Закат Советской империи. От Брежнева до Горбачева. 1966–1991

Брежнев Леонид Ильич родился 19 декабря 1906 года в поселке Каменское Екатеринославской губернии. В 1936 году Каменское переименовали в Днепродзержинск в память о создателе ВЧК Дзержинском, а Екатеринос-лав стал Днепропетровском в честь украинского революционера Григория Петровского.

В 1906 году большинство из 25 тысяч жителей поселка Каменское работало на заводе Южно-Русского металлургического общества. Отец Брежнева Илья Яковлевич работал сначала разнорабочим, а затем помощником вальцовщика. На заводе работала и вся его семья, которая жила в одной комнате, снимаемой в доме заводского мастера.

Отец умер в 1935 году, а мать Наталья Денисовна — в 1975 году. В 1966 году, когда Леонид Ильич стал главой государства, она перебралась в Москву и скромно жила у сына на государственной даче.

В девять лет Леонид Брежнев поступил в приготовительный класс Каменской мужской классической гимназии, но учился недолго и в пятнадцатилетием возрасте стал работать на заводе кочегаром, а потом слесарем.

Леонид Ильич ценил в отце рассудительность и порядочность. Он вспоминал, что в годы Гражданской войны отец укрывал семью еврея вальцовщика Черняка и четверых его детей, когда банды националистов устраивали погромы. Поэтому национальных предрассудков у Брежнева не было.

Когда семья Брежневых переехала в Курскую область, в 1923 году Леонид поступил в Курский землеустроительно-мелиоративный техникум, где его приняли в комсомол. Интереса к учебе Брежнев не испытывал, читать не любил, поэтому успешным образованием похвастаться не мог. Это повлияло на его интеллектуальный уровень, но не на дальнейшую жизнь и не помешало политической карьере Леонида Ильича.

Министр иностранных дел Громыко в своих мемуарах писал:

«Его знания не отличались глубиной. Не случайно он не любил разговоров на теоретические темы, относящиеся к идеологии и политике. Последние годы жизни он почти ничего не читал… Помню однажды, находясь на отдыхе в санатории под Москвой, я рекомендовал ему книгу о жизни Леонардо да Винчи, даже принес ее. Он обещал прочесть. Но недели через две вернул, сказав: “Книгу я не прочел. Да и вообще, — отвык читать”».

Даже простые слова он писал с грубыми ошибками, хотя в молодые годы пробовал сочинять сам. Сохранилось написанное в 1927 году его стихотворение «На смерть Воровского»:

Конечно, тут не следовало и ожидать высокой поэзии в духе Серебряного века, важно, что Леонид Ильич искренне хотел выразить свои чувства в стихах и делал это лично, не по принуждению и не из конъюнктурных соображений. Характерно, что способность быть искренним в человеческих отношениях сохранилась у него на всю жизнь, если только это не касалось сферы политики.

В 1927 году, после окончания техникума, он начал работать землеустроителем, затем получил назначение на Михайловский завод на Урале. В 1928 году женился на Виктории Петровне Денисовой, которая училась в Курском медицинском техникуме. На танцах в общежитии Брежнев пригласил ее подружку, но она отказалась, потому что Леонид не умел танцевать. Виктория его всему научила… Через три года они поженились и прожили вместе долгую и счастливую жизнь.

По внешности Викторию Петровну многие считали еврейкой, но она отвечала, что рядом жило много поляков, среди которых это имя было распространено. Она получила диплом акушерки, но практически не работала, занимаясь семьей и воспитанием детей. Заботилась о гардеробе мужа, поэтому Брежнев всегда выглядел элегантно, хотя и любил носить курточки и водолазки. Он всегда пользовался успехом у женщин, но семья для него была важнее всего.

Политикой Виктория Петровна не интересовалась. Официальных обязанностей у нее было немного. Иногда она присутствовала вместе с мужем на государственных приемах, а 8 марта она организовывала собственный прием, куда приглашали жен послов, важных советских чиновников и деятелей культуры.

Зато у Брежнева было страстное увлечение. В молодости он полюбил охоту и сохранил эту страсть на всю жизнь. Друзьям и знакомым он любил повторять:

— Надо больше есть мясо диких животных, в них много микроэлементов.

В период коллективизации Брежнев передавал земли, отобранные у кулаков, беднякам. За заслуги в этой деятельности в 1929 году его приняли кандидатом в члены ВКП(б), а в 1930 году Брежнев стал заведующим окружным отделом землеустройства Свердловского земельного управления.

Однако он понимал, что для карьеры ему не хватает образования, и в 1930 году поступил в московский Институт сельскохозяйственного машиностроения. Но оказалось, что жить в Москве с семьей ему было негде и не на что, поэтому он бросил институт. В 1931 году семья Брежневых вернулась к его родителям в Каменское, где он стал работать слесарем и одновременно учиться на вечернем отделении Металлургического института.

В институте он отличился не столько учебой, сколько общественной деятельностью. В 1931 году его приняли в ВКП(б), и он быстро продвинулся по партийной линии, став партгруппоргом, затем председателем профкома и секретарем парткома института. В 1933 году его назначили директором Каменского вечернего металлургического рабфака.

Заводская многотиражка завода имени Дзержинского «Знамя Дзержинки» в 1935 году опубликовала о Брежневе заметку «Имя его — большевик»:

«Я не могу себе представить, откуда у этого человека столько берется энергии и трудоспособности. До последнего месяца он работал директором вечернего металлургического рабфака. Нагрузка большая и тяжелая… И он же лучше всех на курсе защитил свой дипломный проект! Уйдя на производство, молодой инженер Леонид Брежнев обещает дать многое. И он даст… Потому что он выкован из крепкого металла».

Окончив институт, Леонид Ильич был назначен начальником смены силового цеха завода имени Дзержинского, но в октябре 1935 года его призвали в Красную Армию. Он должен был служить рядовым, но добился направления курсантом в Читинскую танковую школу, по окончании которой был назначен политруком танковой роты.

В армии он прослужил всего год. В октябре 1936 года его уволили в запас и назначили директором Днепродзержинского металлургического техникума. В мае 1937 года он стал заместителем председателя исполкома Днепродзержинского горсовета, а через год — завотделом советской торговли Днепропетровского обкома.

Общественная деятельность была сильной стороной личности Брежнева. Он любил и умел руководить, то есть строить правильные отношения с начальством и подчиненными, завоевывая авторитет в народе. Он всегда был внимателен и доброжелателен к людям. Это было оценено руководством, и в 1939 году его избрали секретарем Днепропетровского обкома по пропаганде. Но идеологическая работа Брежневу не нравилась. Он не любил читать и работать с документами…

Аналогичное начало биографий было у многих людей этого поколения. начинавших свою трудовую деятельность при Сталине на заводах и в колхозах, которые быстро вступали в партию, учились и продвигались по партийной линии. Такой же путь прошли Суслов, Подгорный. Косыгин, Андропов и многие члены Политбюро и ЦК КПСС.

Конечно, некоторые так и не получили полноценного образования, но компенсировали недостаток знаний другими качествами — знанием закономерностей продвижения по служебной лестнице, умением чутко улавливать политическую конъюнктуру и не совершать серьезных ошибок. Хотя некоторые из представителей высшей партноменклатуры в процессе учебы и самообразования достигали достаточных высот и пользовались заслуженным авторитетом и уважением не только в коридорах власти, но и в обществе.

Для современного российского общества это должно служить хорошим примером, когда в СССР, особенно при Сталине, миллионы простых советских граждан имели реальную возможность получить бесплатное образование и делать карьеру не только на производстве, но также в науке и в политике. Это были, как сейчас принято называть, «социальные лифты», позволявшие любому человеку добиваться успеха и признания в обществе.

Брежнев — первые шаги во власти

Свой политический путь Леонид Брежнев начал после окончания Великой Отечественной войны и был обязан своим продвижением Никите Хрущеву. Внешне Брежнев всегда демонстрировал лояльность Хрущеву, но уже в 1963 году, когда стал вместо Фрола Козлова вторым секретарем ЦК, то есть официальным преемником Хрущева, он без колебаний принял участие в заговоре на стороне Суслова, Косыгина, Шелепина и Подгорного, целью которого была замена вождя.

Главной задачей СССР с середины 50-х годов был выход из чрезвычайной программы «мобилизационного социализма» и переключение энергии военного и восстановительного периодов на развитие и модернизацию всех сфер общественной жизни.

В феврале 1941 года пленум ЦК ВПК(б) впервые принял решение о распространении хозрасчета на остальную экономику, хотя создание хозрасчета в СССР приписывается Косыгину и Брежневу только в 1965 году. Несмотря на войну, в ряде секторов рыночные отношения закрепились. Но, придя к власти в 1953 году, Хрущев стал их выкорчевывать. Они мешали укреплению оформлявшегося класса партхозноменклатуры — красных директоров. Брежнев после отстранения Хрущева от власти только использовал уже сложившееся положение вещей.

Малый бизнес, называвшийся кооперацией, давал стране перед войной не менее 6 % промышленной продукции, включая 40 % мебели, 70 % металлической посуды, почти все игрушки. На 114 тыс. предприятиях промышленности работало 1,8 млн человек. В предпринимательском секторе трудилось около ста конструкторских бюро, 22 экспериментальные лаборатории и даже 2 НИИ. Промкооперация имела свою пенсионную систему, потребительское и даже жилищное кредитование, а ее руководители поощрялись наряду с промышленными руководителями.

Сельхозпроизводители облагались 3-процентным налогом с оборота, что делало ненужным бухучет. Регистрация промысловых артелей занимала менее дня. Но Хрущев практически свел легальный частный рынок к нулю, безвозмездно захватив их собственность.

В 1956 году он ликвидировал этот сектор народного хозяйства вместе с приусадебными участками, которые при Сталине достигали 1 гектара на семью. Артельная собственность отчуждалась безвозмездно. Пайщики теряли все взносы, а ссуды, выданные артелями своим членам, зачислялись в доход бюджета.

Поэтому в 1965 году, после снятия Хрущева, в стране пришлось проводить целый комплекс мероприятий. Ликвидировались совнархозы. Восстанавливались министерства и ведомства. Количество директивных плановых показателей сократилось с 30 до 9. Расширялась хозяйственная самостоятельность предприятий, но за невыполнение договорных обязательств предприятия подвергались финансовым санкциям.

Главными становились показателям экономической эффективности производства — прибыль и рентабельность. За счет прибыли предприятия получали возможность формировать фонды развития производства, материального поощрения, социально-культурного назначения, жилищного строительства и другие.

При этом оптовая цена реализации должна была обеспечивать предприятию заданную рентабельность производства. В сельском хозяйстве закупочные цены на продукцию повышались в 1,5–2 раза, вводилась льготная оплата сверхпланового урожая, снижались цены на запчасти и технику, уменьшились ставки подоходного налога на крестьян.

По итогам выполнения 8-я пятилетка 1966–1970 годов стала самой успешной в советской истории и получила название «золотой». Было построено 1900 крупных предприятий, в том числе автозавод в Тольятти.

Брежнев и Косыгин использовали эффективную плановую систему, созданную во время войны Сталиным, и за 15 лет дополнительно накопили такой запас прочности, который после развала Советского Союза позволил образовавшимся государствам СНГ целых двадцать лет жить, не создавая ничего нового.

Однако серьезным политическим просчетом советской элиты в период правления Брежнева стало то. что в стране перестала развиваться идеология построения развитого социализма на пути к коммунистическому обществу. Партия потеряла перспективу и целеустремленность в развитии, а партноменклатура стала морально и идеологически перерождаться, поэтому народ потерял веру и энтузиазм, без которых стране невозможно было совершить прорыв в будущее.

По большому счету речь идет об идеологии, но не как об абстрактном теоретическом знании, а об идеологии как экзистенциальной философской науке. Не случайно историк Андрей Фурсов считает, что «тот, кто собирается выиграть XXI век. должен первым создать новую науку об обществе!».

Плюсы и минусы косыгинских реформ

К 1980 году производство и потребление электроэнергии в Советском Союзе выросло в 26,8 раза по сравнению с 1940 годом, тогда как в США за тот же период выработка на электрических станциях увеличилась в 13,67 раза.

В 1980 году СССР занимал первое место в Европе и второе место в мире по объемам производства в промышленности и сельском хозяйстве. В 1960 году объем промышленной продукции СССР по сравнению с США составлял 55 %, а через 20 лет, в 1980 году, — более 80 %.

Население России в 70-е годы увеличилось на 12 млн человек, а его доходы — в 1.5 раза. При Брежневе было построено 1,6 млрд кв. метров жилой площади, благодаря чему бесплатным жильем было обеспечено 162 млн человек. При этом квартплата в среднем не превышала 3 % семейного дохода!

При Брежневе началось неуклонное снижение темпов роста. Если национальный доход в 8-й пятилетке составлял 7,5 %. в девятой — 5.8 %. в восьмой — 3.8 %, то в одиннадцатой он снизился до 2.5 %. что является характерным для всех развитых экономик мира.

Происходило отставание от Запада в развитии наукоемких отраслей. ЭВМ, выпускавшиеся на устаревшей элементной базе, были ненадежны, дороги и сложны в эксплуатации, у них была недостаточна оперативная и внешняя память, надежность и качество периферийных систем. Отставание достигало от 5 до 15 лет.

Положительное. При Брежневе СССР одержал новую космическую победу над американцами — Леонов совершил первый выход человека в космос. В 1971 году была выведена на орбиту первая в мире орбитальная станция «Салют-1». Это, несомненно, демонстрировало успехи науки и экономики. Страна развивалась. Строились новые города и поселки, заводы и фабрики, дворцы культуры и стадионы; создавались вузы, открывались новые школы и больницы.

СССР занимал передовые позиции не только в освоении космоса, развитии авиации и атомной энергетики, но и в фундаментальных и прикладных науках.

Отрицательное. Ряд аналитиков связывает стабильность в экономике с резким ростом цены на нефть, что позволяло руководителям Советского Союза обходиться без серьезных реформ, сохраняя при этом прибыли и сбалансированный бюджет.

Это напоминает проблемы с упущенными возможностями в реформировании экономики России после 2000 года, когда цены на нефть были выше 100 долларов за баррель.

Хотя существует конспирологическая версия, что рост цен на нефть в тот период являлся компенсацией со стороны США советскому руководству за молчание об афере американцев с полетом их астронавтов на Луну.

Алексея Николаевича Косыгина многие считают наиболее умным и эффективным руководителем правительства в послевоенный период. Считается, что косыгинская реформа должна была избавить страну от засилия плановой экономики.

Так считали коммунисты и так утверждают современные российские демократы и либералы, при этом одни забывают, а другие радуются тому, что именно его неудавшаяся реформа во многом предопределила гибель советской экономики и развал СССР.

Однако настоящим создателем плана реформирования экономики СССР был Евсей Григорьевич Либерман, экономист, в 1937–1939 годах арестованный и освобожденный по амнистии в связи с 60-летием со дня рождения Сталина. Он в 1962 году сформулировал предложения по реформе социалистической промышленности, изложенные в докладной записке в ЦК КПСС и в статье «План, прибыль, премия» в газете «Правда» от 9 сентября 1962 года.

Однако он сделал это не сам и не один, а помог ему академик А.М. Румянцев. Хорошим учеником Либермана был советский экономист академик Д. С. Львов, а плохим ученикам Львова стал Егор Гайдар. Как говорится, круг замкнулся. Любимым афоризмом Либермана считается: «Политики врут, но это не имеет значения, потому что им все равно никто не верит».

Косыгин, принимавший участие в антихрущевском заговоре, после Октябрьского пленума возглавил Совет Министров. Он был главным противником «рыночных идей», но проект Либермана взялся переработать и примирить с советскими идеологическими и экономическими традициями.

Замысел, сущность, результаты этого грандиозного проекта состояли в там, чтобы сделать главным критерием эффективности работы всех предприятий в стране их реальные показатели рентабельности и получения прибыли. Хрущев решил провести эксперимент сразу на нескольких крупных предприятиях в стране, чтобы внедрить в социалистическое народное хозяйство капиталистические методы. Закончилось это не слишком хорошо.

Косыгин обучался в кооперативном техникуме. Работал в сибирских производственных кооперативах, где показал себя с наилучшей стороны. В 1930 году возвратился в Ленинград, где поступил в текстильный институт, по окончании которого сделал блестящую карьеру и после Великой Отечественной войны вошел в состав членов Политбюро.

Сталин высоко ценил Косыгина как специалиста, но не допускал его участия в государственном управлении, считая, что он еще не дорос до серьезных дел, что и подтвердила косыгинская реформа.

При Хрущеве Косыгин стал председателем Госплана СССР, а при Брежневе возглавил правительство. Он активно общался с представителями творческой и технической интеллигенции, но члены Политбюро признавали его превосходство, завидовали и не любили. Он выступал за либерализацию общественных процессов, ему нравился западный образ жизни.

Начав экономические реформы, он понял, что его усилия пропадают даром. Он видел, что начинается кризис в советской экономике, а развитие страны идет в основном на бумаге, по валовым показателям продукции с ошибками и приписками. «Валовая продукция» постоянно росла, а реальное обеспечение людей нужными товарами падало.

Однако косыгинская реформа столкнулась с тем, что заводы были не заинтересованы в изучении спроса на свою продукцию, этим занимались другие ведомства. На складах росли запасы произведенной, но невостребованной продукции. Подрядчики брались за рытье котлованов и заливку фундаментов, что было им выгодно и просто, но отделкой никто заниматься не хотел, поэтому росло количество незавершенного строительства и гигантские ресурсы тратились впустую.

Начало реформ было многообещающим. На Щекинском химическом комбинате уволили половину ненужных сотрудников, разделили их заработную плату между оставшимися на предприятии. Производительность труда и качество выпускаемой продукции выросли вдвое. В одном из совхозов зарплата выросла в несколько раз, и каждый работник за несколько месяцев мог купить любой выпускавшийся в стране автомобиль.

К сожалению, такие показатели достигались за счет созданных «тепличных» предприятий, которые, пользуясь положением «передовиков», выбивали у юсу-дарства ассигнования, часть из которых уходила на взятки и оседала в карманах заинтересованных лиц.

Руководство Госплана столкнулось с множеством проблем. В связи с тем. что предприятия могли пускать излишки доходов только на увеличение заработной платы, а выделять эти средства на развитие производства, выпуск новой продукции и строительство жилья для сотрудников было запрещено, стала расти инфляция. У народа появилось много свободных денег, но купить товары повышенного спроса они не могли.

Косыгинская реформа решила немало проблем, но добавила новых. В стране усилилось пьянство, потому что реальные доходы государства вскоре упали, и в стране в разы было увеличено производство водки. Появилось много свободных рабочих рук, пристроить которые было некуда. Возникла угроза безработицы.

Кроме того, в СССР была гарантия ежегодного снижения цен, поэтому предприятия ориентировались на постоянное снижение себестоимости выпускаемого товара, а остальные показатели их не заботили. Но косыгинская реформа сделала главное — прибыль, которая выражалась в процентах от себестоимости, что является главным и для современных российских бизнесменов. Цены стали быстро расти. В результате проиграли все — производители, сотрудники и государство.

Кроме того, руководство многих предприятий начало отстранять рабочих от процессов совершенствования и развития заводов и фабрик. Все полученные деньги делились между руководством, и только остатки доходили до коллективов. Начал формироваться примитивный капитализм в самой худшей форме. Фактически был начат процесс приватизации предприятий. Процесс развала экономики и государства был начат, что ярко проявилось в союзных республиках.

Плановая экономика пришла в хаос. Руководство страны перестало заниматься реальным анализом производства, предпочитая повышать прибыль всеми возможными путями, наживаясь на этом. Работники оказались не заинтересованы в улучшении производительности труда и качества товара.

Таким образом, реформа характеризовалась грандиозным ростом зарплат при снижении качества выпускаемой продукции. Косыгин, увидев негативные результаты. и сам приостановил реформы.

Неудача реформ, которые проводились без стратегии, хаотично, методом проб и ошибок, заключалась в том, что промышленность и ее руководители были совершенно не готовы к таким переменам. В стране развились катастрофическая коррупция и бюрократизм. Это одна из причин, почему СССР начал разваливаться уже в 80-х годах, когда многие среднеазиатские республики уже открыто контролировались местными баями, а на Кавказе процветали коррупция и клановость. И этому во многом способствовала косыгинская реформа 1965 года.

Чешский синдром

20 августа 1968 года по указанию Брежнева посол в США Добрынин встретился с американским президентом Джонсоном и сообщил ему. что по просьбе правительства Чехословакии советские войска вступили на территорию страны для оказания помощи в борьбе с заговором внутренней и внешней реакции. Советское руководство просило американцев понять, что эта акция никак не затрагивает интересы Соединенных Штатов.

Джонсон сначала вообще не понял, что произошло. Он без особого интереса выслушал посла, заговорил о своем предстоящем визите в СССР, угостил Добрынина виски и рассказал несколько смешных случаев из истории родного штата Техас. Как и Брежнев, он был прагматиком. Судьба Чехословакии его не интересовала. Реально он хотел ограничения гонки ядерных вооружений и партнерства с Москвой, не оценив сразу, как события в Чехословакии могут повлиять на международную обстановку.

Потом американские дипломаты спохватились, и Запад резко осудил вторжение в Чехословакию. Но американцы все равно не могли понять, почему Советский Союз ввел войска в Чехословакию, которая была ему верным союзником, а ЦРУ никакой масштабной операции там не проводило.

Многие советские политики тоже узнали о вторжении в Чехословакию в последний момент. Однако эта военная операция не могла быть неожиданной, потому что и до этого все волнения в социалистических странах подавлялись силой.

В июне 1953 года рабочие в ГДР вышли на демонстрации под лозунгами «Мы хотим свободных выборов». Немцы жгли красные знамена и портреты Сталина, открывали тюрьмы и освобождали заключенных. Но уже 17 июня советские танки были на улицах Берлина и подавили восстание. Погиб 21 человек.

В июне 1956 года вспыхнули волнения в Польше, и маршал Конев получил приказ о вводе войск в Варшаву. Но польский лидер Гомулка успел убедить Хрущева, что лучше он сам наведет порядок, потому что польские генералы хотели встретить советские войска огнем.

В октябре 1956 года восставшие венгры требовали демократизации, отмены цензуры и роспуска тайной полиции. Когда на подавление восстания были брошены советские войска, венгры (отдельные воинские части и население крупных городов) оказали сопротивление. Они стреляли в советских солдат и бросали в танки бутылки с зажигательной смесью. Советская армия потеряла там 640 солдат и офицеров убитыми, а венгров погибло 2500 человек.

Лидеры Чехословакии в 1968 году действительно считали, что не делают ничего во вред советским интересам. Они только отменили цензуру, разрешили людям говорить и писать то, что они хотят, и сами заявляли о возможности многопартийных и свободных выборов. Однако, в отличие от немцев, венгров и поляков, ненавидевших свою власть, в Чехословакии власть и народ были заодно. 80 % населения поддерживали политику компартии и новый социализм.

Первый секретарь ЦК Дубчек, став народным лидером, даже не помышлял о разрыве с Москвой. Он любил Советский Союз и предполагал, что Брежнев, с которым он был в дружеских отношениях, его поймет. Чехам казалось, что и в СССР после свержения Хрущева произойдут перемены. Они знали о вероятном приходе к власти в КПСС Шелепина, а в правительстве — Косыгина.

Только венгерский лидер Янош Кадар, переживший восстание 1956 года, пытался объяснить Дубчеку, что выбор у него есть — или он сам наведет порядок в стране, или Москва введет войска. Но чехи не понимали, что Брежнев не мог потерять Чехословакию и допустить, чтобы чехословацкая «идеологическая зараза» перекинулась в Советский Союз.

Опасения советского руководства оказались не напрасными, хотя подтвердились не сразу. Несмотря на подавление чешского восстания, так оно и произошло — сначала во всех соцстранах Восточной Европы, а в 1991 году и в СССР. Не зря в Москве считали, что все народные волнения в ГДР, Венгрии, Польше или Чехословакии — это происки Запада, американцев, ЦРУ и западногерманских реваншистов.

Брежнев откровенно говорил с Дубчеком и чехословацкими лидерами:

— Во внутренней политике вы делаете то, что вам заблагорассудится, не учитывая, нравится нам это или нет. Нас это не устраивает. Чехословакия находится в пределах тех территорий, которые в годы Второй мировой войны освободил советский солдат. Границы этих территорий — это наши границы. Мы имеем право направить в вашу страну войска, чтобы чувствовать себя в безопасности в наших общих границах. Тут дело принципа. И так будет всегда…

В Москве знали по венгерскому опыту, что отмена цензуры, свободные выборы и отказ от монополии одной партии приведет к смене режима. Поэтому в 1968 году Политбюро предполагало отправить в Чехословакию 4–5 дивизий, чтобы только продемонстрировать силу. Но министр обороны маршал Гречко настоял на вводе 25 дивизий. И эта операция оказалась эффективной.

В отличие от восставших в 1956 году венгров, которые понимали, что им не победить Советскую армию, но предпочли сражаться, чехи и словаки оказали только невооруженное, пассивное сопротивление. Они не стреляли, но и не покорялись. Правительство, парламент и партийный съезд быстро и единогласно осудили интервенцию. Советский Союз вынужден был освобождать из-под ареста Дубчека и его соратников и уговаривать их пойти на компромисс.

Поэтому «чехословацкая весна» закончилась бескровно, но политически и идеологически партийная элита СССР так и не смогла оправиться от последствий и негативного влияния этих событий на состояние советского общества.

В сентябре 1968 года Демичев провел совещание руководителей творческих союзов, чтобы объяснить им ситуацию в Чехословакии, потому что многие в СССР не знали, что на самом деле там происходит. Через год руководителем страны стал Густав Гусак, который ранее, в апреле 1954 года, был приговорен к пожизненному заключению по сфабрикованному делу «словацких буржуазных националистов».

В 1960 году его амнистировали, а в 1963 году восстановили в партии. Он работал в Институте государства и права Словацкой академии наук. В 1968 году, в разгар «чехословацкой весны», его ввели в президиум ЦК компартии Чехословакии, и в 1971 году избрали первым секретарем ЦК вместо Дубчека.

В 1975 году он стал президентом ЧССР и провел массовую чистку среди интеллигенции и студенчества. Из компартии исключили полмиллиона человек, несмотря на то, что они были искренними сторонниками социализма. Но в Чехословакии, в отличие от Венгрии, никого не расстреляли. Однако сотни писателей, социологов, экономистов, юристов и философов стали чернорабочими, а будущий президент Чехии драматург Вацлав Гавел даже побывал в тюрьме.

Вторжение советских войск в Чехословакию оттолкнуло чехов и словаков от России. Через двадцать лет социализм в Чехословакии рухнул.

Несостоявшийся заговор Шелепина

Период, когда руководителем СССР был Хрущев, являлся важным и переломным промежутком между эпохой Сталина и длительным (с 1964 по 1982 год) временем правления Брежнева, которое по значимости в вековой истории России называть эпохой нельзя. Отличительной чертой Леонида Ильича был его особый интерес к кадрам.

В личных беседах с членами ЦК и ответственными партийными и советскими руководителями он обязательно интересовался, кто и чем занимается, какие у них взаимоотношения. При этом он всегда старался выяснить, не строит ли кто-нибудь против него интриг и заговоров.

Однако, в отличие от Хрущева, он никогда не старался сразу же использовать полученную информацию для соответствующих оргвыводов. Если Хрущев постоянно переставлял ответственных руководителей с места на место, что создавало кадровый хаос и нервозность на важных участках работы, то Брежнев, наоборот, даже тех, кого в интересах дела и государства нужно было бы освободить от должности и заменить новыми, длительное время оставлял на своих постах.

Хотя отстранение от власти Хрущева прошло спокойно, без эксцессов, но новая расстановка сил в Президиуме ЦК первые годы правления Брежнева была неопределенной, что его не устраивало. Сильные позиции были только у Брежнева, Косыгина и Подгорного, но достаточно уверенно чувствовал себя и секретарь ЦК Шелепин, другом и союзником которого был председатель КГБ Семичастный.

Поэтому многие считали, что Шелепин в ближайшее время может стать руководителем партии и государства. Объективные основания для карьерного роста «Железного Шурика» были, и об этом знала не только советская партноменклатура, которая свой выбор еще не сделала, то для политической элиты Запада в качестве партнера или противника был более удобен предсказуемый и уравновешенный Брежнев, чем энергичный и амбициозный Шелепин.

Кроме того, Шелепин был известен и скомпрометирован в глазах европейцев как председатель КГБ, при котором советский террорист Сташевский убил в Европе Степана Бандеру. Под его руководством внешняя разведка КГБ профинансировала и организовала приход коммунистов в парламенты и правительства Италии, Франции, Испании и Португалии. Остальные страны, в том числе благополучные Норвегия, Швеция и Финляндия, также были заражены социалистическими идеями.

Поэтому в 1966 году, когда еще окончательно не определилось, кто станет лидером партии — Брежнев или Шелепин, приезжая в Москву, каждый первый секретарь обкома приходил сначала к Шелепину, затем обязательно шел и к Брежневу, и наоборот.

Шелепин был на двенадцать лет моложе Брежнева и значительно образованнее. После окончания школы в Воронеже он поехал в Москву и поступил в знаменитый Институт истории, философии и литературы имени Чернышевского (ИФЛИ), который в те годы считался кузницей гуманитарных кадров, где его сразу избрали секретарем комитета комсомола.

В 1939 году Шелепин ушел добровольцем на советско-финляндскую войну, где он несколько месяцев был заместителем политрука, комиссаром эскадрона, но в Великой Отечественной войне уже не участвовал, за что ряд фронтовиков его упрекал. Когда в 1940 году он вернулся в институт, у него были «хвосты», и по новому закону стипендия ему не полагалась, поэтому он задумался, как жить дальше.

Ему повезло. Осенью 1941 года Шелепин участвовал в отборе добровольцев для партизанских отрядов и диверсий в тылу врага. В это время в институт приехал секретарь Московского горкома комсомола Красавченко. который предложил ему:

— Для тебя, Шурик, у меня есть работа. Пойдешь к нам в горком?

Так Шелепин стал сначала инструктором, завотделом, а потом и секретарем Московского горкома комсомола по военной работе. В 1942 году его наградили орденом Красной Звезды, на следующий год перевели в ЦК ВЛКСМ вторым секретарем. Кличка «Шурик» вскоре закрепилась за ним. но звучала уже гораздо солиднее — «Железный Шурик», почти как Дзержинский. И сравнение оказалось пророческим.

За год до смерти Сталин решил поручить работу с комсомолом своему зятю — Юрию Жданову, сыну члена Политбюро Андрея Жданова, но тот отказался. Тогда Сталин вызвал Шелепина к себе на дачу, усадил его за стол, а сам ходил по кабинету и задавал ему вопросы. Время от времени Сталин подходил к нему, нагибался и внимательно заглядывал ему в глаза.

Считалось, что обмануть его было невозможно. Правда, после смерти вождя ряд историков посчитал, что единственным, кто смог обмануть Сталина, когда он ослаб физически и практически был отстранен от реальной власти, таким подлым обманщиком оказался Хрущев. В итоге этой беседы с вождем Шелепин был назначен первым секретарем ЦК ВЛКСМ.

Вскоре Сталина не стало, и руководителем страны стал Хрущев, который сделал ставку на молодежь и многое позволял комсомольцам. Шелепин на первых порах оказался его верным помощником. Он сократил платный аппарат ВЛКСМ, оставив в райкомах только двух освобожденных работников, остальные стали работать на общественных началах.

Позже Шелепин признался своему лучшему другу Харазову, что во время беседы со Сталиным ему было страшно… Но это быстро прошло, тем более что таких вождей и авторитетов, как Сталин и Берия, рядом с ним уже не было.

Шелепин принадлежал к новой, сначала не выделявшейся группе партийных руководителей, которые летом 1957 года помогли Хрущеву убрать оппозиционную ему старую гвардию — Молотова. Маленкова и Кагановича. Среди лидеров комсомола Шелепин активнее, решительнее и напористее других поддержал Никиту Сергеевича.

Разгневанный маршал Ворошилов кричал тогда на Шелепина:

— Это тебе, мальчишке, мы должны давать объяснения? Научись сначала носить длинные штаны! (Вот, оказывается, кто являлся предтечей Гайдара и его команды — Шелепин и его комсомольцы из ЦК ВЛКСМ.)

Зато Хрущев оценил его по достоинству. Через полгода, в апреле 1958 года. Шелепин возглавил отдел партийных органов ЦК КПСС по союзным республикам, но, проработав в аппарате ЦК всего несколько месяцев, 25 декабря 1958 года, когда ему было только 40 лет. он стал председателем КГБ.

По стечению обстоятельств в этот день Верховный Совет СССР принял новые Основы уголовного законодательства, где впервые отсутствовало понятие «враг народа», а уголовная ответственность наступала не с 14, а с 16 лет. Судебные заседания стали открытыми, а присутствие обвиняемого на них — обязательным.

Так начиналась недолгая хрущевская «оттепель», которую острословы точно прозвали «слякотью». И накаркали — «слякоть», как самое опасное время года, провоцировала простудные заболевания. И действительно, она дала в советском обществе осложнение, которое выразилось в идеологическом «пофигизме» периода правления Брежнева, в мутных планах реформ Андропова и, наконец, вызвала рецидив болезни в виде катастрофической горбачевской перестройки.

На первом пленуме после XXII съезда, 31 октября 1961 года, Шелепин был избран секретарем ЦК, а вместо него председателем КГБ был назначен его друг Владимир Ефимович Семичастный. Через год Шелепин получил еще два поста в государстве. 20 сентября 1962 года Хрущев на Президиуме ЦК неожиданно для всех заявил:

— Мы считаем необходимым сейчас перестроить работу госконтроля. Госконтроль, который сейчас существует, малодейственный. Надо, чтобы наши контрольные органы были партийно-государственными, потому что сейчас без партии контроль трудно установить. Возглавлять его должен член Центрального комитета, а может быть и секретарь ЦК с тем, чтобы придать этому значение. Я думаю, что тогда, может быть, не всех воров лишили бы возможности воровать, но, во всяком случае, усложнили бы их воровскую жизнь.

В ноябре 1962 года был образован Комитет партийно-государственного контроля с огромными, почти неограниченными полномочиями, который получил право контролировать партийные органы, правительство, вооруженные силы и даже КГБ, который возглавил Шелепин.

Казалось бы, Хрущев, создав КПГК и назначив его руководителем Шелепина, поступал последовательно и логично. Однако уже через год он сам понял, что совершил непростительную ошибку.

В КПГК Шелепин сосредоточил в своих руках неограниченную власть, при которой сам Никита Сергеевич оказывался ненужным. Естественно, что это понял Шелепин и его команда. Теперь был всего один шаг до номенклатурного переворота, тем более что недовольство волюнтаристской политикой Хрущева уже настроило против него часть партноменклатуры.

Никита Сергеевич смог разрубить этот гордиев узел, ликвидировав КГПК и освободив Шелепина сразу от нескольких должностей, но маховик его отстранения от власти уже был запущен, и остановить его никто не смог и не захотел.

Создание Комитета партийно-государственного контроля как ведомства с неограниченными полномочиями не просто напоминает, а является точной копией ситуации, когда в 1918 году шла борьбы за власть между Лениным и Свердловым.

Тогда в течение года три или четыре раза в России создавались государственные органы с полномочиями большими, чем у предшествующих, пока, наконец, Ленин не встал сам во главе последнего ведомства, а проигравший в аппаратных интригах Свердлов вскоре ушел в мир иной.

Ведомство партийно-государственного контроля при Шелепине превратилось в разветвленную структуру, не просто параллельную партийному аппарату, а подменяющую его. Руководитель областного Комитета партгосконтроля автоматически избирался секретарем обкома и заместителем председателя облисполкома. Контролеры фактически становились независимыми от местных партийных и советских органов.

Комитет получил право проводить расследования, налагать взыскания на провинившихся сотрудников, и передавать дела в прокуратуру и суд. Этому пытались помешать более мудрые, чем Хрущев, Косыгин и Микоян, потому что создание нового комитета ослабляло власть Совета Министров, но безуспешно. Хрущев единоличным решением назначил Шелепина председателем Комитета и одновременно заместителем главы Совмина, заявив:

— Ему надо будет иметь дело с министрами, с государственными органами и надо, чтобы он имел необходимые полномочия…

Он понимал, что реально передает власть в стране Шелепину. Возможно, он действительно устал и после своего 70-летия собирался уйти на более спокойную должность. Так или иначе, но это назначение оказалось грандиозной провокацией для Шелепина, его команды и всех недоброжелатезей Хрущева. Они моментально стали строить планы по отстранению Никиты Сергеевича от власти, уничтожению остатков сталинизма и диктатуры партии.

Радикальная советская интеллигенция и диссиденты, осмелевшие в годы хрущевской «оттепели», открыто заявляли об этом, а группа писателей направила Шелепину письмо с поддержкой создания этого «подлинно всенародного контроля, уничтоженного в период культа личности Сталина»:

«В годы деятельности ЦКК-РКИ рядом с миллионами добровольных контролеров активно работали советские писатели… Мы считаем себя наследниками этой драгоценной традиции и готовы принять участие в работе комитета».

В результате стремительной карьеры Шелепин и Семичастный получили реальные рычаги власти и начали подготовку к свержению Хрущева. Возможно, они понимали несправедливость и вред от его антисталинской политики и непоследовательных экономических реформ.

Скорее всего, они последовательно убирали старые партийные кадры в руководстве страны, чтобы самим занять их место. Сначала они поддержали Никиту Сергеевича в его борьбе с Маленковым, Молотовым и Кагановичем, затем почистили кадры в партийном аппарате. КГБ и МВД. Следующим препятствием на пути их к власти оставался Хрущев. Как говорится, ничего личного.

Однако официальным руководителем страны после Хрущева стал Брежнев, хотя неформальным, более энергичным и инициативным лидером рядом с ним оставался Шелепин. Но он и его соратники допустили многократно повторяющуюся в истории ошибку. Они недооценили своего соперника в борьбе за власть, как в свое время Троцкий, Зиновьев и Каменев недооценили Сталина.

Шелепин считал, что Брежнев менее образован по сравнению с ним, и это было правдой. А его друзья утверждали, что по силе характера Брежнев был слаб по сравнению с «Железным Шуриком». Однако ум, характер и воля человека имеют множество измерений. Поэтому в данном случае оказалось, что в опыте политической борьбы, хитрости и умении находить компромиссы ему было далеко до Брежнева.

Окружение Шелепина составляли в основном выходцы из комсомола, которые работали теперь в органах госбезопасности, внутренних дел, аппарате ЦК и идеологических учреждениях. Все они искренне не считали Брежнева достойным и перспективным лидером страны, отдавая предпочтение Шелепину.

Но главной ошибкой заговорщиков было то, что Брежнев знал об их намерениях и оказался достаточно подготовленным к новому раунду кремлевских интриг. Узнав о планах Шелепина, Брежнев и его коллеги начали отслеживать и критически оценивать каждый шаг заговорщиков.

Леонид Ильич вообще играл с Шелепиным, как кошка с мышкой. Он вел себя с ним подчеркнуто дружелюбно и даже намекал, что он будет заменять его во время отпуска или командировок. Однако получалось так, что раз за разом он оставлял на хозяйстве других, не доверяя опасному конкуренту управление партией и страной.

Первое время все думали, что Шелепин станет реальным вторым секретарем в партии, но в действительности оказалось, что у него, как секретаря ЦК, не было даже постоянных обязанностей. Брежнев сначала поручил ему курировать орготдел и кадры, затем кадры передал Капитонову и замкнул его на себя, а Шелепину поручил легкую, пищевую промышленность и финансы.

Заговорщики также ожидали, что после отстранения от власти Хрущева наступит время больших перемен в политике, экономике и в их личной судьбе, что будут востребованы их молодость, энергия и новые идеи, но оказалось, что все полномочия для реализации этого потенциала оказались в руках Брежнева.

Несмотря на то, что планы Шелепина представляли для Брежнева реальную угрозу, он ничем не проявлял себя. Мягкость и стремление Брежнева обходить острые углы многих ввела в заблуждение. Команда Шелепина всерьез рассчитывала, что они смогут если не командовать, то хотя бы влиять на Брежнева.

Они не обращали внимания на то, что более осмотрительные предупреждали: «Леонид Ильич мягко стелет, да жестко спать». И приводили примеры. Когда Брежнев узнал, что секретарь ЦК ВЛКСМ Сергей Павлов склонен к политическим играм, он шутя предупредил его:

— Будешь заговоры плести, в порошок сотру.

И вскоре Павлова из политики просто убрали, назначив руководить физкультурой и спортом, а потом вообще отправили послом в Монголию.

Когда Шелепина называли «Железным», это было явным преувеличением, он действительно был волевым и обладал организованными способностями, но не крутым и жестким, каким его изображали. Он был демократичным, доступным и не мстительным. Это, несомненно, можно отнести к его человеческим достоинствам, но для политика нужны были совсем другие качества.

Став членом Президиума ЦК, он отказался от охраны. Это не понравилось остальным членам Политбюро и вызвало их обоснованные подозрения — как бывший председатель КГБ Шелепин знал, что охрана не только охраняет, но и наблюдает за ним. Войдя в избранный круг партноменклатуры — Политбюро. Шелепин должен был адаптироваться в новом качестве, стать своим, понятным, неопасным и убедить коллег и постоянно доказывать им, что он не собирается ущемлять их интересы.

В середине шестидесятых друзья Шелепина занимали важнейшие посты в КГБ, МВД, на телевидении и в ТАСС. Они обладали огромными возможностями для создания ему авторитета в партии и в народе. В своем кругу они откровенно говорили, что не Брежнев, а Шелепин должен быть первым секретарем.

Он, естественно, был не против занять высшую должность в СССР, но сам никогда не говорил об этом, отделываясь фразами о том, что страна остановилась в развитии. Однако по Москве упорно распространялись слухи, что Шелепин и его друзья формируют будущий кабинет министров, что они уже распределили в нем должности, и это оказалось правдой.

Позже Яковлев подтвердил, что действительно существовал список членов нового правительства, в котором был не только новый председатель Гостелера-дио Месяцев, но и он сам, потому что Шелепин знал — Яковлев одобряет его выступления против привилегий партийной номенклатуры.

Однако у Шелепина оказалось слишком много слабых мест. Он никогда не руководил регионами страны и не занимался вопросами народного хозяйства. Но главное — он был чужим среди первых секретарей обкомов, которые его уважали, потому что тоже были выходцами из комсомола, но в назначении генеральным секретарем его не поддерживали. Он слишком выделялся даже среди них — был самым молодым и образованным членом Политбюро, кроме того, не мог определиться в своем отношении к Сталину.

В КГБ он активно занимался реабилитацией незаконно осужденных и осуждал репрессии 1937 года. Но за выдающуюся роль в победе над Германией он Сталина уважал и ценил, за что интеллигенция считала его сталинистом и противником Хрущева и боялась, что он может восстановить сталинские порядки. Брежнев был для партноменклатуры понятнее и надежнее. Он умел жить сам и давал жить другим.

В это время Шелепин на Политбюро опрометчиво и резко выступил за отказ от привилегий для начальства — о зарплатах, дачах, специальном питании, машинах и охране. Члены Политбюро молча выслушали его и отклонили его наивные и опасные предложения навсегда.

Брежнев был ближе для них и для народа. Он работал на заводе, в годы Великой Отечественной войны воевал от начала до конца. Потом поднимал целину и был первым секретарем в Молдавии и в Казахстане, дружил с военными и промышленниками. А Шелепин, работая в комсомоле, в КГБ и Комитете партийногосударственного контроля, нажил слишком много врагов.

Получив власть, Брежнев знал, как ей пользоваться, и отдавать ее не собирался. Он реально оценивал, кто в партийной элите за него, а кто против. Единственным его противником был Шелепин и его команда. И Брежнев со своими сторонниками жестко и коварно начал борьбу против них. На его стороне действовали Суслов и Кириленко, а потом к ним подключился и новый председатель КГБ Андропов. Вместе они постепенно лишили Шелепина всех опор на властные структуры.

Брежнев быстро понял свою ошибку и уже на Пленуме 6 декабря 1965 года поставил вопрос о преобразовании Комитета партийно-государственного контроля в Комитет народного контроля. Всем членам ЦК было ясно, для чего это делается, поэтому никто из них стал задавать вопросы и выступать.

Однако в своем выступлении Леонид Ильич решил четко пояснить смысл преобразований — председатель Комитета народного контроля не должен быть по положению секретарем ЦК и заместителем председателя Совмина:

— В связи с этим имеется в виду, что Шелепин не будет председателем Комитета народного контроля. Он останется секретарем ЦК, а вопрос об освобождении его от обязанностей заместителя председателя Совета Министров будет решать сессия Верховного Совета.

И члены ЦК единодушно согласились с Брежневым.

Шелепин обладал способностью сплачивать вокруг себя людей. Некоторые из них остаются его поклонниками до сих пор. Поэтому тогда в СССР и за рубежом многие были уверены, что он вскоре станет главой государства.

Приехав в Москву, поступив в институт, Шелепин быстро сделал карьеру в комсомоле, партии и в Политбюро. Однако за десять лет он умудрился поучаствовать в трех заговорах, в результате проиграл в схватке за власть с Брежневым и был исключен из большой политики. Став членом Политбюро, он хотел, чтобы его фотографии и портреты исчезли из всех кабинетов, а его имя перестали упоминать в СМИ.

Кроме того, он отказался от многих льгот и привилегий власти. Но он хотел этого для всей партноменклатуры, однако Политбюро решило, что справедливо будет, если этой чести удостоится один он. Поэтому, когда его отправили на пенсию и он попросил сохранить для себя хотя бы небольшие льготы. Политбюро единогласно ему в этом отказало. В таком поступке была своя логика, вожди как бы удовлетворили его давние пожелания, но в то же время это было очень похоже на мелкую месть строптивому коллеге, который еще и участвовал в интригах и заговорах против них.

Шелепин вместе с маршалом Жуковым и председателем КГБ Серовым сначала спас Хрущева во время заговора против него Маленкова, Молотова и Кагановича, но затем вошел в историю как активный организатор свержения Хрущева и как реальный претендент на должность главы государства.

Когда он оказался в опале, люди, прежде заискивавшие перед ним, перестали с ним здороваться. Шелепин тяжело переживал это и стал сторониться людей. Однако он ни о чем не жалел и не раскаивался в сделанном. А сделал он немало хорошего, но ошибок совершил еще больше. Время для таких, как он, наступило только в годы перестройки. История не знает сослагательного наклонения, поэтому никому не известно, как он повел бы себя в роли демократического реформатора.

Тогда, на июльском пленуме ЦК 1953 года, Хрущев потребовал «разумного сокращения» КГБ. При Хрущеве часть партноменклатуры действительно считала, что чекистам не хватает реальной работы и они ее придумывают: шпионов мало, а чекистов много, на всех шпионов не хватало. Тем более что выяснилось — за «сомнительные» разговоры людей можно не сажать или сажать, но ненадолго.

Шелепин предложил сократить аппарат еще на 3200 оперативных работников. Предложение было принято. В феврале 1960 года он издал приказ, в котором говорилось: «Не изжито стремление обеспечить чекистским наблюдением многие объекты, где, по существу, нет серьезных интересов с точки зрения обеспечения государственной безопасности».

Шелепин ликвидировал в КГБ тюремный отдел и сократил число тюрем. Семичастный говорил, что при Шелепине в стране было самое низкое количество заключенных по политическим мотивам — только 1388 арестованных. Но бывший первый зампред КГБ Бобков напоминает, что в стране вспыхивали массовые беспорядки во Владимирской области — Муроме и Александрове, а также в Грузии в городе Зугдиди, и это не говоря о кровавой трагедии в Новочеркасске.

К началу 1960-х годов страна устала от Никиты Сергеевича. Даже полет Гагарина в космос не спасал авторитет Хрущева от народного гнева. Волюнтаристская политика Хрущева привела к падению экономики, а нападки на личные подсобные хозяйства вынуждали людей резать скот и спиливать фруктовые деревья. Продовольственная проблема в стране обострилась до того, что в магазинах не было хлеба.

Если при Сталине в стране ежегодно снижались цены, то в мае 1962 года было объявлено о повышении розничных цен на мясо и мясные продукты в среднем на 30 % и на масло — на 25 %. Хрущев начал закупку зерна за границей. Однако в газетах это преподнесли как «просьбу всех трудящихся».

Заговор Шелепина (продолжение)

Вслед за Серовым председатель КГБ Шелепин продолжил чистку архивов госбезопасности от опасных документов. Сохранилось написанное от руки письмо Шелепина Хрущеву с предложением уничтожить все документы по Катыни, чтобы избежать «расконспирации проведенной операции и нежелательных для нашего государства последствий».

Бывший первый заместитель председателя КГБ Ф.Д. Бобков считает, что серьезной ошибкой Шелепина то, что он не скрывал недоверия к опытным сотрудникам госбезопасности и заменял их выходцами из комсомола, которые слишком быстро осваивались на Лубянке и перенимали худшие традиции, но профессионалами не становились.

До него контрразведывательная работа в КГБ велась по направлениям. Одно управление занималось экономикой, другое — идеологией, третье — транспортом. Он ликвидировал все самостоятельные управления, превратил их в отделы и свел в Главное управление контрразведки, значительно сократив аппарат. Военную контрразведку из главного управления сделал управлением. Поэтому многие в руководстве КГБ затаили обиду на Шелепина, а при Андропове сразу начался обратный процесс.

Однако Шелепин сделал упор на электронную разведку и службу дешифрования. Появилась служба «Д» (ставшая службой «А»), которая занималась «активными мероприятиями» и дезинформацией. Ее главной мишенью стала Западная Германия, которую обвиняли в неонацизме и реваншизме.

Рядовые сотрудники КГБ также были недовольны новым председателем, который лишил их ведомственных санаториев, домов отдыха и ряда привилегий. Он упразднил несколько учебных заведений, ликвидировал медицинское управление и управление снабжения и вооружения. Он готов был выполнить любое распоряжение начальства, но желал при этом выглядеть принципиальным.

Пришедшим в КГБ комсомольцам сразу присваивали высокие звания и назначали на руководящие должности. Шелепин хотел вернуть в КГБ культ чекиста образца Дзержинского, который защищает Родину и каждого советского человека, но при этом продолжались операции по устранению скрывающихся на Западе врагов советской власти.

При Серове Сташинским в 1957 году был уничтожен идеолог НТС Лев Ребет, а в 1959 году по приказу Шелепина Сташинский убил в Мюнхене лидера украинских националистов Бандеру. За ликвидацию Бандеры Шелепин вручил ему орден Красного Знамени и разрешил поехать в Германию к любимой женщине, откуда 12 августа 1961 года Сташинский сбежал вместе с ней на Запад и обо всем, что знал, сообщил иностранным спецслужбам.

После этого в СССР было принято решение подобные акции проводить только в крайних случаях. Немцы осудили Сташинского. но приговор был мягким, а организатором убийства германский суд назвал председателя КГБ Шелепина, что подорвало ему репутацию на Западе и позже стало одним из поводов, чтобы окончательно убрать его из политики.

В 1961 году, на XXII съезде КПСС. Шелепин выступил с антисталинской речью:

— Органы государственной безопасности реорганизованы, значительно сокращены. освобождены от несвойственных им функций, очищены от карьеристских элементов… Это уже не пугало, каким их пытались сделать в недалеком прошлом враги — Берия и его подручные, а подлинно народные политические органы нашей партии…

Однако не только большая часть партноменклатуры, но и оставшиеся в КГБ сотрудники не одобряли критики Сталина, покровительства Солженицыну и Твардовскому, его попыток найти общий язык с Западом, сократить армию и оборонную промышленность, хотя и не высказывали своих взглядов вслух.

Поэтому свержение Хрущева не вызвало недовольства в стране. Народ надеялся, что появление в руководстве страной новых лиц приведет к обновлению и улучшению жизни. Шелепин вспоминал, что после пленума, на котором Хрущева отправили на пенсию, все члены Президиума ЦК собрались с ним попрощаться. Никита Сергеевич каждому пожимал руку, а Шелепина предупредил:

— С тобой они сделают так же, если не хуже.

Основной причиной назначения председателем КГБ Андропова стало то, что пришедший в октябре 1964 к власти Брежнев почувствовал, что против него готовится заговор, главными организаторами которого были Шелепин и Семичастный. Понимая, что речь идет не просто о карьере, а о политической жизни и смерти, Брежнев, неожиданно для всех, сместил Семичастного и назначил председателем КГБ Андропова. Однако в основе этого судьбоносного выбора лежали личные интересы Леонида Ильича. И Юрий Владимирович не подвел его — и от заговора Шелепина уберег, и сам до последних дней собственный заговор не устроил. Ждал своего часа.

Преемник Андропова в КГБ, Чебриков, в 1999 году рассказал:

«Когда я пришел в Комитет через месяц после прихода туда Андропова, от заговора, если он и был, осталось только эхо. В КГБ был, если не заговор, то “групповщина”. Несколько генералов КГБ тайно собирались и между собой выражали недовольство переворотом, который совершил Брежнев против Хрущева. При определенных обстоятельствах они могли предпринять решительные действия.

В эту группу входили: начальник политуправления погранвойск Заболотный, начальник 7-го управления КГБ Алидин, секретарь парткома КГБ Власенко, а в ЦК эту группу поддерживал завсектором органов безопасности Малыгин».

Чебриков имел в виду только сотрудников КГБ, поддерживавших Шелепина, а основные участники заговора находились в аппарате ЦК и среди партноменклатуры.

Брежнев знал о заговоре если не все, то главное — имена участников «группы», о которых сам сообщил Андропову, предоставив ему право решать их судьбу.

— Что с ними делать? — спросил Андропов руководителя одного из ведущих управлений КГБ на второй день после прихода на Лубянку. — Уволить, отдать под суд, расстрелять?

— Это способные и энергичные люди, которые могут еще принести немало пользы. Их арест даст нежелательный резонанс. Лучше всего рассредоточить их подальше друг от друга и не давать им общаться, — таков был правильный и мудрый совет, которым Андропов воспользовался в полной мере.

Нетрудно догадаться, что человек, давший этот совет, мог быть только из числа сотрудников внешней разведки, которые оставались при власти и при Горбачеве, и даже при Ельцине.

Андропов разбросал активных участников «антибрежневской группы» по разным регионам страны, а к оставшимся в КГБ сотрудникам стал относиться с явным подозрением. Для этого были реальные и серьезные основания. Брежнев приставил к нему двух близких своих людей в качестве первых заместителей — Цвигуна и Цинева, которые наблюдали за каждым его шагом и обо всем докладывали Леониду Ильичу. Несомненно, что в такой ситуации Андропов прекрасно понимал, что означает для него «шаг вправо или влево».

Поэтому он ужесточил порядки внутри руководства КГБ и сам стал вести себя крайне осторожно. Зампред КГБ генерал Пирожков вспоминал:

«Сразу после назначения меня на должность начальника управления кадров КГБ в октябре 1967 г. я получил от ЮВ официальный приказ не иметь никаких личных внеслужебных контактов ни с кем из моих новых сослуживцев, Запрещалось встречаться семьями, вместе отдыхать, ездить на рыбалку. Все мы, начальники управлений и заместители Андропова, жили на даче в Жуковке на одной улице, но даже там мы не могли ходить друг к другу в гости».

Андропов в этой ситуации проявил себя как дальновидный политик. Он неукоснительно исполнял все его указания, никого не посадил и почти никого не уволил. Однако в первую очередь разогнал команду молодых реформаторов КГБ, пришедших из комсомола вместе с Шелепиным и Семичастным, поставив на место заговорщиков малообучаемых вторых секретарей обкомов и горкомов партии. Именно они со временем своим соглашательским поведением способствовали развалу КГБ, КПСС, а затем и Советского Союза.

Шелепин в августе 1964 года руководил заседанием Президиума, на котором речь шла о снятии Хрущева, он предоставил первое слово Микояну, и единственный из секретарей ЦК сам выступил с обвинительной речью. Хрущев, поняв, что против него объединились Шелепин и Суслов, перестал сопротивляться. Он надеялся, что руководство Министерства обороны не захочет объединяться с «комсомольцами» из КГБ, потому что точки зрения на оборону страны были несовместимы. Брежнева он тогда в расчет вообще не принимал.

Действительно, маршалы считали, что основой мощи СССР должны быть танки, самоходная артиллерия, тяжелые бомбардировщики и крупный надводный флот. Для Шелепина главным был троцкистский и коминтерновский план коммунистического наступления на Запад под руководством КГБ, в котором армия должна была играть вспомогательную роль.

Но военачальников и Шелепина объединило то, что для реализации их планов нужна была крепкая советская власть, без сталинской жестокости и хрущевского либерализма, основанная на диктатуре партии в лице ЦК КПСС. Вместе они были против продолжения расследования и осуждения преступлений советского прошлого, против публикаций Солженицына, а также антисоветчиков и диссидентов.

При этом Шелепин был против открытой реабилитации Сталина, которая мешала КГБ вести подрывную идеологическую работу в Европе. Поэтому партноменклатура пообещала Шелепину, что вскоре при поддержке Суслова власть от Брежнева перейдет к нему. И он в это поверил. По поручению Хрущева Андропов убедил сторонников Шелепина, что страна вернется к решениям XX съезда. Шелепин сделал вид, что согласен, и помогал команде Брежнева в свержении Хрущева, потому его реформы подрывали основы будущей империи, во главе которой он видел себя, и был ярым сторонником вторжения в Чехословакию.

В мае 1959 года на конференции руководящего состава КГБ он сказал:

— Главные враги СССР — США, Великобритания, Франция, Западная Германия, Япония, все страны — члены НАТО и других военных союзов, поддерживаемые Западом. Спецслужбы всех стран восточного блока должны быть мобилизованы на оказание влияния на западные страны с целью подрыва их единства. Агентура КГБ среди интеллигенции должна быть переориентирована на внешние контакты. Следует планировать совместные дезинформационные операции со спецслужбами коммунистических стран.

Кроме управления «Д», руководимого Агаянцем, было создано управление по дезинформации, руководимое лично Шелепиным, которое контактировало с МИДом, отделом ЦК во главе с Пономаревым, с ГКЭС и ГКНТ, которым руководил зять Косыгина — Гвишиани. КГБ решал, какую дезинформацию необходимо внедрить в научные и военные круги западных стран. Эту службу потом использовал Андропов, пытавшийся взаимодействовать с Римским клубом, Бильдербергским научным центром и масонскими кругами Лондона.

В 1960 году по инициативе Шелепина была создана Комиссия по межхристианским связям при Священном синоде и Всемирном совете церквей, а его протеже — Никодим стал руководителем Издательского отдела Московской патриархии, епископом Ярославским и Ростовским, а в 1961 году — архиепископом. Ему удалось установить дружественные отношения с Ватиканом, и в 1961 году делегация РПЦ присутствовала на Ватиканском соборе.

Никодим считал, что «атеизм коммунистический… включает в себя моральные принципы, не противоречащие христианским нормам», и мечтал стать коммунистическим патриархом. Однако, когда в 1971 году скончался патриарх Алексий, Шелепин и Семичастный были не у власти, а Андропов ему не помог. От переживаний у Никодима в Ватикане в момент представления папе Иоанну Павлу случился инфаркт, и папа тут же прочитал ему «отходные молитвы и молитву об отпущении грехов».

Для имитации наличия политических свобод в СССР Шелепин массово посылал в качестве иностранных корреспондентов агентов КГБ. которые публиковали в СМИ дезинформационные материалы. В результате «Известия» приобрели огромную популярность, а их тираж возрос до 8 млн экземпляров. Главным источником дезинформации за границей стали агентство печати «Новости» и дайджест — «Спутник».

Для демонстрации обновления в русской культуре и общественной жизни был выбран молодой художник Илья Глазунов, у которого ранее были проблемы с незаконной торговлей иконами. Ему была организована широкомасштабная выставка при покровительстве ВЛКСМ. КГБ и Сергея Михалкова и Андрона Кончаловского, родственников русских художников — Сурикова и Кончаловского. Выставка закончилась грандиозным скандалом, и Семичастному пришлось писать «осуждающее» Глазунова письмо в ЦК. Затем широкую известность приобрел новый протеже Шелепина — Александр Шилов, получивший заказ на портреты Суслова. Микояна и других членов Политбюро.

В противовес этому военная элита через ЦК выдвинула в качестве идеолога начальника Главного политического управления генерала армии Епишева, мнение которого в партноменклатуре было более весомым. В армии была запрещена подписка на журнал «Новый мир», и атаки на журнал ориентированных на Генеральный штаб писателей Кочетова. Сафронова и Соболева стали более агрессивными.

В этот период во внутренней политике в СССР было много неразберихи и скрытого противоборства элит. Команду Шелепина подслушивали, хотя Семичастный был председателем КГБ. Занимался партийной цензурой Общий отдел, являвшийся преемником «Особого отдела и особых секторов партийных комитетов» — партийной разведки и контрразведки, который возглавлял Боголюбов.

Заговор Шелепина. Ретроспектива

Клавдий Михайлович Боголюбов (1911–1996). С 1941 года на партийной работе. В 1944 по 1963-й — в аппарате ЦК. с 1963 по 1965-й — зампредседателя Госкомитета по печати, в 1966–1968 годах — заместитель заведующего Общим отделом ЦК, с 1968 по 1982-й — первый заместитель, а с 1982 по 1985-й — заведующий Общим отделом. С 1985 года на пенсии.

Именно он при всех сменах власти в стране первым знал о смерти руководителей партии, оповещал об этом членов Политбюро и участвовал во всех оргме-роприятиях и интригах в высшем руководстве страны, в выборе главой партии и государства Горбачева.

При Брежневе Черненко восстановил заведенную еще Сталиным «аппаратуру», с помощью которой можно было прослушивать разговоры руководителей на Старой площади, в том числе на пятом этаже, где располагались члены Политбюро. Не случайно маршал Ахромеев за сутки до избрания Горбачева генеральным секретарем знал об этом еще до двух заседаний Политбюро, когда только на втором сторонники Горбачева победили. Также один из руководителей Минобороны за два года до добровольного ухода в отставку Ельцина знал, кто будет его преемником.

Когда замысел сместить с поста генсека Брежнева не удался, команда Шелепина постаралась представить себя наивными простаками. Им неприятно было вспоминать о своей неудаче, о неопытности и политическом непрофессионализме. Кроме того, их борьба за власть, хотя и скрытная, но настолько ожесточенная, что о некоторых ее эпизодах небезопасно было вспоминать. Речь шла не только в борьбе за власть в стране, но и во всем мире, а это касалось армии и КГБ и составляло государственную тайну.

Тем более сегодня кажется странным, что после ухода Хрущева, которого помогли убрать с политической сцены Шелепин и Суслов, не пострадали только Шелепин, Суслов и Семичастный с командой руководителей, пришедших из партии и комсомола, а большинство рядовых участников заговора ушли сами или их попросили уйти.

Сердюку Подгорный сразу предложил написать заявление об уходе, и Шелепин его не защитил. Воронову предложили должность заместителя редактора «Правды», но вскоре его отправили за границу и в Москву он не вернулся. Александру Яковлеву повезло — его Суслов отправил послом в Канаду. Из ЦК убрали Миронова, который вскоре вместе с маршалом Бирюзовым погиб в странной авиакатастрофе при подлете к Белграду.

Однако достаточно было одного выступления Шелепина об одесской китобойной флотилии «Слава», поддержанного Сусловым, чтобы и Шелест и Подгорный потерпели поражение, а Брежнев промолчал.

В июне Генштаб, министр обороны Малиновский, Брежнев и Громыко в ответ на агрессивное поведение США и НАТО дважды попытались начать малую третью мировую войну в Европе, но им противостояли не только Микоян, Шелепин и Суслов. Планы Генерального штаба по захвату за пять дней всей Европы, ранее предложенные Хрущеву министром обороны Гречко, многие военачальники считали реальными.

В мае 1965 года США усилили бомбардировки Северного Вьетнама и начали интервенцию в Доминиканскую Республику. На заседании Президиума ЦК выступил Малиновский с оценкой положения и с предложениями по поручению Брежнева.

Предлагалось в Берлине и на границе с Западной Германией провести военные демонстрации, перекинуть туда части ВДВ и другие войска в Германию и Венгрию. Министр подчеркнул, что нам нужно быть готовыми ударить по Западному Берлину: «Вообще нам в связи с создавшейся обстановкой следует не бояться идти на риск войны», — рассказывал позже Микоян, который резко выступил против военных авантюр.

Планы Малиновского и Брежнева начинать танковую войну в Европе противоречили «плану Шелепина» и деятельности КГБ по приходу к власти европейских коммунистов парламентским путем. Кроме Шелепина, против воинственных предложений Малиновского выступали Суслов, Подгорный и Косыгин.

2 сентября 1965 года, когда Шелест направил в ЦК КПСС записку, предлагая разрешить Украине самостоятельную внешнюю торговлю, а Подгорный без обсуждения на Политбюро дал ее в рассылку Госплану, ВСНХ и Минвнешторгу, против выступили Микоян, Новиков, Ломако и Патоличев, а Шелепин обвинил Шелеста и Подгорного в покровительстве украинскому национализму. Брежнева не было в Москве, поэтому провести специальный пленум ЦК УССР с осуждением Шелеста Шелепину не удалось.

В декабре 1965 года Брежнев нанес ответный удар по Шелепину и Суслов в этой ситуации пошел на компромисс с маршалами. Они перестали настаивать на реабилитации Сталина и отказались от немедленного развязывания войны. Суслов принес в жертву Шелепина с его планами коммунистической модернизации в СССР и во всей Европе.

На пленуме власть Шелепина в КПГК была прекращена. Такова была коллективная воля Политбюро и аппарата ЦК КПСС. Шелепину ясно дали понять, что в Политбюро у него опоры нет. В январе 1966 года Брежнев уехал с визитом в Монголию, а Шелепина отправил во Вьетнам. Оставлять его без присмотра в Москве он боялся.

Завершив визиты, они встретились в Иркутске, где Шелепин попытался убедить Брежнева, что уже не претендует на его власть, теперь они союзники и единомышленники, как и в 1958 году, когда отстраняли от власти Хрущева. Но Брежнев не поверил Шелепину, уверявшему, что пост Генерального секретаря за ним сохраняется.

Попытка Шелепина усилить влияние своей группы через влияние на средства массовой информации и советское общество первого секретаря ЦК ВЛКСМ Павлова не удалась. Комсомольская журналистика сохранялась благодаря «Комсомольской правде», где Шелепин сменил Аджубея, ушедшего в «Известия», на Воронова, а потом на Панкина.

Но после отставки Хрущева возможности использования «Комсомолки» Шелепиным и Семичастным ослабли, а журналы «Молодая гвардия» и «Сельская молодежь» никто не читал и выписывать не хотел. Это отчасти компенсировалось серией книг «Пламенные революционеры» и «Жизнь замечательных людей», к изданию которых Шелепин привлек Трифонова. Аксенова и Окуджаву. Их книги издавались тиражом 150 тыс. экземпляров, и гонорар авторов был фантастическим.

Однако реально в этих книгах были смешаны героизм революционеров с абсолютной безнравственностью их дел. что оказывало негативное влияние на восприятие истории страны. ЦК ВЛКСМ захотел подчинить себе журнал «Юность» с тиражом 5 млн экземпляров в месяц. Павлов поставил в ЦК КПСС вопрос о передаче журнала «Юность» от Союза писателей в ведение ЦК ВЛКСМ для исправления идеологических ошибок, но ЦК КПСС это решение не утвердил.

Тогда сторонники Шелепина решили противопоставить «Сельской молодежи» журнал «Юность», включив в его редколлегию Искандера, Окуджаву и критика Михайлова. Первый номер за 1966 год «Сельской молодежи» благодаря Шелепину содержал все, что до этого годами было запрещено цензурой — отрывки «Колымских рассказов» Шаламова, рассказы Булгакова и популярные песни Окуджавы. Этот бесцензурный журнал набрал тираж более 10 млн экземпляров.

Но в ЦК КПСС немедленно поступил донос об «идеологических ошибках» журнала «Сельская молодежь», который заставили подписать всех сотрудников. Последовало секретное разгромное постановление ЦК и Политбюро о «Сельской молодежи», и редколлегия была распущена.

В июле 1966 года было восстановлено МВД СССР, и Шелепин хотел назначить на эту должность своего друга — министра МВД РСФСР Тикунова, бывшего его заместителя в КГБ, но министром стал приятель Брежнева — Щелоков, а Тикунов был отправлен послом в Африку. Так Шелепин вслед за Комитетом партсовконтроля потерял контроль над МВД.

В апреле 1967 года был уволен директор ТАСС Горюнов, а в мае 1967 года, в отсутствие Шелепина, внезапно был уволен председатель КГБ Семичастный. В тот же день Андропов занял его кабинет. Семичастный позже написал, что Брежнев решил использовать бегство Аллилуевой, чтобы освободить его от должности председателя КГБ, а вместе с ним убрать их органов госбезопасности и других неугодных ему «комсомольцев».

Формально бегство дочери Сталина действительно стало поводом для его снятия, хотя в качестве предлога могли использовать что угодно. Главным было то. что политическая ситуация в руководстве страны обострилась настолько, что дальше оставлять его руководителем КГБ Брежнев уже не мог. Он откровенно объяснил замену Семичастного Андроповым необходимостью приблизить КГБ к ЦК КПСС. Андропов переходил в КГБ с должности секретаря ЦК, а Семичастного послали на Украину.

Шелепин отсутствовал на этом заседании Политбюро, сославшись на то, что он болен. О результате голосования он знал заранее, но готовился к решающей битве с Брежневым на предстоящем пленуме ЦК и считал, что после своей победы вернет Семичастного в КГБ. Для этого он начал переговоры с членами Политбюро. Микоян потом вспоминал:

«Совершенно неожиданно для меня группировка Шелепина в начале 1967 года обратилась ко мне с предложением принять участие в их борьбе против группировки Брежнева. С июня 1966 года я уже не был в составе Президиума ЦК, но членом ЦК и членом Президиума Верховного Совета оставался. И вот мне сообщили, что группировка Шелепина недовольна политикой Брежнева и что ее поддерживает большинство членов ЦК.

В начале 1967 года мне предложили принять участие в борьбе против Брежнева: выступить первым, исходя из моего авторитета в партии, после чего они все выступят и сместят Брежнева с поста первого секретаря. Это предложение сделали, конечно, тайком, через моего младшего сына. Сын добавил от себя, что его заверили, что я буду восстановлен в Президиуме ЦК и т. д.

Я ему передал мой ответ примерно так: “У меня нет никаких личных оснований быть на стороне Брежнева и его окружения, а тем более защищать его. Однако это вопрос политический, и я не вижу, с какими политическими аргументами и собственными намерениями группировка Шелепина выступает. Уже поэтому я не могу выступать застрельщиком в их борьбе. Пусть поставят вопрос на Пленуме ЦК: выскажут претензии, сформулируют свою программу действий"».

Для осторожного Микояна Брежнев и Шелепин были одинаково далеки с их планами захвата Западной Европы — у одних с помощью армии, а у другого — руками агентов влияния КГБ. Поэтому на июньском пленуме 1967 года, после отказа Микояна, позицию Шелепина озвучил член Политбюро и секретарь Московского горкома Егорычев, который был связан с Генштабом. Устиновым и другими советскими маршалами.

Шелепин начал пленум с критики ЦК, который якобы мало уделял внимания обороне Москвы. Кроме того, он поднял национальный вопрос и отметил рост национализма в республиках, а затронув еврейский вопрос, сказал, что евреев у нас унижают.

После этого Егорычев заявил, что военные приукрашивают состояние надежности противовоздушной и противоракетной обороны Москвы. От Семичастного он узнал, что часть поставленных на боевое дежурство ракет не имеет боеголовок в результате тайного соглашения министра среднего машиностроения Славского с министром обороны Малиновским.

Во время выступления Егорычева в зале стояла гробовая тишина. После выступления его проводили аплодисментами, считая, что его речь была одобрена Брежневым, а вечером звонили домой и поздравляли. Однако на следующий день отношение к нему переменилось. Членов ЦК за ночь «переформатировали».

Егорычева поддержали первый секретарь Ленинградского обкома Толстиков и первый секретарь Челябинского обкома Родионов, заранее подготовленные Шелепиным. Но на следующий день кандидаты в члены Политбюро и первый секретарь ЦК компартии Узбекистана Рашидов и первый секретарь ЦК компартии Грузии Мжаванадзе резко осудили Егорычева. Их поддержали первый секретарь Горьковского обкома Катушев и первый секретарь Краснодарского крайкома Золотухин, который заявил, что незачем членам ЦК лезть в такие серьезные и секретные вопросы.

Сражение за власть «комсомольцами» было проиграно, они оказались в меньшинстве. Поняв это, Шелепин выступать не стал. Он надеялся, что не все еще потеряно, и просчитался. Брежнев неожиданно освободил Семичастного от руководства КГБ.

Не успел Семичастный приехать на Лубянку и вызвать заместителей, как в его приемной первым появился Кириленко, за ним — Пельше, Мазуров и Андропов. Семичастный предложил чаю и спросил о цели их прихода.

— Мы пришли работать, — коротко ответил Кириленко. — Разве ты не слышал на Политбюро?

— Но ведь еще нет Указа Президиума Верховного Совета об освобождении меня от занимаемой должности, — пытался возразить Семичастный.

— Указ будет, — жестко ответил Андропов.

В состав Президиума Верховного Совета СССР входили председатели президиумов всех 15 союзных республик, и за полтора часа было невозможно обзвонить их всех, не то чтобы собрать подписи. Однако пакет, содержащий Указ ПВС об освобождении Семичастного и о назначении Андропова, был доставлен на Лубянку через полчаса.

Когда Брежнев узнал об этом инциденте, то отругал Кириленко, но эта сцена была разыграна только для обмана Шелепина. Брежнев и его единомышленники предполагали, что на Лубянке хранится план «заговора» и хотели найти там документы, подтверждающие это. Смена власти в КГБ закончилась ровно в полночь. О том, были ли найдены при этом компроматериалы на сторонников Шелепина, неизвестно.

После пленума события развивались стремительно. 2 июня Егорычев написал Брежневу заявление об отставке, Толстикова отправили послом в Китай, оттуда в Голландию и на пенсию. Родионова убрали с партийной работы, перевели в МИД и отправили послом в Югославию. После отставки Егорычева секретарем Московского горкома стал председатель ВЦСПС Гришин. На его место Брежнев предложил назначить Шелепина, который в Политбюро остался, но перестал быть секретарем ЦК.

Бывший член Политбюро Вадим Медведев вспоминал, как, приехав из Ленинграда в Москву, он обнаружил, что в правительстве и аппарате ЦК почти не было москвичей. Там были энергичные провинциалы из разных кланов, потому что Брежнев не любил столичных жителей, среди которых было много сторонников Шелепина. На ключевые должности он расставлял тех, кого знал много лет и кому доверял, и они ему преданно служили.

Брежнев сменил министра внутренних дел Тикунова, который до этого был заместителем Шелепина в КГБ. и назначил вместо него своего приятеля Щелокова. Генеральный директор ТАСС Горюнов, не прекративший контактов с «комсомольцами», поехал послом в Кению. Борис Бурков, руководивший агентством печати «Новости» с военных лет, считался близким к Шелепину, тоже покинул АПН. Отдел международной информации ЦК, состоявший из «комсомольцев», был ликвидирован, а его руководителя — Шевлягина — отправили послом в Алжир.

Семичастного убрали из КГБ и отправили в Киев заместителем Председателя Совмина УССР. Бывшего секретаря ЦК комсомола Романовского, ликвидировав Госкомитет по культурным связям с зарубежными странами, назначили послом в Норвегию. Заместителя заведующего Отделом информации ЦК Решетова также убрали из Москвы.

Шелепина, несмотря на открытую оппозиционность, из Политбюро долго не удаляли. От него избавились только, когда Брежнев заболел и наметился его уход от власти. После его вывели из Политбюро и освободили от поста председателя ВЦСПС. На пенсию ему было рано, и Шелепина назначили на маленькую должность заместителя председателя Комитета по профтехобразованию.

Работавший в этом Комитете выходец из комсомола Вадим Саюшев, ранее бывший секретарем Ленинградского обкома ВЛКСМ, рассказывал, что после назначения Шелепина Суслов вызвал председателя Комитета Булгакова и потребовал:

— Вокруг Шелепина должен быть вакуум, поручить ему надо что-то малозначимое и позаботиться о том, чтобы у него не было никаких внешних связей.

Булгаков собрал заместителей и сообщил им, что ему доверили перевоспитание оторвавшегося от народа бывшего члена Политбюро, и поручил Шелепину заниматься учебниками для ПТУ. Бывший член Политбюро привык, что его поручения исполняются немедленно, но здесь чиновники опасались их исполнять, потому что даже соприкасаться с ним было опасно.

Политбюро продолжало опасаться Шелепина и находящегося под надзором в Киеве Семичастного, поэтому контролировало всю их деятельность и намерения. В связи с этим два эпизода брежневского времени до сих пор не выяснены окончательно. Это покушение на Брежнева 22 января 1969 года во время встречи космонавтов, совершенное младшим лейтенантом Ильиным, гибель и увечья в автокатастрофе офицеров личной охраны Брежнева.

В 1969 году офицер милиции Ильин на территории Кремля из двух пистолетов стрелял по машине Брежнева. Он выпустил 16 пуль и убил водителя второй машины, в которой ехали космонавты. Автор книги об этом покушении Зенько-вич задается вопросом: откуда у Ильина, никогда не бывавшего в Москве и, судя по найденной в его доме записке, заранее не готовившегося к террористическому акту, уже был готов план покушения именно внутри Кремля с использованием дядиной милицейской формы?

Ильин в январский мороз очень отличался от остальных сотрудников МВД в летнем милицейском плаще, и один из офицеров охраны Кремля его не задержал, хотя и подошел к нему с вопросом. И это несмотря на то. что приметы Ильина были даны сотрудникам и агентам КГБ, а дядю Ильина для розыска племянника посадил в свой автомобиль военный комендант Кремля генерал Шорников и дважды проехал с ним по маршруту до Внуково-2. Это делалось потому, что Ильин рассказал дяде, что хотел пройти в его форме в Кремль.

Существует много версий, объясняющих «везение» Ильина и «везение» уцелевшего Брежнева, которые оправдывают поведение сотрудников КГБ и охраны Кремля, допустивших это покушение. Не менее странно, но понятно решение объявить Ильина, убийцу и террориста, сумасшедшим и сохранить ему жизнь — в СССР не могло быть террористов, покушающихся на партию и государство, по определению.

Поэтому, проведя 20 лет в психбольницах, Ильин остался совершенно нормальным, был освобожден в 1990 году, получил в Ленинграде однокомнатную квартиру и зарплату за все 22 года службы, потому что «случайно» не был уволен и в воинской части числился «больным».

Ни Андропов, ни подчиненные ему офицеры КГБ — комендант Кремля и начальник охраны Брежнева — никто не понес никакого наказания за покушение на генсека. Однако был уволен назначенный Семичастным начальник Ленинградского управления КГБ.

Брежнев знал или догадывался, кем было организовано покушение. Знал или догадывался и Андропов, который сам на работу и с работы ездил по разным маршрутам и постоянно менял машины. До него бывшие руководители госбезопасности — Семичастный, Шелепин, Серов и Берия — так о своей безопасности не беспокоились.

Во второй половине 70-х годов правительственный ЗИЛ утром следовал из Завидова в Москву, в нем шесть офицеров личной охраны Брежнева возвращались домой после смены. Неожиданно сбоку вылетела грузовая военная машина, за рулем был молодой солдат срочной службы. Он при повороте не посмотрел влево. Водитель личной охраны Брежнева, обладая быстрой реакцией, сумел увернуться от прямого столкновения, но в тот же момент в ЗИЛ врезался неизвестно откуда появившийся на дороге огромный трейлер.

Офицеры охраны, успевшие сгруппироваться, уцелели, но один из них спал, и ему снесло часть головы. У другого офицера было сломано шесть ребер, остальные также получили переломы, ушибы, ссадины. К счастью, Брежнева в том ЗИЛе не было. Хотя многим было известно, что на дороге в Завидово и обратно Леонид Ильич имеет склонность сам садиться за руль и лихо управляет автомобилем.

Известно, что ситуация с ДТП была типичной, как и случаи смертей с отравлениями и инфарктами. Очень похожая по множеству случайностей была также и гибель первого секретаря Белоруссии Машерова. Другая была связана с покушением на адвоката «Гласности» Татьяну Кузнецову. О смертях во время сна и от острой сердечной недостаточности будет рассказано далее.

В июле 1983 года, когда руководитель Комитета по профтехобразованию Булгаков ушел на пенсию, а бывший подчиненный Шелепина — Саюшев ушел из Комитета и стал гендиректором ВДНХ СССР, Шелепин рассчитывал, что теперь его сделают председателем Комитета и зто послужит его постепенному возвращению на верхний уровень власти.

Но хотя Брежнева уже не было, Андропов остался, и опала с Шелепина не была снята. Новым председателем Комитета назначили Петровичева, который стал увольнять с работы людей только за дружбу с Шелепиным. Этого Шелепин не смог перенести и подал заявление о выходе на пенсию.

Однако даже в опале у Шелепина осталось много друзей, которые считали его умным, порядочным и добрым человеком, который искренне служил своей стране. Он был до щепетильности честным человеком. У него не было ни дачи, ни машины. Власть портит, но друзья были уверены, что Шелепин — исключение, хотя ему и не хватало фронтовой закалки. Тем из его коллег, кто прошел через ад войны, в гражданской жизни было легче, а Шелепин растерялся и перестал общаться.

В апреле 1984 года его отправили на небольшую пенсию и он написал письмо новому генеральному секретарю ЦК Черненко, который только что вернул партбилет Молотову, исключенному из партии при Хрущеве, и был очень доволен своим поступком. На заседании Политбюро Черненко решил посоветоваться по этому вопросу с коллегами и сообщил, что Шелепин просит для себя обеспечения на уровне бывших членов Политбюро, но Устинов отреагировал сразу и резко:

— С него вполне достаточно того, что он получил при уходе на пенсию. Зря он ставит такой вопрос.

Однако демократичный Черненко мягко ушел от решения вопроса:

— Я думаю, что по этим вопросам мы пока ограничимся обменом мнениями.

Вскоре не стало и Черненко, а Горбачев вообще не был настроен повышать пенсии бывшим членам Политбюро.

Шелепин в последние годы жил трудно и нуждался во всем. Жалел, что, работая в КГБ, отказался от генеральского звания. Генеральская пенсия очень пригодилась бы ему, когда началась инфляция и рубль обесценился. В 1992 году он в последний раз поехал в Воронеж, на 70-летие брата Георгия. Нашел дом. в котором вырос, и хотел зайти, но новые хозяева его даже на порог не пустили. Они уже забыли, кто такой Шелепин, а напомнить о своем прошлом он не решился.

К концу жизни он прихрамывал, и у него плохо было с сердцем. Он тяжело болел и медленно терял память. Умер член Политбюро и бывший председатель КГБ Шелепин в 1994 году в возрасте 76 лет. Его похоронили на Новодевичьем кладбище, но не в память о прошлых заслугах, а потому, что там была могила отца. Урну с прахом положили в отцовскую могилу.

Его преемник на посту руководителя КГБ — Владимир Ефимович Семичастный пережил друга на семь лет. Он умер 12 января 2001 года от инсульта, как и Шелепин, в возрасте 76 лет. Похоронен на Троекуровском кладбище.

Десятки людей из окружения Шелепина были удалены из Москвы — в основном они были назначены послами в малозначительные государства.

В июне 1968 года был снят с должности секретарь ЦК ВЛКСМ Павлов. Шелепин проиграл борьбу внутри партии. Но осуществление «плана Шелепина» в Европе продолжалось — вскоре произошли «Майское восстание» в Париже и «Пражская весна» в Чехословакии.

В 1974 году произошел коммунистический военный переворот в Португалии, и председатель компартии Альваро Куньял реально мог стать президентом. Восставшим офицерам, которых воспитывали коммунистические партии Франции, Италии и Испании, нужна была помощь. Но Андропов уже сделал ставку на конвергенцию. Они проиграли на демократических выборах, и к власти пришли умеренные социалисты.

Руководитель спецслужбы ГДР «Штази» Маркус Вольф позже рассказывал о влиянии спецслужб Восточного блока в Западной Германии: «Мы имели доверительные политические контакты с двумя наиболее влиятельными социал-демократическими политиками послевоенного времени — Фрицем Эрлером и Хайнцем Кюном. Эрлер занимал посты председателя фракции СДПГ в бундестаге и заместителя председателя партии, Кюн был премьер-министром земли Северный Рейн-Вестфалия.

Оба вышли из левых группировок, стоявших до прихода нацистов к власти и в годы гитлеровского режима в оппозиции к руководству СДПГ. Независимо друг от друга оба сохраняли контакты с соратниками по борьбе, жившими теперь в ГДР. Конечно, им было ясно, что регулярные визиты старых друзей происходили с одобрения некоей официальной инстанции ГДР. Они знали, что такое конспирация, и сознательно использовали этот канал.

Их анализ процессов, происходивших внутри НАТО, или сообщения о планах вашингтонских "ястребов” были для нас очень информативны. Оценка внутриполитической ситуации, которую давал Эрлер, также помогала нам правильно оценивать процессы, происходившие в Западной Германии.

После ареста Гийома нас очень беспокоила возможность раскрытия связи Винанда. Мы не хотели дать повод к свержению еще одного канцлера — Гельмута Шмидта. Поэтому было решено временно заморозить контакты. Мы довольно рано поняли, что Венер превратился в самого могущественного политика в СДПГ и оказывает решающее воздействие на политику Западной Германии по отношению к Востоку».

Маркус Вольф пишет о зависимости социал-демократов ФРГ и их лидера Франца-Иозефа Штрауса от «Штази»:

«Его считали в Москве радикальным идеологическим догматиком правого толка. Я сообщил им, что, хотя Штраус и является представителем военно-промышленного комплекса ФРГ, он не твердолобый антикоммунист, а скорее человек, проворачивающий дела, сулящие как политическую, так и личную выгоду, везде, где представляется такая возможность… Когда Штраус стал министром по делам атомной энергии, инициатива по установлению контактов с ГДР исходила от него. Он заморозил их, став министром обороны, и возобновил после отставки… Я читал в сообщениях Шалька, агента “Штази”, как непринужденно Штраус выбалтывал своему партнеру из ГДР политические и военные тайны ФРГ и западного союза».

План создания «розовой континентальной Европы» под управлением Шелепина могла стать реальностью, но в 1968 году, хотя он и оставался членом Политбюро, но все его попытки активизировать международные связи и влияние профсоюзов встречали жесткое сопротивление ЦК КПСС и КГБ, руководимого Андроповым. Но тайная подковерная борьба в ЦК КПСС продолжалась.

В апреле 1968 года, накануне ввода войск в Чехословакию, с анализом ситуации и постановкой задач выступил Брежнев. Его доклад засекречен, но известно, что на пленуме Косыгин, Мазуров, Полянский и Шелепин сидели с каменными лицами, а Суслов вообще ушел из зала.

10 марта 1970 года появляется письмо членов политбюро Суслова, Мазурова и Шелепина о плохом состоянии советской экономики, руководимой Брежневым и Косыгиным, где главным объектом критики был Брежнев.

Итог внутрипартийной борьбы подвела ошибка Шелепина во время его поездки во главе профсоюзной делегации в Великобританию. В годы руководства КГБ он лично вручал орден майору КГБ Сташинскому за убийство Льва Ребета и Степана Бандеры. Но вскоре сбежавший на Запад Сташинский назвал заказчиком убийства Шелепина, хотя оба убийства планировались еще Серовым.

Немецким судом Шелепин был признан заказчиком убийства, и это решение не было отменено. Поэтому его приезд в Лондон вызвал возмущение английской печати. Начались митинги у советского посольства. Шелепина пришлось выводить через черный ход, а посольского шофера приняли за Шелепина и забросали куриными яйцами. В СССР это стало поводом, чтобы убрать Шелепина с поста председателя ВЦСПС, а в 1976 году вывести из членов Политбюро.

Суслов понял, что вместе с Шелепиным достигнуть компромисс в Политбюро он не сможет, и заявил, что Шелепин и немецко-американский философ Маркузе такие же враги коммунизма, как Раймонд Арон и Збигнев Бжезинский. Поэтому он предложил Шелепину должность заместителя председателя Комитета по профтехническому образованию. Шелепин вынужден был согласиться, но и после этого его не оставили в покое.

Члены Политбюро помнили и не простили ему попытку захвата высшего поста в государстве. На протяжении ряда лет он старательно формировал кадры своих сторонников, продвигая их в ЦК комсомола, потом на руководящие посты в КГБ. Шелепин понизил в должности или уволил тысячи сотрудников КГБ. заменив их людьми из партии и комсомола.

В то же время он старался поднять престиж органов госбезопасности, освободить из тюрьмы видных соратников Берии — Эйтингона и Судоплатова. Совместно с генпрокурором Руденко добился досрочного освобождение из заключения сына Сталина — Василия. Перейдя на работу в ЦК партии, он передал пост председателя КГБ своему другу Семичастному и продолжил рассаживать бывших комсомольцев на руководящие посты.

Шелепин и Семичастный подготовили вторую, удавшуюся операцию по свержению Хрущева, и организовали доставку Хрущева из Пицунды прямо на заседание Президиума ЦК. где ему было объявлено о досрочной отставке. Шелепин делал это лично для себя, потому что заговорщики обещали ему пост преемника Хрущева. Был подготовлен проект постановления ЦК, в котором Брежнев избирался первым секретарем ЦК временно, с последующей передачей поста Шелепину при гарантии несовмещения обязанностей первого секретаря ЦК и Председателя Совмина.

Однако некоторые члены ЦК на Старой площади остались недовольны. Обиженные Хрущевым бывшие секретари ЦК Игнатов, Фурцева, Аристов рассчитывали вернуть себе высокие посты, но не блиставший талантами Брежнев предпочитал работать с теми, кому доверял. Став генеральным секретарем, он руководил страной до конца своей жизни.

Члены Президиума ЦК заранее знали, что обманывают Шелепина. Он и Семичастный нужны были им только как гаранты успешности заговора с участием КГБ. Поэтому Микоян на заседании Президиума ЦК так резко выступил против назначения Шелепина на пост первого секретаря и прямо предостерег коллег, что «от этого молодого человека можно ожидать много бед».

Шелепина тогда перевели из кандидатов в члены Президиума ЦК, Семичастного ввели в состав ЦК, но на посту первого секретаря ЦК остался Брежнев в качестве наименьшего зла, а вышедший на пенсию Микоян, перестав быть членом Политбюро, до конца своих дней пользовался всеми привилегиями высшего руководства.

В первые годы правления Брежнев понимал свое шаткое положение. На XXIII съезде КПСС шелепинцы устроили бурные аплодисменты, когда при избрании в Президиум было названо имя Шелепина. Тогда, чтобы нейтрализовать этот демарш, сторонники Брежнева начали аплодировать после каждого нового имени. Всем стало понятно, что намерения заговорщиков серьезны и стесняться в средствах они не будут, поэтому действовали против них быстро и решительно.

С годами Семичастный cmaл почти совсем обыкновенным пенсионерам, только тогда он после прогулки на Патриарших прудах дал свое последнее интервью журналисту Николаю Алексеевичу Добрюхе (псевдоним НАД), который помогал оформлять личные воспоминания бывшим руководнтелям КГБ Семичастному и Крючкову.

В этом интервью Семичастный не оправдывазся, но стараюя представить события в выгодном для себя свете. Это особенно характерно для политиков, военных и сотрудников спецслужб.

На вопрос Добрюхи о там, как готовилась и какое кодовое название было у операции по снятию с должности Хрущева, он ответил правдиво, обстоятельно:

— Нет. Мы к этому не готовились. В аппарате КГБ вообще мало кто про это знал. Мы даже и не называю это операцией, а тем более никак ее не именовали.

Мы в КГБ на этот счет вообще нигде и никаких следов не хотели оставлять. Это делал Президиум ЦК. А мы были, как говорится, на подхвате. Мы были фактически теми, кто исполнял поручение политического руководства страны. Поэтому мы все это не облекали в форму какой-то законченной операции…

— Но раз не информировали Хрущева, что для него готовится, выходит, заговор был?

— Ну. заговор был… но в таком смысле, что и любое самое плохое собрание тогда тоже заговор, раз оно заранее готовится и учитывается, кто и как себя на нем поведет.

— Когда вы Хрущева встретили в аэропорту Внуково и сказали, что его ждут в Кремле, вы ехали с ним вместе в машине?

— Нет. Они вдвоем с Микояном сели в его машину. Машина Микояна осталась пустой. За машиной Хрущева пошла машина с охраной… Таким образом, Хрущев и Микоян уехали вдвоем. Уже из машины я позвонил и сообщил, что еду… что едем в Кремль. И что они, возможно, будут обедать вместе с другими членами Президиума ЦК, если они еще не пообедали.

Когда же охрана Хрущева начала заглядывать в мою машину, а у меня впереди оказался офицер из 9-го управления, потому что мне Брежнев посоветовал на эти дни взять себе охрану… (!) Я взял офицера из 9-го управления. Ну, они знали, что у меня никогда охраны не было, а тут вдруг их коллега из 9-го управления сидит впереди у меня. И они начали посматривать все время с таким интересам большим… Я сказал водителю, чтобы он затормозил на обочину, подождал, пропустил их всех вперед, чтобы не вызывать ни у кого никаких недоуменных вопросов. И вот после этого позвонил в Кремль и все рассказал: доложил, что едут, так что будьте готовы (!). И поехал следам…

Не знаю, обедали они или не обедали, но. в конце концов, известно, что не то в час, не то в два часа дня они пошли на заседание Президиума ЦК. И заседание это, как ни покажется странным, открывал Хрущев. Но первым попросил слова Брежнев. И Брежнев начал свое выступление с критики и с анализа недостатков, допускаемых Хрущевым. А за ним уже — Подгорный, и пошли все члены Президиума выступать. А выступали они по часу, по полтора. И так продолжаюсь до глубокой ночи. Когда же закончилось заседание, мне позвонил Брежнев и говорит:

— Куда Он поедет?

— Да куда угодно пусть едет, — сказал я. — Хочет на квартиру — на квартиру. Хочет на дачу — на дачу. Хочет — в особняк. (Он жил еще в то время в особняке на Ленинских горах.) Это очень просто, потому что я уже сменил везде всю охрану: и на даче, и на квартире, и в приемной, и водителей заменил (!)… Все, понимаете, уже сделано так. чтобы никаких случайностей! (И это Семичастный не считает заговором?!)

— Но Он же это заметил?

— Ну а как же… Он все понял с первого выступления Брежнева, что его пригласили сюда не для того, чтобы ему объясняли… не для корректировки пятилетнего плана и не для изучения записок по сельскому хозяйству. Ничего подобного. Из выступлений Брежнева и Подгорного уже было ясно, что речь идет о том, чтобы освободить его от обязанностей. Он начал перебивать, огрызаться, начал какие-то реплики бросать, но… Ему сказали, что… мы вам дадим слово. А пока послушайте, что вам скажут.

Ну, и вот так до ночи, а на другой день продолжилось заседание. Но на второй день начались уже ко мне звонки. Частые. От разных членов ЦК. Члены ЦК съезжаюсь в Москву, потому что из аппарата ЦК. видно, было сказано, что членам ЦК необходимо подтянуться сюда для срочных дел.

Тогда еще Пленум не был объявлен. Просто необходимо быть здесь. В Москве. Ну и… начались звонки. Одни стали звонить, что вот там идет заседание, а мы не знаем, что там… Все члены Президиума и секретари ЦК на заседании. Секретари обкомов, члены ЦК— ко мне, поскольку знают, что все нити в какой-то мере ведут ко мне. Во всяком случае, я должен знать, что происходит?! Начали раздаваться такие предложения: «Вот… там Хрущев побеждает. Надо собрать группу и идти спасать других». Короче, все так, как было в дни борьбы Молотова и Хрущева, когда пошли спасать Хрущева, когда началось выступление против Хрущева.

Но были и другие звонки… такого порядка: «Что ты сидишь? Там Хрущева снимают! Там уже все… А ты сидишь и не принимаешь меры…»

— А что отвечали вы?

— Я ничего не знаю, — отвечал я, — там идет заседание Президиума ЦК. И моя задача — обеспечивать, чтобы все было нормально вокруг. Влиять на то. что происходит на Президиуме, в мои обязанности не входит. Я там не присутствую и не обязан знать, кого там снимают или кого там хотят заменить. Я отвечаю за государственные дела, а не за партийные вопросы, которые там решаются…

Однако в районе часа дня под давлением таких звонков я позвонил туда и попросил передать Брежневу записку, чтобы он связался со мной. И он мне позвонил. И я говорю, что вот такие, понимаете, звонки раздаются… Имейте в виду, если пойдет группа членов ЦК, я не смогу остановить их. К ним физическую силу я применять не могу. Одни пойдут спасать вас, другие — Хрущева…

Брежнев сказал: — Не надо!!!

— Я понимаю, что не надо. Но… они могут сами прийти… И вы… что? Откажете им появиться в приемной? И я не смогу… В итоге — дополнительная буча и… свалка… другая сторона требует, чтобы я активно вмешался и призвал вас к порядку: почему вы там так наседаете на Хрущева?

— Все члены Президиума уже выступали, — говорит Брежнев, — остались кандидаты и секретари ЦК. Мы сейчас посоветуемся и дадим тем, кто не выступил, по пять-семь минут для того, чтобы они отметили свое отношение по обсуждаемому вопросу. Потом я тебе позвоню.

И через каких-то 30–40 минут позвонил:

— Все! Договорились. Заканчиваем. В 6 часов Пленум ЦК.

Я говорю:

— Меня это устраивает… (!), — сказал Семичастный и добавил: — Вторую ночь я вряд ли бы выстоял, так как все настойчивее стали раздаваться требования арестовать Брежнева и других организаторов выступления против Хрущева.

Семичастный не стал комментировать, как бы он поступил в этой ситуации, ведь, по его словам, никакой операции и никакого плана свержения Хрущева не было, а КГБ не имел права вмешиваться в дела и разборки партии (!) Но тогда он не имел и права следить за первым секретарем, подслушивать его разговоры, отключать ему связь и самовольно сменить ему охрану…

Семичастного в КГБ не любили, хотя, возможно, он был честным борцам за чистоту чекистских рядов. В отличие от своих коллег он всегда давал интервью журналистам и не стеснялся говорить о своей роли в истории. Он никогда не отказывался от того, что сделал, и был свято убежден, что в 1964 году поступил правильно, отстранив Хрущева от власти. Однако Родина недооценила своего героя — за время службы у него не было ни одной правительственной награды…

Даже имеющиеся в распоряжении современных историков и аналитиков документальные материалы, мемуары и интервью участников событий позволяют сделать вывод — заговор Шелепина и его команды был. Более того, это был заговор не только Шелепина и его сторонников, но заговор и других частей советской элиты, только сначала против Хрущева, а уже потом — против Брежнева.

Активно участвовали в этом очень тонко чувствовавший изменения ситуации Суслов, который контролировал действия секретаря ЦК и члена Президиума ЦК Шелепина и председателя КГБ Семичастного. Только Суслов и Брежнев вышли сухими и чистыми из этой мутной воды.

Однако в процессе этих перманентных интриг существовали и другие заговоры всех против всех, но против Шелепина — в первую очередь. При этом состав групп заговорщиков менялся, иногда отдельные неустойчивые или циничные политики перебегали в стан противников, или целые группы заговорщиков объединялись против своих главных соперников в борьбе за власть.

Характерным является то, что в этой внутрипартийной, можно даже сказать, сугубо элитарной борьбе за власть совершенно не участвовали рядовые члены ЦК КПСС, а остальные миллионы коммунистов вообще ничего не знали об этих судьбоносных для страны и партии событиях. Зато с подачи руководителей партии и лично председателей КГБ в этой борьбе и заговорах активно участвовали советские органы госбезопасности, возглавляемые Шелепиным и Семичастным.

Они в первую очередь и являлись идеологами, организаторами и активными участниками всех заговоров в период правления в СССР Хрущева и Брежнева. Это являлось печальной, но. очевидно, неизбежной традицией для всего периода существования в XX веке советской власти в СССР.

Также характерно, что все первые лица органов госбезопасности от Дзержинского до Крючкова и Баранникова лично участвовали во всех внутрипартийных интригах и заговорах, что отчасти входило тогда в их обязанности, и все они лично пострадали от этого, причем большинство из них, кроме Дзержинского, сами были репрессированы.

Так были признаны изменниками (надуманно) и заговорщиками (реально) и расстреляны по приговорам суда — Ягода, Ежов, Берия и Абакумов, а следующие за ними — Серов, Шелепин, Семичастный, Крючков и Баранников были отправлены в отставку и преследовались политическими методами. Хотя в отношении Баранникова — дело темное.

Армия и внутренние войска после смерти Сталина все чаще использовались не только в качестве потенциального средства устрашения политических противников, но и для реального применения силы. Так поступали Булганин и Жуков. Малиновский и Язов. Баранников и Грачев. Такое использование армии, при желании, можно объяснить действиями в условиях «крайней необходимости», но назвать демократическими и абсолютно законными нельзя.

В целом период правления Хрущева и первые годы нахождения у власти Брежнева во внешней политике противоборствующих во власти и участвующих в заговорах сторон заметно проявлялись троцкистские тенденции экспорта революций в страны Западной Европы путем силового, агентурного и идеологического воздействия.

Это было обусловлено как агрессивной политикой США и НАТО, реально угрожавших Советскому Союзу, так и возросшим авторитетом СССР в мире, что проявлялось в росте влияния социалистических и коммунистических партий на Западе. Коммунистические партии во Франции. Италии, Испании и Португалии, а также социалистические партии Великобритании и в крупнейших странах Европы имели огромное представительство в парламентах и реально могли сформировать коммунистические правительства.

Однако непоследовательная, а временами и авантюристическая внутренняя политика части советской элиты в экономике, идеологии и культуре приводила к тому, что рядовые коммунисты и советский народ не понимал смысл и цели политики КПСС, хотя и продолжал верить руководству страны и активно участвовать в строительстве социализма.

От прочитанного может сложиться впечатление, что после смерти Сталина в политике страны царила анархия и группировки заговорщиков, беспрерывно сменяя друг друга, вели циничную борьбу за власть. Формально это действительно выглядит так.

Однако их заговоры не только не приводили к смене власти в стране, но даже не являлись полноценным переворотом. Потому что участвовавшая в этих событиях партийная элита умела встроить свои деяния в рамки партийной демократии или. сразу после совершения нелегитимных действий, быстро оформляла их законными решениями ЦК КПСС. Президиума ВС СССР и советского правительства.

Таким образом, можно смело утверждать, что в СССР как при Сталине, так и в большей мере при Хрущеве и Брежневе в стране формально соблюдались все конституционные принципы демократии. А то. что между частями советской элиты существовали противоречия, которые они разрешали путем жесткого столкновения мнений в ходе дискуссий на пленумах, а иногда и заговоров, только подтверждает, что в СССР не было жесткого тоталитаризма и диктатуры. о которых без конца твердят на Западе и современные российские либералы.

Противоречия во властных элитах существовали всегда и во всех странах, и они точно так же, как и в СССР, разрешались путем жестких партийных противостояний, сговоров, заговоров и переворотов. Причем даже в Европе в середине XX века власть менялась нередко путем военных переворотов в Испании и Португалии. В США на нескольких президентов совершались покушения, а президента Кеннеди убили, и расследование так и не нашло реальных убийц и организаторов заговора.

За фасадом любой демократии всегда скрывается борьба за власть, цену которой знают только победители и побежденные, а народу потом всегда приходится ликвидировать последствия этого стихийного бедствия.

Ошибки заговорщиков группы Шелепина

Хотя Брежневу не хватало образования, но он был искушенным политиком и мастером аппаратной интриги. Заговорщики его недооценили. У Брежнева было чутье на людей. Он всегда четко представлял, кто за него, а кто против.

Первый секретарь МГК Егорычев вспоминал:

— Мы. кто помоложе, были доверчивы. Если бы не были доверчивы, может. Шелепин и занял его место… Когда освобождали Хрущева. Брежнев нас обвел вокруг пальца. Он клялся и божился, что будет проводить линию XX и XXII съездов. Мы были с ним предельно откровенны. У меня с Леонидом Ильичом было много разговоров. Он все знал о моих настроениях. И когда пришел к власти, он уже знал, с кем ему не по пути. Делал вид. что хорошо к нам относится, а в душе был готов с нами распрощаться. Нам пришлось очень трудно…

За годы руководства комсомолом Шелепин вырастил целое поколение руководителей, которые стали секретарями обкомов, заместителями министров. В каждой области были выходцы из комсомола, уважительно относившиеся к Шелепину. Это были образованные и энергичные деятели в партийном и государственном аппарате, которые были ему преданы. Они занимали важнейшие должности в госбезопасности и в МВД, на телевидении и в ТАСС.

Николай Месяцев рассказывал:

— Когда нас всех разогнали, нам часто говорили: не может быть, чтобы у вас не было организационной спайки. Но ее не было, мы всегда оставались просто друзьями и единомышленниками. Часто собирались у меня на даче. Но не было таких разговоров, что надо Брежнева свергать и ставить Шелепина. Я знал, что все это прослушивается или может прослушиваться. Я же сам в госбезопасности работал… Хотя были и среди нас дурачки, которые, поддав, вставали на стол и кричали: «Да здравствует Шелепин!»

Александр Николаевич любил беседовать с глазу на глаз. Но мы не говорили о том, что он должен занять место первого. Разговоры сводились к тому, что страна остановилась в развитии, пятится назад. Вот что нас беспокоило…

Ему вторит Валерий Харазов:

— Комсомолята ему и навредили. По пьяной лавочке говорили, что наш «Железный Шурик» скоро будет хозяином страны. А эти пьяные разговоры становились известны.

Знавший больше других Владимир Семичастный так оценивает действия своих единомышленников:

— Мы просто еще не созрели для того, чтобы брать на себя ответственность за государство. Рядом с Микояном, Подгорным, Сусловым мы были комсомольцами в коротких штанишках. Нам на что-то претендовать было смешно…

Однако в Москве шли разговоры о том, что Шелепин и его друзья уже даже составили некий теневой кабинет министров, распределили должности.

Даже будущий член Политбюро Александр Яковлев принадлежал к команде Шелепина, позже он осторожно прокомментировал, что ему: «…импонировали выступления Шелепина против привилегий», что он «не симпатизировал, но и не относился к нему отрицательно… Была группа влиятельных людей, которая хотела поставить во главе страны Алексея Николаевича Косыгина. С ним связывали прогрессивные экономические реформы, возможность проведения более здравой линии. Я бы тоже не возражал, если бы Брежнева сменил Косыгин».

Брежнев противодействовал попыткам Шелепина прийти к власти последовательно и решительно. Когда Шелепин предложил управляющим делами ЦК КПСС своего человека, бывшего комсомольского руководителя Гранта Григоряна, который был заместителем управляющего, Леонид Ильич его не утвердил.

Брежнев, который тогда еще не жаловался на здоровье, назначил на должность начальника 4-го главного управления при Министерстве здравоохранения не ставленника Шелепина, потому что понимал, что состояние здоровья высших людей в государстве — бесценная информация в борьбе за власть.

Брежнев убрал председателя Гостелерадио Месяцева и, назначая на эту должность Замятина, сказал ему:

— ТАСС — это то, что дает нам информацию. Я хочу, чтобы ты отбирал информацию, чтобы я первым узнавал, что происходит…

Когда вслед за Семичастным Брежнев убрал первого секретаря Московского горкома КПСС Егорычева и назначил вместо него председателя ВЦСПС Виктора Гришина, заместитель председателя КГБ Георгий Карпович Цинев немедленно разогнал руководство московского управления госбезопасности. Цинев кричал на заместителя начальника УКГБ полковника Котова, который до этого был помощником Егорычева:

— Ваш Егорычев что, не понимал, что делает? Его выступление на пленуме — это же был пробный шар. Это был выпад против Леонида Ильича! Что вы там задумали? Заговор против Леонида Ильича затеяли?

Владимир Семичастный считал, что главной ошибкой Шелепина было то, что он противопоставил себя остальным члена Политбюро:

— Шелепин, когда стал членом Президиума, не взял охрану. Брежнев меня спросил: почему Шелепин без охраны ездит? Я говорю: он же отказывается от охраны. Пусть скажет, я ему завтра хоть взвод поставлю. Тут Шелепин встает и говорит: «Леонид Ильич, а зачем нас охранять? Я считаю, что нужно охранять три первых лица — первого секретаря, председателя Президиума Верховного Совета и главу правительства. А нас-то чего охранять? От кого?»

Шелепин даже когда был председателем КГБ, ходил без охраны. Его товарищи стыдили:

— У тебя же полный портфель государственных секретов.

Заодно Шелепин выступил против «иконостасов». Он сказал, что ему стыдно, когда во время демонстрации он стоит на Мавзолее, а рабочие несут его портрет. Зачем повсюду выставлять портреты вождей?

Члены Президиума ЦК замолкли. Но тут вмешался секретарь ЦК Суслов, ведавший идеологией:

— Это традиция такая. В этом проявляется авторитет партии. Нас не поймут, если отменим.

На этом обсуждение вопроса закончилось.

Председатель КГБ Семичастный встал:

— Ну так как, ставить Шелепину охрану?

Шелепин махнул рукой:

— Ставь…

Шелепин раздражал товарищей по партийному руководству разговорами о том, что члены Политбюро оторвались от масс. Кому такое понравится? Крайне щепетильный, он не делал себе никаких поблажек. За все платил.

Это подтверждает Валерий Харазов:

— Он переезжал с квартиры на квартиру. Однажды ему сделали ремонт. Он спросил, сколько стоит ремонт. Ему принесли документы. Он их просмотрел и попросил помощника заплатить. Об этом узнали его коллеги. Не бывало еще такого! Члены Политбюро обиделись: в какое положение их поставил Шелепин! Что же, и им теперь за все платить? Не привыкли.

Он подготовил большую записку о том, что высшим руководителям необходимо вести себя скромно. После этого его коллеги по партийному аппарату стали относиться к нему с опаской, а потом с ненавистью.

Затем он высказался против того, чтобы члены Политбюро сами себя награждали орденами. Это было расценено уже как оскорбление.

Философ Мераб Мамардашвили отмечал, что советская власть принципиально придерживается всего среднего и не терпит слишком активного или революционного, даже если это власти на пользу, не терпит. Карьера Шелепина не удалась, потому что он был слишком определенный. Они даже этого не любили. Шелепин оказался неудобен для Брежнева и Политбюро, даже когда его назначили руководить профсоюзами. Он стал общаться с рабочими, занялся строительством санаториев для рабочих. Популярность его росла.

При нем профсоюзные комитеты почувствовали себя уверенно и на равных говорили с администрацией, не позволяя директорам нарушать права рабочих. Поэтому все предложения, которые он вносил, работая в ВЦСПС, отклонялись.

Когда руководитель ТАСС Замятин решил построить дом отдыха для сотрудников с помощью профсоюзов, встреча с Шелепиным чуть не привела его к отставке. Замятина срочно вызвали к Брежневу, который прямо ему заявил:

— Если бы я тебя не назначил на эту должность два месяца назад, то сегодня бы снял.

— Чем же я провинился? — спросил Замятин.

— Ты у Шелепина в ВЦСПС был?

— Да, я хотел ускорить строительство дома отдыха.

— Но ты с ним еще и обедал?

— Он меня пригласил, — признал Замятин.

— О политике говорили? Честно.

— Ни слова, — поклялся Замятин. — Только о социальных делах.

Тогда Брежнев популярно объяснил ему ситуацию:

— Всех идеологов, которые окружали Шелепина, мы отослали за рубеж или в другие места. Сейчас он ищет новых людей на идеологическом фронте, формирует новую команду. И тебя не случайно пригласил пообедать. Он, видишь, не бросил своих идей. Мне это не нравится. И мы с этим покончим. Может, я виноват, что не предупредил тебя, но я не мог предположить, что ты сразу поедешь к Шелепину… Тебе надо знать, каких друзей выбирать…

Шелепин рассказывал, как накануне пленумов ЦК он зашел к Косыгину. Сказал, что настаивает на принятии поправок к пятилетнему плану, предусматривающих повышение жизненного уровня людей, и предупредил: если Косыгин этого не сделает, то Шелепин выступит сам. Алексей Николаевич сообщил об этом Брежневу, который через час пригласил к себе Шелепина и спросил:

— Ты говорил Косыгину, что собираешься выступать на пленуме?

Шелепин объяснил, что он хочет сказать на пленуме, но Брежнев попросил его не выступать и обещал учесть его предложения. Но ничего не сделал. Для него важно было не пустить Шелепина на трибуну пленума.

Вскоре Шелепина отправили с делегацией в Англию, заведомо имея информацию из посольства в Лондоне, что там его ожидает грандиозный скандал с демонстрациями и протестами рабочих, а за время его нахождения там, за границей, освободили от занимаемых постов. Брежнев вызвал Шелепина на неприятный разговор, в ходе которого он вспылил и сказал, что уйдет сам.

— Уходи, — ответил Брежнев. Шелепин написал заявление, и в тот же день состоялось решение о его добровольной отставке.

Мягкие репрессии Брежнева

Сразу после отставки Хрущева на пленуме ЦК председатель КГБ Семичастный был переведен из кандидатов в члены ЦК КПСС. Он позаботился о своих подчиненных, присвоив генеральские звания 70 сотрудникам КГБ, а орденами и медалями в органах были награждены более 100 человек. Семичастному, никогда не служившему в армии, присвоили сразу генеральское звание.

Семичастный хотя и родился в Днепропетровской области, но к брежневскому днепропетровскому клану не принадлежал. Мир устроен так, что за все приходится платить, а потом и расплачиваться. Поэтому, став генеральным секретарем. Брежнев первым делом стал думать о смене председателя КГБ. Но оказалось, что Семичастный уходить с этой должности не хотел, хотя Леонид Ильич ему прозрачно намекал:

— Володя, не пора ли тебе переходить в нашу когорту? Может, в ЦК переберешься?

Но Семичастный неожиданно ответил отказом:

— Считаю, что рано еще. Я в КГБ всего три года. Думаю, надо повременить.

Это был неправильный ответ. Брежнев больше к своему предложению не возвращался. но свое решение не изменил. Он, как мало кто из высших номенклатурных работников, умел выжидать и добиваться поставленной цели наверняка. Сказывались навыки заядлого охотника, терпеливо выслеживающего дичь.

Ждать пришлось недолго. В 1967 году он избавился сразу от трех самостоятельных политиков, которые его недолюбливали. Брежнев знал об этом, но. наоборот, демонстративно оказывал им знаки внимания.

В мае он уволил Семичастного из КГБ, в июне убрал Егорычева с поста первого секретаря МГК КПСС, а в сентябре Шелепин был выведен из состава секретарей ЦК.

Команда Шелепина, создававшая реальную оппозицию лично Леониду Ильичу, знала, что с ними могут расправиться. О том, что Шелепина и его единомышленников подслушивают, их предупреждал Месяцев и другие сторонники «комсомольцев». Однако в это же время верные люди информировали Брежнева о серьезных интригах против него напрямую, а не через органы госбезопасности, которые контролировали Шелепин и его друг Семичастный.

9 декабря 1967 года лидер коммунистов Украины Шелест имел продолжительную беседу с Брежневым, и наговорил слишком много о недовольстве, которое многие руководящие сотрудники КГБ выражают в отношении политики Брежнева. Брежнев понял, что такие интриги против него представляют реальную опасность. После этого Семичастный был обречен. Брежнев имел все основания считать, что офицеры госбезопасности не имеют права так откровенно высказываться о политике генерального секретаря ЦК КПСС.

19 мая 1967 года на заседании Политбюро Семичастный был снят с поста председателя КГБ. В отличие от других номенклатурных работников он упорно сопротивлялся, потому что не хотел уезжать из Москвы, но вопрос о нем уже был решен на Политбюро окончательно и бесповоротно.

Шелест в порядке компромисса предлагал назначить Семичастного первым секретарем обкома Кировоградской области, но Брежнев подумал и решил по-другому. 29 мая он был назначен первым заместителем председателя Совета министров Украины. Таким образом, в возрасте 43 лет Семичастный был жестко отстранен от продолжения политической карьеры и лишен возможности занимать самостоятельные должности в государственном управлении.

Естественно, он был обижен и ожесточен, в первую очередь лично на Брежнева поэтому, даже после отставки, все его телефоны прослушивались, за ним постоянно следили украинские чекисты, информируя обо всех его действиях Москву. Семичастный не хотел работать на Украине и неоднократно просил подыскать работу, которая была бы ему по душе, и только в Москве.

Внешне Брежнев относился к нему доброжелательно, поэтому окончательно добивать не стал. В мае 1981 года Семичастного перевели в Москву и назначили заместителем председателя правления Всесоюзного общества «Знание», где он и проработал до пенсии. Все эти годы он вел себя осмотрительно и свои обиды скрывал. Откровенно бывший председатель КГБ высказался о событиях тех лет только в девяностые годы.

Следующим Брежнев убрал одного из самых молодых и перспективных руководителей партии — первого секретаря МК КПСС Егорычева. Леонид Ильич вначале видел в нем опору, доверял во всем и регулярно общался. Отношения резко испортились после того, как Егорычев сообщил генеральному секретарю о том, что утечка информации в СМИ о заседаниях Политбюро исходит от подруги его дочери Галины и посоветовал Брежневу гнать ее из семьи.

Это также был неправильный совет. Поэтому, несмотря на очень высокий авторитет в московской партийной организации, Брежнев принял решение избавиться от слишком ретивого советчика, посмевшего вмешиваться в его семейные дела. Егорычев быстро понял свою ошибку и был готов к увольнению, но исправить ошибку было уже невозможно. Так одно неосторожное слово сломало карьеру талантливого руководителя.

Повод для его отстранения от должности нашелся в июне 1967 года. После окончания шестидневной войны на Ближнем Востоке, 20 июня, на пленум ЦК «О политике Советского Союза в связи с агрессией Израиля на Ближнем Востоке» после доклада Брежнева выступил Егорычев и покритиковал докладчика за невнимание к своим предостережениям о ситуации в Египте.

Референты Брежнева, предварительно читавшие текст выступления, предупреждали его, что Леонид Ильич может обидеться на эту критику, но Егорычев запальчиво возразил:

— Я против Хрущева выступить не испугался, неужели сейчас мне смелости не хватит?!

В своем выступлении он критиковал ЦК за недостаточное внимание к обороне Москвы, отметил рост национализма в республиках и то, что евреев в СССР унижают. Во время его выступления в зале стояла абсолютная тишина, потом раздались аплодисменты, потому что все собравшиеся были уверены, что речь предварительно одобрена Леонидом Ильичом.

Однако Брежнев и Устинов посчитали, что это была критика в их адрес. Они не ошиблись. Так оно и было в действительности. Устинов выступление Егоры-чева воспринял как личный выпад в свой адрес. Он был амбициозен и не терпел вмешательства в свои дела. Опасным для Устинова было то, что критическое выступление Егорычева поддержали представители ряда областей, где располагались главные центры оборонной промышленности. Это были первый секретарь Ленинградского обкома Толстиков и первый секретарь Челябинского обкома — Родионов.

Обиженный Устинов и его коллеги из Министерства обороны и ВПК убедили Брежнева, что Егорычев лезет не в свои дела, сознательно подрывает авторитет генерального секретаря, и намекнули, что. возможно, он сам рассчитывает стать генеральным секретарем?

На следующий день по поручению Брежнева с критикой Егорычева выступили секретари ЦК Рашидов и Мжаванадзе, а также первые секретари обкомов Катушев и Золотухин. Подводя итоги обсуждения, Брежнев указал на явные политические ошибки Егорычева.

22 июня Егорычев сам пришел к Брежневу и сказал, что в создавшихся условиях не может руководить Московской городской партийной организацией, поэтому согласен перейти на любую другую работу. И 27 июня на пленуме первым секретарем МГК вместо Егорычева был назначен Виктор Васильевич Гришин, который потом занимал эту должность, как и Брежнев, восемнадцать лет.

Однако Брежнев для создания баланса сил все эти годы сохранял на должности председателя исполкома Моссовета Промыслова, у которого с Гришиным были плохие отношения. Несмотря на это. а возможно, именно поэтому Брежнев. если хотел кого-то облагодетельствовать, предпочитал обращаться не к Гришину. а напрямую к Промыслову.

Попавшего в опалу Егорычева назначили заместителем министра тракторного и сельскохозяйственного машиностроения, где он слишком активно включился в работу и его отправили подальше и надолго — послом в Данию.

Поводом для вывода из Политбюро Шелепина стала его неудачная поездка в Англию, где ему припомнили ряд политических убийств врагов СССР за границей, в том числе Степана Бандеры, в бытность его председателем КГБ. Держать дальше в Политбюро политически скомпрометированного на Западе руководителя было нельзя. Поэтому Шелепина назначили заместителем председателя Комитета по профессионально-техническому образованию.

Таким способом, сохраняя внешнюю доброжелательность. Брежнев в течение года разогнал около сорока человек из окружения заговорщика Шелепина, отправив их на работу, а реально — в ссылку за границу в малозначительные государства.

Так. специально для этого был ликвидирован отдел международной информации ЦК, которым руководил Шевлягин. Затем был освобожден от должности председатель Гостелерадио Месяцев, которого отправили послом в Австралию, а друга Шелепина — Харазова перевели в Комитет народного контроля РСФСР.

Тем не менее Брежнев, став генеральным секретарем партии, строго придерживался коллегиального стиля работы Политбюро. Он старался не подписывать важных документов сам, не получив согласия других членов Политбюро. Первоначально он опирался в секретариате ЦК только на верных ему людей — Суслова. Кириленко, Кулакова и Устинова.

Поэтому после прихода к власти Брежневу понадобилось несколько лет. чтобы оставить в Политбюро только тех, на кого он мог полностью положиться. Секретарям ЦК и кандидатам в члены Политбюро в Ореховую комнату, где заседали члены Политбюро, вход был запрещен. Перед заседаниями они покорно ждали, пока появятся настоящие вожди партии во главе с генеральным секретарем.

Все обсуждаемые на Политбюро вопросы заранее согласовывались, а несогласованные и возникавшие в ходе заседаний спонтанно, как правило, проваливались. Заседания проводились каждый четверг, и отсутствовать на Политбюро можно было только по причине болезни или заграничной командировки.

Обсуждались на заседаниях наиболее важные проблемы, остальные решения принимались путем голосования опросом. В зале, где заседало Политбюро, у каждого было свое место. Иногда присутствовали помощники генерального секретаря, а заведующий общим отделом ЦК или его первый заместитель конспектировали ход обсуждения и записывали принятое решение.

При Хрущеве такие записи вел Малин, а при Брежневе — Черненко. Они отмечали, кто присутствовал, какие темы обсуждались. Одним предложением формулировалась позиция каждого выступавшего и окончательное решение. Еще с ленинских времен члены Политбюро условились, что стенограмм заседаний не будет, поэтому все высказывались свободно, не опасаясь, что посторонним станет известно, кто и какой позиции придерживался.

Вскоре был уволен председатель Совета Министров РСФСР Воронов, который постоянно спорил с Брежневым, тем более что не всегда по делу. На его место по протекции Кириленко был назначен секретарь ЦК по тяжелей промышленности Соломенцев.

Весной 1972 года Брежнев поменял руководство на Украине. Первым, после встречи Шелеста с Андроповым, он убрал с должности первого секретаря ЦК компартии Украины Шелеста за то, что он высказал председателю КГБ замечания о работе Политбюро и лично Брежнева.

По мнению Брежнева и Андропова, Шелест слишком любил Украину и украинский язык. Партийным и комсомольским секретарям, даже в Крыму, он приказал выступать только на украинском языке, а всем высшим учебным заведениям республики в трехмесячный срок перевести обучение на украинский язык.

В Москве в этом увидели проявление национализма и сепаратизма, особенно недоволен был друг Брежнева — Щербицкий, который, как в свое время Богдан Хмельницкий, ориентировался на Москву. На пленумах и совещаниях он выступал на русском языке, и его книги выходили только на русском.

В Шелесте уживались сторонник твердой руки и непримиримый борец с «буржуазным влиянием» и одновременно — украинец с сентиментальным менталитетом. Он поддерживал украинскую интеллигенцию, которая во всех бедах Украины обвиняла Россию.

Писатель Олесь Гончар писал:

«С какой сатанинской силой уничтожалась Украина. По трагизму судьбы мы народ уникальный. Величайшие гении нации — Шевченко, Гоголь, Сковорода — всю жизнь были бездомными… Но сталинщина своими ужасами, государственным садизмом превзошла все. Геноцид истребил самые деятельные, самые одаренные силы народа».

В 1970 году вышла книга самого Шелеста «Украшо наша Радянська», где он повествовал о демократическом характере Запорожской Сечи, которую разрушила Екатерина Вторая. Когда книгу перевели на русский язык «для служебного пользования» и разослали членам Политбюро, Суслов сделал Шелесту выговор:

— Архаизм эти ваши запорожские казаки!

На что Шелест возразил:

— Если бы не казаки, то и тебя бы здесь не было — казаки грудью закрыли границы страны от кочевников, от турок! Казаков еще цари использовали для защиты родины. И мы перед ними должны голову склонить…

Ответ был неправильный, и Суслову он очень не понравился.

В июле 1970 года Брежнев и Андропов сменили руководство Комитета госбезопасности на Украине. Председателем вместо Никитенко, по протекции Ци-нева, был назначен генерал Федорчук. Никитенко категорически отказывался покидать Украину, но его доводы никто слушать не стал. Шелест посчитал, что Брежнев начинает борьбу против него, делая ставку на КГБ как «орудие» тотальной информации и укрепления своего личного «авторитета» в партии.

30 марта 1972 года на заседании Политбюро в выступлении Андропова о враждебной пропаганде, обострении классовой и идеологической борьбы Шелесту было указано на притупление политической ответственности и бдительности. Затем 19 мая, на пленуме ЦК, Брежнев предложил Шелесту перейти на работу в Москву — зампредом Совета Министров.

Шелест возражал, но вынужден был согласиться, и предложил вместо себя председателя Верховного Совета Украины Ляшко. Брежнев обещал подумать, но сразу после отъезда Шелеста в Москву первым секретарем ЦК Украины был избран Щербицкий, который вскоре заменил на Украине девять первых секретарей обкомов партии.

Вслед за Шелестом в сентябре 1972 года сняли с должности второго секретаря ЦК компартии Украины Овчаренко, которого вывели из Политбюро, вернули в Институт коллоидной химии, но уже не директором, а заместителем.

В Москве к Шелесту присоединились его единомышленники — Подгорный, Полянский и Шелепин, которые надеялись, что коллективно они смогут восстановить свои позиции в Политбюро. Но в правительстве Шелест проработал недолго и, поняв бесперспективность сопротивления, сам ушел на пенсию. На следующий день у него отобрали все льготы — машину, спецснабжение продуктами и телефоны…

Следующим был отстранен от власти Полянский, ранее сыгравший важную роль в свержении Хрущева. С Брежневым они называли друг друга по имени, но Полянский пропустил важный момент, когда Брежневу нужны были уже не бывшие соратники, а только подчиненные. Он вовремя не перестроился, был не сдержан в высказываниях, и его отправили на «расстрельную должность» министра сельского хозяйства.

Он, как и многие другие, вначале попытался отказаться:

— Ведь в Совмине я и так занимаюсь сельским хозяйством…

Но в ЦК ему популярно объяснили, что работать министром — это совсем другое дело. Тут вы будете решать вопросы конкретно и самостоятельно. Вечером Полянский удостоился аудиенции у Брежнева, который извинился, что не смог заранее поговорить с ним, но своего решения не изменил. Полянский перешел из Совмина в Министерство сельского хозяйства, оставаясь членом Политбюро, но вскоре был назначен послом в Японию, а потом в Норвегию.

Брежнев не играл в шахматы. Он занимался другой, не менее сложной игрой — конкретной политикой. Раскладывая карточный пасьянс из членов Политбюро, он добивался единства его членов в главном — в Политбюро всем руководит Брежнев, но у каждого имеется своя часть власти. При этом все могли не любить друг друга, но конкурировать, создавать группировки и заговоры не имел права никто.

Косыгин не любил Полянского, Подгорный не любил Андропова, Суслов — Подгорного, Маленков, Молотов, Кириленко и Щербицкий — Суслова, Гришин — Поспелова, Кириленко — Пономарева и так далее, но такая ситуация устраивала Брежнева.

Последним был выведен из старого состава Политбюро Подгорный, который, как и Полянский, по старой памяти пытался вести себя с Леонидом Ильичом на равных. Его влияние и власть в Политбюро основывались на личных контактах с Брежневым и на поддержке членов ЦК от Украины. Но он был излишне самолюбивым и амбициозным, поэтому в команде нового руководителя Украины — Щербицкого сторонников у него не нашлось. Они и вывели Подгорного из Политбюро на пленуме ЦК 24 мая 1977 года. Ошеломленный Николай Викторович в перерыве между заседаниями спросил у Брежнева:

— Леня, это что такое?

Это также был неправильный и риторический вопрос, на который Леонид Ильич как ни в чем не бывало ответил:

— Сам не пойму, но видно, народ так хочет (!).

В действительности эта операция готовилась заранее. Вместо Подгорного Председателем Президиума Верховного Совета СССР стал сам Брежнев, а Подгорного отправили на пенсию.

В Президиуме Верховного Совета за Брежнева всю работу пришлось исполнять первому заместителю, инженеру-металлургу по специальности — Кузнецову, до этого работавшему первым заместителем министра иностранных дел. Он был умным и образованным, но умело это скрывал, что давало ему возможность уцелеть на всех должностях.

Особая роль Суслова

Член Политбюро Михаил Андреевич Суслов, в отличие от своих многочисленных коллег, занимал пост секретаря ЦК КПСС тридцать пять лет, что являлось абсолютным рекордом. Он был человеком сложным, с тайными комплексами, но очень скрытным. Существовала версия, что перед смертью Сталин хотел сделать его своим наследником, но не успел, хотя кандидатов в преемники было больше десяти, и вряд ли Михаил Андреевич был среди них реальным кандидатом в генеральные секретари.

В 1969 году младший лейтенант Ильин, пытавшийся убить Брежнева, на первом допросе, который проводил лично председатель КГБ Андропов, заявил, что Брежнев довел страну до бедственного положения, поэтому после покушения он надеялся, что государство возглавит Суслов!

Это было неожиданно и странно, потому что сам Суслов не стремился стать главой государства. Он слишком хорошо понимал отведенное ему место в строю советской партноменклатуры, поэтому жил строго по установленным кадровым канонам.

Он никогда не опаздывал. Приезжал на работу ровно без пяти минут девять и садился за письменный стол. Похоже, что Андропов в этом старался ему подражать. В час дня Суслов шел обедать, потом отдыхал и в два часа снова приступал к работе. В шесть вечера вставал из-за стола, на котором не оставалось ни одной не просмотренной бумаги, и с чувством исполненного долга перед партией и Родиной уезжал на дачу.

Над многими членами Политбюро их окружение часто иронизировало, потому что это уже не являлось большим криминалом, но Суслов не давал для этого поводов. Единственным его недостатком было отсутствие человеческих недостатков. Он одевался скромно, почти небрежно. Никогда не выражал симпатий и антипатий. У него не было любимчиков, друзей и привязанностей. И он слишком заботился о своей репутации.

В детстве Суслов переболел туберкулезом, поэтому смертельно боялся возвращения болезни. Он всегда кутался и носил калоши. Единственный в окружении Брежнева, он не ездил на охоту. Он боялся простудиться. Кроме того, охота его не интересовала ни в каком качестве.

Он начал свою трудовую деятельность в уездном комитете бедноты, председателем которого был его отец, но не захотел оставаться в деревне и в 1920 году пешком дошел до Сызрани, а оттуда отправился в Москву. Сначала поступил на рабфак, потом в Институт народного хозяйства имени Плеханова. Затем сразу продолжил учебу в Институте красной профессуры, который готовил преподавателей общественных наук и кадры для центральных правительственных учреждений.

После учебы работал инспектором в Центральной контрольной комиссии при ЦК, в наркомате рабоче-крестьянского контроля и в Комиссии советского контроля при Совнаркоме. В 1937 году Суслова командировали в Ростов, где он быстро стал секретарем обкома, а затем первым секретарем. Начальником Ростовского управления НКВД в это время был будущий министр госбезопасности Абакумов, расстрелянный в 1953 году, а Суслов умер почти через тридцать лет, в 1982 году, и похоронен у Кремлевской стены.

В 1939 году Суслова направили первым секретарем в Орджоникидзевский (Ставропольский) крайком. Он не был кровожадным человеком, но понимал, что тогда можно было выжить и сделать карьеру, только уничтожая других, и он, как Андропов и Брежнев, выжил…

После смерти Сталина Суслов сознательно помог Хрущеву вывести партийный аппарат из-под контроля КГБ. Чекистам запретили оперативную разработку партийных кадров, хотя перед приемом в партаппарат и при выездах за границу органы обязательно проверяли всех новых сотрудников. Но партийных работников и членов их семей нельзя было вербовать и прослушивать их телефонные переговоры. Суслов считал, что никто не может быть выше партии. Тогда это было «единственно правильное мнение».

В годы Великой Отечественной войны он стал членом Военного совета Северо-Кавказского фронта. В мае 1943 года, после освобождения Ростова от немцев, он распорядился взорвать семидесятиметровую колокольню Казанского кафедрального собора, потому что колокольня могла быть ориентиром для немецких бомбардировщиков, хотя город уже не бомбили. Осенью 1943 года он помогал сотрудникам НКВД провести депортацию карачаевского народа.

В 1944 году Суслова назначили председателем бюро ЦК ВКП(б) по Литовской ССР, где ему поручили «проведение мероприятий по решительному пресечению деятельности буржуазных националистов и других антисоветских элементов». В Литве сопротивление советской власти было самым яростным. Там действовали отряды националистов, «лесных братьев», численностью до полутысячи человек, которые вели настоящие бои с подразделениями Красной Армии.

Суслов обратился к наркому внутренних дел Берии с просьбой направить в республику дополнительное количество сотрудников и части НКВД, чтобы депортировать из каждого уезда Литвы по «пятьдесят-шестьдесят семей главарей банд и наиболее злостных бандитов» и провести открытые процессы над пойманными «лесными братьями».

В Литву прислали 9 полков НКВД для проведения чекистско-войсковой операции. В 1945 году военный трибунал войск НКВД Литвы осудил по 58-й статье 8500 человек, из них около 500 были приговорены к расстрелу. Но Суслов считал, что трибуналы либеральничают. Непримиримость Суслова не осталась незамеченной. Весной 1946 года Сталин по совету Маленкова перевел Суслова в Москву. Его ввели в состав оргбюро ЦК и утвердили заведующим отделом внешней политики.

Потом он возглавлял в ЦК отдел пропаганды и агитации под руководством члена Политбюро Жданова, где проявил себя образцовым аппаратчиком, не позволявшим себе никакой инициативы. Его любимой фразой в это время было: «Это нам не поручено».

В 1946 году Суслову поручили курировать работу Еврейского антифашистского комитета. Он сразу почувствовал, что Комитет больше не нужен, и предложил его распустить, но предложение не было принято. Суслов сделал карьеру на послевоенных идеологических антисемитских кампаниях, утверждая о засоренности евреями учреждений культуры и науки, где «укоренились низкопоклонство и угодничество перед заграницей и иностранцами, потеряны бдительность и чувство советского патриотизма».

По его указанию все советские ведомства должны были ежегодно представлять в аппарат ЦК отчеты о кадровой работе с указанием национальности ответственных сотрудников, потому что ЦК интересовало в основном количество евреев на серьезных должностях. И к 1952 году не осталось ни одного еврея среди первых секретарей обкомов, крайкомов и секретарей ЦК национальных республик. Аналогичная работа проводилась в СМИ и учреждениях науки и культуры.

Затем под руководством Суслова началась серьезная чистка в СМИ. Главный редактор, который покровительствовал евреям, увольнялся. В ходе «чистки» творческих союзов, учреждений культуры, учебных и научных заведений выяснилось, что среди физиков-теоретиков и физиков-химиков сложилась монопольная группа — Л.Д. Ландау, М.А. Леонтович, А.Н. Фрумкин. Я.И. Френкель, В.Л. Гинзбург, Е.М. Лившиц, Г.А. Гринберг, И.М. Франк. А.С. Компанеец, Н.С. Мейман и другие.

Однако физики уцелели, потому что руководитель атомного проекта Курчатов объяснил Берии, что без этих людей ядерную бомбу не создать.

Возражать Суслову не решались. Он не отступал от своих принципов. Когда в одном из томов в сочинениях Горького нашли сомнительную статью о Ленине, шел спор о том, оставлять том с купюрами или без них. Суслов доложил Маленкову: если выпускать с купюрами — неразумно, а без купюр — невозможно, то считаю переиздание семнадцатого тома вообще нецелесообразным.

Смерть Сталина могла стать концом его политической карьеры, потому что Маленков невысоко ценил Суслова, а Молотов считал себя лучшим специалистом по марксизму и говорил о нем:

— Суслов — это провинциал и большая зануда.

В том составе ЦК он никому был не нужен, а некоторым даже мешал, но малограмотным Хрущеву и Брежневу Суслов, который с карандашом в руке читал сочинения Ленина, казался образованным и повышал интеллектуальный потенциал Политбюро. Поэтому летом 1955 года его ввели в состав Президиума ЦК, а в 1957 году он председательствовал на пленуме, где клеймили «антипартийную группу» Молотова, Маленкова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова.

Суслов помнил наизусть все идеологические формулировки, а новое и опасное, немедленно вычеркивал. Он предупреждал Хрущева, что нельзя дальше идти по пути демократизации, что оттепель может превратиться в наводнение, которое все снесет.

По складу мышления он был сталинистом, но выступал против полной реабилитации. Для этого надо было отменять решения XX съезда партии, но показывать, что партия может ошибаться, было нельзя по определению. Он был озабочен тем, как вернуть контроль над обществом и подавить свободомыслие после хрущевской оттепели.

Как секретарь ЦК Суслов курировал, кроме идеологии, вопросы международной политики, хотя его представления о внешнем мире были далеки от реальности, как и у других деятелей партноменклатуры. Только Андропов в 80-е годы впервые вынужден был признать, что руководство страны не знает мир, в котором живет. Эту мысль ему инициативно вставили в доклад два доктора наук. Он согласился и сделал далеко идущие выводы. Сегодня власть, наоборот, считает, что знает мир лучше всех, и это не менее опасно.

Ряд современников отмечал, что Брежнев презирал все свое окружение. Вполне возможно, но далеко не всех. Устинова, Громыко, Косыгина и Андропова он презирать не мог. Опасаться или не доверять им он мог, зато Суслов действительно был единственным человеком, которого он уважал и с которым считался.

Суслов говорил всегда кратко и по делу. Никаких шуток, анекдотов и посторонних разговоров. Достаточно было изложить суть вопроса, и он сразу высказывал свое мнение. На Секретариате он не позволял говорить больше пяти минут. Если выступавший не укладывался, он сурово говорил «спасибо», и тот замолкал.

В пределах своих полномочий он был очень самостоятельным, но его устраивало место второго человека в партии, и Брежнев был уверен, что Суслов никогда не станет выпячивать себя, а всегда скажет: «Так решил Леонид Ильич». Возможно, поэтому он жестко пресек стремление Подгорного получить формальный ранг второго секретаря, наряду с Сусловым и Кириленко, которые по очереди вели заседания Секретариата.

Если Суслов отказывался принимать какое-то предложение, а ему говорили, что этот вопрос уже согласован с Леонидом Ильичом, он спокойно отвечал:

— Я переговорю с ним.

И никто не смел ему возражать. Слова Суслова означали, что вопрос закрыт.

Брежнев, несмотря на исключительно коллегиальное решение вопросов в Политбюро, никогда не был только номинальным главой партии и государства. Его слово всегда был последним и решающим. Он любил царствовать, а не править, и охотно передоверял текущие дела Суслову.

Кириленко со всеми, кроме Брежнева и Суслова, говорил грубо и властно, поэтому в аппарате ЦК его считали хамом, а Леонид Ильич держал его на третьих ролях.

Брежнев лично всегда выступал как патриот своего отечества, особенно когда дело касалось Октябрьской революции и Великой Отечественной войны, в которой он активно участвовал:

— Подвергается критике в некоторых произведениях, в журналах и других наших изданиях то, что в сердцах нашего народа является самым святым, самым дорогим. Некоторые наши писатели (а их публикуют) утверждают, что якобы не было залпа «Авроры», что это, мол, был холостой выстрел, что не было двадцати восьми панфиловцев, что их было меньше, что этот факт чуть ли не выдуман, что не было политрука Клочкова и не было его призыва: «За нами Москва и отступать нам некуда».

Речь шла о статье критика В. Кардина в «Новом мире», где он писал, что отечественная история полна мифов. Для Брежнева главным источником идеологической и патриотической информации был начальник Главного политического управления генерал армии Алексей Алексеевич Епишев, который наряду с Сусловым следил за идеологической чистотой в масштабах всей страны.

Суслов формулировал позицию конкретно и однозначно: плохо все то, что делал Хрущев в области идеологии, а не Сталин, что кампания десталинизации была большой ошибкой. Столь же жестко выступил и Андропов, который, не называя имени Сталина, призывал больше писать о сталинском периоде позитивно.

Поэтому была утверждена идеологическая платформа брежневского руководства: о критике Сталина забыть, при Сталине хорошего было больше, чем плохого. Поэтому говорить следует о хорошем — о победах и достижениях страны, а те, кто отступает от этой линии партии, должны быть наказаны.

В этом были единодушны все руководители партии, сделавшие карьеру при Сталине. Для них признание его преступником означало, что они были соучастниками. Молодые руководители партии не несли прямой ответственности за прошлое, но, соглашаясь, что прежняя власть совершала преступления, им пришлось бы признать, что и нынешняя власть тоже может ошибаться. Они прекрасно понимали, что советский народ должен быть уверен, что партия. Политбюро и советская власть всегда правы.

Сразу после смерти Сталина многие руководители Министерства госбезопасности были уволены и наказаны. Но Епишева отправили на дипломатическую работу. Пять лет он был послом в Румынии, еще два года в Югославии. В июне 1962 года его назначили начальником ГлавПУРа, где он работал при трех министрах обороны — Малиновском, Гречко и Устинове. К шестидесятилетию Брежнев сделал его Героем Советского Союза.

Казалось, что проблемы с отношением к сталинскому прошлому были решены окончательно. Однако 15 февраля 1972 года в «Литературной газете» появилась статья Александра Яковлева «Против анти историзма», которая сломала ему карьеру. Газета «Правда», не разобравшись, сначала поддержала эту статью. Но в Политбюро публикация этой статьи вызвала ожесточенные споры и ознаменовала период великой смуты.

В марте 1973 года Яковлева положили в больницу, а в апреле сняли с должности и на десять лет отправили в ссылку — послом в Канаду. Суть конфликта состоял в том, что к концу 1960-х годов партийный аппарат утратил контроль над духовной жизнью общества. Вера в коммунизм в народе и в партии сохранилась лишь формально, а правящая элита раскололась на две группы.

Влияние сталинистов сначала было огромным. Они считали, что лучшие годы страна прожила при Сталине, когда Советский Союз стал великой державой. Сталин являлся выдающимся государственным деятелем и успешно противостоял враждебным проискам Запада, поэтому надо возвращаться к его политике и методам, не допуская идеологических послаблений в стране и не надеяться на разрядку в международных отношениях.

Сталинисты оправдывали репрессии тем, что Сталин уничтожал врагов государства, исходя из реальных ситуаций, характеризовавшихся агрессией империалистических держав против СССР и обострением классовой борьбы внутри страны. Таких же позиций придерживалась патриотическая группа, которую в документах КГБ именовали русской партией или «русистами».

Русисты считали, что в Советском Союзе, в угоду другим национальностям, сознательно ущемляются права русских. Это были писатели, ученые и художники, выступавшие против запретов в изучении истории и культуры. Руководили ими и использовали их в своих политических, а иногда и корыстных целях партийные и комсомольские функционеры.

Андропов и его команда

Когда Андропов в ЦК КПСС ведал всеми соцстранами, именно он предлагал кадровые перестановки в руководстве стран Восточной Европы, хотя формально он подчинялся главному идеологу Суслову.

На XXI съезде КПСС в 1961-м он стал членом ЦК, а с ноября 1962-го до июня 1967 года — секретарем ЦК. Вместе с Куусиненом он создал при ЦК группу молодых интеллектуалов-консультантов во главе с Федором Бурлацким, в которую входили Георгий Арбатов, Александр Бовин, Георгий Шахназаров и другие.

В 1964–1967 годах Арбатов возглавлял группу консультантов при ЦК КПСС, с 1967 года стал директором специально созданного Института США и Канады, и через него осуществлялись неофициальные контакты с американскими элитами и мировым масонством.

Арбатов, как ранее Гвишиани, а потом и Примаков, явились важнейшими фигурами влияния в отношениях с Западом. Они смогли установить тесные связи с американскими политическими кругами. Позже Арбатов рассказывал:

«В декабре 1992 года во время Съезда народных депутатов, на котором стало уже понятно, что конфликт между президентом и парламентом неизбежен, я сказал Ельцину, что не понимаю, зачем он осознанно идет на конфронтацию.

Он отвечает: “У меня к вам тоже есть вопросы”. Достает бумагу: “Строго секретно, в ЦК КПСС. Предложить тов. Арбатову использовать личные связи с Киссинджером для форсирования встречи в верхах. Андропов”. Смотрит на меня Ельцин и говорит: “Вот вы работали на КГБ, а теперь пытаетесь меня чему-то учить”. Я говорю: “При чем тут КГБ, вы на год посмотрите. Андропов тогда еще в ЦК работал”…»

Следовательно, контакты евреев — Арбатова и Киссинджера — существовали еще с середины 1960-х годов, как и у Путина с Киссинджером с 1991 года.

Поэтому именно Арбатов станет активным участником в процессе подписания при Горбачеве в 1991 году договора о сокращении стратегических вооружений СНВ-1, согласно которому над стратегическими ядерными силами СССР был установлен внешний контроль, а подвижные сухопутные носители ядерного оружия фактически стали привязаны к местам постоянной дислокации.

В своих воспоминаниях он писал о своих контактах с Куусиненом и Андроповым:

— Я был приглашен консультантом в отдел Ю.В. Андропова в мае 1964 года. Могу сказать, что собранная им группа консультантов была одним из самых выдающихся «оазисов» творческой мысли того времени… Очень существенным было то, что такую группу собрал вокруг себя секретарь ЦК КПСС. Он действительно испытывал в ней потребность, постоянно и много работал с консультантами. И работал, не только давая поручения. В сложных ситуациях (а их было много), да и вообще на завершающем этапе работы все «задействованные» в ней собирались у Андропова в кабинете, снимали пиджаки, он брал ручку — и начиналось коллективное творчество, часто очень интересное для участников и, как правило, плодотворное для дела.

По ходу работы разгорались дискуссии, они нередко перебрасывались на другие, посторонние, но также всегда важные темы. Словом, если говорить академическим языком, работа превращалась в увлекательный теоретический и политический семинар. Очень интересный для нас, консультантов, и, я уверен, для Андропова, иначе он от такого метода работы просто отказался бы. И не только интересный, но и полезный…

Андропов был умным, неординарным человеком, с которым было интересно работать. Он не имел систематического формального образования, но очень много читал, знал и в смысле эрудиции был, конечно, выше своих коллег по руководству. Кроме того, он был талантлив. И не только в политике. Например, Юрий Владимирович легко и, на мой непросвещенный взгляд, хорошо писал стихи, был музыкален, неплохо пел, играл на фортепьяно и гитаре.

В ходе общения с консультантами он пополнял свои знания, и не только академические. Такая работа и общение служили для Андропова дополнительным источником информации, неортодоксальных оценок и мнений, то есть как раз того, чего нашим руководителям больше всего и недоставало. Он все это в полной мере получал, тем более что с самого начала установил правило: «В этой комнате разговор начистоту, абсолютно открытый, никто своих мнений не скрывает. Другое дело… когда выходишь за дверь, тогда уж веди себя по общепризнанным правилам».

У Александрова-Агентова, который 1963–1964 годах был сотрудником аппарата ЦК по международным делам, а с 1964 по 1986 год помощником по международным делам генерального секретаря Брежнева, также было немало заслуг перед Западом.

Выходец из журнала «Новое время» Загладин с 1964 года руководил группой консультантов международного отдела и был советником Андропова, при Горбачеве стал кумиром либеральных газет, соавтором речей Брежнева, оставаясь при этом ярым противником политики Сталина. В годы хрущевской оттепели, благодаря Куусинену и Андропову, уже создавалась основа для власти двуличных референтов и консультантов, которые умели умно писать, но никогда не работали в реальных проектах и не несли ответственности за людей и порученное им дело.

Это они в статьях и докладах воспевали СССР и социализм, а дома в своем кругу говорили совсем иное. Бурлацкий, только один раз выехавший в Европу, после этого стал ярым западником. В этом их подлинная подлая суть. Если уровень жизни на Западе у патриотов вызывал желание сделать жизнь русских лучше западной, используя огромные возможности советской цивилизации, то такие, как Бурлацкий, капитулировали сразу, а большинство и ранее преклонявшихся перед Западом становились открытыми диссидентами.

Бурлацкий вспоминал:

— Я очень быстро убедился, что, какой бы ты ни принес текст, он все равно будет переписывать его с начала и до конца собственной рукой, пропуская каждое слово через себя. Все, что ему требовалось, — это добротный первичный материал, содержащий набор всех необходимых компонентов, как смысловых, так и словесных. После этого Андропов вызывал несколько человек к себе в кабинет, сажал нас за удлиненный стол, снимал пиджак, садился сам на председательское место и брал стило в руки. Он читал документ вслух, пробуя на зуб каждое слово, приглашая каждого из нас участвовать в редактировании, а точнее, в переписывании текста. Делалось это коллективно и довольно хаотично, как на аукционе. Каждый мог предложить свое слово, новую фразу или мысль. Ю.В. принимал или отвергал предложенное…

Он любил интеллектуальную политическую работу. Ему просто нравилось участвовать лично в написании речей и руководить процессом созревания политической мысли и слова. Кроме того, это были очень веселые застолья, хотя подавали там только традиционный чай с сушками или бутербродами. «Аристократы духа» к концу вечерних бдений часто отвлекались на посторонние сюжеты: перебрасывались шутками, стихотворными эпиграммами, рисовали карикатуры. Ю.В. разрешал все это, но только до определенного предела. Когда это мешало ему, он обычно восклицал: «Работай сюда!» (одесский жаргон) — и показывал на текст, переписываемый его большими, округлыми и отчетливыми буквами.

Хрущевская «оттепель» породила в советском обществе слой людей, ненавидящих Советских Союз и презирающих русский народ. Хотя в это время на Западе не только рядовые европейцы, но также интеллигенция и часть элиты восхищались победой СССР во Второй мировой войне, высокими темпами восстановления разрушенного хозяйства, созданием ядерного оружия, запуском первого спутника и полетом Гагарина в космос.

Это успехи в развитии экономики, науки, культуры и социальной политики Советского государства напугали американцев и заставили их создать Департамент передовых разработок, чтобы не проиграть соревнование с СССР.

Георгий Шахназаров вспоминал о своем знакомстве с Андроповым:

— Когда меня пригласили в большой светлый кабинет с окнами на Старую площадь, Юрий Владимирович вышел из-за стола, поздоровался и предложил сесть лицом к лицу в кресла. Его большие голубые глаза светились дружелюбием. В крупной, чуть полноватой фигуре ощущалась своеобразная «медвежья» элегантность… Он расспросил меня о работе журнала «Проблемы мира и социализма», поинтересовался семейными обстоятельствами, проявил заботу об устройстве быта и одобрительно отозвался о последней моей статье.

— Знаешь (он со всеми сразу переходи! на ты), я стараюсь просматривать «Октябрь», «Знамя», другие журналы, но все же главную пищу для ума нахожу в «Новом мире», он мне близок.

Поскольку наши вкусы совпали, мы с энтузиазмом продолжали развивать эту тему, обсуждая последние журнальные публикации… Мы живо беседовали, пока нас не прервал грозный телефонный звонок… И я стал свидетелем поразительного перевоплощения, какое, скажу честно, почти не доводилось наблюдать на сцене. Буквально на моих глазах этот живой, яркий, интересный человек преобразился в солдата, готового выполнять любой приказ командира. В голосе появились нотки покорности и послушания.

Впрочем, подобные метаморфозы мне пришлось наблюдать позднее много раз. В Андропове непостижимым образом уживались два разных человека — русский интеллигент в нормальном значении этого понятия и чиновник, видящий жизненное предназначение в служении партии. Я подчеркиваю: не делу коммунизма, не отвлеченным понятиям о благе народа, страны, государства, а именно партии как организации самодостаточной, не требующей для своего оправдания каких-то иных, более возвышенных целей.

Таким человеком — со скрытым «двойным дном» на пути восхождения наверх, к вершине власти — Андропов был всегда.

Однако эти «аристократы духа» общались еще и с наставником Андропова. Вот что сообщает об этом Арбатов:

«О.В. Куусинен был прекрасным учителем. Вопреки возрасту, это был человек со свежей памятью, открытым для нового умом, тогда очень непривычным для нас гибкостью мысли, готовностью к смелому поиску. Честно скажу, я впервые познакомился с человеком, о котором можно было без натяжек сказать: это человек, который все время думает…

Тем, кто понял это, говорить, работать с Отто Вильгельмовичем было поначалу хотя и интересно, но сложно, несмотря на его — тоже тогда для начальства очень непривычные — простоту, доступность, демократизм. Ибо ты всегда был в напряжении, начеку, остерегался непродуманных слов. Потом почти все мы, видимо поняв, что лучше, чем мы есть, мы показаться “старику” не сможем, начали себя вести естественно. Но при этом все становились хоть чуточку умнее — в присутствии сильного интеллекта, взаимодействуя с ним, сам невольно мобилизуешь свои резервы и возможности…

И еще одно открытие, которое ожидало каждого, кто работал с Куусиненом, — новое представление о политике, новое для нас, чьи умы были замусорены и притуплены долгими годами сталинизма. В общении с этим человеком открывалось понимание политики как сложного творческого процесса, сочетающего ясное представление о цели с постоянно выверяемым поиском методов и средств, стратегию с тактикой, науку с искусством. Куусинен как-то поразительно точно заметил: “В политике важно не только знать, но и уметь”.

Куусинен был живым носителем очень хороших, но ставших для нас к тому времени ужасно далекими традиций европейского рабочего движения, ранней “левой” социал-демократии, зрелого ленинизма, лучших периодов Коминтерна. Добавьте ко всему этому высокую культуру (помимо всего другого он писал стихи, сочинял музыку, немало времени отдавал литературоведению)».

Откровения Арбатова в переводе с иврита на русский язык означают тоску Арбатова по 20—30-м годам, когда в СССР заправляли «интернационалисты», в том числе и Куусинен, уничтожавшие русскую культуру, религию и ее носителей. Это продолжалось во времена хрущевской «оттепели-слякоти», затем при горбачевской перестройке и ельцинском рыночном геноциде русского народа.

В 1998 году Семанов в Голландии встретился с бывшим послом в Израиле Бовиным, который, выпив, объявлял себя генералом империи, которую помог убить.

Куусинен и Андропов в годы хрущевской оттепели работали над созданием психологической матрицы уничтожения сообщества референтов и консультантов, реально ставших агентами влияния Запада и Израиля.

Желание реформировать СССР, который действительно нуждался в реформах, в деятельности этого сообщества неизменно связывалось с презрением к собственной стране, преклонением перед Западом и троцкистскими взглядами, в основе которых было неверие или нежелание верить в силы и возможности русского народа. При Горбачеве именно эта ущербность обернулась деградацией страны и катастрофой уступок Западу ценой попрания национальных интересов, очернением российской истории, традиций, исторических мифов и святынь.

Во имя лживых лозунгов перестройки, гласности, демократии и общечеловеческих ценностей были уничтожены уникальные научно-технические и экономические проекты, пускали под нож прекрасную технику и разжигался антирусский сепаратизм в Закавказье и Прибалтике. Перестроечные «реформы» и либеральные рынок и демократия обернулись трагедией для Российского государства и народа, сравнимой с ущербом от фашистской агрессии в годы Великой Отечественной войны.

Но в мире нашлись страны, которые не попали в ловушки Запада и смогли найти самостоятельный путь развития. Это Китай и Куба, Белоруссия и Вьетнам… К сожалению, российская историческая наука и наука о современном обществе до сих пор находится в зависимости от Запада. Но нейтрального знания не бывает. На войне как на войне. Отсутствие национальной идеологии и культуры — это признание собственного отражения, которое неизбежно ведет к гибели нации и государства.

Тацит учил, что в битве проигрывает тот, кто первым опускает глаза, потому тот, кто хочет выиграть битву за XXI век, должен смело смотреть в глаза реальности и верить в свои силы.

В Политбюро и ЦК многие не любили друг друга. Все — Суслова и Андропова. И Брежневу это нравилось. Устинов — Гречко, Андропов — Гришина. Устинов — Романова, Андропов — Щелокова, Цинева и Цвигуна. Цинев — Цвигуна. Щербицкий — Андропова. Но они по возможности старались скрывать свои личные симпатии и антипатии по целому ряду причин.

Во-первых, это противоречило принципу единства партии, а Политбюро обязано было подавать пример членам ЦК и рядовым коммунистам. Во-вторых, в ЦК и в Политбюро существовали группировки и кланы, которые незримо соперничали за влияние в партии и государстве, а также за близость к генеральному секретарю, который в стране всегда являлся «истиной в последней инстанции».

Андропов прорабатывал с Вольским план ликвидации национальных республик и разделение страны на штаты. В итоге был подготовлен проект с 41 штатом, но смерть Андропова не дала его осуществить.

Андропов был суровым человеком, он никогда не интересовался личными делами окружающих, их семьей и детьми. Возможно потому, что эти же проблемы лично для него были болезненной и опасной темой, поэтому он старался избегать ее в общении с людьми.

Разгром «Русской партии»

Когда говорят о «русской партии» в КПСС, то либеральная российская интеллигенция имеет в виду сплоченную группу в руководстве СССР, которая в 60—80-е годы пыталась насаждать идеологию русского великодержавного шовинизма и неприятия «демократических ценностей», инициировала преследование евреев и диссидентов, хотела реабилитировать Сталина и препятствовала либерализации режима.

Историк Митрохин и писатель Байгушев одновременно попытались объективно объяснить суть этого политико-культурного явления — «русской партии». Не вызывает сомнений, что к «русистам», как называл их Андропов, можно отнести многих литераторов, ученых и художников. Это В. Ганичев, В. Солоухин, В. Астафьев. В. Распутин, В. Белов. М. Лобанов. Л. Бородин, В. Осипов. С. Семанов, Н. Яковлев, А. Кузьмин, И. Фроянов. И. Шафаревич, И. Глазунов и другие.

В числе их покровителей в первую очередь называют председателя КГБ члена Политбюро Александра Шелепина.

Однако истоки «русской партии» можно найти еще в «Ленинградском деле». Дело в том. что отношение интеллигенции к русскому вопросу всегда было двойственным. Одни ценили Сталина как первого руководителя СССР, начавшего реальный процесс возвращения к великому прошлому России.

Другие в первую очередь видели в Сталине продолжателя революционных дел большевиков-интернационалистов и Ленина, уничтожавших русское крестьянство в годы коллективизации и использовавших патриотическую пропаганду для усиления личной власти.

Поводом для возникновения «Ленинградского дела» послужило то, что в июле 1949 года один из руководителей личной контрразведки Сталина генерал Лавров через свою агентуру в Лондоне получил информацию, что во время командировки в Великобританию английской разведкой был завербован первый секретарь Ленинградского горкома КПСС Капустин.

Узнав об этом, Сталин поручил руководству личной разведки доложить ему все материалы на ленинградское руководство партии. В Ленинграде еще со времени назначения туда второго человека в партии, члена политбюро А.А. Жданова, вокруг него сформировалась большая сплоченная группа единомышленников из числа руководителей КПСС в Ленинграде и области, а также их представителей в Москве.

Это были первый заместитель Председателя Совмина СССР член Политбюро Вознесенский, а также секретарь ЦК Кузнецов, курировавший органы госбезопасности, который, как и его коллеги Игнатьев и Епишев, неплохо разбирался в организационных партийных вопросах, но был неспособен понимать и влиять на работу госбезопасности и МВД.

Сталин смотрел в корень проблемы. Зачем английской разведке понадобилось вербовать Капустина? Сталина интересовало, не ведут ли нити от Капустина к заговору в партии?

Так и оказалось. После странных смертей Жданова и Щербакова оставшиеся руководители команды Жданова, учитывая слабое здоровье Сталина, стали искать ему замену и планировать мероприятия по организации своих планов. Сталину была представлена запись разговора главных участников заговора. Оказалось, что они, собравшись в Ленинграде под видом проведения выставки промышленных товаров, обсуждали смену руководства в стране и в партии.

По предложению Попкова генеральным секретарем ЦК КПСС по их планам должен был стать Кузнецов, председателем Совмина — Вознесенский. Естественно, что политическая составляющая плана заговора маскировалась под необходимость предоставления больших прав Коммунистической партии РСФСР и переносу столицы из Москвы в Ленинград.

Прослушав запись этого разговора, Сталин изрек: «Все заговоры в истории начинались с невинной пьяной болтовни!» Он поручил расследование и пресечение этого заговора наркому НКВД Абакумову, который героически проявил себя в должности руководителя Смерша в годы Великой Отечественной войны и в меру своих сил старался доказать Сталину, что способен руководить госбезопасностью в масштабах страны.

Он в короткий срок путем запугивания и пыток добился признания от основных участников заговора. Однако нити тянулись дальше. Расследуя подозрительные обстоятельства смертей Жданова и Щербакова, выявилось, что часть кремлевских врачей были причастны к сионистскому заговору. И тут Абакумов, ранее выдвинутый в руководство органов помощником Ягоды и собравший в руководство его единомышленников, стремился скрыть от Сталина участие в заговоре сионистов, переводя стрелки на русскую часть заговорщиков.

Фактом является то, что в ходе реализации «Ленинградского дела» в 1948–1950 годах Сталин репрессировал председателя Госплана Вознесенского, секретаря ЦК Кузнецова. При этом были расстреляны около двадцати членов Политбюро и ЦК, а более двухсот ответственных партийных работников уволены и осуждены, а вместе с ними и все члены их семей. Их обвинили в намерении создать «отдельную от ВКП(б) компартию РСФСР и вести борьбу против ВКП(б)», а также перенести столицу РСФСР из Москвы в Ленинград.

Сталин не простил Абакумову обмана и личных злоупотреблений, выражавшихся в сокрытии участия в сионистском заговоре части сотрудников НКВД и убийстве в холодильнике Этингера, отказавшегося изменить показания. Вместе с Абакумовым были арестованы маршал Воронов, генерал Питовранов, его заместители Леонов, Лигаев и Шварцман, заместитель МГБ Селивановский, Райхман, Шубников, его сотрудники Браверман, Грибанов и другие сионисты.

Действительно, все союзные республики в СССР имели свои коммунистические партии и частичную автономию, но единственной республикой, где этого не было, оставалась Россия. Требование поднять статус России до союзной республики постоянно и безуспешно выдвигалось в советских элитных кругах, начиная с хрущевской «оттепели», пока им не воспользовался в своекорыстных целях в начале 90-х годов Ельцин. Стремление отделить Россию от ненужного «подбрюшья» среднеазиатских республик активно поддерживали не только Солженицын, но и русский писатель Валентин Распутин.

При этом, говоря о «русской партии» в КПСС, тогда и сегодня умышленно стараются создать «образ врага», обвиняя русистов в идеологии русского великодержавного шовинизма, препятствии развитию «демократических ценностей», инициировании преследования евреев и диссидентов и реабилитации Сталина.

Митрохин к полуподпольным кружкам русистов относит группу выпускников филологического факультета МГУ и их друзей: В.В. Кожинова, П.В. Палиевского, С.Ю. Кунаева, О.Н. Михайлова, С.Н. Семанова и других, которых называет «молодыми православными антикоммунистами», хотя они себя такими не считали, а также кружок националистов при Университете молодого марксиста В.И. Скурлатова и других, распространявших в 1965 году «Устав нрава» с языческо-фашистской символикой.

Такие подпольные или полуподпольные кружки не могли оказать существенного влияния на положение в стране, но являлись легальной формой деятельности патриотических сил на официально терпимом уровне. Активно выступавшие в СМИ писатели-почвенники, в отличие от шестидесятников-западников, старались не только разоблачать ошибки и преступления партии, но и восстанавливать русские культурные традиции и христианские нормы нравственности.

К ним относятся Ф. Абрамов (трилогия «Пряслины»), В. Белов («Привычное дело», «Плотницкие рассказы», «Кануны», «Лад»), В. Солоухин («Письма из Русского музея», «Черные доски»), В. Распутин («Деньги для Марии», «Живи и помни», «Прощание с Матерой»), Д. Балашов («Государи Московские») и В. Чивилихин (роман-эссе «Память»).

Они писали в основном о судьбе наиболее выраженной части русского народа — деревне, сохранившей русский характер и традиции. Критики сразу стали пренебрежительно называть их «деревенщиками», но это не затмило их искренность и талант, отход от догматов «соцреализма» и возвращение традиционных критериев добра и зла. Их книги печатались миллионными тиражами и стали главным культурным достижением 1950—1980-х годов.

Большинство из них стали активными участниками русского патриотического движения. Хотя Залыгин и Можаев в общественной деятельности не участвовали. Астафьев после неудачной полемики по еврейскому вопросу с Эйдельманом превратился в диссидента и активно использовался западниками в антисоветских целях.

Идеи русских патриотов публиковались в основном на страницах журналов «Молодая гвардия», «Наш современник», «Огонек» и «Москва». (Из них после 1991 года приверженцем патриотической линии оставался только журнал «Молодая гвардия».) В 1964 году под их влиянием был создан клуб «Родина», положивший начало движению в защиту памятников старины, который опубликовал серию статей «Берегите святыню нашу» писателей и художников Леонова, Корина и Коненкова в журнале «Молодая гвардия». Этот журнал стал оплотом русских патриотов, пытающихся расширять границы дозволенного.

В 1966 году было создано Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры под руководством архитектора Барановского, в котором активно работали архитектор М.П. Кудрявцев, искусствовед В.А. Десятников, художники И.С. Глазунов и П.Д. Корин, писатели В.А. Солоухин и О.В. Волков, академики Б.А. Рыбаков (историк) и И.В. Петрянов-Соколов (химик), журналист В. Песков, певец И.С. Козловский и многие другие известные деятели.

Руководители общества в 1967–1972 годах проводили регулярные собрания «Русского клуба» со смешанным антикоммунистическим, националистическим и антизападным уклоном, отражающим отсутствие единства идейных и политических взглядов русских патриотов, которое сохраняется до сих пор.

Через пять лет Общество охраны памятников насчитывало около 6 миллионов членов и группы активистов по всей стране. Общество избегало идейнополитических конфликтов с властями, но вело «культурно-экологическую» войну с уничтожением русских архитектурных памятников и храмов, особенно в Москве.

Они возлагали вину на ведущих московских архитекторов, разработавших и реализующих «Генплан развития города» (Посохин, Лунц и другие), в том числе вину за разрушение исторических храмов для строительства шедевров из бетона и стекла: в Зарядье — под гостиницу «Россия» (снесенную в XXI веке, и на этом месте сейчас создан «Парк Зарядье»), а в самом Кремле — под Дворец съездов. В этих проектах наглядно проявилась ненависть правящего слоя к русской истории и комплекс неполноценности перед Америкой с ее небоскребами.

Борьба между либералами и сталинистами началась в руководстве КПСС с самого начала правления Брежнева. Антисталинсты осуждали сталинский «русский шовинизм», а их противники стремились реабилитировать русский патриотизм. Особенно это проявлялось у влиятельных писателей-фронтовиков — Михаила Алексеева и Юрия Бондарева.

Группа во главе с первым секретарем ЦК ВЛКСМ Павловым ополчилась на Солженицына с позиций антисемитского «красного патриотизма», а монархически настроенная часть, в том числе художник Илья Глазунов, продвигала идеи, близкие по духу с «православно-монархическими» или «белогвардейскими».

В руководстве страны их частично поддерживали председатели КГБ Шелепин и Семичастный, секретарь ЦК по идеологии Демичев, завотделом агитации и пропаганды ЦК Степаков, председатель Госкомитета по печати Михайлов, председатель Гостелерадио Егорычев и главный редактор «Известий» Толкунов. Всего более 30 человек.

Реально они являлись пассивным объектом просветительской деятельности «Молодой гвардии», тогда как большинство русской интеллигенции в 70-е годы осталось сторонниками космополитического либерализма. При этом группа Шелепина, Мазурова и Полянского пыталась только противодействовать прозападным и либеральным силам в партаппарате, но с русскими патриотами связана не была, их не поддерживала и не имела опоры в обществе.

Когда Семичастного на посту председателя КГБ сменил Андропов, имевший этнические еврейские корни, он полностью поддержал политику Брежнева и ввел в круг его помощников Арбатова, Иноземцева, Бовина, Загладина, Шахназарова, Ситаряна, Сухаревского, Аграновского и целый ряд других единомышленников будущего идеолога перестройки — заведующего отделом пропаганды ЦК КПСС Яковлева.

Покровителями этой либеральной группировки были руководитель Секретариата Брежнева Цуканов, помощник Брежнева по международным делам Александров-А тентов и кандидат в члены Политбюро — руководитель международного отдела ЦК Пономарев, ненавистник церкви Суслов, а также Амбарцумов, Грушин, Карякин, Лацис и Лукин, ранее работавшие в редакции журнала «Проблемы мира и социализма» в Праге.

Арбатов позже вспоминал, что все эти деятели пользовались покровительством Андропова. Арбатова он «прикрывал от наветов и доносов… даже показывал и давал их читать». Они были связаны взаимной круговой порукой, договариваясь об обшей тактической линии по отношению как к Западу, так и к консерваторам для борьбы «против национализма и активизировавшегося великорусского шовинизма».

Андропов вынужден был благожелательно относиться к русским националистам при Брежневе, но в 1982 году, получив всю полноту власти, стал активно бороться с ними. В то же время диссидентов он сажать не хотел и в меру возможностей этому препятствовал.

Пятое управление КГБ, предназначенное для «борьбы с идеологической диверсией» и инакомыслящими, возглавлял заместитель председателя КГБ Ф.Д. Бобков, который позже признавал, что Андропов «спокойно смотрел на существование инакомыслия и считал это явление закономерным», и даже покровительствовал таким «вольнодумцам» в области культуры, как публицисту Карпинскому, поэту Бродскому и режиссеру театра «На Таганке» — Любимову.

Особое отношение у него было к поэту Е. Евтушенко, который мог лично звонить Андропову, объездил множество стран с выступлениями, не наказывался за провоз порнографической и даже эмигрантской политической литературы и был награжден орденом Трудового Красного Знамени.

Андропову удалось отвести удар от таких либералов-западников, как редактор «Нового мира» Твардовский, но редактор патриотической «Молодой гвардии» Никонов, редакции русских издательств и Общество охраны памятников были подвергнуты идеологической чистке, хотя никакая угроза советскому строю от них не исходила.

В марте 1972 года началась кампания против национализма как «буржуазного явления». Удар по русским националистам нанес единомышленник Андропова А.Н. Яковлев в статье «Против анти историзма». Однако он перегнул палку и был отправлен послом в Канаду. В этом сыграли роль протесты писателей с участием М. Шолохова и секретаря ЦК Демичева. Брежнев не стал ссориться с советскими классиками, а осторожный Андропов — с Брежневым.

До середины 1980-х годов русские националисты не имели в Политбюро и ЦК оформленных групп поддержки, но в РСФСР их сторонниками были Ю.С. Мелентьев (министр культуры) и особенно Г.М. Гусев (сотрудник отдела культуры ЦК).

Писатель Семанов условно называет антикоммунистами в «русской партии» Глазунова, Солоухина и Шафаревича и замечает, что «русская партия» придерживалась «государственно-православной линии, которая имела скорее традиционно-государственное и культурно-этнографические значение, но не духовное».

Часть православных патриотов, не надеявшихся сделать карьеру, организовали открытое диссидентское движение в журнале «Вече» (1971–1974) и «Земля» (1974–1975), которые издавал В.Н. Осипов, отсидевший 7 лет за участие в молодежных собраниях у памятника Маяковскому. За издание этих журналов Осипов был в 1974 году вновь осужден на 7 лет лагерей и 5 лет ссылки. После него редактор «Московского сборника» (1975–1978) Л.И. Бородин, отсидевший 6 лет за ВСХСОН в 1967—1973-м, в 1982 году был осужден на второй срок — 10 лет лагерей и 5 лет ссылки.

Последующая перестройка показала, кто реально угрожал государственному и общественному строю в СССР. Действительно откровенный, нерусский национализм, настоящий национализм и антисоветизм «пятой колонны», с которой боролась «русская партия», начиная с расстрелянной ленинградской группы, в годы горбачевско-яковлевской перестройки разрушил Советский Союз, что позволило Западу победить в холодной войне и установить в мире тотальную диктатуру.

Аресты и допросы участников «Ленинградского дела» начались еще в 1949 году, а членов семей обвиняемых — в октябре 1950 года. Всего по «Ленинградскому делу» в 1950 году было осуждено 214 человек: 69 основных обвиняемых и 145 — их близких и дальних родственников. Из них 2 человека умерли в тюрьме до суда. 23 человека были осуждены к высшей мере наказания и расстреляны.

Несмотря на то, что в 1947 году смертная казнь была отменена, в ходе следствия по «Ленинградскому делу». 12 января 1950 года, произошло восстановление смертной казни по отношению к «изменникам Родины, шпионам и подрывникам-диверсантам». Несмотря на то что «закон обратной силы не имеет», введение смертной казни произошло за три дня до постановления Политбюро ЦК ВКП(б) «Об антипартийных действиях».

В 1953 году, при пересмотре дела, поступило предложение о реабилитации родственников лиц, осужденных по «Ленинградскому делу». В докладной записке руководителей МВД СССР Круглова и Серова утверждалось, что «на абсолютное большинство из них не имелось серьезных оснований для привлечения к уголовной ответственности или высылке», и были приведены факты осуждения невиновных. Кроме того, в 1949–1952 годах только в Ленинграде и области были освобождены от работы и исключены из партии более 2 тысяч человек.

30 апреля 1954 года Верховный суд СССР пересмотрел «Ленинградское дело» и реабилитировал проходящих по нему лиц, а 3 мая Президиум ЦК КПСС принял постановление «О деле Кузнецова, Попкова, Вознесенского и других», где говорилось: «…Абакумов и его сообщники искусственно представляли эти действия, как действия организованной антисоветской изменнической группы и избиениями и угрозами добились вымышленных показаний арестованных о создании якобы ими заговора…»

17 декабря 1997 года Президиум Верховного суда РФ постановил: «Абакумов и его подчиненные… создали так называемое Ленинградское дело. В 1950 году Абакумов расправился со 150 членами семей осужденных по "Ленинградскому делу", репрессировав их».

«Ленинградское дело» было жестоким уроком и предупреждением для советской элиты и членов Политбюро. После этого в республиках, где пытались возвеличивать свои народы, с ними проводилась определенная работа, однако никого не сажали и тем более не расстраивали. Оказалось, что такие меры применялись только к русским, а к остальным — избирательно и неэффективно, что привело в конце 80-х к росту агрессивного национализма во всех республиках и, как следствие, способствовало распаду СССР в 1991 году.

Когда в Казахстане вышла книга Олжаса Сулейменова «Аз и я», которую в Москве сочли националистической, антирусской, искажающей историческую правду», Суслов пригласил к себе первого секретаря ЦК Кунаева.

Ему были предъявлены обвинения. Суслов прямо заявил, что «…в книге искажены исторические факты, автор глумится над великам памятником — "Словам о полку Игореве". Министерство обороны изъяло книгу из всех военных библиотек. И правильно, я думаю, поступило. Разберитесь с книгой, автором и как следует накажите виновных! Чтобы неповадно было…».

Кунаев пытался возражать, но Суслов показал ему на толстую папку с письмами ученых и рецензиями. Кунаев пошел к Брежневу, с которым у него были дружеские отношения, и пожаловался на притеснения казахов. Брежнева вся эта история с книгой совершенно не беспокоила. Для него важнее было не обижать большую республику и друга Кунаева, тем более что он брал всю ответственность на себя. И Брежнев принял соломоново решение:

— Разбирайтесь сами.

В такой ситуации даже Суслов оказался бессилен. Кунаев провел в республике заседание бюро, на котором кого-то критиковали, кому-то поставили на вид, а Сулейменову он сказал:

— Мы ждем от тебя новых стихов и новых поэм.

Через полгода Сулейменова демонстративно избрали членом республиканского ЦК, потому что Кунаев сам считал, что казахов ущемляют и недооценивают, а русские не по праву занимают руководящие посты в Казахстане.

Поэтому в Казахстане мягко и скрытно, но последовательно и цинично проводят такую политику в отношениях с Россией до сих пор.

Яковлев не был человеком Брежнева. Возможно, потому, что он когда-то скрытно входил в группу Шелепина, поэтому Брежнев относился к нему настороженно. Когда Яковлев обвинил «русскую партию» в отступлении от классовых позиций и в идеализации дореволюционной России, его поддержал Молотов, жена которого находилась в ссылке за связи с сионистами, который сослался на то, что Ленин всегда предупреждал об опасности шовинизма и национализма.

Но большинство в руководстве партии не простило Яковлеву слов об опасности великодержавного шовинизма. Нобелевский лауреат по литературе Шолохов написал в ЦК письмо о том, что Яковлев обидел честных патриотов. Но осторожному Суслову, который старался избегать конфликтов, больше всего не понравилась самостоятельность Яковлева. Тем более что национальным вопросом в стране занимался не он, а КГБ.

В октябре 1981 года Андропов отправил в ЦК справку «о негативных проявлениях среди бойцов комсомольско-молодежных отрядов», составленную в Пятом управлении КГБ. Справка свидетельствовала, что в Тюменской области нередко и немотивированно возникают конфликты на национальной почве между бойцами комсомольско-молодежных строительных отрядов, сформированных в Закавказье, Средней Азии, которых в области более 7 тысяч человек.

В 1979–1981 годах там произошли массовые драки, в которых убит один и ранено несколько человек, в том числе местных жителей. Конфликты возникали из хулиганских побуждений, на почве употребления спиртных напитков и наркотиков, но затем приобретали националистический характер. В результате этих инцидентов за групповые отказы от работы, нарушения трудовой дисциплины и пьянство, зачинщики были уволены, и в отрядах осталось менее половины бойцов.

Записка не имела последствий, потому что никто в Политбюро не хотел обсуждать темы, которых при советской власти не могло быть по определению. Но чистка «сталинистов» и постепенная замена их на демократов при Брежневе продолжалась.

В июле 1974 года первым заместителем Отдела пропаганды ЦК утвердили осторожного Смирнова, но он тяжело заболел. Только в мае 1976 года завотделом назначили Тяжельникова, который во время работы в ЦК ВЛКСМ отличился поиском документов о славной биографии Брежнева и сочинением лозунгов, прославляющих эпоху и генерального секретаря. Сменивший Брежнева Андропов отправил его послом в Румынию.

В эти годы в СССР образовались два политических и идеологических центра, которые существенно повлияли на ход истории в стране. Николай Иноземцев превратил Институт мировой экономики и международных отношений в мозговой центр для ЦК КПСС, а Георгий Арбатов возглавил Институт США и Канады.

Оба были фронтовиками и интеллектуально подпитывали руководство страны, заставив лучших ученых работать на Политбюро.

Однако пользы от этого было мало, потому что чиновники из ЦК отправляли их аналитические записки в корзину, хотя в них содержался объективный анализ ситуации в стране и в мире. По-другому они поступать не могли, потому что Брежнев, вначале настроенный на серьезные реформы, после «Пражской весны» был серьезно напуган и предпочел сохранять тот социализм, который уже состоялся в Советском Союзе и в социалистических странах Восточной Европы, допуская только косметические реформы и стилистическое оформление витрины коммунизма.

Брежнев: кто за Сталина и кто против?

В Советском Союзе ввод войск в Чехословакию и активизация борьбы с враждебной идеологией породили надежды на реабилитацию Сталина. Отдел пропаганды и отдел науки ЦК вместе с Институтом марксизма-ленинизма предложили подготовить статью к девяностолетию со дня рождения Сталина.

Брежнев решил посоветоваться с товарищами из Политбюро. Суслов сразу высказался за:

— Я считаю, что нас правильно поймут все. и здоровая часть интеллигенции (а ее большинство) поймет правильно.

Но Подгорный решительно возразил ему:

— Многие из нас выступали на этих съездах, где критиковали ошибки Сталина (именно по предложению Подгорного тогда вынесли гроб с телом Статна из мавзолея!).

Шелест, выражавший позицию украинских коммунистов, против обыкновения не согласился со своим покровителем Подгорным и поддержал выход статьи:

— Статья нужна. Для нас самое дорогое — правдивость в истории. Были ошибки у Сталина — сказать о них. Были положительные стороны — никто об этом не спорит.

У Мазурова, как и большинства коммунистов Белоруссии, тоже сомнений не было:

— Статью публиковать надо. Мне кажется, надо подумать о том, чтобы поставить бюст на могиле Сталина.

Категорически против высказался секретарь ЦК Кириленко:

— У нас нет никаких оснований обелять Сталина или отменять ранее принятое решение.

Пельше, как всегда, сомневался:

— Может, достаточно только напечатать заметку.

Гришин был за:

— Если была бы статья, она бы уравновесила всех. Но статью надо написать в соответствии с решениями ЦК и съездов партии.

Шелепин тоже поддержал выход статьи:

— Публикация статьи покажет нашу честность и последовательность. В народе это будет встречено хорошо.

Косыгин вообще никогда не скрывал своей симпатии к вождю:

— Надо найти правильное решение не только этого вопроса, но и вообще место Сталина в истории. Историю извращать нельзя. Надо показать, что партия осуждает его ошибки, но и отмечает его положительные стороны.

Устинов также был за любое доброе слово о Сталине:

— Проект статьи очень хороший. Мы выиграем, безусловно, если напечатаем статью.

Пономарев, по понятным классовым и этническим причинам, оказался среди противников статьи:

— Что лучше сейчас — поднимать снова эти волнения или пусть будет так, как сейчас, то есть спокойно?

Ему категорически возразил Андропов:

— Этот вопрос, товарищи, внутренний, наш, и мы должны решать, не оглядываясь на заграницу. А насчет заграницы я вам скажу. Кадар, например, в беседе со мной говорил: почему вы не переименуете Волгоград в Сталинград? Я считаю, что такую статью надо печатать.

Остальные кандидаты в члены Политбюро — Воронов, Соломенцев и Щербицкий — также считали, что статью надо публиковать, а если не опубликовать, то ущерб будет больший, молодежь ничего не знает, кроме культа… Кунаев, Рашидов и Кулаков высказались, что «правильная, хорошая статья» будет полезной.

Машеров был более категоричен в поддержке реабилитации Сталина:

— Я совершенно однозначно и без колебаний считаю, что статью, безусловно, нужно напечатать. Народ примет хорошо.

Капитонов поддержал выход статьи, сославшись на чужое мнение:

— Ко мне заходили многие секретари обкомов и ЦК союзных республик. Большинство из них склонны к тому, чтобы дать какой-то материал в связи с девяностолетием Сталина.

Это был редкий случай, когда члены Политбюро говорили искренне и мнения разошлись. Хотя явный перевес в этой ситуации был на стороне тех, кто был за реабилитацию имени и дела Сталина.

Брежнев подвел итоги обсуждения многословно, но добро на публикацию дал:

— Скажу вам откровенно, что я вначале занимал позицию — не публиковать статью. Но, побеседовав со многими секретарями обкомов партии, послушав ваши выступления, я думаю, что все-таки действительно больше пользы в том будет, если мы опубликуем статью. Ведь никто не оспаривает его революционных заслуг. И никто не сомневается в его серьезных ошибках. Речь не идет о том, чтобы перечислять какие-то цифры погибших людей. А в спокойном тоне написать статью на уровне понимания этого вопроса ЦК КПСС и в духе принятых решений съезда и ЦК.

Если мы напечатаем статью, то будет каждому ясно, что мы не боимся прямо сказать правду о Сталине, указать то место, какое он занимает в истории, чтобы не думали люди, что освещение этого вопроса в мемуарах отдельных маршалов, генералов меняет линию Центрального комитета. Вот эта линия и будет высказана в этой статье…

Статью доработали в аппарате ЦК, сократили до пяти страниц, и, как редакционная, она была опубликована в газете «Правда» 21 декабря 1969 года. При этом редакция «Правды» не решилась дать название статье. После этого в 1970 году на могиле Сталина поставили бюст.

В конце 1970 года началась работа над отчетным докладом XXIV съезду партии. Брежнев сказал, что его смущает благостный характер раздела, где говорится только об успехах, как будто нет трудностей, промахов и недостатков. Надо, чтобы ЦК первым сказал, что мы еще не успели или не смогли сделать. Однако партийные идеологи смогли доказать генеральному секретарю, что сделано уже очень многое.

Оказалось, Брежнев и ожидал именно такой оценки. Поэтому на XXIV съезде Брежнев сказал, что XX съезд перевернул весь идеологический фронт, который мы до сих пор не можем поставить на ноги. Он говорил не столько о Сталине, сколько о том, что была опорочена партия и вся советская система.

Брежнев решительно отверг линию Хрущева. Он считал катастрофой не сталинские преступления, а их разоблачение. Он хотел оставить в памяти народа достижения и победы, порядок и дисциплину, связанные с именем Сталина, и забыть массовые репрессии, концлагеря, нужду и отсутствие демократии.

В этом, кроме идеологов, Брежнев опирался на военных, считая себя настоящим военным. Он гордился своими военными званиями и наградами и старался дать представителям армии и ВПК все, что они просили. За это военачальники по сравнению с Хрущевым, который с ними не считался, а наградами и званиями не баловал, особенно ценили Леонида Ильича.

В блокноте Брежнева в 1968 году есть запись: «О наградах. Дать Гречко орден Ленина, Ворошилову и Буденному — Героев. Епишеву — Ленина. Тимошенко. Еременко, Баграмяну и Москаленко — ордена Октябрьской революции. Всем маршалам дать по служебной "чайке”».

Однако многие в процессе совместной работы, те, кто помог Брежневу прийти к власти, быстро лишились своих постов, в том числе министр обороны Малиновский, который до пенсии не дожил, заболел, лег в больницу и умер в апреле 1967 года. Новым министром Брежнев назначил маршала Гречко, с которым они вместе служили в 18-й армии. Он тоже скоропостижно скончался еще при жизни Леонида Ильича.

Военными кадрами занимался Отдел административных органов ЦК, в котором работали в основном политработники. С 1968 года им руководил генерал Савинкин, окончивший Военно-политическую академию и с 1950 года работавший в аппарате ЦК.

19 декабря 1966 года Брежневу исполнялось шестьдесят лет. Члены Политбюро и секретари ЦК собрали деньги на подарок и приняли решение присвоить ему вторично звание Героя Социалистического Труда. Но Брежнев неожиданно сказал Подгорному, что хочет стать Героем Советского Союза. Однако Подгорный резонно ответил ему. что война закончилась двадцать лет назад. Но Брежнев настоял на своем и получил свою Звезду Героя. Он часто повторял военным:

— Раз я верховный главнокомандующий, то и звание должно быть соответствующим.

В отличие от него Хрущев, который вернулся с войны генерал-лейтенантом, будучи первым секретарем ЦК, от предложений повысить ему воинское звание решительно отказался:

— Я с вами и так управлюсь!

В нашем мире если не все, то многое познается в сравнении.

Это была не эпоха, а «Время Брежнева»

Вскоре после смерти Брежнева это время стали называть «застоем». Однако, по прошествии десятилетий, особенно после трагических в истории страны девяностых, оказалось, что это верно только отчасти.

СССР в эти годы реально был великой экономической и военной сверхдержавой, где активно развивалось народное хозяйство, создавались прорывные технологии в военной и космической сферах, а в области науки, культуры, образования и социальных гарантий страна была в числе мировых лидеров.

В 1975 году удельный вес СССР в производстве промышленной продукции составлял 20 %, а ВВП — 10 % от мирового. До 1985 года Советский Союз занимал 2-е место в мире и 1-е в Европе по производству промышленной продукции.

Кроме высокоразвитых — станкостроения, тяжелого машиностроения, нефтедобывающей и нефтеперерабатывающей промышленности, СССР лидировал в области космонавтики и ракетостроения, атомной энергетики, лазерных технологий, оптики, самолетостроения и производства первоклассной военной продукции. Станки экспортировались не только в развивающиеся страны, но и в Японию, Канаду, США и ФРГ.

Совет экономической взаимопомощи, объединявший страны Восточной Европы, в 1975 году производил около трети мировой промышленной продукции и более четверти мирового национального дохода, хотя население стран — членов СЭВ составляло только 9,4 % от населения планеты.

В настоящее время эти страны, отказавшиеся от социализма и ставшие членами ЕС и НАТО, находятся в социально-экономическом и культурном упадке, попав в долговую кабалу к МВФ и западным банкам. Их экономика разрушена. Они стали рынками сбыта продукции глобальных мировых корпораций и поставщиками дешевой рабочей силы для западных стран. Их население стремительно вымирает и переезжает в поисках работы и счастья на Запад.

Советские люди в эпоху Брежнева жили в полной безопасности, имели одну из лучших систем образования и социальной защиты. В СССР трудилась четверть ученых всего мира. В вузах 500 тысяч преподавателей ежегодно обучали 5 миллионов студентов.

В СССР не было массовой нищеты, беспризорности, проституции, наркомании, бандитизма и сексуальных извращений, а главное — вопиющего социального расслоения общества по уровню доходов граждан. Сегодня в Российской Федерации около 1 % населения обладают 90 % богатства страны, а почти половина населения живет в нищете или на грани бедности.

В СССР награда означала подвиг, а не наличие денег и связей, диплом об образовании — знания, а не купленную подделку, обед стоил от 20 до 50 копеек, бензин — почти даром, а на пенсию можно было жить и даже делать подарки внукам, на стипендию тоже. Рабочий день длился 8 часов, а не 10–12, как сейчас, когда в России не существует реальных социальных льгот и прав на труд, начальник — рабовладелец, заболел — уволен.

Люди действительно жили веселей, а сейчас вспомнить им, кроме поездок за границу и селфи, нечего. Сейчас люди стали завистливыми, корыстными и жадными, а понятия «совесть» и «справедливость» под запретом.

В Советском Союзе при Брежневе действительно был период «развитого социализма». Тогда, несмотря на недостатки, была создана реальная база для развития советской цивилизации и общества. Не случайно по результатам опроса общественного мнения сегодня Брежнев признается лучшим главой России в XX веке.

Опыт развития СССР позволил странам третьего мира встать на путь самостоятельного развития и социального прогресса. Западу приходилось экономически поддерживать свой средний класс, чтобы не допустить социалистических преобразований и революции. После развала СССР необходимость в этом отпала, и средний класс на Западе стал стремительно сокращаться, а социальное неравенство резко увеличилось.

«Застоем» эпоху Брежнева первым назвал Горбачев в докладе ЦК XXVII съезду КПСС, объявив, что «в жизни общества начали проступать застойные явления» как в экономической, так и в социальной сферах. (Хотя первым термин «перестройка» употребил в докладе на октябрьском 1984 года пленуме ЦК Черненко.)

Однако последовавшая за этим горбачевская перестройка в течение пяти лет уничтожила абсолютно все экономические и социальные завоевания социализма. В 1991 году СССР распался, а Россия на десять лет потеряла суверенитет и стала послушным сырьевым придатком Запада.

Основной проблемой эпохи Брежнева было то, что Политбюро и советская элита не смогли объективно оценить масштаб и качество достигнутого в эпоху Сталина, сказать правду не только о реальных масштабах и причинах преступлений, совершенных большевиками в годы массовых репрессий, но и о перегибах в преодолении культа личности, о грубых ошибках Хрущева во внутренней и внешней политике.

Такая политика Хрущева, а после Брежнева и Горбачева была умышленной, поэтому назвать их деятельность просто политической ошибкой невозможно. Она привела к злобному очернению исторического прошлого России, поощрению русофобии и разрушению идейно-нравственных устоев общества. Это позволило предательской части элиты в сговоре с Западом ослабить и разрушить СССР, а агентуре влияния Запада навязать России ложный и губительный путь не развития, а деградации и самоуничтожения.

Серьезным просчетом советской элиты в период правления Брежнева стало то, что в стране перестала развиваться идеология построения развитого социализма на пути к коммунистическому обществу. Партия потеряла перспективу и целеустремленность в развитии, а народ — веру и энтузиазм, без которых было невозможно совершить прорыв в будущее.

Причиной этого было в первую очередь внутреннее моральное и идеологическое разложение советской элиты, которому способствовало отсутствие контроля со стороны органов госбезопасности и общества, отсутствие критического отношения к своей деятельности.

Кроме того, бациллы цинизма и корысти, проявившиеся у партноменклатуры после смерти Сталина, который перестал служить примером. а также его предостережение о том, что по мере строительства социализма классовая борьба будет нарастать, были забыты.

Деградация советской элиты, происходила медленно и незаметно для нее самой, но она была заметна и становилась все более очевидной не только для советского народа, но и для спецслужб Запада, которые умело направляли свою агентуру влияния, проникшую к этому времени в руководство страны.

Это и привело советскую цивилизацию к катастрофе 1991–1993 годов и поражению Советского Союза в холодной войне, которая являлась первым актом третьей мировой войны.

Брежнева интересовали внутренние и международные проблемы страны, но главным для него было сохранение власти за собой и теми, кому он доверял полностью. Постепенно Леонид Ильич обновил все руководство страны и партии, отправив в отставку более сорока членов Политбюро, секретарей и членов ЦК, военачальников и руководителей ведущих средств массовой информации.

При этом он активно и последовательно занимался преодолением колоссальных ошибок Хрущева во внутренней и внешней политике, не подвергая его публичной критике. Делал он это, советуясь с Сусловым и опираясь на поддержку Подгорного, Кириленко, Косыгина и Устинова. Внутренняя политика проводилась Брежневым исключительно в интересах всего народа. В первую очередь им была отменена партийная реформа, промышленные и сельскохозяйственные парторганизации снова соединились.

Ликвидированы совнархозы и восстановлены отраслевые министерства. Отменили и школьную реформу с «профессиональным» образованием. Чтобы решить продовольственную проблему, продолжили закупки продовольствия за границей. Колхозникам вернули приусадебные участки, колхозам и совхозам списали долги, повысили закупочные цены и установили надбавки за продажу сверхплановой продукции государству.

При Брежневе колхозники начали получать зарплату и пенсии, были освобождены от налогов, которыми при Хрущеве обложили каждое дерево, животных и птиц в приусадебных хозяйствах, на что крестьяне ответили забоем скота. Началась комплексная механизация аграрного производства.

Для этого был полностью реконструирован Ростсельмаш, который в 1973 году начал выпуск зерноуборочных машин «Нива» и комбайнов для уборки риса. В 1984 году был выпущен двухмиллионный комбайн. В СССР было остановлено подорожание товаров широкого потребления, а благосостояние советских граждан достигло небывалых высот.

Прекратились преследования по религиозному признаку, закрытие и разрушение храмов, многие из которых были восстановлены при Сталине. Продолжилось строительство жилья, и к началу 1980-х годов 80 % семей бесплатно получили отдельные квартиры.

По предложению Косыгина в промышленности внедрялись новые методы. Расширялась самостоятельность предприятий, снижалось число плановых показателей, вводились механизмы хозрасчета с возможностью использовать часть прибыли на социальные, культурные и бытовые нужды, а также материальное стимулирование рабочих и служащих. Начинается ускоренное строительство предприятий по выпуску товаров народного потребления.

Учитывая, что внутренняя политика Брежнева проводилась в интересах всего народа и достижения в экономике и социальной сфере были грандиозными, он пользовался авторитетом и уважением во всех слоях общества. Даже всегда недовольная интеллигенция, получавшая награды, звания и хорошие оклады, благожелательно относилась к Леониду Ильичу и позволяла себе только корректные шутка Райкина и безобидные анекдоты об Ильиче.

На XXIII съезде КПСС в 1966 году Брежнев планировал сказать о необъективности оценок Сталина в «закрытом» докладе Хрущева, о перегибах в преодолении культа личности, о беспрецедентно грубых ошибках хрущевского правительства в отношении Китая, Албании и других зарубежных компартий, которые не отреклись от курса Сталина.

Но против этого плана выступили оставшиеся в руководстве страны хру-щевцы и лидеры соцстран, которые были за сближение с Западом, в том числе югославский лидер Тито. Брежнев не решился пойти против всех и полностью реабилитировать Сталина.

К этому времени энтузиазм народа ослаб, а экономические реформы застопорились. Поэтому в громкие и амбициозные призывы «догнать и перегнать Америку» и обещание, что «нынешнее поколение будет жить при коммунизме», люди уже не верили.

При Брежневе идеологами продолжали рождаться все новые громкие лозунги о «решающих» и «определяющих» годах и «пятилетке качества», но народ не верил этим идеологам. В стране организовывались ударные стройки — КамАЗ, БАМ, Атоммаш, газопроводы и нефтепроводы, но большинство людей уже шло на ударные стройки с целью заработать.

Последнюю попытку реабилитировать Сталина предприняли в канун 90-летия со дня рождения Сталина в 1969 году. Но снова внешняя и внутренняя оппозиция не дали этого сделать. Только в 1970 году, под давлением Пекина, на могиле Сталина установили бюст.

Эта «противоречивость» действий Брежнева сказалась и на внешней политике СССР. С одной стороны, СССР оказал помощь Вьетнаму в ходе американской агрессии, поддерживал Египет и Сирию в борьбе с Израилем и происками Запада. Арабским странам Советский Союз помогал идти по пути арабского национального социализма. Был восстановлен порядок в Чехословакии. Активно развивались Организация Варшавского договора и СЭВ.

При активной роли лично Брежнева СССР нормализовал отношения с ведущими странами Запада. СССР сблизился с Францией де Голля и с ФРГ. где канцлером был Вилли Брандт. В 1972 году ФРГ признал социалистическую ГДР. Оба германских государства вошли в ООН. Возобновились советско-американские встречи на высшем уровне. СССР добился паритета по межконтинентальным ракетам с США. Начались переговоры по ограничению стратегических вооружений.

Настоящей внешнеполитической победой стало Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе в 1975 году, закрепившее политические и территориальные итоги Второй мировой войны, нерушимость границ и невмешательство во внутренние дела иностранных государств.

Однако продолжился курс на конфронтацию с КНР, и. вместо того, чтобы совместно с Китаем строить социализм, были потрачены значительные ресурсы на его «сдерживание» на Востоке и в Центральной Азии. В итоге Пекин пошел на сближение с Вашингтоном. Не удалось добиться согласия с Румынией. Албанией. Кубой, Северной Кореей и Северным Вьетнамом.

Брежнев не хотел усиления военной активности в Афганистане, но вынужден был согласиться с Андроповым и Устиновым и ввел войска. Началась десятилетняя война, которая не только увеличила международную напряженность и подорвала авторитет Советского Союза в арабских и мусульманских странах, но и возложила непомерную нагрузку на экономику СССР.

Оказалось, что в сложившейся в мире ситуации ввод ограниченного, но непомерного для страны контингента войск был выгоден только США, Китаю и Израилю. которые являлись для Советского Союза главными геополитическими конкурентами.

Вторая половина правления Брежнева была менее активной и результативной. Вырождающаяся советская «элита» уже мечтала о сближении с Западом, о вхождении в мировое сообщество, а с помощью приватизации — о присвоении народной собственности. Это в итоге и привело страну к либерально-буржуазной контрреволюции.

Брежнев, как соратник Сталина и активный участник Великой Отечественной войны, никогда не допустил бы этого сам, однако, не имея железной воли и принципов, он под воздействием агентов влияния Запада, просочившихся в аппарат ЦК и институты Академии наук, ставших его советниками и референтами, постепенно менял социалистический курс на либерально-демократический. В связи с возрастными изменениями у него начал формироваться собственный мягкий «культ личности».

Он стал падок на лесть, награждение орденами и премиями, медалями, незаслуженно стал четырежды Героем Советского Союза и был награжден орденом «Победа», чем пользовались в собственных корыстных целях многие недобросовестные люди из его окружения.

Брежнев чувствовал, что ему пора уйти на заслуженный отдых. Начиная с 1978 года он неоднократно заявлял о желании уйти в отставку, но окружение против этого категорически возражало. Им был выгоден слабый и больной вождь, за спиной которого можно было проводить свой курс.

В последние годы правления Брежнева в его окружение проникло немало явных агентов влияния, а при Андропове и Горбачеве «пятая колонна» была уже полностью сформирована и вышла из подполья. Именно Андропов познакомил Брежнева с Горбачевым, представив его как реального кандидата в преемники для проведения выгодного им политического курса. Это дало толчок карьере в Москве амбициозного и легкомысленного провинциального политика.

Темпы роста экономики в конце семидесятых замедлились. Увеличилась зависимость от продажи углеводородов и от поставок продовольствия из-за рубежа, на что тратилась значительная часть валютной выручки от экспорта нефти и природного газа. Ухудшилась ситуация в сельском хозяйстве. За 15 лет страна 8 раз пережила сильнейшие неурожаи. Кроме того, сказывалось разрушение при Хрущеве русских деревень, что ухудшало демографию, а увеличение числа некомпетентных чиновников привело к падению качества управления.

Развивалась теневая экономика, а с ней появился новый социальный слой — дельцы подпольного бизнеса и первые организованные преступные группировки, особенно на Кавказе и в Средней Азии, которые при Горбачеве приняли активное участие в развале Советского Союза.

Стремление Москвы к приоритетному развитию национальных окраин — Прибалтики, Закавказья, Средней Азии за счет великорусских губерний создало у местного населения завышенную самооценку. Они заявляли, что «хватит кормить Москву», что самостоятельно они будут жить лучше.

Это оказалось опасным заблуждением, за которое фатально последовала расплата — после распада СССР никто из них в одиночку, и даже с коварной «помощью» Запада, выжить не смог. Наиболее успешные — Казахстан, Белоруссия и Азербайджан развиваются в основном за счет двойной подпитки ресурсами и финансами от Запада и России одновременно.

Можно уверенно говорить, что время Брежнева не было застоем ни во внешней, ни во внутренней политике. Страна продолжала уверенно продвигаться по социалистическому пути, экономика продолжала расти, а замедление темпов роста свидетельствовало о достижении очередного технологического рубежа, за которым должен был произойти переход на новый качественный уровень. Такова тенденция развития во всем мире.

Советский Союз был лидером в военном деле, космосе, мирном и военном атоме, станкостроении, робототехнике. Росла численность населения. а советские люди имели лучшую в мире школу, были самой образованной и читающей нацией. На высочайшем уровне была социальная защищенность населения.

К сожалению, настоящий застой произошел в области идеологии партии, а советская элита, превратившаяся в алчный номенклатурный клан, продолжала моральное разложение, сращиваясь с нарождающимися преступными группировками, и все более откровенно завидовала уровню потребления западных элит.

Диссиденты, антисоветчики, националисты и лидеры преступного мира под покровительством 5-го Управления КГБ чувствовали себя уверенно. Они завершали формирование «пятой колонны» для развала СССР и обеспечения Западу бескровную (с его стороны) победу в холодной войне.

Эпоху Брежнева внешние и внутренние враги СССР назвали застоем от бессильной злобы и несбывшихся надежд, потому что сразу после предательской хрущевской оттепели они надеялись, что контрреволюция близка и коммунизм в СССР, а затем и в остальных социалистических странах, скоро будет уничтожен. Что будет потом, они толком не знали, но верили, что это будет их время, время беспредельной свободы и торжество американского образа жизни. Словом, рок-н-ролл…

Для большинства советского народа семидесятые годы были счастливым временем обретения достойного уровня жизни. Благодаря разрядке международной напряженности, надежному миру в Европе и постоянному улучшению своего материального положения для граждан СССР эпоха Брежнева стала временем надежд и уверенности в завтрашнем дне.

Это было время, когда честные люди власти не боялись, про стареющего Брежнева рассказывали беззлобные анекдоты, по магнитофону слушали злободневные песни Высоцкого, в которых обнажалась голая правда о времени и о каждом из нас. Это было время, когда люди читали в метро и на улице книги, а на кухнях обсуждали политику в стране и в мире, и каждый советский человек старался все понять и объяснить себе и другим.

Люди стремились быть настоящими людьми и так воспитывали своих детей. В СССР каждый человек по праву считал себя личностью, и это действительно была новая историческая общность — «советский народ» не на словах, а на деле.

Это было время, когда добро было добром, и все старались поступать по совести, когда зло было злом, и о нем говорили с презрением, когда не надо было объяснять, что такое грех, стыд, совесть и справедливость. это было ясно и понятно без слов, когда люди мечтали о светлом будущем и. по мере сил. приближали его.

Потом было потом, когда, чтобы выжить, надо было забыть о человеческой морали. Те. кто сумел пережить это время, с трудом и неохотно вспоминают о том, что они и их близкие испытали в лихие девяностые годы, ощутив на себе всю мерзость дикого капитализма, и стараются об этом забыть навсегда.

Таким образом, эти 18 лет были достойным «Временем Брежнева». хотя называть их эпохой было бы преувеличением, потому что далее разговор пойдет о военных конфликтах, в которых принимал участие Советский Союз. — об интригах, заговорах и переворотах, в которых на пике строительства коммунизма преуспела советская партноменклатура, которая сознательно и безумно способствовала развалу СССР.

Как жили при Брежневе

Россия сегодня не живет, как при Брежневе, когда квартиры, дачи, путевки в санатории, образование и медицина были бесплатными.

В 1970-е годы СССР отличался от многих других государств тем, что производил практически все: от ракетоносителей до нижнего белья. И хотя продукция была не высшего качества и моды, это было свое, надежное и привычное.

К 1980 году Советский Союз по объемам промышленного производства и сельского хозяйства занимал 1-е место в Европе и 2-е место в мире, уступая лишь США.

Во времена Брежнева не было голодно и холодно, хотя дефицит и блат стали нормами жизни советских людей. Существовала Москва, куда можно было съездить и отовариться.

В брежневские годы реальные доходы советских граждан выросли более чем в полтора раза. Советские люди наслаждались спокойной жизнью, привыкая к комфортному быту. Население в эти годы увеличилось на 12 миллионов человек. 162 тысячи бесплатно получили квартиры, оплата которых не превышала 3 % от дохода семьи.

В 1970 году на Волжском заводе началось производство автомобилей «Жигули», и через год завод выпускал по 735 автомобилей ежедневно. Конечно, на автомобиль простому рабочему надо было накопить и подождать в очереди, но сделать это было возможно. Собственный автомобиль перестал быть роскошью и стал средством передвижения.

26 мая 1972 года Брежнев и Никсон подписали договор по ПРО. который свел до минимума возможность нанесения ядерного удара. После многих лет бесконечного стресса в ожидании очередного военного конфликта наступило относительно мирное время с отсутствием безработицы, пятидневной рабочей неделей с двумя выходным и оплачиваемым трехнедельным отпуском, которого в США нет до сих пор.

В 1980 году в Москве прошли Олимпийские игры, где советские спортсмены завоевали 197 медалей, в том числе 80 золотых, но эти игры бойкотировали США и ряд их союзников.

При Брежневе репрессии в отношении инакомыслящих были «бархатные», а в области культуры был настоящий бум творческих успехов во всех областях. Когда академик Сахаров предложил «постепенное сближение капитализма и социализма». его только на время отстранили от работы.

В период застоя были написаны лучшие книги Шукшина. Распутина. Айтматова. Астафьева и братьев Стругацких, созданы фильмы Гайдая, Рязанова. Данелия. Тарковского: «Операция “Ы” и другие приключения Шурика» и «Неуловимые мстители», «Кавказская пленница». «Белоесолнце пустыни». «Джентльмены удачи» и «Семнадцать мгновений весны», «Тот самый Мюнхгаузен» и «Мими-но» и «Ирония судьбы, или С легким паром!».

Комментарии, как говорится, излишни!