Заклинатель дождя

Глава 13 СОБЛАЗН

Субботним утром Иван, придя в разваливающийся храм «важнейшего из искусств», нашел киномеханика спящим на полу своей заваленной всяким хламом каптерки.

– А, студент, заходи… – с трудом поднимаясь с пола, пробурчал Кирилл. – Будь друг, прошманай закутки, есть что на опохмелку? Нету? Ну и хрен с ним, сейчас рассолом поправимся!

На столе, среди валявшихся окурков и нарезанных ломтиками соленых огурцов, лежало несколько измятых сотенных купюр, мимо которых скользнула рука киномеханика к спасительной трехлитровой банке, на дне которой было с полстакана мутной жидкости.

– Полундра! – во все горло выкрикнул Кирилл, выпив остатки рассола большими, жадными глотками. – Апачи в городе!

– Какие еще апачи? – удивленно переспросил Иван.

– Слушай, а ты знаешь, кто такой Гойко Митич? Нет? – Кирилл пошарил взглядом в надежде найти рассолу и, не найдя, разочарованно махнул рукой. – Жалко мне вас, хреново поколение «пепси»… Делать нечего, раз водки больше нет, придется чифирнуть.

Вытащив из-под объедков помятые сотни, Артамонов небрежно смахнул все со стола в эмалированное ведро и добродушно кивнул Ивану:

– Рассказывай, чего приперся. Случаем, не меня ли выводить с похмелья?

– Хотел «Матрицу» посмотреть, как ты и советовал… Думал, утром будешь свободен…

– Во-во, свободен! Но в «Матрицу» пока вход закрыт, потому как наш видак временно пропит…

– То есть как временно?

– Как-как? – передразнил Артамонов. – Ты, Ванюша, ей Богу, сущий ребенок!

Он подмигнул и, принявшись обшаривать полки и ящики, негромко запел под нос:

Найдя в заваленной мотками проволоки и магистрали тумбочке пол пачки индийского чая, киномеханик радостно потряс им:

– Сейчас, Ванюша, чифирнем, тогда и жизнь покажется нам много приятнее. Из похмелья, братишка, выходить надо умеючи! Подрастешь, так не раз спасибо скажешь, что Бог такого учителя послал.

Киномеханик осторожно высыпал заварку в дымящуюся воду, затем развернул фольгу, стряхивая оставшиеся чаинки, и плотно обжал ею горлышко банки.

– Насчет «Матрицы» не волновайся, видак мы выручим быстро… Да уже после майских! Вот десяток дискачей в «Факеле» пройдет, и все будет в шоколаде. Сядем рядком, включим видак и прибыли считать станем!

– Неужели дискотеки дают такую прибыль? – Иван недоверчиво посмотрел на повеселевшего киномеханика. – Да еще в Немирове… Тут нормальной молодежи вовсе нет. Все норовят после школы побыстрее уехать.

– Ага, – охотно согласился Артамонов. – А на праздники не только сами приезжают, но и сотни страждущих дешевой дури вместе с собой привозят. Здесь же наркоманский рай, понимаешь? Земля обетованная и царствие небесное в одном малюсеньком пакетике с белым порошочком!

– Так ты сбываешь наркотики? Прямо здесь, в клубе?

– Что с того? Как ни крути, наркоши – конченые люди, все равно, что зомби, – хитро прищурился Артамонов. – Да ладно тебе об меня глазом мазолить! Ну, прекращу я бизнес, так самого из «Факела» на улицу выставят. Что ж, прикажешь мне из-за этих глюколовов в бомжи определяться?

– Кто выставит? Разве у тебя нет договора на аренду пустующего кинотеатра?.. Ты только представь, если слухи об этом разойдутся по городу…

– Да все и так знают, что в праздничные дни наркота здесь продается и в розницу, и оптом, и под выгодный кредит! – Кирилл разлил по кружкам чай, – каждый в этой забытой Богом дыре имеет от наркоты свою долю. От самого задрипозного мента до директора мясокомбината, бывшего главного коммунистического товарища.

Иван взял со стола кружку, с трудом глотнул обжигающую черную горечь и почти физически почувствовал, как чифирь разливается по его крови яростным возбуждением.

– Слушай, Артамон, а если я достану наркоту? Поможешь продать? – неожиданно спросил он. – Скажи прямо, возьмешь меня в партнеры?

Артамонов рассмеялся и хлопнул ладонью по столу:

– За такие слова смазать бы тебе мозги… Но ты мне нравишься, парень! Прямо как салага старому боцману из мультика «Три банана», – лязгнув железом, Кирилл сдвинул кружки с чифирем. – Прибыль с твоей дури пятьдесят на пятьдесят делить станем и промеж нас никакого базара. Идет?

– Ты даже интересоваться не станешь, откуда у меня наркота? – Храмов испытующе посмотрел в глаза киномеханика. – Может, у твоих же поставщиков украсть собрался.

– Мне что за беда? – ухмыльнулся Артамонов. – Ты же сам сказал, что у меня аренда. А по ней плата фиксированная. Да и тем, кто наверху, наплевать, сбывается их дурь в «Факеле», «зоне», на «вокзале» или в школе, и кто с нее имеет навар. Они получают свою прибыль не с посредников, а с точек. Понял, что это значит?

– Нет, – честно признался Иван. – Но хочу понять.

– Все очень просто. Предположим, сопрешь ты у кого-нибудь герыч и решишь толкнуть наркоману. Так тебя тут наркоша и сдаст ментам, а те уголовное дело заведут, а сами еще и отчитаются, что хорошо с наркомафией борются. Понял? Все, что попало в Немиров, должно и может продаваться исключительно через «легальные» точки, которые крышуются добрыми дядями. Оттого им и наплевать, кто, где и когда таскает по городу их дурь. А небольшие потери для ментовских отчетов или на случайное наркошино счастье всегда закладываются на естественную «усушку» товара. Вот и вся немировская схема!

– Значит, здесь и правда все схвачено… – перевел дух Иван. – Словно не про наш городок говоришь… Колумбия, да и только!

– Фирма веники не вяжет, фирма делает гробы… – согласно кивнул Артамонов. – Но главное, что Немиров – жирная точка на великом наркопути. Ты, Ванюша, прикинул, как через местный мясокомбинат удобно развозить дурь в любой пункт назначения? Закинул экспедитору в «сапожок» пакетик отравы, да сверху пару ящичков колбасы, и через три часа пермский наркоша уже ширнется, а его мамка чай с колбаской попьет… Да и хранить здесь дурь – чистое удовольствие и никакого риска. Пока менты доберутся со своими облавами, весь город уже на ушах стоять будет. Для острастки, сам понимаешь, кого-нибудь им сдадут. И все будут счастливы!

– Получается, весь Немиров – один большой супермаркет по продаже наркотиков. Все про все знают и молчат…

– Вот-вот! А ты в прошлый раз спорил, при чем здесь Вуду. Все негров преклонных годов в Немирове порывался найти… – разогнав похмелье, оживленно пошутил Кирилл. – Вуду, братишка, это реальная власть, основанная на страхе и жесточайшем контроле, таком, какой никаким современным фюрерам и не снился. И если ее изобрели хреновы папуасы, то наши превратили в идеальное средство управления, которому и коммунизм, и капитализм в подметки не годятся…

– Елизавета Андреевна? Заходите, очень вас жду! – Пронин встал из-за резного, сделанного на заказ стола и, улыбаясь, подошел к замешкавшейся у порога Храмовой. – Как добрались? Понимаю, в выходные автобусы ходят по утрам скверно… Да вы не смущайтесь, у нас встреча хотя и на работе, но неофициальная!

Директор мясокомбината принял плащ и, аккуратно повесив его на плечики, спрятал за зеркальной створкой шкафа-купе.

– Вот теперь все в порядке. Присаживайтесь, Елизавета Андреевна, – он показал на большое кожаное кресло, стоящее подле стола. – Догадываетесь, зачем предложил встретиться?

– Нет… Не в полной мере…

– Вот и славно! В том смысле, что появилась возможность спокойно обо всем поговорить, выяснить все назревшие вопросы. – Облокотившись, Пронин подался вперед. – Разве у вас нет никаких проблем? Абсолютно?

– Почему же нет? – нервно скривила губы Елизавета Андреевна. – Зарплата у делопроизводителя очень маленькая. И никак нельзя подработать.

– Действительно, небольшая… А у вас, насколько мне помнится, еще и сын школьник?

– Десятый класс оканчивает…

– Да, детишки теперь необыкновенно дороги, не каждому по карману. Одежда, обувь, развлечения… Да и кушать в этом возрасте хочется постоянно. Кстати, как учебные успехи у вашего мальчика? Случаем, не съехал на тройки? Знаете, у нас в Немирове очень сильные учителя, работающие по традиционной, классической методике. Уверен, они и вашим столичным педагогам при возможности нос утрут!

– Василий Иванович, откуда вам знать про то, как и чему учат в немировской школе? По-моему, из школьного возраста вы давно вышли, а шефство над учебными заведениями теперь не практикуется…

– Не скажите, Елизавета Андреевна! Я был первым секретарем местного райкома партии, кстати, самым молодым на всем Урале! – Пронин с удовольствием откинулся на спинку кресла. – Поэтому инстинкт контролировать окружающую жизнь и влиять на происходящие события у меня в крови! Однако что мы просто сидим? В конце концов, встреча наша неофициальная. Позвольте, я вас вкусненьким угощу.

Он вышел в соседний кабинет и вернулся с подносом – бутылка коньяка «Remy Martin», нарезанные ломтики лимона, бутерброды с икрой.

– Вот, Елизавета Андреевна, очень рекомендую! Мой знакомый невропатолог утверждает, что лучшей профилактики от инфарктов и инсультов в природе просто не существует. Пропустишь рюмашку, так словно в косметический салон сходил. Молодит кровь!

Она покраснела и решительно встала из-за стола:

– Большое спасибо за приглашение. Я лучше пойду…

– Елизавета Андреевна, вы неверно меня поняли! Неужели в ваших глазах я выгляжу как человек, покупающий любовь за выпивку? Или вам показалось, что аморальный директор задумал напоить вас допьяна, а после, закрывшись в кабинете, принуждать к близости под страхом увольнения? Хорошего же вы придерживаетесь мнения о своем директоре!

– Значит, интим исключен? – она успокоилась и вернулась за стол.

– Этого я не говорил, – по-деловому ответил Пронин. – Но никаких низких сцен и омерзительных сценариев не будет никогда. Поверьте, я привык себя уважать… Так что давайте больше не станем портить прекрасный субботний день, а лучше выпьем за наше настоящее знакомство да поговорим за жизнь. Душевненько, по-русски!

Маслянистая, жгучая влага приятно обожгла, разносясь по рту легкими ароматами ванили, роз и чего-то еще неуловимо солнечного, чем с избытком пропитаны благодатные леса юга.

– Вы уже почувствовали легкое дуновение фиалок и роз? – с чувством, как и подобает настоящему гурману, спросил Василий Иванович. – Не спешите, сейчас к ним добавятся лесной орех, абрикос и еле уловимое присутствие лакрицы. Хорошо? Говорите сразу, не задумываясь. Истинная любовь к коньяку возможна только с первого взгляда, все остальное – жалкое следование светскому этикету.

– Божественно, – улыбнулась Елизавета Андреевна и тут же удивилась наступившей в ней внезапной перемене. – Я в смысле, что разговор у нас получается какой-то странный…

– Теперь, пожалуйте, дольку лимона, – он придвинул блюдце. – Вы знаете, что обычай закусывать коньяк лимоном пошел с императора Николая Второго?

– Первый раз слышу, – Елизавета Андреевна с интересом разглядывала, как медленно скатывается со стекла маслянистый коньячный след. – Разве так не всегда полагалось по презираемому вами светскому этикету?

– Что вы! Просто Николай терпеть не мог коньяк, а для того, чтобы не обидеть своей кислой физиономией хозяина Ереванского коньячного завода Шустова, всегда прикладывался к его напитку с лимонной долькой! А у нас, – Пронин сделал многозначительную паузу, – вкусы и привычки во все времена брали равнение на престол.

– Вы очень интересный собеседник, – не допив коньяк, Елизавета Андреевна поставила бокал на столик. – Однако мне и правда, пора. С Ваней надо позаниматься, да и наша комната еще достаточно необжитая.

– Быть может, Елизавета Андреевна, вашу комнату вовсе обживать не стоит? – Пронин испытующе посмотрел на смутившуюся женщину. – Недавно мясокомбинат купил вполне приличную двухкомнатную квартиру, сейчас в ней идет ремонт полным ходом. Так что если подружимся, я могу и похлопотать… Конечно же, перед самим собой! – Он довольно рассмеялся и налил себе еще коньяку. – Как вы думаете, мы сумеем познакомиться поближе? Лично я этого хочу, да и вам наша дружба станет весьма полезной. К примеру, мне известно, что вы в Немирове скрываетесь из-за долгов мужа. Нет, не то чтобы вас ищут, но проблемы могут быть очень, очень серьезными. Не так ли? А вот Пронин в состоянии их решить! – Он вынул из шкафа-купе большой букет роз. – Видите, Пронин словно добрый волшебник! И что просит взамен? Сущий пустяк! Немного внимания и дружеского расположения!.. А взамен сделает для тебя много-много обыкновенных чудес!

Елизавета Андреевна выбежала из кабинета в слезах, прижимая к груди огромные яркие бутоны, которые безжалостно прожигали через плащ ее грудь, царапали, раздирая до крови кожу. Она ненавидела себя не только за то, что взяла цветы, позволив делать гнусные предложения. Презирала себя потому, что снова после смерти мужа стало приятно ощущать себя желанной женщиной, почувствовать, как мужчина раздевает ее взглядом, что он страстно хочет ее ласкать, стремясь овладеть молодым и красивым телом.