Загадки Древней Руси

Глава 4
КОМУ ТЫ МОЛИШЬСЯ, РУСЬ?

Для людей, знакомых с русской историей, такого вопроса вроде бы вообще нет. Кто же не знает, что Русь крестил Великий князь киевский Владимир в 988 году! Но эта дата приведена в русском письменном источнике — во все той же «Повести временных лет», и стала для нас канонической. А вот если судить по совокупности источников зарубежных, то все станет много сложнее, запутаннее, загадочнее. И не зря мы коснулись его в этой книге, посвященной загадкам древнерусской истории.

Сразу скажем: мы не придумали сами эту загадку. Становлению христианства на Руси работ посвящено едва ли меньше, чем всем другим темам ранней российской истории. И здесь, как и в прочих случаях, одной из главных бед для историков является нехватка русских письменных источников, освещающих эту проблему. Усугубляется эта проблема еще и тем, что сама история становления христианства на Руси была подвергнута жесточайшей целенаправленной «правке» в процессе знаменитой Никонианской церковной реформы в правление Алексея Михайловича.

Патриарх Никон задался «благой» целью: вернуть на Русь чистоту православия, сообразуясь с современным для него греческим каноном. К чему это привело — известно: на Руси произошел раскол веры. Никониане, поддержанные государственной властью, получили неограниченную в духовной сфере власть — всероссийскую церковную. Те же, кто Никоновскую реформу не приняли, то есть сочли ее надругательством над истинным древним русским православным благочестием — старообрядцы, — подверглись жесточайшим гонениям и государством, и церковью. С тех пор, вплоть до 1905 года, когда в России была объявлена свобода вероисповедания, старообрядцы (которых к началу XX века, по разным подсчетам, было от 10 до 20 миллионов человек!) вынуждены были вести полулегальное существование, но в древней вере своей оказались весьма крепки.

Мы же здесь об этом напоминаем вот почему. В процессе осуществления самой Никоновской реформы была проведена варварская с точки зрения историков акция: были собрана и сожжена вся древняя духовная литература, которая, по мнению реформаторов, не отвечала требованиям истинного благочестия «по Никону». Это десятки, если не сотни тысяч книг! Все же, что уцелело, было спрятано староверами самым тщательным образом, и в итоге тоже оказалось недоступным историкам, то есть «выпало из научного оборота». Таким образом, сегодня исследователи истории религии на Руси лишены документальной базы еще в большей степени, чем историки древней Руси вообще. И такие потери в значительной степени оказались невосполнимы.

Тем не менее некоторые документальные «намеки» на то, что история становления единой религии на Руси не так проста, все-таки имеются. Однако их рассмотрению, детальному анализу, мешает еще и то, что, как отмечал М. Ю. Брайчевский: «Известный тезис о введении христианства на Руси Владимиром Святым в конце X века, освещенный авторитетом православной церкви, приобрел значение догмата, который не подлежит ни обсуждению, ни сомнению… В 1888 году в связи с 900-летием «Владимирова крещения», Ф. Фортинский проделал специальное исследование, отыскивая об этом хотя бы малейшие следы и намеки в европейских хрониках и документах [Чтения в ИОНЛ. Киев, 1888. Кн. 2]. Результат был ошеломляющий: ни в одном тексте не нашлось никаких сведений по поводу христианизации Руси в конце Хвека». [Брайчевский М. Ю., 1989, с. 42]. Теперь, конечно, мы лучше, чем сто лет назад, знаем европейские документы, и ниже покажем, что кое-что о крещении Руси там имеется. Однако психологически для нас ничего не изменилось. Что бы и где бы мы не прочли, точкой отсчета достоверности этих сведений для нас остается летописная дата крещения Руси Владимиром, и тут Брайчевский абсолютно прав.

Но и по отношению к этому «летописному факту» мы ведем себя не очень честно. Ведь «Повесть временных лет», да и некоторые другие русские летописи содержат и иную информацию о крещении Руси. Например, в «Повести временных лет» есть такая:

Страленберг в своей книге «О религии и нравах русского народа» [Страленберг, 1873, с. 1J сообщает:

Действительно, некоторые летописи утверждают, что именно Андрей

Олеарий (немецкий автор, посетивший Россию в XVII веке) сообщает, что Андрей в Новгороде не только учил отправлению истинного богослужения, но и наставлял в постройке церквей и монастырей.

Однако возможно, что ко Христу Андрей приводил не Великий Новгород, а Новгород Северский, как на том настаивает Георгий Каннский в «Истории Руссов» [Каннский Г., 1846, с. 4]. Христианство легко могло привиться на Руси, так как соседи Руси — сарматы были христианами, как о том сообщает Тертуллиан, но от частых войн вера пропала.

В Великом Новгороде был и еще один легендарный и очень новгородцами почитаемый просветитель — святой Антоний Римлянин, фигура очень интересная и странная. О нем (вкратце) известно следующее:

Мы здесь упоминаем о нем потому, что некоторые поздние компилятивные варианты русских летописей утверждают, что именно Антоний крестил Великий Новгород! И это притом, что, согласно канону, Русь, в том числе и Новгородская, была крещена за сто с лишним лет до появления Антония! Это мы снова — о «размазывании» дат некоторых исторических событий по времени, если некритически воспринимать всю совокупность исторических источников.

Ну, ладно, Бог с ним, с Антонием: святой был человек, и, как утверждают некоторые посвященные его жизни источники, очень был рад, что, попав столь чудесным образом так далеко от дома, обнаружил здесь православных христиан, среди которых и поселился.

С позиций же наших задач гораздо интереснее сообщение о крещении Руси Андреем Первозванным, приведенное в русских летописях. Как можно в этом сомневаться, если он, согласно «Повести временных лет» (см. приведенную выше цитату), сам же потом абсолютно точно описал русскую баню!

Вот, оказывается, как обстоят дела, если уж впрямую пользоваться русскими летописями. Ну, примерно так же, как и с происхождением славян, руси, англов, волохов и всех прочих европейских народов напрямую от Йафета, сына Ноева. Иначе говоря, для летописцев даже XIII века расстояние во времени в тысчонку-другую лет между знаковыми, «опорными» событиями истории роли не играло: не чувствовали рни этого расстояния! Что страшного в том, что апостол Андрей Первозванный был первым учеником Христа? Почему бы ему не проповедовать христианства в Киеве или Новгороде? Запросто!

Справедливости ради заметим, что в самой «Повести временных лет», как можно убедиться по приведенной цитате, не утверждается, что Андрей крестил славян на Днепре и в Новгороде. Просто он побывал там, где ныне Киев и где ныне Новгород, и провозвестил будущий великий христианский город «на горах» над Днепром. Это более поздние комментаторы и «трактователи» летописных текстов говорят о том, что он или святой Антоний крестил славян. Но суть дела это не очень меняет. Главное, во времена их жизни славяне уже были и устную традицию о провозвестии истинной веры на Руси сохранили.

Конечно, современный историк не может воспринять подобные утверждения иначе, как фантастические. А вот крещение Руси Владимиром хронологически правдоподобно, оно эпохально совпадает со временем распространения христианства во всей северной и северо-восточной Европе. Так почему бы не считать это утверждение летописи истинным? Тогда остается уточнить лишь некоторые конкретные «детали» этого события. И вот тут-то выясняется, что с «деталями» как раз дело обстоит неважно.

А теперь, хотя бы вкратце рассмотрим сведения о крещении Руси, дошедшие до нас «из-за рубежа».

Итак, для начала попробуем найти что-нибудь во времена до Владимира, лет так за сто — сто пятьдесят до крещения Руси, связанного в нашем представлении с именем этого князя намертво. Так вот, если обратиться к византийским документам, описывающим события IX века, то окажется, что Русь-то крестилась именно в IX веке! Об этом сообщают несколько разных византийских источников, и по разным поводам, но все они, так или иначе, связаны с нападением русов на Византию в 860 году. Об отправке на Русь православного церковного иерарха сообщает константинопольский патриарх Фотий [Древняя Русь в свете зарубежных источников, 1999, с. 103]. Но наиболее подробно всю эпопею крещения Руси и связь этого события с нападением на Византию описывает византийская хроника под названием «Продолжатель Феофана» [то же, с. 103]. Приведем цитату из этого документа:

Скажем прямо, ни из этого документа, ни из других не становится ясно, каким образом связаны эти два события: никакой логики в этом нет. Ну, разве что, помогла молитва Фотия, если он просил Бога не только отвратить гибель Константинополя от руки варваров, но и о просвещении этих самых варваров в вере истинной. Но и это — не все, что нам здесь непонятно. Откуда принесло этих самых росов на Византию? Это Киевская Русь или еще какая-то? Ясно ведь, что это Русь дорюриковская!. согласно «Повести временных лет», самого-то Рюрика пригласили на Русь только в 868 году. Стало быть, это Русь либо Приднепровская, либо Причерноморская, то есть одна из тех гипотетических «Русей», о которых мы говорили во второй главе. И куда, собственно, едет греческий церковный иерарх просвещать безбожных росов? В Киев? Это ниоткуда не вытекает, хотя нам привычнее думать именно так: мы просто не представляем себе что-либо другое. Хотя и в этом варианте не можем ответить на вопрос: кто тогда правил в Киеве? Потомки династии легендарного Кия? Не знаем, не знаем…

И «Продолжатель Феофана» никакой ясности в этот вопрос не вносит, хотя и описывает «в высоких тонах» саму процедуру принятия христианства росами, точнее — князя этого племени со старейшинами — от присланного патриархом Игнатием иерея. Все это происходило, согласно источнику, в правление императора Василия I, то есть около 874 года [то же, с. 104–105].

Вот такая замечательная история. Главный ее недостаток, однако, заключается в том, что она ничего не сообщает нам, где именно все это произошло, а также ни имени этого прекрасного иерея, ни имени князя росов.

Зато канонического, знакового для нас события — крещения Руси Владимиром Святым — Византия «почти» не заметила. И. Г. Коновалова, подробно разбирая и сами византийские документы, и более поздние европейские, восходящие к утерянным византийским, отмечает, что в некоторых из этих поздних источников происходит интересная трансформация со сведениями о крещении Руси. Так, в одном из них, «Анониме Бандури» (середина XVвека), описанный выше эпизод с неопалимым Евангелием отнесен уже ко времени Владимира и привязан к рассказу о выборе им истинной веры для Руси.

Добавим от себя: в «Анониме Бандури» изложена легенда «Обстоятельное повествование о том, как крестился народ Росов», на которую, собственно, и ссылается И. Г. Коновалова. Приведем еще одну небольшую цитату оттуда:

Это мы к вопросу о том, какое количество разных вер царило на Руси до принятия христианства, или, скажем осторожнее — общегосударственного единоверия. Невольно задумаешься: какое количество разных народов жило в Древней Руси в IX–X веках и об одной ли Руси надо говорить, изучая то время? Но об этом — ниже. А пока заметим, что в цитированном выше документе Владимир крестится во времена Василия Македонянина, то есть в IX веке, за столетие до своего рождения!

Обращение к русским документам тоже не облегчает нашу задачу. В одной из русских летописей [ПСРЛ, т. IX, с. 64] под 992 годом читаем о крещении Руси Владимиром и о направлении на Русь Фотием нового архиерея — Леона. Фотий умер в 886 году.

Еще один русский документ — «Церковный устав Владимира» [Памятники права Киевского Государства. М., 1952, вып. 1, с. 237]:

Отсюда ясно, что Владимир жил в IX веке, до рождения своего отца, одновременно со своим прадедом! Вспомним предыдущую главу: не правда ли, эти сведения — вся эта путаница с датами жизни наших князей — прекрасно вписываются и в ее контекст?

Конечно, если относиться к анализу этого документа более серьезно, то становится понятным, что имя патриарха Фотия попало туда по ошибке, так как во времена Владимира патриархом Константинопольским был Сергий, родственник Фотия. Имена же императоров названы правильно, это императоры-соправители из Македонской династии — Василий II Болгаробойца (976-1025), а не Василий I, правивший при Фотии, и Константин VIII (976— 1028). Но из приведенного примера отлично видно, какими ошибками пестрят наши первоисточники. Воистину, доверяй, но проверяй — если есть, чем проверять, конечно. Но в том-то и беда, что чаще всего — нечем!

В другом, принадлежавшем якобы киевскому митрополиту кардиналу Исидору, а ныне хранящемся в Ватиканской библиотеке [Древняя Русь в свете зарубежных источников,1999, с. 108–109], есть лаконичная заметка: «В году 6496 (984) был крещен Володимер, который крестил Росию».

Это облегчает наше восприятие родословной Владимира, точнее — хронологии его жизни, но, естественно, отрывает его от императора Василия I и патриарха Фотия на век с лишним. То есть опять у нас ничего не получается!

Ниже И. Г. Коновалова приводит выдержку из еще одного позднего византийского документа (начала XVI века), в котором крещение Руси относится вообще к эпохе Комнинов, то есть «уезжает» в XII век [то же, с. 109]. В конце же цитируемой нами главы она пишет: «Итак, даже отдельные заметки, краткие и фрагментарные… могут дать существенные уточнения и дополнения, помочь разгадать исторические загадки и проститься пусть с распространенными, но нередко ложными или неточными представлениями. Это касается и вопроса об освещении в Византии христианизации Древней Руси» [то же, с. 111]. Исключительно любопытное замечание! На наш взгляд, все то, что ею приведено по этому вопросу в данной главе, как раз говорит об обратном: сведение воедино всех византийских «историй» о крещении Руси «размазывает» это событие во времени на добрых три века. Неслабое «разрешение загадки»! Да и в пространстве это событие только во времена Владимира можно локализовать в Киеве. А, как мы говорили выше, если считать, что оно происходило в IX веке, то неизвестно, где. Короче, мало помогли нам в этом вопросе византийские источники, равно как и русские летописи…

А если посмотреть на эту проблему с более «западной» точки зрения? Тут дело обстоит не лучше. Так, в «Житии блаженного Ромуальда», написанного кардиналом Петром Дамиани (умер в 1073 году), описана миссионерская деятельность известнейшего в Европе архиепископа Бруно Кверфуртского (Бонифация). Последний проповедует христианскую веру «королю Руси»:

Но затем Бонифация убивает другой брат короля. Убийцу после этого охватывает оцепенение, которое проходит лишь после того, как он крестится по настоянию короля [Древняя Русь в свете зарубежных источников, 1999, с. 311–312].

Жизнь Бонифация известна довольно хорошо: он умер в 1009 году в Пруссии. Виперт, называвший себя спутником мученика, сообщает имя короля — Nethimer. Если Нети-мер — это наш Владимир, то какого брата убили из-за неприятия христианства? И кто те братья, что вынуждены были подчиниться? Конечно, это в какой-то степени напоминает отношения между братьями Святославичами — Ярополком в Киеве, Олегом в Овруче и Владимиром в Новгороде. Можно себе представить, что Ярополк крестится первым, потом, действительно, убивает Олега, а Владимир, после надругательства над Бонифацием, заболевает, но в итоге все-таки крестится и вылечивается.

Но дело в том, что в 1008 году Бонифаций действительно проезжал через Русь, конкретно — через Киев — по дороге к печенегам, которым намеревался проповедовать христианство, и был прекрасно принят Владимиром, естественно, христианином к этому времени! Об этом известно из «Послания к королю Генриху II», написанного самим Бонифацием [то же, с. 314]. Напомним читателю: в предыдущей главе мы приводили объемистую цитату из этого документа. Так что, увы, вся эта история не про Русь, а, скорее всего, про Пруссию.

И это далеко не все, о чем говорят западные источники. Есть целый пласт документов, связанный с именем епископа Адальберта. Основной из них — «Продолжение хроники Регинона Прюмского» (962–967 годы, возможно — 973 год) сообщает о том, что было в правление императора Оттона I [то же, с. 303]:

Еще ряд документов сообщает об этом же. Для нас важен такой, как древние «Анналы Корвейского монастыря» в Саксонии:

«Хильдесхаймские анналы» также сообщают:

Попутно заметим, что Адальберт (чье жизнеописание составил упомянутый нами выше Бруно Кверфуртский), ехавший на Русь, крестил чешского князя Войтеха.

Как утверждают наши историки [то же, с. 305], все эти документы восходят к единому источнику. Поэтому можно не удивляться, что между ними нет расхождения в датах этого важного (для нас!) события. Важным является также и то обстоятельство, что эти документы увязывают воедино «послов Елены, королевы рутов», «королеву Руси» и «послов народа Руси», то есть вроде бы ясно, речь идет об одной и той же стране и ее правительнице. Это, конечно, наша Ольга. И она — уже христианка, крестившаяся в Константинополе! Тут мы снова возвращаемся к вопросу, поставленному в предыдущей главе: какая именно из Ольг? Мы ведь там уже приводили эти документы, но именно с целью понять, о какой Ольге в них идет речь.

В этой же главе у нас другая цель: мы предлагаем читателю посмотреть на проблему крещения Руси с разных сторон!. Очевидно, что к ее разрешению мы ни на шаг не приблизились. Просто к тем загадкам, которые родились из рассмотрения византийских документов, прибавилась еще одна, порожденная рассмотрением немецких.

Во-первых, если считать, что еще в конце IX века Константинопольской церковью была крещена не «вся Русь», а только княжеский дом с дружиной, то зачем было Ольге креститься вообще? Может быть, за те 70–80 лет, которые разделяют походы русов на Византию в IX веке и приезд в Константинополь Ольги (а с этим ее визитом тоже далеко не все ясно), на Руси произошли радикальные перемены — сменился княжеский дом? Это ведь совпадает с историей, излагаемой в нашей «Повести временных лет»: на Руси в конце IX века воцарились Рюриковичи. Или, как мы говорили выше, в IX веке с Византией воевала, а потом у нее же крестилась вообще «не та» Русь, то есть не Киевская?

Во-вторых, если Ольга крестилась в Константинополе, то зачем бы ей просить о «просвещении в вере истинной» европейского государя, церковно связанного с Римом, а не с Константинополем? А получивши его поддержку в этом благородном начинании, гнать потом взашей его богоугодных посланников? Это что — тонкие «политические игры», как считает А. В. Назаренко [то же, с. 305–307]? Несмотря на логичность его доводов, невозможно отделаться от впечатления, что для нравов Руси X века — каковыми они представляются по жизнеописаниям той же Ольги — это, скорее, хамство варваров, которые не очень понимают, что таким манером они рискуют рассориться и с восточной, и с западной христианскими церквами. И хотя они еще не разделились официально, но претензии на свою гегемонию в «младохристианских» странах каждая из них уже предъявляла — в противовес другой.

Или приглашает на Русь западных священников одна Ольга, а через полтора года, когда они приезжают, их выгоняет уже другая?

Наконец, в-третьих, где и когда крестился Владимир и когда крестил он Русь? Конечно, если считать текст нашей «Повести временных лет» истиной «в конечной инстанции», все эти вопросы отпадают сами собой. Но если все-таки обратить внимание на остальные русские летописи, хотя бы самые известные, то все становится еще сложнее.

Не вдаваясь в подробности, приведем список мест крещения самого Владимира, согласно некоторым, наиболее известным летописям. Итак:

1. В Корсуни, в церкви Святого Спаса. — Владимирская летопись.

2. В церкви Святого Василия. — Лаврентьевская летопись.

3. В Святой Софии. — Ипатьевская летопись.

4. В церкви Святой Богородицы. — Радзивиловская летопись.

Ну, это бы еще ладно, подобные неточности не слишком портят общую картину. Но есть такой любопытный византийский документ — «Житие Стефана Сурожскаго». В русском его переводе есть такой текст:

Еще раз подчеркнем: новгородский князь Бравлин и «Корсунская» царица Анна, разболевшаяся по дороге из Корсуни в Керчь — такая вставка есть только в русском переводе «Жития». Безусловно, это «Житие» — вариант легенды о крещении Руси, причем более ранний, чем тот, который описывает корсунское крещение Владимира и его женитьбу на константинопольской принцессе Анне. Спрашивается, кто такой и откуда взялся этот князь Бравлин? «Никто не знает, молчит наука». Зато невозможно отрицать, что текстуально легенда о его крещении смотрится прямой предшественницей легенды о Владимире: вторая «списана» с первой.

После захвата Корсуни «Владимиръ-же поимъ посемъ царицю и Настаса и попы Корсунские с мощами святого Климента и Фива ученика его, пойма сосуды церковные, иконы на благословение себе».

Эти слова Лаврентьевской летописи заставляют подозревать, что Бравлин и Владимир — вообще один и тот же персонаж, на которого пал выбор стать (по воле летописца) крестителем Руси. Анна же, хоть и названа в «Житии» Корсунской царицей — персонаж вполне исторический: судя по некоторым византийским документам, она — сестра императора Василия II Болгаробойцы, и родилась в 963 году. В трактовке византийского хрониста XI века Иоанна Скилицы ее брак с Владимиром — чисто политическая акция, поскольку императору нужна была военная помощь Руси, и он ее получил от Владимира, ставшего его зятем [Древняя Русь в свете зарубежных источников, 1999, с. 110–111]. А, как помнит читатель из предыдущей главы о русских князьях, она же — Ольга-Елена, то ли третья, то ли четвертая по счету на Руси. Но мы больше не будем морочить читателю голову на эту тему — думаем, что всего этого ему хватило с избытком.

Ну а для Владимира это что — тоже политическая акция? Мы имеем в виду не только бракосочетание с византийской принцессой, но и крещение Руси. Ведь совершенно ясно, что первое без второго было бы просто невозможно: православную принцессу не отдали бы за варвара-язычника. И вся эта мистическая окраска, придаваемая «Житием» крещению самого Владимира — Бравлина в Корсуни, не более чем церковная попытка придать этой акции характер святости, божественного вмешательства в дело распространения православной веры на еще один языческий народ.

Так уточнилось что-нибудь для нас с точки зрения времени принятия христианства на Руси или нет? Прямо скажем, не очень. Это мы сами, для собственного удобства отождествили некоего новгородского князя Бравлина с киевским князем Владимиром, пользуясь определенным текстуальным сходством между описаниями обстоятельств их крещения в Корсуни. Но понятно же, что это — всего лишь легенда, «растянутая» сразу на двух персонажей, и мы не знаем, что за ней стоит. Просто у нас прибавился еще один претендент на звание крестителя Руси — если и не всей, то хотя бы ее социальной верхушки — князь Бравлин. Вот и все! И только те из византийских документов, которые связывают крещение самого Владимира и его брак с принцессой Анной (что попутно уточняет хронологию его жизни), в чем видится вполне рациональное зерно — политическая выгода для обеих сторон, заставляют нас видеть именно во Владимире «главного претендента на звание» первого крестителя Руси.

Ну а если попытаться прояснить вопрос о вере, глядя на Древнюю Русь «с востока»? Попробуем.

Вот что говорит о киевлянах XII века (как мы знаем — славянах, точнее, уже русских) Абу Хамид ибн абд ар-Рахим ал-Гарнати ал-Андалузи [Гарнати, 1971], побывавший в Киеве в 1131–1153 годах:

Интересно, однако! Не видит он христиан в Киеве, а мусульман — печенегов, какой считает — тысячи. Правда, мусульман довольно странных, не знающих пятничной молитвы, но все-таки — мусульман! Как это он ухитрился не заметить, что находится в христианском городе? Он — что, попал в какой-то мусульманский квартал?

А, между прочим, западный автор — мерзенбургский епископ Титмар (XI век), в своей хронике говорит [Древняя Русь в свете зарубежных источников. 1999, с. 328]:

Вот ведь как интересно: в XI веке Киев со своими четырьмястами церквами и населением в основном скандинавским — вроде бы христианский город, а в XII веке — там уже тысячи мусульман — печенегов! Это что — результат «оседания» на землю подчинившихся Киеву бывших степняков-кочевников, «наших поганых», как звали их на Руси? Или просто каждый путешественник видит, что хочет?

Но обратимся в более глубокую древность. Как известно из русских летописей, Киев основан Кием, первым князем Киевским. Что же нам известно о нем? А есть подозрение, что Кий был выходцем из Хорезма (настоящее его имя — Куйя), после переселения части хорезмийцев-мусульман в Хазарию, где они были расселены по границам государства, Куйя стал вазиром Хазарии, его должность после его смерти досталась его сыну — Ахмаду бен Куйя.

Историк X века ал-Масуди [Мас’уди, 1970] пишет:

Вспомним, что мы говорили во второй главе о Руси в восточных источниках, в частности, о трех группах русов, живших в трех областях. Так вот, там АРСАНИЯ — одна из этих областей (стран), наравне со СЛАВИЕЙ и КУЯВИЕЙ! Стало быть, уже как минимум к X веку одна из этих групп русов была мусульманской — та самая, которая явно связана со степным иранским миром?

Правил Киевом и Аскольд (Аскел), который был женат на дочери хана Волжских Булгар, чьим вассалом он и являлся. Об этом свидетельствует Ибн Фадлан — еще один восточный автор, побывавший на Руси того времени и оставивший свои заметки [Ковалевский, 1956]. Аскольда (и Дира), как утверждает «Повесть временных лет», убил Олег. Оба они, как известно, варяги — русы, связанные с Домом Рюрика. Проблема, однако, в том, что Олег, если верить хазарским источникам, был подданным Хазарского государства. Существует такой набор документов под общим названием «Еврейско-хазарская переписка» [Древняя Русь в свете зарубежных источников. 1999, с. 226–229]. В числе прочих там имеется описание истории Хазарии, в частности — византийско-русско-хазарской войны. Приведем цитату из этого документа:

Большинство исследователей считает, что Хельгу — это наш Олег, а Самкерц — это Керчь. Правда, это плохо вяжется с образом Олега из нашей «Повести временных лет» и с описанием его победоносного похода на Царьград. Так что, возможно, под понятие Хельгу в данном случае попал кто-то из других русских князей. Из них, как известно, наименее удачно воевал с Византией Игорь, флот которого в 941 году был сожжен «греческим огнем» [то же, с. 115–116]. Не исключено, что в описании еврейского историка оба наших князя слились в одного. Если считать, что наши рассуждения в предыдущей главе о русских князьях Олегах, которые суть «Хельги», хоть в чем-то верны, то такое вполне могло произойти.

Но нас сейчас интересует другая сторона вопроса. Нам важно понять: какая вера была на Руси на разных этапах ее истории. Поэтому для нас представляет интерес такая деталь: в Радзивиловской летописи имеется миниатюра, изображающая Олега, который воюет на Балканах (рис. 4.1). Но под каким знаменем? На знамени арабская надпись «ДИН» — что означает «вера», «религия». Хотелось бы понять: почему по-арабски? Что, Олег ведет мусульманское войско? Для подданного Хазарии это возможно. Хазария — страна много конфессиональная, ее аорская гвардия, как говорилось выше — хорезмийцы-мусульмане. Так, может быть, именно их возглавляет Олег в походе на Балканы?

Кстати, восточным авторам известен не только Аскольд, но и славянский государь Дир. Тот же ал-Масуди пишет:

Вот такой разворот событий: все, что мы знаем из русских летописей о выборе веры Владимиром, оказывается, может излагаться и «с точностью до наоборот»! И ведь есть в этом логика. Действительно, христианство — религия миролюбивая в основе своей, религия, призывающая к покаянию. Мусульманство, как бы оно ни прикрывалось миролюбивыми лозунгами, на практике одобряет джихад — войну за распространение веры. И историческая практика первых веков распространения ислама доказала именно это.

А теперь вспомним: с кем же постоянно воевали русы? С христианскими странами, конечно. Мы это хорошо знаем. И византийские источники, и русские летописи сообщают о войнах с греками и болгарами, с крымскими христианскими городами, с поляками.

В этом для нас нет ничего нового. Да и вообще, кто только в мире и с кем не воевал! И христиане воевали с христианами, и мусульмане с мусульманами, и христиане с мусульманами… И викинги постоянно воевали со всей Европой, пока были язычниками, но отнюдь не стали мирными людьми, приняв христианство. Но нельзя не согласиться, что вышеприведенный текст дает весьма любопытное объяснение тому, что Русь на каком-то этапе своей истории воевала именно с христианскими странами, но не с Хазарией!

Мощнейший удар Хазарии нанес язычник Святослав Игоревич, но он же воевал и с Византией. То есть понятно, что в своих действиях он вообще не руководствовался вопросами веры. Святослав, кстати, в целом выглядит достаточно архаичной фигурой, воплощением духа древней героики, который воевал только потому, что никакого другого занятия, достойного истинного мужчины, не признавал. Но до него русы/росы, в том числе и Киевская Русь, воевала именно с Византией, а после него, начиная с его внука Ярослава Мудрого, Русь Византию почти не трогала — если не считать инцидента 1043 года [Древняя Русь в свете зарубежных исрючников, 1999, с. 127–132], быстро улаженного.

Более того, в Византии существовал, по крайней мере' с IX века, свой «иностранный легион» — корпус наемников, этнически весьма разнородный, но, судя по документам, еще в XII веке в значительной степени состоявший из скандинавов-варягов и русов. Да и раньше, судя по византийским документам конца IX — начала X века («Тактика» Льва VI, Псевдо-Сименон) росы участвовали в морских сражениях византийцев с арабами. Но вот на чьей стороне? Это вопрос сложный.

О том, что славяне выступали иногда союзниками арабов против Византии еще в VII веке, сообщают некоторые ранние византийские писатели. Так, Феофан под 675 годом сообщает: «20 000 славян из войска императора Юстиниана II перешли к арабскому полководцу Мухаммеду, который при их помощи через три года берет в плен многих византийцев». Об этом же говорят и Никифор, и Леон, и Кедрин. Однако в дальнейшем, по крайней мере, с начала X века, то есть уже во времена ранних киевских князей Рюриковичей, русы выступали в составе византийских войск против арабов, что отмечают хронисты того времени (Продолжатель Феофана и др.). Впрочем, как известно, это не мешало русам воевать и с самой Византией — здесь нет нужды подробно перечислять все походы Олега, Игоря и Святослава. Надо ли объяснять такие неустойчивые отношения Руси с Византией тем, что Русь до конца X века если и не исповедывала ислам, то, по крайней мере, находилась под сильным мусульманским влиянием своих юго-восточных и восточных соседей, или даже степной части своего собственного населения? Утверждать это не беремся, но предположение такое сделать можно.

И еще одна любопытная деталь. Аль-Ауфи в приведенной выше цитате трактует имя Владимир (Буладмир) как титул государя русов, а не имя собственное! Так, может быть, именно этим объясняется странное смещение Владимира Святого во времена патриарха Фотия в византийских, да и в русских источниках? Может быть, это просто не тот Владимир? А ко времени написания «Повести временных лет» на Руси уже забыли, что когда-то Владимир было не именем, а почетным прозвищем, так же как и то, что Олег был почетным же прозвищем Хельги (мудрый, вещий) на Руси, хотя и был обычным именем в Скандинавии, где уже забыли его смысловое значение. То есть с ними произошла та же трансформация, что и с греческим титулом Базилевс, который постепенно превратился в имя Василий? А может быть, и все наоборот, как с римским именем Цезарь, которое превратилось в титул Кесарь. Тут есть над чем задуматься.

Ну, например, над тем, что на Востоке к XIII веку — как, впрочем, и на Западе — давно забыли, что до Киевской Руси в Приднепровье и в Причерноморье существовали племенные объединения аланов — росов, может быть, в какой-то степени ославяненных, известных другим народам под именем Русь или Рос, о чем мы неоднократно говорили выше. Это — носители салтово-маяцкой археологической культуры, чья территория в итоге оказалась занятой Хазарским каганатом, а население в значительной степени тюркизированным. Каганат же, как известно, был не только полиэтничен, но и многоконфессионален. И Русь Причерноморская, позже вошедшая в его состав, а до этого ходившая в морские походы по всему Черному морю и успешно грабившая византийские города, вполне могла испытать влияние мусульманства еще на ранних стадиях его распространения в Малой Азии и Закавказье. Возможно даже, что она приняла мусульманство «организованным порядком», например, через специальное приглашение вероучителей из Хорезма, как это сделала волжская Болгария во времена Ибн Фадлана. А после падения Хазарского каганата в X веке это же мусульманизированное население достается «в наследство» Руси Киевской и как-то влияет на выбор веры Владимиром.

Понятно, что окончательный его выбор — христианство. Но определенный отпечаток мусульманской культуры, привнесенный на Русь населением степей и даже лесостепей Подонья и Поволжья, возможно, еще долго оставался на Руси и выливался в разные формы.

Заметим, что и современным русским исследователям была не чужда мысль о том, что Владимир мог принять ислам. Так, С. П. Толстов [Толстов, 1948, с. 261] пишет: «В исламе Владимир мог искать идеологическое оружие… догмат борьбы за веру и перспективы союза со странами ислама сулили успешное развитие военной экспансии против старого врага — Византии». Заметьте, Византия — давнишний враг русов! Зачем же принимать веру врага?

Конечно, стоит задаться вопросом: каких именно русов? Киевской Руси времен Дома Рюрика? Да ведь не Византия нападала на Русь, и не только Киевскую, но и более древнюю, «дикую» — Приднепровскую или Причерноморскую.

Это Русь житья не давала Византии и в VII, и в VIII, и в IX, и в X веках регулярно нападала на нее с грабительскими целями. И Византия со времен Василия I и патриарха Фотия старалась смягчить нрав этих варваров, крестив их в православие! И, если верить византийским источникам и русским летописям (написанным, правда, в русских православных монастырях не раньше XIII века — не будем об этом забывать!), ей это, в конце концов, удалось. А вот если верить восточным источникам, то не очень-то!

Да и западноевропейские источники со странным подозрением относятся к христианской Руси.

Письмо Матфея, краковского епископа, к святому Бернарду, аббату Клервоскому, об обращении русских, которое следует предпринять [Щавелева Н. И., 1990]:

Да, русские — странные какие-то христиане. Имя Христа чтут, а заветы религии христианской не блюдут.

«Старшая рифмованная ливонская хроника» (XIII век) сообщает:

«Как прежде» — это когда? Во времена язычества на Руси? Но для XIII века трудно себе представить, что в Европе помнят «Русь языческую». Или имеется в виду, что Русь православная «как прежде» поднимается против католической Европы, каковая для западноевропейцев только и является собственно христианской! Или они знают еще какую-то, чуждую христианству Русь, мусульманскую, например?

Ну а если оставить в покое все «внешние» исторические источники и попытаться обойтись «внутренними», причем не столько письменными — они давно известны и сотни раз прокомментированы — сколько вещественными? Попробуем.

Вот, например, такой исторический источник — княжеские шлемы. Шишак князя Ф. И. Мстиславского имеет надпись по-арабски. Шапка иерихонская боярина А. Прончищева и, более того, шлем Ивана Грозного — тоже! 13 аят 61 суры Корана можно увидеть на шлеме великого князя Александра Невского. Многие думают, что это работа была выполнена восточными мастерами на заказ, или что шлем вообще был привезен из мусульманских стран. Увы! Известен мастер, выполнивший этот шлем — МИКИТА ДАВЫДОВ (рис. 4.2, 4.3, 4.4).

Спрашивается, откуда подобная «обычная принадлежность» появилась на Руси? Сам А. А. Бобринский этот факт лишь констатирует, но никак не объясняет. Шлемы Мстиславского, Прончищева, Ивана Грозного — вещи достаточно поздние, XVI века. Арабские надписи на них можно объяснить длительным влиянием на Русь мусульманизиро-ванной культуры Орды. Но шлем Александра Невского — первая половина XIII века! О мусульманском влиянии Золотой Орды на русскую культуру говорить еще просто невозможно: ведь Александр Невский — современник Батыя.

Орда в это время была еще абсолютно веротерпима. Более того, ее татаро-монгольская верхушка — это в основном христиане несторианского толка, как, впрочем, и многие другие народы Средней Азии, причем вплоть до конца XIII века. Приведем краткие сведения на эту тему по совокупности разных источников о религиях тюркских и монгольских народов средневековья.

В 1007 году христианство приняли караиты, после чего Мервский митрополит отправил к ним в Монголию священников.

В XIII веке хорезмийские христиане подчинялись антиохийскому патриарху. И это притом, что Хорезм в целом был страной мусульманской.

Были христианами и гузы. Один из крупнейших тюркских степных народов Сельджук со своей ордой, отделившись от тузов, принял ислам и стал защитником единоверцев от своих соплеменников (турки-сельджуки, завоевавшие Малую Азию).

Кидани поклонялись Солнцу и Ангелам и исповедовали сабейскую веру. Патриарх Илья III (1176–1190) учредил несторианскую метрополию в Кашгаре у киданей.

Найманы в большинстве своем были христианами. Их хан Кушлук потребовал от мусульман отказаться от их веры и принять либо христианство, либо буддизм (начало XIII века).

Таким образом, гузы и караиты, кидани и найманы — то есть значительная часть населения Средней и Центральной Азии, были в основном христианами-несторианами. Да и вообще Золотая Орда, вплоть до времени своей собственной мусульманизации, была на редкость веротерпимой. Что, впрочем, также свидетельствует о продуманности ее завоевательной политики: она не хотела ссориться с духовенством на завоеванных территориях, так как понимала, что «пригретое» и обласканное духовенство не будет настраивать население чересчур враждебно к завоевателям.

Но мы не собираемся здесь развивать тему «Орда и Русь». И упомянули обо всем этом мы только для того, чтобы показать, что говорить об ордынском мусульманском влиянии на культуру Руси XIII века просто нельзя: не было еще такого влияния. Так откуда берутся арабские мусульманские надписи на шлемах ранних русских князей? Мы не знаем. Очередная загадка.

На сегодня, однако, она успешно решена. Современные исследования шлемов той серии, о которой писал А. А. Бобринский, в том числе и так называемого шлема Александра Невского, показали, что все они, в том числе и этот последний — изделия поздние, не ранее начала XVI века, и все — либо привозные, восточные, либо сработанные по восточным образцам, либо доработанные на Руси, возможно, по требованию заказчика. И русские мастера считали себя вправе ставить после доработки изделия свое клеймо. К ним относится и так называемый шлем Александра Невского. Известные сегодня документы показывают, что сработавший его «на восточный манер» мастер Микита Давыдов жил в конце XVI — начале XVII века и долгие годы работал на высшую аристократию того времени. В частности, именно этот шлем понравился царю Михаилу Федоровичу, и он приказал мастера наградить, о чем имеется соответствующая запись в приходно-расходной книге Казенного приказа от 18 декабря 1621 года [Писарская Л., 1975, с. 29–32]. Увы, во времена А. А. Бобринского эти документы не были известны, что и порождало зачастую путаницу в датировках многих предметов вооружения.

Понятно, что тяга русской аристократии к дорогим восточным изделиям, и особенно — к оружию, сложилась не вдруг, а скорее всего под влиянием длительных контактов с мусульманизированной степью и идущего через нее на Русь еще со времен Хазарского каганата импорта с Востока. Это — и шелка, и пряности, и, конечно же, знаменитые дамасская сталь и индийский булат. Разумеется, приток этих вещей на Русь увеличился во времена ордынского владычества, и традиция носить дорогую одежду и оружие восточного производства укоренилась в основном тогда. Но некоторые элементы восточной, в том числе и мусульманской, культуры могли попасть на Русь и много раньше.

На наш взгляд, проводником мусульманской культуры на домонгольскую Русь могло быть купечество, еще с самого раннего средневековья перемещавшееся по Каспийско-Волго-Балтскому торговому пути. Этот путь был известен всем народам Скандинавии, Прибалтики, Поволжья, Прикаспия, Предкавказья и, по-видимому, западной части Средней Азии. Это неоспоримо, поскольку именно этим путем ислам как религиозная идея проник в Хазарию и волжскую Болгарию. Последняя, как мы помним, еще в начале X века приняла ислам в качестве государственной религии именно из Хорезма. С хорезмийской религиозной миссией, кстати, и попал на Волгу Ибн Фадлан.

А теперь вспомним, что на Верхней Волге в те же времена, что и в Приильменье, и на Днепре тоже складывается «своя» Русь — Ростово-Суздальская. И основания для ее сложения как раннегосударственного объединения были те же: она находилась на проторенном торговом пути, в данном случае — «из варяг в хазары». И путь этот не менее важен, чем «из варяг в греки», а по интенсивности движения и товарообороту, по крайней мере, до конца Х века, то есть до времени падения Хазарского каганата — даже важнее первого. Об этом можно судить по богатейшим археологическим кладам, как среднеазиатских серебряных монет, так и по находкам европейских изделий, обнаруженным в процессе археологических исследований на памятниках, существующих вдоль всего этого пути.

На наш взгляд, необходимо учитывать, что «накатанный» торговый путь, как в древности, так и в Новое время — это не только канал перемещения вещей, но и своеобразный «проводник идей». А в древности — это вообще единственный «проводник идей», если, конечно, не говорить о периодах массовых миграций или завоеваний, когда носители одной культуры «наезжали» на носителей другой, навязывая им свои культурные традиции, в том числе и религиозные. И какие же у нас основания считать, что мусульманское купечество из среднеазиатских или прикаспийских областей приносило исламские идеи, или хотя бы некоторые атрибуты исламской культуры, не далее Средней Волги, то есть не далее Болгарии? Да никаких! Все это преспокойно перемещалось и по Верхней Волге, и ничто не мешало им попадать в Ростово-Суздальскую Русь.

И вот что еще важно. Торговый путь «из варяг в хазары» активно функционировал еще до крещения не только всей Руси вообще, но даже Киевской Руси, если считать, что последняя была крещена Владимиром в конце X века. Мусульманское влияние могло активно распространяться в мерянской этнической среде, которое составляло основу (пра-основу) населения Ростово-Суздальской Руси, не встречая, вероятно, до середины XI века организованного отпора со стороны христианской церкви. Просто потому, что не было там в это время никакой церкви!

VIII–IX века — это все-таки времена языческой Руси. И в принципе любое инородное религиозное влияние, если оно не принимало организованного, целенаправленного давления на местное население, в конце концов «рассасывалось» в язычестве, может быть, оставив после себя какие-то привившиеся на местной почве культурные элементы. Этот вопрос требует специального изучения. Мы же лишь высказали предположение, что такие следы мусульманской культуры могли сохраниться на русской почве и не обязательно были вытеснены до конца после принятия Русью христианства.

Но вот что представляется очевидным — так это более позднее мусульманское влияние на Русь, пришедшее из Орды в XIV веке. Еще раз напомним: Орда в XIII веке, когда она только завоевывала Русь и сама оседло «обустраивалась» на Волге, была вполне веротерпима, многоконфессиональна и в значительной степени состояла из христиан несторианского толка. Батый не облагал данью монастыри на Руси. Более того, в Сарае строилась христианская церковь! Однако все круто изменилось в XIV веке, когда в Орде при хане Узбеке (1313–1341) начала явственно доминировать единая, принятая и большинством народа, и властью религия — ислам [Энциклопедия отечественной истории, т. 2, с. 291]. И не то чтобы Орда навязывала его Руси. Но отныне всякие поблажки христианству кончились, и Русь вынуждена была считаться с тем, что является подвластной территорией государства, исповедовавшего ислам.

Это обстоятельство отразилось на разных сторонах русской культуры. Но полной картины исламского влияния на Русь мы все-таки не получим. Тема эта, прямо скажем, не популярна среди русских историков, да и вообще в России. Не любим мы эпоху татаро-монгольского ига, и ничего удивительного в этом нет. Время это для страны во многом было тяжелым, а главное, до сих пор воспринимается, как эпоха глубокого национального унижения. Мы не намерены здесь обстоятельно разбирать отношения «Орда — Русь»: на эту тему существуют горы литературы. Нас-то интересует только один вопрос: каким образом в православной христианской стране сумели укорениться довольно многочисленные признаки мусульманской культуры?

Кстати, обратимся к более позднему времени — правлению Василия III (1505–1533), когда ни о каком прямом ордынском влиянии на Русь уже и речи не было. В это время в Москву приезжал посол Габсбургской империи Сигизмунд Герберштейн в качестве посредника в русско-польско-литовских мирных переговорах. Герберштейн неоднократно общался с самим Василием и его двором и вообще достаточно долго жил в Москве, куда приехал через несколько лет снова, и тоже с посреднической миссией. Человек умный и наблюдательный, он оставил после себя несколько серьезных трудов, в том числе объемистые «Записки о Московии», выдержавшие массу изданий на разных языках, в том числе и на русском [Герберштейн С., 1988]. Его издания были снабжены иллюстрациями, в числе которых была и та, которая нас особенно заинтересовала. На ней изображен прием посла Герберштейна Государем Московским Василием III. И государь наш изображен на этом рисунке в чалме с пером, роскошном персидском халате и с кривым то ли персидским, то ли турецким мечом на боку! (рис. 4.5).

Спрашивается, почему? Конечно, это не рисунок с натуры, а гравюра западного мастера, иллюстрировавшего немецкое издание «Записок» 1576 года. Но откуда сама эта идея, что государь Московии должен быть одет по-восточному? Это что, вытекает из текста «Записок»? Да нет, Герберштейн в своих «Записках» довольно много внимания уделяет вопросам религии на Руси, и нигде не ставит под сомнение то, что Русь — страна христианская, хоть и не католическая. Так что побуждает немецкого художника изображать русского государя «восточным» человеком?

Столь же странной русскому человеку кажется знаменитая картина Рембрандта — портрет русского купца. На ней изображен человек с европейским лицом, которое может восприниматься и как славянское, с бородой и в чалме! Почему? Не знаем. Мы вообще не понимаем, почему у западных европейцев XVI–XVII веков русский человек ассоциировался с мусульманином, или, скажем шире — с восточным человеком. Но то, что портрет Рембрандта называется «Русский купец», вызывает у нас самих странную ассоциацию с действительно известным русским купцом, хотя и гораздо более раннего времени — Афанасием Никитиным (XVвек). Эта ассоциация порождена не тем, что ходил он, как известно из его же книги, «за три моря», а тем, что веры он придерживался какой-то непонятной, хотя родился и жил в Твери, то бишь в православной Руси. Причем сам он неоднократно сокрушается, что в своих «хождениях» по нехристианским странам лишен возможности соблюдать обряды православного благочестия.

Имеется в виду молитва, которой оканчивается его книга. Надо заметить, что вообще его записки порой пестрят совершенно не читаемыми по-русски словами, и историки, которые занимались их расшифровкой, пришли к выводу, что местами это просто слова восточных языков (которыми Афанасий, по-видимому, владел), местами — тайнопись. Но кончаются записки именно молитвой, в которой по-русски звучит только первая фраза: «Милостию божию придох ж три моря…», а дальше идут написанные кириллицей аяты (стихи) из разных сур Корана, но им предшествует такой арабский текст: «Нет бога кроме Аллаха, Милостивого и Милосердного, а Иисус — Дух Аллахов…» Он тоже, как и суры, записан кириллицей [Хождение за три моря Афанасия Никитина, с. 17]. Ясно одно — это молитва, более того — символ веры. Спрашивается, чей? Мусульманина? Христианина? По смыслу он практически почти един для тех и других. Непонятно!

Но, может быть, русский купец, особенно волжский ку-пец, и должен был быть таким? Он же посредник, «медиатор» между Востоком и Западом, причем являлся таковым в течение нескольких сот лет, еще задолго до владычества Орды, да и при нем тоже! Когда-то, во времена расцвета Хазарии, по Волге ходили купцы варяги-русы, которых там видел и описал Ал-Гарнати (его мы цитировали во второй главе). А после крушения Хазарии и Болгарии, со становлением на Волге Ростово-Суздальской Руси купца-варяга, или варяжского руса, постепенно вытеснил русский купец, этакий «универсальный» тип, одинаково свободно чувствовавший себя в любой языковой и религиозной среде. И может быть, именно он и был тем главным «проводником» мусульманского культурного влияния на Русь, черты которой мы замечаем даже после падения владычества Орды?

Вот еще один пример такого влияния, также связанного с торговлей: русская монетная система, хорошо изученная нумизматами. В XIV–XV веках на Руси ходила монета, надписи на которой были сделаны либо по-арабски, либо одновременно и на русском и на арабском языках. А ведь это мелкая монета, предназначенная только для обращения на внутреннем российском рынке, а не для внешней торговли! Ее появление и существование понятно, когда речь идет о периоде ордынского владычества: даже московские великие князья были подданными Орды и, чеканя свою монету, то есть монету с собственным изображением, вероятно, были просто обязаны хотя бы на одной ее стороне давать легенду по-арабски — на официальном религиозном языке страны-владычицы. Но ведь таким образом продолжали чеканить монеты и после падения Орды! И арабская надпись — это не титулатура великого князя. Так, на монетах Василия III написано: ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ВАСИЛИЯ — по-русски, ЛЯ ИЛЛЯХИ ЛЯ ИЛЛЯХУ МУХАММАДДУН РАСУЛЮ ЛЛЯХИ — что по-арабски означает исламский символ веры: «нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммад посланник его» (рис. 4.6).

Это обстоятельство воспринималось как загадочное до тех пор, пока вышеупомянутые монеты датировались после-ордынским временем — именно так, как мы только что сказали. Но, похоже, сегодня этой загадки уже нет. По мнению современных нумизматов, последняя серия монет с арабской легендой выпущена на Руси в начале правления Ивана III, который, как известно, и покончил с владычеством Орды. Теперь считается доказанным, что те монеты, которые ранее приписывались Василию III и Ивану IV, на самом деле чеканились при Василии II Темном и в начале правления Ивана III [Калинин В. А., 1980-е].

Заметим, что чеканка собственной русской монеты со времен Дмитрия Донского сама по себе уже была свидетельством освобождения от тотального подчинения Руси Орде. Поэтому вполне логичным выглядит предположение, что именно чеканка первая и отреагировала на полное освобождение от ордынского ига тем, что выкинула из легенд на монетах все признаки бывшего ордынского владычества в виде арабских надписей.

Но почему Европа продолжала видеть в «московите» восточного — читай, мусульманского — человека еще и в XVI, а то и в XVII веке? Не знаем! Но думается нам, что сегодня мы плохо представляем себе и время, и степень влияния на русскую культуру, в том числе и на русскую религиозную жизнь, культуры мусульманской. Понятно, что в условиях тесного и принудительного общения Руси с мусульманизированной Ордой такого влияния просто не могло не быть. Но есть у нас подозрение, что на самом деле началось оно еще в раннем средневековье, и первыми носителями раннего ислама на Руси были жители тех территорий, которые достались Руси в «наследство» от Волжской Болгарии и Хазарии. А может быть, ислам на еще только складывающуюся Киевскую Русь был занесен еще раньше аланами-росами из закаспийских или малоазиатских набегов, где они воевали то с византийцами против арабов, то с арабами против византийцев.

В общем, теперь судить об этом крайне трудно: слишком мало осталось следов влияния мусульманства на Русь, а главное — эти следы не носят целостного, системного характера. Они слишком разрознены, и сейчас выявляются в основном на уровне бытовых черт культуры, а не духовных. Хотя это и не совсем так. Ну, например, что означает одна из весьма распространенных форм креста на куполах многих старинных русских церквей — крест, стоящий на полумесяце? Иногда можно услышать такую трактовку этого символа: он означает победу православия над мусульманством. Пусть так. Но, чтобы победить, надо бороться. Значит, в истории становления православия на Руси был период, когда ему приходилось бороться с исламом? Почему же мы не знаем из нашей истории ничего об этом периоде? Или такая трактовка этого символа вообще неверна? Есть и такая трактовка: это символическое изображение «процведшего креста» — канонического для православия. Но что его породило? Может быть, борьба с исламом? Или он много старше ислама и вместе с исламом восходит к общим корням?

На определенные размышления наводит и архитектура православных русских церквей, особенно ранних, созданных до XVI века, со шлемовидными и луковичными куполами. И та, и другая форма куполов, как известно, в полной мере присуща и мусульманским мечетям. Причем, как и в православных храмах, в архитектуре мечетей наблюдается историческая тенденция постепенного перехода от шлемовидных куполов к луковичным. В этом нетрудно убедиться, сравнив изображения наших церквей с синхронными им мечетями (рис. 4.7, 4.8). Что это — случайность? Или за этим сходством стоит некая общая религиозная идея? Не надо забывать, что храм как таковой всегда был «моделью Мира», архитектурным, рукотворным воплощением этой духовной «модели».

Для историков религии в этом нет загадки. История сложения ислама прекрасно известна и описана в огромном количестве трудов [Иллюстрированная история религий, т. 1, с. 348–408. Максуд Р., 1998]. Предельно коротко можно сказать, что проповедь Мухаммада родилась из осмысления известных ему учений иудаизма и христианства, поскольку сам проповедник и пророк новой религии вырос в той части арабской среды, которая уже перешла к монотеизму. Эта часть арабского общества была еще очень немногочисленна, основная масса арабов была языческой, но сам Мухаммад имел монотеистов среди своих ближайших родственников. Не будем здесь рассказывать историю жизни Мухаммада, в том числе историю его становления как пророка, а затем и политического деятеля. Все это также детально исследовано и многократно описано. Мы же просто хотим отметить следующее.

Проповедь Мухаммада родилась не в результате «чистого» откровения (озарения) пророка, которое дало бы ему абсолютно новую религиозную идею. Посещавшие его откровения — а их было много на протяжении последних двадцати трех лет его жизни — по своему содержанию были новыми интерпретациями издревле сложившейся в этом регионе монотеистической идеи, которая много веков развивалась сначала в русле иудаизма, а затем еще и в русле христианства. Сам Мухаммад это прекрасно понимал и своих предшественников глубоко чтил. Для него Нух (Ной), Ибрахим (Авраам), Муса (Моисей), Иоанн Креститель (Юнус ибн Закрийа), Иса (Иисус) — святые пророки, и из них Иса — последний по времени до самого Мухаммада и величайший.

Главное, в чем Мухаммад не согласен с христианством — это в догмате, утверждающем, что Иисус — Сын Божий. Да, Иисус — величайший пророк, наделенный свыше даром чудодеяния, да, он родился в результате непорочного зачатия, и это — чудо, сотворенное Богом, да, он носитель Духа Божия и является воплощением его Слова, но все равно он — человек, и в принципе не может быть единосущным с Богом, потому что последний един и не представим в качестве Отца. Мир им сотворен, и в этом тварном Мире все, кто ни есть — сотворены, а не рождены от Бога.

И еще одно положение ислама отделяет его от ортодоксального христианства. Согласно Корану, Иисус не умирал на кресте: Бог спас его от смерти, взяв живым на небо. Миссия Его не в принятии на себя грехов людей — что бессмысленно, поскольку каждый будет перед Богом отвечать за себя сам — а в несении людям божественного послания, помогающего им найти путь к нему. Это утверждение в учении Мухаммада перекликается с докетизмом — сирийским вариантом христианства, утверждавшим, что крестная смерть Иисуса — видение, данное людям Богом в назидание. Но у докетов истинный Иисус — Бог, и его человеческая оболочка — лишь «маска», видимая людям. И в этом коренное расхождение докетизма с исламом. Православная церковь признала докетизм ересью.

А говорим мы здесь обо всем этом, чтобы напомнить читателю: Восточное Средиземноморье, или даже шире — Ближний Восток (включая Аравию), это «вечнокипящий цивилизационный котел». Здесь рождались древнейшие цивилизации планеты, и здесь возникали и яростно боролись между собой религиозные идеи. Это, безусловно, свидетельство вечных поисков решения благороднейшей задачи, стоящей перед человеком — осознания истины о мире и о себе. Поэтому ни одно из принесенных в мир новых учений Великих Пророков не оставалось неизменным и «абсолютным» хоть сколько-нибудь длительное время.

Даже иудаизм — древнейшее из письменно зафиксированных монотеистических учений — и то страдал (судя по тексту Ветхого завета) время от времени от ересей и «отпадений от истины» некоторых его носителей. Хотя и было их, по большому-то счету, всего ничего! А что говорить о христианстве? Например, с точки зрения ортодоксальных иудеев, оно изначально — иудейская ересь, за что его Первоучителя и отправили на крест. Но ситуация была уже не та, что во времена Отца Авраама или даже Моисея. Народу стало во много раз больше, ближневосточный «котел», в том числе и идейный, кипел все яростнее. И не прошло и пары сотен лет, как изначальное христианство раскололось на массу ветвей, каждая из которых считала ересью все остальные.

Два-три столетия спустя ситуация обострилась в еще большей степени. За идейную гегемонию начали бороться не какие-то малые общины единомышленников, а церкви — достаточно мощные социальные организации, обладавшие вполне реальной властью в обществе. Это не значит, что разветвление изначального учения прекратилось. Но еретиков можно было уже не просто ругать и проклинать во всеуслышание, а отправлять на костер — что время от времени и делалось. К тому же все это происходило на фоне бурной экспансии христианства на новые территории и новые народы, причем разных ветвей христианства, в том числе и тех, которые единой государственной церковью Римской империи были признаны еретическими. Так, готы и некоторые другие германцы стали арианами, а многие тюрко-монгольские племена — несторианами, в Персии укоренилось манихейство, в Армении — монофизитство, и т. д. — всего не перечислишь. И напоминаем мы обо всем этом вот для чего. Мы хотим показать читателю, что появление в начале VII века ислама, еще одного нового вероучения на той же ближневосточной территории — то есть в том же идейном «котле» — и на той же монотеистической основе — нормальное, естественное явление, лежащее все в том же русле.

Более того, ислам и вел себя так же, как и раннее христианство, только еще агрессивнее: он уже в первом же столетии от момента рождения разделился на две ветви — суннитов и шиитов, яростно враждовавших между собой. Но и на этом дело не кончается. Появилась масса новых ответвлений от первичной основы, и все это — также на фоне широчайшей экспансии на новые территории и народы.

Разумеется, задачу отыскания какой-то главной, основной истины о мире и о себе решали люди на всей Земле и во все времена. Этот поиск приводил к появлению новых религий, в том числе и мировых. Так родился зороастризм в иранской и буддизм в индийской среде. И Ближний Восток интереснее для нас в данном случае лишь в том отношении, в котором это касается становления определенной религии на Руси, превратившейся со временем в доминирующую. Так стоит ли удивляться тому, что на каких-то территориях ислам и христианство сталкивались и как-то влияли друг на друга, а точнее, на тех людей, которые слушали проповедников обеих религий?

Заметим попутно, что на самом деле столкновение византийского христианства и мусульманства в Восточном Средиземноморье было на первых порах не всегда враждебным. Прошло довольно много времени, пока носителям обеих религий не стало понятно, что их идейные, а уж тем паче, политические интересы абсолютно несовместимы [Курганов О. А., 1878]. Исторический же курьез состоит в том, что сегодня ни христианские, ни мусульманские историки не хотят вспоминать о том периоде, когда такого непримиримого раскола между этими религиями еще не было!

Еще раз подчеркнем: обе религии выросли из одной и той же базовой идеи — монотеизма. Обе они в первые же годы распространения ислама сталкивались на одной и той же территории — в Восточном Средиземноморье, Малой Азии, Севере Аравии, Закавказье. У обеих в основе лежит общая «модель мира», что естественным образом отразилось в главных элементах структуры храмов. А вот западная ветвь христианства, в отличие от восточной, византийской, соприкосновения с исламом совсем не испытала, и развитие храмового зодчества пошло там своим путем. Можно посмотреть на этот процесс и с противоположной стороны. Ранний ислам, соседствуя с византийским христианством, именно у него заимствовал первичные храмовые формы и лишь со временем пришел к своим собственным, несколько отличным от них, и впитавшим в себя архитектурные формы Востока. Но, не сталкиваясь нигде с западным христианством, ничего не принял от его храмового зодчества.

Ранняя же Русь оказалась вторичной, периферийной зоной распространения обеих религий. Исторически христианство возобладало на Руси, причем именно византийское. Но что-то привилось и от исламской культуры. В итоге здесь сложилось свое храмовое зодчество, как-то перекликающееся и с византийским, и с мусульманским. Последнего мы почти не замечаем, или не хотим замечать, а потому и не признаем существующим. Также, впрочем, как и прочих разрозненных признаков мусульманской культуры, о которых мы говорили в этой главе.

Заметим, кстати, в этом «незамечании» нам очень «помогла» никоновская церковная реформа, проведенная при Алексее Михайловиче Романове. Подозреваем, что именно тогда были тщательно уничтожены и без того не слишком яркие черты мусульманской культуры на Руси. И теперь они уже не восстановимы. Более того, эта тема никогда не была популярна у историков Руси. Нам удалось найти только одну работу XIX века историко-этнографического направления, в которой отмечалось, что в русском старообрядческом ритуальном поведении существует целый ряд черт, которые перекликаются с чертами ритуального поведения людей мусульманской культуры [Коноплев Н., 1828, № 4, с. 249–264].

Так вот, даже с учетом того, что мы рассказали в этой главе, всего этого мало, чтобы ответить на вопрос: было ли когда-то мусульманство на Руси религией, принятой русской властью или хотя бы исповедываемой значительной частью средневекового (раннесредневекового) русского населения? Или все то, что можно считать чертами мусульманской культуры, не более чем следы влияния на Русь ордынского господства. На наш взгляд, это пока еще одна загадка истории Древней и средневековой Руси.

В заключение стоит сказать еще несколько слов о русской религиозной жизни. Мы специально» не стали говорить о язычестве на Руси. И не потому, что не считаем эту тему важной для общего описания истории русской религии. Просто на тему о двоеверии, о том, до какой степени русское православие впитало в себя многие черты язычества, написано достаточно. Пожалуй, наиболее фундаментальными и популярными научными трудами на эту тему стали две книги академика Б. А. Рыбакова: «Язычество древних славян» [Рыбаков, 1981] и «Язычество Древней Руси» [Рыбаков, 1987]. Тема эта, однако, не исчерпана до сих пор, и новые работы по ней продолжают появляться и сейчас [Древняя Русь: пересечение традиций, 1997]. Чтобы не остаться совсем уж в стороне от нее, внесем и свою лепту. Приведем несколько примеров живучести язычества в православной Руси.

Итак, 988 год — официальная дата крещения Руси. Прошло 600 лет (!), и царь Михаил Федорович объявляет через глашатаев приказ: запретить на Руси молиться Коляде, Авсеню и Плуге! И это — христианство?

Его сын, царь Алексей Михайлович, в 1649 году пишет [Грамота царя Алексея, 1842, № 1, с. 237]:

О сходстве между русскими и восточными обычаями и о начале их в России. //«Вестник Европы», 1828, № 4.

Памятники права Киевского Государства. Вып. 1. — М., 1952. ПСРЛ, т. IX.

Рыбаков Б. А. Язычество Древней Руси. — М., 1987.

Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. — М., 1981.

Страленберг. О религии и нравах русского народа. // Чтения Общества Истории и Древностей Российской. 1873, № 2.

Толстов С. П. По следам древнехорезмийской цивилизации. — М., 1948.

Фортинский Ф. Чтения в ИОНЛ. Кн. 2. — Киев, 1888.

Хождение за три моря Афанасия Никитина. — Л., 1986.

Щавелева Н. И. Польские латиноязычные средневековые источники. — М., 1990.

Энциклопедия отечественной истории. Т. 2. — М., 1996.