Заговор 20 июля 1944 года. Дело полковника Штауффенберга

Борьба КПГ, движения «Свободная Германия» других антифашистских сил

Граф Клаус Шенк фон Штауффенберг никогда прежде не соприкасался серьёзно с коммунистическими идеями; не стал он коммунистом и до конца своей жизни. Тем не менее борьба немецких коммунистов и действовавших совместно с ними других патриотических сил оказала влияние на его позицию и на его решение. В кульминационной точке своей жизни и борьбы, готовя главный, как он надеялся, удар по нацистскому режиму, Штауффенберг и его друзья были на пути к союзу с немецкими коммунистами и с патриотическим движением «Свободная Германия».

Но прежде осветим кратко борьбу КПГ и других антифашистских сил, особенно движения «Свободная Германия», не претендуя при этом на всестороннее описание истории Сопротивления во время войны¹.

После 22 июня 1941 г. ЦК КПГ призвал немецкий народ к борьбе против фашистского нападения на Советский Союз. В обращении от 6 октября 1941 г. ЦК партии охарактеризовал эту войну как войну безнадёжную для немецкого народа. «Единственное спасение для немецкого народа — это положить конец войне. Но для того чтобы покончить с войной, надо свергнуть Гитлера. Пока Гитлер и его банда будут у власти, война не прекратится. И горе нашему народу, если мы, немцы, сами не наведём порядок в своей стране, а предоставим другим народам очищать Европу от фашистской чумы.

Пробил час, когда наш народ должен взять судьбу Германии в собственные руки, положить конец войне и добиться почётного мира»².

ЦК КПГ заявил, что освобождение от фашистского режима должно привести к созданию такой Германии, «которая сможет наконец жить в мире и станет воплощением истинной воли народа. В ней не будет места для господства гиен-плутократов и фашистских разбойников. Вся власть в этой Германии будет принадлежать нашему честному, трудолюбивому народу. В новой Германии не будет безработицы. Право на труд в ней будет гарантировано, а крестьяне получат право распоряжаться по своему усмотрению продуктами своего труда. В новой Германии будет покончено с фашистским варварством и не богатство и происхождение, а способности и труд человека будут определять его положение в обществе. И в этой Германии навсегда исчезнет вопиющее противоречие между богатством одних и невероятной нуждой других, Это будет нерасчленённая, независимая Германия, равная среди равных, живущая в мире со всеми народами»³.

В этой программе действий нашла своё применение стратегия и тактика, выработанная на Брюссельской и Бернской конференциях КПГ; она указывала путь к спасению немецкой нации.

Немецкие коммунисты реагировали на фашистское нападение усилением своей борьбы. Во многих частях Германии произошёл подъём антифашистской деятельности. Вместе с другими антифашистами коммунисты создали такие крупные, централизованные организации Сопротивления, как организация Урига, организация Шульце-Бойзена — Харнака, организация Бестляйна — Якоба — Абсхагена, организация Нойбауера — Позёра и организация Лехляйтера⁴. Удалось вовлечь в борьбу и многих антифашистов, не принадлежавших к коммунистическому движению. Самоотверженно боролись против нацистского режима также многие члены и функционеры социал-демократической партии.

Находившиеся в эмиграции социал-демократические лидеры заняли двоякую позицию. Лондонская группа Правления СДПГ в конце июня 1941 г. выразила питаемую антисоветской ненавистью надежду на то, что Германия и Советский Союз взаимно истощат себя в «длительных схватках», дабы «мощь британской и американской демократии» смогла «стать господствующим фактором политического преобразования мира»⁵. Другие же группы, напротив, высказались за антигитлеровскую коалицию. Однако правые лидеры социал-демократии, как и прежде, отклоняли совместные действия с коммунистами.

В своей борьбе за создание широкого антифашистского фронта немецкие коммунисты сталкивались с тем воздействием, которое оказывала на широкие слои немецкого народа, в том числе и на трудящиеся массы, разнузданная антикоммунистическая, шовинистическая пропаганда. Многие немцы, писал Вальтер Ульбрихт о тогдашних условиях, «почувствовали себя «хозяевами Европы», которым позволено грабить и порабощать другие народы. Во имя утверждения «нового порядка» в Европе, во имя расширения «жизненного пространства» для Германии они оправдывали грабительские войны Гитлера против всех европейских стран. Даже среди рабочих были такие, которые усматривали «немецкий социализм» в тех жалких крохах, которые перепадали им со стола немецких монополистов и юнкеров — подлинных хозяев Германии. Они повторяли ложь Геббельса, будто в Германии финансовый капитал утратил своё решающее значение»⁶.

Только обретя в дальнейшем горький опыт тяжёлых испытаний, широкие круги немецкого народа осознали, что освобождение от фашизма отвечает их национальным интересам.

Растущему пониманию того факта, что война проиграна, содействовали прежде всего крупные поражения вермахта зимой 1941/42 г. Сообщения о зверствах нацистов в оккупированных областях всё больше приводили людей различных классов и слоёв к осознанию необходимости уничтожить нацистский режим.

Многие из тех, кто дотоле верил антикоммунистической лжи, начали теперь проявлять интерес к заявлениям коммунистов, убеждаясь в том, что эти заявления указывают реальный выход, что коммунисты в своей политике на самом деле всегда исходили из национальных интересов, а антикоммунистическая пропаганда постоянно старалась исказить это. Разъяснительная работа коммунистов находила всё больший отклик.

Примером подобного развития служит «Белая роза» — известная буржуазная студенческая группа, образовавшаяся в Мюнхенском университете. Её руководители Ганс Шолль и Александр Шморелль сумели избавиться от антисоветских и антикоммунистических предрассудков и в составленной ими в январе 1943 г. листовке призвали всех немцев: «Не верьте национал-социалистской пропаганде, заставляющей вас дрожать от страха и ужаса перед большевизмом!.. Идею империалистического господства, с какой бы стороны она ни шла, надо обезвредить навсегда... При помощи разумного социализма рабочий класс должен быть освобождён из того состояния глубочайшего рабства, в котором он находится»⁷.Таким выводам способствовали также и личные контакты студентов с коммунистами, в том числе с д-ром Фальком Харнаком — братом Арвида Харнака.

Попавшие в советский плен немецкие солдаты и офицеры наиболее отчётливо увидели сами последствия фашистской политики, ведшей к катастрофе, а также вопиющее противоречие между геббельсовской ложью и реальной действительностью. Разумеется, и здесь процесс осознания шёл не без конфликтов и длился немалое время.

Подавляющая часть немецких солдат всё ещё находилась под влиянием фашистской идеологии и из ложно понятого чувства национального и воинского долга даже в плену отказывалась открыто выступать против Гитлера. Большинство военнопленных поначалу всё ещё верили в победу германского вермахта и потому рассчитывали на своё скорое освобождение из плена.

Однако под воздействием убедительных аргументов, после основательного обсуждения, 158 находившихся в советском плену немецких солдат 10 октября 1941 г. подписали «Призыв к немецкому народу», начинавшийся словами: «Поражение Гитлера неизбежно! Свержение Гитлера — спасение немецкого народа!» Обращение, проект которого был предложен Политбюро ЦК КПГ, подробно разъясняло, почему фашистская Германия должна неизбежно проиграть войну, обосновывало принципы новой, демократической Германии. Оно заканчивалось словами: «Гитлер ведёт Германию к самому худшему Версалю, ведёт к тому, что Германия будет расчленена, а немецкому народу придётся платить за все причинённые войной убытки, которые Европа и Советский Союз понесли из-за Гитлера. Хотите избегнуть этой участи — свергайте Гитлера и создавайте свободную и независимую Германию»⁸. В числе подписавших это обращение 158 человек, составлявших примерно десятую часть военнопленных одного из лагерей, было 113 рабочих, 13 сельскохозяйственных рабочих, 11 крестьян, 9 служащих, 7 лиц свободных профессий и представителей среднего сословия⁹.

На офицерском собрании лагеря военнопленных В Елабуге 21 мая 1942 г. капитан д-р Эрнст Хадерман произнёс речь, которая, будучи затем напечатанной в виде листовки в количестве 500 тысяч экземпляров, оказала значительное влияние на изменение позиции немецких солдат и офицеров. Д-р Хадерман, буржуазный школьный советник из Касселя, почитатель Платона и Стефана Георге, раненым попавший в советский плен, сравнивал в своей речи нацистскую ложь с действительностью, осудил захватническую и угнетательскую политику властителей Германии и опроверг аргументацию противников открытой борьбы против Гитлера. Вопрос о том, служит ли присяга, принесённая Гитлеру, препятствием для этой борьбы, всё ещё играл для военнослужащих вермахта большую роль. Поэтому Эрнст Хадерман особо остановился на данном вопросе.

«Да, мы связаны нашей присягой... Отречься от неё было для нас тяжело, очень тяжело. Мужская сдержанность не позволяет нам говорить о пережитой нами душевной борьбе. Но господь, испытующий нашу совесть и прозревающий её, узрит наши страдания, чистоту наших помыслов и оправдает нас... Придя к власти путём злодеяний, он [Гитлер] ослеплённый безумием, ведёт народ к катастрофе... Превыше верности одному человеку, Адольфу Гитлеру, для нас верность всему нашему народу, и мы приняли наше решение, готовые заплатить за него своей жизнью. Мы принимаем это решение со святой убеждённостью в том, что только так можно спасти наш народ от катастрофы и обеспечить его будущее...

Что такое измена? Измену совершает тот, кто ради собственной выгоды наносит ущерб Отечеству. Мы же ради спасения Отечества берём весь ущерб на себя. Мы не предатели Отечества, а спасители Отечества... Наше достоинство и наша честь — не в формальном выполнении присяги, принесённой нами Гитлеру, а в подлинном выполнении нашего долга верности своему народу»¹⁰.

Отвечая на другие обвинения сторонников Гитлера, Эрнст Хадерман заявлял, что антифашисты ведут дело не к краху Германии, а к тому, чтобы свержением Гитлера не допустить этого краха: они стремятся не к расчленению Германии, а к тому, чтобы воспрепятствовать ему немедленным заключением мира. В ответ на ещё одно обвинение он говорил:

«Наши буржуазные сослуживцы по армии бросают нам обвинение в том, что мы — марксисты. Мы не воспринимаем это как обвинение, ибо в наших глазах быть марксистом — не позор. Однако мнение наших противников необоснованно. К нашей антифашистской группе принадлежат люди всех политических оттенков — за исключением национал-социалистов, люди различных сословий и различного вероисповедания. И мы хотим вовсе не создания марксистской Германии. У нас одна общая цель: свержение Гитлера, восстановление свобод немецкого народа и мира. Выбор государственной формы — дело самого немецкого народа»¹¹.

То были слова офицера, который не являлся коммунистом и который не уклонился от трудного решения, но на основании своего опыта и своего гуманистического мировоззрения, пройдя далеко не простой процесс развития, бескомпромиссно встал на позицию антифашизма. Этот путь проделали в дальнейшем многие немецкие солдаты и офицеры.

Если сравнить политические взгляды, к которым пришёл майор Штауффенберг во второй половине 1942 г., с изложенными выше взглядами капитана Хадермана, можно без преувеличения сказать: знай Штауффенберг об этой речи, он, вероятно, воспринял бы её положения как собственные. И для него лично проблема присяги решалась аналогичным образом, он тоже безоговорочно стоял за свержение Гитлера, за установление демократического строя внутри страны и мирных отношений с другими странами.

6 декабря 1942 г. руководство КПГ опубликовало «Манифест мира к немецкому народу и германскому вермахту», переданный по радиостанции «Дойчер фольксзендер» и распространённый в Германии подпольными партийными организациями. «Манифест» расценивал военное и политическое положение Германии как безнадёжное и призывал народ не допустить грозящей катастрофы: «Путь к справедливому миру откроется перед нашим народом только в том случае, если он сам покончит с этой войной, гитлеровской системой и её политикой насилия!.. Такие силы есть как в подавленных гитлеровским правительством партиях и организациях, так и в вермахте и среди оппозиции внутри национал-социалистского лагеря; они есть в рядах рабочего класса так же, как и интеллигенции, крестьянства, средних слоёв и буржуазии. Будь то сторонник одной из старых крупных партии — Центра, Немецкой национальной партии, Коммунистической партии или социал-демократии, будь то бывший член христианских или Свободных профсоюзов, кооперативов или спортивного движения, будь то старый штурмовик или человек, по принуждению вступивший в одну из национал-социалистских организаций, всех их должна объединить в борьбе общая воля к миру, праву и свободе!

Каждый, кто против войны и против Гитлера, должен быть в рядах великого национального движения за мир!»¹²

Распространение «Манифеста» явилось важным шагом на пути создания того национального центра антифашистского Сопротивления, который был предложен Политбюро КПГ ещё в апреле 1942 г.¹³.

Крупное поражение фашистского вермахта на Волге в начале 1943 г. дало толчок повороту в умах многих людей в самой Германии, а также многих солдат и офицеров на фронте. В стране назревал внутриполитический кризис, всё более обострявшийся в течение 1943 г. и становившийся самым всеобъемлющим кризисом фашистского строя.

После подготовительных совещаний и обсуждений 12—13 июля 1943 г. в Красногорске, под Москвой, по инициативе ЦК КПГ был основан Национальный комитет «Свободная Германия» (НКСГ), в который вошли военнопленные немецкие солдаты и офицеры, депутаты рейхстага от КПГ, профсоюзные функционеры, писатели, верующие — христиане обоих вероисповеданий. НКСГ имел следующий социальный состав: 13 рабочих, 1 крестьянин, 4 служащих, 19 интеллигентов, 1 священнослужитель, 1 студент, 1 издатель, 4 кадровых военных. КПГ была представлена 13 членами НКСГ, в том числе: Вильгельм Пик, Вальтер Ульбрихт, Вильгельм Флорин, Антон Аккерман, Вилли Бредель, Эдвин Хёрнле. 25 членов НКСГ являлись солдатами и офицерами (в чине до майора). Председателем НКСГ был избран поэт-коммунист Эрих Вайнерт, вице-председателями: майор Карл Хец, лейтенант граф Генрих фон Айнзидель и солдат Макс Эрмендёрфер. НКСГ представлял собой «прочный антифашистский боевой союз различных слоёв народа и национально мыслящих элементов армии, в котором рабочий класс под руководством КПГ осуществлял свою гегемонию»¹⁴.

Учредительное заседание НКСГ приняло «Манифест Национального комитета «Свободная Германия» к немецкому народу» — совместную политическую платформу борьбы за прекращение войны и за создание независимой, антифашистской, свободной Германии. «Манифест» давал оценку положения на фронтах и констатировал: «Война проиграна. Германия может продержаться ещё некоторое время лишь ценой неизмеримых жертв и лишений. Продолжение безнадёжной войны было бы равносильно гибели нации»¹⁵. «Манифест» звал на борьбу за создание народного правительства, которое уничтожит нацизм, немедленно заключит мир, ликвидирует последствия войны, покарает военных преступников и конфискует имущество тех, кто виновен в войне и нажился на ней. О характере нового государства в «Манифесте» говорилось: «Сильная демократическая государственная власть, которая не будет иметь ничего общего с бессилием веймарского режима, демократия, которая будет решительно подавлять в зародыше любую попытку возрождения заговоров против прав и свободы народа или против мира в Европе»¹⁶.

Образование НКСГ положило начало новому этапу немецкого антифашистского Сопротивления. НКСГ превратился в политический и организационный центр немецких антифашистов внутри Германии и за её пределами. Он представлял собой германскую антигитлеровскую коалицию, руководящую роль в которой играли рабочий класс и его революционная партия.

История возникновения, цели, состав и деятельность НКСГ категорически опровергают выдвинутый фашистами и подхваченный впоследствии западногерманскими империалистическими идеологами тезис, будто НКСГ являлся советским пропагандистским инструментом. У НКСГ не было иной цели, кроме как свержение фашизма, спасение немецкого народа и создание основ миролюбивой демократической Германии. Само собой разумеется, Советский Союз, ведший тяжёлую, полную жертв борьбу против фашистов, проявлял большой интерес к тому, чтобы найти и привлечь на свою сторону союзников в самом немецком народе. Поэтому советские государственные органы и КПСС оказывали НКСГ поддержку и с большой заинтересованностью следили за его деятельностью. Борьба за уничтожение фашизма отвечала интересам как советского, так и немецкого народа.

Значительное расширение фронта этой борьбы произошло в связи с образованием 11—12 сентября 1943 г. в Лунёве, под Москвой, Союза немецких офицеров (СНО). Президентом союза, в который к февралю 1945 г. вступило около 4000 офицеров, в том числе — генерал-фельдмаршал и 51 генерал, был избран генерал Вальтер фон Зейдлиц. СНО объявил о своём присоединении к движению «Свободная Германия», и генерал фон Зейдлиц и генерал-лейтенант Александр Эдлер фон Даниэльс стали также и вице-председателями НКСГ. Вплоть до конца войны НКСГ и СНО вели на фронте и в лагерях для военнопленных широкую работу, направленную на то, чтобы побудить военнослужащих вермахта к прекращению бессмысленной войны и привлечь на свою сторону немцев для демократического строительства послевоенной Германии.

В январе 1944 г. Вальтер Ульбрихт писал в газете «Фрайес Дойчланд»: «Чем сильнее будут в нашем народе здоровые силы, которые, объединившись в движение «Свободная Германия», мужественно начинают в рядах вермахта и в тылу борьбу против Гитлера, тем скорее будет сметено обанкротившееся гитлеровское правительство, тем скорее будет прекращено разрушение Германии и обескровливание нашего народа, тем скорее будет устранён тот позор, который навлёк Гитлер на немецкий народ, тем скорее голос немецкого народа снова станет слышен всему миру»¹⁷.

После происшедшего в феврале 1944 г. в районе Корсунь-Шевченковского окружения, в котле которого в результате преступного приказа «биться до последнего» нашли свою смерть 55 тысяч немецких солдат, генерал Вальтер фон Зейдлиц писал: «Необходимо всеми силами бороться с тем помутнением разума, до которого довёл немцев Гитлер. Для этого мы будем идти по следам каждой лжи Гитлера, вскрывать и уничтожать её. И мы преодолеем это помутнение разума. Необходимо и физически уничтожить тех, кто совершает преступление по отношению к немецкому народу, — Гитлера и его верных подручных. Мы не остановимся и перед этим»¹⁸.

В феврале 1944 г. подпольное оперативное руководство КПГ в Германии приняло документ «Мы, коммунисты, и Национальный комитет «Свободная «Германия»», в котором солидаризировалось с этим движением и подчеркнуло необходимость широкого антифашистского фронта. «Мы, коммунисты, — говорилось в документе, — протягиваем руку любому противнику Гитлера и пожимаем каждую руку, честно протянутую нам для совместной борьбы против Гитлера, этого врага народа»¹⁹. Главными лозунгами документа служили те же лозунги НКСГ: свержение Гитлера, немедленное прекращение войны, создание свободной, демократической Германии.

Сопоставление этой политической линии с политической линией группы Гёрделера ещё раз показывает их принципиальную противоположность, определявшуюся противоположными классовыми позициями. Конечно, Гёрделер и его единомышленники тоже желали свержения Гитлера, однако только для того, чтобы по возможности спасти самое существование германского империализма, более того — даже и значительную часть захваченных областей и награбленных ценностей. Немецкие коммунисты, а также другие прогрессивные силы отдавали себе отчёт в том, что главные силы оппозиционного движения крупной буржуазии, о существовании которого им давно известно, не носят антифашистского характера, а стремятся вовремя сбежать с тонущего корабля, то есть отмежеваться от Гитлера и некоторых наиболее скомпрометировавших себя нацистских главарей, чтобы спасти позиции своей власти.

Организация Шульце-Бойзена — Харнака, политическое ядро которой состояло из коммунистов и которая через Клауса Бонхёффера, Вильгельма Лёйшнера и Адама Тротт цу Зольца находилась в контакте с заговором Гёрделера, писала в одной из своих подпольных листовок:

«Политика определённых германских феодалов, дипломатов, банкиров и т. п., мечтающих о том, чтобы после государственного переворота путём кровавого преследования всех прежде причастных к власти лиц создать новую политическую базу и затем за счёт России примирить реставрированную Германию с «плутократами» (подразумевались империалистические круги западных держав, — К. Ф.), не имеет под собой никакой почвы и не принесёт мира. При помощи ненависти, демагогии и враждебного прогрессу мировоззрения будущего не обеспечить. Наоборот, друзья нашего народа находятся в рядах прогрессивных сил Европы и в СССР. Сотрудничество с этими силами — вот к чему должно стремиться будущее германское правительство. Эти силы должно оно поддерживать»²⁰. Эта организация антифашистского Сопротивления боролась за республику, в которой власть осуществлялась бы рабочим классом в союзе со всеми трудящимися, и отвергала реакционные цели Гёрделера.

Из приведённых высказываний видно, что оперативное руководство КПГ в Германии имело ясное представление о положении внутри господствующего класса и делало из этого надлежащие выводы. В материале, предназначавшемся для руководящих кадров подпольной борьбы, ситуация октября 1943 г. оценивалась следующим образом:

«Кризис германского фашизма является не только кризисом одной лишь клики или государственного аппарата, а кризисом германской буржуазии. И точно так же, как итальянская буржуазия свержением Муссолини пытается обеспечить себе выход с целью сохранения своего классового господства, германская буржуазия тоже не навеки заключила брак с Гитлером. Она сделает всё для того, чтобы — если не с ним, так против него, — несмотря на военный разгром и политическую катастрофу, найти для себя выход, позволяющий сохранить капиталистическую систему»²¹.

Однако борьба КПГ и НКСГ была направлена не только против отдельных главарей режима, а имела целью разгром фашистской системы в целом. Это включало уничтожение социально-экономических корней фашизма, бескомпромиссную борьбу с нацистской идеологией, а также установление мирных отношений с другими странами и подлинно демократического строя внутри Самой Германии.

Вместе с тем эти цели служили критериями подлинного антифашистского Сопротивления. Поэтому абсурдно выдавать империалистический заговор Гёрделера за вершину «Сопротивления», как это делается в бесчисленных писаниях западногерманской историографии, которая стремится не только создать алиби немецкой крупной буржуазии, но и зачеркнуть борьбу коммунистов.

Вальтер Ульбрихт вполне справедливо утверждал в своей речи по случаю 50-летия КПГ:

«Состав и политика Национального комитета «Свободная Германия» показали немецкому народу, что Коммунистическая партия последовательно боролась за объединение всех антигитлеровских сил и поддерживала движение, ещё более широкое, чем Народный фронт.

Таким образом, Коммунистическая партия Германии являлась единственной партией, которая занимала чёткую позицию по всем вопросам борьбы против Гитлера, имела свои руководящие органы как в самой стране, так и за её пределами и, несмотря на огромные жертвы, возглавляла антифашистскую борьбу и привлекла на свою сторону в этой борьбе в качестве её участников многих немцев из всех слоёв народа»²².

Образование патриотической группы Штауффенберга

Когда граф Штауффенберг 1 октября 1943 г. приступил к службе в Общевойсковом управлении Главного командования сухопутных войск (ОКХ) в Берлине, он был не только готов действовать против нацистского режима: у него уже имелись определённые соображения насчёт того, как должна выглядеть Германия после свержения Гитлера. Как отмечалось выше, соображения эти ещё носили весьма общий, а отнюдь не чётко очерченный программный характер. Для конкретизации их имело значение то, что здесь, в Берлине, Штауффенберг встречался с людьми различных направлений, некоторые из которых придерживались прогрессивных политических взглядов. Вскоре Штауффенберг — и это было для него ново — стал принимать участие в спорах относительно политических концепций, причём слово его приобретало всё больший вес.

В августе или сентябре 1943 г. Штауффенбергу пришлось впервые лично встретиться с Гёрделером и Беком. Встречи с ними стали в дальнейшем частыми. Гёрделер сообщил адвокату Вирмеру, что для планирования военных акций «теперь используется один особенно способный офицер генерального штаба»²³. Штауффенбергу, Беку и Ольбрихту удалось убедить Гёрделера в необходимости покушения на Гитлера с целью его устранения. Первоначально Гёрделер требовал, чтобы военные лишь создали ему, Гёрделеру, возможность обратиться по радио к народу и вермахту. Таким образом он надеялся изолировать Гитлера. Но теперь все планы предусматривали в качестве отправной точки успешно осуществлённое покушение.

Однако Штауффенберг участвовал и в политических дискуссиях с Гёрделером и его группой. Его связывало с Гёрделером то, что и тот желал устранения Гитлера и ради этого тоже рисковал жизнью.

Реакционные политические планы Гёрделера поначалу ещё не являлись для Штауффенберга предметом критического анализа. Штауффенберг — и, учитывая его происхождение, это неудивительно — ещё в 1943 г. и в первые месяцы 1944 г. считал наилучшим решением немедленное заключение мира с Англией и США, чтобы удерживать фронт на Востоке. Военные успехи Красной Армии, а также собственный политический опыт привели его в конечном счёте к пониманию того, что мир и добрососедские отношения следует установить со всеми государствами, в том числе и с Советским Союзом. Для вызревания этой и подобных точек зрения важное значение имели встречи Штауффенберга с людьми, стоявшими на прогрессивных позициях.

Чем более ухудшалось положение в Германии, чем грознее становился надвигавшийся военный, политический и экономический крах, тем настоятельнее вставала перед оппозиционными силами необходимость действовать, а вместе с нею — и вопрос: что же будет после свержения Гитлера? В ходе этого процесса внутри буржуазной оппозиции к концу 1943 — началу 1944 г. образовалась вокруг Клауса фон Штауффенберга группа патриотов, которые начали преодолевать свою буржуазную классовую ограниченность и создавать концепцию, во многих пунктах отвечавшую движению «Свободная Германия» или же, по меньшей мере, близко подходившую к ней. Эта группа отличалась от группы Гёрделера, которая по сути своей выражала классовые интересы определённой части крупной буржуазии, а также военной касты.

Группа Штауффенберга отличалась также и от группы уволенных в отставку военных старой школы — таких, как Бек, фон Вицлебен и Гёпнер. Правда, к Беку Штауффенберг питал личную симпатию.

Кто же были люди, сгруппировавшиеся вокруг Штауффенберга? Это прежде всего группа молодых офицеров генерального штаба. Подобно самому Штауффенбергу, они до войны видели в военной службе лишь «выполнение своего долга», некоторые из них первоначально даже приветствовали нацизм. Пережитое во время войны, результаты хода военных действий, осведомлённость ю фашистских преступлениях — всё это заставило их осознать необходимость устранения Гитлера и уничтожения всего нацистского террористического аппарата. Однако представления об облике Германии после свержения Гитлера были у них весьма различны. К этой группе принадлежали в первую очередь Мерц фон Квирнгейм, Штифф и Тресков.

Полковник генерального штаба Альбрехт Риттер Мерц фон Квирнгейм (род. в 1905 г.), дворянский род которого происходил из Южной Германии, дружил со Штауффенбергом ещё со времён совместной учёбы в Военной академии. В 1920 г. Мерц переехал в Потсдам, так как его отец, генерал-лейтенант доктор honoris causa Герман Риттер Мерц фон Квирнгейм, стал президентом Имперского архива. Здесь он посещал гимназию им. Виктории. В январе 1923 г. поступил в 19-й пехотный полк в Ландсхуте. Во время войны идейно порвал с нацизмом.

Сестра Мерца фон Квирнгейма вышла замуж за генерал-майора Корфеса, который, попав под Сталинградом в плен, вскоре стал одним из самых активных деятелей Союза немецких офицеров и НКСГ. Мерц одобрял поведение своего родственника и солидаризировался с целями НКСГ²⁴. Генерал Корфес писал после 20 июля 1944 г. о Мерце: «Духовно высокоодарённый и обладавший прекрасными чертами характера, он не посрамил имя родителей своей короткой жизнью и своей смертью. Воинские склонности сочетались в нём с серьёзной любовью к науке, особенно, как и у его отца, к истории... Во время войны Альбрехт фон Мерц занимал различные должности в генеральном штабе, затем до середины 1943 г. работал в Организационном управлении генерального штаба, а под конец был начальником штаба XXIX армейского корпуса.

В 1933 г. Альбрехт фон Мерц был откомандирован в отряды СА. Его первоначальное увлечение национал-социализмом быстро уступило место разочарованию, лишь только он распознал пустоту и неискренность, глубокое противоречие между словом и делом. Решение напасть на Россию глубоко потрясло его, а ход войны лишил последней веры; зверства, чинимые там, породили в сердце его ненависть к тем, кто позорил имя немца»²⁵.

Особенное впечатление произвело на Мерца фон Квирнгейма окружение немецких войск Советской Армией в марте — апреле 1944 г. в районе Тарнополя, где во время боёв уполномоченные НКСГ вели через линию фронта интенсивную политико-разъяснительную работу среди немецких солдат²⁶.

Когда 1 июля 1944 г. Штауффенберг был назначен начальником штаба при командующем армией резерва, он позаботился о том, чтобы Мерц стал его преемником в качестве начальника штаба при Ольбрихте. Мерц был одним из самых активных участников подготовки и проведения попытки государственного переворота 20 июля 1944 г.

К числу самых близких боевых соратников Штауффенберга принадлежал также генерал-майор Гельмут Штифф. Он родился в 1901 г. в Дойч-Эйлау, в 1922 г. был произведён в лейтенанты 3-го артиллерийского полка и в 1938 г. переведён на службу в генеральный штаб сухопутных войск. Штиффа характеризовали как офицера, который уже в 30-е годы проявлял интерес к политике и критиковал террористические методы нацистов²⁷. Он был профессионально одарён, жизнерадостен, обходителен, обладал чувством ответственности, хотя и не был лишён тщеславия; активно участвовал в политических событиях. Сохранившиеся письма Штиффа позволяют проследить формирование его аитинацистской позиции. Так, в ноябре 1939 г. он писал после поездки по Польше: «Я стыжусь быть немцем! Это меньшинство (имелись в виду нацисты. — К. Ф.), обуянное жаждой убийства, грабежа и желанием предать всё огню и мечу, оскверняет немецкую честь и явится бедствием для всего немецкого народа, если мы не выбьем из его рук орудие убийства. Ведь такие вещи, которые были обрисованы и подтверждены на месте компетентными органами, способны лишь пробудить мстящую Немезиду. Или же этот сброд однажды поступит с нами, порядочными людьми, точно так же и будет с присущим ему патологическим фанатизмом терроризировать собственный народ»²⁸.

С такой резкостью, как Штифф, в то время едва ли высказывался о нацистах и их преступлениях какой-либо другой офицер. Вместе с тем высказывание это показывает и классовую ограниченность Штиффа: он боялся, что в будущем нацисты станут расправляться с «порядочными людьми», но не желал признать, что они уже давно подвергли кровавому террору значительную часть немецкого народа — коммунистов и других честных демократов.

В письме от 23 августа 1941 г. Штифф характеризовал атмосферу в ставке фюрера как «отвратительную и недостойную». В сентябре 1941 г. он стал 1-м офицером (начальником оперативного отдела) штаба 4-й армии и участвовал в зимней битве под Москвой. 19 ноября 1941 г. Штифф назвал угон евреев из Минска в Германию делом, «недостойным народа, выдающего себя за культурный», и сделал вывод: «Всё это должно когда-нибудь обратиться местью нам — и по справедливости! Позор, что из-за нескольких мерзавцев наш столь порядочный народ ввергается в бедствие. Всё стало куда хуже, чем два года назад в Польше».

В письме от 10 января 1942 г., то есть в период первого советского контрнаступления на центральном участке советско-германского фронта, Штифф писал: «Все мы приняли на себя столько вины, все мы тоже несём такую ответственность, что наступающее возмездие явится для всех нас справедливым наказанием за все те позорные деяния, которые мы, немцы, совершали или терпели за последние годы. В сущности говоря, мне доставляет удовлетворение, что в мире всё-таки ещё есть уравновешивающая зло справедливость! Даже если самому мне суждено пасть её жертвой. Я устал от этого бесконечного ужаса!»

Штифф отличался от многих оппозиционных офицеров тем, что гуманистическое чувство справедливости давно вызывало в нём желание поражения нацистской Германии.

В октябре 1942 г. Штифф был назначен начальником Организационного управления генерального штаба сухопутных войск и на этом посту являлся начальником Штауффенберга, который вскоре был переведён в Африку. Он имел золотой «Германский крест». В 1942 г. Штифф встречался с Тресковом и Ольбрихтом и присоединился к оппозиционной генштабистской группе. Будучи самым молодым из получивших 30 января 1944 г. чин генерала, он одновременно участвовал в подготовке покушения на Гитлера, что отражало противоречивость его личности.

С августа 1943 г. Штауффенберг поддерживал тесное духовное и деловое общение с полковником, а с 30 января 1944 г. — генералом Хеннингом фон Тресковом (род. в 1901 г.), которого он немного знал ещё по прежним командировкам на Восточный фронт. Тресков, происходивший из старинного прусского дворянского и офицерского рода, ещё в 1918 г. участвовал в первой мировой войне и служил в контрреволюционных формированиях, однако покинул армию и стал не без успеха биржевым маклером. После годичной зарубежной поездки, предпринятой в 1924 г., был зачислен лейтенантом в обладавший старинными традициями весьма аристократический 9-й пехотный полк в Потсдаме, обучался в Военной академии и в 1936 г. был назначен в Оперативное управление генерального штаба. Командир полка, начальник штаба 2-й армии и затем начальник оперативного отдела (1а) штаба группы армий «Центр» — таковы вехи его военной карьеры во время второй мировой войны. Трескова характеризуют как опытного кадрового военного, который, однако, ненавидел муштру и предпочитал ходить в штатском.

Войну против Советского Союза Тресков назвал «дерзостью превеликого дилетанта, предпринятою, несмотря на то, что Англия всё ещё не побеждена»²⁹. Эта оценка касалась, как мы видим, только военной стороны дела. Гораздо больше беспокоило Трескова сознательное планирование нацистами преступлений на основе отданного в мае 1941 г. так называемого приказа о комиссарах (который предписывал убийство политических комиссаров и политработников Красной Армии), а также на основе приказа о подсудности в районе действия плана «Барбаросса», который, в частности, предусматривал расстрел всех «подозрительных» гражданских лиц без приговора военно-полевого суда. Тресков заявил тогда уполномоченному абвера в группе армий «Центр» полковнику барону фон Герсдорфу: «Если нам не удастся побудить фельдмаршала (Браухича. — К. Ф.) предпринять, даже пустив в ход весь свой авторитет, всё возможное для того, чтобы отменить эти приказы, Германия окончательно потеряет свою честь, а это будет давать себя знать на протяжении сотен лет. Вину за это возложат не на одного только Гитлера, а и на вас и на меня, на вашу жену и на мою, на ваших детей и на моих»³⁰. Тщетно надеялся Тресков, что Браухич, а также командующие трёх групп армий — фон Бок («Центр»), фон Рундштедт («Юг») и фон Лееб («Север») — добьются от Гитлера отмены этих приказов.

Начиная с 1942 г. Тресков готовит убийство Гитлера. Он заявил, что Гитлер сам тысячекратно нарушил присягу, а потому принесённая ему присяга не имеет больше силы. До нас дошли относящиеся к тому времени слова Трескова, сказанные одному доверенному человеку: «Разве это не удивительно, что два полковника сидят здесь, в генеральном штабе германской армии, и обсуждают, как лучше убить главу государства! И всё-таки это — единственное решение, чтобы спасти немецкий народ от величайшей катастрофы во всей его истории»³¹. В феврале 1942 г. Тресков установил связь с заговорщиками в Берлине и имел беседу с Гёрделером, когда тот осенью 1942 г. посетил штаб группы армий «Центр» в Смоленске. Тресков неоднократно пытался побудить к участию в заговоре фельдмаршала Клюге. Тот не раз соглашался, но в конце концов не решался. В 1943 г. Тресков играл большую роль, в организации первого покушения на Гитлера.

Хеннинг фон Тресков принадлежал к самым решительным и наиболее энергичным офицерам — участникам заговора. Он страстно ненавидел Гитлера, но всё же не сумел подняться до той высоты политического понимания и предвидения, которая отличала Штауффенберга, Мерца фон Квирнгейма и других. Это отчасти обусловливалось тем, что он не мог принимать участия в тех политических спорах, которые происходили в среде заговорщиков в Берлине.

Вокруг Штауффенберга собралась также группа пожилых генералов из ОКХ и генерального штаба, ожидавших от более молодого, деятельного офицера энергичных действий по осуществлению планов государственного переворота. Эти генералы воевали в первую мировую войну и как бывшие офицеры рейхсвера находились под влиянием фон Секта, фон Гаммерштейна и Бека. Они внимательно следили за политической жизнью Веймарской республики. Преступления фашистов и надвигавшаяся военная катастрофа сделали их противниками нацистского режима. Они так же желали не только устранения Гитлера, но и уничтожения фашистского строя. Речь идёт в первую очередь об Ольбрихте, Вагнере и Линдемане.

Генерал пехоты Фридрих Ольбрихт родился в 1888 г. в Лейпциге (Саксония), в 1908 г. был произведён в лейтенанты, прослужил пять лет в отделе «Иностранные армии» министерства рейхсвера, затем длительное время являлся начальником штаба 4-й дивизии в Дрездене. В польской кампании принимал участие в качестве командира дивизии и одним из первых среди офицеров получил «Рыцарский крест». С февраля 1940 г. возглавил Общевойсковое управление ОКХ на Бендлерштрассе в Берлине; 1 июля 1940 г. получил чин генерала пехоты. В процессе своей деятельности он поддерживал близкие отношения с Беком, Остером, Штюльпнагелем, Вицлебеном, а также с Гёрделером, Попицем и Хасселем, не разделяя, однако, их реакционной концепции.

Ещё во времена Веймарской республики Ольбрихт интересовался политическими вопросами. Полковник запаса Вацдорф, который когда-то служил под начальством Ольбрихта как командира роты, сообщает, что тот в середине 20-х годов обратил его внимание на работы Эрнста Никита, особенно на журнал «Видерштанд» («Сопротивление»), выступавший за дружественные отношения с Советским Союзом³². Разумеется, говорит Вацдорф, Ольбрихт не являлся сторонником социализма, однако — примерно в духе Секта — стоял за хорошие отношения и сотрудничество с Советским Союзом³³. Его рисуют интеллигентным, начитанным офицером, обладавшим большими познаниями и опытом в организационной и тактической областях. Он читал произведения В. И. Ленина и называл его одним из крупнейших умов нашей эпохи, уважал чужое мировоззрение, если оно порождалось честным убеждением в правоте своих взглядов³⁴.

Несмотря на всю восприимчивость к новым политическим взглядам, Ольбрихту всё же не удалось полностью освободиться от груза традиций и сословных предрассудков. В силу чувства порядочности и справедливости, а также благодаря присущему профессионалу пониманию политических и военных реальностей происходящего он был готов действовать против нацистского режима. Важную стимулирующую роль сыграли в этом два события, глубоко затронувшие Ольбрихта лично: осведомлённость о преступлениях фашистов во временно оккупированных областях Советского Союза и гибель сына на фронте.

Майор Бернхард Бехлер писал после 20 июля 1944 г. об Ольбрихте: «Служа в 10-м пехотном полку, будучи затем полковым адъютантом в 24-й пехотной дивизии и, наконец, в период моей деятельности в ОКХ я весьма хорошо знал генерала Ольбрихта. Солдаты и офицеры особенно любили его, уважали за большие способности, за большое умение вести переговоры в любых кругах.

В критический период декабря 1941 г. мне довелось после пятидневной служебной поездки беседовать с ним. Это было как раз в тот самый день, когда ввиду катастрофического положения на Восточном фронте Гитлер приказал в порядке срочной мобилизации сформировать дивизии «Рейнгольд» и «Валькирия». Он буквально сказал мне тогда следующее: «Бехлер, положение на фронте куда более критическое, чем все мы полагаем». И при этом подвёл меня к карте с нанесённой на ней обстановкой — я после пятидневного отсутствия не был ориентирован — и пальцем показал мне на большой прорыв линии фронта в районе Ливны, вызванный отходом танковой армии Гудериана. Окружавшие Ольбрихта люди считали его в то время чрезмерно пессимистически настроенным. Однако он был прав. Поэтому не случайно, что именно он осознал безвыходное положение в войне и сделал отсюда выводы»³⁵.

Вместе со Штауффенбергом Ольбрихт пришёл к выводу, что нацистский режим должен быть заменён государством демократического характера. При этом он был готов и к сотрудничеству с коммунистами. Ольбрихт вёл большую работу по планированию и организационной подготовке задуманного переворота.

Генерал Эдуард Вагнер родился в 1894 г. в Кирхенламнице близ Хофа, в 1914 г. лейтенант в 12-м баварском артиллерийском полку. Уже в 1938—1939 гг., будучи обер-квартирмейстером, участвовал в подготовке Беком планов переворота. В 1941—1942 гг. он ещё верил, что командующие группами армий и армиями сумеют заставить Гитлера отказаться от верховного главнокомандования. 1 августа 1943 г. Вагнер был произведён в чин генерала артиллерии. Он в значительной мере разделял взгляды Штауффенберга и по своей должности генерал-квартирмейстера, отвечавшего за обеспечение войск и Административное управление, сослужил заговорщикам большую службу.

Генерал артиллерии Фриц Линдеман родился в 1894 г. в Шарлоттенбурге и в 1913 г. в чине лейтенанта был назначен в 4-й полк гвардейской полевой артиллерии в Потсдаме. Получив в 1937 г. чин полковника, он в 30-х годах публиковал в военно-теоретических журналах многочисленные работы. 1 декабря 1943 г. получил чин генерала артиллерии и с октября 1943 г. являлся начальником артиллерийско-технической службы ОКХ. У него имелись обширные связи. Родственники и друзья Линдемана в Дрездене, у которых он после 20 июля намеревался скрываться, поддерживали контакт с социал-демократическими участниками Сопротивления. В 1944 г. Фридрих Флик, магнат сталелитейной промышленности и военный преступник, попытался оказать на Линдемана влияние, чтобы с его помощью остаться невредимым при ожидавшемся крахе нацистского режима. Роль посредника играл племянник и сотрудник Флика Бернгард Вайс, который был знаком с Линдеманом. Флик стремился открыть фронт на Западе и предлагал Линдеману в случае удачи государственного переворота пост в своём концерне³⁸. Однако Линдеман не дал ввести себя в заблуждение и поддержал требование Штауффенберга о прекращении военных действий на всех фронтах, прилагая особенные усилия для установления связей с НКСГ.

И наконец, к группе Штауффенберга следует причислить ещё двух офицеров, которые не принадлежали к описанным выше кругам, но поддерживали с ним близкие отношения.

В ноябре 1943 г. к Общевойсковому управлению сухопутных войск был прикомандирован тяжело раненный на Восточном фронте обер-лейтенант Вернер фон Хефтен (род. в 1909 г.). Мать его приходилась сестрой генерал-фельдмаршалу фон Браухичу. Хефтен не был кадровым офицером, до войны являлся юрисконсультом в Берлине. Его брат Ганс Бернд служил в министерстве иностранных дел в ранге легационного советника. Братьев Хефтен связывала тесная духовная близость с заключённым в концлагерь Дахау пастором Мартином Нимёллером. Вернер фон Хефтен стал офицером-порученцем при Штауффенберге и его верным помощником, разделившим и его мысли, и его судьбу.

Близкие, сердечные отношения, которые Клаус фон Штауффенберг поддерживал со своим старшим братом графом Бертольдом Шенком фон Штауффенбергом³⁷, сохранились и в период подготовки переворота. Бертольд изучал право и государствоведение, с 1931 по 1934 г. служил секретарём-публикатором в Гаагском международном суде. Затем вновь сотрудничал в Институте международного права в Берлине, где особенно занимался вопросами военного права. Говорил по-английски, по-французски, по-итальянски и по-русски. В начале войны был назначен советником по вопросам международного права в аппарате руководства морской войной в Берлине, где затем занимал должность военно-морского судьи в чине майора.

«По натуре он был человеком, державшимся обособленно, но в личном, а не общественном смысле,— писал один из его тогдашних друзей. — Такова была его манера: он знал правила игры, но не слишком ловко ими пользовался. В нём всё ещё сохранялось что-то от великовозрастного юноши: скромен и угловат, добродушен, выжидателен... Многие отказывались от попыток сблизиться с ним, потому что он даже не старался поддерживать разговор... Концентрированное спокойствие было для него самым существенным, необходимым как для творчества и величия, так и для удовольствия и наслаждения... Искусство было для него действительностью. Он умел схватывать и оценивать изобразительное искусство, любил классическую старинную музыку, но сам жил поэзией. В неё уходили его жизненные корни, она служила ему образцом и нормой»³⁸. Скульптор Урбан Тирш, служивший офицером в Берлине, так характеризует различие в душевном складе братьев Штауффенберг: «Если сутью его брата Клауса была богатая, настойчиво рвущаяся на простор сила, то сила Бертольда казалась полностью обращённой внутрь»³⁹. В Берлине Клаус фон Штауффенберг был у Бертольда, посвящая его во все свои мысли и часто советуясь с ним.

Кроме названных здесь офицеров, игравших в заговоре руководящую роль, имелось ещё несколько более или менее посвящённых и участвовавших в подготовке государственного переворота, К ним принадлежали, в частности: капитан Фридрих Карл Клаузинг, после тяжёлого ранения откомандированный в апреле 1944 г. в Общевойсковое управление сухопутных войск; капитан Ганс Фриче из 9-го пехотного полка в Потсдаме⁴⁰; сыновья неоднократно упоминавшегося начальника Управления сухопутных войск рейхсвера генерала фон Гаммерштейн-Экворда лейтенант барон Людвиг фон Гаммерштейн и оберлейтенант барон Кунрат фон Гаммерштейн, который поддерживал личную связь с Гёрделером; лейтенант фон Оппен, фамильное имение которого Штауффенберг посетил ещё в июле 1944 г.; обер-лейтенант Эвальд Генрих фон Кляйст, отец которого — крупный померанский помещик Эвальд фон Кляйст-Шменцин — был аристократически-консервативным противником Гитлера; капитан граф Ульрих Вильгельм Шверин унд Шванефельд; подполковник службы генерального штаба Бернхард Клямрот, служивший в ОКХ; майор службы генерального штаба Иоахим Кун, с 1944 г. — 1-й офицер (начальник оперативного отдела) штаба 28-й егерской дивизии, помолвленный с кузиной Штауффенберга (помолвка, однако, расстроилась); подполковник службы генерального штаба Роберт Бернардис, австриец, после заболевания на фронте служивший в Общевойсковом управлении и весьма ценившийся Штауффенбергом, и другие.

Большинство этих офицеров, хотя и выступали за устранение Гитлера, почти не задумывались о последующем политическом облике Германии. В этом вопросе они шли за Гёрделером и его группой. Справедливо то, что писал тюремный священник Пёльхау, познакомившийся со многими из них после 20 июля; «К офицерскому кругу заговорщиков можно причислить также довольно большую группу людей, не принимавших в заговоре большого идеологического участия. То были в большинстве своём молодые офицеры, возмущённые несправедливостью и жестокостью, но не выступавшие за какую-либо определённую политическую идею. Зачастую они следовали за своими военными начальниками лишь из простого чувства товарищества. Это особенно относилось к офицерам франконских гарнизонов»⁴¹.

Друзей и союзников Штауффенберг нашёл также в Крайзауском кружке, с которым он установил контакт с осени 1943 г. Крайзауский кружок представлял собой группу буржуазных чиновников, офицеров, духовных лиц и социал-демократической интеллигенции, объединявшихся вокруг графа Гельмута Джеймса фон Мольтке и графа Петера Йорка фон Вартенбурга. Группа вначале собиралась в Крайзау (Силезия) имении Мольтке, а в дальнейшем — в доме Йорка в Берлине⁴². Крайзауский кружок занимался разработкой на христианско-гуманистической основе планов преобразования Германии после свержения Гитлера, которое большинство членов кружка считали обеспеченным лишь в результате победы союзников. Политический состав кружка был весьма разнороден. Реакционным элементам здесь противостояли представители прогрессивных буржуазно-демократических взглядов, с которыми Штауффенбергу вскоре удалось установить тесный контакт.

Граф Гельмут Джеймс фон Мольтке (род. в 1907 г.) доводился внучатым племянником известному фельдмаршалу и начальнику генерального штаба прусско-германской армии. Мать была англичанка. По окончании гимназии в Потсдаме (он жил тогда у барона фон Мирбаха) обучался в Германии и Англии юридическим наукам и вскоре был допущен в обеих странах к адвокатской деятельности. Уже в 23-летнем возрасте (в 1930 г.) ему пришлось взять на себя управление отцовским имением.

В 20-х годах Мольтке вместе со своими друзьями организовал трудовой лагерь для рабочих, крестьян и студентов, стремясь тем самым смягчить социальные противоречия и породить новое чувство общности. Благодаря этому он вступил в контакт с представителями профсоюзов, а также с Адольфом Райхвайном, ставшим позже социал-демократом. В процессе своей деятельности он столкнулся с социальными вопросами того времени и основательно занялся ими. Мольтке пришёл к точке зрения, что обеспечение материального существования является базой человеческого достоинства, а потому общество должно действовать, руководствуясь христианскими этическими принципами. Решением социального вопроса ему представлялся своего рода утопический христианский социализм, причём важное значение придавалось воспитанию в духе народной общности и взаимного уважения, а также личному примеру. Несмотря на враждебность со стороны соседей-юнкеров, он разделил земли своего поместья между крестьянами, тем самым желая показать, каким должен быть новый социальный порядок в будущем⁴³.

В качестве адвоката Мольтке защищал с 1933 г. евреев и других лиц, преследовавшихся нацистским режимом. В 1937—1938 гг. он защищал своего бывшего учителя — правоведа профессора Артура Вегнера, который подвергался преследованиям гестапо. Впоследствии Вегнер писал о Мольтке: «Он был, пожалуй, самый деловой, самый разумный и самый способный юрист, какого я когда-либо знавал среди своих студентов... То, что он сделал как немецкий и английский юрист, как защитник преследуемых и унижаемых, войдёт в историю»⁴⁴.

Будучи экспертом по международному праву в ОКХ в ранге советника военной администрации, Мольтке выступал против жестокого обращения с военнопленными и гражданским населением в оккупированных областях, особенно Советского Союза, и не допустил расстрела в Африке взятых в плен французов. Во время одной из поездок в Осло он информировал подполковника Теодора Штельцера, служившего там в германской военной администрации и принадлежавшего к Крайзаускому кружку, о запланированных в то время акциях против евреев в Дании и Норвегии. Штельцер предупредил норвежских друзей, которым удалось устроить многим евреям бегство в Швецию. Поскольку Мольтке хорошо знал преступления нацистов, именно его влиянию следует приписать, то, что в принципиальном документе Крайзауского кружка выдвигалось требование осуждения военных преступников международным трибуналом.

Письмо, написанное Мольтке своему другу Лайнелу Куртису в Оксфорд летом 1942 г. и отправленное в Англию с помощью посредника через Швецию, свидетельствует о том, что к этому времени он уже давно осознал необходимость поражения Германии и соответственно действовал. Обрисовав сначала положение в Стране и выразив свою надежду на то, что обновление придёт из церковных кругов, он писал:

«Ты знаешь, что я с первого дня боролся против нацистов, но степень угрозы и самопожертвования, которая требуется от нас сегодня и, вероятно, потребуется завтра, предполагает нечто большее, чем наличие добрых этических принципов, особенно поскольку мы знаем, что успех нашей борьбы, вероятно, будет означать тотальный крах, а не национальное единство. Но мы готовы прямо глядеть этому в лицо»⁴⁵.

Об отношениях между народами после войны в письме говорилось: «Для нас послевоенная Европа является в меньшей степени вопросом о границах и солдатах, о сложных организациях или крупных планах. Послевоенная Европа — это вопрос, как вселить облик человеческий в сердца наших сограждан. Это вопрос, религии, воспитания, семейных и трудовых связей, правильного соотношения между ответственностью и правами». Письмо заканчивалось словами: «Так не забывайте же: мы полагаем, что вы, не дрогнув, выстоите, точно так же, как и мы готовы внести свой вклад, и не забудьте, что когда для вас всё будет позади, нам предстоит весьма горький конец. Мы надеемся, что вам ясно, что мы готовы помочь вам выиграть войну, а вместе с нею мир»⁴⁶.

Теодор Штельцер в своих воспоминаниях так характеризует Мольтке: «Мольтке был личностью впечатляющей, высокий, со стройной фигурой и крупной головой. Он был весьма одарённый юрист с превосходящим других, пожалуй, несколько холодным интеллектом; убеждённый противник национал-социализма. Когда я познакомился с ним, он находился в состоянии глубокой меланхолии, которая потом немного ослабла по мере того, как наши беседы стали принимать очертания конкретных планов. Мольтке унаследовал от своей матери-англичанки свободный, открытый восприятию всего мира дух и преодолел все традиционные национальные и общественные предрассудки и ограничения. Для него само собой разумелось, что надо бороться против зла в политике, воплощением которого служил для него национал-социализм. Другим мотивом являлось чувство долга, побуждавшего отдать все свои силы для спасения народа»⁴⁷.

Из цитированного выше письма видно, что Мольтке преодолел все свои национал-социалистские взгляды. Это подтверждает и Теодор Штельцер: «Мольтке говорил тогда, что у него нет ни малейших возражений против того, чтобы Силезия когда-либо объединилась с Польшей или Чехословакией и получила бы в качестве столицы Прагу или Варшаву»⁴⁸.

С осени 1943 г. Штауффенберг, чтобы не возбуждать подозрений, иногда принимал участие в собраниях Крайзауского кружка в доме Йорка и при этом беседовал с Мольтке. Главным же образом связи поддерживались через Йорка — кузена Штауффенберга.

Гестапо удалось внедрить в так называемый кружок Зольфа, некоторым из членов которого был известен Мольтке, своего шпика Рекцее. Кружок Зольфа являлся буржуазным дискуссионным центром, сгруппировавшимся в доме вдовы умершего в 1936 г. дипломата Вильгельма Зольфа. Здесь тоже обсуждались идеи преобразования Германии. Кружок имел связи с немецкими буржуазными эмигрантами за границей. Гестапо узнало, что Мольтке предостерёг одного из членов кружка Зольфа о появлении шпика. 18 января 1944 г. Мольтке был арестован, но арест этот первоначально не ставился в связь с заговором против Гитлера. Лишь после 20 июля 1944 г. Мольтке был выдан Ойгеном Герстенмайером (будущим председателем бундестага ФРГ во времена Аденауэра. — Прим. перев.), который тоже являлся членом Крайзауского кружка⁴⁹.

Граф Петер Норк фон Вартенбург (род. в 1904 г.) был потомком генерала Йорка, заключившего 30 января 1812 г, Таурогенскую конвенцию, положившую начало совместной германо-русской освободительной борьбе против Наполеона. Эта традиция оказывала сильное влияние на семью, хранившую оригинал Таурогенской конвенции как реликвию. Семья Вартенбург владела поместьем площадью около 3000 га; её отношения с сельскохозяйственными рабочими и крестьянами всё ещё носили определённые патриархальные черты.

Петер фон Йорк был тесно дружен с Мольтке и являлся кузеном Штауффенберга. Изучив юриспруденцию, он служил в различных учреждениях: с 1934 г. — в обер-президиуме города Бреславля (ныне Вроцлав. — Прим. перев.), а с 1936 г. — в аппарате имперского комиссара цен Йозефа Вагнера в Берлине.

Вместе с Бертольдом Штауффенбергом и Фрицем фон дер Шуленбургом он в 1938 г. разработал проект реформ для создания будущей германской конституции.

Йорк принимал участие в польской кампании в качестве офицера танковых войск. В 1942 г. он работал в восточном отделе Управления военной экономики в Берлине. Преследования евреев, зверства немецких войск в оккупированных областях и христианско-гуманистическое мировоззрение превратили его в пламенного противника нацистского режима. Сравнивая Йорка с Мольтке, Теодор Штельцер даёт ему следующую характеристику: «Граф Йорк фон Вартенбург был человеком иного плана. Высокообразованный, как и все Йорки, он был больше склонен к созерцательности. Если Мольтке выступал в качестве немецкого космополита, то Йорк считал себя прежде всего немецким патриотом. Ему в значительной мере был чужд логический образ мыслей Мольтке. Но, считая Мольтке человеком более значительным, он старался понять его»⁵⁰.

Подобным же образом отзывается об Йорке пастор Гаральд Пёльхау, сам принадлежавший к Крайзаускому кружку: «Как и Мольтке, Петер Йорк происходил из силезского культурного аристократического рода, славящегося своей философской и литературной традицией... Сдержанный, говоривший тихим голосом, Петер Йорк на первый взгляд производил даже несколько своеобразное впечатление; он «оттаивал» только некоторое время спустя и затем поражал своей острой манерой вести беседу. Он не показывался в обществе столь часто, как Гельмут фон Мольтке, а жил больше в мире уединённой Созерцательности, в кругу своих друзей. И был сильно привязан к своей родине»⁵¹.

Барон Ганс Христофор фон Штауффенберг, двоюродный брат Клауса, сообщал об одном высказывании Йорка, в котором тот подчёркивал важность связей с рабочими: «Обмануты национал-социализмом в первую очередь рабочие. И если мы воображаем, что представляем собою какую-то элиту или имеем право на руководство, то тогда мы несостоятельны, причём именно по отношению к простому человеку, к рабочему... Мы должны искупить вину перед немецким рабочим, а потому обязаны уничтожить этот режим. Для этого нам нужно найти опору в трудовом народе»⁶².

Если в этом высказывании и имеется привкус аристократического элитарного мышления, мешавшего Йорку осознать историческую миссию рабочего класса, то всё же оно говорит о зачатках глубокого понимания его роли, о готовности бороться вместе с рабочими.

Клаус фон Штауффенберг знал Йорка и раньше, но близко сошёлся с ним только осенью 1943 г. Он был частым гостем в берлинской квартире Йорка и питал к нему большое доверие, обмениваясь с ним мнениями по политическим вопросам. 20 июля 1944 г. Йорк до самого конца остался вместе с Штауффенбергом.

Брат Вернера фон Хефтена, легационный советник Ганс Бернд фон Хефтен, познакомил Штауффенберга со своим коллегой — легационным советником министерства иностранных дел Адамом фон Тротт цу Зальцем. Тротт родился в 1909 г. в Потсдаме, в семье тогдашнего прусского министра культов, однако детство своё провёл на родине семьи в Имсхаузене. Будучи приверженцем социал-реформистских идей, он на выборах отдавал свой голос СДПГ, зачастую вступал в диспуты с коммунистическими функционерами, не отказываясь, однако, от своего идейного неприятия коммунизма⁵³. С Йорком его связывали родственные узы, с Мольтке он познакомился в период обучения в Англии. В годы учёбы был жизнерадостным человеком. Один из современников описывает «незаурядное холостяцкое житьё-бытьё» Тротта: «Когда мы приходили, на столе лежали щётки для волос вперемешку с раскрытыми книгами Гёльдерлина и томом Карла Маркса, и мы тотчас же погружались в разговоры о событиях и переменах у нас в стране»⁵⁴. Путешествие с познавательными целями привело Тротта в 1937 г. сначала в США, а к 1939 г. — в Китай.

Зарубежные поездки, деятельность в информационном отделе министерства иностранных дел и обмен мнениями с друзьями по Крайзаускому кружку сделали Тротта врагом нацистского режима. «Война не решает никаких проблем» — руководствуясь этим девизом, он попытался в 1939 г. помочь предотвращению войны⁵⁵. В июле 1939 г., будучи в Лондоне, Тротт заклинал Чемберлена и Галифакса занять в отношении гитлеровской Германии твёрдую позицию. В 1940 г. он, находясь в США, требовал от американцев, не иметь дел с Гитлером, но в то же время и не вести против Германии войны на уничтожение, ибо это, по его мнению, в ещё большей степени привязало бы немецкий народ к нацистам. Тротт обеспечивал Крайзауский кружок важной информацией, разрабатывал предложения по внешней политике нового германского правительства и пытался войти в контакт с представителями западных держав и Советского правительства. Тротт установил тесные связи со Штауффенбергом и консультировал его по внешнеполитическим вопросам. Он отверг предоставившуюся ему возможность перейти в мае 1944 г. в Италии на сторону союзников, ибо считал себя обязанным участвовать в подготовке восстания в Германии. Целью Тротта было установление дружественных отношений Германии со всеми странами.

Гаральд Пёльхау (род. в 1903 г.) был евангелическим (протестантским) тюремным священником и членом Крайзауского кружка. Ещё студентом он занимался политическими и социальными проблемами и с 1924 г. принадлежал к «Религиозным социалистам». Посещал, в частности, социально-политический семинар Высшей политической школы в Берлине, был управляющим делами Германского объединения по судебным делам и правовой помощи молодёжи, затем некоторое время — тюремным духовником и в апреле 1933 г. стал священником тюрьмы в Тегеле. Здесь он впервые соприкоснулся с функционерами обеих рабочих партий, которые вызвали у него глубокое уважение. Он писал: «В большинстве своём это были функционеры СДПГ и КПГ. Совершенно иная порода людей, нежели заключённые-уголовники. Не сентиментальные, бесхребетные, покорные и расчётливые люди, а настоящие мужчины с многогранными интересами... Большинство из них порвали с церковью, и поэтому мне было трудно сблизиться с ними. Тогда я придумал «преподавание закона божьего для инакомыслящих»... Во время этих занятий мы дискутировали на социологические и общечеловеческие темы, затрагивали также и религиозные проблемы. Таким образом я смог побудить политических заключённых к размышлениям»⁵⁶.

Выполняя свои обязанности тюремного священника, Пёльхау встречал большое число антифашистов, многим из которых оказал моральную поддержку в последние часы их жизни. Эта деятельность превратила его в противника нацистского режима. Он передавал сведения из тюрьмы «на волю» и обеспечивал связь между заключёнными, снабжал друзей по Крайзаускому кружку информацией и участвовал в обсуждении культурно-политических вопросов в этом кружке. Вместе с Мольтке Пёльхау стремился смягчить последствия фашистского террора. Он писал об этом: «Я часто просил его о помощи, когда речь шла о расстреле заложников в оккупированных областях или о смертных приговорах насильно угнанным в Германию. И он помогал где только мог. Как эксперт по вопросам международного права при верховном главнокомандовании вермахта он благодаря своей ключевой позиции в дипломатии и армии пользовался большим влиянием, а также имел эффективные, широко разветвлённые связи во всех руководящих кругах»⁵⁷. Пастор Пёльхау явился одним из тех немногих членов Крайзауского кружка, которые не были ни арестованы, ни осуждены. Никто из схваченных гестапо не назвал его имя⁵⁸.

Близок к Крайзаускому кружку и в тесном контакте со Штауффенбергом был граф Фриц Дитлоф фон дер Шуленбург. Родившийся в 1902 г. в Лондоне и с детских лет, проведённых в Англии, получивший кличку Фрици, он происходил из старинного дворянского рода, распространённого по всей Северной Германии. Отец его был офицером генерального штаба и в 1913 г. командовал полком «Гар дю кор» в Потсдаме, где некоторое время проживала семья.

Жизненный путь Фрици Шуленбурга был противоречив. Ещё в юные годы он читал не только пйсания Фридриха Наумана[20] и буржуазно-демократического аграрного реформатора Адольфа Дамашке, но и труды классической марксистской литературы⁵⁹. В 1919 г. он в рядах одного из «добровольческих корпусов» принимал участие в боях против революционных рабочих Берлина. Затем изучал государствоведение и юридические науки и в 1923 г. начал свою деятельность в качестве судебного референдария в Потсдаме, а с 1925 г. — правительственного референдария в Кирице. В служебной характеристике (1926 г.) он оценивается как «человек с незаурядными способностями»⁶⁰. Далее говорится: «Обладает умением правильно оценивать людей и правильно относиться к ним. Манера поведения естественна, скромна и свободна от подчёркивания какого-либо личного самодовольства...»⁶¹ Его отличали импульсивность, обилие внезапно возникавших идей, организационный талант и стремление к социальной справедливости. Получив в наследство довольно большую сумму денег, он купил землю, разделил её на дешёвые участки и начал на свой страх и риск проводить поселенческую политику. Разумеется, предприятие прогорело и кончилось для него потерей наследства⁶².

Занятие марксистской литературой, интерес к социальным вопросам, пренебрежение к условностям и личное знакомство с социал-демократами способствовали тому, что Шуленбург получил кличку «Красный граф». Тем не менее он в 1932 г. вступил в НСДАП, поверив в провозглашённые этой партией «социальное освобождение» и «немецкий социализм». Он утверждал, что в третьем рейхе будто бы исчезнут все социальные противоречия, ибо никто не должен зарабатывать больше одной тысячи марок, и сам жил по этому принципу⁶³, а также способствовал сокращению безработицы. В период своей деятельности в качестве ландрата в Восточной Пруссии Шуленбург отказался от права на бесплатную казённую квартиру, сам оплачивал отопление и электричество и строго следил за тем, чтобы служебный автомобиль не использовался для частных поездок. Нацистские партийные инстанции обратили на него внимание, когда Шуленбург вопреки упорному сопротивлению властей добился передачи строительства коммунального здания известному архитектору Гансу Хоппу, о котором было известно, что он коммунист⁶⁴. Вскоре, особенно после «Хрустальной ночи», Шуленбург стал противником нацистского режима. Осенью 1937 г. Шуленбург был назначен заместителем полицей-президента Берлина; в 1938 г. поддерживал Бека в его планах государственного переворота. Вместе с Бертольдом Штауффенбергом и Йорком Шуленбург разрабатывал проекты новой конституции. Осенью 1939 г. произошла упоминавшаяся встреча его с Клаусом Штауффенбергом. В 1933—1943 гг. Шуленбург был одно время фронтовым офицером, затем административным чиновником. В начале 1944 г. он служил обер-лейтенантом в запасном батальоне 9-го пехотного полка в Потсдаме. В июле 1944 г. должен был выехать во Францию на службу в германской военной администрации в Лионе, но умышленно медлил с отъездом и 20 июля находился на Бендлерштрассе.

Несмотря на первоначальные победы вермахта, Шуленбург считал, что Германия потерпит поражение в войне, потому что, как он полагал, британская метрополия непобедима, а английским позициям в Африке и Передней Азии Германия угрожать не может ввиду трудностей снабжения и недостатка у неё военной техники. О советских солдатах Шуленбург писал в своём дневнике: «Они великолепно умеют использовать местность, метко стреляют и хорошо пользуются своим частично механизированным оружием. Ни о какой прогулке там не может быть и речи»⁶⁵. Однако первоначально он опасался, как бы война не закончилась быстрой победой нацистской Германии и на Востоке.

Поражения, нанесённые вермахту Советской Армией, укрепили стремление Шуленбурга участвовать в свержении Гитлера. Он располагал широкими личными связями, которые поставил на службу антигитлеровского заговора. Йорка он знал ещё со школьной скамьи в Потсдаме, с Цезарем фон Хофаккером дружил со студенческих времён, Шверин фон Шваненфельд был его родственником. Тесная дружба связывала его и с графом Юкскюллем, братом матери Штауффенберга.

Во время отпуска по болезни осенью 1943 г. (он провёл его в Берлине) Шуленбург восстановил контакт со Штауффенбергом, которого высоко ценил и уму и смелости которого доверял⁶⁶. Он свёл Штауффенберга с социал-демократом Юлиусом Лебером, участвовал в выработке проектов воззвания, с которым заговорщики собирались обратиться к народу после свержения Гитлера. Дружеские отношения Шуленбурга со Штауффенбергом становились всё теснее.

Шуленбург тоже пришёл к той точке зрения, что новое германское государство должно восстановить основные права граждан и носить демократический характер. Его биограф Альберт Кребс пишет: «Он ни во что не ставил коллективизм и государственный капитализм, но вместе с тем отвергал «паразитический», не управляемый никаким общественным институтом и не контролируемый «частный капитализм»»⁶⁷. Зимой 1943/44 г. Шуленбург в одном разговоре бросил такие слова: «Если я вообще выйду живым из этой истории, я откажусь от своего дворянского звания. Вот тогда и станет видно, чего мы стоим сами по себе»⁶⁸. Графиня фон дер Шуленбург говорит по этому поводу: «Сообщение о реплике моего мужа насчёт отказа от дворянского титула звучит весьма достоверно. Хотя он и любил свою семью и её традицию, но видел в дворянстве лишь свидетельство былых заслуг, которые надо снова подтвердить делом, и презирал кичащихся своими титулами людей»⁶⁹.

Согласно ещё одному свидетельству его вдовы, Шуленбург, хотя и отвергал коммунистический строй в целом, хотел, чтобы всё, что в нём «хорошо и полезно», было заимствовано при преобразовании Германии. По мнению Ганса Бернда Гизевиуса, поддерживавшего тесный контакт с заговорщиками в Берлине и одновременно работавшего на американскую разведку, Шуленбург был «наиболее убеждённым левым (не коммунистом) среди узкого кружка Штауффенберга»⁷⁰. Шуленбург выступал за заключение мира на Западе и Востоке и одобрял установление контакта заговорщиков с руководителями КПГ в Берлине. Это, разумеется, не говорит о том, что Шуленбург был коммунистом, он принадлежал к тем элементам, которые начинали отказываться от традиционно присущего их касте антикоммунистического табу.

В конце 1943 — начале 1944 г. вокруг графа Клауса Шенка фон Штауффенберга образовалась патриотическая группа офицеров и интеллигентов. Характерным для этой группы — как мы ещё увидим в деталях — было то, что она отвергала реакционную концепцию группы Гёрделера, выдвигала демократическую альтернативу и постепенно начала освобождаться от оков антикоммунизма.

Этому внутреннему развитию Штауффенберга и его друзей в значительной мере способствовал тесный контакт с левыми социал-демократами, которые уже давно вели борьбу против фашизма. Теперь граф Штауффенберг встречался в Берлине с политическими деятелями, происхождение и идейный мир которых были ему прежде чужды. Как уже отмечалось, Шуленбург помог ему осенью 1943 г. встретиться с Юлиусом Лебером. Затем последовало знакомство с Вильгельмом Лёйшнером, Адольфом Райхвайном, Германом Маасом. Лебер и Райхвайн принадлежали к Крайзаускому кружку, Маас по поручению Лёйшнера несколько раз принимал участие в его заседаниях:

Юлиус Лебер (род. в 1891г.), сын каменщика, происходил из Верхнего Эльзаса. После обучения торговому делу он в 1912—1914 гг. юношей вступил в СДПГ, а в 1914 г. в соответствии с социал-шовинистической позицией правления своей партии пошёл на военную службу и в 1915 г. был произведён в лейтенанты. Участвовал в боях против капповского путча, с 1921 г. являлся редактором социал-демократической газеты «Любекер фольскботе» в Любеке и с 1924 по 1933 г. был депутатом рейхстага от СДПГ. В 20-х годах Лебер считался правым социал-демократом, приверженцем буржуазно-демократической республики и противником сотрудничества с коммунистами. Он полагал, что республика должна была защищаться не только от нацистов, но и от коммунистов.

После совершенного на него 31 января 1933 г. неудавшегося покушения фашистов Лебер был 23 марта 1933 г. арестован и по отбытии 20-месячного тюремного заключения до 1937 г. содержался в концентрационных лагерях Эстервеге и Ораниенбург. Во время пребывания в следственной тюрьме написал работу, в которой рассматривались причины поражения СДПГ. Хотя в ней ещё содержится множество антикоммунистических оговорок, Лебер всё же пришёл к примечательным выводам. Он писал:

«Если государство, образованное 9 ноября 1918 г. и 11 августа 1919 г., вообще имело какую-либо перспективу быть жизнеспособным и существовать, необходимо с беспощадной энергией заложить и укрепить два важнейших краеугольных Камня фундамента этого строя: надёжные отождествляющие себя с молодой республикой вооружённые силы и такое же правосудие, по крайней мере для государственных и политических дел. Ни того ни другого не имелось, и любая критика этих упущений теперь уже ни к чему. Законные дети революции занимали свои посты в государственных органах и заключали мир со многими «классовыми врагами» из прошлого. Они хотели теперь наконец прежде всего покоя. Поэтому [социал-демократическая] партия выдвинула лозунг: задача состоит только в защите республики. И этого лозунга было достаточно в течение многих лет, вплоть до того момента, когда огромный экономический кризис поставил республику и народ перед лицом великого испытания»⁷¹.

Лебер подверг резкой критике многие политические ошибки своей партии, но он не видел того, что приход фашизма к власти стал возможным прежде всего в результате отсутствия единства рабочего класса.

После освобождения Лебер стал совладельцем угольной лавки и спустя короткое время начал восстанавливать связи с политическими друзьями. Он возобновил контакт с Адольфом Райхвайном, Вильгельмом Лёйшнером, Вильгельмом Маасом, Карлом Мирендорфом и Теодором Хаубахом. Через Мирендорфа и Хаубаха ему удалось установить связь с Крайзауским кружком, где он особенно тесно сотрудничал с Троттом цу Зольцем. Шуленбург, как уже указывалось, устроил ему встречу со Штауффенбергом, и обоих заговорщиков из столь разных кругов вскоре связала тесная дружба. Лебер обратил внимание Штауффенберга прежде всего на крупные социальные проблемы, которые возникнут после свержения Гитлера.

Накануне попытки переворота Юлиус Лебер с одобрения Штауффенберга стремился установить контакт с коммунистами.

Адольф Райхвайн (род. в 1898 г.) был сыном учителя, участвовал в молодёжном движении «Перелётные птицы». С 1916 г. находился на фронте, в 1917 г. получил тяжёлое ранение и после окончания первой мировой войны, будучи студентом и одновременно работая, установил контакт с социалистическим молодёжным движением, не связывая себя, однако, принадлежностью ни к какой партии. 22 лет окончил университет, защитив дипломную работу об идейных и культурных связях между Китаем и Европой в XVIII веке. После кратковременной службы в прусском министерстве просвещения начал свою деятельность в области образования взрослых, был руководителем основанной на средства фонда Карла Цейсса народной высшей школы на Бойтенберг в Йене. Райхвайн желал и добился дружественных отношений со своими учениками, большинство которых были рабочие — социал-демократы и коммунисты. Его симпатии были на стороне рабочих, однако он в то время искал решения социальных вопросов на путях «классовой гармонии», придавая огромное значение народному образованию. Поэтому Райхвайн поддерживал движение по созданию трудовых лагерей для рабочих, крестьян и студентов, благодаря чему вошёл в контакт с графом Гельмутом фон Мольтке. Зарубежные поездки на стипендии, предоставлявшиеся для исследовательской работы, позволили ему побывать в Северной Америке, Японии, Китае и южной части Тихого океана, Одному из своих друзей он сказал, что воспринимает как суровый упрёк самому себе, что до сих пор всё ещё не повидал новой России.

После нового периода активной деятельности в прусском министерстве просвещения Райхвайн в 1930—1933 гг. работал в качестве профессора истории в Педагогической академии в Галле. Отныне он посвятил все свои силы воспитанию гуманистически настроенных учителей, чуждых национализму и антисемитизму. Рейхвайн продолжал поддерживать связь с социал-демократическим и прогрессивным буржуазным юношеским движением и на своём маленьком спортивном самолёте, которым сам управлял, часто посещал молодёжные лагеря. Перед лицом усиливавшейся фашизации общественной жизни он в 1932 г. демонстративно вступил в СДПГ, за что в апреле 1933 г. был уволен со службы. С 1933 по 1939 г. Райхвайн преподавал в небольшой деревенской школе в Тифензее (около Берлина), которую вскоре сумел превратить в Культурно-педагогический центр этого сельского района. Поскольку связь его с политическими друзьями не обрывалась и здесь, он примкнул к более узкому кругу движения Сопротивления, когда в 1939 г. возглавил отдел школ и музеев Государственного музея немецкого фольклора в Берлине. Под видом выполнения служебных обязанностей по музею он сделал свой кабинет в бывшем Принцессинепалле на Унтер-ден-Линден местом встреч многих антифашистов. Вдова Райхвайна пишет о его связях с Крайзауским кружком:

«Первоначально мой муж поддерживал связь с основателями кружка, группировавшегося вокруг Г. фон Мольтке и П. фон Йорка. Позднее, после смерти Карло Мирендорфа, которого он вместе с Тео Хаубахом ввёл в кружок в качестве представителя социалистической стороны, был вовлечён и Юлиус Лебер. Вместе с ним муж установил контакт с коммунистическим ЦК. Предполагаю, что Штауффенберг был в курсе дела»⁷².

Райхвайн отстаивал точку зрения, что движение Сопротивления может иметь успех только в том случае, если получит поддержку левого крыла рабочего класса. Вскоре после встречи Лебера со Штауффенбертом познакомился с ним и Райхвайн. Он стал оказывать большое влияние на разработку концепции переустройства Германии после свержения Гитлера. В своих политических взглядах Райхвайн шёл дальше других членов Крайзауского кружка и был готов вместе с коммунистами приступить к демократическому обновлению Германии. Он принял важное участие в организации встречи с руководителями КПГ 22 июня 1944 г.

Харро Зигель, близкий друг Райхвайна, 25 марта 1946 г. направил из Брауншвейга его вдове письмо, в котором говорилось: «Я очень склонен считать, что сегодня Адольф [Райхвайн] был бы на Востоке [Германии]»⁷³.

Вильгельм Лёйшнер (род. в 1890 г.) по профессии скульптор по дереву, с 1924 г. был социал-демократическим депутатом ландтага в Гессене, с 1928 по 1933 г. — министром внутренних дел этой земли и одновременно с 1932 г. — заместителем председателя Всегерманского объединения профсоюзов (АДГБ). Он боролся против нацистов, но в то же время выступал и против сотрудничества с коммунистами. За отказ защищать на Международной рабочей конференции, состоявшейся в июне 1933 г., интересы нацистов Лёйшнер по возвращении был арестован и на два года посажен в тюрьму. После освобождения стал директором небольшой фабрики в Берлине. Вскоре у него стали встречаться члены СДПГ, профсоюзные функционеры, а также представители бывших христианских и хиршдункеровскйх профсоюзов. Одновременно Лёйшнер искал контактов с оппозиционными кругами буржуазии и военных. Так, он познакомился не только с Лебером и Райхвайном, но и с Гёрделером, генералами фон Гаммерштейном, Беком, Остером и Ольбрихтом. Осенью 1943 г. Лёйшнер посетил Бека, чтобы получить от него ясное представление о планах военной оппозиции. Лёйшнер выступал за создание демократического государства, но считал, что ввиду сложившегося соотношения сил ликвидация нацистского режима может быть осуществлена только при помощи вермахта. Поэтому союзников он искал в офицерском корпусе. Легационный советник Брюкльмайер весной 1944 г. свёл его со Штауффенбергом, с которым Лёйшнер затем вплоть до 20 июля неоднократно встречался.

К Крайзаускому кружку Лёйшнер непосредственно не принадлежал, а поддерживал контакт через доверенных лиц. К совещаниям крайзаусцев, которых он считал слишком «интеллектуальными»⁷⁴, Лёйшнер относился сдержанно. Целью, к которой он стремился, было создание единой профсоюзной организации. Для этого он завязал прочные связи с бывшими профсоюзными функционерами, например с Германом Шлимме, Бернхардом Гёрингом, Вальтером Машке, а также и с Якобом Кайзером из христианских профсоюзов. После 20 июля 1944 г. Лёйшнер был арестован и подвергнут жестоким истязаниям. Вечером накануне казни, брошенный в камеру, весь в крови после очередного допроса, он сказал своим товарищам по заключению: «Завтра меня повесят — боритесь за единство»⁷⁵.

В 1944 г. Штауффенберг неоднократно встречался с Германом, Маасом (род. в 1897 г.), который до 1933 г. являлся управляющим делами Общегерманского комитета молодёжных союзов и с тех пор знал руководителей буржуазного молодёжного движения, а также многих офицеров. Близкое знакомство связывало его тогда с Вальтером Машке, секретарём АДГБ по вопросам молодёжи. После 1933 г. Машке свёл Мааса с Лёйшнером, в фирме которого он работал юрисконсультом. По всем важным вопросам он разделял взгляды Лёйшнера. В квартире Германа Мааса в Потсдам-Бабельсберге много раз проходили беседы со Штауффенбергом. Говоря о нём со своими знакомыми, Маас никогда не называл Штауффенберга по фамилии, а всегда только: «Мой полковник»⁷⁶. Благодаря этим социал-демократам Штауффенберг соприкоснулся с кругом идей, которые до тех пор были ему совершенно чужды. В процессе дружеских идейных споров, особенно с Юлиусом Лебером, он постепенно всё твёрже осознавал, что одной лишь военной акции по устранению Гитлера и его клики недостаточно. Необходимо выработать основные принципы преобразования политической жизни Германии после свержения нацистского режима. Эти принципы зиждились на том, что будущая Германия может мыслиться лишь как антифашистско-демократическое государство. Так внутри реакционного заговора образовалась прогрессивная группа. «В целом задачи, которые ставили перед собой прогрессивные силы, группировавшиеся вокруг Юлиуса Лебера, Гельмута фон Мольтке и Клауса фон Штауффенберга, находились в непримиримом противоречии с намерениями реакционного большинства заговорщиков»⁷⁷.

Цель: независимая, демократическая Германия

Как показали имевшие место в августе 1943 г. беседы Клауса фон Штауффенберга со своим братом и Рудольфом Фарнером, он вернулся в Берлин уже с убеждением, что главная задача состоит не только в устранении Гитлера, но и прежде всего в том, чтобы Заменить нацистский режим чем-то принципиально новым — новым государством, в котором должны «прийти к власти надлежащие силы из всех слоёв» народа. В этом убеждении Штауффенберга особенно укрепили Лебер, Райхвайн, Лёйшнер, Маас, а также Мольтке, Йорк и Тротт. Через своего кузена Йорка Клаус фон Штауффенберг поддерживал тесную связь с Крайзауским кружком, представления которого о будущем облике Германии во многом совпадали с его собственными. Поэтому обратимся сначала к совещаниям в Крайзауском кружке.

О целях происходивших в этом кружке дискуссий по программным вопросам писал Теодор Штельцер: «Мы хотели представить себе, как должна выглядеть достойная Германия»⁷⁸. Как уже указывалось, Крайзауский кружок не был однороден в политическом отношении, а состоял из буржуазно-консервативных чиновников, христиан евангелического и католического вероисповеданий с различными общественными взглядами, а также из левых социал-демократов, вследствие чего решения его представляли собой по большей части компромисс между различными основными точками зрения.

На совещаниях Крайзауского кружка на Троицу 1942 г., осенью 1942 г., в январе 1943 г. (в данном случае вместе с Беком, фон Хасселем, Попицем, Гёрделером) на Троицу 1943 г. и в августе 1943 г. были выработаны программные установки, принятые в качестве принципов внутренней и внешней политики нового государства. Обоими основополагающими документами, подготовленными в главных своих чертах ещё в 1942 г. и окончательно принятыми 9 августа 1943 г., были: «Первая директива регентам земель» и «Принципы построения нового государства»⁷⁹.

«Первая директива регентам земель», проект которой составил фон Мольтке, должна была служить законодательной директивой назначенным после свержения нацистского режима носителям высшей государственной власти в различных частях Германии.

Директива (уже в августе 1943 г.) исходила из вероятности того, что «отдельные части страны окажутся оккупированными военной силой и отторженными, или же не будет существовать никакого правительства Германского государства, или, во всяком случае, у него не будет возможности отдавать общеобязательные приказы». В этой ситуации, отмечалось в директиве, надлежало во всех частях Германии действовать согласованно в основных вопросах и обеспечить сохранность государства. В самом начале документа говорилось о том, на какие силы должен опираться государственный регент: «Свободомыслящий немецкий рабочий класс и вместе с ним обе христианские церкви представляют и возглавляют те народные силы, которые могут взяться за построение нового государства... Опираясь на эти силы, мы возлагаем на них высокую ответственность».

Чрезвычайно примечательно, что Крайзауский кружок, в значительной части своей состоявший из буржуазных противников нацизма, признавал наряду с христианскими церквами руководящую роль рабочего класса в построении нового государства. Однако отнюдь не следует видеть в этом какое-либо признание исторической миссии рабочего класса в духе научного социализма. Если здесь говорится о церквах в качестве второй крупной руководящей силы, то речь, само собой разумеется, идёт в первую очередь о враждебно настроенной по отношению к нацизму части духовенства. Это доказывается уже одним тем, что Тротт цу Зольц предложил в качестве будущего рейхсканцлера кандидатуру пастора Мартина Нимёллера.

Директива требовала подчинения военной власти политической: «Командующим военными округами предписывается выполнять их (государственных регентов. — Прим. перев.) указания». Это требование также имело прогрессивную направленность. В Крайзауском кружке к генералам относились скептически и сомневались в их способности провести коренные изменения.

Сфера компетенции государственного регента очерчивалась так:

«1. Он обязан заботиться об обеспечении охраны прав, личной свободы и подлинной солидарной ответственности всего населения данной земли...

Государственный регент обязан в тесном взаимопонимании с признанными представителями культурной жизни данной земли проложить путь к воссозданию христианского воспитания и тем самым — к подлинному обновлению духовной силы. Для этого прежде всего необходимо скорейшее, основанное на взаимном доверии сотрудничество государства и церкви...

2. Государственный регент должен особенно добиваться облечённого ответственностью участия трудящихся в деятельности административных органов также и в экономике. С этой целью вы незамедлительно вступаете в контакт с уполномоченными немецкого профсоюза, который следует признать в качестве единственно правомочного представителя трудящихся».

Эти директивы позволяют отчётливо увидеть две основные линии:

1. Наибольшее значение как идеологической основе новых общественных порядков авторы директив придают христианской религии. Это объясняется тем, что Мольтке и другие члены кружка были убеждёнными христианами и видели в христианстве единственный моральный противовес фашистской идеологии. Крайзаусцы хотели пронизать всю общественную жизнь христианским духом, но не требовали главенства церкви по отношению к государству. Свободу совести каждого гражданина они считали само собой разумеющимся принципом нового строя.

2. Новое государство должно было опираться на трудящихся, признанной организацией которых являлись бы «немецкие профсоюзы». Прогрессивные элементы Крайзауского кружка сознавали право трудящихся масс на участие в управлении государством. В этом состояло решающее отличие их программы от концепции Гёрделера. Если в христианстве крайзаусцы видели идеологическую альтернативу фашизму, то в демократии они видели политическую альтернативу ему. Мы можем с уверенностью предполагать, что указанная выше роль трудящихся и их организации была определена в программе Крайзауского кружка благодаря влиянию Лебера, Лёйшнера и Райхвайиа. Ведь в создании единой профсоюзной организации и состоял прежде всего план Лёйшнера.

Дальнейшие указания государственным регентам земель гласили: «Следует принципиально устранить со всех важных постов национал-социалистов, выполняющих какую-либо руководящую функцию в настоящее время». Подчёркивалось, что и в случае введения осадного положения командующий войсками продолжает подчиняться указаниям государственного регента. Нацистские преступники подлежали наказанию, а несправедливо арестованные — освобождению. «Все законы и постановления, дискриминирующие личность за принадлежность к какой-либо определённой нации, расе или религии, теряют свою силу, а базирующиеся на них дискриминационные меры немедленно отменяются».

К «Первой директиве регентам земель» были приложены «Принципы построения нового государства», дававшие основополагающую установку для нового государственного и общественного развития.

В самом начале «Принципов» ещё раз указывалось, что «христианство является основой для нравственного и религиозного обновления нашего народа, для преодоления ненависти и лжи, для построения нового сообщества европейских народов».

Последующие разделы посвящены восстановлению «растоптанных прав», таких, как «свобода вероисповедания и свобода совести», «право на труд и на собственность», охрана семьи, солидарная ответственность и участие каждого гражданина в экономической и государственной жизни.

Народные представительства общин и округов подлежали избранию путём прямых выборов, а земель и всей Германии в целом — путём ступенчатых выборов. Активное избирательное право должно было предоставляться с 21 года, пассивное — лишь с 27 лет. Во главе земель и германского государства должны были стоять соответственно регенты земель и имперский регент. Избираемый на 12 лет имперский регент должен был осуществлять верховное главнокомандование вооружёнными силами и представлять государство во внешних сношениях.

Единственным законодательным органом был призван служить рейхстаг; вторая же палата — рейхсрат — должна была лишь выдвигать на выборах кандидатуру имперского регента, регулировать правовое положение государственных служащих и должностных лиц и вырабатывать рекомендации рейхстагу.

Весьма примечательны принципы экономической политики: «Обеспечение материального существования трудящихся во имя их человеческого достоинства — задача экономического руководства... Имперское правительство видит основу восстановления хозяйства в упорядоченном соревновании в достижении экономических успехов, проходящем в рамках государственного экономического руководства и находящемся под государственным контролем в отношении его методов.

Там, где наличествующие связи и переплетения хозяйства (монополии, картели, концерны) исключают такое соревнование в достижении экономических успехов, задача экономического руководства — осуществлять принципы вышеуказанного упорядоченного соревнования и блюсти интересы общества в целом.

Экономическая заинтересованность общества в крупной промышленности в особенной мере требует строгого экономического руководства этими отраслями со стороны государства. Ключевые предприятия горно-металлургической промышленности, по производству основных химических продуктов, а также энергетические будут переданы в государственную собственность. Эти предприятия подлежат руководству и надзору в соответствии с общепринятыми для хозяйства принципами...

Имперское правительство содействует такому развитию, благодаря которому каждое предприятие должно превратиться в хозяйственное сообщество всех трудящихся на нём людей. В таком сообществе, именуемом «профсоюзом данного предприятия», между владельцами предприятия и представителями занятых на нём лиц достигается договорённость об участии последних в управлении предприятием и в итогах его деятельности, особенно в увеличении капитала предприятия...

Немецкий профсоюз — необходимое средство для проведения в жизнь намеченной выше экономической программы и предусмотренного ею построения государства».

Тем самым авторы программы признавали себя сторонниками:

1. государственного надзора за ведением хозяйства, причём, как указывалось, трудящиеся были призваны служить одной из опор государства;

2. участия рабочих в управлении предприятием;

3. ограничения власти монополий, особенно путём национализации ключевых отраслей промышленности.

При этом надо принять во внимание, что данная программа представляла собой компромисс. Отдельные члены Крайзауского кружка, в том числе те, которые стояли ближе всего к Штауффенбергу, имели ещё более далеко идущие планы в отношении частной собственности на средства производства. В «Замечаниях к мирной программе американских церквей» от апреля 1943 г. Тротт и другие авторы этого документа указывали, что существование национальных и международных монополий представляет опасность для жизненных интересов масс и для мира во всём мире⁸⁰. В нём говорилось: «Все христиане в принципе безоговорочно выразят своё согласие с поставленной целью освобождения масс от экономической нужды, а также повышения их жизненного уровня на самой широкой основе. Не может подвергаться сомнению и то, что цель эта недостижима без межгосударственных соглашений в экономической и финансовой сферах. Однако нам кажется сомнительным, возможно и даже просто вероятно ли сохранение свободной торговли для достижения этой цели во всех фазах развития».

«Замечания» требуют, далее, установления в области экономики «порядка с максимумом свободы», В них говорится: «Порядок, а также свобода в экономической области именно в международном обмене подвергаются наибольшей угрозе со стороны монополий». В документе заявляется, что формальная ликвидация монополий недостаточна и они должны быть уничтожены. «Поэтому мы полагаем, что будущая международная организация должна быть в состоянии выступать против национальных и международных монополий как главного препятствия на пути к экономическому и финансовому умиротворению во всём мире».

Эти взгляды крайзаусцев противоречили концепции группы Гёрделера. Для достижения договорённости в январе 1943 г. в доме Йорка состоялась уже упоминавшаяся встреча, в которой приняли участие Йорк, Мольтке, Герстенмайер, а также Бек, Гёрделер, Попиц, Йессен и Хассель. Об этой беседе, в ходе которой ясно выявились противоречия, сообщает в своём дневнике Хассель: ««Молодые», в противоположность «старикам» внешне выступавшие единым фронтом, идейно возглавлялись весьма остроумным, мыслящим на англосаксонский и пацифистский манер Гельмутом [Мольтке]... Сознательно, но безуспешно маскирует Пфафф [Гёрделер] противоречие между ним и «молодыми», особенно в социальной области. Ведь Пфафф всё же разновидность реакционера»⁸¹.

В целом крайзауские документы содержат существенные элементы антифашистской буржуазно-демократической республики, которая в некоторых отношениях казалась уже даже выходящей за рамки буржуазной демократии. Однако ряд требований формулировался в столь общей форме, что не исключалось и противоположное толкование. Эта двойственность отражала противоречия в самом составе и характере Крайзауского кружка.

О консервативном образе мыслей свидетельствуют и отдельные положения избирательного права и структуры государственного аппарата, а также категоричность, с какой программа требует сделать религию основой государственной жизни. Правда, авторы не говорили, как они намерены совместить это категорическое требование с так же требуемой ими свободой совести. Предусматривавшееся слияние государства и церкви, несомненно, не могло открыть верный путь в будущее, к тому же это давно было преодолёно в других демократических буржуазных государствах.

Мы уже отмечали, что эта установка Мольтке и его друзей отнюдь не вытекала из какого-либо клерикального притязания на господствующее положение церкви, а объяснялась убеждённостью, что только христианство может послужить прочной опорой для отказа от всех негуманных теорий и человеконенавистнической практики. Однако этим крайзаусцы сами сужали поле своей деятельности.

Гораздо более важными были их взгляды по вопросу об участии трудящихся, особенно рабочего класса, в общественной жизни и предусмотренное ограничение монополий и их господства. Такие программные установки показывают, что прогрессивное крыло крайзаусцев уже подходило к пониманию коренного вопроса демократии в эпоху империализма. Эта часть программы носит в зачатке антиимпериалистический характер.

Однако нельзя не заметить, что во взглядах некоторых членов Крайзауского кружка сохранялись и антикоммунистические пережитки. Так, в обоснование необходимости далеко идущих социальных реформ некоторые его члены приводили аргумент, что тем самым они хотят выбить почву из-под ног коммунистов⁸². Отдельные правые социал-демократы, а также клерикальные элементы противились сотрудничеству с коммунистами.

Прежде всего рассмотрим кратко внешнеполитические взгляды тех элементов Крайзауского кружка, которые были тесно связаны со Штауффенбергом.

В противоположность гёрделеровской «западной ориентации» эти крайзаусцы были за установление мира на всех фронтах и за добрососедские отношения со всеми народами, граничащими с Германией. В своих воспоминаниях Теодор Штельцер тоже указывает на разногласия с Гёрделером и следующим образом рисует внешнеполитические взгляды большинства Крайзауского кружка:

«Следующее, разногласие касалось отношения к России. Мы в своём кружке придерживались того взгляда, что она принадлежит к Европе. При мирном урегулировании она должна была бы сказать своё веское слово, а отсюда проистекает необходимость сотрудничества с нею. Мы уже тогда, ещё до появления атомной бомбы, стояли на той точке зрения, что война как средство политики доведена до абсурда. Мы считали, что надо искать новых путей международного сотрудничества, а потому следует отказаться от представления о существовании каких-то «заклятых врагов», мирное сотрудничество с которыми заранее отрицается. Гибели человеческой цивилизации, казалось нам тогда, можно избежать только в том случае, если и при противоположных общественных взглядах одержит верх мирное сожительство народов в виде соревнования в области экономики и культуры. Проявлялась тогда и склонность к сотрудничеству исключительно с одним Западом, пожалуй, даже к совместным с Западом действиям против Советского Союза. Но я не думаю, чтобы этому придавалось особенно большое значение. Мы единодушно держались той точки зрения, что Россия должна являться неотъемлемым фактором будущего европейского порядка»⁸³.

По этому свидетельству члена Крайзауского кружка большинство его выступало за мирные отношения с Советским Союзом, за международное сотрудничество нового типа, суть которого должна была состоять в признании мирного сосуществования и международного «соревнования в области экономики и культуры». Война из отношений между народами исключалась.

В данной связи мы ещё раз обращаем внимание читателя на цитированные выше высказывания Тротта цу Зольца и других, которые подчёркивали, что власть монополий служит препятствием к умиротворению во всём мире, и требовали её ликвидации.

Об основных внешнеполитических воззрениях внутри всего заговора в целом дают представление «Донесения Кальтенбруннера», которые в обрисовке «вражеского облика», несомненно, близки к истине. «У Гёрделера, говорится в этих донесениях, имелись возражения. Для него заключение мира с Советским Союзом означало изменение его внешнеполитической концепции на 180 градусов. Его привлекало установление взаимопонимания с западными державами, а ведение переговоров с Советским Союзом казалось ему оправданным только в том случае, если бы соглашение с Западом оказалось абсолютно невозможным... Эта политическая установка в конечном счёте привела к тому, что Бек и Гёрделер связали свои надежды с попыткой в условиях дальнейшего роста русской мощи добиться даже союза с Англией и Америкой против России...

Группа, пропагандировавшая восточное решение, то есть сближение с Россией без участия Запада, а в случае необходимости — даже и против Запада, была весьма малочисленной. В ходе подготовки и предварительного обсуждения значение её ещё более уменьшилось. Представителем явно выраженного восточного решения был, к примеру, профессор Райхвайн. Райхвайн установил связи с одной коммунистической группой... Главным представителем компромиссного решения являлся бывший легационный советник фон Тротт цу Зольц. В своей работе «Германия между Востоком и Западом» он писал, что Германия, расположенная в центре Европы, не должна в категорической форме идти ни на сближение с Россией, ни на совместные действия с западными державами. Напротив, политика Германии, диктуемая её географическим положением, предписывает установление сносных отношений с обеими сторонами.

Эта точка зрения временами оказывала сильное воздействие на внешнеполитическое планирование заговорщической группы. Так, предполагалось непосредственно после захвата в стране власти послать представителей для переговоров как в Москву, так и в Лондон. Внутри круга заговорщиков идею Тротта особенно рьяно защищал Йорк. Он заявлял, что необходим не односторонний контакт с Западом, а одновременный поиск связей как с Востоком, так и с Западом... Комиссия, предназначенная для ведения переговоров с Востоком, должна своевременно установить контакт с так называемым Национальным комитетом «Свободная Германия»»⁸⁴.

За немедленный мир с обеими сторонами высказывался и Юлиус Лебер. Когда в июне 1944 г. Тротт цу Зольц направился в Швецию для зондажа внешнеполитических возможностей, Лебер рекомендовал ему «со всей категоричностью ни в коем случае не проводить политики, имеющей целью раскол союзников. Единственным шансом на спасение, по его мнению, являлось свержение Гитлера, провозглашение правительства, вышедшего из кругов Сопротивления, и открытое предложение им перемирия»⁸⁵.

Большинство Крайзауского кружка было убеждено в неминуемой военной катастрофе Германии и в необходимости её капитуляции. Мольтке, Йорк, Штельцер, Дельп и другие считали государственный переворот против Гитлера бесперспективным, так как не верили в способность генералов его успешно осуществить. Их целью было ещё до военной катастрофы прийти к политическому соглашению с антигитлеровской коалицией. «Мы хотели... разъяснить союзникам положение в Германии и заключить с ними ещё до капитуляции соглашение о политической позиции Германии», — пишет Теодор Штельцер⁸⁶.

В качестве лиц, уполномоченных для связи, предусматривались: с Западом — Адам фон Тротт цу Зольц, имевший друзей в Англии; с Советским Союзом — граф Вернер фон дер Шуленбург, который с 1934 по 1941 г. являлся германским послом в Москве и был лично знаком со Сталиным. Заговорщики знали, что перед войной Шуленбург выступал за германо-советское взаимопонимание и таким образом стремился продолжать рапалльскую политику 20-х годов. Предполагалось также, что вести переговоры с СССР смог бы и генерал Кёстринг — бывший военный атташе германского посольства в Москве.

Вернер фон дер Шуленбург (дядя Фрица Дитлофа фон дер Шуленбурга), близко стоявший к некоторым членам Крайзауского кружка, был в 1943 г. готов с помощью Хеннинга фон Трескова и других оппозиционных офицеров перейти линию фронта, чтобы установить связь с Советским правительством⁸⁷. Когда же эта акция оказалась неосуществимой, Штельцер предложил сделать это поначалу через Стокгольм, так как имел возможность через одного норвежского друга установить связь с советским послом в Швеции Александрой Коллонтай. Прибыв в июне 1944 г. в Стокгольм, Тротт цу Зольц должен был встретиться с нею, чтобы «облегчить контакт Шуленбург — Москва»⁸⁸. Однако встреча не состоялась. Накануне покушения — вопреки намерениям Гёрделера — среди заговорщиков царило единодушное мнение, что после устранения Гитлера надо немедленно повести переговоры как с западными державами, так и с Советским Союзом.

Таковы взгляды, существовавшие в Крайзауском кружке. Остаётся ещё лишь сказать о целях и намерениях тех социал-демократических функционеров, которые находились в тесной связи со Штауффенбергом.

Как представляли себе новый облик Германии Лёйшнер, Лебер, Маас, Райхвайн и их друзья? Хотя Вильгельм Лёйшнер и отстаивал взгляд, что свержение Гитлера должно произойти при содействии частей вермахта, ему, с другой стороны, было ясно и то, что новый строй должен будет опираться на самые широкие народные массы, особенно на рабочий класс. Вместе с Лебером, Райхвайном и другими социал-демократами он создал внутри организации бывшей СДПГ и профсоюзов сеть доверенных людей, которая должна была приступить к действиям только после свержения Гитлера. О планах Лёйшнера и его друзей сообщает Вальтер Машке:

«Намечавшийся переворот первоначально происходил бы как чисто военная акция. Но сразу же после него следовало путём восстановления немецких профсоюзов создать массовую организацию, которая бы служила политическим инструментом нового государственного руководства. Во все округа Германии были Назначены уполномоченные, которые должны были после удавшегося переворота возглавить немедленное создание немецких профсоюзов. При этом предусматривалось сотрудничество представителей существовавших прежде различных профсоюзных направлений. В общегерманском руководстве профсоюзов должны были наряду с Вильгельмом Лёйшнером играть, в частности, роль Якоб Кайзер, Герман Шлимме, Вальтер Машке, Бернхард Гёринг и другие бывшие профсоюзные деятели. Для выполнения профсоюзами своей политической задачи, требовавшей немедленной способности действовать, предусматривалась весьма централизованная структура организации. Предполагали создать Объединение свободных немецких профсоюзов как организацию, распространяющую свою деятельность на всю территорию Германии и подразделяющуюся на профсоюзы различных отраслей промышленности. Предусматривалось, что новое профсоюзное руководство по радио призовёт рабочих всех военных заводов прекратить работу, а всех немецких рабочих — устранить нацистских старост и прочих должностных лиц. Новое германское правительство в качестве своего первого акта должно было в соответствии с требованиями союзников предложить им безоговорочную капитуляцию Германии»⁸⁹.

По мнению Лёйшнера, профсоюзам надлежало взять на себя ответственность за решение задач в обширных и важных областях. «Исключительной сферой компетенции профсоюзов должны были стать все вопросы, касающиеся социальной политики, социального страхования, охраны труда, трудового права, обеспечения работой и помощи безработным»⁹⁰.

По воспоминаниям Машке, Лёйшнер и Маас оказывали давление на военных, чтобы побудить их к действию. Но инициатива была предоставлена офицерам, «и в этом-то и состояло слабое место всего задуманного дела. Эти люди видели в первую очередь военную, а не политическую сторону предпринимаемой акции»⁹¹.

Вильгельм Лёйшнер и его друзья видели задачу не только в организации профсоюзов, но, сверх того, в создании основ нового государственного аппарата и других учреждений. Об этом говорят и следующие примеры.

Вальтер Машке, проживавший в берлинском районе Адлерсдорф, сообщает, что в начале 1944 г. Лёйшнер развивал перед ним такие конкретные взгляды: «Теперь он придавал большее значение подбору определённых лиц для назначения их на должности в профсоюзном руководстве и в государственных административных органах... Я должен был находиться особо в его распоряжении и заняться делами иностранных рабочих, угнанных в Германию»⁹². Машке поручалось подготовить обращение к находившимся в Германии подневольным иностранным рабочим и наметить меры по их организованному возвращению на родину.

Бывший профсоюзный служащий и председатель местного объединения СДПГ Фриц Крюгер, уволенный нацистами в 1933 г. и затем работавший каменщиком, сообщает из Потсдама: «Я принадлежал к одной нелегальной группе, состоявшей из трёх товарищей. Нашим связным был товарищ Георг Шпигель, до 1933 г. работавший редактором местного отдела нашей партийной газеты. Мне известно, что Георг Шпигель поддерживал отношения с Германом Маасом и Вильгельмом Лёйшнером. Товарищ Шпигель во время войны служил в вермахте вольнонаёмным. За несколько недель до 20 июля 1944 г. Георг Шпигель сказал мне, что в Германии скоро произойдёт переворот и я должен быть готов к этому. Предполагается назначить меня обер-бургомистром Потсдама или же на центральный руководящий пост в Берлине»⁹³.

Аналогично и сообщение д-ра Ганса Грюнберга — до 1933 г. журналиста и члена СДПГ, после 1933 г. неоднократно увольнявшегося по политическим причинам и в 1944 г. работавшего электромехаником магазина автомобильной фирмы «Даймлер — Бенц АГ» в Ростоке. «В мае 1944 г. я встретил бывшего второго секретаря окружного правления СДПГ Вилли Йессе, мобилизованного в «вспомогательную службу безопасности» и работавшего на верфи «Нептун». Он сказал мне: в ближайшее время кое-что произойдёт и я «по первому же знаку должен явиться к нему», чтобы работать в редакции газеты, которую будут издавать. По окончании воины он вернулся из Швеции (куда ему удалось бежать после 20 июля 1944 г.) и сообщил мне, что начиная с 1942 г. поддерживал связь с социал-демократической группой Лёйшнера — Лебера — Мирендорфа — Хаубаха в Берлине, был информирован о запланированной попытке путча и имел задание подготовить переворот в Мекленбурге»⁹⁴.

Эти сообщения показывают, что была создана довольно разветвлённая, идущая глубоко в низы сеть доверенных лиц, которая могла бы стать весьма важным фактором развёртывания массового демократического движения. Лёйшнер, Лебер, Маас и Райхвайн явно не желали оставить дело преобразования Германии только в руках одной небольшой группы офицеров, чиновников и функционеров высшего звена.

Однако неотъемлемой предпосылкой развёртывания широкого антифашистского массового движения было сотрудничество с КПГ и созданным и руководимым ею движением «Свободная Германия». Мы подробно рассмотрим эту проблему в следующем разделе. Здесь же предварительно скажем, что социал-демократические функционеры и наиболее разумные элементы Крайзауского кружка начинали порывать с пагубным антикоммунизмом и искать контактов с движением «Свободная Германия».

До сих пор мы рассматривали лишь взгляды окружения Штауффенберга и описывали подготовку к перевороту, проводившуюся этим окружением.

Каковы же были взгляды самого Штауффенберга по вопросу о переустройстве Германии после свержения нацистского режима?

К тому времени граф Штауффенберг уже изложил свои представления в ряде документов. Однако найти эти документы до сих пор не удалось — по всей вероятности, они уничтожены. Поэтому мы вынуждены опираться главным образом на свидетельства его друзей и современников, а также на показания тех, кто после 20 июля 1944 г. был арестован и подвергнут допросу гестапо. Разумеется, в силу понятных причин этот источник имеет ограниченную ценность.

Все сообщения говорят о том, что Штауффенберг поддерживал дружеские отношения с Мольтке, Йорком, Троттом, Шуленбургом, Лебером, Лёйшнером, Маасом и Райхвайном и что взгляды их в значительной мере совпадали. В 1944 г. Штауффенберг явно принадлежал к левому крылу заговора, которое в резком противоречии с группой Гёрделера выступало за прогрессивные политические и социальные перемены. Это не оспаривается даже многими буржуазными современниками событий и историками. Сам Гёрделер в своих воспоминаниях, написанных им в заключении в ноябре 1944 г., рисует следующий образ Штауффенберга:

«Осенью 1943 г. Тресков познакомил меня с подполковником графом фон Штауффенбергом, человеком благородного образа мыслей, тяжело раненным в Африке офицером генерального штаба, проявившим себя, однако, впоследствии упрямцем, которому тоже захотелось делать политику. Я высоко ценил его и всё же имел с ним немало стычек. Он желал недостаточно чёткого политического курса с опорой на левых социалистов и коммунистов...»⁹⁵

Почему он считал его «упрямцем», Гёрделер сам даёт понять, ссылаясь на готовность Штауффенберга вступить в союз с левыми социалистами и коммунистами, между тем как сам Гёрделер от какого-либо сотрудничества с коммунистами отказывался наотрез.

Послушаем ещё одного современника событий из буржуазного лагеря. Ганс Бернд Гизевиус, тоже встречавшийся со Штауффенбергом, так обрисовывает сложившуюся ситуацию: «Действительно, фикция социально-революционного братания немецких и иностранных рабочих масс давала ложный импульс полному энергии кружку Штауффенберга. Когда во время последнего приезда Тротта в Швейцарию в апреле 1944 г. я говорил с ним, я был просто напуган тем, насколько радикально этот, в сущности, такой прозападно настроенный дипломат высказывался в пользу Востока — нет, вернее сказать, какой глубокий внутренний поворот в сторону от Запада произошёл в нём...

Узкий кружок Штауффенберга последовательно стремился к союзу с крайне левыми, с коммунистами. Влиятельным инициатором этого курса являлся регирунгс-президент граф Фриц фон дер Шуленбург... Пребывая с 1938 г. вновь в оппозиции, он привлёк Штауффенберга на свою сторону и с тех пор внутренне стоял к нему ближе всех. Несомненно самый активный в этом узком кругу, он резко выступал против кандидатуры «реакционного» Гёрделера, вместо которого он предлагал в качестве канцлера «молодых» стоящего далеко слева бывшего социал-демократического референта по вопросам вооружённых сил в рейхстаге Лебера. С тех пор оппозиция оказалась внутренне расколотой, ибо речь шла не о личности Гёрделера или Лебера, а о двух диаметрально противоположных желаемых направлениях...»

Гизевиус считает, что Штауффенберг желал своего рода «военный социализм», что он отклонял кандидатуру Гёрделера на пост рейхсканцлера в пользу Лебера, и продолжает: «Лебер с согласия Штауффенберга тоже вёл предварительные переговоры с коммунистами, чтобы опереться преимущественно на силы воинствующих левых».

Затем Гизевиус приводит мнение полковника Ганзена, преемника адмирала Канариса на посту начальника абвера: «Ганзен утверждает, что Штауффенберг играл со мною в прятки. Если ещё несколько недель назад он рассчитывал на то, что удастся столкнуть Запад с Востоком, то теперь он думает о совместном победном походе серо-красных армий против плутократии»⁹⁶.

Гизевиус сообщил своё впечатление о Штауффенберге и Аллену Уэлшу Даллесу, который руководил в Швейцарии американским Управлением стратегических служб (ОСС) и имел задание вести разведку внутреннего положения в странах «оси», особенно в Германии. Даллес (брат ставшего позднее государственным секретарём США Джона Фостера Даллеса), так пишет об этом в своей книге «Заговор в Германии»:

«Хотя Штауффенберг и признавал верховное руководство Бека и Гёрделера, политически они были ему несимпатичны. Он проявлял величайший интерес к проблеме отношений с Востоком и к возросшему значению России в Европе. Гизевиус сообщил мне, что Штауффенберг даже подумывал о том, чтобы вызвать революцию рабочих, крестьян и солдат. Он надеялся, что Красная Армия поддержит организованную по русскому образцу коммунистическую Германию. Подобным взглядам симпатизировали и другие заговорщики, прежде всего из числа более молодых людей — членов Крайзауского кружка, в том числе братья Хефтен и Тротт. Для одних это был вопрос идеологии, для других — политики... Национальный комитет «Свободная Германия» импонировал многим немцам...

Если дружественное Востоку крыло усиливалось, то Бек, Гёрделер и другие главные участники заговора продолжали придерживаться крайнего антикоммунизма. Но они были вынуждены считаться с сильной оппозицией Штауффенберга, когда он вошёл в состав узкой руководящей группы».

Рассказав о том, что Штауффенберг сначала предложил Лёйшнеру, а после отказа последнего Леберу пост рейхсканцлера, Даллес продолжает: «Когда наступил июнь 1944 г. и вскоре стало ясно, что американские и английские войска прочно закрепились во Франции, активность Штауффенберга удвоилась. Так, он предложил включить в коалицию коммунистов. Когда из соображений безопасности ему отсоветовали это, он без согласия других главных заговорщиков побудил своих друзей социалистов установить контакт с коммунистическим подпольным движением»⁹⁷.

Дадим слово и несомненно далёкому от подозрений в симпатиях к коммунизму профессору Герхарду Риттеру. Он не только был знатоком источников по истории 20 июля 1944 г., но и лично знал участников заговора. Риттер даёт такую характеристику Штауффенбергу: «Политически он явно более тяготел к романтическому «социализму» своих сверстников — крайзауских графов, нежели к буржуазному либерализму Гёрделера или тем более к старопрусско-консервативному идейному наследию какого-нибудь Попица... Он больше вдохновлялся высокопарными идеями нравственно-политического обновления Германии, служить которым он чувствовал себя призванным. Как конкретно представлял он себе это обновление, сказать трудно, но наверняка в форме революционного движения, которое «бурным натиском» сметёт всё старое. Однако тем самым он находился в коренном противоречии с целями буржуазных политиков, особенно Гёрделера...»⁹⁸

Стоит процитировать и статью Себастьяна Хаффнера, опубликованную в английском ежеквартальнике «Контакт» и в апреле 1947 г. перепечатанную в «Нойе ауслезе»: «Это правительство (с Лебером как рейхсканцлером и Троттом как министром иностранных дел) должно было превратить военное восстание в подлинную революцию, сплотить немцев и иностранных рабочих под старым лозунгом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», передать правительственную власть в оккупированных странах движению Сопротивления и противопоставить продвигающимся вперёд армиям «Большой тройки» Европу, выковавшую своё единство в огне революционного пламени. Для начала это было не что иное, как заговор, но какая мечта стояла за ним! Человек, который грезил ею и сумел увлечь ею элиту своих сверстников, звался граф Штауффенберг» ".

Д-р Эберхард Целлер, автор богатой по материалу работы о 20 июля «Дух свободы», считает эту характеристику «преувеличенной», но полагает, однако, что в ней, «пожалуй, содержится верная мысль»¹⁰⁰.

Английский историк Джон У. Уиллер-Беннет, тоже антикоммунист, называет Штауффенберга «бамбергским всадником», который «стремился соединить этический социализм с христианскими принципами и аристократическими традициями... Его «универсализм» был подобен пылающему факелу, «универсализмом смутьяна, своего рода выражением его духа, его нрава, его облика революционера. Он мыслил и действовал, как революционер. Ничто не говорит в пользу предложения, что, достигнув своей ближайшей цели, он не пошёл бы дальше по этому пути. Во всяком случае, результаты, по всей вероятности, весьма отличались бы от тех, которые имели в виду Бек и Гёрделер, планируя путч, и на достижение которых они надеялись. И вряд ли приходится сомневаться в том, что — на пользу или во вред — определяющей силой в новой Германии был бы Штауффенберг, а не они»¹⁰¹.

Таковы обширные выдержки из воспоминаний, описаний и исследований буржуазных историков, политиков и публицистов. Западногерманские историки часто бросают историографии ГДР упрёк в том, что она будто бы видит Штауффенберга односторонне, ложным образом непосредственно сближает его с коммунизмом и объявляет «зачинателем социализма ГДР»¹⁰², Приведённые выше цитаты доказывают всё же достаточно убедительно, что патриотическо-демократические тенденции Штауффенберга отнюдь не изобретение исторической науки ГДР. Однако в цитированных высказываниях на самом деле имеют место преувеличения, которые следует на основе дошедших до нас источников отделить от действительных фактов. Но поистине требуется немало антикоммунистической наглости для того, чтобы возлагать на марксистскую историческую науку ответственность за преувеличения, допущенные некоторыми буржуазными авторами!

К тому же ныне империалистическим манипуляторам общественным мнением стало неприятно, что обладающие высоким рангом и авторитетом люди из собственного лагеря когда-то оценивали Штауффенберга как революционера и друга Советского Союза и коммунизма. Мы же руководствуемся не соображениями сомнительной тактики, а исключительно одним лишь стремлением установить историческую истину. Поэтому мы далеки от некритического восприятия упомянутых высказываний. Однако заслуживает более тщательного изучения то, каким же образом немалое число авторов, независимо друг от друга и исходя из самых различных позиций, пришло во многих вопросах к цитированным выше одинаковым или приблизительно одинаковым выводам.

В самом деле, имеются убедительные доказательства того, что перед глазами Штауффенберга стояла в качестве цели независимая, демократическая Германия. Когда в начале октября 1943 г. Штауффенберг начал работу по подготовке переворота, он среди военных планов обнаружил написанные Гёрделером, Вирмером, Хасселем и другими воззвания и тексты выступлений по радио. При содействии своего брата, а также вызванного в конце октября по телеграфу Рудольфа Фарнера Штауффенберг придал этим воззваниям новую редакцию. Однако тексты их пропали. Сделанные в августе 1945 г. по памяти записи Рудольфа Фарнера дают основание судить об их содержании, а тем самым и о политических взглядах Штауффенберга¹⁰³.

Воззвание должно было сообщить о гибели Гитлера, разделаться с остальными нацистскими партийными главарями и обосновать необходимость предпринятых действий. Как можно скорее «нация была бы призвана к свободному решению вопроса о будущей конституции, новую форму которой предстояло найти». Правонарушения и преступления подлежали каре, однако преследование исключительно за политические взгляды отвергалось. Требовалось как можно скорее установить мир. Воззвание не оставляло сомнения в том, что неизбежны жертвы и потери, которые Германия сама заслужила своей политикой. Аналогичное содержание имело и воззвание к армии. «Преступным и бессмысленным военным действиям должен был быть положен конец». Далее в документе содержался «отказ от всех захватнических вожделений и от угрозы другим народам». «Присяга нового правительства гласила, что оно не поставит больше на карту жизнь ни единого немца, если только это не станет безусловно и непосредственно необходимо ради защиты родины, женщин и детей. Разумно мыслящие военачальники как можно скорее отведут войска на территорию Германии. До тех пор солдаты должны твёрдо стоять на своём посту».

Другое воззвание обращалось к женщинам и призывало их «к преодолению прошлого и построению новой жизни».

Важное значение для формирования политических воззрений Штауффенберга имели его дружба с Юлиусом Лебером и знакомство с Райхвайном, Маасом и Лёйшнером. Ведь то, что выросший в условиях консервативной среды граф и офицер генерального штаба вызвал к себе дружеское отношение левых социал-демократов, уже само по себе определённо говорило о его политической дальновидности. Графиня Штауффенберг так характеризует основу этой дружбы:

«В лице Юлиуса Лебера он уважал человека, настоящего мужчину и патриота. Я постоянно стремлюсь разъяснить, что мой муж по своему мировоззрению не мыслил по исконно предопределённым шаблонам, а являлся «мыслящим человеком». Он не укладывается в рамки заранее заготовленных «коробочек» и «систем». Для него речь шла о чести народа и отечества. И если он находил при этом отклик у таких людей, как Лебер, то предпосылки были для него безразличны. Он видел в нём скорее социального демократа, чем «социал-демократа». Решающим для него были личная честность и цельность характера»¹⁰⁴.

Аналогичным образом судит и Аннедора Лебер: «В 1944 г. д-р Лебер установил контакт со Штауффенбергом. Их отношения переросли в честную дружбу. Штауффенберг был кем угодно, только не так называемым военным или генштабистом. Он имел ярко выраженный интерес к политике и придавал политической концепции д-ра Лебера большое значение для будущего»¹⁰⁵.

Итак, Штауффенберга и Лебера объединяли общая тревога за судьбу нации и общее понимание необходимости коренных политических и социальных изменений в Германии.

Вместе с Лебером Штауффенберг выступал против концепции группы Гёрделера, которую отвергал как «революцию старцев»¹⁰⁶. Д-р Лебер называл Гёрделера «человеком, предающимся иллюзиям», и при поддержке Штауффенберга во время программных дискуссий выдвигал требование глубоких социальных реформ¹⁰⁷.

В апреле и мае 1944 г. адвокат Вирмер пытался посредничать между Штауффенбергом и Лебером, с одной стороны, и Гёрделером — с другой, и с этой целью вёл несколько бесед. «При этом граф фон Штауффенберг заявлял, что дело ни в коем случае не должно прийти к намеченной д-ром Гёрделером попытке реставрации республики 1919 г. Когда д-р Лебер, отвергая воззрения д-ра Гёрделера, изложил радикальную социалистическую программу и стало известно, что граф фон Штауффенберг как будто одобряет её, Вирмер снова по просьбе Гёрделера включился в переговоры с целью устранения этой трудности»¹⁰⁸.

Штауффенберг, согласно данным, содержащимся в обвинительном акте против Гёрделера, заявил о своём согласии с компромиссным проектом Вирмера, что было вполне возможно, ибо для Штауффенберга на первом плане стоял прежде всего вопрос об устранении Гитлера и прекращении войны.

В мае 1944 г. Лебер выступил с новыми резкими нападками на Гёрделера за его «западную политику». Он осудил также «послушную церкви политику Гёрделера и Вирмера». Лебер настаивал на более сильной ориентации на Восток¹⁰⁹.

Штауффенберг и Лебер противились выдвижению кандидатуры Гёрделера на пост канцлера — позиция, которую разделяли также Мольтке и другие члены Крайзауского кружка. Весной 1944 г. Штауффенберг встретился с Вильгельмом Лёйшнером. Легационный советник Брюкльмайер, устроивший эту встречу, обрисовал Штауффенберга как человека, «проявлявшего интерес к рабочему вопросу»¹¹⁰. Штауффенберг спросил Лёйшнера, не лучше ли было бы, чтобы руководство в новой Германии взял на себя представитель рабочего класса¹¹¹. Однако Лёйшнер был против. Он не хотел, чтобы на социал-демократию, как в 1918—1919 гг., легло бремя ликвидации проигранной войны, ответственность за которую несла не она. Поначалу Лёйшнер был согласен с кандидатурой Гёрделера на пост рейхсканцлера, но считал это лишь временным решением. В будущем он хотел видеть во главе государства социал-демократа.

Из своего отрицательного отношения к кандидатуре Гёрделера на пост рейхсканцлера Штауффенберг не сделал никакого конфликта, ибо самым необходимым в тот момент считал объединение всех сил для свержения Гитлера. Но и он тоже видел в канцлерстве Гёрделера лишь правительство переходного периода. Шуленбург и другие — даже сам Бек — считали Лебера человеком, подходящим для того, чтобы в будущем занять пост канцлера¹¹², Гёрделер пожаловался Беку насчёт радикальных демократических взглядов Штауффенберга. «Но Бек придерживался мнения, что не следует слишком сдерживать этого молодого горячего всадника»¹¹³.

О политических взглядах Штауффенберга весной 1944 г. дают представление также высказывания бывшего майора Майнике-Кляйнта, прикомандированного с января по июнь 1944 г. к Общевойсковому управлению сухопутных войск и в течение некоторого времени служившего под непосредственным началом Штауффенберга. Хотя Майнике-Кляйнт не был вовлечён в заговор, Штауффенберг весьма откровенно говорил с ним об общем положении и о будущем. Майнике-Кляйнт приводит его дословное высказывание: «Немецкий народ состоит не только из офицеров-аристократов и провинциальных дворянчиков».

Далее Штауффенберг сказал, что должен быть создан Отечественный фронт и что после свержения Гитлера особенно необходимо повести борьбу против его идейного наследия. Он, Штауффенберг, против всех мер, затягивающих войну. Война проиграна, и Германия должна проиграть её, ибо начинать её было преступлением. Начало этому преступлению было положено в 1933 г. О концентрационных лагерях Штауффенберг сказал, что в них находились преимущественно порядочные люди¹¹⁴. Графиня Штауффенберг заявила, что эти высказывания «блестяще» отражали «ход мыслей» её мужа¹¹⁵.

Свои взгляды на политические и социальные реформы Клаус фон Штауффенберг излагал и землевладельцу графу Ульриху Вильгельму Шверину фон Шваненфельду. Тот был лет на пять старше Штауффенберга, служил в качестве капитана в управлении оберквартирмейстера и с октября 1943 г. свёл с ним близкое знакомство. Шверин с 1938 г. поддерживал связь с группой Гёрделера. Но позднее, склоняясь к взглядам крайзаусцев, он подружился также с Фрицем фон дер Шуленбургом. Эберхард Целлер пишет о Шверине фон Шваненфельде:

«Он вёл со Штауффенбергом беседы о будущей аграрной и земельной реформе и одобрял планы, означавшие лично для него далеко идущий добровольный отказ от своих привилегий ради новой государственной структуры. Он настаивал на том, что крупные собственники должны добровольно показать пример, дабы осуществить «революцию сверху», как того в своё время требовал барон фон Штейн[21]»¹¹⁶. Эти взгляды совпадали с воззрениями братьев Штауффенберг, а также графа Мольтке. Поскольку Штауффенберг стремился к созданию широкого фронта противников нацистского режима, он одобрил переговоры Лебера и Райхвайна с коммунистами Антоном Зефковом и Францем Якобом 22 июня 1944 г.

Генерал Ольбрихт, один из ближайших соратников Штауффенберга, тоже предпринимал попытки расширить фронт и установить контакт с коммунистами. Весной 1944 г. он посетил одну знакомую, о которой знал, что она принадлежала к КПГ. Ольбрихт просил её «помочь после свержения Гитлера строительству новой жизни путём привлечения смелых, честных людей из всех слоёв общества, в том числе и коммунистов, и особенно оказать влияние на женщин, без которых был бы невозможен желательный бескровный переход к демократическому управлению государством»¹¹⁷.

Штауффенберг исходил из того, что свержение Гитлера должно быть произведено частями вермахта под руководством решительных офицеров, то есть, что в первой фазе переворота решающую роль сыграют вооружённые силы. После консолидации новой власти должны были, при опоре на широкий фронт трудящихся, включая коммунистов, постепенно устанавливаться демократические порядки. По мнению барона Кунрата фон Гаммерштейна, для Штауффенберга, Ольбрихта и других не существовало никакого препятствия к сотрудничеству с коммунистами. Главным было антифашистское патриотическое мировоззрение¹¹⁸.

Незадолго до 20 июля 1944 г. Штауффенберг разработал проект присяги, которую должны были принести все участники заговора. Она гласила: «Мы желаем создания нового строя, который превратит всех немцев в опору государства и гарантирует им право и справедливость. Вместе с тем мы презираем ложь о равенстве и склоняемся перед установленными самой человеческой природой различиями. Мы желаем видеть народ уходящим своими корнями в родную почву, остающимся близким силам природы, находящим счастье и удовлетворение в том, чтобы действовать в присущем ему жизненном кругу, и преодолевающим тёмные инстинкты зависти и недоброжелательства. Мы хотим таких руководителей, которые бы, происходя из всех слоёв народа, уповая на силы небесные, сами показывали всем остальным пример разумности, дисциплины и самопожертвования»¹¹⁹. Эта присяга, всем своим стилем выдающая её духовное происхождение из кружка Стефана Георге и носящая черты «революции сверху», служила в конечном счёте выражением приверженности демократии и отказа от экспансии и угрозы другим народам.

Показания арестованных участников заговора породили у фашистских чиновников юстиции и гестапо впечатление, будто группа, образовавшаяся вокруг Штауффенберга, выступала за «социалистическое» решение. В одном из донесений имперского министра юстиции Тирака Борману о главном судебном процессе против Гёрделера и других от 8 сентября 1944 г. указывалось: «Штауффенберг... говорил о «склеротичном генералитете» и о том, что более молодые офицеры думали по-иному и двигали бы дело вперёд, к социалистической республике»¹²⁰. В отчёте о допросе впоследствии попавшего в югославский плен члена гестаповской специальной команды «20 июля» оберштурмбанфюрера д-ра Георга Кизеля приведён его отзыв о группе Штауффенберга—Мольтке: «Связь христианства с коммунизмом служила для них важной основой восстановления Германской империи»¹²¹.

«Социалистический» образ мыслей Штауффенберга и Мольтке, разумеется, никоим образом не был тождествен научному социализму Маркса и Ленина. Однако у Штауффенберга и Мольтке существовало представление о необходимых глубоких социальных изменениях: земельная реформа, ограничение власти монополий, участие рабочих в управлении экономикой и государством. Они наверняка развили бы и конкретизировали свои представления в ходе борьбы за их осуществление, и это никак нельзя упускать из виду при оценке их значения.

По сообщению Крамарца, Штауффенберг в 1943 г. придерживался в области внешней политики той точки зрения, что надо использовать противоречия между западными державами и Советским Союзом для достижения благоприятного мирного урегулирования. Не исключено, что тогда Штауффенберг думал о такой возможности.

О взглядах, господствовавших в окружении Штауффенберга в последние дни перед покушением, дают некоторое представление и обобщённые в «Донесениях Кальтенбруннера» данные гестаповских допросов. В них говорится о совещании в воскресенье 16 июля 1944 г., в котором приняли участие Клаус и Бертольд фон Штауффенберг, Тротт цу Зольц, фон Хофаккер, Мерц, Ганзен и Фриц фон дер Шуленбург. Об этом совещании сообщается следующее:

«Фон Тротт отстаивал точку зрения, что вражеская сторона будет готова пойти на переговоры, если предпосылкой их послужит полная смена режима. В последовавшей дискуссии высказывалось мнение, что переговоры должны вестись военными с военными, причём не только с врагами на Западе, но и с Советами. Шуленбург-старший и бывший военный атташе в Москве (генерал Кестринг. — К. Ф.) должны были включиться в переговоры в качестве знатоков дела. Что касается переговоров с англо-американской стороной, то их хотел вести Тротт. Кандидатуру более влиятельного германского политика, которого можно было бы использовать в отношении Запада, заговорщикам подыскать не удалось»¹²². Тем самым было достаточно явно доказано, что Штауффенберг и его друзья в резком противоречии с Гёрделером и Беком выступали за немедленное прекращение войны на всех фронтах. Это, как мы увидим дальше, было подтверждено и с другой стороны.

Приступая к осуществлению покушения на Гитлера, Штауффенберг знал, что оно могло послужить лишь толчком к глубокому преобразованию. Подполковник Джоб фон Вицлебен, родственник генерал-фельдмаршала Эрвина фон Вицлебена и с осени 1943 г. тоже занимавшийся подготовкой переворота в Военной академии в Хиршберге, сообщает о тех политических взглядах, которые царили в группе Штауффенберга в июне 1944 г.:

«В это время у меня были две очень интересные встречи: одна — со знакомым мне подполковником Клямротом, прочитавшим лекцию в Военной академии в Хиршберге; другая — с обер-лейтенантом фон Хефтеном, адъютантом Штауффенберга, на одной вечеринке в Потсдаме. В этих разговорах — независимо один от другого — выявилось единодушие взглядов, которые вполне можно отождествить со взглядами Штауффенберга и его друзей:

1. На основании всего хода изменившейся военной обстановки [заговорщики] стремятся к «полному решению» вопроса об окончании войны, то есть, следовательно, к перемирию на всех фронтах. Всё остальное — например, частичная капитуляция на Западном фронте — подмена реального желательным. Сразу же после свержения Гитлера необходимо направить для переговоров с вражескими сторонами главнокомандующих: на Восточный фронт — маршала Роммеля, на Западный — маршала Клюге.

2. Германии, лежащей в центре Европы, не нужна в будущем никакая альтернативная ориентация в духе «западноевропейской ориентации»; ей требуется германская ориентация, что значит: приносящие пользу отношения со всеми её соседями, а следовательно, и с Советским Союзом.

3. Существует полная ясность, что после смены правительства и заключения перемирия следует считаться с фактом военной капитуляции. Вермахт нужно поэтапно вывести из оккупированных областей на территорию Германии и — за исключением частей безопасности,— к сожалению, распустить. Оккупация Германии странами-победительницами неизбежна.

4. Никакие переговоры с победителями относительно будущих границ Германии невозможны. Шанс на это потерян в результате многочисленных преступлений, совершенных Германией. Причинённый Германией ущерб подлежит возмещению. Со времени Тегеранской конференции надо считать будущей восточной границей Германии линию Одера, а также иметь в виду выплату значительных репараций.

5. Государственный переворот и осадное положение могут быть лишь кратковременными. Имеется точка зрения об образовании пяти партий: рабочей, крестьянской, христианской, либеральной и консервативной. Затем должны последовать выборы. Основным законом будущей германской демократии должна послужить конституция, подобная Веймарской, но без её сшибок. Однако это уже является делом политиков.

6. Заговорщики желали бы позднее создать с чисто оборонительными целями германские вооружённые силы, по возможности в форме кадровой армии, подобной рейхсверу, если державы-победительницы дадут на это своё согласие.

В данной связи совершенно открыто говорилось, что после удавшегося государственного переворота «великогерманские мечты надо преспокойно сдать в архив», всеми средствами в зародыше подавить любые «зачатки нового пересмотра границ или легенды об ударе кинжалом в спину»[22]. Искренним желанием именно Штауффенберга было, чтобы державы-победительницы дали самим немцам возможность устроить Судный день нацистским и военным преступникам. Тем самым мы, немцы, могли бы снять с себя значительную часть своей вины. Само покушение в сравнении с этими задачами — лишь скромное начало»¹²³.

Это свидетельство позволяет составить мнение о том, что представляла собой в начале лета 1944 г. политическая программа группы Штауффенберга. За правдивость этого свидетельства говорит не только общность самого автора с заговорщиками, но и сопоставление с ранее цитировавшимися высказываниями самого Штауффенберга. Однако допустимо, что своё решающее требование о демократизации, а также своё отклонение концепции Гёрделера граф Штауффенберг на первый план накануне покушения не выдвигал, дабы не подвергать опасности единство всех сил, готовых пойти на свержение Гитлера.

Группа Штауффенберга и движение «Свободная Германия»

Создание в ноябре 1944 г. оперативного руководства КПГ, в состав которого входили Франц Якоб, Теодор Нойбауер, Антон Зефков, Георг Шуман, Мартин Швантес и Бернхард Бестляйн, привело к подъёму подпольной партийной работы. Весной и летом 1944 г. в рядах возглавлявшегося КПГ движения «Свободная Германия» боролось примерно 10 тыс. антифашистов. Оперативное руководство партии располагало опорными пунктами в более чем 30 населённых пунктах земли Бранденбург, более чем 37 — в Тюрингии и ещё в 26 населённых пунктах Германии¹²⁴. Немецкое антифашистское движение Сопротивления приобрело к этому времени свой наибольший размах и эффективность.

В начале марта 1944 г. НКСГ опубликовал важный документ «Национальный комитет — к народу и вермахту: 25 статей о прекращении войны», в котором изложил свои политические цели. В центр внимания был поставлен вопрос об окончании войны:

«Задача первая: покончить с войной. Прекращение гигантской кровавой бойни, немедленное окончание войны — предпосылка всего дальнейшего. Каждый немец обязан содействовать её прекращению. Рабочие, служащие, предприниматели — Гитлеру нужен ваш труд для его войны. Крестьяне — Гитлеру нужно для его войны всё, до последнего, ваше добро и достояние. Выбейте из рук его средство дальнейшего ведения войны! Против вашего единства бессильно любое гестапо! С пагубным господством Гитлера можно бороться повсюду. Солдаты, офицеры, генералы, несите в свои войска дух нашего свободолюбивого движения. Объединяйтесь под знаменем Национального комитета на борьбу против Гитлера!»¹²⁵.

Одновременно Национальный комитет заявлял, что новая Германия должна быть демократическим государством: «Народ путём подлинно свободных выборов избирает своими представителями лучших людей из собственной среды. Он принимает конституцию, которая идёт ему на пользу, и защищает законом и мечом своё благо от происков свергнутой реакции. Слабость Веймарской республики не должна повториться». В статье 15 документ требовал устранения «плутократов военной промышленности, которые ни к чему не пригодны, кроме как приводить дело к войнам». Документ заканчивался словами: «Гитлер должен пасть, чтобы жила Германия».

«25 статей» сыграли значительную роль в разъяснении населению Германии, солдатам на фронтах и военнопленным в лагерях пути к решению важнейших для народа жизненных вопросов.

Сравнение программных заявлений движения «Свободная Германия» со взглядами патриотических элементов вокруг Штауффенберга, Лебера и Мольтке показывает, что они во многих пунктах совпадали. Совпадения или сходства были настолько очевидны, что после 20 июля начальник Главного управления имперской безопасности Кальтенбруннер дал приказ провести их сравнительный анализ¹²⁶. Гестапо пришлось признать, что «в оценке военного положения, в критике фюрера, в направленной против национал-социализма идеологии, в целевых установках наблюдается значительное совпадение»¹²⁷. «Даже манера выражения мыслей, — говорится дальше, — в отдельных пунктах столь аналогична, как будто они сознательно согласованы друг с другом». В заключение в гестаповском донесении констатировалось одинаковое мировоззрение и образ мыслей по эту и другую стороны Восточного фронта¹²⁸.

Под впечатлением сильно возросшего антифашистского Сопротивления и проникнутого чувством национальной ответственности обращения НКСГ социал-демократические и прогрессивные буржуазные участники заговора установили контакт с движением «Свободная Германия».

Коммунистическая партия Германии уже давно заявила о своей готовности вести борьбу против нацистского режима вместе со всеми его противниками независимо от их мировоззрения или партийной принадлежности. Образование Национального комитета «Свободная Германия» и совместная борьба коммунистов, социал-демократов и бывших офицеров и генералов вермахта за освобождение Германии служили доказательством того, что готовность коммунистов к сотрудничеству с ними была искренней. В 1942—1943 гг. руководство подпольной КПГ в Германии получало информацию о подготовке буржуазного заговора, имевшего целью устранение Гитлера. В связи с этим оно усилило свою работу, особенно на крупных предприятиях. Генерал-майор Национальной народной армии ГДР Рихард Венцель (тогда член организации Зефкова — Якоба — Бестляйна) вспоминает об этом:

«Необходимо было твёрдо взять в свои руки все предприятия для того, чтобы в случае образования правительства военных, которое пожелало бы продолжать войну и без Гитлера, противопоставить ему непреклонную организованную волю к миру и силу берлинского рабочего класса. В этом духе была усилена и разъяснительная работа среди военнослужащих вермахта, благодаря которой они по полевой почте регулярно получали наши листовки»¹²⁹.

Одновременно коммунисты активизировали свои усилия по установлению контакта с руководством буржуазной оппозиции. Это, естественно, зависело и от готовности другой стороны. В начале 1944 г. на квартире Гёрделера в Лейпциге состоялась встреча с ним представителей коммунистической организации Шумана, на которой, в частности, говорилось и о составе нового правительства. Гёрделер отказался включить в него коммунистов и отверг любое дальнейшее сотрудничество с ними. Это полностью отвечало его изложенной выше реакционной концепции.

Однако иную позицию заняли некоторые социал-демократические функционеры. Под впечатлением уроков веймарского периода и под воздействием борьбы коммунистов за единство всех противников Гитлера они начали отрешаться от своих антикоммунистических предрассудков и выступать за сотрудничество с коммунистами. Таким образом, КПГ удалось в 1943—1944 гг. установить связи с руководящими функционерами социал-демократии и профсоюзов¹³⁰.

К этой группе принадлежал Карло Мирендорф, в веймарские времена неоднократно выступавший против коммунистов. Уроки гибели Веймарской республики и общность судьбы с коммунистическими товарищами по классу во время пятилетнего заключения в концлагере привели его к новым выводам. В концлагере Лихтенберг между ним и функционерами КПГ — коммунистическими депутатами рейхстага Альбертом Кунцем, Оттомаром Гешке, Эрнстом Грубе и Максом Хермом — возникли товарищеские, порою даже дружеские отношения. Мирендорф был готов обсуждать вместе с ними политические концепции будущего¹³¹. В июне 1943 г. Мирендорф написал обращение к «Социалистической акции», которое Мольтке сохранил среди подлинников документов Крайзауского кружка. В нём говорилось:

««Социалистическая акция» — надпартийное народное движение за спасение Германии. Она борется за освобождение немецкого народа от гитлеровской диктатуры, за восстановление его чести, попранной нацистскими преступлениями, и за свободу в условиях социалистического строя. Комитет действия образуется из представителей христианских сил, социалистического движения, коммунистического движения и либеральных сил, что явится выражением сплочённости и единства»¹³².

Мирендорф требовал в обращении, в частности, «социалистического порядка в экономике», «экспроприации ключевых отраслей тяжёлой промышленности в пользу народа в качестве базы социалистического порядка в экономике, чтобы покончить с пагубным злоупотреблением политической властью со стороны крупного капитала». Он выступал также за «честное сотрудничество со всеми народами, особенно в Европе, с Великобританией и Советским Союзом» ¹³³. «Никогда больше не должна раздирать на части рабочий класс внутренняя борьба между братьями» — такими словами заканчивалось его обращение. Мирендорфу не удалось осуществить свои взгляды: в декабре 1943 г. он стал жертвой налёта английской авиации на Лейпциг.

За немедленное сотрудничество с коммунистами особенно твёрдо выступали Лебер и Райхвайн, между тем как другие члены Крайзауского кружка придерживались мнения, что контакт с ними надо будет установить только после свержения Гитлера¹³⁴. Позицию Лебера следующим образом характеризует его жена Аннедора Лебер:

«Поскольку, по его представлению, только широкое, достаточно сильное народное движение могло вступить в конфликт с Гитлером, он старался убедить Лёйшнера в том, что без согласованных с коммунистами действий любая попытка контрдвижения против национал-социалистского режима была бы сопряжена с величайшей опасностью и повлекла бы за собой тягчайшие последствия»¹³⁵.

Эти заслуживающие внимания высказывания показывают, что Лебер стремился не только, как многократно утверждается, к выяснению позиции коммунистов, но и не мыслил себе развитие «широкого народного движения» иначе как путём их привлечения к совместной борьбе. В книге «Человек идёт своим путём», в которой политические друзья Лебера собрали его работы, речи и письма, указывается, что он хотел извлечь уроки из «недостатков Веймара»: «Говоря о самой насущной задаче «на другой день», он не раз говорил о своего рода новом народном фронте на основе «всех уцелевших и жизнеспособных социальных и демократических сил»»¹³⁶.

Среди социал-демократических членов Крайзауского кружка наиболее решительно выступал за сотрудничество с коммунистами Адольф Райхвайн. Его тогдашний друг Ганс Боденкамп отмечает: «Я вспоминаю об одном нашем разговоре втроём с Мирендорфом, в котором Адольф, высказывал насчёт Востока и коммунизма самые непредубеждённые и благородные мысли»¹³⁷. Через своих коммунистических друзей из Йены Райхвайн весной 1944 г. установил прямые связи с организацией Позёра — Нойбауера¹³⁸. Даже Риттер вынужден признать: Райхвайн «видел в лице России великую и могучую страну будущего, без которой или вопреки которой нельзя больше вести никакой европейской политики... Таким образом, с нею надо будет при всех обстоятельствах искать компромисса»¹³⁹.

В передаче западногерманского телевидения 20 июля 1965 г. Теодор Штельцер заявил: «Райхвайн имел связи с коммунистами и придерживался взгляда, что они должны были участвовать в наших совещаниях»¹⁴⁰. Поэтому не удивительно, когда Теодор Штельцер считает, что «Райхвайна нужно было бы в дальнейшем причислить к коммунистам»¹⁴¹. Г-жа Райхвайн пишет по этому поводу автору книги: «Он никогда не был коммунистом, хотя с йенских времён своей работы в народной школе и поддерживал хорошие связи с коммунистами цейссовских заводов, а затем через них установил контакт с берлинским коммунистическим ЦК... Я вполне согласна с вашей точкой зрения, что А. Райхвайн «не был коммунистом, но весьма решительно выступал за единство действий всех антифашистов, в том числе и коммунистов»»¹⁴².

После того как коммунисты Юдит Ауэр и Фердинанд Томас установили с Райхвайном контакт, Лебер и он с одобрения Штауффенберга, Шуленбурга и Йорка 22 июня 1944 г. имели на квартире одного берлинского врача первую беседу с представителями подпольного руководства КПГ в Германии Антоном Зефковом и Францем Якобом, которая должна была послужить началом дальнейших переговоров. Однако они не состоялись, так как в начале июля участники этой встречи были арестованы.

Контакты между коммунистами и социал-демократами возникли на низшем уровне в Берлине и Лейпциге. Об этом сообщает бывший секретарь местной берлинской группы принадлежавшего к Свободным профсоюзам Союза технических служащих и чиновников Макс Гюнтер:

«В то время я как раз примкнул к группе активных антифашистов-интеллигентов (врачи, юристы, экономисты, художники), которые в основном принадлежали в прошлом к коммунистическому студенческому движению. Они вели планомерную работу по собиранию всех антифашистских сил. В числе их был необычайно интеллигентный юрист Вольфганг Хайнце, занимавший должность одного из директоров фирмы «Кольман-верке» в Лейпциге. В Берлине и Лейпциге вскоре возникли дискуссионные кружки, в работе которых регулярно участвовали офицеры действительной службы и которые вскоре превратились в источник весьма важной информации. Одновременно я поддерживал связи с берлинскими профсоюзными функционерами, главным образом из Союза технических служащих и чиновников, которых я постоянно держал в курсе событий.

В начале ноября 1943 г. коллега Бернхард Гёринг попросил меня о встрече и сообщил мне, что располагает надёжной информацией о готовности высших военных чинов предпринять серьёзную акцию по устранению Гитлера и свержению нацистского режима. Отнесясь к этой информации скептически, я рассказал Гёрингу о моих усилиях по части активизации борьбы против гитлеровского режима.

При второй встрече в середине ноября 1943 г., в которой принял участие также д-р Зур, коллега Бернхард Гёринг сообщил конкретные сведения и назвал имена генерал-полковника Бека и бывшего бургомистра Лейпцига д-ра Гёрделера, а также коллеги Лёйшнера из АДГБ как участников акции, направленной против Гитлера. Он просил меня дать как своё личное согласие, так и согласие от имени союза на участие в этом деле. Кроме того, он считал желательным, чтобы я вовлёк в это дело кружок коммунистической ориентации, о котором я рассказал в предыдущей беседе. Хотя у меня и имелись опасения насчёт планов высшей военщины, разделявшиеся и коллегой д-ром Отто Зуром, я всё же дал просимое согласие, ибо мне казалось наиболее важным поддержать любую акцию, направленную на свержение Гитлера, от кого бы она ни исходила.

Я проинформировал об этом небольшую группу берлинских функционеров союза, в том числе бывшего бургомистра города Хоппегарде Карла Гофмана¹⁴³ и бывшего председателя группы «Металлопромышленность» Артура Ванцлика, дав указание подготовить к такой возможности и других функционеров группы металлистов. В соответствии с договорённостью имена Лёйшнера и Гёринга мною не упоминались. Коллега Фриц Россиньоль взял на себя задачу проинформировать и заинтересовать нелегально действующую группу КПГ в Берлине. Упомянутый выше прокоммунистический кружок интеллигенции в Лейпциге и Берлине был проинформирован Вольфгангом Хайнце, который одновременно добивался контакта с заинтересованными хозяйственными кругами, группировавшимися вокруг д-ра Гёрделера в Лейпциге, а также распространил акцию и на другие города.

Я поддерживал постоянную связь с коллегой Бернхардом Гёрингом и мог доставлять ему благоприятные сведения о формировании наших опорных пунктов»¹⁴⁴.

По дополняющему эту картину сообщению Карла Гофмана, Гюттер за некоторое время до покушения получил от Хайнце задание «создать на берлинских предприятиях тройки, которые после удачи этого покушения примут на своих предприятиях меры по мобилизации всех противников войны и Гитлера»¹⁴⁵. К кружку Бернхарда Гёринга принадлежал также теолог Эмиль Фукс, который с 1921 г. был членом СДПГ и играл важную роль в группе «Религиозных социалистов». Фукс поддерживал связь и с Эрнстом фон Харнаком¹⁴⁶.

Хотя в вермахте большинство, включая офицерский корпус, всё ещё находилось под влиянием фашистского командования и его идеологии, в конце 1943 — начале 1944 г. всё большая часть солдат и офицеров стала прислушиваться к воззваниям и заявлениям НКСГ. Деятельностью Национального комитета начало интересоваться даже правое крыло вермахта. Джоб фон Вицлебен сообщает следующее:

«Во время своего отпуска (осенью 1943 г. — К. Ф.) я посетил одного дальнего, но очень симпатичного мне родственника. Это был тогда уже уволенный в отставку и позже зверски казнённый по приказу Гитлера генерал-фельдмаршал Эрвин фон Вицлебен, проживавший в берлинском районе Груневальд. Я хотел с ним как со специалистом обменяться мнениями насчёт военной обстановки на фронтах и о дальнейших перспективах войны. Во время беседы, глубоко запечатлевшейся в моей памяти, он спросил меня, что я знаю о Комитете Зейдлица и что об этом думаю. Мне по моей службе в штабе 10-й танковой дивизии был известен ряд материалов образованного в Советском Союзе Национального комитета «Свободная Германия» и созданного несколько позднее Союза немецких офицеров. Их, как правило, сбрасывали в виде листовок за линией фронта. Собственно говоря, в ту пору я уже считал намерения этих людей не только поучительными, но, несмотря на некоторые имевшиеся у меня оговорки, и весьма разумными. Об этом я и сказал моему родственнику. Ответ его сводился к следующему. Он очень хорошо знает генералов Зейдлица и Латтмана; оба они люди гражданского мужества и безупречной чести. Сам он в принципе желает того же, что и Зейдлиц. Гитлер и его банда должны исчезнуть с лица земли, причём поскорее и в результате применения силы. Но всё зависит от позиции вермахта, и прежде всего от германского генералитета. Если бы эта мысль быстро была осознана офицерским корпусом и солдатами, то он лично — так сказал фельдмаршал фон Вицлебен — мог бы лишь приветствовать деятельность Комитета Зейдлица».

Затем престарелый фельдмаршал сообщил своему молодому родственнику: Вернер фон дер Шуленбург готов с целью прекращения войны установить личный контакт с Советским правительством. «Запланирован тайный переход или перелёт Шуленбургом немецкой линии фронта — или в полосе действий группы армий «Центр» при содействии полковника генерального штаба фон Трескова, или в полосе группы армий «Юг» при содействии полковника генерального штаба Шульце-Бюттгера. Шуленбург недавно высказывал даже такое мнение, что надо теперь дополнительно войти в контакт и, если возможно, прийти к соглашению с руководящими деятелями московского Национального комитета «Свободная Германия», особенно с генералом фон Зейдлицем. К сожалению, эти серьёзно взвешивавшиеся в конце 1943 — начале 1944 г. планы сорвались из-за малодушия фельдмаршалов фон Клюге и фон Манштейна»¹⁴⁷.

Бек и Гёрделер тоже проявляли живой интерес к деятельности Национального комитета «Свободная Германия», но интерес этот объяснялся реакционными мотивами. Кунрат фон Гаммерштейн пишет об этом: «Уже между рождеством и Новым (1944 г. — К. Ф.) годом я спрашивал Бека его мнение о Национальном комитете «Свободная Германия» и генерале Вальтере фон Зейдлице, находящемся со времени Сталинграда в русском плену. Бек был не согласен с Зейдлицем, ибо, говорил он, имеется опасность, что тот слишком привяжет Германию к русскому курсу... Когда я спросил Гёрделера, тот ответил: «Зейдлиц нас не связывает, его всегда можно будет поправлять; но то, что он против Гитлера, следует лишь приветствовать»»¹⁴⁸. Итак, Гёрделер явно рассчитывал на то, что сможет подчинить НКСГ своим собственным взглядам.

Иной была реакция буржуазного противника Гитлера д-ра Рудольфа Пехеля. Он пишет: «У кругов германского Сопротивления, являвшихся не коммунистическими, никаких связей с Национальным комитетом, не имелось. Да это и не было возможно чисто технически, хотя мы вполне понимали и одобряли поведение Зейдлица. Листовки же, доходившие оттуда, распространялись кругами Сопротивления»¹⁴⁹.

НКСГ интересовались даже и в ярко выраженных консервативных кругах. Об этом говорил Ганс Юрген фон Кляйст-Ретцов, вспоминая о себе и своём друге Кляйст-Шменцине: «Лично я приветствовал инициативу Национального комитета «Свободная Германия» и Союза немецких офицеров с того момента, когда узнал об их образовании. Вместе с моим другом Эвальдом фон Кляйст-Шменцином я тогда уже пришёл к выводу, что Германия, если не удастся внутренний переворот, может быть освобождена от Гитлера и национал-социализма только в результате поражения в войне. По этой причине мне казалось достойным поддержки всё, что могло ускорить этот конец., Мы придерживались, далее, убеждения, что во внешнеполитическом положении Германии откроются тем более благоприятные перспективы, чем скорее будет осуществлено свержение национал-социализма; что крах Германии, которого в конце концов избежать невозможно, примет тем более страшные масштабы, чем дольше он будет задерживаться. Поэтому следовало приветствовать антинацистское движение [военнопленных] в России как вспомогательное средство для ускорения либо переворота, либо в крайнем случае военного разгрома.

Нам казалось, что здесь имелась некоторая возможность противопоставить восточную державу западным. Когда же постепенно стало ясно, что unconditional surrender (безоговорочная капитуляция. — К. Ф.) должна будет иметь место даже и в случае переворота, совершенного немецким правительством-преемником, такие соображения приобрели, на наш взгляд, ещё большее значение. В этой ситуации Эвальд Кляйст, до того времени бывший приверженцем прозападного решения, как мне стало известно, начал всерьёз взвешивать предпочтительность контакта с Востоком. При этом само собой разумеется, важной основой для таких соображений служило существование враждебной нацизму немецкой организации... Таким образом, в нашем узком кругу Шменцинов мы твёрдо расценивали московское движение позитивно»¹⁵⁰.

Старший военно-административный советник барон фон Тойхерт, служивший при главнокомандующем немецкими войсками во Франции и являвшийся сторонником западной ориентации, вынужден признать в своих воспоминаниях: «Было известно, что немалое число участников [заговора] ожидало спасения с. Востока — отчасти от движения Зейдлица — Паулюса...»¹⁵¹

Эти свидетельства сами по себе опровергают утверждение некоторых западногерманских авторов, будто НКСГ не имел никакого влияния на движение 20 июля. Впрочем, реакционные элементы вокруг Гёрделера если и признавали НКСГ, то в первую очередь видели в нём орудие для того, чтобы самим быстрее прийти к своей цели. Политического влияния они предоставлять ему не желали.

Какую позицию в отношении НКСГ занимал Крайзауский кружок? Теодор Штельцер сообщает: «Разумеется, мы знали об образовании Национального комитета, поскольку в нашем распоряжении имелся разведывательный аппарат министерства иностранных дел и адмирала Канариса; мы читали также и заявления НКСГ, хотя они и были доступны сравнительно узкому кругу лиц»¹⁵².

Итак, если деятельность и политическая линия НКСГ были Крайзаускому кружку известны, то (по сообщению Теодора Штельцера и Паулюса ван Хузена) установление контакта с ним отвергалось¹⁵³. Однако сведения об этом весьма противоречивы¹⁵⁴. Известно, что многие крайзаусцы не верили в возможность победоносного народного восстания или успешного военного государственного переворота против Гитлера и считали военную катастрофу неотъемлемой предпосылкой возникновения чего-либо нового. Они видели партнёров прежде всего в лице союзников как на Западе, так и на Востоке и прилагали усилия для установления связи с ними. Этим объясняется то, что данная группа внутри кружка в своём игнорировании народной борьбы не желала придавать деятельности НКСГ большого значения. Для другой же части крайзаусцев причиной отказа от сотрудничества с НКСГ» очевидно, служила её принципиально антикоммунистическая установка.

Однако утверждение, будто Крайзауский кружок совершенно игнорировал НКСГ, не отвечает истине. Когда в июне 1944 г. Тротт цу Зольц находился в Швеции, он достал документы НКСГ, чтобы ознакомиться с политической линией Комитета¹⁵⁵. Йорк фон Вартенбург не только решительно выступал за переговоры и с Западом и с Востоком, но и требовал, чтобы при переговорах с Востоком немедленно установить контакт с Национальным комитетом¹⁵⁶. О точке зрения Вернера фон дер Шуленбурга уже говорилось выше. Политические взгляды старого графа фон дер Шуленбурга одобрялись его племянником Фрицем¹⁵⁷.

Какую роль играл НКСГ в планах Штауффенберга и его ближайших друзей?

Нет ни одного документа графа фон Штауффенберга, в котором он высказывался бы о НКСГ и его целях. Известен лишь тот факт, что он одобрял связи своих друзей Лебера, Райхвайна и Ольбрихта с движением «Свободная Германия» внутри самой Германии. По «Донесениям Кальтенбруннера», граф Штауффенберг отрицательно относился к НКСГ, ибо не принимал всерьёз «прокламаций, написанных за колючей проволокой» лагерей для военнопленных¹⁵⁸. Западногерманские историки Э. Целлер и И. Крамарц без всяких оговорок признают этот гестаповский источник за достойный доверия и основывают на этом утверждение, будто Штауффенберг относился к НКСГ отрицательно¹⁵⁹.

Прежде чем обратиться к другим источникам, рассмотрим вопрос о том, насколько достоверно это утверждение. Известно, что «Донесения Кальтенбруннера» представляют собой сводку и обобщения результатов допросов арестованных после 20 июля 1944 г. Ни один историк не станет отрицать, что этот источник имеет лишь ограниченную ценность, ибо, во-первых, донесения содержат только выдержки из протоколов допросов, а также носящие субъективный характер обобщения, а во-вторых, потому, что допрашиваемые стремились своими показаниями не отягощать ещё более участь других подследственных, а доказанные связи с НКСГ явились бы дополнительной уликой для обвинения в измене родине. Поэтому к показаниям по этому комплексу надлежит подходить с особой осторожностью. Опираясь в таком чрезвычайно важном вопросе исключительно на фашистские документы, надо по меньшей мере делать это как можно добросовестнее. Ведь среди них есть и такие документы, в которых говорится противоположное тому, что утверждают Целлер и Крамарц. Так, в информации имперского руководства пропаганды НСДАП от 11 августа 1944 г., предназначенной для нацистских пропагандистов, говорится, что заговорщики состояли в контакте с Национальным комитетом в Москве¹⁶⁰, В этом нацистском документе подчёркивается, что особенно имела связи с НКСГ «мизерная клика» полковника графа фон Штауффенберга¹⁶¹.

Проанализируем дощедшие до нас факты.

Единственным аутентичным источником, известным до сих пор по данному вопросу, являются свидетельства вдовы Штауффенберга графини Нины фон Штауффенберг. Она сообщает, «что люди Сопротивления с интересом относились к этой группе (НКСГ. — К. Ф.). Во время одного из своих приездов в Бамберг Штауффенберг привёз несколько номеров газеты «Фрайес Дойчланд» — органа НКСГ»¹⁶². Таким образом, мы имеем право предположить, что он был знаком с важными материалами НКСГ. Фактом является то, что многие мысли Штауффенберга о преобразовании Германии совпадали с программными заявлениями НКСГ или же были близки к ним. Однако установление контакта, с НКСГ, что и без того было делом трудным, казалось ему, сообщает графиня фон Штауффенберг, для той военной акции, которую он готовил, ненужным, более того, лишней уликой, увеличивавшей опасность раскрытия заговора.

Однако можно считать вполне вероятным, что после удавшегося покушения Штауффенберг стал бы искать контакта с НКСГ. Об этом говорит тот факт, что некоторые соратники Штауффенберга прилагали усилия для установления такого контакта ещё до покушения. К их числу принадлежал прежде всего генерал Линдеман. 30 августа 1944 г., когда сам генерал ещё скрывался, гестапо допросило его сына обер-фенриха флота Георга Линдемана. В протоколе записано:

«Я признаюсь в том, что:

1) в марте 1944 г. впервые услышал от отца намёки насчёт того, что война проиграна, и что в ответ на мой вопрос, можно ли это допустить, он высказал мысли относительно возможности заключения компромиссного мира с помощью Национального комитета Зейдлица, сказав при этом, что в ОКВ в Берлине уже есть такие люди, которые заняли бы место фюрера, чтобы начать с противником переговоры о мире;

2) 30 июня мой отец заявил мне:

а) война проиграна...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

г) что он предоставит себя в распоряжение тех людей в Берлине, которые уже готовы пойти на переговоры с противником»¹⁶³.

Г-жа Гудрун Корфес, сестра Мерца фон Квирнгейма, дала следующее показание под присягой:

«В эти дни, в конце июля 1944 г., я в последний раз говорила с моим братом, полковником генерального штаба Альбрехтом Мерц фон Квирнгеймом. Он был тогда начальником штаба при генерале Ольбрихте — начальнике Общевойскового управления в Берлине... В полдень, в воскресенье 26 июня, он со всей серьёзностью и глубокой озабоченностью обрисовал мне безнадёжное военное и политическое положение: «Гитлер — преступник или умалишённый, а вероятно, и то и другое. Его надо устранить, чтобы прекратить бесперспективную войну». Затем брат сообщил мне подробности деятельности Национального комитета «Свободная Германия». Он был хорошо информирован и не скрывал своей симпатии к стремлениям Национального комитета... По смыслу, мой брат сказал примерно следующее: «Если сейчас их клеймят как предателей отечества и военных преступников, то грядущая история оправдает всех членов Национального комитета. Мы уже давно пытаемся установить связь с ним, но до сих пор не нашли ни одного надёжного и заслуживающего доверия лётчика, который рискнул бы перелететь через передовую и приземлиться за линией фронта в Советском Союзе. Мы должны прийти к миру и к переговорам с Советским Союзом, чтобы спасти Германию от гибели...» Об этой беседе с моим братом, о её содержании я вспоминаю с абсолютной уверенностью... Для меня было очень важно то, что и мой брат, который при наших доверительных отношениях никогда не сказал бы мне неправды... тоже считал Национальный комитет сильной подмогой в попытках избавить Германию от катастрофы»¹⁶⁴.

В начале 1944 г. Джоб фон Вицлебен, встретив в Потсдаме своего знакомого, полковника генерального штаба Клямрота, имел с ним долгую беседу, во время которой Клямрот убеждал его в необходимости привлечь к участию в заговоре энергичных и готовых на это офицеров из Военной академии, в которой учился в это время Вицлебен. Кроме того, Вицлебен должен был часто информировать Клямрота о местонахождении, взглядах состоянии здоровья Геринга, используя то обстоятельства, что племянник последнего капитан Ригеле занимался в той же аудитории, что и Вицлебен.

Д. фон Вицлебен сообщает далее: «При этой оказии мы заговорили о деятельности Национального комитета «Свободная Германия» и особенно Союза немецких офицеров. Клямрот, принадлежавший к кружку Сопротивления во главе с генерал-майором Штиффом в Организационном управлении генерального штаба сухопутных войск и весьма близко стоявший также к полковнику генерального штаба графу Штауффенбергу, сказал мне, в частности, следующее: с помощью подполковника Шрадера из ОКХ (доверенного человека Штауффенберга. — К. Ф.) они регулярно получают материалы Национального комитета. Он с радостью показал мне при этом «25 статей о прекращении войны» и заявил, что то, чего требуют авторы этого документа, в основе своей отвечает стремлениям и его друзей. Особенно он подчёркивал три общих для них пункта:

1. эти статьи говорят о высоком чувстве национальной ответственности;

2. единственно возможная альтернатива: немедленное после свержения Гитлера прекращение войны на всех фронтах, а следовательно, и на Восточном фронте;

3. стремление к созданию как можно более широкого антигитлеровского движения на фронте и в тылу, даже если это и кажется чрезвычайно трудным.

...При всём уважении к активной деятельности в движении Сопротивления именно д-ра Гёрделера реставративные взгляды его на будущую Германию и его ложные внешнеполитические заключения о возможности раскола антигитлеровской коалиции в 1944 г. больше не могли, по мнению Клямрота, служить прочной основой оппозиции»¹⁶⁵.

В одном из донесений о допросе говорилось: «Участвовавшим [в заговоре] военным не удалось установить связь с Национальным комитетом «Свободная Германия». Генерал Линдеман имел задание установить эту связь. Но это своё намерение он осуществить не смог»¹⁶⁶.

И наконец, следует упомянуть ещё, что майор генерального штаба Иоахим Кун, лично знакомый со Штауффенбергом, после неудачи покушения перешёл на сторону Советского Союза и стремился установить связь с НКСГ.

Все эти свидетельства убедительно говорят о том, что люди из непосредственного окружения Штауффенберга не только симпатизировали НКСГ, но и имели намерение установить с ним связь и привлечь его к изменению внутри- и внешнеполитического положения Германии.

Отношение к НКСГ и КПГ особенно ярко рисует дифференцированную картину движения 20 июля. Образование и деятельность НКСГ ускоряли и обостряли процесс дифференциации внутри буржуазной антигитлеровской оппозиции и способствовали формированию и оформлению антифашистско-демократической группы вокруг графа Штауффенберга. При этом следует ещё раз настойчиво подчеркнуть, что эта группа не представляла большинства движения, хотя и объединяла наиболее активные и радикальные его элементы.

Поворот группы Штауффенберга к движению «Свободная Германия» внутри и вне страны объясняется тем, что цели её во многих вопросах совпадали с целями. этого движения.

Если обобщить взгляды и цели группы Штауффенберга в том виде, каковы они были летом 1944 г., мы получим следующую программу (с учётом того, что представления отдельных членов Крайзауского кружка частично выходили за её рамки):

1) ликвидация гитлеровского режима;

2) немедленное прекращение войны на всех фронтах, даже принимая во внимание выдвинутое странами антигитлеровской коалиции требование безоговорочной капитуляции;

3) переговоры с западными державами и Советским Союзом о сносных для немецкого народа условиях мира; ясное понимание того, что вследствие фашистских злодеяний придётся считаться с потерей части немецкой территории, репарациями, роспуском вермахта и оккупацией Германии;

4) наказание военных и нацистских преступников, по возможности антифашистскими немецкими судами;

5) борьба против фашистской идеологии, особенно недопущение новой легенды «об ударе кинжалом в спину», и реваншизма;

6) установление добрососедских отношений со всеми народами — а среди них именно и с Советским Союзом — в качестве основы будущей германской внешней политики; отказ от каких-либо захватнических целей.

7) установление буржуазно-демократических прав и свобод, особенно свободы совести; ликвидация принципа фюрерства в пользу демократического принципа; участие женщин в общественной жизни; свобода образования антифашистско-демократических партий и организаций (в Крайзауской программе: образование немецкого профсоюза как представительства трудящихся);

8) постепенная демократизация государства после свержения Гитлера и взятия власти вермахтом; создание широкого фронта антифашистско-демократических сил всех классов и слоёв в качестве базы нового государства с признанием при этом особой роли и ответственности рабочего класса;

9) социальный компромисс путём подъёма уровня жизни трудящихся, государственного ограничения крупной собственности в промышленности и сельском хозяйстве, а также путём призыва к имущим добровольно отказаться от части своей собственности (в Крайзауской программе: национализация ключевых отраслей промышленности);

10) недопущение повторения ошибок Веймарской республики в области внутренней и внешней политики.

По своему классовому характеру перед нами здесь антифашистская буржуазно-демократическая программа реформ. Это обобщённое изложение программных целей, сделанное на основании имеющихся свидетельств, показывает как силу, так и ограниченность графа Штауффенберга в политической области.

Штауффенберг ясно видел необходимость устранения. Гитлера, уничтожения фашистского режима, немедленного установления мира, наказания нацистских преступников и создания в Германии демократических условий. В этих вопросах его взгляды полностью совпадали с целями НКСГ. Но Штауффенберг лишь субъективно элементарным образом сознавал классовое содержание борьбы против фашизма и воспринимал это содержание как вопрос совести. Разумеется, политическое решение человека — это всегда также и вопрос его совести, особенно для такого сознающего свою моральную ответственность человека, каким был Клаус фон Штауффенберг. Но создание коалиции антифашистских сил всех классов и слоёв не могло быть только вопросом совести — оно было прежде всего вопросом классовым.

Единый фронт, включавший представителей всех слоёв — от крупных землевладельцев до рабочего класса, от консерваторов до коммунистов, — был в борьбе за свержение Гитлера вполне возможен. Но каковы были дальнейшие перспективы такого фронта? На этот вопрос мы у Штауффенберга никакого ответа не находим. И дать его он не мог, а по всей вероятности, и не желал, ибо важнее всего для него была и на первом плане стояла ближайшая цель — свержение Гитлера.

Аналогична и его позиция в социальном вопросе. Под влиянием левых социал-демократов Штауффенберг осознал, что рабочему классу принадлежит в общественной жизни большая роль. Как конкретно понимал он эту роль, мы не знаем. Его личные, как и его друзей, представления о возможности побудить частных собственников пойти на отказ от своей собственности или от части её в качестве метода решения социального вопроса, были утопией. И всё же мы утверждаем, что Штауффенберг видел взаимосвязи между политическим и социальным преобразованием Германии. Он понял, что подлинное формирование государственной жизни народом невозможно до тех пор, пока его раскалывают вопиющие противоречия в отношениях собственности.

И наконец, следует указать на то, что готовность прогрессивных элементов группы Штауффенберга сотрудничать с коммунистами и с НКСГ была налицо, но дальше дело не пошло. В отношении НКСГ дело ограничилось декларацией готовности к нему или планированием установления контакта, который так и не возник. Однако с реакционным большинством заговора долгое время поддерживались прочные связи, которые, хотя постепенно и ослабевали, но в интересах единства всех сил Штауффенбергом не порывались. Штауффенберг и Ольбрихт доверяли в первую очередь военным руководителям, которые при помощи армейских частей должны были осуществить государственный переворот и сломить власть нацистских и эсэсовских главарей. Только после этого должен был и мог — по мнению Штауффенберга — возникнуть при поддержке буржуазных демократов, социал-демократов и коммунистов широкий Отечественный фронт.

В этой концепции пути к власти — при всей честности и безупречности личных намерений — уже было заложено ядро провала всей акции. Необходимо было ориентироваться на прогрессивные силы и совместно с ними мобилизовать массы на борьбу. Основной предпосылкой разгрома фашизма являлось единство действий рабочего класса, к которому стремилась КПГ. Только действующий в единстве рабочий класс мог бы привести к победе акцию офицеров-патриотов и оттеснить реакционные элементы заговора. Единство действий рабочего класса давало возможность дифференцировать также социал-демократических участников заговора. Тот, кто и в этих условиях выступал против единства рабочего класса, не желал извлечь уроки из истории германского рабочего движения, тот хотел спасти от уничтожения империалистический строй. Лебер же, Лёйшнер и другие социал-демократы после долгих блужданий по ложному пути поняли необходимость единства действий рабочего класса. Но прежде чем они смогли осуществить свои планы, они пали жертвами фашистского террора.

¹ См.: «Geschichte der deutschen Arbeiterbewegung», Band 5, S. 552.

² В. Ульбрихт. К истории новейшего времени». М., 1957, стр. 327 (прилож.).

³ Там же, стр. 328.

⁴ «Geschichte der deutschen Arbeiterbewegung», Bd. 5, S. 306 f.

⁵ Ibid., S. 548.

⁶ В. Ульбрихт. К истории новейшего времени, стр. 7—8.

⁷ Klaus Drobisch. Wir schweigen nicht. Eine Dokumentation über den antifaschistischen Kampf Münchner Studenten 1942/43. Berlin, 1968, S. 96.

⁸ «Sie kampften für Deutschland» (Sammelband). Berlin, 1959, S, 114, 121.

⁹ «Geschichte der deutschen Arbeiterbewegung», Band 5, S. 318.

¹⁰ «Wie ist der Krieg zu beenden? Ein Manneswort eines deutschen Hauptmanns». Von Ernst Hadermann mit einer Vorrede von Erich Weinert. Moskau, 1942, Flugschrift.

¹¹ Ibid.

¹² «Zur Geschichte der deutschen antifaschistischen Wider-Standsbewegung 1933—1945. Eine Auswahl von Materialien, Berichten und Dokumenten». Berlin, 1957, S. 182 f.

¹³ «Geschichte der deutschen Arbeiterbewegung», Band 5, S. 329f.

¹⁴ Ibid., S. 330.

¹⁵ В. Ульбрихт. К истории новейшего времени, стр. 330 (прилож.).

¹⁶ Там же, стр. 331.

¹⁷ «Freies Deutschland», v. 22.1. 1944, S. 1.

¹⁸ «Freies Deutschland», v. 21.1. 1944, S. 1.

¹⁹ «Geschichte der deutschen Arbeiterbewegung», Band 5, S. 596.

²⁰ К. Г. Биpнaт, Л. Кpауcxaap. Организация Шульце-Бойзена — Харнака в антифашистской борьбе. М., изд-во «Прогресс», 1974, стр. 172—173.

²¹ Gerhard Nietzsche. Die Saefkow — Jacob — Bestlein-Gruppe. Berlin, 1957, S. 139/140.

²² «Neues Deutschland», v. 31.12.1968, S. 4.

²³ «Kaltenbrunner-Berichte», S. 178.

²⁴ Сообщение Гудрун Корфес.

²⁵ «Freies Deutschland», v. 20. 8.1944, S. 3.

²⁶ Сообщение Гудрун Корфес. См. также: Erwin Engelbrecht. Der Einsatz des Nationalkomitees «Freies Deutschland» am Kessel von Tarnopol. In: «Sie kämpften für Deutschland», S. 94.

²⁷ См. дальше в этой главе настоящей книги.

²⁸ E. Zeller. Op. cit., S. 278 f. Последующие выдержки из писем также взяты из этого источника.

²⁹ Ibid., S, 196.

³⁰ Ibid., S. 206.

³¹ Ibid., S. 208.

³² B. Watzdоrf. Op. cit., «Zeitschrift für Militargeschichte», Heft 1/1963, S. 87.

³³ Сообщение Б. Вацдорфа.

³⁴ Сообщение автору книги: Автор свидетельства пожелала остаться неизвестной.

³⁵ «Freies Deutschland», v. 20. 8. 1944, S. 3.

³⁶ Klaus Drobisch. Uber die Haltung Friedrich Flicks in den Jahren 1943/1944. In: «Bulletin des Arbeitskreises «Zweiter Weltrieg», Heft 111/1963, S. 42.

³⁷ См. также главу I, прим. 10.

³⁸ К. Bauch, zit. in: E. Zeller. Geist der Freiheit, S. 252:

³⁹ Ibid., S. 253.

⁴³ He путать с нацистским радиокомментатором Гансом Фриче.

⁴¹ Harald Рое1сhau. Die letzten Stunden, Berlin, 1949, S. 103.

⁴² Обобщающий материал о составе и деятельности Крайзауского кружка даёт Гер ваи Роон: Ger van Roon. Neuordnung im Widerstand. Der Kreisauer Kreis innerhalb der deutschen Widerstandsbewegung. München, 1967. Если эта богатая материалом работа, имеющая благодаря первой публикации многих документов особую ценность, и вызывает возражения, то потому, что автор недифференцированно причисляет явно реакционные элементы, группировавшиеся вокруг Гёрделера, к «Сопротивлению»; он лишь в очень общих чертах характеризует историческое место Крайзауского кружка и весьма туманно говорит о прогрессивных демократических выводах левого крыла. Противоречия между группами Штауффенберга и Гёрделера автор обосновывает чисто внешними, второстепенными факторами.. В этих и других вопросах работа объективно примыкает, таким образом, к господствующей в буржуазной историографии оценке 20 июля 1944 г. См. рецензии на эту книгу: Horst Веdnаrеk. In: «Beiträge zur Geschichte der deutschen Afbeiterbewegung», Heft 5/1968, S. 927 f. und Kurt Finкer. In: «Zeitschrift für Geschichtswissenschaft», Heft 6/1961, S. 806 f.

⁴³ Ср. аналогичные взгляды братьев Штауффенберг в августе 1942 г. и графа Шверина фон Шваненфельда.

⁴⁴ Artur Wegner. Einführung in die Rechtswissenschaft, Berlin (W), 1948, 2. Auflage, S. 3.

⁴⁵ Heinrich Fraenkel, Roger Manvel 1. Der 20 Juli, Berlin/Frankfurt (Main)/Wien, 1964, S. 42.

⁴⁶ Ibid., S.42/43.

⁴⁷ Theodor Stelzer. Sechzig Jahre Zeitgenosse, München, 1966, S. 149.

⁴⁸ Ibid.

⁴⁹ Подробнее о роли Герстенмайера говорится в главе IV, См.: «Vom SD-Agenten Р 38/546 zum Bundestagsprasidenten, Die Karriere des Eugen Gerstenmaier». Ein Dokumentarbericht, hg. vom Nationalrat der Nationalen Front des demokratischen Deutschland, Berlin, 1969, S, 59 f.

⁵⁰ Th. Stelzer. Op. cit., S. 149.

⁵¹ Harald Poelchau. Op. cit., S. 106/107.

⁵² Ger van Roon. Op. cit., S. 226.

⁵³ Ibid., S. 141 f.

⁵⁴ E. Zeller. Op. cit., S. 147.

⁵⁵ An nedore Leber. Das Gewissen steht auf. Berlin (W), Frankfurt (Main), 1956, S. 221.

⁵⁶ H. Poelchau. Op. cit., S. 10.

⁵⁷ Ibid., S. 114.

⁵⁸ C 1945 no 1949 г. д-р Пёльхау был сотрудником Центрального управления юстиции в тогдашней советской оккупационной зоне; затем снова стал тюремным священником в Тегеле, а с 1951 г. — евангелическим социальным пастором в Западном Берлине. См.: Harald Poelchau. Die Ordnung der Bedrängten, Berlin (W), 1963.

⁵⁹ Графиня Шарлотта фон дер Шуленбург писала автору настоящей книги, что в библиотеке её мужа имелись все классические социалистические книги. «Ещё в школьные годы он читал их, движимый интересом к истории и политике. В доме его родителей царила свобода».

⁶⁰ Albert Krebs. Fritz-Dietlof Graf von der Schulenburg. Hamburg, 1964, S. 55.

⁶¹ Ibid.

⁶² Сообщение графини Шарлотты фон дер Шуленбург.

⁶³ Там же.

⁶⁴ A. Krebs. Op. cit.; см. также сообщение графини Шарлотты фон дер Шуленбург.

⁶⁵ A. Krebs. Op. cit., S. 211.

⁶⁸ Сообщение графини Шарлотты фон дер Шуленбург.

⁶⁷ A. Krebs. Op cit., S. 276.

⁶⁸ Е. Zеllеr. Op. cit., S. 543, Anm. 14, S. 276.

⁶⁹ Сообщение графини Шарлотты фон дер Шуленберг.

⁷⁰ Сообщение д-ра Ганса-Бернда Гизевиуса.

⁷¹ Julius Leber. Ein Mann geht seinen Weg. Berlin/ Frankfurt (Main), 1952, S. 205/206.

⁷² Сообщение Роземари Райхвайн.

⁷³ Stadtarchiv Jena, Akten der Volksschule Jena betr. Reichweinfeier am 3.11.1946, Band Iff, Abt. Villa, Nr. 5, Bl. 49, zitiert in: Paul Mitzenheim. Der Weg des Pädagogen Adolf Reichwein vom bürgerlichen Demokraten zum antifaschistischen Widerstandskampfer in: Protokoll der Konferenz «Die Lehrer im antifaschistischen Widerstandskampf der europaischen Völker (1933 bis 1945)» in Potsdam im November 1965. Potsdam, 1966, S. 225. О Райхвайне см. также биографическую работу Герда Хоендорфа в сб.: «Antif aschistische Lehrer im Widerstandskampf». Berlin, 1967 (Reihe: «Lebensbilder grosser Pädagogen»), S. 54—94, besonders S. 88 ff.

⁷⁴ Сообщение Теодора Штельцера.

⁷⁵ Otto Buchwitz. 50 Jahre Funktionar der deutschen Arbeiterbewegung. Berlin, 1950, S. 193.

⁷⁶ Сообщение Вальтера и Гертруды Машке.

⁷⁷ «Geschichte der de,utschen Arbeiterbewegung», Band 5, S.414.

⁷⁸ Theodor Stelzer. Von deutscher Politik. Frankfurt (Main), 1949, S. 74.

⁷⁹ Ibid., Anhang; его же, Sechzig Jahre Zeitgenosse, S. 317 ff. Последующие цитаты также взяты из этой работы.

⁸⁰ Ger van Roon. Op. cit., S. 578 f. (Последующие цитаты также взяты из этой работы.) Гер ван Роон весьма убедительно доказывает, что этот документ представляет собой не только «замечания Тротта», как утверждает Ротфельс, а является изложением принципов крайзаусцев.

⁸¹ Ulrich von Hassel. Vom anderen Deutschland, Zürich/Freiburg in Br., 1946, S. 290.

⁸² В предназначенном для президента Рузвельта меморандуме от декабря 1943 г., который был подготовлен связными Крайзауского кружка в Турции, говорится о том, что противники Гитлера в офицерском корпусе разделяются на «прорусскую» и «проанглосаксонскую» группы. «Прорусское крыло оппозиции значительно сильнее, чем проанглосаксонское, особенно в вермахте: в авиации же преимущественно представлено только оно. В этих кругах отчасти действовали те побудительные мотивы, которые в своё время привели к заключению Рапалльского договора, а также традиции имевшего тогда место сотрудничества между рейхсвером и Красной Армией; ныне, находясь под крайне сильным впечатлением от мощи и успехов Красной Армии, эти круги хотели бы пойти вместе с нею лучше сегодня, нежели завтра. Образование в Москве Союза немецких офицеров нашло большой отклик, тем более что члены правления этого союза, по общему признанию вермахта, являются первоклассными немецкими офицерами... Проанглосаксонская оппозиционная группа слабее прорусской, однако тоже имеет своих первоклассных представителей в руководящих военных и гражданских учреждениях; они принадлежат к различным чинам офицерского корпуса и ОКБ... Кроме того, эта группа находится в тесном контакте с католическими епископами, с протестантской Исповедальной церковью и с ведущими кругами бывших профсоюзов, германского хозяйства и интеллигенции... [Последняя. — К. Ф.] группа... считает коммунистическо-большевистское развитие Германии и возникновение немецкого национал-большевизма самой крупной и наиболее угрожающей опасностью для будущего Германии и Европы, чему надо противодействовать всеми силами. Поэтому следует прежде всего не допустить, чтобы исход войны решила победа Красной Армии и Германия была занята русскими раньше, чем союзниками... Антибольшевистская внутренняя политика сможет проводиться только на базе лояльного внешнеполитического сотрудничества при условии недопущения какого-либо внешнеполитического конфликта с Россией... Такое правительство, дабы не оказаться заранее в безвыходном положении в отношении рабочего класса и его коммунистических тенденций, должно было бы учитывать во внутренней политике роль весьма, сильного левого крыла и опираться на социал-демократические и профсоюзные круги». (Ger van Roon. Op. cit., S. 583, 585.)

⁸³ Th, Steltzer, Sechzig Jahre Zeitgenosse, S, 154.

⁸⁴ «Kaltenbrunner-Berichte», S. 308, 492, 493, 495.

⁸⁵ J. Leber. Ein Mann geht seinen Weg, S. 286.

⁸⁶ Сообщение Теодора Штельцера.

⁸⁷ В «Донесениях Кальтенбруннера» об этом говорится следующее: «Осенью 1943 г. Гёрделер и Тресков беседовали о возможности перебросить бывшего посла графа фон дер Шуленбурга через линию Восточного фронта. Идея, которую отстаивал Тресков, была примерно такова: Шуленбург — один из немногих немцев, лично знающих Сталина, а потому должен вновь установить с ним контакт. Если Шуленбург придёт со Сталиным к положительному результату, следует осуществить в Германии военную акцию по свержению [гитлеровского режима]. Имело значение то обстоятельство, что Шуленбург всегда отговаривал от войны против Советского Союза. Подобный план заключения мира, вне всякого сомнения, излагался Тресковом» (S. 308).

⁸⁸ Сообщение Теодора Штельцера.

⁸⁹ Из написанных в 1945—1946 гг. личных воспоминаний Вальтера Машке, предоставленных для ознакомления автору настоящей книги.

Вальтер Машке (род. в 1891 г.) в 1945 г., после своего освобождения из тюрьмы Байрейт, вернулся в Берлин и стал активно выступать за единство германского рабочего движения. Многие годы был секретарём Правления Объединения свободных немецких профсоюзов (ОСИП), секретарём Народного театра («Volksbühne») и секретарём Правления профсоюза работников искусств.

Бернхард Гёринг (1897—1949) после окончания войны выступал в качестве одного из руководителей борьбы за единство германского рабочего движения и являлся одним из основателей ОСИП. С 1946 г. был членом Правления СЕПГ и 2-м председателем Правления ОСИП.

Герман Шлимме (1882—1955) также занимал после окончания войны руководящее место в борьбе за установление единства рабочего движения и создание ОСИП. Являлся членом руководящих органов СЕПГ и ОСИП.

Якоб Кайзер (1888—1961) являлся с 1945 по 1947 г. председателем ХДС в тогдашней советской оккупационной зоне и на этом посту — полностью в духе Гёрделера — отстаивал в первую очередь интересы крупной буржуазии, противодействуя демократическим преобразованиям. С 1949 по 1957 г. в качестве главы боннского министерства по общегерманским вопросам руководил контрреволюционной подрывной деятельностью и злостной пропагандой против ГДР.

⁹⁰ Из личных воспоминаний В. Машке.

⁹¹ Там же.

⁹² Там же.

⁹³ Сообщение Фрица Крюгера. Как и Георг Шпигель, после 1945 г. активно выступал за единство рабочего движения и занимал ответственные посты в партийном и государственном аппарате ГДР.

⁹⁴ Сообщение д-ра Ганса Грюнберга. В то время как д-р Грюнберг после 1945 г. активно выступал за единство рабочего движения, Йессе по возвращении из Швеции начал борьбу против этого единства и впоследствии сбежал в Западную Германию. (См. статью Карла Мевиса в сб.: «Vereint sind wir alles», Berlin, 1966.)

⁹⁵ G. Ritter. Op. cit., S. 540/541, Anm. 367.

⁹⁶ Hans Bernd Gisevius. Bis zutn bitteren Ende, Bd. 2, Hamburg, 1947, S. 240, 241, 260, 274.

⁹⁷ Allen Welsh Dulles. Verschworung in Deutschland, Hassel, 1949, S. 217/218, 222, 224.

⁹⁸ G. Riller. Op. cit., S. 366/367.

⁹⁹ Цит. по: E. Zeller. Op. cit., S. 254, Anm. 17.

¹⁰⁰ Ibid.

¹⁰¹ Jоhn W. Wheeler-Bennett. Die Nemesis der Macht, Düsselfort, 1954, S. 713.

¹⁰². E. Zeller. Op. cit., S. 534;. J. Kramaz. Op. cit., S. 177; «Die kommunistische Version». Der 20. Juli 1944 in der Sicht der SED, Dokumentarfilm des westdeutschen Fernsehens vom 20.7. 1965; газета «Das Deutsche Allgemeine Sonntagsblatt» от 20 июля 1969 г. дошла даже до провокационного вопроса: «Граф Штауффенберг — зачинатель социализма в ГДР?»

¹⁰³ Воспроизводится по; Е. Zeller. Op. cit., S. 328/329.

¹⁰⁴ Сообщение графини Нины фон Штауффенберг.

¹⁰⁵ Annedore Leber. In: «Telegraf» vom 16.6.1946.

¹⁰⁶ E. Zeller. Op. cit., S. 297.

¹⁰⁷ Institut für Marxismus-Leninismus beim ZK der SED, Zentrales Parteiarchiv (далее: IML, ZP): Akte NJ-17548/1, Anklageschrift des Oberreichsanwalts gegen Goerdeler, W. Leuschner u. a., Bl. 8.

¹⁰⁸ Ibid.

¹⁰⁹ Ibid. Aus der Urteilsbegründung.

¹¹⁰ Ibid.

¹¹¹ Ibid.

¹¹² J. Кramarz. Op. cit., S. 173.

¹¹³ «Kaltenbrunner-Berichte», S. 248.

¹¹⁴ Протокол беседы Карла Гасса, Рихарда Риттербуша и д-ра Майнеке-Кляйнта; кстати, последний должен был составить план биографии Штауффенберга для издательства «Унионферлаг».

¹¹⁵ На просьбу автора книги выразить своё мнение в отношении данного высказывания графиня Нина фон Штауффенберг написала: «Под тем, что Вы пишете о майоре Майнеке-Кляйнте, я могу лишь подписаться. Он великолепно передаёт ход мыслей моего мужа».

¹¹⁶ Е. Zеllеr. Op. cit., S. 293/294.

¹¹⁷ Сообщение автору книги. Автор самого сообщения пожелала остаться неназванной.

¹¹⁸ Сообщение барона Кунрата фон Гаммерштейна. На основании свидетельств друзей Штауффенберга он подтвердил автору настоящей книги, что Штауффенберг отнюдь не мыслил узко «по-графски».

¹¹⁹ E. Zеller. Op. cit., S. 489/490.

¹²⁰ IML, ZP, Akte NJ-17548/2.

¹²¹ «Das Attentat vom 20. Juli 1944 und seine Hintergründe» (Ergebnis der Vernehmung von Dr. Georg Kiesel), hektographiertes Manuskript, S. 17, im Besitz von Anton Ackermann.

¹²² «Kaltenbrunner-Berichte», S. 201.

¹²³ Job von Witzleben. Am Rande der Verschworung gegen Hitler. Erinnerungen eines Zeitgenossen. Manuskript (MS), S. 6—8. На основе этой рукописи полковник фон Вицлебен должен был сделать 19 марта 1965 г. доклад в Париже на собрании «Echanges Franco-Allemands». Поскольку в результате вмешательства тогдашних боннских властей ему было отказано во въезде во Францию, магнитофонная запись доклада была воспроизведена на заседании в актовом зале Сорбонны.

¹²⁴ «Geschichte der deutschen Arbeiterbewegung», Band 5, S. 408.

¹²⁵ «Sie kämpften für Deutschland», S. 176/177/178.

¹²⁶ См.: Д. Мельников. 20 июля 1944 г., изд. 2-е.

¹²⁷ «Kaltenbrunner-Berichte», S. 190.

¹²⁸ Ibid., S. 193.

¹²⁹ Richard Wenzel, Zum Kampf der Saefkow — Jacob — Bestlein-Gruppe um die Gewinnung von Soldaten der Wehrmacht fur die Sache des Volkes, in: «Das Nationalkomitee «Freies Deutschland» und seine militärpolitische Bedeutung. Protokoll einer Konferenz...». Potsdam, 1963, S. 155.

¹³⁰ «Geschichte der deutschen Arbeiterbewegung», Band 5, S. 404.

¹³¹ Сообщение Макса Герма. Там сказано, что «Мирендорф находился в концлагере Остхофен, где его будто бы почти до смерти избили заключённые-коммунисты, во власти которых он оказался». На вопрос автора книги Макс Герм, впоследствии вместе с Мирендорфом отправленный в концлагерь Лихтенберг, заявил, что никогда не слыхал от последнего ничего подобного. Наоборот, между Мирендорфом и коммунистами существовали самые сердечные отношения.

¹³² Gег van Rооn. Op. cit.. S. 589.

¹³³ Ibid., S. 589/590.

¹³⁴ Согласно высказыванию Теодора Штельцера по западногерманскому телевидению в передаче «Коммунистическая версия», «большинство Крайзауского кружка было против переговоров Лебера и Райхвайна с коммунистами». Следовательно, имелось и «меньшинство», которое эти переговоры одобряло!

¹³⁵Annedore Leber. Dr. Leber und Stauffenberg, in: «Telegraf» vom 16.6. 1946. Под ещё свежим впечатлением освобождения от фашизма А. Лебер рисует здесь правдивую картину событий. Позднее же она стала вести злобную антикоммунистическую пропаганду, отчего, естественно, пострадала правдивость её высказываний.

¹³⁶ J. Lеbеr. Ein Mann geht seinen Weg. S. 283/284.

¹³⁷ Hans Bohnenkamp. Gedenken an Adolf Reichwein. Branschweig/Berlin/Hamburg, 1949, S, 20, zitiert in: Paul Mitzenheim. Op, cit,, S, 340.

¹³⁸ Р. Мitzеnhеim. Op. cit., S. 223.

¹³⁹ По: «Kaltenbrunner-Berichte», zitiert bei G. Ritter. Op. cit., S. 340.

¹⁴⁰ «Kommunistische Version», Dokumentarfilm des westdeutschen Fernsehens vom 20. 7. 1965.

¹⁴¹ Сообщение Теодора Штельцера.

¹⁴² Сообщение Роземари Райхвайн.

¹⁴³ Карл Гофман подтвердил автору это высказывание.

¹⁴⁴ Max Gunthеr. Erinnerungen eines Beteiligten, in: «Deutsche Volkszeitung», Zentralogran der KPD, vom 20. 7. 1945.

¹⁴⁵ Сообщение Карла Гофмана. Гюнтер и Гофман после 1945 г. активно выступали за единство рабочего движения.

¹⁴⁶ Emil Fuchs. Mein Leben. Zweiter Tell. Leipzig, 1959, S. 263. Эмиль Фукс был последовательным антифашистом, но выступал против покушения, поскольку оно, по его мнению, ничего не изменило бы. «Я говорил Харнаку, что считаю исторически бессмысленным верить, будто покушением можно изменить то, что основано на ложном духе масс» (S. 263). После окончания войны Фукс неуклонно выступал за создание антифашистско-демократического строя и в 1949 г. переселился в ГДР.

¹⁴⁷ Job von Witzleben. Op. cit., S. 2, 4.

¹⁴⁸ Kunrat Freiherr von Hammerstein. Spähtrupp, S. 229. В уже упоминавшемся документальном фильме западногерманского телевидения Гаммерштейн подтвердил это высказывание и дополнил его: «Поскольку имелась надежда, что дело дойдёт до государственного переворота раньше, чем русская армия вступит в Польшу, на этой стадии ещё не считали нужным считаться с Национальным комитетом, но это было бы сделано, если бы русские были у ворот Германии. Fernschefilm «Die kommunistische Version», 20. 7. 1965.

¹⁴⁹ Воdо Scheurig. Verrat hinter Stacheldraht? München, 1965, S. 232.

¹⁵⁰ B. Scheurig. Op. cit., S. 237/238; vgl. auch: Walter Görlitz. Widerstand gegen den Nationalsozialismus in Pommern. Ein Versuch, in: «Baltische Studien», N. F. 48 (1961), S. 63—74 besonders S. 71 f). Принципиальную критику Гёрлица см.: Werner Lamprecht. In: «Greifswald-Stralsunder Jahrbuch», 5 (1965), S. 104.

¹⁵¹ Wilhelm von Schramm. Aufstand der Generale. Der 20. Juli in Paris. München, 1966, S. 21.

¹⁵² «Die kommunistische Version», a. a. 0.

¹⁵³ Ibid. B. Scheurig. Op. cit., S. 234.

¹⁵⁴ Так, Паулус ван Хузен утверждает: «Никогда не было намерения установить контакт, так как чёткая основная концепция предусматривала сотрудничество с Западом (для Штауффенберга и Гёрделера тоже). Крушение Восточного фронта (это являлось целью Национального комитета) диаметрально противоречило господствовавшей у всех участников 20 июля идее удерживать Восточный фронт возможно дольше, дать возможность союзникам вступить в Германию» (В. Scheurig. Op. cit., S. 234). Бессмысленность этого утверждения — по меньшей мере в отношении лета 1944 г. — настолько очевидна, что комментария не требуется. Оно в крайнем случае отражает мнение правых элементов Крайзауского кружка. (После войны Хузен был, в частности, председателем Конституционного суда земли Северный Рейн-Вестфалия).

Впадает здесь в противоречие и Теодор Штельцер, сообщения которого в остальном носят весьма дельный характер. Хотя 20 июля 1965 г. он заявил по западногерманскому телевидению: «Мы придерживались взгляда, что в Национальном комитете находились подлинные немецкие патриоты...» («Die kommunistische Version», a. a. 0.), однако в его вышедших в 1966 г. воспоминаниях «Sechszig Jahie Zeitgenosse» о НКСГ говорится уже другое: «Сначала мы считали его инструментом советской пропаганды и лишь потом из книги Бодо Шёйрига узнали, что в нём были представлены подлинные патриоты» (S. 154/155).

¹⁵⁵ И. Крамарц считает, что Тротт пришёл к мнению, будто НКСГ «играет всего лишь роль органа пропаганды Советов» (Ор. cit., S. 117). Крамарц явно опирается при этом только на «Донесения Кальтенбруннера». Но — и сам Крамарц указывает на это — арестованные после 20 июля лица наверняка, для спасения себя от тяжких последствий, прибегали к — как их метко называет Крамарц — «защитным утверждениям». К числу этих утверждений принадлежало и отрицание каких-либо связей с НКСГ, ибо наличие их означало бы дополнительное обвинение в «государственной измене». Насколько поверхностен Крамарц в данном вопросе, видно из того, что упоминаемой им якобы «составленной совместно Эрихом Вайнертом и генералом фон Зейдлиц-Курцбахом программы Национального комитета «Свободная Германия»» (стр. 117) вообще не существует. Программное значение имел принятый Учредительной конференцией «Манифест к вермахту и немецкому народу», разъяснявшийся в различных листовках, а также, в частности, в «25 статьях об окончании войны» от марта 1944 г. Никакой «программы» НКСГ не существовало, тем более её не могли составить какие-либо отдельные лица.

¹⁵⁶ «Kaltenbrunner-Berichte», S. 493.

¹⁵⁷ Сообщение графини Шарлотты фон дер Шуленбург.

¹⁵⁸ «Kaltenbrunner-Berichte», S. 174 f.

¹⁵⁹ Е. Zeller. Op. cit., S. 356; J. Кramarz. Op. cit., S. 177. У Крамарца далее говорится следующее: «Он [Тротт. — К. Ф.] раздобыл составленную совместно Эрихом Вайнертом и генералом фон Зейдлиц-Курцбахом программу Национального комитета «Свободная Германия», чтобы установить, можно ли найти в лице этого Комитета подходящего партнёра. Однако Тротт пришёл к выводу, что тот играет всего лишь роль органа пропаганды Советов, которому невозможно было придать никакие позитивные политические импульсы из Германии. Подобные «прокламации за колючей проволокой» отвергал и Штауффенберг» (стр. 177). При этом Крамарц замалчивает тот факт, что даже самые ревностные фашистские следователи не верили в правдивость этих показаний и даже утверждали это в своих донесениях. В донесении, которое Крамарц далее цитирует не текстуально, говорится: «Фон Тротт во время своей закончившейся незадолго до покушения поездки в Швецию тоже вёл зондаж насчёт московского Национального комитета. Он раздобыл себе известную, составленную совместно Эрихом Вайнером и фон Зейдлицем брошюру о программе Национального комитета «Свободная Германия», однако в результате расспросов в Швеции якобы пришёл к выводу, что Национальный комитет не имеет никакого позитивного политического значения для будущего Германии, а имеет лишь полезный пропагандистский эффект для противной стороны. Также и Штауффенберг якобы (! — К. Ф.) высказался против подобных «прокламаций за колючей проволокой»» (стр. 174). Эти осторожные формулировки, связанные с общеизвестным особым характером «Донесений Кальтенбруннера» как источника, не дают основании рассматривать выдвинутое Крамарцем утверждение как отвечающее истине. Следует констатировать, что во многих местах, где показания исторического характера принимают специфически актуальнополитический характер, Крамарц обращается с источниками весьма вольно. Очевидно, он не желает ставить под угрозу определённые политические табу, не останавливаясь для этого даже перед манипулированием историческими фактами.

Западногерманский телевизионный фильм «Коммунистическая версия», показанный 20 июля 1965 г., также оспаривает, что Штауффенберг питал симпатии к НКСГ. В качестве свидетелей опрашивались Теодор Штельцер и барон Кунрат фон Гаммерштейн; оба показали, что о связях Штауффенберга с НКСГ ничего не знали. Это было, несомненно, верно, ибо оба они никогда даже не видели Штауффенберга и, естественно, никогда не разговаривали с ним, о чём они и сообщили автору книги в своих письмах! Кунрат фон Гаммерштейн считал вполне возможным, что Штауффенберг проявлял интерес к НКСГ.

¹⁶⁰ DZA Potsdam, Reichspropagandaabteilung der NSDAP (62 Re 3), Nr. 1, Bl. 81.

¹⁶¹ Ibid., Bl. 85.

¹⁶² Письменные и устные свидетельства графини Нины фон Штауффенберг.

¹⁶³ IML, ZP, Akte NJ-1614, Bl. 20. Vgl. auch «Mitteilungsblatt der AeO», Heft 7/1959, S. 7.

¹⁶⁴ «Mitteilungsblatt der AeO», Heft 7/1959, S. 7. Г-жа Корфес в личной беседе вновь подтвердила автору книги эти свидетельства. Она хорошо помнит, что её брат всегда говорил «мы», возможно, подразумевая под этим группу Штауффенберга. Г-жа Корфес считает немыслимым, чтобы при дружеских отношениях между её братом и Штауффенбергом последний не поделился бы с ним своими симпатиями к НКСГ и попытками установления контакта с НКСГ или же относился бы к этому неодобрительно.

¹⁶⁵ Job von Witzleben. Op. cit., S. 5/6. Хотя с научной точки зрения несомненно, что взгляды группы Штауффенберга весьма приближались к взглядам НКСГ и что в ближайшем окружении Штауффенберга предпринимались попытки установить контакт с ним, буржуазные историки в Западной Германии до сих пор реагируют на обсуждение данных вопросов весьма раздражённо. Проф. Ганс Ротфельс даже позволил себе утверждать, будто марксистские историки в качестве «доказательства» того, что Штауффенберг находился под влиянием НКСГ, цитируют лишь статью из «Völkischer Beobachter» («Die Zeit», Hamburg, 18.7.1969, S. 30). Особенно усердно клеветал no этому вопросу некий Петер Гофман, в своей рецензии на 1-е издание данной книги. Он приписывает автору утверждение, будто Штауффенберг придерживался «восточной ориентации», ибо «он хотел мира на всех фронтах». Далее, якобы автор книги утверждал, что Штауффенберг «косвенно» имел контакт с НКСГ. Сотворив себе таким образом бумажного тигра, Гофман одним махом расправляется с ним: он заявляет, что для своих (разумеется, никогда не выдвигавшихся) утверждений Финкер использует «весьма шаткие и даже вообще ничего не говорящие источники и не предлагает ничего нового». При этом Гофман проделывает ещё один, особенно пикантный трюк, присущий «объективной» историографии. В то время как опрошенные им самим лица, само собой разумеется, выдаются им за свидетелей, заслуживающих доверия, привлечённые автором свидетельства полковника Джоба фон Вицлебена, Георга Линдемана и Гудрун Корфес он называет «не имеющими научной ценности и не дающими никаких оснований для выводов справками и показаниями». (Peter Hoffmann. Widerstand, Staatsstreich, Attentat. München. 1969, S. 747/748.) Итак, буржуазные историки не останавливаются перед любыми злостными извращениями и личной клеветой, лишь бы сохранить старую антикоммунистическую концепцию.

¹⁶⁶ «Das Attentat...» (Vernehmung G. Kisel), S. 16. В c6.j «Darauf kam die Gestapo nicht» Berlin (W), 1966. Рудольф Гюнтер Вагнер, сотрудник западногерманского и западноберлинского радио, приводит сообщение об унтер-офицере Лео Дике из ОКХ: «Хотя, будучи переводчиком, Лео Дик имел всего лишь чин унтер-офицера, он был давно посвящён в планы переворота офицерами ОКХ, которые питали к нему доверие как к решительному антифашисту. Кроме того, Дик был в ОКХ связным лицом Национального комитета «Свободная Германия», который был создан немецкими офицерами и солдатами в Москве и с которым он при помощи передвижного радиопередатчика поддерживал постоянный контакт. Дик был руководителем нашей группы Сопротивления «Лео III», состоявшей из священнослужителей и атеистов, коммунистов и членов партии немецких националистов, интеллигентов, деятелей искусства, то есть людей всех политических оттенков» (op. cit., S. 47/48).

Это сообщение не подтверждено никакими дальнейшими фактами или ссылками. Антон Аккерман, игравший видную роль в руководстве КПГ и НКСГ, заявил по этому поводу автору книги, что НКСГ не имел собственной радиостанции и лично ему ничего о наличии прямой радиосвязи с группами Сопротивления в Германии или в вермахте неизвестно. Возможно, это сообщение имеет в виду группу Сопротивления «Дора» (Шандор Радо, Рудольф Ресслер), См.: «Budapester Rundschau», Nr. 52/1970, S. 6.