancte fidei catholicus.»
(«Гостиеит породил Боривоя, который первый из князей был крещен достопочтенным Мефодием, епископом Моравии, во времена императора Арнульфа и короля Моравского Святоплука. Год от воплощения Господа 894. Крестился Боривой, первый князь святой католической веры».)
Католической — значит, христианской, так как это происходило еще задолго до разделения церкви, и тогда еще все были «католиками» («кафоликами»), что по-латы — ни означает «православные».
Западные источники сообщают нам и кое-что о Гостомысле: авторы Annales Fuldensis [Monumenta Germaniae Scriptores t.l Hannoverae, 1826, p.364] пишут о гибели князя славян-ободритов (живших на территории нынешней Восточной Германии) Гостомысла и начавшейся у славян смуте и распрях в 844 году. Гостомысл ободритов и Гостомысл новгородский — это два разных лица или одно и то же? Мы не знаем.
В книге Marmier X. «Letters sur le Nord» [Paris, 1857], приведена весьма любопытная легенда, которую мы пересказываем по книге В. Чивилихина «Память» (1984):
«Другая традиция Мекленбурга заслуживает упоминания, поскольку она связана с историей великой державы. В VIII веке племенем ободритов управлял король по имени Годлав, отец трех юношей, одинаково сильных, смелых и жаждущих славы. Первый из них звался Рюриком Кротким (Rurik-paisible), второй — Сиваром Победоносным (Sivar-victoriex), третий — Трувар Верный (Truwar-fidele). Три брата, не имея подходящего случая испытать свою храбрость в мирном королевстве отца, решили отправиться на поиски сражений и приключений в другие земли. Они отправились на восток и прославились в тех странах, через которые проходили. Всюду, где братья встречали угнетенного, они приходили ему на помощь, всюду, где вспыхивала война между двумя правителями, братья пытались понять, кто из них прав, и принимали его сторону. После многих благих деяний и страшных боев, братья, которыми восхищались и которых благословляли, пришли в Руссию. Народ этой страны стонал под бременем долгой тирании, против которой больше не осмеливались восставать. Три брата, тронутые его несчастием, разбудили в нем усыпленное мужество, собрали войско, возглавили его и свергли власть угнетателей. Восстановив мир и порядок в стране, братья решили вернуться к своему старому отцу, но благодарный народ упросил их не уходить и занять место прежних королей. Тогда Рюрик получил княжество Новогород, Сивар — Плесков, Трувор — Билэезеро. Спустя некоторое время, поскольку младшие братья умерли, не оставив детей, Рюрик присоединил их княжества к своему, и стал главой династии, которая царствовала до 1598 года».
Самое интересное, что сегодня у археологов нет сомнения в том, что древние новгородцы — это западные славяне, очень рано отделившиеся от основной массы западнославянского населения. Их путь с берегов Вислы на Ильмень-озеро четко прослеживается по многим характерным признакам: типам курганных насыпей, керамике и др.
А из недавно изданной книги «Древненовгородский диалект» А. А. Зализняка [Зализняк А.А., 1995] можно узнать, что древние новгородцы говорили на западнославянском наречии, близком западнославянским диалектам, легшим в основу современного польского языка. Язык новгородских берестяных грамот указывает на западнославянские корни новгородцев.
Еще в XII веке новгородские славяне поддерживали связи с городом Волин в западнославянских землях. Придя из земель ободритов, они принесли с собою и руническую письменность, общую у ободритов и датчан. Об этом, кстати, пишет и Татищев: «Шведский писатель Лакцений в главе 40 показует, что славяне из Вандалии в Северную Русь около 550 лет по Христе пришли. Всю Европу повоевав безсумненно письмо имели и с собою в Русь принесли». [Татищев В.Н. История Российская, 1962, т. 1, с. 96].
Предметы с руническими надписями известны в археологических памятниках Северо-Западной Руси. Часть из них читается на древне германском, часть не читается сегодня вообще [Древняя Русь в свете зарубежных источников, 1999, с. 417–418]. Заметим в качестве частного предположения, что, возможно, руны, которыми написаны эти тексты, лишь внешне напоминают нам известные, а на самом деле являются другой системой письма. Но, разумеется, все это требует профессиональной проверки.
Из русских источников о Гостомысле новгородском известно, что у него было 4 сына и 3 дочери. Старший сын — Вадим Храбрый, предводитель новгородцев, убитый Рюриком. Имя младшего — Словен, он отошел от отца в Чудь и там основал город Словенск. Все сыновья умерли еще при жизни Гостомысла.
Вот что по этому поводу сказано в «Изборнике» А. Н. Попова по списку хронографа 1679 года:
«О пространстве земли Руссия и о княжении князя Гостомысла, И тако нача расширятися страна Руская вельми и общим именем прозывахуся старейшаго князя Гостомысла сына его младшаго Словена. Сей убо отъиде от отца своего в Чудь и тамо постави град во имя свое над рекою на месте, нарицаемом Ходницы, и нарече имя граду Словенск, и княжи в нем 3 лета и умре. Сын же его Избор змием уяден умре. Земля же русская тогда сверже с себе ризы сетованныя и паки облечеся порфиру и виссон, и к тому уже не вдовствуя, ниже сетуя, но паки по сем и дети расплоди, и на многа лета опочивая пребывши с премудрым Гостомыслом. Егда же сей в глубоку старость прииде и не могий уже разсуждати, ниже владети таковыми многочисленными народы, ниже уменшити многомятежных кровопролитий в роде своем; тогда убо сей премудрый муж, седый умом и власы, призывает к себе вся властеля русския, иже под ним, и рече к ним осклабленным лицем: «О мужи и братие единокровницы, се аз уже состарился вельми, крепость моя исчезает, и ум отступает, но токмо смерть приближается. А се вижу, яко земля наша добра и всеми благами изобильна, но не имать себе властодержица и государя от роду царского; сего же ради в вое мятеж велик и неутешен и междуусобица зла; молю убо вас: по смерти моей идите за море в Прусскую землю и молите тамо живущих самодержцев, иже от рода Кесаря Августа, кровницы суще, да идут к вам княжити и владети вами; несть вам срама таковых покоритися и в поддании у них быти». И возлюбиша ecu речь старейшинску, и егда сей умре, то всем градом проводиша до гроба честно, до места, нарицаемаго Болотове, и погребоша его. По смерти же Гостомысла послаша всею русскою землею послы своя в Прусскую землю; они же шедше и обретоша тамо курфистра или князя великого, именем Рюрика, рода суща Августа, и молиша его, да идет княжити к ним; и умолен бысть князь Рюрик и поиде на Русь с двема братома с Трувуром и с Синеусом, а третий с ними Олег, и от того времени начаша княжити первый великий князь Рюрик».
По сообщению Иоакимовской летописи — той самой, цитируемой Татищевым, в своей «Истории»:
«Гостомысл имел 4 сына и 3 дочере. Сынове его ово на войнах избиени, ово в дому измроша, и не остася ни единому им сына, а дочери выданы были суседним князем в жены. И бысть Гостомыслу и людем о сем печаль тяжка, иде Гостомысл в Колмоеард вопросити богу о наследии и, возшед на высокая, принесе жертвы многи и весчуны угобзи. Весчуны же отвесчаша ему, яко боги обесчают дати ему наследие от ложеси его. Но Гостомысл не ят сему веры, зане стар бе и жены его не рождаху… Единою спясчу ему о полудни виде сон, яко из чрева средние дсчере его Умилы произрасте древо велико плодовито и покры весь град Великий, от плод же его носысчахуся людие всея земли. Востав же от сна, призва весчуны, да изложат ему сон сей. Они же реша: «От сынов ея имать наследити ему, и земля угобзится княжением его». И ecu радовахуся о сем, еже не имать наследити сын большия дсчери, зане негож бе».
Эпизод со сном Гостомысла очень напоминает сон Рагнхильд, о котором пишет Снорри Стурлуссон в «Круге Земном» («Сага о Хальфдане Черном»):
«Рагнхильд снились вещие сны, ибо она была женщиной мудрой. Однажды ей снилось, будто она стоит в своем городе и вынимает шип из своего платья. И шип этот у нее в руках вырос так, что стал большим побегом. Один конец его спустился к земле и сразу пустил корни, другой же конец его поднялся высоко в воздух. Дерево чудилось ей таким большим, что она едва могла охватить его взглядом. Оно было удивительно мощным. Нижняя его часть была красной, как кровь, выше ствол его был красивого зеленого цвета, а ветви были белы как снег. На дереве было много больших ветвей, как вверху, так и внизу. Ветви дерева были так велики, что распространялись, как ей казалось, над всей Норвегией и даже еще шире. Рагнхильд родила сына. Мальчик был окроплен водой и назван Харальдом. Он скоро стал статным и очень красивым. Так он рос и рано стал человеком во всем искусным и умным.
Мудрые люди говорят, что Харалъд Прекрасноволосый был самым красивым, могучим и статным из всех людей, очень щедрым и горячо любимым своими людьми. В юности он был очень воинственен. И люди думают, что это предвозвещалось тем, что нижняя часть того большого дерева, которое его мать видела во сне перед его рождением, была красной, как кровь. А то, что ствол этот выше был красивым и зеленым, знаменовало расцвет его государства. А то, что верх дерева был белым, предрекало, что он доживет до глубокой старости. Сучья и ветки дерева указывали на его потомство, которое распространится по всей стране. И действительно, с тех пор конунги Норвегии всегда были из его рода».
Из всего вышеприведенного в принципе можно соорудить несложную схему: Гостомысл был князем ободритов, его сыновья — Рюрик, Сивар, Трувар, Словен, Вадим или кто-то там еще — осели в Новгороде и от старшего из них, Рюрика Гостомысловича, пошла русская княжеская династия. Что же касается пресловутых Трувора и Синеуса, братьев Рюрика, то давно уже доказано, что это просто устойчивые шведские словосочетания «truvar» и «sinehus» — «дом» (в значении «семья», «хозяйство») и «верная дружина». Из всей этой троицы реален только Рюрик, а об остальных можно забыть. Хотя у Гостомысла, действительно, были еще какие-то сыновья и один из них, вероятно — Вадим Храбрый.
Вадим, по легенде, был не то сыном, не то внуком Гостомысла, князем новгородских славян. В 863 году он встал во главе восстания новгородцев против Рюрика и его варягов и пал от руки Рюрика [Новгородская 1-я летопись, 16]:
«863 год… того ж лета оскорбишася новгородцы, глаго-люще, яко быти нам рабом, и много зла всячески по-страдати от Рюрика и от рода его. Того ж лета уби Рюрик Вадима Храброго, и иных многих изби новгородцев съветников его».
Кто такой Рюрик?
Варианты ответа:
а) Варяжский конунг, «находник», силой захвативший Новгород (или Ладогу).
б) Сын Гостомысла, князя ободритов — Рюрик Гостомыслович.
Впрочем, по другим сведениям, Рюрик был сыном дочери Гостомысла — Умилы (то есть внук Гостомысла), как о том сообщает юбилейная книжка, изданная в Новгороде к 1000-летию Руси (рис. 3.2). Татищев рассказывает об этом Рюрике (опираясь на Иоакимовскую летопись), что
«имел Рюрик неколико жен, но паче всех любяше Ефанду, дочерь князя урманского, и егда та роди ему сына Ингоря, даде ей обесчаный при море град с Ижорою в вено. Славяне, живусчие по Днепру, зово-мии поляне и горяне, утесняеми бывши от казар, иже град их Киев и протчии обладаша, емлюсче дани тяжки и поделиями изнуряюсче, тии прислаша к Рюрику преднии мужи просити, да послет к ним сына или ина князя княжити. Он же вдаде им Осколъда и вой с ним отпусти. Осколъд же повоевав первое казар и иде к Царюграду в лодиях, но буря разби на море корабли его».
То есть, этот Рюрик был отцом князей киевских Игоря и Аскольда (последнего убил Олег Вещий и передал киевский престол Игорю Рюриковичу). Родился он, по сведениям русских летописей, в 780 году (у немцев он несколько моложе) и умер в 879 году в возрасте около ста лет в Корелах [Рук. РМ№ 249, л. 11]:
«Ходил князь великий Рюрик с племянником своим Олегом воевати лопи и корелу, Воевода же у Рюрика Валет, И повоеваста и дань на них возложиша… Лета 6387 (879) умре Рюрик в Кореле в войне; тамо и положен бысть в городе Кореле, княжил лет 17, у него же остался князь Игорь млад, 17-ти лет».
То есть, своего сына Игоря Рюрик зачал в возрасте 82 лет! Нет, все-таки в старое время люди были крепче…
Нередко имя Рюрика связывается с основанием Новгорода: после смерти братьев своих Рюрик «пришед ко Ильменю, и сруби городок над Волховом, и прозва и Новгород, и седи ту княжа».
А через пять лет, в 867 году, «нача владети Суждальским княжением от рода Августа Кесаря Римского великий князь Рюрик Африканович».
Кто такой Рюрик Африканович, князь Суздальский? Здесь, вероятно, произошло интересное переплетение сюжетов (наверно, постарался какой-то автор XVII века). Получив в удел Суздаль (1107–1108), Юрий Владимирович Долгорукий постепенно превращает его в стольный город Ростово-Суздальской земли (княжество получает наименование «Суздальская земля»). Воспитателем Юрия и тысяцким ростово-суздальским стал киевский боярин Георгий Шимонович, сын Шимона Африкановича, выходца из Скандинавии. Шимон, в свою очередь, был связан с Ростовом и Суздалем, являясь, видимо, там тысяцким в правление Всеволода Ярославича. С его редким именем ассоциируются существующие доныне села во Владимировской области — большое и малое Шимоново. При помощи золотого пояса варяга Шимона была расчитана «мера широты и долготы, и высоты» Успенского собора Печерского монастыря, послужившего… образцом для первого каменного собора Суздаля [Седова М.В. Суздаль в X–XV вв. М., 1997].
В поздних русских летописях Рюрик однозначно именуется варяжским князем [Рук. П Б Q IY № 111, л. 2 об.]:
«Первый убо от тех князей варяжских Рюрик., сотвори себе едино владетеля. Роксоланию или Русу всю раздели на Великую, еже стольный град Новгород Великий, на Малую, еже стольный град Киев, на Красную, еже столица город Галич, на Белую и Черную, их же столица град Мстислав. И сподобился века своего близ ста лет, наследника по себе остави сына Игоря или Георга».
Впрочем, есть и другое мнение: Рюрик был не варягом, а пришел «от немец» [Рук. С Б № 687, с. 47]:
«сии первый князь русской три из немец пришли: Рюрик, Синеоус, Троубор и вероваша идолом. А Рюрик cede в Киеве и роди Игоря».
Но ведь ободриты тоже «от немец» пришли в Новгород!
О Рюрике Варяжском нам достаточно хорошо известно по западным источникам. Эти документы не раз рассматривались историками ранней Руси, и здесь мы тоже идем по проторенному пути, не выдумывая ничего нового [Александров А.А., 1997, с. 17–22]. Его именовали Herraud-Hrorekr Ludbrandson Signjotr Thruvar (Геррауд-Сокол Людбрандович Победоносный Заслуживающий доверия), «язва христианства». Он происходил из скандинавского рода Скьелдунгов. Отец Рюрика — Людбрант Бьерн — был изгнан из Ютландии и стал вассалом франкского короля Карла Великого, от которого получил в лен Фрисландию (это произошло около 782 года). Людбрант Бьерн женился на дочери ободритского князя Умиле (Ох, какое совпадение! Ведь у Гостомысла действительно была дочь Умила, а сам Гостомысл, возможно, был князем ободритов!), от которой имел сыновей — первенца Харальда и младшего сына — Херрауда-Рюрика. В 826 году Людбрант умер, и лен перешел к его старшему сыну — Харальду. Харальд принял в этот год крещение в Ингельхейме около Майнца вместе со всем родом. После крещения Харальд перешел под покровительство Людовика Благочестивого и получил другой лен — Рустинген во Фрисландии. По смерти брата этот лен достался Рюрику, но в 843 году лен перешел к Лотарю, сыну и наследнику Карла Великого. 40-летний Рюрик остался не у дел. Тогда Рюрик стал вольным разбойником, викингом, участвовал в набегах на север Франции (845). В 850 году 350 кораблей морских разбойников ограбили побережье Англии, затем напали на поселения в устье Рейна и на Фрисланд. Лотарь вынужден был пойти на компромисс и передать Рюрику Фрисланд на условиях защиты его земель от прочих викингов. Теперь уже Рюрик не мог грабить побережье Европы и начал посматривать на восточное побережье Балтики. В Европе было известно о том, что в 850 году датский отряд напал на Ладогу и получил от князя Ладоги большой выкуп. Возможно, что в этом набеге на Ладогу участвовал и Олег, которого многие русские летописи объявляют родственником (племянником) Рюрика. После этого подвига Олег стал верным союзником Рюрика, на дочери которого он женился. В 854 году Лотарь вместо Фрисландии дал Рюрику Ютландию. Вскоре Рюрика (вероятно, не без участия Олега) призвали на княжение в Ладогу, где он правил до 867 года, когда совершил неудачную попытку возвратить свой лен во Фрисландии. Ладога ему явно не была нужна — его тянуло в Европу. В 869 году умер Лотарь, и Рюрик в поисках нового сюзерена обратился к бургундскому герцогу Карлу Смелому с предложением своих услуг. В 873 году он получил новый лен, но в следующем 874 году скончался где-то в Европе…
Вот, собственно, все, что нам известно о судьбе обоих Рюриков (или их было больше?). Невооруженным глазом видно, что их жизненные пути переплетаются — но где, как и каким образом? И кто из них стал родоначальником династии Рюриковичей?
Об Олеге, а точнее, об Олегах, нам известно все или практически все. Только главными источниками биографических сведений об этом варяжском конунге являются не русские летописи — из них известно лишь то, что было с Олегом на Руси в последние годы его жизни, а скандинавские саги.
Ниже мы постараемся дать читателю представление о богатстве того скандинавского эпического материала, который может относиться к якобы русскому князю Олегу, ко всем этапам его жизни. Тот текст, который мы предлагаем, не является полным сводом текстов саг в чистом виде: их истинный объем громаден. Так что это — компиляция, составленная нами самими, в которой сделан упор на наиболее интересные для нас моменты биографии данного персонажа (или персонажей?). Кроме того, надо отметить, что большинство саг, которые нами использованы в качестве основы, скандинавская историко-литературная традиция относит к циклу «Саг о древних временах», которые самими скандинавами именовались в просторечии «Лживыми сагами». Однако, по мнению исследователей, не так-то просто четко отделить их от прочих циклов саг, поэтому степень достоверности этого типа источников всегда достаточно условна [Древняя Русь в свете зарубежных источников, 1999, с. 423].
В детстве нашего героя звали Одд. Он был сыном Грима с острова Рафнисти, ныне Рамстад. Тесть его отца умер, и отец с матерью поехали на похороны в Вик (Христиания). В Берурьйоде, между Экерзундом и Ставангером, жена родила мальчика. Землевладельцем этого места был Ингйальд, который предложил оставить новорожденного у него в знак дружбы и породнения. Родители назвали сына Хрольвом, а приемный отец — Оддом.
Специально отметим это обстоятельство два имени нашего героя: Хрольв и Одд. Потом читатель поймет, почему это важно.
У Ингйальда был свой сын — Асмунд. Когда Одду исполнилось 12 лет, Ингйальд пригласил колдунью по имени Гейда. С ней был хор из 15 девушек и 15 юношей. Она предсказывала судьбу и погоду, а также все, о чем ее спрашивали. Приехав ночью, она вышла и приступила к гаданию. Утром она сообщила Ингйальду о погоде и будущей зиме. Затем он спросил ее о своей судьбе.
— Ты будешь жить в большом почете до старости.
Потом подошел Асмунд.
— Далек твой путь на земле. Не измучит тебя преклонный возраст, и станешь ты добрым молодцом.
Одд же не хотел подходить, а запрятался под шкуры. Но она заметила его и спросила, кто там спрятался под шкурами? Вылез Одд и приказал ей замолчать и не думать о его судьбе, так как он не верил ее словам, а иначе обещал щелкнуть палкой ее по носу.
— Не боюсь я твоих угроз. Широки фиорды, которые ты переедешь. Проживешь ты долгий век — 100 лет — но сожгут тебя здесь, умрешь же ты от своего коня Факси (имя это означает «Грива»).
— Рассказывай сказки, старая баба! — закричал Одд и ударил ее палкой по носу и разбил ей нос до крови. Колдунья приняла подарки и уехала, обидевшись на такое отношение к ней Одда.
Чтобы не дать свершиться предсказанию, Одд с Асмундом повели коня в долину, убили его и труп бросили в яму, которую завалили огромными камнями. Торфеус сообщал, что еще в его время жители той местности, где лежит Беруриод, рассказывали, что для того, чтобы спастись от предсказанной смерти, Одд утопил своего коня в болоте, но болото это со временем пересохло и в конце концов много лет спустя Одд все-таки не ушел от своей судьбы.
Придя домой, Одд заявил: «Никогда больше не возвращусь сюда!» Воспитатель ответил: «Это будет прискорбно для меня». Одд сказал: «И поделом тебе, зачем надо было приглашать колдунью?!» И Одд уехал с побратимом к своим родителям. Здесь он узнал, что его младший брат Гудмунд и племянник Сигурд собираются в набег на Биармию.
Одд попросил взять и его. Но те не согласились, сказав, что не намерены ожидать его сборов. Однако в течение двух недель им так и не удалось отплыть, и тогда они сами уже предложили Одду идти с ними, отдав ему один из двух кораблей.
Отправляя сыновей в путь, отец дал Одду три волшебные стрелы его деда Кетиля, которые, пущенные, возвращаются обратно к пустившей их тетиве. И братья ушли в поход.
И вот как-то затемно прибыли они к берегам Финляндии. Из-за отсутствия ветра, которого не было три дня, пришлось задержаться здесь. На берегу были лишь землянки финнов. Утром Гудмунд со своими людьми отправился в набег. Грабили и насиловали женщин, так как мужчин не было в стойбище — все они ушли на охоту. Одд отказался грабить землянки, заявив: «Никакой славой не кажется мне насиловать женщин. Вы же еще примете вознаграждение за ваши поступки. Завтра утром я отплываю». И как только поднялся ветер, корабли ушли в устье Двины. Поднявшись вверх по Двине, причалили верстах в 30 выше современного Архангельска и увидали большую избу, в окнах которой виден был яркий свет. Одд подкрался к избе. В избе шел пир горой, но виночерпий постоянно выходил на крыльцо, где стояла бочка с хмельным напитком. Одду показалось, что виночерпий не финского племени, а норвежец. Тогда, дождавшись, когда виночерпий снова вышел за напитком, Одд схватил его и утащил на корабль.
На корабле его допросили. Он действительно оказался норвежцем, уже семь лет живущим в этих местах. Одд потребовал, чтобы тот указал добычу. И пленник поведал, что выше по реке есть курган — Холм Обетов — за каждого покойника и за каждого народившегося ребенка надо отнести туда горсть земли и горсть серебра. Одд послал Гудмунда грабить курган, сам же остался стеречь корабли и пленника. К вечеру Гудмунд вернулся, неся серебро на носилках. На следующий день Гудмунд и Сигурд остались стеречь корабли и пленника, а Одд и Асмунд пошли с людьми к кургану. Там они спешно стали набивать серебром заплечные мешки, в спешке — прямо с землею. Набрали столько, сколько могли свободно нести, и не более, так как боялись прихода местных жителей.
Пока они шли к кургану, Гудмунд и Сигурд пили и рассуждали о добыче. Воспользовавшись их невнимательностью, пленник прыгнул в воду и поплыл к берегу. Гудмунд бросил в него копье, ранив в ляжку, но пленнику удалось уйти. Он обо всем сообщим местным жителям, которые и напали на викингов. Но корабли успели сняться и уйти, а отряд Одда был вынужден принять бой.
Перед боем Одд предупредил, что если кто-либо будет убит, то того немедленно надо будет бросить в воду, ибо если труп попадет к врагу, то их всех заколдуют. А они в это время были на берегу реки, на косе, которую перегородили своим строем. Начался бой. И победили викинги местных воинов, не показавших большого умения в бою.
После этого они забрали оружие павших, отделили серебро от земли, ибо торопиться и бояться кого-либо уже было не нужно, и пошли к кораблям.
Придя на место стоянки, викинги обнаружили, что кораблей нет. Тогда Одд поджег дерево, загоревшееся, как огромная свеча. Увидав сигнал, корабли вернулись и подобрали отряд Одда. Оба корабля, захватив добычу, пошли в Финляндию.
Здесь им снова пришлось остановиться в той же бухте, где они ранее грабили землянки. Потом отсюда они пошли домой, но финны, в отместку, завязали на ремешке три узла, произнесли проклятие и развязали один узел — поднялся ветер. Затем финны развязали второй узел — и поднялся сильный ветер. Затем развязали третий узел — начался ураган. Двадцать дней не прекращалась буря, и все думали о своей погибели. Так финны отомстили за своих поруганных женщин.
Тогда Одд сказал брату: «Выброси за борт все награбленное у финнов, иначе нас ждет смерть».
— Зачем выбрасывать то, что после этого никому не пригодится?
— Выброси, ибо иначе ветер не стихнет.
И выбросил брат его все награбленное в землянках. И все выброшенное собралось в одну кучу и понеслось навстречу ветру — к родным берегам. И в тот же день буря прекратилась. А корабли оказались далеко от родных берегов, в стране Ризаланд (в Стране Великанов).
Как только туман рассеялся, увидел Одд берег. Все выбились из сил и лишь Одд и Асмунд еще держались. Асмунд помогал Одду во всем и делил с ним все опасности.
«Судя по рассказам мудрых людей, — подумал Одд, — это страна великанов Ризаланд. Но наши люди столь утомлены, что нам остается только добраться до берега и отдыхать где бы то ни было». Приблизившись к берегу, увидели они, что против них выступает мыс, либо большой остров. Одд велел кораблям пристать. Нашлась и удобная гавань. После того как устроились, Одд велел грести вдоль берега, чтобы узнать, каков он собой. Тогда убедились, что пристали к большому острову, плодородному, но невозделанному. В лесу было много зверей, у самого острова много китов и моржей, а также птиц. Одд приказал своим людям быть настороже:
— Двенадцать человек должны бодрствовать каждую ночь на острове. Охотою мы добудем себе припасов и, по возможности, подкрепимся.
На острове они выстроили хижину. Однажды в лесу они встретили огромного бурого медведя. Одд выстрелил и убил его. Затем он велел набить шкуру и раскрыть так, чтобы можно было стрелять изо рта, стоя сзади. В рот чучелу положили каменную плитку, чтобы там мог гореть огонь. Потом поставили чучело на скалу, которая смотрела в сторону материка, а голову медведя повернули так, чтобы и она тоже смотрела в глубь материка.
Обитателей острова было мало, но они были такого большого роста, что решили, что они действительно великаны, хотя и мелкие. Однажды вечером Одд увидал, что толпа великанов собралась на мысу противоположного берега, по другую сторону пролива. Одд и Асмунд решили разведать их замыслы и тихо погребли к тому берегу. И услышали как разговаривают великаны.
— Вы знаете, какие-то дети прибыли на наш остров и убивают наших зверей и дичь. Я вас просил прийти сюда, чтобы посоветоваться относительно их истребления. Вот это кольцо я дам тому, кто их убьет.
Так говорил их царь по имени Бади. Женщина по имени Гнейп ответила:
— Мы обязаны исполнять все твои приказы, но приятнее всего, когда ты предлагаешь такие подарки. (Бади не мог принять участие в уничтожении пришельцев, так как у него в это время были раздоры с его братом — Бьйолем.)
Вдруг Бади сказал:
— Видите ли, как эти двое бородатых детей прислушиваются к нашему разговору здесь под горой на лодке? Вот я им пошлю поклон!
И бросил в викингов огромный камень. Одд приказал скорее отгребать от берега. Затем полетел другой камень, от падения которого пошла большая волна. Одд приказал спешить к острову.
Спустя немного времени женщина стала перебираться на остров. Она была в кожаной юбке, большого роста и очень свирепа. Она подошла к кораблям и трясла их с такой силой, что чуть было не сломались мачты. Одд подкрался к чучелу медведя, разжег огонь в пасти и затем пустил в женщину стрелу. Женщина подставила руку и стрела не проникла в нее, как будто рука была из камня.
Тогда Одд вынул подарок отца — волшебные стрелы. Опять женщина подставила руку, но стрела прошла сквозь кисть и, попав в глаз, вышла из затылка, после чего возвратилась к своей тетиве. Гнейп сказала: «Это нехорошо, но я должна идти вперед». Одд выстрелил второй раз, и произошло то же самое со второй рукой и вторым глазом. Ослепнув, она удалилась. Одд решил пойти за ней и посмотреть, где же она живет.
Он долго шел за ней по горам. Наконец он увидел огонь и забрался в пещеру. Над огнем висел огромный котел. Вокруг сидело много народа, а на почетном месте — страшное чудовище. Оно было все черное, кроме глаз и зубов. Нос был большой, горбатый и сгибался вниз надо ртом. Губы толстые — нижняя свисала над грудью, а верхняя скручивалась под носом. Волосы жесткие, как ус кита, покрывали всю его грудь. Глаза были как две кадки. Такого же вида была и жена его.
Чудовище сказало:
— Убить нам Одда не удастся, так как ему присужден гораздо больший век, чем другим людям. Я знаю также, что финны пригнали его сюда, чтобы мы его убили. Но так как это невозможно, то я ему дам, пожалуй, попутный ветер, ничуть не меньший, чем тот, каковой финны дали для пути сюда. А за то, что он стрелял в мою дочь, я дам ему прозвище Одд Стрела (Oddr Ocrvar).
Услыхав это, Одд выстрелил в великана. В суматохе люди повскакивали со своих мест и стали убивать друг друга, а Одду удалось благополучно скрыться в темноте. Пока он добирался назад к кораблям, великаны опять собрались на мысу, выражая удивление, что им не удалось убить пришельцев.
— У них зверь, который дышит стрелами и выпускает пламя изо рта. Не могу понять, кто их послал к нам. Впрочем, я хочу спать и ухожу.
Они бросили камни в возвращавшихся на лодке Одда и Асмунда и разошлись.
Одд рассказал ожидавшим все то, что с ним произошло, и велел поднять парус, так как поднялся ветер, который был, пожалуй, сильнее прежнего. Началась страшная буря и метель, ударил такой мороз, что волны, вздымаясь, замерзали в виде гор. Двадцать дней они плыли, постоянно выкачивая воду, и наконец снова оказались в Финляндии, где нашли гавань и отдых. Это была та же гавань с землянками. В отместку за козни финнов, викинги опять разграбили финские землянки. После этого отправились домой.
Вернувшись на родину из страны великанов Ризаланд, Одд с братьями всю зиму пировали, а весной пошли в новый поход — на Балтику.
Первой землей на пути Одда была Дания. В Дании Одд помог датскому королю Омунду в борьбе с королем Рингом, на дочери которого он женился. И хотя побежденный король Ринг был ранен Оддом, но, переступив через обиду, благословил этот брак.
В 852 году Одд, по-видимому, участвовал в набеге на Ладогу (Альдсйгьюборг, Альдсйгью). Получив богатый выкуп, дружина Одда возвратилась в Данию. В этот период Одд три года владел Ирландией и воевал с английским королем Ятмундом.
В Ирландии Одд потерял побратима Асмунда, с которым был очень близок. Когда Одд стал грабить страну, жители удалились в лесные дебри. Одд зашел в лесную страну так далеко, что следовать за ним мог только Асмунд. И вдруг неведомая стрела пронзила грудь Асмунда, и тот умер.
Одд решил мстить за смерть Асмунда. Вскоре он встретил группу людей. Их король, которого можно было узнать по одежде, еще держал в руках лук, из которого был убит Асмунд, и Одд убил его волшебной стрелой, а с ним еще шесть человек. Остальные бежали. Преследуя их, Одд попал в чащу. Чтобы продраться через нее, он был вынужден вырывать кусты с корнем. В одном месте куст выдернулся неожиданно свободно, и под ним Одд увидел дверь, ведущую под землю. Спустившись в подземелье, Одд увидел семь прекрасных женщин. Это были женщины-эльфы. Вид их сразу очаровал Одда. Схватив самую красивую, он захотел ее увести. Но она пригрозила ему карами небесными и взамен пообещала сшить ему волшебную сорочку, которая предохраняет от ранения железом.
Женщина-эльф (Эльфа) обещала сделать такую сорочку за год. И Одд пока решил вернуться на родину и отвезти туда тело Асмунда для погребения.
Вернувшись в Ирландию, Одд сразу женился на дочери ирландского короля и жил с нею три года. А в назначенный срок к Одду приехала в карете Эльфа и привезла обещанный подарок.
Через три года Одд вернулся в Норвегию, где воевал с конунгами Иваром и Хлодвером. Сохранились сведения, что Одд посещал Гренландское море и достигал берегов Америки.
Затем Одд решил совершить поездку на Ближний Восток в Святую Землю. Сев на корабль, он поплыл мимо Аквитании и пристал к берегам Сицилии, где его радушно встретили братья-норманны, владевшие в это время островом. Аббат местного монастыря оказал ему гостеприимство и попросил Одда наказать морских разбойников. Эту просьбу Одд выполнил, прогнав корсаров до греческих островов.
Возвратившись в Сицилию, Одд принял святое крещение вместе со всеми своими воинами и получил христианское имя Феодор.
Из Сицилии Одд-Феодор отправился в Иерусалим, но по пути буря разбила корабль. Держась за обломки, Феодор достиг берега и по' суше добрался до Иерусалима. Побывав на Святой Земле, где он купался в Иордане, он морем отправился в Сирию.
На обратном пути из Иерусалима Феодор попал в Гуна-ланд (вероятно, пройдя через Византию и Болгарию). Вначале сразу по прибытии в Гуналанд (ныне эта земля называется Венгрией и Моравией) встретил Феодор у небольшой избы Иольфа, который рубил дрова, и Иольф пригласил Одда-Феодора переночевать у него.
За ужином Одд подарил Иольфу красивый нож. Когда Одд проснулся, Иольфа уже не было. Возвратился он лишь к полудню, принеся в дар Одду три прекрасно обработанные стрелы с каменными наконечниками. Приняв их в дар, Одд отправился к местному королю Геррауду (Рюрику) и попросил позволения остаться у короля на зиму. Чтобы его не узнали, он ходил, укутавшись в плащ, почему и получил прозвище Кофлмадрин («человек в плаще»).
Стремясь сохранить инкогнито, Одд говорил, что ни на что не способен, так как долго жил в лесу. На пирах его сажали у самых дверей — на месте, наименее почетном, а потом назначили собирать убитых на охоте зверей. Но на первой же охоте он убил больше всех. Король заподозрил, что это не простой человек.
Двое его подданных вызвали Одда на состязание в плавании, и Одд победил их. Тогда решили подпоить Одда и выведать, кто он такой. Оба молодца по очереди подходили к Одду с рогом вина и пели славу своим подвигам. Самохвалил себя в ответ и Одд, перечисляя свои подвиги, каждый раз осушая рог.
Король же записывал все, им сказанное, на дощечку и в итоге убедился, что перед ним знаменитый герой Одд. Изобличенный таким образом, Одд сбросил с себя плащ и предстал перед королем в пурпуре (одежде царей), со светлыми волосами, убранными на челе золотым обручем. Его посадили на самое почетное место, и он посватался к дочери короля — Силькизиф.
Тем временем король Бьялкаланда отказался платить Рюрику-Геррауду дань. Геррауд пообещал свою дочь тому, кто покорит Бьялкаланд. Одд совершил поход в Бьялка-ланд, где он, как христианин, разрушил языческие храмы и жертвенники.
В бой с ним вступили королева бьялков Гида и ее сын Видгрип. Одд убил Гиду волшебными стрелами Иольфа, так как обычные стрелы с железными наконечниками ей были не страшны. Первая же стрела пробила руку королевы и попала в глаз, вылетев из затылка, вторая пробила второй глаз, а третья вонзилась в туловище колдуньи, и та погибла. Затем Одд убил и ее сына.
Наутро король с остатками войска отступил в свой город. Одд громадным колом разбил ворота и им же нанес удар по голове короля Бьялкаланда Альфа Бьялки. Завладев страной, он привез к Геррауду несметные сокровища.
Вскоре после этого Геррауд умер. Одд женился на его дочери и стал королем Гунландии, завладев славянскими землями к северу от Дуная. Вот тогда-то, после смерти Геррауда-Рюрика, сделавшись наследником его владений, он, наверное, и получил почетное прозвище «Хельги» (Хельг). Заметим, что в Скандинавии — по крайней мере, ко времени составления саг — Хельги воспринимается как обычное имя, хотя еще не забыт смысл этого слова — мудрый, вещий. Однако, возможно, его мог получить не каждый, а лишь тот, кто проявил это качество. Таким образом, это не просто имя, а, скорее, почетное прозвище, почти титул, особенно — в иноязычной среде. Для Одда — это славянская среда, в которой он и становится «Хельги» — Олг по-древнерусски, Олег, притом — Вещий Олег!
Тем временем, в 844 году из-за натиска немцев на земли славян-ободритов и гибели их князя Гостомысла у славян начались раздоры. Часть племени с Вадимом, сыном Гостомысла, переселилась на земли вокруг озера Ильмень, в страну Колбягию (Кюльфингаланд; кюльфинги — значит «копейщики», основным оружием местных жителей были копья, у варягов же — топоры). Здесь, на севере современной России, в городе Альдейгья (Ладога), проживали выходцы из Упсалы — шведы-колбяш. В деревнях же и весях проживало местное финноязычное население — чудь. Пришельцы из славянской земли ободритов поставили новый город — Новгород.
Согласно легенде, город Ладога был основан самим богом Одином. В VII веке город был покорен королем Ингваром. С тех пор город находился в зависимости от Упсальского короля [подробнее об этом см.: Древняя Русь в свете зарубежных источников, М., 1999].
В конце IX века Ладогу захватил конунг Эйрек, в дружине которого находился берсерк Грим Эгир (Великан Моря), по силе и удали превосходивший своего господина. От руки Грим Эгира погиб ладожский конунг Хрсггвид (Древо бури), великий конунг и мудрый правитель. Над ним насыпали курган, вокруг которого потом происходили чудеса.
Грим Эгир убивал людей, то исторгая огонь, то изрыгая яд, и никто не мог устоять перед ним. Против Эйрска и его берсерка и выступил Хельг Одд-Феодор-Хрольф, подойдя к Ладоге с юга по течению реки, идя через земли Смоленские.
Вот тут-то и надо вспомнить, что у Одда было второе имя, точнее — первое, родительское: Хрольв, о чем мы говорили выше. Это и заставляет (точнее, судя по развитию событий, дает нам право) предполагать, что герой другой саги — Хрольв-Пешеход — все тот же наш Хельги-Одд!
Произошла ужасная битва между Хрольфом и берсерком. Если отбросить сказочные черты битвы, то результат боя следующий: Хрольф-Одд убил Великана Моря, проткнув его мечом. Умирая, Грим Эгир потребовал, чтобы его похоронили в большом кургане у моря, «и каждый, кто высадится в том месте, погибнет». Хрольф-Одд и его люди насыпали три кургана. В третьем кургане у моря был захоронен Грим Эгир. Место было выбрано так, чтобы туда не могли подойти корабли.
После победы над Грим Эгиром и смерти Эйрека, Хрольф Пешеход, он же Одд Стрела, женился на дочери конунга Хреггвида и стал правителем Гардарики. Но его резиденция располагалась уже не в Ладоге, а в Новгороде, политическое влияние которого начинает быстро расти с середины IX века. Женившись на дочери местного конунга (князя), Хрольф получил законное право называться князем. Но на Рус и-то он больше известен как Вещий Олег. О смысле этого имени — почетного прозвища мы говорили выше. Добавим, что «вещий» — это русская калька со скандинавского Хельги. Так что Вещий Олег лингвистически — «масло масляное».
От своей жены Силькизиф Одд имел двух сыновей: Асмунда и Гсррауда, которые были названы так в честь сводного брата и тестя Рюрика-Геррауда (Рюрик — это не имя, а прозвище, означающее «Сокол», настоящее же его имя — Геррауд).
Землями, подвластными Олегу, являлись: Славения (земля лужицких сербов и ободритов), Польша (земля лендзян), Белоруссия (земля кривичей), Ладожская и Новгородская земля, которая полностью перешла к Олегу после убийства Вадима Гостомысловича.
Известно, что Хельги Одд участвовал в сватовстве к сестре датского короля Ингелуса Хельге (Ольге), будущей княгине Ольге-Елене. Сватали ее за Хельги Ингвара (Предводитсля-Младшего), якобы сына Рюрика, но более вероятно, что он был не Рюриковичем, а Олеговичем.
На руку Хельги было два претендента — Хельги Ингвар (другой вариант прочтения имени — Ингорь, в русском переводе Игорь) и Ангантир. Между ними произошла дуэль — «божий суд». Но на поединок с Ангантиром вышел не подросток Ингвар, а опытный воин — Хельги Одд. И Ангантир проиграл поединок. Так Ольга досталась Ингвару. За этот бой Одд получил еще одно прозвище: «Стерк Одд», то есть Сильный Одд.
Говорят, что сватовство Ингвара произошло в 883 году.
Почему вместо Ингвара на бой вышел не Рюрик, а Хельги Одд? Возможно — из-за весьма преклонного возраста Рюрика. Перед смертью Рюрик поручил Хельги Одду всех своих многочисленных сыновей — и ни об одном из них в истории ни слуху, ни духу. Куда же они делись? Вероятно, сгинули, как ненужные претенденты. Карамзин же утверждает, что даже старшего Рюриковича — Аскольда, Олег постарался уничтожить.
В первые годы княжения Игоря Олег постоянно воевал, «примучивая» то северян, то радимичей, то вятичей. Но вот наступил 911 год. Запечалился Олег, желая увидеть на старости родные места. Взял он дружину из 80 человек и отправился на родину — в Норвегию. Жена отговаривала его: зачем тебе остров Рафниста, когда тебе принадлежит огромное русское королевство? Но что может быть милее родины?
Приплыв в Вик, высадился Хрольф-Одд на берег и, чтобы прокормить дружину, забил чужой скот, пасшийся на лугу. Хозяева скота пожаловались королю, и тот приказал объявить банду Хрольфа (Рольфа) вне закона. И бежал Рольф во Францию, нанялся со своей дружиной к французскому королю, получив во владение земли, которые и заселил своими норманнами. С тех пор эта область Франции называется Нормандией, а сам Рольф стал основателем Нормандской династии, а стало быть, и династии английских королей.
О его смерти есть две версии: первая гласит, что Рольф-Ролло («неистовый Роланд») погиб в войсках Карла Великого в Испании от рук сарацинов. По второй версии, он возвратился на родину и, бродя по родным местам, рассказывал, как вот здесь он учился метать копье, а там любил играть с Асмундом.
И так, бродя и вспоминая, оказался он на том месте, где был похоронен его конь Факси. Протекавший там ручей подмыл берег, и кости коня оказались на поверхности земли. Увидав череп, Олег-Одд сказал, обращаясь сам к себе: «Не моего ли коня Факси этот череп?» И с силой ударил по черепу копьем. Череп отлетел прочь, а из-под черепа метнулась потревоженная змея и укусила Олега чуть выше щиколотки.
Старый организм уже не мог справиться с ядом, нога начала опухать. И тогда Олег-Одд заявил своей дружине: «40 человек отправляйтесь за хворостом и дровами, а 40 останьтесь при мне, я хочу сложить песню о своих подвигах, и хочу, чтобы вы записали песнь, перед тем, как я умру».
Так и поступили: одни стали собирать дерево для погребального костра, другие же записывать сказание о жизни славного витязя. И когда песнь была сложена, Олег сам взобрался на кучу дров, лег и тихо скончался. Там, в Норвегии, он и был предан огню, по обычаю викингов.
С тех пор пошла немецкая поговорка: «Dem Ross soli man nicht trauen, auch wenn es auf der Stangehaengt» («He верь коню, даже висящему на шесте»).
Скандинавы утверждают, что Хельги Одд-Феодор-Хроль-Олсг умер у себя на родине — в Норвегии, немцы и франки сообщают о его смерти в Испании (неистовый Ролланд, васслал Карла Великого). Впрочем, на Руси были уверены, что Олег умер и похоронен на русских землях. Последним датированным событием, связанным с Олегом и известным по русским летописям, является сообщение Новгородской I летописи о походе Олега на Царьград в 922 году. А о его смерти от коня на Руси рассказывали так [Рукописный Синопсис Ундольского, л. 83, об — 84]:
«И нача Олг князь со Игорем веселитися, творяше пирования веселего много, и егда Олг князь на веселии рече боляром своим о себе, яко аз новый есмь царь Александр Македонский мудростию и храбростию надеяся обладати всем светом, да аще мог кто угонуть, от чего мне будет смерть, тогда бы тому много имения дал. И тогда прилучилися у Олга князя 2 мужа кудесника и рекоша к нему: то, господине, мы веду ем гораздо, от чего тебе, княже, хощет смерть бы: есть, господине, у тебя любимый конь твой, от того тебе будет смерть. Князь же Олег не полюби той смерти и возвещая своим боляром на сих кудесниках и рече: послушайте ecu, да скажю вам, како сии мужие прорекли мне смерть злую, яко от лучшего коня мне умрети. И по сем вопроси кудесников: и вам от чего будет смерть? Они же к нему рекоша: тебе, княже, от коня, а нам от тебя смерть будет. И рече князь Олг: «то будет по моей воли, и вас погубить не велю и на коне своем ездити не хощу, да не велю его водить перед себя». Да егда то будет, 7 лет минется. На осмое лето на пиру воспомянул Олг князь конь свои любимый и вопроси конюшего своего о коне: «Где тот конь мои любимый, от которого мне прорекри кудесники, что умрети мне от него?» Рече же ко Олгу конюшеи его: господине княже, уже 3 года минулось, как тот конь твои любимый умре. Князь же о сем посмеявся не мало и рече кудесником: ту суть неправии ваши речи. И тако князь Олг повеле их обесити на древе, и са князь всед на конь и поиде з боляры своими, и ехавши ему путеу, и обрете окрест града кость лежашу, главу коневу, и рече конюшеи ко Олгу князю: вот, господине княже, глава твоего любимого коня. И князь нача смеятися и речек: брате мои и друже, и те кудесники осуждены на смерть за то, что мне от него прорекли смерть. И сам князь Олг спиде с коня своего и ступи ногою на лоб, на сухую главу коневу, и рече глумяся: с от тебе мне прорекли умрети! И выкинулася змия из главы тоя великая и тако ужали князя Олга за ногу, и оттого разболеша и умре. И тако людие начата тужити о кудесниках, что их князь осуди без вины на смерть лютую»
Для верности даже указывали три могилы Олега: одну в Ладоге, а две в Киеве: одну у Жидовских ворот, другую — на Щекавице. У настоящего героя и могил должно быть много!
Кто же такой этот загадочный Олег, герой, на протяжении по крайней мере восьмидесяти лет потрясавший всю Европу, от запада до востока?
Да никто. Не было, скорее всего, никакого Олега как единого исторического персонажа. В этой явно стяжной фигуре слились образы нескольких скандинавских предводителей, удостоившихся этого имени-прозвища — «Хельгов», «Олегов». Был Хельг Одд, был Хельг Ролло-Рольф, были и другие «Олеги», и вычленить из этих преданий, какое деяние какому «Олегу» принадлежит, достаточно сложно, а в некоторых случаях — невозможно в принципе.
Самое интересное, что все могло быть и с «точностью до наоборот». Был только один реальный персонаж с очень яркой даже для смелого и удачливого скандинавского вождя судьбой. И с течением исторического времени наиболее яркие черты его биографии, в том числе «смерть от коня своего», народная молва начала переносить и на других исторических персонажей, превращая эти моменты жизни одного человека в типичный для фольклора «бродячий сюжет».
Впрочем, это относится не только к Олегу.
Опять же, напоминаем читателю, что, как и в предыдущих случаях, дальнейший текст — это наша собственная «композиция», составленная из различных источников (главным образом — русских летописных), собранных Ф. Гиляровым в указанной выше книге.
Князь Игорь, судя по сообщениям большинства источников, был сыном Рюрика и, может быть, каким-то дальним потомком Гостомысла (правнуком? внуком?). Дата его рождения приходится на 861 год («861 г. Изгнали варяг за море новгородцы и поселились варяги-россы в Абове, где родился у Рюрика Африкановича и жены его Ефанды сын, названный Ингорем»).
В 862 году, после смерти Гостомысла, произошло известное по «Повести временных лет» призвание варягов на Русь, и Рюрик с семьей прибыл в Старый город — Ладогу. Через два года Рюрик построил Новый город — Новгород, куда и перебирался вместе с семьей. Здесь, в Новгороде, и прошла юность Игоря. Как-то раз был он в Псковской земле на охоте, и по какой-то оплошности слуги оставили его одного. И увидал он на другой стороне реки желанную добычу, но не было у него возможности переправиться на ту сторону реки. И тут увидал он лодку, идущую по реке, а лодкой управляла девица (будущая княгиня Ольга). Игорь приказал ей переправить себя на другой берег. Когда же он сел в лодку, то обратил внимание на красоту и юность девушки, и разгорелось в нем желание, и стал он ей делать непристойные намеки, на что Ольга ответила: «Что попусту себя смущаешь, князь! Произносишь ты постыдные речи, позорящие меня. Не прельщайся, видя меня юной и одинокой, не надейся меня одолеть, лучше мне утопиться, чем оказаться тобою поруганной!»
Встреча эта глубоко запала Игорю в душу.
В 879 году умер отец Игоря — Рюрик, оставив на попечении своего сродственника Олега детей своих, «коих было у него много». Аскольд, старший сын Рюрика, к тому времени уже нанялся на службу к хазарам и правил в Киеве. Заметим по ходу изложения, что в большинстве летописей Аскольд (Осколд) вместе со своим подельником Диром называются просто «людьми» Рюрика, причем иногда даже — незнатными. Иногда намекается, что они — потомки Кия, попавшие на службу к Рюрику. Но есть и тот вариант предания, который мы в обобщенном виде здесь и предлагаем как вполне вероятный.
А юный Игорь вместе с Олегом правил в Новгороде, присматривая за многочисленной семьей Рюрика — да так «хорошо», что вскоре от всей семьи Рюрика в живых не осталось никого (кроме Игоря). Последним погиб Аскольд, убитый во время похода Игоря и Олега на Киев. Было это в 882 году: в этот год, упрочив свою власть в Новгороде, 21-летний Игорь с Олегом двинулись на юг, путем «из варяг в греки».
Придя к Смоленску, Игорь с Олегом «стали выше города, и шатры поставили многие разноцветные». Увидав это, вышли старейшины города и спросили человека из свиты: «Кто это пришел? Царь ли какой или князь в великой славе?» И вышел из шатра Олег, «держа на руках у себя Игоря» (21-летнего парня вынес на руках! Или Игорь был гораздо моложе? Или он страдал дистрофией и потерей веса? Или был инвалидом и не мог ходить?), и сказал смолянам: «Вот Игорь, князь Русский». И весь город признал себя подвластным Игорю. «И принял Ингорь город под свою руку и посадил там «мужи своя».
Как сами понимаете, нелепость этой сцены проистекает из разноголосицы летописей по поводу даты этого события, а стало быть, и возраста Игоря. Таких мест нам и дальше встретится масса, поэтому мы предоставляем читателю полное право самому судить о достоверности излагаемого, не оговаривая каждый подобный случай специально.
От Смоленска Игорь с Олегом пошли к Киеву, где в это время правил старший сын Рюрика, Аскольд (имя его переводят со шведского как «золотоголосый»). Придя к Киеву, воины Игоря спрятались в лодках. «И послан был вестник к Оскольду и воеводе его Диру с вестью: «Мы купцы, идем в Грецию от князя Ингоря и от князя Олега, заболели, мол, потому просим вас придти к нам, к родственникам своим». Так как Игорь действительно был родственником Аскольда, тот считал себя не в праве отказать в просьбе и вышел к лодкам без дружины, с одним только Диром. Тут выскочили спрятавшиеся воины и окружили Аскольда… Вероломство, впрочем, характерная черта не только русских князей.
Игорь убил Аскольда и Дира, сказав им на прощание, что только ему, Игорю, подобает быть князем. Так киевский стол перешел к Игорю, и отсюда, собственно, и пошла Русская земля.
Игорь сел на княжеский престол в Киеве, оставив Олегу Смоленск и Новгород. Летописцы утверждают, что был Игорь храбр и мудр. И вспомнил он о той деве, что встретилась ему на реке на Псковщине, и послал он к ней послов, и обручился с ней в 883 году.
Олег же в этом же году совершил поход на древлян «и примучил их, получив с них дань по черной кунице».
Кто такие древляне? Какого рода-племени? Посмотрим, что об этом говорит русская летопись. Древляне при княгине Ольге жили на Днепре южнее порогов, куда их переселил Игорь, но при Олеге они еще жили на Волге, где назывались иначе, а именно уличами, или угличами. Их главный город — Углич — стоит до сих пор.
Об основании города Углича известно следующее [Рукопись Р М № 934]:
«Игорь послал для построения города Углича княжича некоего именуемого Яна, родом плесковитина суща, который прибысть с княгинею Олгою, юже приводе за жену князю великому российскому Игорю в лета 6453 г. В то же время приходит и до означенных по берегом Волги жительствующих оный княжич Ян частнорасселенных при Волге углян… при углу Волги., и поселил в нем жителей в 6460 (952 г.), потребный и лепотный град прекрасен во славу божию создав. В сей год Ян крестился вместе с Ольгой и назвался Иоанном».
Какие-то древляне жили и к северо-западу от Киева, на реках Тетерев и Припять, и их главным городом был Коростень, сохранившийся до сего дня. Получается, что везде вокруг Киева жили сплошь древляне — только в Киеве сидели потомки Рюрика, полуваряги-полу-неизвестно кто (сами себя они называли русью). И это, вообще говоря, не противоречит истине: варяжские князья-находники устроили на киевских горах разбойничий притон, куда свозили дань, собранную с покоренных и «примученных» славянских и других племен. Этот притон «руси» был островком в море иноязычных варягам народов и немудрено, что новые насельники — очень немногочисленные, но очень «пассионарные» — быстро растворились в славяно-иранской среде.
Судя по летописным рассказам, все первое время правления Игоря только Олег без конца трудился, «утирая пот за Русскую землю», то есть грабя и подчиняя себе окрестные племена. В 885 году Олег отправил послов к радимичам с вопросом: «Кому дань даете?» (на современном жаргоне: «Кто у вас «крыша?»). Те отвечали: «Хазарам». Тогда Олег заявил: «Не давайте хазарам, но мне давайте». И радимичи, скинувшись, дали ему по шелягу (монета в 1 шиллинг по курсу того времени, оплата производилась в твердой валюте, так как славяне между собою при торговле пользовались старыми изношенными шкурками, которые в других странах за деньги не признавались).
Попутно заметим, что «сбор дани с радимичей и вятичей польской монетой шелягом, очевидно, домысел летописца» — так писал Д. С. Лихачев в своих комментариях к «Повести временных лет» [с. 254]. Так что вопрос с шелягами очень непростой.
Благодаря Олегу территория, контролируемая дуумвиратом, расширилась. Им платили дань ильменские славяне и лужицкие сербы, поляки-лендзяне и белорусские кривичи, финноязычная чудь и ираноязычные северяне, поляне, радимичи. Теперь от Волги и до Эльбы, от Ладоги и до Северского Донца можно было ходить с войском и собирать дань. Но, конечно, были проблемы: уличи, или древляне давать дань отказывались — их постоянно приходилось за это наказывать.
В 903 году, через 20 лет после обручения, к Игорю, наконец, привели из Пскова долгожданную «молодую» — именем Ольгу, дочь Гостомыслову (напомним, Игорь — правнук Гостомысла… Получается, что невесте было уже за шестьдесят. (Но о феноменальном долголетии Ольги мы расскажем ниже.)
Через четыре года Олег отправился грабить греков. Набрал он войско из подвластных ему племен: взял с собою варягов, славян, русь, чудь, кривичей, мерю, древлян, радимичей, полян, северян, вятичей, хорватов и дулебов, а также тиверцев (кто такие — неизвестно). И отправились они на конях и на лодках, коих было у них 2000. В каждой лодке по 40 воинов. И пришли к Царьграду. И приказал Олег поставить лодки на колеса, и под парусами пошли они к городу по суху. И запросили греки мира. Тогда прибил Олег свой щит к вратам города, как символ того, что город сдается без боя. И выставил охрану, дабы предотвратить грабежи и разбои — любили его люди пошалить. И потребовал Олег по 12 гривен на корабль (то есть всего 12 × 2000 = 24000 гривен, что составляет 128 тонн серебром!).
Получив откуп, а по дороге еще немного пограбив, возвратился Олег на Русь. Так как в походе участвовали 80 000 человек, то на каждого (если разделить по-братски) приходилось бы по 1,6 килограмма серебра.
После 911 года Олег погиб: «Иде Олег к Новугороду и оттуда — в Ладогу… идущю ему за море и уклюну змиа в ногу и с того умре». Похоронен Олег, как мы уже говорили, был сразу в трех могилах. «Поразительна неосведомленность русских людей о судьбе Олега!» — удивляется академик Б. А. Рыбаков [Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества. М., 1982, с. 311]. Добавим: не менее поразительна неосведомленность русских людей о судьбе Кия, Буривоя, Гостомысла, Рюрика, Аскольда, Игоря, Ольги… Все эти персонажи двоятся, троятся, живут по 100–200 лет, одновременно совершают подвиги в самых разных концах Европы и Азии, отроками женятся на старухах и после смерти их хоронят сразу в нескольких могилах. Удивительно? Но если мы вспомним, что все без исключения письменные источники опирались на малонадежные устные сведения, на плохо понятые исторические припоминания, что они многократно редактировались впоследствии — то чему ж тут удивляться?
…С 912 года стал в Киеве единодержавно править Игорь. Первое, что он сделал в качестве самостоятельного правителя — поехал в Псков и вторично женился на Ольге: «Женился князь Игорь во Плескове, поя за себя княжну, именем Олгу, дщерь князя Тмутаракана Половецкого» [Синопсис Ундольского № 1110, л. 83 об. — 84]. Затем занялся древлянами — дело в том, что те узнали, что их покоритель Олег сгинул без следа, и отказались платить Игорю дань, закрыв перед его людьми ворота. Пришлось Игорю в 914 году идти на них войной. Победил Игорь древлян и наложил на них дань больше прежнего — науки ради. Только город Пересечен на Днепре не сдавался, и Игорь отдал его своему новому воеводе — Свенельду, который три года осаждал его и еле одолел. Взял Свенельд с жителей Пересечена дань по черной кунице и отдал все своей дружине за труды.
Время 912–940 годы ничем особенно ярким отмечены не были. Вероятно, устав от безделья, Игорь в 941 году послал к грекам «по дань», но греки (то есть Византийская империя) почему-то денег давать не захотели. Тогда пошел Игорь на греков войной, идя на 10 000 ладьях. Много пожгли сел и церквей, грабя и разоряя страну. Собрав большое войско, греки вступили в бой, побили русских воинов, и те бежали с поля боя. Разбитые на суше, решили русы взять реванш в море, но греки применили «греческий огонь» и сожгли многие ладьи русские.
Подробный рассказ о походе Игоря на Царьград в 941 году приводит анонимный византийский историк, известный как Продолжатель Феофана [Продожатель Феофана. Жизнеописание византийских царей, М., 1992, с. 175–176]:
«Одиннадцатого июня четырнадцатого индикта на десяти тысячах судов приплыли к Константинополю росы, коих именуют также дромитами, происходят же они из племени франков. Против них со всеми дромонами и триерами, которые только оказались в городе, был отправлен патрикий. Он снарядил и привел в порядок флот, укрепил себя постом и слезами и приготовился сражаться с росами. Когда росы приблизились и подошли к Фаросу, патрикий, расположившийся у входа в Евксинский Понт, неожиданно напал на них на Иероне… Первым вышедший на своем дромоне патрикий рассеял строй кораблей ро-сов, множество их спалил огнем, остальные же обратил в бегство. Вышедшие вслед за ним другие дромоны и триеры довершили разгром, много кораблей потопили вместе с командой, многих убили, а еще больше взяли живыми. Уцелевшие поплыли к восточному берегу, к Сгоре. И послан был тогда по суше им наперехват из стратигов патрикий Варда Фока с всадниками и отборными воинами. Росы отправили было в Вифанию изрядый отряд, чтобы запастись провиантом и всем необходимым, но Варда Фока этот отряд настиг, разбил наголову, обратил в бегство и убил его воинов. Пришел туда во главе всего восточного войска и умнейший доместик схол Иоанн Курку ас, который, появляясь то там, то здесь, немало убил оторвавшихся от своих врагов, и отступили росы в страхе перед его натиском, не осмеливаясь больше покидать свои суда и совершать вылазки. Много злодеяний совершили росы до подхода ромейского войска: предали огню побережье Стена, а из пленных распинали на кресте, других вколачивали в землю, третьих ставили мишенями и расстреливали из луков. Пленным же из священнического сословия они связывали за спиной руки и вгоняли им в голову железные гвозди. Немало они сожгли и святых храмов. Однако надвигалась зима, у росов кончалось продовольствие, они боялись наступающего войска доместика схол Куркуаса, его разума и смекалки, не меньше опасались и морских сражений и искусных маневров патрикия Феофана и потому решили вернуться домой. Стараясь пройти незаметно для флота, они в сентябре пятнадцатого индикта ночью пустились в плавание к фракийскому берегу, но были встречены упомянутым патрикием Феофаном и не умели укрыться от его неусыпной и доблестной души. Тотчас же завязывается второе сражение. И множество кораблей пустил на дно, и многих росов убил упомянутый муж. Лишь немногим удалось спастись на своих судах, подойти к побережью Килы и бежать с наступлением ночи. Патрикий же Феофан, вернувшийся с победой и великими трофеями, был принят с честью и великолепием и почтен саном паракимомена».
Факт разгрома Игоря у стен Константинополя подтверждают, помимо византийских, источники русские — «Повесть временных лет», арабские — ал-Масуди, западноевропейские — Лиупранд Кремонский. Весьма характерно, что Продолжатель Феофана в своей хронике указывает на франкское, то есть западноевропейское происхождение русов — дружины Игоря. Этому не противоречат и другие факты. Мы уже упоминали, что штаб-квартиру Игоря — Киев окружало славянское (древлянское) население, для которых «русы» были пришлыми чужаками, ненасытными грабителями. А в самой Скандинавйи хорошо знали и помнили «конунга Ингвара». Согласно «Саге о Стурлауге Трудолюбивом», Ингвар был конунгом на востоке в Гардах (Гардарика — так скандинавы нередко именовали Русь), правил в Альдейгьюборге (Ладоге) и считался «мудрым человеком и большим хёвдингом». Конунг Ингвар имел дочь Ингибьёрг, к которой сватался варяг по имени Франмар, но жених отцу не понравился, и Ингвар собрал тинг, чтобы его дочь на тинге выбрала себе достойного мужа. На тинг Ингвар пришел с большим войском и многочисленными советниками. Франмар, назвавшийся другим именем, все равно был опознан Ингибьсрг, и тинг пришлось быстренько закруглять. После ряда безуспешных попыток встретиться с Ингибьёрг, Франмар уехал в Швецию и вернулся в Гардарику уже вместе с конунгом Стурлаугом. Ингвар выступил против них со своей дружиной и в трехдневном бою был разбит и погиб от руки Стурлауга. Стурлауг торжественно передал власть в Ладоге и «во всем том государстве, которым владел конунг Ингвар» Франмару и женил его на дочери покойного — Ингибьёрг [подробнее об этом см. Глазырина Г. В. Исландские викингские саги о Северной Руси. М., 1966, с: 158–171].
В том, что реальный князь Игорь, он же Ингвар, был скандинавом, нет никаких сомнений. Об этом говорит и направленность его внешней политики. Его походы на древлян, на Царьград — какие внешнеполитические задачи они решали? Да никаких. Цель одна: грабеж, дань — типичная политика разбойника. Какая там «дипломатия Древней Руси»!
Да и ближайшие соратники Игоря благодаря «Повести временных лет» хорошо известны нам по именам: Карл, Инегельд, Фарлаф, Веремуд, Рулаф, Гуды, Руальд, Карн, Фрелаф, Руар, Актеву, Труан, Лидул, Фост, Стемид. То есть почти все — скандинавы (Стемид, Карн, Актеву, Труан и Фост — возможно, сарматы).
Но вернемся к жизнеописанию Игоря. Спустя год после неудачного его похода на Царьград родились два в будущем знаменитых князя — сын 83-летнего Игоря и более чем 100-летней Ольги Святослав Игоревич и сын Святослава Игоревича Владимир Святославич — будущий креститель Руси. Как так случилось — неясно (мир полон чудес, не будем забывать об этом!). Только известно, что оба эти рождения пришлись на первую половину года — с марта по июнь.
Отчасти помочь в прояснении этого вопроса могут скандинавские саги. Там ясно сказано, что Владимир был сыном княгини Ольги и, стало быть, братом Святослава, а вот кто был отцом Владимира?
В 944 году, желая отомстить за свое поражение, собрал Игорь воинов из варягов и руси, полян, словен, кривичей, тиверцев и печенегов и опять пошел на греков. Узнав о новом походе, греки предложили взять дань, откупаясь от Игоря. Заключив мир, Игорь возвратился в Клев, куда на следующий год ему доставили из Царьграда предусмотренную договором дань. Неясно, на что Игорь, собственно, польстился — сумма была мизерная. Наемникам Игоря даже нечем было, что называется, срам прикрыть, и они обиженно заявили, указывая при этом на дружинников воеводы Свенельда: «Отроки Свенельдовы разодеты, а мы наги. Идем с нами на древлян в дань — и ты добудешь, и мы!» Игорь не возражал и отправился в новый грабительский поход.
Собрав с древлян положенное и заплатив дружине, Игорь, оставив при себе лишь небольшой отряд телохранителей, захотел еще немножко пограбить — «возвращуся, похожу, еще!» Это было уже через край. «Если повадится волк к овцам, то вынесет все стадо, пока не убьют его! Так и здесь — пока не убьем его, то он всех нас погубит», — возмущались древляне. Они все же отправили к Игорю послов с вопросом: «Почто идешь опять — ведь получил уже всю дань!», но Игорь их не послушал, а принялся грабить.
Тогда древляне перебили всю его банду, а самого Игоря убили. Византийский историк Лев Дьякон рассказывает, что «германцы» (?) привязали Игоря к верхушкам двух нагнутых деревьев и разорвали на две части.
Так погиб князь Игорь. Он был похоронен близ столицы древлян Коростеня («и есть могыла его у Искоростеня града в Дсревех и до сего дьне»). Из черепа Игоря древлянский князь Мал Нискинин (в память о нем в бывшей древлянской земле до сих пор существует город Малин, Житомирской области) сделал себе чашу для питья, оковав «лбину» серебром: «И тако лбину князя Игоря оковавши древляне сребром и позлатиша и тако пияху и веселишася» [Рукописный Синопсис XVII века Ундольского № 1110, л. 84–85, а так же рукопись Ундольского № 764, л. 83 об.].
Подробнее о гибели Игоря можно прочесть у Петра Петрея:
«Имея большое расположение к войне, Игорь сделал смотр своему войску и двинулся с ним на Гераклею и Никомидию. Однако ж все его войско было разбито и прогнано, и он принужден был бежать в печенежскую землю. Там его тотчас узнали, и князь этой земли Малдитто отрубил ему голову на месте, называемом Хоресто (Хорстово, Хорсово), где и похоронил его».
О том же сообщает и Мауро Орбини:
«Игорь убиен был от Малдитта, князя древлян, на месте, называемом Корест, где и погребен труп Игорев, которого сын Вратислав еще сый младенец».
Но это — довольно поздние средневековые авторы. К тому же по сходству имени древлянского князя и места гибели Игоря можно предположить, что сообщения обоих авторов восходят к одному источнику. На всякий случай — а вдруг читатель этого не заметил? — обратим внимание на следующий вопиющий момент. Как непосредственно следует из вышеприведенных текстов, эти самые несчастные древляне, которых так упорно «доставал» Игорь и которые, в конце концов, «достали» его — одновременно и германцы, и собственно древляне Припятского бассейна, и даже печенеги! Вот к чему ведет богатство исторических источников! И ведь это еще не все!
А арабами и хазарами последние годы жизни Игоря описаны совершенно иначе. Приведем цитаты из известной «иудейско-хазарской переписки»:
«С того дня напал страх перед казарами на народы, которые живут кругом них… А (византийский император) Роман послал большие дары Хельгу, царю Русии, и подстрекнул его на его собственную беду. И пришел он ночью к городу Самкерц и взял его воровским способом, потому что не было там начальника, раб-Хашмоная. И стало это известно… досточтимому Песаху… И оттуда пошел он войной на Хельгу и воевал несколько месяцев и бог подчинил его Песаху. И нашел он добычу, которую тот захватил из Самкерца. И говорит Хельгу: «Роман подбил меня на это». И сказал ему Песах: «Если так, то иди на Романа и воюй с ним, как ты воевал со мной, и я отступлю от тебя. А иначе я здесь умру или же буду жить до тех пор, пока не отомщу за себя». И пощел Хельгу против воли и воевал против Константинополя на море 4 месяца. И пали там богатыри его, потому что македоняне осилили его огнем. И бежал он, и постыдился вернуться в свою страну, а пошел морем в Персию, и пал там он и весь стан его. Тогда стали русы подчинены власти казар».
Более распространена точка зрения, согласно которой Хельгу в этом тексте — это наш Олег. Но Олег успешно воевал с Византией, а здесь сказано о его поражении, да к тому же в морском сражении, так что, скорее всего, речь все-таки идет о «Хельгу» Игоре.
«Житие Василия Нового» также сообщает о сражении войск Игоря с греками: «и брани межю ими бывши, побежени быша русь, и биша их грецы бежащих».
Придя в Хазарию, «Хельгу» Игорь набрал войска из местных племен: ясов, северян, буртасов (приволжские аланские племена), и напал на Закавказье, разграбив город Бердаа, о чем имеются пространные сообщения у восточных авторов. Правда, имя князя русов там не называется, но по времени проишествия можно предположить, что речь идет или об Олеге, или об Игоре. Там в сражении «эмир» Игорь и погиб, но и в Киеве было почему-то сразу две могилы Игоря! Впрочем, как мы убедились, и у Олега была масса могил, так что пора нам к этому явлению привыкнуть. Отмстим попутно, что на момент гибели Игоря везиром Хазарин был сын Кия, основателя Киева — Ахмад бен Куйя (годы правления 930–950), и это само по себе интересно.
952 год — дата последнего упоминания князя Игоря, как еще живущего (ему уже более 90 лет). В этом году Игорь послал для построения града Углич на Волгу некоего князя Яна, который и основал Углич — о чем мы упоминали выше. Тогда еще Игорь был язычником и «Игорь неверный аще… церквей видимых по градом ставити не позволял». Но так как известно его христианское имя — Георгий, стало быть, незадолго перед кончиной он все же принял христианство.
Киевский князь Святослав Игоревич родился в 942 году, как мы уже отмечали, одновременно со своим сыном Владимиром. Вся жизнь Святослава прошла в боях и походах, цели которых просматриваются сквозь вуаль времени очень смутно. Уже в возрасте трех лет, в 945 году, младенец Святослав был предводителем конного войска при походе на древлян. Он первым начал сражение с древлянами, метнув копье, и по этому сигналу воеводы двинули войска в бой: «Князь уже почал. Потягнем, дружина, за князем!»
Когда Святославу исполнилось пятнадцать лет, его мать, княгиня Ольга, предложила ему принять христианство, на что отрок рассудительно отвечал: «Как же я могу в одиночку принять закон? Дружина смеяться станет!» Антихристианские взгляды Святослава простирались столь далеко, что он даже убил в 971 году своего брата Улеба за принятие христианства [Татищев, с. 372]. Впрочем, это не помешало Святославу установить добрые отношения с Магде — бургской митрополией (Германия): «При Святославе Игоревиче русская епархия была частью Магдебургской митрополии» [Древнейшие государства Восточной Европы. 1991, М., 1994, с. 80].
К двадцати годам, надо полагать, из Святослава уже вышел законченный стратег. По сообщению дореволюционного исторического беллетриста А. Нечволодова, «выросши и возмужав и собрав много храбрых, Святослав в 964 году направил первый свой поход на Волгу, где у хазар, бурта-сов и камских болгар изменнически погибла русская рать, возвращавшаяся в 914 году из похода по Каспию. Теперь внуки шли, по языческому обычаю, мстить за смерть своих дедов» [Нечволодов А. Сказания о Русской Земле. М., 1997]. Да и то, пора уж и отомстить — чай, почти пятьдесят лет прошло, а память-то все жжет, все свербит, даром что как звали своих князей — не помнили, кто такой Олег — не знали… Полвека собирались мстить (раньше, вероятно, было недосуг) — вот что значит русское терпение!
Три года длился тяжелый поход. Расточил Святослав камских болгар, да так, что, по словам летописей, не осталось и следа от них (интересно, нынешние чуваши, их прямые потомки, летописи читали?), ни от буртасов (к XIV веку они опять воскресли и пошли на Москву вместе с Мамаем), ни от хазар. Святослав уничтожил города Великие Болгары, Саркел (Белую Вежу), покорил ясов (предков осетин) и касогов (предков кабардинцев). А на обратном пути покорил вятичей.
Вятичи, как известно, жили на Оке. Ясы и касоги — южнее, в Приазовье. Куда же вел «обратный путь» Святослава? В Киев с Оки попасть трудно, гораздо легче либо в Смоленск, либо в Новгород. Уж не в Новгороде ли княжил Святослав?
Это предположение, кстати, не противоречит характеру Святослава. Похоже, что ему было все равно, где княжить. Типичный представитель архаичной, дружинной эпохи вождей и героев, странствующий предводитель вольницы, абсолютно «негосударственный» человек, полуваряг-полусармат — вот главные черты его портрета. «Ты, княже, чужой земли ищешь и блюдешь, а своей пренебрегаешь!» — пеняли ему киевляне, и были правы. Святославу были совершенно чужды интересы родной земли. Он любил войну ради войны и грабежа и в этом смысле был равно похож и на типичного ираноязычного кочевника — скифа или сармата, и на викинга — выходца из Скандинавии. Последние, кстати, были его современниками, но не будем забывать, что германцы, как и все индоевропейцы — выходцы из евразийских степей. Он много завоевывал, но мало сохранял. Святослав практически не бывал в Киеве, и считать его киевским князем можно с очень большой натяжкой — вместо него правили то Ольга, то Владимир.
Но ситуация в Восточной Европе середины X столетия уже существенно отличалась от той, какая была еще сто лет назад. Эпоха «вольных дружин» на ее юге прошла, и Святослав со своими головорезами оставался одиноким анахронизмом. Прагматичные соседи не преминули этим воспользоваться — ведь спрос на наемников сохранялся, а предложение, увы, падало: викинги этого времени занимались собственными завоеваниями в Северной Европе, и в наемники еще не торопились. Хитроумные византийцы купили мечи Святославовой дружины и направили их против болгар. «Калокир привез Святославу много драгоценных даров, в числе которых было 27 пудов чистого золота, и просил от имени императора помочь грекам против дунайских болгар». [А. Нечволодов]. Позарившись на этот бакшиш, Святослав в августе 967 года с 60 000 воинов смело напал на болгар и за деньги принялся ручьями проливать кровь славянских братьев — впрочем, ему-то они братьями не были. «А болгарский царь Петр так огорчился этим неожиданным нападением русских, что у него отнялись руки и ноги» [А. Нечволодов]. Еще бы не огорчиться! К 968 году Святослав отобрал у болгар 80 городов. «Моя земля!» — радовался он. «Хочу жить в Переславце на Дунае, так как тут — середина земли моей, — писал Святослав Ольге, — тут все благое сходится: от греков — паволоки, золото, вино и овощи различные; из чехов и угров — серебро и кони; с руси — меха, воск, мед и рабы». Киев, Русь, какие-то там государственные задачи — все было забыто. Профессиональный грабитель, наконец, получил то, что желал — щуку бросили в реку!
В этом же году на Киев напали печенеги. В городе оставалась Ольга с тремя малолетними внуками. (Впрочем, это как сказать — малолетними. Владимиру, вероятно, уже было 26 лет — а он был младшеньким. Остальные два брата, Ярополк и Олег, были старше отца — если верить русской летописи.) Киевляне послали к Святославу посольство со слезной просьбой о помощи, но великий воин только отмахнулся от них — разбирайтесь сами, не до вас!
Византийский историк Петр Диакон видел Святослава лично и оставил любопытный портрет князя:
«Вот какова его наружность: умеренного роста, не слишком высокого и не очень низкого, с мохнатыми бровями и светло-синими глазами, курносый, безбородый, с густыми, чрезмерно длинными волосами над верхней губой (то есть усами. — Прим» авт.). Голова у него была совершенно голая, но с одной стороны ее свисал клок волос — признак знатности рода. Крепкий затылок, широкая грудь и все другие части тела вполне соразмерные. Выглядел он угрюмым и диким. В одно ухо у него была вдета золотая серьга; она была украшена карбункулом, обрамленным двумя жемчужинами. Одеяние его было белым и отличалось от одежды других только чистотой».
Длинные вислые усы, бритая голова, оселедец (хохол), белая рубаха… Не правда ли, что-то знакомое? А батько Тарас Бульба — помните? Запорожский казак! И удивляться не надо — это обычный облик степного сарматского воина еще с середины I тысячелетия нашей эры, если не раньше. И, самое интересное — он остается таковым чуть ли не до. Нового времени, пока существует Запорожская сечь. Поразительный «степной консерватизм»! Святослав, вероятно, был первым из князей варяжской династии Рюриковичей, кто воспринял уже не северный, скандинавский тип дружинника, а южный, сарматский тип — ведь он родился в Киеве, в то время как все предыдущие князья были пришельцами с Севера! Но об этом напоминают только светло-синие скандинавские глаза Святослава…
Если завоеванная им земля на Дунае вызывала у Святослава восторг, то местное население — завоеванные им дунайские славяне — ничего хорошего от него не видели. Вероятно, Святослав со своей ватагой до такой степени их «достал», что они искренне желали ему смерти, и когда Святослав отправился на Русь — нанимать новых наемников в свою дружину, жители Переяславца послали к печенегам тайных послов: «пославши переяславци к печенегам, глаголюще сице: «се, идет к вы Святослав в Русь, взяв имения много у Грек и полон бесщисленный, с малой дружиной». Попав в засаду у днепровских порогов, Святослав был убит.
С нашей точки зрения, на фоне истории всех других русских князей до Ярослава Мудрого, Святослав — единственный персонаж нашей древней истории, биография которого более или менее однозначно трактуется всеми письменными источниками — за исключением небольшого «прокола» с датой его рождения. Но по сравнению с тем, что мы говорили выше, и с тем, о чем скажем ниже, это — лишь малая историческая неувязка, оставляющая Святослава реальной исторической фигурой по сравнению с другими, почти мифическими.
Ипостась первая: Ольга-Прекраса Гостомысловна.
Дюрет в своей «Гистории о языцу общем» на с. 846 пишет:
«Игорь, сын Рюриков, женат был на Ольге, дочери князя Гостомысла, жившего в Гардарике».
Более подробно об этом говорит Иоакимовская летопись (цитируемая, естественно, по Татищеву):
«Егда Игорь возмужа, ожени его Олег, поят за него жену от Изборска, рода Гостомыслова, иже Прекраса нарицашеся, а Олег преименова ю и нарече во свое имя Ольга. Име же Игорь потом ины жены, но Ольгу мудрости ея ради паче иных чтяше».
Итак, в молодости княгиню Ольгу звали Прекрасой Госте мысловной. У Гостомысла было три дочери — Прекраса, Умила и младшая, имя которой мы не знаем. Точная дата рождения Ольги-Прекрасы неизвестна, но ее можно приблизительно установить. Понятно, что это было до рождения Рюрика, так как Рюрик — сын более младшей дочери. Годы рождения ее сестер тоже неизвестны, однако ясно, что старшая дочь родилась раньше, чем остальные.
Рюрик родился в 779 году, как о том свидетельствуют некоторые варианты русских летописей. Стало быть, мать его родилась где-то около 760 года. Значит, Ольга-Прекраса родилась не позднее 759 года.
Жила Прекраса в селе Выдубицы (Выдубичи) в Псковской земле, где и встретилась с одним из ее будущих мужей — князем Игорем. Произошло это так [Рукопись Ундольского № 755, л. 13; Рукопись n.B.F IV № 216, л. 338]:
«Игорю же юну сущу, и бывшу ему в Псковской области… яко некогда ему утешающуся некими ловитвами (в неведении же раби его оставиша единого, — добавляет Новгородская летопись) и узре об ону страну реки лов желанный, и не бе ему возможно преити на ону страну реки, понеже не бяше ладийце, и призва пловущего ко берегу, и повеле себя превести за реку, и пловущим им возре на гребца онаго и позна, яко девица бе сия блаженная Ольга, вельми юна суща… Иразгореся желанием на ню, и некие глаголы глумлением претворяше к ней. Она же уразумевши глумления коварство, пресекая беседу неподобного его умышления, не юношеским, но старческим смыслом, поношая ему глаголаше: «Что всуе смущаешися, о княже! Срам претворяя ми, всякую неподобная во уме совещевая, студная словеса износиши; не прельщайся, видев мя юну девицу и уединену, и о сем не надейся, яко не имаше одолети ми».
Сколько лет было юной деве при встрече с князем Игорем? Согласно традиции, эта встреча произошла в 880 году… Да, пожалуй, к тому времени Прекраса вполне созрела для того, чтобы говорить «не юношеским, но старческим смыслом»: ведь ей было уже 120 лет или около того — самая пора мудрости! Игорь же, как известно из тех же летописей — сын Рюрика, родившегося позже Ольги-Прекрасы.
А если принять во внимание, что замуж за Игоря Ольга вышла в 903-м (а по другим данным — в 913 году), то на момент свадьбы «молодой» стукнуло то ли 153, то ли 143 года. А Святослава, как утверждает «Повесть временных лет», она родит в 942 году, когда ей будет около 180 лет! Потом в нее, 200-летнюю старуху, влюбится византийский император. А преставилась она 11 июля 969 года «в маститой старости». Еще бы не маститой — ведь ей было более 200 лет!
Все это так невероятно, что эти сведения ни у кого не могут вызвать доверия. Нет, Гостомысловной она никак не может быть. Но, может быть, речь все же идет о нескольких Ольгах?
Да, вероятно, так оно и есть.
Ипостась вторая: Ольга Тмутаракановна.
«Женился князь Игорь во Плескове, поя за себя княжну, именем Олгу, дщерь князя Тмутаракана Половецкого» [рукописный Синопсис Ундольского № 1110, л. 83, об. — 84].
То есть, Ольга была дочерью половца по имени Тмутаракан или дочерью половецкого тархана (предводителя тысячи воинов), «а половцы Закон Магометов держали…», как о том свидетельствует «Летопись Российского Царства», следовательно, Ольга, вероятно, тоже была мусульманкой. Как попало в псковское село половецкое семейство? Мы не знаем.
Отметим только, что утвердившееся в нашей популярной литературе мнение о том, что половцы были тюрками, скорее всего, ошибочно. Русские называли этот степной народ «половцами», то есть «половыми» — «соломенными», «соломенноголовыми», за характерный светлый цвет волос. Вам когда-нибудь приходилось слышать о «соломенноголовых» тюрках?
Впрочем, в состав половецкого объединения, действительно, входили какие-то тюркские племена, но не они «задавали тон» всей народности. Несмотря на то что половцы скорее всего были тюркоязычными, их основной массив могли составлять угро-финские народности, родственные мордве. Не стоит забывать также, что в степи продолжают жить потомки сарматско-аланского населения, пусть давно потерявшего свой язык, но все же европеидного. Так что появление «половых» («соломенноголовых») степняков в Причерноморских степях никакого удивления вызывать не может — наоборот, удивительно было бы, если бы их там не было.
На момент замужества, как о том свидетельствует «Житие» Ольги, ей было около 20 лет (если дату замужества принять за 903 год). На самом деле, ей было около тридцати — ведь еще в 880 году она, как мы видели выше, перевозила через реку князя Игоря, на тот момент, получается, прекрасной перевозчице было всего 7 лет. Выходит, Игорь приставал со своей любовью к семилетней девочке-половчанке?
И половчанке ли? Ведь Ольга, как говорят другие источники, была дочерью легендарного варяжского конунга Олега Вещего…
Ипостась третья: Ольга Олеговна.
В противовес сообщению о половецком происхождении Ольги, рукописи Ундольского № 656, л. 15 и P.n.B.F IV № 239 л. 101 называют Ольгу дочерью конунга Олега, и происходила она «от языка варяжска». А вот сам Олег Вещий хоть и был из варягов (норвежец), но служил хазарскому кагану. Правда, хазары хоть и степняки, но все-таки не половцы. И вообще до появления половцев в русских степях должно пройти с описываемого здесь времени не менее столетия. Ведь еще внук Ольги, Владимир, воевал не с половцами, а с печенегами! Но что поделаешь, не мы придумали Тмутаракана Половецкого…
Может быть, этот Олег и был половецким тарханом, то есть «Тмутараканом Половецким»?
На это косвенно указывает любопытный факт: на границе Болгарии и Византии в 904 году был установлен памятник «во времена такого-то и такого-то правителя», одним из которых указан Феодор-Олег Тракан, то есть тархан Олег (как мы помним, крестившийся в Константинополе под именем Феодор) (рис, 3.4). А в Радзивиловской летописи есть миниатюра, изображающая поход Олега на Балканы — он нарисован в ладье под знаменем, на котором явственно читается арабская надпись.
Получается, что Ольга (Прекраса?) была дочерью Олега Тархана, и, вероятно, по его имени названа Ольгой…
Достоверно известно, что Ольга (Гостомысловна? Тмутаракановна? Олеговна?) все же вышла замуж за князя Игоря. Хотя есть и другое мнение: сперва она побывала замужем за Рюриком, родила от него сына Игоря, а потом вышла замуж за Игоря. Во всяком случае, мулла Шихаб-эд-дин ал-Марджани в своей книге, вышедшей в 1885 году в Казани, сообщает, что после смерти Рюрика правила жена его Ольга, а потом сын их Игорь, потом снова Ольга — жена Игоря…
Ольга, может быть, и была женой Рюрика, но тогда время ее жизни, как мы писали выше, растягивается на 200 лет. В летописях была высказана и другая версия — Ольга не дочь, а внучка или даже правнучка Гостомысла. Но ни отец, ни мать ее в этом случае неизвестны.
Но тогда получается, что было две Ольги? И могла ли Ольга, вдова Рюрика, выйти замуж за собственного сына? Если вы думаете, что это предположение невероятно, не спешите. Вспомним известный текст византийского императора Константина Багрянородного: «Однодревки Внешней Руси, приходящие в Константинополь, идут из Немо-гарда, в котором сидел Святослав, брат Игоря, князя Руси». [Чтения ОИДР, ч. 1, 1899. Перевод Гавриила Ласкина.]
То есть Святослав (по русским летописям — сын Ольги) — брат Игоря! А кем для матери является брат ее сына? Понятно, кем — тоже сыном. То есть, Игорь и Святослав — братья!
Но ведь Игорь вроде бы муж Ольги — получается, он муж и сын одновременно? Собственно, почему бы нет, ведь писал же в IX веке Эльдад га-Дани об иудеях Хазарин: «Они разговаривают на Святом (иврите), персидском и кедарском (тюркском) языках. Соседями их являются народы, поклоняющиеся огню и женящиеся на своих матерях, дочерях и сестрах» [ТВОРАО т. 17, СПб, 1874]. Славяне действительно были соседями хазар, они поклонялись огню-Сварожичу и совершали кровосмесительные браки. Это, вероятно, те южные славяне, которые по сути дела — ославяненные сармато-аланы, то есть бывшие ираноязычные степняки — огнепоклонники, зороастрийцы. И в этой среде, как и во всей ираноязычной, в том числе и в Персии, браки такого рода были допустимы.
Раз так, то теперь вроде бы все становится на место — Ольга Олеговна еще девочкой выходит замуж за Рюрика, а овдовев, выходит замуж за Игоря. Правда, тогда приходится предположить, что Олег старше Рюрика, или, как минимум, его ровесник.
Но вот Рейнхард Гейденштейн сообщает: «In annalibus Plescovensibus, qui in Polotiensi Bibliotheca inter alios reperrti in manus nostras pervenerunt, circf annum ab orbe 6412, antiquissimamentio tst, qui Thorum filium Rurici Principis Russiae Olgam ex civitate ea in matrimonium accepisse, ex qua Sventeslaus filius natus ei sit, memorant» (В анналах Псковских, которые в Полоцкой Библиотеке среди других в руках своих держали, около года от сотворения мира 6412 древнее упоминание имеется, что Тор, сын Рюрика, князя Русского, Ольгу и ее города в супружество взял, от которой Свентеслава сына имел, как упоминается). То есть, Ольга побывала еще замужем и за неким сыном Рюрика Тором? И этот Тор был отцом Святослава?
По русским источникам, Ольга родила Святослава от Игоря, но не в 942 году, как принято считать, а в 920 году. А в 942 году она от Святослава родила Владимира, при котором и умерла в глубокой старости, дряхлой старухой, которую на пиры выносили в кресле.
Что ж, картина получается, мягко говоря, причудливая. И новые противоречия появляются, как только мы «копнем» чуть-чуть дальше.
Дело в том, что, по некоторым сообщениям, Ольга побывала еще и женой Олега Вещего, дочерью которого она вроде бы являлась. Впрочем, это может иметь отношение лишь к проблеме отцовства в отношении Игоря, но никак не может отразиться на самой Ольге. Поэтому это сообщение мы обходим с пониманием.
Но могло ли такое быть, что в начале X века Олег привел Игорю в жены свою собственную дочь? Да, и такие сообщения в русских летописях имеются. Дочерью Олега называют ее рукописи Ундольского № 757, л. 15, об., а так же МПМ № 610, л. 28 — л. 28, об., и РПБ F IY № 239, л. 101.
Кроме того, некоторые свидетельства дают такую трактовку: Олег сам был женат на Ольге, названной по его имени, и у них родился сын Игорь. После ухода Олега на родину, его жена Ольга «пояла» за себя сына своего и родила от него Улеба и Святослава — братьев и сыновей Игоря.
А в исландских сагах Ольга одновременно предстает в двух образах — мудрой старой матери Владимира и его жены! Значит, Ольга успела побывать и женой Владимира?
Деяния Ольги — правительницы Руси — приобретают сколько-нибудь внятные очертания после гибели Игоря, убитого древлянами. Начала Ольга правление свое с того, что приняла под свою руку княжества Русское, Новгородское и Киевское. А древлянам отомстила за убийство Игоря по полной программе.
Убив князя Игоря, древляне (по другим сведениям, это были печенеги, по третьим — германцы) решили, что раз боги допустили такое, то, значит, они отвернулись от Руси, и послали к Ольге послов с. наглым предложением выйти замуж за их князя Мала (Малдитта). Польский историк М. Стрыйковский приводит прозвище князя Мала — Нискиня. Другой польский историк, Ян Длугош, называет его «дукс Мискина» (герцог Мискиня). По языческим обычаям, Мал, как победитель, имел право на семью и вдову побежденного (то же самое через полтора столетия произойдет с касожским князем Редедей: убив Редедю, русский князь Мстислав заберет себе и семью побежденного). Ольга посоветовала древлянам проявить гордость и прибыть к ней завтра «в ладье». Эту историю мы все помним — Ольга приказала закопать древлянских послов живьем в яме вместе с ладьей [Софийская летопись, с. 102]:
«945 год. И жила Ольга при Игоре в Киеве, до тех пор, пока не убили Игоря древляне. И, убив Игоря, послали в лодии 20 лучших мужей в Киев. «И присташа под Боричевом… И поведаша Олзе, яко древляне приидоша, и возва я Олга к севе: «добри гости приидоша». Древляне же ей рекоша: «Приидохом, княгини». И рече им Олга: «Да глаголите, что ради приидосте семо?» Древляне же реша: «Посланы Деревская земля, а рекучи сице: мужа твоего убихом, бяше бо муж твой акы волк восхищая и грабя, а наши князи добри суть, иже разделали землю Деревьску, да поиди за князь наш Мал». Бе бо ему имя Мал, князю деревьскому. Рече же им Олга: «люба ми весть ваша, уже мне мужа своего не въскресити; но хощу вы почтити заутра пред людьми своими, а ныне вы идите в лодию свою, и лязите в лодии величающеся, и аз по вы послю, и вы же рцете: не идем ни на конех ни пеши, но понесете в лодии; и вознесут вы в лодии. И отпустиша я в лодию. Олга же повеле ископати яму велику и глубоку, на дворе теремьском, вне града, И заутра Олга, седящи в тереме, посла по гости; и приидоша глаголюще: «зовет вы Олга на честь великую». Они же реша: «пеши не идеи, ни на конех, но понесети ны в лодии». Ркоша кияне: «нам неволя; князь наш убиен, а княгини наша хощет за ваш князь». И понесоша их в лодии. Они же седяху гордящеся в перегбех сустугах; и принесоша их на двор ко Олге, и несше вринуша их в яму и с лодиею. Приникши Олга рече им: «добра ли вы честь?» Они же реше: «пуще ны Игореве смерти». И повеле засыпати их живых, и посыпаша я».
Не насытившись местью сполна, Ольга послала к древлянам за повторной депутацией, которую сожгла в бане [Софийская летопись, с. 102–103]:
«И посла Олга ко деревляном, и рече им: «да аще мя вы просите право, то прислете ми семо мужи нарочиты, да в велице чти пойду за вашего князя, ци да не пустять мя людие киевстии». Се слышавше древляне, и събрашеся нарочитых муж 50, иже держаху деревскую землю, и послаша по Олгу. Древляном же пришедшим, повеле Олга мовь сотворити, ркучи сице: «взмывшеся приидите ко мне». Они же сьтвориша мовь, и влезоша древляне начата мытися; и запроша с ними мовь, и повеле зажещи; и ту изгореша вси».
После этого она снова послала людей к древлянам, сказав, что идет к ним — выходить замуж за их князя, но перед свадьбой она хочет справить тризну по умершему Игорю, а потому попросила древлян приготовить над его могилой мед-пиво да закуски разные [Софийская летопись, с. 103]:
«И посла к древлянам, сице рекуще: «се уже иду к вам, да пристроите меды многи у града, иде же убисте мужа моего, да плачуся над гробом его, и створю тризну княхю своему». Они же то слышавше, свезоша меды многи зело, и възварища. Олга же поимше бояр мало, легко идуще прииде к гробу своего князя, и плакася по нем велиим плачем. И повеле Олга над своим князем могилу съсыпати велику, и яко ссыпаша, повеле тризну творити».
Древляне приготовили все необходимое для тризны, а Ольга, послав войска под командованием Святослава степью на конях, сама поплыла с небольшой свитой в ладье к днепровским порогам, где древляне (печенеги?) оказали ей почетный прием. На тризне древляне изрядно подвыпили, и тут подоспела Святославова конница… Около 1000 человек окропили своей кровью могилу Игоря [Рукопись С Б № 964, л. 56]:
«А сама еще посла ко древляном: едет княгини Непром в лодьях наших в землю вашу, и все изрядный сретте меня на Непре реце в порогах; на том месте по муже своем сотворю память третину. А сама поеде по Непре реце в лодьях в невелицеи силе, а сына своего Святослава посла полем на конех с великим войском к порогам. Мужей лучших до тысячи, коими мужи вся земля их укреплена, и княгине Олга повеле тех мужей всех честно упоити вином да заморскими разными питиями различными. И егда быша весели и возлегоша опочивати на повеселе, а Стослав княжич прииде с поля с великим войском, и побита всех мужей 1 000 древлян».
Истребив лучших мужей-древлян, Ольга подступила к стенам их града Коростеня (Искоростеня) и сожгла его с помощью выпущенных на город птиц с подожженными трутами (см. «Повесть временных лет»). Но другие источники утверждают, что на самом деле Ольга сожгла таким способом Константинополь, а стольный град древлян назывался Колец [рукопись С Б № 964, л. 56]:
«А сама княгиня Ольга нача пленити древлянскую землю и попленив и прииде под град их Колец и ста около его. Древляне же часто пресылашети ко княгине Ольге о миру добивати челом, дабы у них повелела княгине Олга имати дань по ecu лета по 300 златых с человека. И рекоша ко княгине: хощеши, госпожа, отомстити, что мы мужа твоего князя Игоря убили; и тебе, госпожа, своего мужа не подняты. Пойди, госпожа, взяв у нас дань, в землю свою во свой Киев. И рече княгиня тогда: аз вам отмстила мужа своего смерть, когда вы прислали ко мне в Киев мужей своих дважды и егда есми творила память тризну по мужу своем. И повеле княгина Олга Колец град разорити и князя их Мала повеле убиты, и сама Олга с сыном своим Стославом и со всем войском поиде в Киев с великою честию, и бысть радость велия по всей земли». И по сем княгина Олга с сыном своим Стославом ходиша на печенеги за Дон, и много пленив печенегов, и возвратившися здраво».
Если считать, что на днепровских порогах и на Дону жили в то время одни и те же степняки — печенеги, то из вышеприведенного текста следует, что древляне — это печенеги.
Истребив тысячу лучших древлянских мужей на могиле Игоря, Ольга, наконец, спросила: а где могила Игоря [выноска на поле в рукописной книге XVII века. РМ№ 413, л. 154]:
«Егда премудрая княгиня Олга отмсти кровь мужа своего Игоря древляном, и тогда нача вопрошати града Коростеня жителей о теле мужа своего Игоря и о месте, где положено тело его. Они же ей поведаша место сокровенно, от всхода горы на право ко езеру тайник яко 5 ступеней; в нем же положено тело великаго князя Игоря со множеством бесчисленнаго злата и сребра и жемчюгу и камения драгоценного во славу имени его, о последнему роду на счастие. Блаженная же Олга по муже своем великом князе Игоре велми восплокося и положи все в забвение и не повеле ничесому коснутися от лежащих имении и назночи место, повеле комением устие зотвердити и тако отиде в Киев и цорствова блогоденьственио».
Всласть отомстив древлянам за убийство Игоря, Ольга возвратилась в Киев, где и жила благополучно до 955 года.
В этот год она отправилась… в столицу Древней Руси — город Москву и там приняла святое крещение (!) [пергаменный Пролог 14 ст. Типография Св. Синода № 368]:
«Олга же, отмстивши смерть мужа своего, возложи на древляны дань, поиде в царствующий град Москву и тамо в лето 6463 (955 год) при царе Иване Зимиске (то есть византийском императоре Иоанне Цимисхии, 969–976 годы. — Прим. авт.), крестися». Приняв крещение, Ольга «обходяше всю русьскую землю дани и урокы льгъкы уставляющи, и кумиры сокрушающи, яко истинная ученица христова…»
Сам факт крещения Ольги не подлежит сомнению, однако совершенно неясно, где, когда и как это произошло. О крещении Ольги сообщают и русские, и византийские, и немецкие источники, но все по-разному. И, разумеется, ее крещение в Москве, которой вообще быть в это время не должно, выглядит особенно интересно!
Большинство источников утверждает, что это произошло в Константинополе. Ряд исследователей склонен полагать, что это все же случилось в Киеве. Впрочем, как указывают скандинавские источники, Ольга до самой смерти оставалась языческой Верховной Жрицей, обладавшей силой Фитона:
«В то время правил в Гардарики конунг Вольдемар с великой славой. Так, говорится, что его мать была пророчицей, и зовется это в книгах духом Фитона, когда пророчествовали язычники. Многое случилось так, кок она говорила. И была она тогда в преклонном возрасте. Таков был их обычай, что в первый вечер должны были приносить ее в кресло перед высоким сиденьем конунга. И раньше, чем люди начали пить, спрашивает конунг свою мать, не видит или не знает ли она какой-либо угрозы или урона, нависшего над его государством, или приближения какого-либо немирья или опасности, или покушения кого-либо на его владения. Она отвечает: «не вижу я ничего такого, сын мой, что, я знала бы, могло принести вред тебе или твоему государству, а ровно и такого, что спугнуло бы твое счастье. Отнесите меня теперь прочь, поскольку я теперь не буду дальше говорить, и теперь уже довольно сказанного».
Крестившись, Ольга задумала совершить военный поход на Царьград [Рукопись С.Б. № 964, л. 56]:
«И помыслив княгина Олга поитти воевоти ко Царю граду и собрав войско много словянского и древлян и печенегов, и поиде ко Царю граду. И цари греческие Михайло и Константин повеле Царь град затворити, и бися о граде крепко до седми лет. И на осмое лето начата цари ко княгине послы посылати и Олге добивати челом о миру и рекоше княгине: возложи, госпожа, на нас дань велику и поиди от града прочь. И княгина со цари греческими сотвори мир и возложи дань на них по летом;…И еще к ним Олга рече лестию: да вы ныне скудны, греки, велми от моей войны, что стою под вашим градом 7 лет в земле вашей своим войском; и яз у вас не хощу дани взяти за три лета со всей земли вашей, а слышали есми, что в вашей земли Царьградстей умножилось много голубей и воробьев, а в нашей земли нет тех птиц, и вы дан мне из Царя града по 3 голубя да по 3 воробья со всякого двора, и яз дани с вас за три лета не возму. Цари же цареградстии, сие слово слышав, и возрадовавшеся радостию великою: милостивая княгина Олга Русская. И много ее похвалиша, что не хощет у них дани взяти за 3 лета… а того они не ведают, что лстяше их княгина Олга тех хощет взяти мудростию своею Царьград. И в том часу грижане меж собою сотвориша совет и повелеша собрать вскоре по всему граду от всякого двора по 3 голубя да по 3 воробья и выслаша за град ко княгине Олге».
По Ольгиному приказу к лапкам птиц привязали зажженные труты и отпустили их на вечерней зорьке. Полетели птицы в гнезда, и запылал великий город…
«И от тех птиц загореся весь град Царь, и несть такого места во всем Царе граде, иде же не горит, И встужився цареградстии цари Михаило и Константин и ecu людие Цареграда того и начата плакати, глаголаше: великою прелестию прелстила нас княгина Олга. И побего-ша все людие с женами из града, плачюще и глаголюще сице: помилуй нас, княгина Олга, умилосердись до нас до бедных. Княгина же Олга повеле их сещи, и огнь во граде повеле угасити. И потом встречаху княгину Олгу гречестии цари Михаило и Константин с патриархом и со всем вселенским собором и крилосом и несоша в сретение ко княгине Олге святии иконы и несоша чудотворную икону Образ Пречистый Богородицы Одегитрею, ею же написо Лука Евангелист» (там же).
Смилостивившись, Ольга отступила от стен Константинополя, и благодарный император Михаил даже предложил русской правительнице руку и сердце: «И посватался за Олгу царь Михаил, занеже вдов беше».
Так закончилась беспримерная семилетняя осада Константинополя княгиней Ольгой (955–962 годы). Правда, известен этот факт только по русским источникам, да и то всего нескольким, а сами греки о том молчат — вероятно, от стыда. Или просто им об этой осаде и о гибели их собственной столицы ничего неизвестно. А рассказ о птицах, с помощью которых Ольга подожгла город, встретится на страницах русских летописях еще раз, в «Повести временных лет», там, где летописец повествует об осаде Ольгой столицы древлян Коростеня (Искоростеня)…
Но вообще-то Ольга в Константинополе была. Этот факт бесспорен. В промежутке между 946 и 957 годами Ольга посетила Царьград (может быть, даже дважды; называют 946, 954, 955, 957 годы) и была принята с почестями императором Константином Багрянородным (рис. 3.5). Этот сюжет нашел свое отражение в литературных произведениях на Руси и в Византии. О посещении Ольгой Царьграда и ее встрече с императором Константином Багрянородным пишет митрополит Илларион в «Слове о законе и благодати». Сам Константин Багрянородный подробно описал прием Ольги в своем известном историческом сочинении. Другой византийский историк, Иоанн Скилица, поместил в своей хронике миниатюру «Ольга у византийского императора». В Софийском соборе в Киеве сохранились фрески «Прием у византийского императора» и «Ипподром». На обеих из них изображена женская владетельная особа в короне (стемме) и белом покрывале, но это не византийская императрица. Как установлено, эти сюжеты посвящены пребыванию княгини Ольги в Константинополе и се приему Константином Багрянородным: на первой фреске — в Магнаврском тронном зале, на второй — во дворце Кафисмы на ипподроме. Следовательно, на Руси X–XI веков хорошо помнили о пребывании Ольги в Царьграде, и подвергать этот факт сомнению нет никаких оснований. А большое внимание к этому факту на Руси, очевидно, говорит о несомненной важности этого эпизода русско-византийских культурных связей.
Уже упомянутый Иоанн Скилица пишет об этом событии довольно кратко [Ioannis Scylitzae Synopsis Historiarum. Berlin, 1973, 77–81]:
«И жена некогда отправившегося в плаванье против ромеев русского архонта, по имени Эльга, когда умер ее муж, прибыла в Константинополь. Крещенная и открыто сделавшая выбор в пользу истинной веры, она, удостоившись великой чести по этому выбору, вернулась домой».
Константин Багрянородный оставил очень подробное, чуть ли не с указанием того, где кто стоял, и кто куда перемещался, описание приема Эльги в императорском дворце:
«Другой прием — Эльги Росены (то есть Русской. — Прим. авт.). Девятого сентября в четвертый день состоялся прием по прибытии Эльги, архонтиссы Росии. Сия архонтисса вошла с близкими, архонтиссами-родственницами и наиболее видными из служанок… За ней вошли послы и купцы архонтов Росии и остановились позади у занавесей…»
Эльгу на приеме сопровождали ее анепсий (племянник?), некий священник Григорий, 16 «ее женщин», 18 «ее рабынь», 22 посла, 44 купца и два переводчика [Литаврин Г. Г. Путешествие русской княгини Ольги в Константинополь. — «Византийский временник», 1981, т. 42].
По возвращении на родину Ольга крестилась вторично — уже вместе с боярином Яном. А затем отправила в Германию послов — чтобы немцы прислали на Русь епископа и священников:
«В лето от Воплощения Господня 959-е… Послы Елены, королевы ругов, крестившейся в Константинополе при императоре константинопольском Романе, явившись к королю, притворно, как выяснилось, просили назначить их народу епископа и священников»
«К королю Оттону явились послы от народа Руси с мольбою, чтобы он послал кого-либо из своих епископов, который открыл бы им путь истины; они уверяли, что хотят отказаться от языческих обычаев и принять христианскую веру. И он согласился на их просьбу и послал к ним епископа Адальберта правой веры. Они же, как показал впоследствии исход дела, во всем солгали» («Хильдесхаймские анналы»).
Более или менее определившись с вопросами вероисповедания, Ольга малое время спустя решила навестить родные места. Из Киева она отправилась в Новгород, где правил внук (?) ее, Владимир. По пути Ольга основала город Псков.
Придя в Новгород, она осталась при Владимире доживать свой век. После 977 года Ольга скончалась. Точно известен только день ее смерти — 11 июля.
Официальная дата смерти Ольги — 969 год — не может быть признана по двум причинам: во-первых, она видела мальчиком в Новгороде святого Олафа, а это не ранее 970 года, а во-вторых, в 974 году она еще была жива: «в лето 6482 (974 год) рече Святослав ко Олге матери и ко бояром своим: не любо ми в Киеве жити…». («Повесть временных лет»). Не с покойницей же разговаривал Святослав?
На третий день после того, как Ольга умерла в Новгороде и была торжественно оплакана (рис. 3.6). Она была погребена в городе Переславе (вероятно, Переяславле-Русском), как о том сообщает Петр Петрей. Расстояние между Новгородом и Переяславлем — более тысячи километров, и совершенно непонятно, как за три дня тело Ольги ухитрились переправить из Новгорода в Переяславль? Или это какой-то другой город? Так что с географией посмертных перемещений Ольги, такие же нелады, как и с ее биографией.
Около 1010 года останки Ольги были перенесены в Киев во вновь построенную церковь. Летописец утверждает, что перенос мощей Ольги имел место «в десятое лето по крещении Владимира». То есть, Владимир крестился в 1000 году?
Мощи княгини были положены в деревянную раку с оконцем, чтобы все верующие могли видеть ее мощи. Но видеть их могли лишь истинно верующие, сомневающимся гроб казался пустым [Степенная книга, т. 1, с. 39~40]:
«Самодержец Владимир с первосвятителем Леонтием, и с ними же собор священный и лик иноческий, и множество народа, и ecu вкупе со иконами и кресты, и со све-щами, и фимиамом торжественно шествие творяху со усердием до места, идеже бе погребено тело святое блаженный Ольги; и дошедше велеша окопати землю, и обретоша святую имущу уды по образу лежаща, и ничтоже от первого образа изменися, и ничем же неврежено, и бяше цело и со одежею. И благовейно касаются сим святым мощем, иже на то ученени. Равноапостольный же Владимир со архиереом и прочий с ним целоваша святыя сии мощи, от радости слез множество от очию испущающе… и преложена бысть в новую раку, и несоша ю в соборную церковь… и на уготовленное место славно и честно поставлена бысть честная рака с нетленными мощь-ми блаженныя Ольги, от нея же многа чудеса и исцеления содевахуся благодатию Христовой. В пренесении в церковь и в положении во гроб, и в поставлении на уготованном месте, и прочая лета, от них же едино да речется. Бяше над гробом ея оконце на стене церковней, и всем приходящим ко святым ея мощам, с верою само оконце отверзается, и явно зряху целы и нетленны лежаща святыя мощи Блаженныя Ольги, светяхуся яко солнце, и яцем же кто недугом одержими бываху, ту исцеления получаху, и здравы отхожаху в домы своя… А иже кто с маловерием приходяй, и тем не отверзашеся само оконце то; аще же кто и в самую церковь внидет с таковым малодушием, сумняся в сердце своем, и ничто же не увидит святых ея мощей, точию гроб един».
В 1830 году, впрочем, был «обнаружен» некий каменный саркофаг с мощами Ольги, но даже сама церковь отказалась от него, так как вся эта история оказалась продиктованной «желанием верующих, но не истиной» (рис. 3.7).
Вот, вкратце, и вся история великой княгини Ольги.
…Нет, не вся!
Потому что все вышесказанное к настоящей Ольге не относится, а на самом деле Ольга была немкой или датчанкой.
Ипостась четвертая: Хельга Розвита-Елена.
Н. М. Карамзин обнаружил следующие сведения об Ольге — родственнице германского императора Оттона I: «Одна из династических родственниц Оттона — Hroswita Helena von Rossow (Розвита-Елена Русская) в монашеском чине побывала в Константинополе, где обучалась греческому языку, и она миссионерствовала на острове Рюген и приглашала туда миссионеров». То есть, эта Ольга была крещена в Константинополе. И это она приглашала в страну ругов немецких епископов! А князь русов Владимир, по мнению Н. А. Баумгартена, был женат вторым браком на Рихлинт — внучке императора Оттона I, дочери графа Куно из Энигена. Вероятно, это о ней писал Титмар Мер-зенбургский: «Он («король Руси» Владимир. — Прим. авт.) взял жену из Греции по имени Елена, ранее просватанную за Оттона III». Такая путаница в источниках спустя столетие была вполне возможна!
О нескольких эпизодах жизни этой Ольги поведал Саксон Грамматик:
«У датского короля Ингеллуса была сестра Хельга. За нее сватается норвежец Хельго. Но Ангантир с острова Зеландия тоже посватался за Хельгу. Но сосватана она была за Хельга. Ангантир, предводитель берсерков, вызвал Хельга на поединок, который должен был свершиться после свадьбы. Хельга советует призвать на помощь Старкада (Силача Одда), так как Хельг опасался, что на него нападут все девять берсерков Ангантира. Хельго отправился в Швецию и пригласил Старкада. Старкад охранял двери спальни, в которой спали Хельг и Хельга. На рассвете он увидел Хельга в объятиях жены, поэтому не стал будить его, сам отправился на бой. Получив 17 ранений, он все же победил противников. Затем возвратился к проснувшимся супругам».
Загадку Хельги Розвиты-Елены мы попытаемся объяснить ниже. Пока же только отметим, что ее именуют Хельга Русская. Точно такое же имя мы встречаем у Константина Багрянородного: Эльга Росена (Русская). «Русская» — это, понятно, прозвание. А звали ее — Эльга Елена…
Ипостась пятая: Эльга Елена.
Еще раз вспомним приведенные выше тексты.
«В лето от Воплощения Господня 959-е… Послы Елены, королевы ругов, крестившейся в Константинополе при императоре константинопольском Романе, явившись к королю, притворно, как выяснилось впоследствии, просили назначить их народу епископа и священников…»
О том же самом событии, как мы уже отмечали, сообщает и другой немецкий источник — «Хильдесхаймские анналы»:
«К королю Оттону явились послы от народа Руси с мольбою, чтобы он послал кого-либо из своих епископов, который открыл бы им путь истины; они уверяли, что хотят отказаться от языческих обычаев и принять христианскую веру. И он согласился на их просьбу и послал к ним епископа Адальберта правой веры. Они же, как показал впоследствии исход дела, во всем солгали».
Анализ двух этих источников, проведенный современными исследователями (подробнее об этом см.: Древняя Русь в свете зарубежных источников, М., 1999, с. 303» 308), показал, что они имеют независимое происхождение и, следовательно, факт посольства русов (ругов) к Оттону I имел место. А «королеву» русов звали, по сообщению «Продолжения Регинона», Еленой — то есть именно тем именем, под каким киевская правительница — Эльга Росена по Константину Багрянородному — приняла святое крещение. Елена, как известно, была женой киевского правителя князя Владимира (по Титмару Мерзебургскому: «Он взял жену из Греции по имени Елена, ранее просватанную за Оттона III, но коварным образом у него восхищенную. По ее настоянию он (Владимир) принял святую христианскую веру»). Вспомним — ведь исландские саги рисуют Ольгу женой Владимира (правда, одновременно и матерью). Значит, Эльга-Елена, Эльга Русская была женой Владимира, и именно благодаря ее усилиям началось распространение христианства на Руси? Да ведь, согласно «Повести временных лет», она ему бабка!
…Но вообще-то все вышеприведенные рассуждения по поводу биографии княгини Ольги не имеют никакого смысла. Почему? Да потому, что никакой княгини Ольги на самом деле не было.
Вы, вероятно, уже и сами догадались, что означает имя «Ольга». Это — несколько искаженный титул «Хельга» («эльга»). Именно поэтому все наши князья скандинавского происхождения женаты на Ольгах — Хельгах: жена царя, разумеется, является царицей, жена короля — королевой, жена князя — княгиней, а жена Хельга — Хельгой. А «Хельга Русская», «Эльга Росена» просто означает «русская правительница»!
Этот вывод подтверждает и мулла Шихаб-эд-Дин ал-Марджани: он пишет, что после Рюрика правила его жена Ольга, потом сын Игорь, потом жена Игоря, Ольга… Настоящие имена этих «Ольг» — Прекраса, Розвита, Елена. И одна из них была скандинавкой или прибалтийской славянкой, другая — немкой, а третья — гречанкой. Это, разумеется, при условии, что их было три, а не четыре: вспомним еще Ольгу Тмутаракановну! И то ли первая, то ли вторая скорее всего и крестилась в Константинополе, став первой русской правительницей («Хельгой Русской»), принявшей христианство. И вовсе необязательно, что именно она отправляла послов к германскому императору с просьбой направить на Русь священников для проповеди христианства: это могла быть и другая Ольга! А последняя — жена Владимира — по византийским источникам, звалась Анной и действительно была византийской принцессой.
В заключение еще раз напомним читателю: большинство сведений из русских летописей, приведенных в этой главе, взяты нами из книги Ф. Гилярова «Предания русской начальной летописи» [Гиляров, 1878]. Так что эти сведения, во всей своей полноте, уже были изданы, и тут мы не открываем Америку. Мы просто еще раз хотим напомнить читателю, что историк — несчастный исследователь! Хотя и живется ему нескучно, примерно так же, как следователю прокуратуры, заваленному свидетельскими показаниями по какому-нибудь уголовному делу большой давности: еще раз допросить свидетелей невозможно — вымерли уже — а дело еще не закрыто…
Князь Владимир стоит особняком в ранней истории Древней Руси, ибо именно с него начался процесс институциализации Древнерусского государства. От бродячих разбойничьих шаек — к государству; от власти силы — к сильной власти: этот процесс в той или иной форме прошли все государства мира, и Россия не исключение. Причем тут «норманизм», «антинорманизм» и другие умозрительные теории, ничего общего с реальной жизнью не имеющие? Что, князя Владимира можно считать норманном? Или норманны принесли на Русь какие-то культуру, знания, науку, ремесла? Норманнские князья были обычными бандитами (точно такими же, как Вильгельм Завоеватель, основатель английской королевской династии), но их потомки рано или поздно должны были заняться обустройством тех славянских и неславянских земель, которые платили им дань: ведь нельзя же бесконечно стричь овцу и при этом не кормить и не охранять ее. Иными словами, в княжение Владимира в Древней Руси начался качественный переход от жизни «по понятиям» к жизни по закону. Для маститых академиков XVIII — середины XX веков этот процесс непонятен по определению, но для рядовых россиян, переживших 90-е годы XX века, это — настоятельное требование повседневной жизни.
Для нас несомненен факт, что потомки варяжских князей-«находников», в свое время обложивших данью славянские, балтские, угро-финские и аланские (сарматские) племена Восточной Европы, создали на территории этих племен целостное государственное образование — Киевскую Русь. Ни к «норманизму», ни к «антинорманизму» этот факт отношения не имеет — кому вольно спорить, пусть спорит, только эти споры, на наш взгляд, абсолютно непродуктивны.
Но вернемся к князю Владимиру — Владимиру Красное Солнышко, Владимиру Стольнокиевскому. О нем много писали русские, византийские, арабские и западноевропейские источники. О нем сложены былины. И немудрено — личность князя, заложившего основы древнерусской государственности, привлекала общее внимание — современники интуицией почувствовали важность той роли, которую возложила на Владимира история. Эти многочисленные и противоречивые как современные, так и поздние мнения и оценки исказили образ Владимира до неузнаваемости, и продраться сквозь них к реальности практически невозможно.
Вот, например, как рисуют образ Владимира два западноевропейских автора: архиепископ Бруно Квертфуртский и епископ Титмар Мерзебургский. Их сообщения относятся практически к одному и тому же времени, но как они разнятся!
Владимир в изображении Бруно Квертфуртского — доблестный и мудрый защитник христианства на восточных рубежах Европы. Бруно видел князя в Киеве, в 1008 году, когда направлялся во главе христианской миссии к печенегам, «жесточайшим из всех язычников».
«Государь Руси, — пишет Бруно, — великий державой и богатствами, в течение месяца удерживал меня против моей воли… и постоянно убеждал меня не ходить к столь безумному народу, где, по его словам, я не обрел бы новых душ, но одну только смерть, да и то постыднейшую. Когда же он не в силах был удерживать меня долее, то с дружиной два дня провожал меня до крайних пределов своей державы, которые из-за вражды с кочевниками со всех сторон обнес крепчайшей и длиннейшей оградой. Спрыгнув с коня на землю, он последовал за мною, шедшим впереди с товарищами, и вместе со своими боярами вышел за ворота. Он стоял на одном холме, мы — на другом… По окончании респонсория (молитвенного песнопения. — Прим. авт.) государь прислал к нам одного из бояр с такими словами: «Я проводил тебя до места, где кончается моя земля и начинается вражеская. Именем Господа прошу тебя, не губи к моему позору своей молодой жизни, ибо знаю, что завтра до третьего часа суждено тебе без пользы, без вины вкусить горечь смерти». Я отвечал: «Пусть Господь откроет тебе врата рая так же, как ты открыл нам путь к язычникам!»
Впрочем, несмотря на мрачные предчувствия, миссия Бруно к печенегам окончилась благополучно.
Другими красками рисует образ Владимира Титмар Мерзебургский в своей «Хронике», написанной в 1012–1018 годы:
«Продолжу рассказ и коснусь несправедливости, содеянной королем Руси Владимиром. Он взял жену из Греции по имени Елена, ранее просватанную за Оттона III, но коварным образом у него восхищенную. По ее настоянию он принял святую христианскую веру, которую добрыми делами не украсил, ибо был великим и жестоким распутником… Имя названного короля несправедливо толкуют как «власть мира»…
Упомянутый король носил венерин набедренник, усугублявший его врожденную склонность к блуду… Он долго правил упомянутым королевством, умер глубоким стариком и похоронен в большом городе Cuiewa (Киеве) в церкви мученика Христова папы Климента…»
Ничего удивительного в этом противоречивом образе Владимира, созданном его современниками, нет: ведь и наши с вами современники отнюдь не единодушны в оценке деятельности, скажем, М. С. Горбачева или Б. Н. Ельцина. Кстати, склонность Владимира к «сластолюбию» подтверждает и Нестор-летописец в «Повести временных лет», отметивший, что Владимир «бе женолюбец, аки преже Соломан» (то есть израильский царь Соломон).
Мы уже отмечали удивительные обстоятельства рождения Владимира, простодушно изложенные русской летописью: он родился одновременно со своим отцом Святославом, в 942 году. Скончался Владимир, по сообщениям русских источников, в 1015 году, в возрасте 73 лет.
Подобно всем своим предшественникам, князь Владимир — фигура стяжная. Академик Б. А. Рыбаков отмечал, что в его образе слились черты Владимира Святославича (Владимира I) и Владимира Мономаха (великий князь киевский, правивший в 1113–1125 годы) [подробнее об этом см.: Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества. М., 1982, с. 166]. Так родился былинный герой Владимир Красно Солнышко, Владимир Стольнокиевский…
Но вот что странно. Былины, то есть — устный народный фольклор — изображают князя Владимира отнюдь не в героических тонах. Былинный Владимир довольно бесцветен. Он правит в стольном граде Киеве, но в чем состоит его государственная роль — неясно, ведь былинный Владимир постоянно проводит время, в пирах и увеселениях либо отдыхает. Когда на Киев напали разбойники Чурилы Пленковича — князя дунайского городка Киевца, то Владимир даже не заметил этого, хотя разбойники грабили киевлян, разоряли их огороды, вырывая чеснок и срубая капусту, грабили пасеки, похищали скот и птицу, вылавливали рыбу (по былине — это все главные богатства стольного Киева). Князь же спокойно продолжает пировать в своем дворце, не обращая никакого внимания на творящееся зло.
При любой опасности былинный Владимир обнаруживает растерянность и трусость. Так, когда Калин-царь подступает к Киеву с ордой, то:
«Тут Владимир князь да стольно-киевский
Он по горенке да стал похаживать,
С ясных очушек он ронял слезы ведь горючие,
Шелковым платком князь утирается,
Говорит Владимир князь да таковы слова:
— Нет жива-mo старого козака Ильи Муромца,
Некому стоять теперь за веру, за отечество,
Некому стоять-то ведь за церкви ведь за Божие,
Некому стоять-то ведь за Киев-град,
Да ведь некому сберечь князя Владимира…»
Последние слова особенно характерны: князь признается, что не может не только защитить отечество и Киев, но и самого себя.
При наезде на Киев богатыря Соловникова Владимир кричит от страха и на вопрос Ильи Муромца о причине такого крика отвечает:
«Ах ты, старый казак, Илья Муромец!
Да как-то не кричать, не тревожиться?
Да на стольней-от град, как на Киев-град,
А наезжает из-за славна за синя моря
Молодой младой сюды Соловников».
В былинах трудно отыскать хотя бы один случай, когда бы Владимир проявил храбрость. Зато трусость его доведена до комичности: например, когда плененный Соловей-разбойник свистит всего в «пол-свиста», Владимир испуганно ползает на карачках по гриднице.
Бессильный и трусливый, былинный Владимир унижается перед богатырями, умоляя защитить его, Киев и всю страну. При нападении Калина-царя:
«Упадал Владимир князь Илье во правую ногу,
Или бил челом ему до сырой земли».
Еще одна черта былинного Владимира — он «ласковый», но — только с царедворцами. Он раздает своим боярам — дворцовой камарилье — золотую казну, города с пригородами. В то же время он не жалует богатырей — спасителей Отечества, унижает их и пренебрегает ими (но в минуту опасности сам готов унижаться перед ними). Илью Муромца по злобному навету он продержал несколько лет в тюрьме, желая уморить его голодной смертью. И на старости лет жалуется на неблагодарного князя богатырь Илья Муромец:
«Служил-mo я у князя Владимира,
Служил-mo я ровно 30 лет,
А не выслужил слова сладкого, приветливого,
Уветливого слова, приветливого,
А хлеба-соли мягкого».
А как былинный Владимир относится к Добрыне Никитичу? Во время отлучки богатыря он насильно сватает его жену за Алешу Поповича, угрожая взять ее силой, если она «добром нейдет».
Отметим и другие черты былинного Владимира: он коварен, неблагодарен, жесток, жаден, сластолюбив… Это, конечно, не князь-герой, не мудрый правитель, это — деспот с явными чертами азиатского сатрапа. И удивительного в этом ничего нет. Мы уже писали о том, что древний Киев возник в среде, преимущественно ираноязычной (сарматской, аланской), и ближайшие параллели былинному образу князя Владимира мы находим в образе Кей-Кавуса — героя иранского эпоса, о котором, в частности, пишет Фирдоуси в «Шах-намэ».
Рассмотрением былин о князе Владимире и сравнением их со сказаниями о Кей-Кавусе занимался в свое время Вс. Миллер, издавший в 1892 году книгу «Экскурсы в область русского народного эпоса». Миллер пришел в ней к следующему выводу: «Много веков тому назад, в период образования Владимирова цикла, существовали в южной Руси эпические сказания с сюжетами, сохранившими в значительной свежести некоторые наиболее популярные иранские эпические мотивы» (Миллер, с. 23).
На основании анализа мотивов иранского эпоса о Кей-Кавусе и Рустаме и русских былин о князе Владимире и Илье Муромце Вс. Миллер пришел к заключению, что Фирдоуси в своей «Шах-намэ» записал по-персидски те же сказания, что сохранились и в русских былинах.
Проще говоря, Владимир и Кавус, Рустам и Илья — одни и те же эпические герои, сказания о которых бытовали в противоположных концах ираноязычного мира.
Например, Фирдоуси рассказывает о том, что у Кей-Кавуеа была волшебная чаша, в которой можно было увидеть весь свет, если произнести специальное заклинание. Такое блюдце с наливным яблочком есть и в наших сказках. И не только в сказках: по словам Э. Ляссоты (1594), «на хорах киевского Софийского собора в одной из плит как раз над алтарем проделано круглое отверстие, размером в половину локтя, но теперь замазанное известью. Говорят, что тут в старину находилось зеркало, в котором посредством магического искусства можно было увидеть все, о чем задумано, хотя бы даже это находилось за несколько сот миль. Когда раз киевский царь выступил в поход против язычников и долго не возвращался, то супруга его каждый день смотрела в зеркало, чтобы узнать, что с ним случилось и чем он был занят. Но, увидав однажды его любовную связь с языческой пленницей, она в гневе разбила самое зеркало». (Вероятно, именно с тех пор повелась традиция использовать видеокомпромат на руководителей нашей страны в качестве средства политической борьбы.)
Далее Ляссота сообщает, что «в верхней части церкви находится темная комната, в которой Владимир велел замуровать одну из своих жен». Неизвестно — ту, что разбила волшебное зеркало, или какую-то другую?
Что еще нам известно о Владимире-Кавусе и его стране? Ну, во-первых, само имя «Владимир» — не только имя, но и титулатура, звание: «владеющий миром», то есть «царь царей» — это калька с персидского «шахиншах».
На одной из миниатюр Радзивиловской летописи изображен пирующий князь, которому слуги подносят вино в амфорах. В 1947 году на развалинах храма конца XI века в усадьбе Киевского Художественного института при археологических работах были обнаружены черепки таких амфор. На одном из них имелась надпись арабскими буквами, обозначающая имя хозяина амфоры — «Кабус»…
Царь царей Кавус правил в городе, ныне именуемом Киевом, но первоначально его просто называли «Катай» («Китай») — «Город». Византийцы именовали его Kinawa.
Это место носило и другое название — «Горы» (по-алански «Киево»). Угры (венгры) звали его Самбат (Самват) — «крепость на горе». Одна из киевских гор была священной и называлась Хараива (позднее — Хоревица).
Иранские топонимы сплошь покрывают карту окрестностей Киева, Левобережной Украины, Белгородской, Харьковской и Воронежской областей:
Дон — «река»;
Дунай (Дон Ай) — «великая река»;
Днепр (Дон Апр) — «глубокая река»;
Днестр (Дон Истор) — «стремительная река»;
Ворскла (Аорс кул) — «река аорсов» (русов);
Оскол (Яс кул) — «река ясов» (осетин);
Потудань (Футэг дон) — «лебединая река»;
Хворостань (Фэросаг дон) — «боковая река» (приток);
Созон (Сэдзэн) — «болотистый»;
Калка (Калак) — «чернейшая», «очень черная» и т. д.
Сарматские (иранские) корни современных украинцев не подлежат сомнению. Об этом свидетельствуют многочисленные языковые, археологические, антропологические и другие данные. Вот к какому заключению пришли еще в начале 1970-х годов советские антропологи, обнаружившие присутствие иранского субстрата в антропологии украинцев: «Украинцы — иной антропологический комплекс, нежели русские и белорусы» [Алексеева Т.И. Этногенез восточных славян (по антропологическим данным). М., 1973]. Таким образом, во 2-й половине I тысячелетия нашей эры Среднее Поднепровье было заселено «скифами» — иранизированным населением, в котором сохранялась генетическая связь с «настоящими» скифами, но уже в достаточной мере метисизированным (с добавлением тюркского, балтского, германского, угорского и славянского элементов). Этот этнический «бульон», перекипев, и лег в основу южной группы восточных славян (то есть украинцев). «Для средневекового восточно-славянского населения характерна большая дисперсность антропологических черт, нежели в последующие эпохи. Его антропологическая дифференциация отражает антропологический состав населения Восточной Европы до прихода славян» [Алексеева].
Таким образом, мы снова приходим к выводу о том, что и князь Владимир — фигура эпическая. В его образе переплелись реальные и эпические черты Владимира Святославича, Владимира Мономаха, иранского эпического героя Кавуса, вероятно — черты еще какого-то эпического героя (или героев), о котором рассказывали легенды приднепровские сарматы, в нем отобразились оценки и мнения его дружинников, явно считавших себя несправедливо обойденными (отсюда та негативная оценка князя в русском героическом эпосе — былинах), пристрастные мнения современников… Можно ли из этого винегрета мнений вычленить и восстановить реальный исторический облик реального Владимира? Вероятно, можно — ровно настолько, насколько из настоящего винегрета можно вычленить и восстановить заново… ну, скажем, нарезанную в него свеклу.
Брайчевский М. Ю. Когда и как возник Киев. — Киев, 1964.
Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества. М., 1982. Повесть временных лет («Повесть временных лет»). — М.-Л., 1950.
Рукопись П.Б-F IV № 216.
Рукопись П.Б-F IV № 218.
Рукопись n.B.F IV № 239.
Рукопись n.B.Q IV № 111.
Рукопись С. Б. № 908.
Рукопись С. Б. № 964. Рукопись С. Б. № 687.
Рукопись Р. М. № 249.
Рукопись Р. М. № 934.
Рукопись Р. М. № 413. МПМ № 610.
Рукопись Ундольского № 755.
Рукопись Увдольского № 764.
Рукопись Увдольского № 656.
Рукопись Увдольского № 757.
Пергаменный Пролог 14 ст. Типография Св. Синода № 368.
Monumenta Germaniae Scriptores, t.l — Hannoverae, 1826. Чивилихин В. Память. — М., 1984.
Татищев В. Н. История Российская. Т. 1. — М., 1962.
Древняя Русь в свете зарубежных источников. — М., 1999. Рукописный Синопсис XVII в. Увдольского № 1110.
Продожатель Феофана. Жизнеописание византийских царей. — М., 1992.
Глазырин Г. В. Исландские викингские саги о Северной Руси. — М., 1966.
Петрей Петр
Еврейско-хазарская переписка.
Древнейшие государства Восточной Европы. 1991. — М., 1994. Нечволодов А. Сказания о Русской Земле. — М., 1997.
Константин Багрянородный. Об управлении Империей. //Чтения ОИДР, ч. 1, 1899 г. (Перевод Гавриила Ласкина.)
Софийская летопись.
ТВОРАО, т. 17. — СПб, 1874.
Гиляров Ф. Предания русской начальной летописи. — М., 1878. Степенная книга, т. 1.
Литаврин Г. Г. Путешествие русской княгини Ольги в Константинополь. // «Византийский временник», 1981, т. 42.
Ioannis Scylitzae Synopsis Historiarum. — Berlin, 1973.
Thietmmari episcopi Merseburgensis chronicon. Die Chronik des Bischofs Thietmar von Merseburg und ihre Korveier Uberarbeitung. — Berlin, 1935.
Epistola Brunionis Querfurtensis ad Heinricum II regem. // Monumenta Poloniae Historica. Series И, T. 4. // Warszawa, 1973.
Киреевский, т. 4.
Рыбников, т. 1.
Гильфердинг. Онежские былины, т. 4.
Миллер Вс. Экскурсы в область русского народного эпоса. — СПб, 1892.
Алексеева Т. П. Этногенез восточных славян (по антропологическим данным). — М., 1973.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги