Заморозки

Глава 9 Трезвость и жизнь

— Я не собираюсь читать вам лекции о вреде употребления алкоголя в мировом масштабе, о том, что алкоголь делает с печенью, почками, поджелудочной железой и даже с мозгами — если они, конечно, у алкоголиков есть. Шутка. Люди здесь все взрослые, образованные, в школе учились, должны понимать сами. Кому интересны детали — на выходе получите брошюрку общества «Знание».

Я скажу о вреде употребления алкоголя конкретно здесь, в Ливии. В чем вред лично для вас? Ливия — страна мусульманская. Её законы восходят к шариату. И потому ввоз спиртных напитков, продажа спиртных напитков, изготовление спиртных напитков и употребление спиртных напитков — это серьезное правонарушение. Голову за него не отрубят, а дюжину плетей — всегда пожалуйста. И крупный денежный штраф. Когда я говорю крупный — это значит крупный. Размером в месячную зарплату. Попадётесь вдругорядь — тогда тюрьма. Но вы не попадётесь. После первого нарушения человека отправляют обратно, в Советский Союз. Перелёт за счёт нарушителя трудовой дисциплины. И, конечно, никаких дополнительных выплат он не получит.

Так что удар будет не только по печени, удар будет по карману пьющего, и по репутации пьющего. О работе за границей можно будет забыть.

Это первое.

Теперь второе. За отсутствием легального алкоголя появляется соблазн пить технические жидкости — растворители, политуры, стекломои и прочие. Так вот, эти жидкости ядовиты, некоторые — смертельно ядовиты. И не думайте, что я вас запугиваю, чтобы вы не пили народное добро. Ядовиты. Да вы и сами это знаете: метиловый спирт, этиленгликоль и прочие химические вещества ведут к слепоте, а в больших количествах и смерти. Что значит в больших количествах? В больших количествах — это стакан.

Вчера в наш госпиталь поступило четверо человек. Предварительный диагноз — отравление суррогатами алкоголя, содержащими метиловый спирт. Что они пили, стеклоочиститель или растворитель, мы не знаем, пораженные в бессознательном состоянии. Если им станет лучше — заметьте, я говорю не «когда им станет лучше», а «если», — мы их спросим. Перед отправкой в Союз, да.

На этом у меня всё. Вопросы есть? Вопросы по существу?

— Пророк запрещал пить вино, о спирте он ничего не говорил, — сказал с места парень моих лет.

— Это не по существу. Я не собираюсь толковать Коран. Если вам не нравятся ливийские законы — лучше возвращайтесь в Союз сразу, непоротым.

Больше вопросов не было.

Я выступал перед Второй Механизированной Колонной, прокладывающей один из каналов Великой Рукотворной Реки. Санпросветработа. Время выступления — пять минут. Людей привезли в Ливию не лекции слушать, а работать.

Ну, и я в Ливии не для того, чтобы уговаривать «не пейте отраву». Но случай чрезвычайный. Сейчас в госпитале пытаются спасти четверых отравившихся. Но это третья партия. В марте, еще до открытия Советского Госпиталя, в военный госпиталь поступили пять человек, в апреле трое, и вот теперь четверо, но уже в госпиталь гражданский. Ну, официально гражданский, но работают в нём преимущественно военные врачи и прочие медики в погонах.

Люди пили, пьют, и будут пить, так уж принято в трудовых коллективах. Тяжелая, на разрыв, работа, часто вдали от цивилизации, чем еще заняться в короткие часы отдыха, как снять напряжение? Изучать классиков марксизма-ленинизма? Можно смеяться, но да, именно труды классиков коммунистического движения и рекомендовано изучать в часы досуга. Саморазвитие, да. Плюс спорт, плюс художественная самодеятельность, плюс безвозмездный труд по благоустройству близлежащих населённых пунктов.

Ага, ага, ага. Спорт после напряженного трудового дня в пустыне? Гонять мячик по песку? То ж и самодеятельность. О благоустройстве и не говорю, трудно благоустраивать в пустыне, когда кругом песок и больше ничего. Опять же когда, работаешь шесть с половиной дней в неделю, лишь воскресенье — сокращенный день, не до благоустройства. И материалы на благоустройство не предусмотрены. А рекомендации, между прочим, написаны коллективом авторов во главе с академиком, и утверждены в ЦК. И потому к исполнению обязательны.

— Благодарю за выступление, но… — начал парторг колонны.

— Но? — нейтрально ответил я.

— Не слишком ли коротко?

— Согласно новейшим исследованиям, ум уставшего человека усваивает аудиоинформацию в течение пяти минут, не более. Десять выступлений по пять минут в день гораздо эффективнее, чем одно часовое.

— Вы будете приезжать к нам десять раз? — недоверчиво спросил парторг.

— Нет. Выступать будете вы. Или тот, кому вы это поручите — комсомол, профсоюз, в общем, актив. С наглядными примерами.

— Какими?

— Вам виднее, кто из работников склонен к употреблению спиртных напитков. Учтите, коммунисты — ведущая сила, костяк любого дела, и спрашивать будут прежде всего с коммунистов, — и я посмотрел вверх, словно коммунисты расположились на небесах.

— Понятно, — ответил парторг.

— Чего уж непонятного, — перешел на обыденный тон я. — Пить в Ливии — это как слушать Би-Би-Си в Союзе. Недопустимо. Каждый советский пьяный — удар по политике, кто ж такое потерпит? Так что уж постарайтесь. Лучше выслать пьющего самим, чем по заявлению ливийцев.

— Мы постараемся, — заверил меня парторг, не уточнив, как именно он будет стараться. Лично он, да. Потому что спрос будет лично с него, парторга. И начальника колонны.

Я сел в «Газ — 69» и поехал в Советский Госпиталь.

Автомобиль не новый, но бегает уверенно. Я бы мог выбрать и что-нибудь поавантажнее, даже «Мазерати 3500», есть здесь и такие, остались с прежних времён, но решил, что газик — то, что мне и нужно. Не бросается в глаза, и едет, куда велят, есть дорога, нет — одно.

От механизированной колонны до госпиталя десять километров, я не торопился, да и грунтовая дорога не давала спешить. Едешь и думаешь: конечно, напишут, как и положено: изучали «Великий почин» Владимира Ильича Ленина, играли в волейбол, поставили спектакль «Утро делового человека» Николая Гоголя, и благоустроили два арыка в селении Каср бин Гашир.

Но для работяг мехколонны куда важнее кубометры извлеченного грунта и километры проложенных систем. Им за это платят. А за Ленина, Гоголя и благоустройство арыков им не платят. Потому пишите, что хотите, а мы тут как-нибудь сами найдём, чем заняться.

И ведь находят! Самогон — наше всё, а уж придумать, как использовать бесплатную и вездесущую энергию солнца в процессе дистилляции народ сможет. Народ всё сможет, если ему не мешать. Но мешать нужно, мешать необходимо. Если в третьей механизированной колонне выявлено четыре случая самогоноварения, а во второй ни одного, о чём это говорит? Это говорит о благодушии, граничащем с безответственностью. А что такое, товарищи, безответственность сегодня? Безответственность сегодня, товарищи, это поражение завтра. С такими настроениями мы будем бороться. Беспощадно бороться, если кто не понял.

Зная это, парторг и руководство принимают меры. Только ребята обрадуются, что пошла, пошла милая, как их берут с поличным.

Потому жаждущие пьют уже готовенькое. Что найдут, то и пьют. Главное, чтобы было жидкое и забирало.

Оно и забирает — туда, откуда не возвращаются.

В госпитале я доложился ответственному по санпросветработе: был, провёл, выполнил. И предъявил бумажку с печатью, что да, что присутствовали шестьдесят пять человек, и лекция прошла на высоком и убедительном уровне. Хорошая бумажка. Госпиталь должен отчитываться по санпросветработе. Есть план, а план — закон!

Я заглянул в ординаторскую женского отделения: Лиса и Пантера работают там. Местным женщинам к врачам-мужчинам обращаться сложно: и традиции не позволяют, и мужья. Да и мало женщин-врачей в Советском госпитале, разве что в лаборатории и в функциональной диагностике. И потому Ольга и Надежда — находка. Знают язык, знают ислам, знают медицину. И вообще! К ним на приём женщины идут охотно, мужья против ничего не имеют. Дай руководству волю — заставили бы работать в три смены. Но мы волю не даем. Девочки работают четыре часа — и всё. Кто не успел, тот опоздал. Экстренность? На экстренность есть дежурные врачи. Если крайняя необходимость — то можно и к мужчине-врачу обратиться, ислам дозволяет. А если крайности нет — приходите по записи.

Кстати, мы числимся волонтерами. Зарплаты не получаем. Работаем из чувства долга. Но нередко либо больные, либо их родственники стремятся одарить нас. Особенно девочек. Отказываться нельзя, это оскорбление дарителя. Когда дарят фрукты, сладости или даже барана — всё просто, всё идёт в ординаторскую, на стол. Или отправляется на больничную кухню, подкармливать пациентов. Но нередко дарят ткани, украшения, даже ковёр как-то подарили. Ничего, всё пригодится, даже и верёвочка.

Другим врачам? Других врачей тоже, конечно, вниманием не обходят. Но — облико морале запрещает брать подарки советскому врачу, тем более за границей. От этого некоторая напряженность: почему им можно, а нам, получается, нельзя? Тоже хотим ковёр! Один доктор даже ехидно спросил, не закажем ли мы спецрейс, чтобы подарки вывезти? Зачем вывозить, невозмутимо ответила Лиса, у нас здесь свой дом.

Да, свой дом. Какой-то политик, кажется, Клаузевиц, сказал, что когда у государя нет денег, он награждает орденами. Это в стародавние времена полководцев жаловали поместьями и в тысячу душ, и больше, а теперь — вот тебе орден, носи на здоровье.

Каддафи думает иначе. После инцидента в пустыне он не стал вешать на меня новый орден. Он подарил мне дом, виллу, некогда принадлежащую итальянскому промышленнику и национализированную после революции в счет репараций за колониальное прошлое. Теперь она моя и по гражданскому закону страны, и по шариату, так уж оформлено.

— Закон на время, шариат — навсегда, — сказал Муаммар.

Вилла небольшая, как раз на нашу компанию. Два этажа, восемь спален, бассейн, теннисный корт, сад, беседки, дорожки, в общем, много всякого-разного. Расположена в особом пригородном районе, итальянские промышленники только в таких и селились — чтобы и вид хороший, и соседство. В общем, не поскупился Каддафи. Видно, имеет на меня виды. Ну, и по натуре человек не мелочный.

Пришлось нанимать прислугу: садовник, повар и две горничные. Семейные пары. По рекомендации местного духовенства. С безупречной репутацией. Обходятся недорого, но и не сказать, чтобы дёшево. Советский врач прислугу позволить себе не может. Местный доктор — легко.

Девочки закончили приём, и мы поехали домой.

— С виллой «газик» не гармонирует, — сказала Лиса.

— А с механизированной мелиоративной колонной номер два не гармонирует «Вольво».

— Колонной номер два? — это Ольга.

— «Вольво»? — это Надежда.

— Сегодня у меня было срочное задание: прочитать лекцию работникам данной колонны. О вреде политуры, чтобы меньше политурили. Хорош бы я был, если бы приехал на «Мазерати»!

— Это точно, — согласилась Надежда. — В механизированной колонне трудятся настоящие советские люди. Рабочий класс. А рабочему классу неприятно смотреть, как доктор раскатывает на дорогой машине. Знал бы ты, Чижик, сколько на тебя жалоб пишут из-за твоего «ЗИМа»!

— Я знаю.

Действительно, пишут. Особенно в последние месяцы. Где, мол, справедливость, если студент, будущий врач, раскатывает на шикарной машине, а он, слесарь пятого разряда, передовик производства, не может купить себе «Волгу»? Кто у нас гегемон, рабочий, или врач?

Пока хода подобным жалобам не дают. Вежливо отвечают, что согласно новой конституции все граждане Советского Союза равны, не важно, рабочий ты, колхозник, или служащий.

Меня, очевидно, причисляют к служащим.

Рад служить!

— А насчет «Вольво»… Мне сказали, что «Волгу» из Союза смогут доставить не ранее, чем к осени. Не ранее. А позднее — запросто. Есть грузы поважнее. Я, конечно, могу попросить Андрея Николаевича посодействовать…

— Не нужно просить Андрея Николаевича посодействовать, — твёрдо сказала Ольга.

— И я так думаю. «Волгу» мы в Москве купим. Я позвонил дилеру, и тот пообещал доставить «Вольво» через неделю. Прямиком из Италии.

— И какой он, «Вольво»?

— Шведский, хороший, — подумал и добавил: — Вместительный. Но если хотите, я заказ отменю, купим что-нибудь другое. «Ситроен», к примеру.

— Не нужно «Ситроен», бери, что решил.

Ага, ага, изображают послушание.

— А что там, в мехколонне? — спросила Лиса.

— Ничего особенного. Молодые здоровые мужики, вкалывают на двести процентов, иногда хотят расслабиться, а — нечем. Вот и пьют, что попало. Я не пойму, что, нельзя было заранее это предусмотреть?

— Что предусмотреть?

— Конфликт культур. Набрали бы мусульман, из Туркмении, с опытом работы на каракумском канале, из Узбекистана. И никаких проблем с алкоголем.

— Ты, Чижик, не притворяйся. Всё понимаешь. Эту стройку собираются объявить Ударной Комсомольской. Какие-такие мусульмане среди комсомольцев?

— Учти другое, — добавила Ольга. — Мусульмане здесь в Ливии укрепятся в вере. Так?

— Допустим.

— И, укреплённые, вернутся укреплять веру в тот же Узбекистан. Оно нам нужно, в смысле — государству? Оно нам не нужно. Ты, Чижик, научный атеизм изучал в институте, понимать должен.

Действительно, изучал. Не спрашивайте, как обязательное изучение атеизма сочетается с гарантированной Конституцией свободой вероисповедания. Впрочем, спрашивайте, и я отвечу: из нас готовят не врачей, из нас готовят советских врачей. А советский врач в первую очередь советский, и только во вторую — врач.

Садовник Абдул открыл ворота, и мы въехали.

Будем отдыхать.

Ми и Фа плескались в бассейне, бабушка Ка сидела в тени, наблюдая.

Завидя нас, мелкие запищали, но из воды не вылезли. Не хотят. Вода тёплая, хоть весь день плавай. Да, они плавают, и преотлично плавают.

— Детям обедать рано, — безапелляционно сказала бабушка Ка. Дети теперь питаются как все мы, дарами моря, поля, огорода. Но у них свой график.

— Да и нам рано. Немного перекусим, и довольно, — согласился я.

Не получается набрать вес. То ли жара, то ли активная жизненная позиция, то ли средиземноморская диета, но вес мой — шестьдесят девять килограммов. Специально купили на базаре классические медицинские весы, белые, чугунные, точные и надёжные. На восточном базаре всё можно купить, особенно в приморском городе. Интересно, как они здесь оказались, медицинские весы? Город Дзержинск, Горьковской области, одна тысяча девятьсот шестидесятый год изготовления?

Судьба!

После легкого перекуса я пошёл вздремнуть: подготовительный режим. А девочки засели за перевод либретто Рашидова на русский язык. Сам Шараф-ака предложил. Почему не перевести? Зная Шарафа Рашидовича, я уверен, что опера пойдёт во многих наших театрах. Переводчику либретто положено два процента от суммы сборов. Не так много, как автору либретто, Шараф Рашидович получает четыре процента, но всё же, всё же. Если «Пустыня» пойдёт, скажем, в десяти театрах, то за год набегут тысячи и тысячи. По моим прикидкам, доходы будут в интервале от трех до десяти тысяч в год. Возможно, и больше, это как у Шарафа Рашидовича получится. А у него получится!

Почему Рашидов попросил Ольгу? Не только из благорасположения, хотя и этого не исключаю. Но Ольга написала либретто к «Малой Земле», которая по-прежнему идёт на сцене, хотя и реже, чем прежде. Но, подозреваю, он таким путём хочет подать сигнал Андрею Николаевичу: ты хороший человек, я хороший человек, давай дружить!

Андрею Николаевичу же решением Политбюро вменили в обязанность курировать строительство Большой Рукотворной Реки. Этот проект внесли в список приоритетных, и выделили большие средства. Очень большие. Громадные. Кредит Ливии, но не простой кредит. Позиция такова: наша страна покупает у Америки зерно. Ежегодно. Не менее, чем на миллиард долларов. И у других стран покупает, Канады, Австралии, где сможет. За пятилетку выходит десять миллиардов долларов минимум.

И в Политбюро решили: мы строим в Ливии систему орошаемого земледелия, Ливия расплачивается с нами частью урожая. Никто валюту не тратит — хорошо? Хорошо! Мы получаем надёжного поставщика зерна и вообще сельхозпродукции — хорошо? Хорошо! Ливия становится зелёной цветущей страной, крупнейшим производителем зерна в Африке — хорошо? Хорошо! А с появлением нового серьезного игрока на мировом рынке пшеницы цены неизбежно поползут вниз, что станет болезненным щелчком по носу американцев — хорошо? Хорошо!

Этот вывод проводили обозреватели «Голоса Америки», «Би-Би-Си» и прочих буржуинов.

Наши же говорили проще: «Да здравствует советско-ливийское сотрудничество, замечательный пример для всего прогрессивного человечества!»

Хорошо?

Просто отлично!