Заговор Важных

10 Начало мая 1643 года

Луи хотел немедленно повидать Гастона, но друга его в Париже не оказалось, и встретились они только первого мая. Гастон не слишком удивился, услышав последние новости.

— Пикар завербовался в армию Энгиена? Тогда понятно, почему мы не сумели выйти на его след…

— Летелье наверняка отыщет его в списках волонтеров. Узнав, в каком он служит полку, можно отправить четырех приставов с приказом схватить его и привезти в Париж, — предложил Луи.

Гастон в замешательстве закашлялся.

— Все не так просто, — наконец произнес он. — Два месяца назад я мог бы обратиться с этой просьбой к Лафема, и он бы сделал все быстро. Однако нынешний начальник, замещающий его, не желает ничего делать. Нужно подождать назначения нового гражданского судьи.

— И сколько же придется ждать? — встревожился Луи. — И кого еще назначат на место Лафема!

— Говорят, назначение произойдет через два или три дня. По слухам, место Лафема займет Антуан де Дре д'Обре.

— Мне кажется, я встречался с ним в парламенте, — подумав немного, сказал Луи.

— Обре — один из преданных слуг Ришелье. Он был интендантом правосудия в Провансе, и мне кажется, сможет стать таким же хорошим гражданским судьей, как Лафема. Хотя он, разумеется, не столь жесток.

— Посмотрим! — отозвался Луи. — Надеюсь, наше терпение не обойдется Франции слишком дорого.

В тот же вечер Бутье сообщил, что в последние дни апреля король причастился святыми дарами. Если его действительно отравили и если Пикар знал яд, отравителя или противоядие, значит, надо срочно отыскать Пикара. Но как?

Через два дня взволнованный Гастон ранним утром ворвался в квартиру Луи.

— Дре д'Обре назначен гражданским судьей! «Газетт» сообщит о его назначении через пару дней.[55] Сегодня после полудня я встречаюсь с ним, чтобы поговорить о нашем деле.

— Главное, постарайся убедить его, что действовать надо быстро, — напомнил другу Луи.

Но, как он и опасался, дело совсем не продвигалось. Прошло воскресенье, потом еще несколько дней, потом еще… Не выдержав, Луи отправился к Гастону и застал друга в великом возбуждении.

— Ничего! Ты слышишь — ничего! А ведь Дре д'Обре времени не терял: сразу после нашего разговора он направил запрос Летелье, а тот поручил нескольким секретарям заняться изучением списочного состава армии. Но следов Эвариста Пикара не обнаружил никто. Быть может, он записался в армию под другим именем? У Дре д'Обре нервы на пределе, тем более что это его первое серьезное дело, а министр сообщил ему, что он вчера видел короля и тот, тяжко вздыхая, произнес: Taedet animam meam vitae meae.

— Чувствует душа моя отвращение к жизни, — пробормотал пораженный Луи.

Он повторил про себя эту безнадежную латинскую фразу. Да, дожидаясь, пока другие исполнят работу за него, он совершил величайшую ошибку. Вспомнив, как настаивала на его поездке в армию Анна Дакен, он в порыве отчаяния и ярости схватил Гастона за руку:

— Давай оставим их, Гастон. Поедем сами в лагерь Энгиена, отыщем Пикара и привезем его в Париж. Нельзя больше терять времени, мы и так его слишком много потеряли!

Гастон сделал отрицательный жест.

— Подумай, что ты предлагаешь! Лагерь огромен и вдобавок каждый день меняет месторасположение. Мы не знаем точно, где он находится. И вряд ли Энгиен разрешит проводить расследование, особенно накануне сражения, ведь это может отрицательно повлиять на боевой дух войск!

— Ты должен получить разрешение! У нас больше нет выбора, — отчеканил Луи. — Если ты не хочешь ехать со мной, я поеду один.

Гастон не привык долго колебаться. Убедить его порой бывало трудно, но по следу преступника он всегда шел с той же страстью, что охотничий пес по следу зверя, а потому устоять не сумел. Скорчив недовольную мину, он кивнул утвердительно и с этой минуты с головой погрузился в подготовку поездки.

Тем не менее, чтобы получить согласие на следственные действия в армии, потребовалось четыре дня: французская администрация всегда была неповоротлива!

Утром десятого мая — наконец-то! — они выехали в расположение армии герцога, примерное местонахождение которой им указали в министерстве. Молодых людей сопровождал Гофреди.

Три дня друзья рыскали между Амьеном и Перонном и уже почти совсем потеряли надежду, когда вечером четырнадцатого мая крестьянин, встретившийся им неподалеку от аббатства Дервак, возле Сен-Кантена, наконец навел их на след.

— Они были здесь! — сказал им крестьянин, указывая на широкую равнину. — И ушли сегодня утром! Наконец-то! Они разорили всю округу, будь они прокляты!

И он в сердцах плюнул на землю.

Ужасная новость! Ужасная не потому, что они узнали об очередных грабежах и насилиях, которые в ту эпоху воспринимались как само собой разумеющееся — надо же было как-то кормить и размещать войска! — а потому, что армия снялась с места.

Скрепя сердце герцог Энгиенский, соединившись с Шампанской армией, по совету своего штаба двинулся на Аррас. Шампанская армия перешла под его начало.

Однако герцог по-прежнему сомневался в тактике противника. Будут ли испанцы наступать через Аррас, как утверждали его офицеры, или же предпримут более сложный маневр, например, обогнут Пикардию, повернув на Люксембург и Арденны? Риск огромен: если французские армии двинутся в неправильном направлении, испанцев никто не остановит и они пойдут прямо на Париж!

Понимая важность принятого им решения, прежде чем идти дальше, Энгиен послал в испанский лагерь лазутчиков — вызнать планы неприятеля.

Утром четырнадцатого мая, когда Луи и его друг наконец-то отыскали герцога, Энгиену пришли сразу две важные новости.

Первая — мы пока сохраним ее в тайне — должна была побудить герцога вернуться в Париж. Впрочем, на этом вот уже много дней настаивал его отец, однако молодой человек на уговоры не поддавался. А на одно из последних писем, где принц Конде просил сына вернуться ко двору, Энгиен гордо ответил:

Второй новостью было известие о прорыве противника через Арденны, то есть на востоке. Неприятель устремился к Рокруа, а не в Пикардию, где его ждали! Сбылись опасения герцога: испанские генералы вновь доказали, что являются превосходными стратегами. Блестящая, новаторская идея явилась плодом размышлений испанского главнокомандующего Франсиско де Мело и старого графа Фонтена, руководившего объединенными силами противника. Взять старинный город-крепость Рокруа, затем опустошить безоружную Шампань, Марну, разграбить Реймс и, сомкнувшись с отрядами из Лотарингии, двинуться на Париж.

Планы Мело действительно шли очень далеко!

Форсированным маршем Энгиен срочно повел войска на восток. Но чтобы не упустить время, он послал вперед авангард под командованием верного Гассиона, дав ему десять тысяч всадников; за спиной у каждого всадника сидел пехотинец. Приказ звучал просто: старинная крепость Рокруа не должна попасть в руки врага. Гассиону следовало выполнить этот приказ, даже ценой собственной жизни.

Старый воин прибыл под Рокруа шестнадцатого ночью и обнаружил под стенами крепости испанские войска.

Три дня назад прибыл Изенбург со своей кавалерией, следом вместе с артиллерией и знаменитыми терциями на равнину Рокруа вышли Мело и Альбукерке, и теперь они вместе ожидали прибытия Бека с семью тысячами всадников.

Итак, двадцать тысяч человек осадили Рокруа; вскоре количество осаждавших увеличится до двадцати пяти тысяч, в то время как гарнизон крепости составлял всего лишь четыреста человек, призванных защищать старые, полуобвалившиеся стены! А если город падет, враг через два дня может оказаться в Париже!

Но Гассион — мы уже об этом говорили — учился искусству ведения войны у Густава Адольфа. За двадцать лет боев он постиг важность быстроты маневра. Со своими испытанными воинами ему ничего не стоило усыпить бдительность испанцев и отправить в город несколько сотен солдат. Мело не подозревал, что французские войска уже движутся к крепости.

Настало семнадцатое мая.

С оставшимися у него солдатами Гассион блокировал авангард противника, постоянно раздражая его внезапными набегами. Испанцы, не подозревая истинной численности, врага, не решались вступать в бой и благоразумно решили дожидаться подкрепления, а именно кавалерии Бека, и только после начать сражение.

Поняв, что ему удалось выиграть немного времени, Жан де Гассион вместе с несколькими офицерами вернулся к Энгиену, умоляя его поторопиться. По его словам, гарнизон крепости Рокруа мог сопротивляться не более двух дней, а лесистую, покрытую болотами равнину, где стоял город, по утрам окутывал туман, создавая возможность для скрытного наступления французов. Стало быть, врага можно будет захватить врасплох, ибо решающей битвы в этом месте он явно не ожидает.

Не зная ничего об этих событиях, Луи и Гастон по пятам следовали за войском. Это было нетрудно.

Вот что писали современники: «…повсюду валялись изуродованные тела, отсеченные члены, изнасилованные и разрубленные на части женщины; люди испускали дух на пепелищах собственных домов; кое-где виднелись тела солдат, пронзенные вилами или забитые мотыгами».[56]

Помимо следов резни, встречавшихся друзьям на каждом шагу, им случалось говорить с несчастными беженцами, свидетелями зверств королевских войск. Солдаты уносили с собой белье, посуду, мебель, а то, что унести было невозможно, ломали и уничтожали. Ясно, что отыскать следы прохождения армии труда не составляло.

Регулярная армия не допускала мародерства, объяснял своему потрясенному другу Гастон. Грабили и насиловали наемники и отряды волонтеров; лишенные снабжения, они вынуждены были грабить и разбойничать, хотя теоретически подобные преступления строго карались. Но как можно было им помешать или наказать их? На марше войска растягивались на многие и многие лье, поэтому выявить тех, кто грабил, насиловал и убивал, возможности не представлялось никакой. В море повозок, скота, всякого пришлого люда, сопровождавшего армию, найти насильника было совсем не просто. Кроме того, стоило армии вступить на территорию противника, как воровство становилось совершенно будничным делом. Насилие и грабеж хотя и не приветствовались, но дозволялись.

На линии фронта, между двумя армиями — французской и испанской — следовало ожидать любых жестокостей.

Вечером семнадцатого мая, когда наши друзья находились в нескольких лье от Рокруа, показались первые бивуаки. Проезжая через рощицу с кривыми и редкими деревьями, на опушке они заметили костер, вокруг которого теснилась группка людей в лохмотьях. Немного в стороне стояла повозка, несколько телег и тачек, паслись быки, кони и мулы. Там и тут виднелись палатки, сновали подозрительные личности как мужского, так и женского пола.

По мере продвижения вперед бивуаков становилось все больше, а на краю леска, где начиналась обширная болотистая равнина, покрытая кустиками дрока, они наконец увидели армию, раскинувшую свой лагерь едва ли не до самого горизонта.

Они, не скрываясь, ехали среди палаток, и, казалось, никто не обращал на них внимания. Однако вскоре к ним подскакал офицер в камзоле и шляпе с перьями. За ним ехали несколько мушкетеров в начищенных до блеска кирасах.

Гастон объяснил Луи, что они достигли цели своего путешествия.

— Остановитесь, господа, и назовите ваши имена! — грозно и надменно окликнул их офицер.

Гастон сухо приветствовал его и представился:

— Меня зовут Гастон де Тийи, я комиссар полиции парижского квартала Сен-Жермен-л'Оксеруа, и у меня письмо от военного министра Летелье, предписывающее мне встретиться с вашим командующим, монсеньором герцогом Энгиенским.

— Вы в военном лагере, сударь, а не на вашем участке. Сражение может начаться вот-вот, — недружелюбно, однако уже без угрозы в голосе ответил офицер. — Так что удалитесь, а герцога вы сможете увидеть после сражения.

Офицер говорил жестко, явно не намереваясь выслушивать возражения. В те времена военные еще не изжили привычку сначала вешать подозрительных личностей, а потом разбираться, стоило ли это делать.

Гастон с трудом сдерживал ярость. Мушкетеры, переглянувшись, запалили фитили и направили на друзей дула своих мушкетов.

И как прикажете поступить? — лихорадочно соображал Луи. Отступать, когда цель так близка?

Его охватило отчаяние, но тут случилось чудо, на которое он никак не мог рассчитывать. Вдалеке он заметил знакомый силуэт: великан с притороченным к спине эспадоном. Этот исключительно тяжелый длинный двуручный меч уже стал редкостью, только швейцарские и немецкие ландскнехты еще использовали его. На плече воин держал необычную аркебузу, грозное оружие с четырьмя стрелявшими по очереди стволами. Стволы заряжали мелкой дробью, иначе говоря, кусочками металла, обладавшими поистине убойной силой и разносившими в клочья все на своем пути.

Гигант также заметил их и узнал. Размахивая шляпой, он галопом помчался к ним, выкрикивая на ходу с ужасным баварским акцентом:

— Господин Фронсак! Господин де Тийи! Ах, как маркиз будет рад видеть вас!

— Бауэр! Слава Богу! Решительно он всегда вовремя, — пробормотал Фронсак.

Бауэр, бывший наемник, был ординарцем, денщиком, телохранителем и другом маркиза де Пизани. В прошлом он оказал Луи важную услугу.

Офицер в шляпе с перьями повернулся к новоприбывшему: судя по его лицу, он прекрасно знал Бауэра. Впрочем, тот, кто хотя бы раз видел немца, вряд ли мог его забыть.

— Господин Бауэр, вы знаете этих людей? — спросил офицер усталым голосом, чувствуя, что теряет контроль над происходящим.

— Знаю ли я их? Господин де Тийи — мой бывший командир, а господин шевалье де Фронсак — друг монсеньора Мазарини. И оба они близкие друзья маркиза де Пизани. А герцог Энгиенский почитает их как родных. Король лично пожаловал господину Фронсаку орден Святого Людовика.

Надменность офицера как рукой сняло. Друзья герцога… монсеньора Мазарини… короля… не ошибиться бы… — забеспокоился он.

— Гм… мм… хорошо… Конечно, я не сомневался в их благородном происхождении, но в настоящих условиях… вы можете позаботиться о них? Я предупрежу герцога, а вы их проводите.

Тон офицера изменился, не без труда, но он все-таки совладал со своим голосом, и, не ожидая ответа, офицер отдал честь Луи и Гастону и рысью удалился, сопровождаемый своим маленьким отрядом.

— Бауэр, — прерывающимся от волнения, почти умоляющим голосом обратился к нему Луи, — не можешь ли ты не медленно провести нас к герцогу Энгиенскому?

Великан согласился, и они тронулись в путь.

Они опять миновали несколько пролесков и полян. Казалось, армейским бивуакам и расположениям нет ни конца и ни края. Повсюду виднелись кучки людей, чаще всего в лохмотьях, реже в мундирах, но и те и другие явно были готовы вступить в бой и в случае победы с удовольствием заняться грабежом. Они знали, что армию неприятеля сопровождали сотни телег с добычей, награбленной испанцами на севере страны и во Фландрии.

— Правда ли, что скоро сражение? — спросил Гастон, ехавший рядом с Бауэром.

Немец утвердительно кивнул.

— Сражения не избежать, — без энтузиазма произнес он. — Враг уже здесь. Мы будем продвигаться вперед завтра и, быть может, еще послезавтра, чтобы подойти к Рокруа. Мы не готовы к битве, а испанцы ждут подкреплений. Мне кажется, сражение начнется двадцатого мая. Но, — и он понизил голос, — испанцев гораздо больше, чем нас, они лучше вооружены и у них более опытные солдаты.

Они проезжали через бивуаки регулярных полков, привыкших подчиняться дисциплине.

Это были аркебузиры с их аркебузами и короткими шпагами. Кое-кто сидел, проверял запасы пороха и пуль, другие смотрели на проезжавших отсутствующим взглядом людей, идущих на смерть. Вокруг хлопотали денщики.

Гастон объяснил Луи, что на последних возлагалась задача нести оружие солдат и в бой они вступали только в крайнем случае.

Далее раскинулся бивуак мушкетеров и копейщиков, их мушкеты и копья, по восемь единиц в пирамиде, аккуратно выстроились на земле. За копейщиками расположились кавалеристы, о чем издалека извещал острый запах мочи и навоза.

Внезапно глазам путешественников открылась поляна с яркими, пестрыми шатрами, между которыми сновали офицеры, мушкетеры и гвардейцы в ослепительных мундирах; всюду царили порядок и дисциплина.

Бауэр поскакал вперед, к группе офицеров, среди которых он увидел Пизани.

— Господин маркиз, — издалека закричал баварец, — к нам гости!

Пизани обернулся, следом за ним его товарищи, и у всех во взглядах отразилось изумление.

— Фронсак? Тийи? Вы прибыли поддержать нас? — пошутил Пизани. — Благодарю! Нам так нужно подкрепление!

— Нет, маркиз, увы, мы приехали всего лишь поговорить с герцогом Энгиенским, и это очень срочно.

— Он здесь! Я вас провожу, — произнес Пизани, ошеломленный ответом Луи. Лицо его помрачнело.

— Будьте осторожны! — сочувственно добавил он, — Герцог в отвратительном настроении.

Следом за маркизом друзья направились к просторной палатке. Гофреди остался охранять коней.

Герцог Энгиенский стоял перед огромным столом-маркетри, заваленном картами. Герцог был в белом костюме, но Гастон заметил, что костюм заляпан грязью, а сам герцог не брит, давно не стриженные волосы падали на темный от пота воротник сорочки. Вокруг него толпились Лопиталь, Гассион и другие офицеры; лица у всех были сосредоточенные и утомленные.

Узнав Фронсака и Тийи, Энгиен прервал беседу и насмешливо спросил:

— Господа… чем обязан вашему визиту? Увы, но у меня совершенно нет времени уделить вам внимание.

Тон герцога был сухим, насмешливым, даже угрожающим.

Отвесив низкий поклон, Луи, встревоженный холодным приемом, молча протянул письмо, составленное Мишелем Летелье.

Энгиен взял письмо, рассмотрел печать, сломал ее и прочел. Губы его искривились в плотоядной усмешке, а в глазах зажегся огонек любопытства.

— Господин Летелье просит меня оказать вам содействие. Он уточняет, что речь идет о жизни короля. Значит, — обернулся он к офицерам, — господин Фронсак не в курсе последних новостей.

И он саркастически усмехнулся.

Гастон и Луи переглядывались, не понимая, что означают намеки и странные взгляды герцога. Наконец ледяным тоном Луи де Бурбон отчеканил:

— Три дня назад на трон взошел Людовик Четырнадцатый. Да, именно, господа! Король умер, да здравствует король! Кажется, так говорят в подобных случаях, не правда ли?

Король умер! Энгиен узнал эту новость четырнадцатого мая. Страдания Людовика XIII завершились.

Итак, мы потерпели поражение, в отчаянии подумал Луи, глядя на Энгиена, которого смерть Людовика XIII нисколько не опечалила и не удручила.

В конце концов, этого следовало ожидать, сказал себе бывший нотариус. Людовик Справедливый был для Энгиена не более чем препятствием, теперь между ним и троном стоят всего трое: Принц и двое маленьких детей.

Смертельно усталый, измотанный дорогой, Луи почувствовал, как силы покидают его.

Последние три дня они почти ничего не ели и очень мало спали, не желая лишний раз слезать с седла.

Чувствуя, что ноги у него подкашиваются, Луи поискал глазами стул, но стульев в палатке не было. Побледневший Гастон сжимал кулаки, стараясь заглушить охватившую его ярость: он злился и на отравителя, и на герцога, не оценившего их усилий.

Наконец Энгиен, гораздо более умный, чем обычно считали окружающие его люди, сообразил, что оба его гостя вот-вот упадут от усталости. А ведь они проделали немалый и нелегкий путь исключительно из преданности своему королю! А преданность королю означала верность также и ему, принцу королевской крови!

Внезапно поведение герцога резко изменилось, что, впрочем, случалось с ним часто. Обратившись к державшейся поодаль группе ординарцев, он приказал:

— Принесите нашим друзьям мяса и вина и поставьте стулья. — И уже гораздо более любезно произнес: — Полагаю, субъект, которого вы разыскиваете, должен быть арестован.

Повернувшись к офицерам, он объяснил:

— У этих господ приказ найти преступника, скрывшегося в нашей армии…

И он снова обратился к Луи:

— Пизани окажет вам содействие. Если ваш преступник здесь, он его отыщет. Но сражение скоро начнется, и вам осталось, возможно, всего несколько часов, чтобы взять его живым. А потом…

И, неопределенно взмахнув рукой, он повернулся к своим офицерам и продолжил разговор.

Аудиенция окончилась.

Гастон и Луи вышли, следом за ними вышел Пизани; ординарцы накрыли перед палаткой стол и принесли складные стулья.

— Вы устали, — произнес Пизани. — Ешьте и идите отдыхать. Видите, вон там небольшая голубая палатка? Это моя палатка, и она в вашем распоряжении. А я пойду предупредить интендантов и военных комиссаров. Его зовут Пикар, вы говорите? А его имя? Эварист? Отлично, если узнаю что-то новое, не медленно сообщу.

Наши путешественники поели и отправились в палатку к Пизани. Спустились сумерки, но хозяин палатки так и не появился. К ним заглянул Дандело.

— Пизани ищет, — объявил он, — но пока безуспешно. Пикаров множество, но ни один не носит имени Эварист, и среди них нет ни одного новобранца. Сейчас вам принесут одеяла, и вы сможете заночевать здесь. — И он указал на опушку леса. — Завтра мы рано выступаем на Рокруа. Если хотите, поезжайте с нами, но, боюсь, завтра вашим делом никто не станет заниматься.

Уставшие и павшие духом, друзья приняли предложение Дандело. После смерти короля их миссия потеряла всякий смысл. Взяв одеяла, они отправились на опушку устраиваться на ночлег.

До зари их разбудил офицер швейцарской гвардии:

— Господа, какой-то солдат хочет непременно поговорить с вами; должен ли я привести его?

Луи утвердительно кивнул. Жалкий тип в засаленных лохмотьях, вооруженный одним лишь кремневым ружьем, приблизился, теребя в руках бесформенную шляпу.

— Господа, — робко начал он, — я слышал, вы ищете Эвариста Пикара?

— Точно, — подтвердил, стряхивая с себя остатки сна, Луи. — А ты его знаешь? Где он?

— Знаю, — неуверенно произнес солдат. — Но только не могли бы вы обещать сохранить в тайне все, что я вам расскажу?

— Даю слово, только быстрей говори. Говори же! — нетерпеливо воскликнул Луи.

Продолжая мять в руках шляпу, солдат проглотил слюну и пустился в объяснения:

— Ну, словом… Пикар испугался сражения. Он дезертировал. Он хотел и меня забрать с собой, но я еще больше боюсь, ежели меня схватят. Они отрубают дезертирам руки и ноги, а то и колесуют их… — И он затравленно огляделся по сторонам. — Но он сказал мне, куда пойдет…

— И куда же? — нетерпеливо перебил его Гастон.

— В сторону… в сторону Рокруа, на какой-то холм. К юго-востоку от крепости есть старая заброшенная мельница, о ней ему рассказал кто-то из солдат Гассиона. Похоже, сражения там не будет, потому что мельница стоит на отшибе, а вокруг густой колючий кустарник. Пикар собирается спрятаться там и подождать, когда закончится битва и войска уйдут. А потом он присоединится к тем, кто останется жив. Он уверен, его отсутствия никто не заметит…

Гастон вздохнул. Когда он служил лейтенантом, ему приходилось сталкиваться с такими обманщиками. И он твердо знал: тем, кого не видели на поле боя, после приходилось очень плохо. Наказывали дезертиров жестоко и беспощадно. Чаще всего их расшибали о камни, для чего по нескольку раз сталкивали в каменистые пропасти, предварительно привязав за ноги к обручу или к дереву!

— Поехали, — произнес Гастон.

Несчастный солдат стоял в нерешительности, а потом попросил:

— Не можете ли вы… дать мне немного денег, чтобы купить бутылку вина перед сражением? Вино придаст мне храбрости, — заныл он.

Луи протянул ему пять су, и солдат живо спрятал монету в карман. Тем временем Гастон оседлал коней.

— Ты поедешь с нами, — решил Луи, продолжая разглядывать солдата.

Тот побледнел:

— Мои офицеры ни за что меня не отпустят.

И он попытался удрать, но Гофреди схватил его и приставил к виску пистолет.

Луи обратился к швейцарцу, бесстрастно взиравшему на эту сцену:

— Предупредите господ Дандело и Пизани. Мы уезжаем и забираем с собой этого человека.

Гвардейский офицер кивнул.

Друзья сели на коней, Гофреди посадил перед собой солдата, и с первым лучом солнца они двинулись в сторону Рокруа.

Тем временем тяжеловооруженная испанская армия занимала боевые позиции.

Терции, равные по численности двадцати одному пехотному полку, вышли в центр, им на помощь подошли восемьдесят две роты и шесть полков кавалерии, разместившиеся на флангах.

Все солдаты имели за плечами огромный боевой опыт, были прекрасно вооружены и экипированы.

А войска Энгиена, пробудившись, начинали перегруппировку, дабы форсированным маршем выступить в путь; но у герцога было всего двадцать тысяч человек.

День окончательно вступил в свои права.

Луи и его друзья скакали все утро, следуя указаниям унылого солдата. После полудня впереди наконец показалась цитадель Рокруа. Внезапно провожатый встрепенулся и указал на развалины, высившиеся вдалеке на одиноком холме.

— Это там, — произнес он на удивление пронзительным голосом.

И в тот момент, когда Луи и Гастон обернулись в указанную сторону, он резко ударил Гофреди локтем в живот, стремительно наклонился и, дернув правое стремя, выкинул Гофреди из седла. Рейтар упал на землю и, оглушенный, остался лежать, в то время как негодяй, вонзив шпоры в бока коню, помчался в сторону испанских позиций.

Гастон схватил пистолет и прицелился. С такого расстояния он бы не промахнулся.

— Не стреляй! — крикнул ему Луи. — Если Пикар там, он услышит выстрел и убежит.

Пожав плечами, Гастон опустил пистолет.

— Никого там нет, — устало произнес он. — И вообще, все эти штучки попахивают ловушкой! Лучше давай вернемся! Мы больше не можем ничего сделать!

Луи покачал головой:

— Не согласен. Быть может, это действительно ловушка, однако разве у нас есть выбор? Что мы скажем Мазарини, когда вернемся в Париж? Нет, надо идти до конца, хотя бы потому, чтобы самим ни о чем не сожалеть. Я хочу узнать истину, пусть даже ценой собственной жизни.

Оглушенный после падения, Гофреди пришел в себя и, яростно ругаясь, поднялся с земли.

— Ну, попадись он мне, задушу собственными руками, — пробурчал он. — А где мой конь? Решительно не везет! — И он тяжко вздохнул.

Несмотря на плачевность ситуации, Луи и Гастон расхохотались, глядя, как грозный рейтар, поднявшись с земли, пытается отряхнуть пыль с одежды.

— Все не так уж плохо! — утешил его Гастон.

Падение Гофреди его искренне позабавило. И уже озабоченно он произнес:

— Ладно, пошли! Надеюсь, мы не пожалеем о своем решении. Лошадей предлагаю оставить здесь, поднимемся к мельнице пешком. Если это ловушка, мы быстро сообразим…

Так и сделали.

Они шли осторожно, и небольшой, в сущности, подъем занял у них целый час. Добравшись до вершины, они обнаружили, что мельница вполне прочная и, похоже, ею не раз пользовались как укрытием. В сердце Луи закралась тревога. Негодяй обманул их!

Тяжелая, открытая нараспашку дверь не выглядела ветхой, крыша в прекрасном состоянии, обветшали только крылья здания. Огромная дыра на высоте двадцати футов от подножия позволяла разглядеть мельничный механизм.

Озираясь по сторонам, друзья осторожно приблизились к двери. Гофреди едва слышно прошептал:

— Мельница, похоже, действительно заброшена. Я пойду первым и свистну вам, если все в порядке.

Спустя несколько минут раздался тихий свист. Войдя внутрь, Гастон и Луи увидели, что мельница абсолютно пуста: ни лестниц, ни полов, ни перекрытий, только на высоте двадцати футов виднелось что-то вроде настила, но добраться до него было невозможно. Похоже, отсюда специально все вынесли, причем совсем недавно. Что все это означало?

Пока они размышляли, входная дверь неожиданно захлопнулась, и наши друзья очутились в полной темноте. Они бросились к двери, но все их усилия открыть ее потерпели поражение: недвижная словно скала, дверь не поддавалась.

Они поняли, что попали в западню.

Когда глаза их привыкли к темноте, они обнаружили слабенький источник света: в дыру над настилом струился тонкий луч дневного света. К сожалению, дыра располагалась на недосягаемой высоте. Луи устало опустился на пол.

— Чего вы от нас хотите? Взять нас в плен? Но зачем? Кому это нужно? Эй, кто вы? Где вы? — Гастон задавал эти вопросы, подкрепляя их звучными ударами эфеса шпаги о дверь, но даже столь мощный аргумент на дверь не действовал.

Гофреди пытался вскарабкаться на стену, стремясь добраться до единственного отверстия.

Луи молчал, понимая, что все случилось по его вине.

Время шло.

Гастон и Гофреди попробовали просунуть шпагу между дверью и косяком, но шпага сломалась. Затем с помощью кинжалов постарались взобраться по стене, но также потерпели поражение. Наконец, изодрав в кровь руки, они сели рядом с Луи.

День подходил к концу, на улице начало смеркаться.

Растянувшись на земле, друзья пытались заснуть, чтобы скоротать время. Внезапно за стенами раздался топот копыт, а затем прозвучал скрипучий голос, столь хорошо знакомый Луи:

— Господин Фронсак, вы меня слышите?

— Слышу, — ответил, подскочив от неожиданности, Луи.

— Отлично сработано, не правда ли?

— Чего вы от нас хотите, д'Астарак?

— Ничего! Ровным счетом ничего! Я пришел сообщить, что оставляю вас здесь. Скоро начнется сражение, но прежде я успею предупредить своих испанских друзей, что на мельнице скрывается отряд лазутчиков. Они примчатся, и, боюсь, вам придется несладко. Сами знаете, это настоящие дикари. В Испании я видел, как они расправляются с пленными. Отвратительное зрелище! Впрочем, вы сами виноваты, нечего было вмешиваться в мои дела. Прощайте, Фронсак, надеюсь, больше вы на моем пути не попадетесь. Встретимся в аду, сударь!

— Подождите, — крикнул Луи, — не уезжайте!

— Что еще?

— Если нам все равно предстоит умереть, тогда хотя бы объясните нам, за что. Пока мы ничего не понимаем, — смиренно произнес Луи.

— Неужели? — усмехнувшись, визгливым голосом поинтересовался д'Астарак. — Ах, как я счастлив! Более того — я горд!

И снова наступила тишина, но вскоре скрипучий голос с какой-то злобной радостью произнес:

— А почему бы, собственно, и нет? Но я стану говорить только с вами, Фронсак. Сейчас я прикажу открыть дверь, и вы выйдете, но если ваши друзья попытаются хотя бы приблизиться к двери, я пристрелю и вас и их. Со мной двадцать вооруженных всадников.

— Не ходи, — прошептал Гастон, — это еще один капкан!

— Мы уже в ловушке, — скривившись, ответил Луи. — А у меня к нему есть немало вопросов. К тому же наш разговор не должен долететь до ушей его спутников, а потому мы останемся с ним один на один. — И он крикнул: — Согласен! Открывайте дверь!

И сделал знак Гастону и Гофреди оставаться на месте.

Дверь приоткрылась, и Луи шагнул вперед. Несмотря на ночную тьму, он узнал низенькую уродливую фигуру маркиза де Фонтрая, державшего в руке пистолет.

— Идите сюда, нет нужды делать наш разговор достоянием чужих ушей. Что вы хотите знать, сударь?

— Это вы приказали убить короля. Почему? В интересах Испании? Из-за денег?

— Глупец! За кого вы меня принимаете? Знайте, сударь, я всегда работал только для себя и для своей страны, для Франции. Все короли — вредители и паразиты. После смерти короля собаки, жаждущие захватить власть, начнут грызться между собой, в стране наступит хаос. Не будет ни власти, ни государства. Тогда поднимутся проклятые и голодные изгои и возьмут власть. И во Франции наконец-то станет править народ. Это единственный способ уничтожить нищету и не справедливость в стране. Дворян надо истребить, всех, кроме тех, кто умен и способен управлять страной.

— То есть кроме таких, как вы?

— Вот именно, кроме таких, как я. Мы станем республикой, и в этой республике я займу пост первого консула. И знайте, даже если Испания мне поможет, я никогда не поступлю к ней на службу. Я не предатель.

Повысив голос, Фонтрай заговорил с такой яростью, что Луи похолодел. У него возникла страшная догадка.

— Вы с ума сошли! Совершенно сошли с ума! — прошептал он с невольным состраданием.

Фонтрай, казалось, не был ни изумлен, ни раздражен. Напротив, он заговорил отчетливо и звучно, словно хотел убедить своего противника:

— Нет, Фронсак, это вы ничего не понимаете, не понимаете, отчего в этой стране процветает нищета! — В голосе маркиза вновь зазвучали визгливые нотки. — Идите посмотрите на крестьян, на батраков, на всех, кто умирает от голода и холода. Неужели вы не видите, что они живут и умирают как скоты? В этой стране есть люди, которые, подобно свиньям, выкапывают из земли корешки, чтобы прокормиться! А скольким приходится есть солому и землю, чтобы хоть как-нибудь выжить!

Луи вспомнил жителей Мерси и содрогнулся. Фонтрай умолк, и Луи вновь обратился к нему:

— Я не стану спорить с вами. Но быть может, вы все же откроете мне всю правду, которой я не знаю до сих пор?

— Ха-ха! — визгливо рассмеялся горбун. — Никакой правды! Но я готов ответить на последний вопрос. Только хорошенько подумайте, прежде чем задавать его!

— Зачем вы убили Дакена?

Фонтрай побледнел, но Луи этого не увидел. Зато он прекрасно почувствовал, как изменился голос его собеседника.

— Так вы не знаете?

— Конечно нет!

— Забавно! А я-то думал, что вы обо всем догадались! Решительно я переоценил вас, Фронсак. Ну что ж, допустим, что я хотел поставить опыт. И потом, Дакен мне мешал.

— Опыт?

— Да, опробовать яд…

— А Пикар, с ним что стало?

— Он бежал в армию Энгиена, но я занялся им, и его уже давно нет в живых. Он перестал быть мне полезным.

— Еще один вопрос, всего один! Прошу вас! — умоляюще воскликнул Луи. — Контрабандный ввоз оружия и фальшивых монет, организованный Испанией, — это тоже вы?

Несмотря на темноту, Луи показалось, что на лице Фонтрая мелькнуло изумление.

— Нет, об этом я ничего не знаю… Но я все сказал, дальше мне уже неинтересно, а потому возвращайтесь!

И он навел на Луи пистолет.

— Последнее слово! Вы же мне в нем не откажете? Ведь мне предстоит умереть! Вы знали Живодера?

— А, наконец-то! Я давно задавался вопросом, докопались вы до него или нет. Да, я знал этого безумца. Он жил в моих владениях, и я убедил его стать парижским Живодером. Он отвлек внимание полиции от моих дел, и если бы не ваш приятель Гастон, Живодер до сих пор держал бы в страхе парижанок.

— Ловко придумано, — согласился Луи.

— О, это еще слабо сказано! — поправил уродец скрипучим голосом. — Завтра вы, быть может, поймете, чего я добивался! Но похоже, вы слишком ничтожны для этого. Возвращайтесь на мельницу!

Луи подчинился. Он узнал все, что хотел. Конечно, не совсем все, однако остальное он сможет узнать, когда вернется в Париж. Если вернется.

Дверь снова заперли. Звуки, доносившиеся снаружи, постепенно стихли, и друзья остались в темноте. На всякий случай Гофреди держал оружие наготове. Он не собирался сдаваться испанцам живым. А Луи тем временем рассказывал Гастону, что ему удалось узнать и какие выводы он сделал из полученных сведений.

Наконец, усталые от пережитого, они заснули беспокойным, полным кошмаров сном.