Замуж за «аристократа»

Глава 4

Платье было безукоризненно выглажено, чистые блестящие волосы гладко уложены, лицо припудрено, губы обведены нежно-розовым косметическим карандашиком. Шура Савенич чувствовала себя глубоко несчастной и даже несколько сконфуженной – как монашка, которую неожиданно застукали в тот момент, когда она примеряла красное кружевное белье. Мучительно хотелось привычно взлохматить челку, хотелось плюхнуться на стул и удобно расставить ноги, хотелось схватить с фуршетного стола огромный бутерброд с ветчиной и жадно впиться в него зубами, совершенно не волнуясь о том, что сотрется помада с губ.

– Шурик! Выглядишь великолепно! В этом длинном платье ты похожа на голливудскую звезду! – Дианка жеманно улыбнулась и поцеловала подружку на европейский манер в обе щечки.

– Зато ты похожа на простуженную ворону, – пробормотала Шура, удивленно ее разглядывая. – Что ты с собой сделала?

Они не виделись всего неделю. Конечно, Диана, как и любая манекенщица, любила кардинально менять имидж. То она роковая леди-вамп, то невинная нимфетка в розовом сарафане или холодно-роскошная гламурная дива. В прошлый раз Диана была загорелой кудрявой блондинкой и в целом выглядела неплохо, хоть и смотрелась клоном конфетно-пошлой Барби. Сегодня же ее волосы были выкрашены в темно-каштановый цвет, тут и там виднелись ярко-красные рваные прядки. Прическа напоминала взъерошенный стог сена – и она еще смеет обвинять Шуру в неаккуратности!

– Здорово, да? – самодовольно ухмыльнулась Диана. – Я участвовала в парикмахерском шоу. Меня стригли прямо на сцене. Ты не поверишь – битым стеклом. Это какая-то новая жутко модная технология.

– Это многое объясняет, – съехидничала Шура, – но неужели тебе не было жалко волос? Сначала отрастила гриву, а потом так коротко обрезала!

– Балда, это же были не мои волосы, а наращенные!

– Как?

– Просто. К кончикам своих волос крошечными узелочками привязываются чужие, длинные. Потом узелочки как бы приваривают. И все. Можно мыть, причесываться. Даже стричься. Полгода держатся.

– А куда делся загар? Не мог же смыться так быстро? В прошлый раз ты выглядела так, точно только что с Канар вернулась. А сейчас бледная, как Дракула.

– Это был не настоящий загар, дурочка, – снисходительно улыбнулась Диана. – Автозагар. Все очень просто. Мажешься специальным кремом, и через два часа ты мулатка.

Шуру невольно передернуло. Загар из тюбика, волосы чужие. Еще у Дианы были накладные ногти – алые, остро выпиленные, такой невероятной длины, что при желании на них можно было бы смело готовить курицу-гриль. И упругий силиконовый бюст. Дианка сделала операцию еще пять лет назад, в закрытой парижской клинике. И зубы. Безупречно-белые, крупные, гладкие, похожие на жемчужины фарфоровые зубы от модного немецкого протезиста.

Да, мужчины, конечно, намного честнее женщин. Мужчина – он весь как на ладони. Вот его небритая физиономия с фиолетовыми мешками под сонными глазами (а что? смотрел вчера футбол до половины второго ночи, нельзя, что ли?), кругленький пивной животик (а покажите мне того, кто не любит пива!), заскорузлые ладони, волосатая спина… И иное дело – женщина. В приглушенном свете ночных фонарей она смотрится настоящей принцессой из детской сказки – мягкие волосы золотистыми волнами ниспадают на приятно круглые плечи, талия тонкая, ноги длинные – ну просто само совершенство, Клаудиа Шиффер отдыхает! А утром женщина превращается в Золушку. Вдруг выясняется, что тонкая талия – это не более чем модный корсет на китовом усе, длинные ноги – километровые каблуки…

– Ладно, тебе уже пора в гримерку, – распорядилась Диана, – там «вешалки» все ждут. Первой красишь Лизку. Лиза – это наша прима. Звезда, можно сказать. У нее первый выход. Хотя между нами… – Диана скривилась и, понизив голос, добавила: – Там и посмотреть-то не на что. И ноги у нее кривые.

Закулисье показа мод – это дурдом, бедлам, кавардак. В крошечной гримерке толпятся десятки людей – и все колоритны, как герои французской комедии.

Полуголые манекенщицы – небрежно заколотые на затылке волосы, блестящие от крема лица. Несколько невесть откуда взявшихся фотографов (прессу за кулисы не пускали) с массивными камерами и осветительными приборами, которые отчего-то уверены, что все здесь устроено только для того, чтобы им было удобно работать. Фотографы деловито покрикивали на манекенщиц, уверенно расталкивали всех локтями, один из них даже принялся передвигать мебель.

Стилисты, дизайнеры. И все кричат, ссорятся, матерятся.

На одном из высоких крутящихся стульчиков восседала… собака – миниатюрный йоркширский терьер. Вероятно, бедную псину приволокла какая-нибудь манекенщица. На длинной рыжей челке собачки красовалась изящная заколка с крупным, тускло поблескивающим камнем. «Неужели настоящий бриллиант?!» – подумала Шура, машинально поглаживая собачку.

Не исключено, что она была права – в последнее время йоркширские терьеры вошли в моду. Их было принято носить с собой. Они считались неким дополнительным атрибутом богатства и светскости, что-то вроде одушевленной дизайнерской сумочки.

– Не переживай, малыш, – подбодрила дрожащего терьера Шура, – прорвемся!

Одна из манекенщиц – долговязая брюнетка с густой челкой, достающей почти до носа, – сидела на полу в самом углу и машинально красила ногти на ногах в ярко-красный вампирский цвет. Другая – вполне миловидная блондиночка – брила перед зеркалом подмышки; встретившись взглядом с Шурой, она ничуть не смутилась и даже доброжелательно заулыбалась. «Заподиумный» мир – не место для скромных.

Шура с трудом нашла единственный свободный столик, прикатила к нему крутящееся кресло и распахнула свой саквояж. Все, рабочее место визажиста готово. Девушки будут подходить к ней по одной, и Шура станет терпеливо разукрашивать запрокинутые вверх лица, стараясь, чтобы они получились похожими друг на друга. Главное – не зазеваться и не отойти от столика, предварительно не сложив косметику обратно в чемодан. Многие «вешалки» страдают клептоманией, почти после каждого показа Шура недосчитывалась одного-двух тюбиков с дорогим кремом «Ланком», или лака для ногтей, или изящного косметического карандашика.

На показе мод у стилиста своя специфика работы. Если модель, которую снимают для журнала, должна выглядеть особенной, то манекенщицы, рекламирующие одежду на подиуме, в идеале должны выглядеть однояйцевыми близнецами. Потому что журнальная модель – это персона, личность. А подиумная – нечто вроде одушевленной вешалки, которая ни в коем случае не должна отвлекать внимание зрителей от одежды.

Прима показа Лиза оказалась прехорошенькой блондинкой с кротким, каким-то овечьим взглядом и нежным тихим голосом. Чем-то она неуловимо напоминала легендарную принцессу Диану – та же пепельная челка до бровей, та же мягкая улыбка. Вечер был жарким, и большинство манекенщиц оделись так, словно они собирались принять участие в конкурсе «Мисс Мокрая Майка» на центральном городском пляже. Обтягивающие вечерние топики, полупрозрачные мини-юбки. Лиза же предпочла длинные льняные брюки свободного покроя и приталенную белую блузу от Ямамото. Она выглядела одновременно нарядно и интеллигентно, и Шура отчего-то сразу прониклась к ней доверием…

– Мне можно поменьше румян класть? – вежливо попросила Лиза. – Мне не идет, когда много косметики на лице.

В тот момент, когда Шура докрашивала ей ресницы, у девушки зазвонил мобильный телефон. Она поднесла дорогую телефонную трубку к миниатюрному розовому уху, помолчала пару минут, затем заворковала своим нежным полудетским голоском:

– Честно говоря, Тань, меня от него саму уже тошнит. Прикинь, у него даже колени волосатые, мрак! Я перед сном стараюсь его напоить, чтобы можно было отделаться легким минетом.

Шура чуть щеточку из рук не выронила. Было как-то неестественно слышать, как Лиза произносит такое своим голоском-колокольчиком. Нет, Шура не была ханжой. Вот если бы Дианка, томная прожженная Дианка, сказала бы такое своим прокуренным басом, она бы ничуть не удивилась – рассмеялась бы даже. Но Лиза эта… Как матерящаяся Мадонна, честное слово.

А ничуть не смутившаяся Лиза тем временем продолжала:

– Я тут вчера в кабаке познакомилась с одним. Приличный вроде. По крайней мере, ботинки у него от «Гуччи». Не знаю, может, и получится. По крайней мере, мы напились. У меня сегодня такое похмелье было, не представляешь. А хочешь, Таньк, заезжай ко мне сегодня, потренькаем. У меня текила есть. Нет, напиваться не будем. Ну все, жду!

«Интересно, как она умудряется выглядеть такой свежей, если ведет такой образ жизни?» – подумала Шура. У Лизы была гладкая розовая кожа, сочные губы, блестящие глаза без красных прожилок.

– Сколько тебе лет? – подозрительно спросила Шура у девчонки.

– Мне? Тринадцать, – невозмутимо ответила манекенщица, – скоро уже четырнадцать будет. А что?

Был в ее словах некий вызов. Наверное, Лиза рассчитывала, что Шура начнет читать ей мораль, возмущаться, спорить. Но Шура промолчала. «К шестнадцати гадам сопьется, – сочувственно подумала она. – Конечно, если ей не повезет и она не выскочит замуж за бритоголового «бизнесмена». Потому что нормальному человеку порочная Лиза вряд ли может понравиться».

«Звездочка» отошла от Шуры, на ходу прикуривая длинную коричневую сигарету, ее место заняла другая модель – та самая улыбчивая девушка, что брила подмышки.

К Шуре постоянно подбегал постановщик – нервный молодой человек с тоненькими, как у Джона Гальяно, усиками. Он покрикивал на Шуру, торопил ее:

– Через десять минут начинаем, а у вас еще четыре девушки, – плаксиво заметил он.

– Я не виновата, – пожала плечами Шура. – Мне сказали явиться к шести, я так и пришла. Конечно, можно работать быстрее, но тогда у них будут не лица, а карнавальные маски. В конце концов, задержите на пару минут показ.

– Какая наглость, – у постановщика даже голос сел от возмущения. – Гости собрались, они уже ждут. Тодоровский пришел, и Хаматова, и даже Кончаловский. С минуты на минуту ожидаем чету Михалковых. Все из-за вас!

Показ мод начали вовремя. Первая манекенщица уже вышла на подиум – размашисто покачивая бедрами, она быстро шла по языку, время от времени останавливаясь, чтобы фотографам было удобнее ее снимать. А Шура все еще возилась с лицом последней девчонки.

Наконец она закончила и могла немного передохнуть. Гримерка внезапно опустела. Все, кроме манекенщиц, постановщика и йоркширского терьера, предпочли смотреть показ из зала. Шура тоже выглянула в зал. Она пристально вглядывалась в лица моделей, любуясь собственной работой. «Пожалуй, блеска на губах маловато», – решила она и ринулась обратно за кулисы. Пусть первые «вешалки» уже прошли, она еще успевает поправить губы других.

Вслед за ней за кулисы просочилась и съемочная группа какой-то светской передачи, состоящая из апатичного толстого оператора и нагловатой остроносой журналистки, такой тощей, словно она страдала анорексией. Телевизионщики караулили Алису Уварову, известную манекенщицу, которая недавно вернулась из Лондона, где выиграла какой-то местный конкурс красоты.

Алиса как раз возвращалась с подиума, и журналистка с победным криком: «Вот она!» – ринулась наперерез красавице. Так получилось, что на пути у нее оказалась Шура. Недолго думая, репортерша оттолкнула ее, пребольно заехав ей в бок остреньким костлявым локтем – и откуда у нее, такой тощей, столько сил?!

– Смотри куда идешь, у нас же камера, – фыркнула она, смерив Шуру презрительным взглядом. – Ходит тут всякая шваль, под ногами путается…

– Сама шваль, – беззлобно парировала Шура.

Она понимала, что глупо обижаться на злобную репортершу, – скорее всего, у этой девицы изнурительная нервная работа. А личной жизни никакой – вот и злится. И все-таки ей стало как-то не по себе, тоскливо засосало под ложечкой. Какая-то никчемная тощая девка обозвала ее, Шуру, швалью. Она летела с микрофоном к звезде подиума, а нерасторопная Шура случайно оказалась на ее пути.

Эх, вот если бы она была звездой…

Шура покосилась на репортершу – девица снизу вверх восхищенно смотрела на Алиску и медоточиво улыбалась. Ну, конечно, к звездам все относятся иначе – даже желчные девицы. Когда Шура наконец прославится, эта самая тощая дрянь все еще будет работать на побегушках в мелкой, никому не известной телепередачке. И ей обязательно поручат взять интервью именно у Шуры. У известной на весь мир художницы. Вот тогда она и отыграется. Скажет побледневшей от унижения швабре: «Извините, но я не даю интервью… всякой швали!»

Задумавшись, Шура даже не заметила, как на подиум вышла последняя модель. Показ закончился вялыми аплодисментами и торжественным вынесением на подиум заранее купленного модельером громадного букета – букет этот выглядел настолько пафосно, словно был предназначен для могилы какого-нибудь политического лидера.

Наконец-то у Шуры появилась возможность покинуть душную гримерку. Она не глядя швыряла свои бесчисленные баночки и флакончики в раскладной саквояж – при этом тушь для ресниц оказалась в отделении, предназначенном для влажных салфеток, а едкий лосьон случайно пролился на палитру теней. К тому же она неожиданно заметила, что с ее столика исчезла почти полная бутылочка лака для ногтей «Эсте Лаудер». Дорогого, между прочим, лака – Шура однажды на него почти весь свой гонорар потратила. Она досадливо поморщилась: сперли все-таки. Ладно. Бог с ними. Может быть, некоторым кажется, что манекенщицы зарабатывают миллионы. Должно быть, так оно и есть – если речь идет о супермодели мирового класса. Среднестатистическая же русская девчонка получает за один показ мод не больше пятидесяти долларов. Поэтому воровство в мире моды – обычное дело, девчонки стараются не оставлять милые сердцу вещи в гримерках. Однажды Шура застала вполне известную московскую манекенщицу в тот момент, когда та увлеченно рылась в сумке своей не менее известной коллеги. Манекенщица «деловито» нарыла стильный кожаный бумажник, обернулась к Шуре и, ничуть не смутившись, философски улыбнулась:

– Кто-то теряет, кто-то находит!

Внезапно ее внимание привлекли странные звуки. Шура обернулась и увидела двух полуодетых манекенщиц – сперва ей показалось, что девушки страстно обнимают друг друга. Но в тот же момент она разглядела, что они стоят, вцепившись друг другу в волосы. Одна из них была совсем молоденькой, с роскошными каштановыми волосами, блестящими и густыми. Ее красивое сильно накрашенное личико было перекошено от боли.

– С-сука, – шипела ее противница, черноволосая манекенщица с короткой стрижкой, которая стояла к Шуре спиной, – как ты посмела с ним спать?

– С кем хочу, с тем и сплю! – с вызовом ответила молоденькая.

– Я тебе покажу, как под чужих мужиков ложиться!

Рука черноволосой молнией метнулась в карман. Все произошло так быстро, что Шура не успела ничего понять. Черноволосая достала из кармана какой-то тюбик и принялась размахивать им над головой соперницы. На волосы молоденькой манекенщицы полился густой желтоватый гель, и другой рукой черноволосая яростно втирала его в голову молоденькой. Та пыталась отстранить ее руку, видимо не понимая, что происходит.

Шура оставила свой саквояж, подошла ближе и ахнула: в руках у черноволосой был клей «Момент»! Теперь несчастной девчонке придется бриться налысо, отмыть волосы от клея невозможно!

– А ну быстро разойдитесь! – рявкнула Шура, ловко вырывая тюбик с клеем из рук черноволосой.

– Что это? – Экс-обладательница роскошной копны волос прочитала надпись на тюбике. Несколько секунд она осмысливала прочитанное, а потом закричала так, словно ее пилили на части бензопилой.

Тут же из другого конца комнаты раздалось неприятное карканье – это смеялась черноволосая.

– Успокойся, – засуетилась Шура, – сейчас я тебе принесу воды. Да прекрати ты, волосы не ноги, новые вырастут.

«Бедная Дианка, – думала Шура, наливая холодную воду из-под крана в не слишком чистый стакан, – столько лет отработать в таком серпентарии. Ну и нравы! Как хорошо, что я невысокая, не такая красивая и меня никогда не возьмут в манекенщицы!»

Когда Шура вышла в зал, фуршет был уже в самом разгаре. Бегло осмотрев полупустые столы, она вздохнула: пока она собирала вещи, все самое вкусное съели. Но ажиотаж вокруг столов еще не кончился – шустрые журналисты, профессиональные халявщики и спорные знаменитости, словно молчаливая стая саранчи, уничтожали остатки.

Не растерялась и вечно голодная Шура: она схватила со стола самую большую керамическую тарелку и принялась ловко наполнять ее разными экзотическими вкусностями: шашлычками из вяленой телятины, канапе с аппетитно-оранжевым сыром, ровными дольками ананаса и огромными прохладными виноградинами.

– Смотри, она ест прямо с блюда из-под бутербродов, – звонко прошептал кто-то за ее спиной.

Шура сконфуженно огляделась вокруг. Так и есть: это сказали про нее. Все гости держали в руках аккуратные тарелочки. Она же машинально схватила со стола огромное блюдо, на котором еще пять минут назад, оказывается, лежали какие-то бутерброды. Что делать? Осторожно поставить нелепую посудину обратно на стол? Или продолжить пожирание фуршетных разносолов, сохраняя при этом самое независимое выражение лица?

– Боюсь, вы присвоили все шашлычки, – уверенный мужской голос прозвучал над самым ее ухом.

Шура возмущенно обернулась, приготовившись светски проигнорировать нахала, и едва бутербродом не подавилась от удивления.

В ожидании ответа перед ней стоял высокий молодой мужчина. Лицо его было Шуре знакомо – кажется, она видела этого парня на презентации у крестной. Выглядел этот тип престранно.

На фоне строгих костюмов или, в крайнем случае, дорогих джемперов узнаваемых марок его легкомысленные джинсы с иероглифом на колене и шелковая красная водолазка смотрелись дико. Водолазка, впрочем, могла бы считаться вполне социально спокойной, если ли бы не круглый вырез размером с небольшую тыкву на груди. Шуре было неловко пристально рассматривать этот вырез, но она все же успела заметить, что грудь была загорелой, мускулистой и в меру волосатой.

Лицо молодого человека вполне соответствовало его облику. И доминантой в этом лице была татуировка – непонятно что изображающая круглая татуировка на лбу! Сначала Шура обратила внимание именно на нее, а уже потом заметила ниже два насмешливо прищуренных темных глаза. Неужели этот клоун решил над ней, Шурой, посмеяться?!

Парень перехватил ее заплутавший взгляд и с обезоруживающей улыбкой объяснил:

– Вполне вас понимаю. Меня не увидишь среди номинантов конкурса «У кого Гуччи круче»… Так как насчет шашлычков?

– А что насчет шашлычков? – растерялась Шура, инстинктивно прижимая тарелку к груди.

– Я заметил, что вы взяли последние семь шпажек. Не боитесь умереть от несварения желудка?

– Что-о? Да вы…

– Согласен, – улыбнулся он, – нахамил, но хочу это исправить. Вас, кстати, как зовут?

– Шура, – машинально ответила она. Хоть совсем и не собиралась с ним знакомиться.

– Меня Егор. Можно на «ты»? Так вот, Шур. Не буду ничего придумывать, скажу тебе правду: голодный я. Можно мне один твой шашлычок?

Девушка растерялась и машинально протянула татуированному тарелку:

– Да пожалуйста…

И тут же сама себя отругала за неуместное проявление альтруизма. Этот нахал явно над нею издевается.

А он тем временем принялся, вкусно причмокивая, не спеша пережевывать нежное мясо. Шура разочарованно смотрела, как он умял сначала один шашлычок, потом другой.

– Эй, без спешки, – заволновалась она. – Я, между прочим, тоже голодная.

– Да ну? – Его глаза смеялись. – Быть того не может. Девушка, которая носит платье из последней коллекции «Ди Кей Эн Уай», не может ходить по фуршетам с целью наесться.

– Это не мое платье, – призналась Шура, – подружкино. Если хочешь знать, я вообще платья не ношу.

– С барского плеча? – ехидно усмехнулся парень. – И зря, что не носишь. Тебе идет. У тебя ноги длинные.

– Сама знаю, – грубо ответила она.

– Ты манекенщица?

– Издеваешься?

– Почему же? У тебя бы получилось. Худенькая такая. Моя подружка манекенщица, – вдруг сказал он. Не похвастался – мол, вот какой я донжуан, с манекенщицами сплю. А просто констатировал факт.

– Рада за тебя, – усмехнулась Шура.

– То есть она не совсем моя подружка, – Егор неожиданно принялся оправдываться, – просто девчонка, которая меня сюда пригласила. Я ей нравлюсь.

– Да ну? – Шура задумалась, под каким предлогом от него отойти.

– Она, кажется, рассчитывает на серьезные отношения. Вообще, она ничего. Стройная такая, вроде тебя. Смешливая. Мы с ней вчера здорово выпили. На крыше ее дома. Так романтично, луна, ветерок. Потом мы… ну, ты понимаешь. А соседи вызвали милицию. Думали, кого-то убивают.

– Интересно было с тобой познакомиться. А особенно вникнуть в подробности твоей интимной жизни, – ехидно усмехнулась Шура. – А теперь я, с твоего позволения, пойду.

– Куда? – простодушно улыбнулся Егор. – Все уже давно съедено. На этом фуршете больше нечего ловить. Подожди, я познакомлю тебя со своей подружкой. Она тебе понравится. Правда, красится она жутко – ты не пугайся.

– Скажи ей об этом, – посоветовала Шура.

– Не могу, – развел руками Егор, – боюсь обидеть. Знаешь, я очень тактичный. Мягкий. Это мне в жизни мешает.

– Что-то непохоже. – Шура красноречиво посмотрела на собственную тарелку. Почти все шашлычки перекочевали в желудок разговорчивого Егора.

– А чем ты занимаешься?

– Художница я.

Разговаривая с чудаковатым Егором, Шура краем глаза заметила слегка подвыпившую Дианку, которая неловко пыталась кокетничать с одним из спонсоров показа. Вооруженная бокалом шампанского, Диана что-то весело рассказывала растерявшемуся спонсору, не давая тому вставить ни слова. Свободной рукой она то отряхивала воображаемые пылинки со спонсорского костюма, то хозяйским жестом поправляла спонсорский галстук. Дианка размашисто жестикулировала – в такие моменты она сильно рисковала пролить содержимое бокала на пижонски-белый пиджак собеседника. Видимо, спонсор тоже чувствовал опасность. Во всяком случае, его глаза затравленно следили за перемещениями Дианкиной руки.

Шура невесело усмехнулась. Эх, Дианка… В последнее время подруга была увлечена идеей стать в один прекрасный день содержанкой (а то и законной супругой) какого-нибудь немолодого одушевленного кошелька. Вот только эти самые кошельки весьма настороженно относились к стареющей манекенщице.

«Интересно было бы посмотреть на ее нового бойфренда, – подумала Шура. – Куда он смотрит? Почему не пытается помешать бессовестному охмурению спонсора?»

– О чем задумалась? – приветливо поинтересовался татуированный.

– В общем, ни о чем.

Он наконец доел последний шашлычок с ее тарелки. Аккуратно промокнул салфеткой губы. Внимательно посмотрел на Шуру. И сказал:

– Знаешь, Шур, я кое в чем должен тебе признаться.

– В чем же?

– Я вегетарианец.

Она ожидала чего угодно, только не этого.

– А как же… шашлычки?

– Я ими давился. Но ел. Шур, я дурак.

– Это точно, – вырвалось у нее.

– Не мог придумать лучший предлог, чтобы подойти к тебе.

– А что, надо было обязательно ко мне подходить?

Он, казалось, смутился, если человек с татуировкой на лбу вообще может выглядеть смущенным.

– Наверное, это прозвучит банально, но ты меня потрясла.

– Неужели? – Шура нервно хохотнула и машинально одернула юбку.

– Я скромно стоял у стены и думал о том, какие же все здесь ненатуральные. Модельки эти анорексичные. Пузатые мажоры. Я прислушивался к обрывкам их разговоров и содрогался от внутреннего хохота. И тут появилась ты.

Шура внезапно почувствовала, как щеки наливаются пятнистым румянцем неаристократично-свекольного оттенка. Отчего-то ей показалось неудобным смотреть в упор на татуированного Егора, и она, как стеснительная малолетняя дура, уставилась в пол. Вернее, на носки своих туфель, заляпанных – надо же! – майонезом. Видимо, кто-то уронил на ее ноги бутерброд, а она в фуршетной суматохе и не заметила.

– Я сразу обратил на тебя внимание, – распинался Егор. – У тебя такая походка, как… в общем, ходишь быстро. Ты подошла к столу, решительно схватила самое большое блюдо, и у тебя так блестели глаза. Я почти влюбился, скажу по секрету.

«Чокнутый, что ли?» – нахмурилась Шура.

– А потом ты ринулась к столу, как матрос на амбразуру. Ты такая непосредственная. Не то что эти жеманные клуши. Прямо руками хватала виноград. Это смотрелось так сексуально. И бутерброды! А уж когда дело дошло до шашлычков, тут я вообще пропал.

«Маньяк! – с ужасом подумала Шура. – Маньяк! Маньяк!! Маньяк!!!»

– Ловко ты опередила того усатого тюфяка в смокинге. Он только занес над ними свою вилку, как ты все сцапала. Все семь штук. Ты выглядела так… брутально. Мне понравилось. В общем, потом я, наконец, обратил внимание на тебя саму – и понял, что ты красавица!

– Ну, с меня хватит. – Шура приготовилась было резко развернуться, ее щеки пылали, глаза горели. Но он ухватил ее за рукав.

– Шур, а почему ты так странно реагируешь?

– Потому что ты странный!

– Я просто правду говорю. Честное слово. Ладно, извини. Черт, как глупо получилось. Может, выпьем шампанского? В знак примирения?

Но от необходимости примирения с навязчивым Егором Шуру спасла Диана – слегка пошатываясь и пьяно ухмыляясь, она подошла к ним.

– О, Шура! – произнесла она Шурино имя на французский манер. – Шура, поехали веселиться и кутить! Нас тут приглашают в одно место… закрытый клуб… – Она искоса посмотрела на спонсора, тот отсалютовал ей бокалом. – В общем, место, куда так просто не попадешь.

– Боюсь, мне рано вставать, – мрачно ответила Шура, – но могу познакомить тебя с одним интересным человеком, – она обернулась к Егору. – Вот – Егор, приятнейший человек, сама интеллигентность. А это Диана. Кажется, она напилась.

– Трезва как стеклышко, – с придыханием возразила подруга.

– Постой, постой, – Егор поставил тарелку на стол, – вообще-то это я собирался вас познакомить. Это же и есть моя подружка. Помнишь, я тебе говорил?

Шура округлила глаза. Диана?! Подружка этого клоуна? Что-то она о нем говорила… А, известный татуировщик, богатый, светский. Что-то непохоже.

Выходит, это с Дианой он занимался любовью на крыше? Да с таким азартом, что соседи вызвали милицию?

– Шур, у тебя такой глупый вид, – хихикнула Диана, а потом, обращаясь уже к Егору, добавила:. – Ты ведь не ревнуешь? О, этот тип в белом пиджаке, он просто несносен. Так меня домогался.

– Но ты, конечно, поставила его на место? – усмехнулся Егор.

Диана, не заметив сарказма, горячо его поддержала:

– Естественно. Я сказала ему: «Эй ты, сейчас сюда придет мой друг и сломает тебе челюсть!» – Она все же почувствовала, что немного перегибает палку, и оговорилась: – Ну не совсем так, конечно. Но общий смысл был таким.

– Я принесу тебе кофе, – предложил Егор. – Шур, ты ее покарауль. Девка-то совсем никакая.

Стоило ему отойти на расстояние нескольких шагов, как Диана звенящим шепотом поинтересовалась:

– Ну как он тебе? Секси, правда?

– Не в моем вкусе, – вздохнула Шура.

– Ты что?! Да он самый лучший из всех, кого я встречала.

– Да ну? – ядовито усмехнулась Шура. – Чего же ты тогда проболтала весь вечер с тем типом в белом пиджаке? Мне-то можешь не рассказывать сказки, я прекрасно видела, как ты к нему клеилась.

– Я?! – наигранно возмутилась Диана, но тут же со вздохом подтвердила: – Ну, клеилась. А что мне было делать? Знаешь, кто этот тип? У него своя звукозаписывающая компания. Небольшая, правда, но все-таки. И он сказал, что с моими данными я могу рассчитывать на музыкальный клип. Вот бы было здорово сняться в чьем-нибудь клипе! – Ее взгляд мечтательно затуманился. – Например, у Филиппа Киркорова. Или у Губина… А если бы не это, я бы и близко к нему не подошла. Знаешь, Шур, – Диана интимно понизила голос, – этот Егор – самый лучший любовник из всех, что у меня были.

– По виду и не скажешь, – пробормотала Шура, впрочем, Диана ее не услышала.

– Я с ним познакомилась в тату-салоне. У него свой салон, большой довольно. Меня туда привела знакомая, она делала себе татуировку на лопатке. Паука, бр-р-р, – Диану передернуло. – Ни за что не сделала бы себе паука. Уж лучше розу какую-нибудь или иероглиф. Между прочим, в очереди перед нами была Наталья Ветлицкая. Ну, может, и не она, но похожа. Этот Егор, он свой человек в тусовке. У него татуировалась вся наша попса. Я тебе точно говорю.

– Если он такой богатый и знаменитый, – прищурилась Шура, – что же он тебе не поможет? Не даст тебе денег на какой-нибудь проект?

– Ну, мы с ним еще недостаточно близки, – замялась Диана, – и потом, он не из этой оперы. Понимаешь, Шур, этот спонсор в белом пиджаке, он снимет меня в клипе потому, что иначе я на него и не посмотрю. А зачем Егору кого-то финансировать, если на него и так гроздьями вешаются?

– Неужели? – Шура нашла глазами Егора. Тот разговаривал с какой-то незнакомой ей манекенщицей, эффектной рыжеволосой дылдой в полупрозрачном вечернем сарафане, в руках его была маленькая кофейная чашка. Он что-то рассказывал рыжей, та кокетливо посмеивалась.

– Это Алка, сука, – пояснила Диана, проследив за Шуриным взглядом. – Изобьют ее когда-нибудь, это точно. Беспринципная, вон как на него смотрит! Понимаешь, Шур, он такой… такой…

– Такой, – насмешливо перебила Шура.

– Точно! Он мне подарил помидоры в горшке.

– Что? – Шура подумала, что ослышалась.

– Правда. Помидоры. Я имею в виду помидоры, которые растут в горшке. Сказал, что неплохо бы немного оживить мой балкон. А еще… он нарисовал у меня на спине орхидею. Губной помадой. Он так рисует, так рисует…

– Лучше меня? – ревниво поинтересовалась Шура.

– Конечно, лу… – Дианка осеклась, – почти так же. Понимаешь, с ним можно расслабиться. Весело с ним. Вот.

Шура еще раз с сомнением посмотрела на Егора. Он уже отошел от рыжей Алки и направлялся к ним, приветливо улыбаясь. Улыбка у него была приятная – мягкая, а в уголках губ плясали по-детски трогательные ямочки. Если бы не татуировка, то его вполне можно было бы назвать красивым.

«Зачем Дианке помидоры? – подумала Шура. – Таким, как она, больше подойдут розы или лилии».

– Что ты так на него смотришь? – зашипела подруга. – Даже и не думай об этом, слышишь? Я его первая нашла.

– Извините, девушки, задержался. – Он вручил Диане чашку. – Кофе немного остыл.

– Ничего, я холодный даже больше люблю, – завиляла хвостом Дианка, и Шуре стало смешно. – Егор, ну что, проводишь меня?

Шура краем глаза заметила, что Дианкина рука погладила его джинсовую ногу выше колена – как бы ненароком. Внезапно – она не могла найти этому объяснения – подруга стала ее раздражать. Показалась ей какой-то манерной, неестественной. Неужели он этого не замечает?

– Конечно, провожу. Иди в гардероб. Я тебя догоню.

Диана отошла от них походкой профессиональной манекенщицы – подбородок надменно задран вверх, плечи гордо расправлены, соблазнительно покачиваются тощие бедра. Шура инстинктивно выпятила грудь (сегодня утром она догадалась надеть поролоновый лифчик, так что ей было что выпячивать).

– Так, значит, на тебе Дианкино платье? – насмешливо поинтересовался Егор.

– Ну и что?

– Ничего. Просто спросил. Шур, запиши мне свой телефон, – неожиданно попросил он, протягивая ей широкую ладонь и тонкую серебристую ручку, явно из дорогих, – прямо на руке, ладно? А то я потеряю.

– А как же Диана? – растерялась Шура. – Я так не могу. Она же моя подруга, мы с детства знакомы.

Он удивленно посмотрел на нее:

– Шур, честное слово, ты странная. Что я такого сказал? Пригласил тебя в гости на ужин при свечах? Или намекнул, что неплохо было бы перепихнуться? Я просто встретил интересного человека и не хочу потерять с ним связь. Или ты отрицаешь дружбу между представителями противоположных полов?

– Нет, я… – смутилась Шура, – хорошо, запишу.

Она схватила ручку, взяла Егора за руку – ладонь была теплой и сухой – и неаккуратным почерком вывела на ладони семь цифр – где-то между линией ума и линией судьбы. Потом подумала и криво дописала «Шура Савенич» – прямо на Венерином холме.

…Мамину предсмертную записку Егор Орлов выучил наизусть. Какое-то время записка эта вместе с другими уликами находилась у следователя, но потом ее вернули бабке Клавке. Бабка спрятала ее в сервант, в распухшую картонную коробку, где она держала документы и фотографии. А Егор незаметно украл и перепрятал.

«Простите меня, простите все. Я так больше не могу. Он преследует меня, он не дает мне спокойно жить. Я слышу его голос за каждым углом. Я постоянно вижу его на улице. Он везде. От него не скрыться, не убежать. Это хуже смерти, поэтому я выбираю последнюю. Никого не вините, я ухожу из жизни добровольно».

Егор знал наизусть каждое слово, но общий смысл ускользал от него. Мамины слова казались ему фарсом, словно были списаны из шпионского боевика. Какие-то преследования, побеги, какой-то загадочный он…

Егор часто представлял, как мама убегает от злодея по узким темным переулкам, как, нервно раздувая ноздри, прислушивается к его приближающимся шагам, как беззвучно плачет от досады, вновь обнаружив его за своей спиной. Больше всего на свете Егору хотелось узнать, кто же этот таинственный он и почему ему понадобилось охотиться на маму.

И только когда ему исполнилось пятнадцать, он с изумлением узнал, что шпионские страсти здесь ни при чем. Мама повесилась из-за любви. Бабка Клавка однажды случайно проговорилась ему об этом.

Помнится, это случилось поздно вечером. Бабка, облаченная в свою застиранную ночнушку с глумливыми кружавчиками на груди, сонно смотрела последние известия. А Егор уткнулся в учебник английского: бабка пригрозила отменить карманные расходы, если он опять нахватает двоек.

Новости кончились, и после прогноза погоды, когда Клавка уже потянулась к выключателю, вдруг… под старый фортепьянный вальс по экрану поплыли титры какого-то старого фильма. Ничего особенного, титры как титры. Но отчего-то бабка повела себя крайне неадекватно.

– Сволочь, – прошипела она, не отрывая глаз от экрана.

Егор удивленно вскинул голову, он хотел было возмутиться, потому что в первый момент подумал, что бабка, как обычно, решила повоспитывать его. Но та на Егора даже не смотрела – ее взгляд был прикован к телеэкрану.

Начался фильм. В первом же кадре на экране появился удивительно красивый мужчина с тонким нервным лицом. С первого взгляда лицо как лицо: серые глаза, тонкая морщинка между бровями, высокий лоб. Да, правильное, да, канонически красивое, но мало ли на свете смазливых мужчин? Но было в его внешности нечто такое, что заставляло как минимум вздрогнуть. Может быть, взгляд? Светлые глаза актера оставались серьезными, даже когда он улыбался, и была в этих глазах какая-то ненаигранная грусть.

Актер показался Егору смутно знакомым – он даже учебник машинально захлопнул и уставился на экран. Причем отчего-то мальчику показалось, что он видел этого человека не только на экране. Но где и как они могли встретиться?

– Подонок, – прошипела бабка Клавка.

– Ты о ком, бабушка? – удивился Егор.

– О ком, о ком, – проворчала старуха и кивнула на экран. – О нем, о ком же еще? Убивать таких надо. Моя бы воля, я б его… Своими руками придушила бы!

Егор удивленно на нее уставился. Баба Клава, в отличие от других пенсионерок, не была боевой особой. То есть она могла оскорбить или даже ударить его, Егора, но она никогда не участвовала в дворовых склоках и не грозилась придушить того или иного политика.

– Но почему?

И тогда бабка, по-прежнему вперившись в телевизор, сказала:

– Он убил твою мать.

– Что?! – Егор даже подскочил на месте, словно его током ударило. – Что ты сказала?

– А? – бабка рассеянно отвернулась от телевизора. – Ты что-то спросил?

– Ты сказала, что он маму убил.

– Забудь, – устало вздохнула она, – я этого не говорила. И вообще, тебе спать пора.

– Еще только десять. И я не забуду. Ты сказала, так что, будь добра, объясни. Я не отстану теперь.

Бабушка как-то странно усмехнулась. На экране красивый актер признавался в любви не менее красивой актрисе.

– Он весь в этом, – Клавка презрительно кивнула на экран, – бабник, каких мало. Убогий юбочник.

– За что он маму убил? Он ее повесил? Почему милиции ничего не известно?

– Не кипятись, – одернула его бабушка, – никто ее не убивал. Она действительно ушла сама. Но виноват он. Какой же ты дурак, что не догадался.

Егор нахмурился:

– Вообще он сразу показался мне знакомым. Наверное, я мог видеть его, да? Может быть, в детстве? Может быть…

Внезапная догадка яркой молнией полыхнула у него в голове.

– Понял? – невесело усмехнулась Клавка. – Ничего странного, что он тебе знакомым кажется. Ты посмотри сначала туда, – бабкин желтый палец ткнулся в экран, – а потом вот туда. – И она указала на зеркало.

Егор тупо взглянул в зеркало – и, разумеется, увидел в нем свое изумленное лицо. Лицо как лицо. Правда, одноклассницы почему-то уделяют ему повышенное внимание. Говорят, что он красивый. Да мало ли на свете красивых лиц… Глаза у Егора серые, широко расставленные, между бровями пролегла тонкая морщинка… Господи, да ведь это…

– Пора бы уж тебе узнать наконец, – сказала бабка. – Слишком ты взрослый, чтобы пичкать тебя сказочками о неизлечимо больном рыцаре на белом коне, дарящем голубые топазы.

– Расскажи, – еле слышно попросил он.

– Ты и так все понял. Могу только подтвердить, что ты прав. Да, этот актер – твой отец. Александром Дашкевичем его зовут.

Егор еще раз посмотрел на экранного красавца. Тот над чем-то смеялся, привалившись на плечо смазливой актрисы, и Егору внезапно показалось, что смеются они над ним.

– Но… Как же… Мама говорила, что он погиб. Она плакала…

– Он действительно погиб, – бабка усмехнулась, – и ему повезло. Потому что в противном случае нашлось бы много желающих это недоразумение исправить.

– А как… – Егору было сложно говорить, все детские комплексы и страхи, воспоминания о том солнечном майском дне девятибалльной волной накрыли его с головою, мешали вдохнуть, дурманили, душили. – Как же мама умудрилась с ним познакомиться? Она ведь никогда не работала в кино.

– Для того чтобы познакомиться с потаскуном, необязательно крутиться в этом мире. Фильм с его участием снимался в общежитии, где жила подруга твоей мамы. И, конечно, эти дурочки поперлись посмотреть на съемки. Самых хорошеньких девушек отобрали для массовки. Твою мать в их числе. Не смотри так на меня, она была хорошенькой… До всего этого.

В каком-то порыве бабка накинула на плечи халат и бросилась к шкафу. Порылась между идеально накрахмаленными простынями и извлекла оттуда старый пожелтевший конверт.

– Вот, – конверт шлепнулся Егору на колени. – Когда этот подлец бросил ее, беременную, эта дурочка сожгла все свои фотографии. Она с ума сошла, говорила, что все равно ее больше нет. Но я смогла сохранить часть.

В конверте было всего три черно-белых снимка. На всех была запечатлена одна и та же тоненькая улыбающаяся девушка. Вряд ли ее можно было назвать красавицей, но она была очаровательна – толстая светлая коса через плечо, милые ямочки на щеках и талия, должно быть, в два раза тоньше, чем у Скарлетт О’Хара.

Егор не сразу понял, что эта молоденькая кокетка и есть его мама. Мама всегда казалась ему красивой – а какой ребенок не считает первой красавицей свою мать? Но она ведь была такой полной, такой грустной и неопрятно одетой… У нее была не слишком хорошая кожа, тусклые волосы и мешки под глазами. Она выглядела старше своих лет. Неужели эта девушка и его мама – одно и то же лицо?

– Теперь ты понимаешь, что он с ней сделал. Я ей, между прочим, сразу сказала, чтобы она ни на что не надеялась. Она посмеялась только, думала, что я, как обычно, ворчу. Он ее, видите ли, замуж позвал.

– Они любили друг друга?

Не выдержав, бабка Клавка плюнула в экран.

– Она его – да. А он только так говорил. Поматросил ее пару месяцев и нашел себе другую идиотку. Свеженькую. А она причесываться перестала. Институт бросила. Я ее неделями уговаривала почистить зубы. А потом выяснилось, что она еще и беременна… Вроде бы она немного успокоилась. Но когда я тебя впервые в роддоме увидела, то сразу поняла, что скоро все начнется по новой.

– Почему? – Егор был потрясен.

– Да потому что ты похож на него как две капли воды! Копия. Все это замечали. В тебе нет ничего ни от меня, ни от матери твоей! Только он! Конечно, ей было невыносимо видеть тебя. Она на тебя смотрела, а видела его. И я его в тебе вижу! Это пытка!..

Шурочке с мужчинами не везло. Хотя она сама была в этом виновата. Всем известно, что мужчины предпочитают страстных и роковых. Тех, что густо мажут губы красной помадой, носят каблуки и трусики-стринг и говорят, как Дианка, прокуренным полушепотом – получается очень эротично.

Шура же губ не красила вовсе, говорила резко и громко, а когда надевала трусики-стринг, ее походка начинала напоминать телодвижения циркового пуделя, которого вытолкнули на арену, предварительно напялив на бедолагу роликовые коньки.

Еще мужчины любят домовитых. Если не можешь быть шлюхой в постели, будь хотя бы хозяйкой на кухне. А у Шурочки даже яичница пригорала. И в квартире был полный бедлам (впрочем, сама она ласково называла его «творческим беспорядком»).

С торчащими в разные стороны жесткими волосами, с перепачканными краской пальцами, в вечно мятой и не всегда чистой футболке – ее никак нельзя было назвать воплощением женственности.

Да, у Шуры было очень много друзей-мужчин. И все они души в ней не чаяли. Болтали с ней по телефону ночи напролет, готовы были примчаться на помощь по первому требованию. Но влюблялись почему-то всегда в других.

– Жаль, Шурочка, что ты не мужик, – сказал ей однажды однокурсник Кирилл, в которого она была, как водится, влюблена.

– Почему? – удивилась Шура, а в голове ее мелькнула нехорошая мысль: «Неужели он голубой?!»

– Ты могла бы стать моим лучшим другом, – вздохнул он. – Да ты и так, конечно, мой лучший друг. Но все равно…

«Лучший друг», «свой парень» – вот как воспринимали ее мужчины. Даже ее не слишком богатый постельный опыт ограничивался спонтанными отношениями с близкими друзьями, причем в большинстве случаев друзья эти желали Шуру в те моменты, когда были пьяны и расслабленны.

Как долго она мечтала стать близким человеком тому самому Кириллу! Шура была влюблена в него, как мартовская кошка. Выучила наизусть каждую его черточку, писала за него рефераты по особо скучным предметам (в рефераты эти она вкладывала всю душу, они были гораздо умнее и пространнее ее собственных), с сочувственной улыбкой выслушивала обо всех его проблемах. А Кириллу по закону жанра нравились длинноногие барбиобразные блондинки.

Тем не менее он охотно принимал Шурины незатейливые «ухаживания», сидел рядом с ней на лекциях, вечерами приглашал ее в недорогие молодежные кафе, где они пили пиво, слушали музыку и смеялись, смеялись… Он-то думал, что они просто хорошие друзья. А Шуре хотелось выбежать в туалет и повеситься на собственных колготках, как только он начинал доверительно рассказывать об очередной неравнодушной к нему блондинке.

Сколько раз Кирилл оставался у нее ночевать, сколько раз она засиживалась у него до полуночи! Они смотрели телевизор, сплетничали, чаевничали и даже иногда курили сигаретки с марихуаной, чувствуя себя причастными к чему-то запретному, тайному. Иногда они сидели на диване совсем близко друг от друга, их колени соприкасались. Стоило Кириллу немного повернуть к Шуре голову, наклониться – и он обязательно бы встретился с ее влажными жадными губами. Но, по всей видимости, такие мысли ему даже в голову не приходили.

Хотя один раз это все-таки произошло.

В тот день Кирилл сокрушенно сообщил Шуре, что его бросила очередная блондиночка.

– Такая сволочь, – ныл он, не замечая Шуриного торжества. – Представляешь, такая меркантильная.

– Все блондинки такие, – категорично высказалась Шура.

– Ты не права. Эта поначалу казалась другой. И потом, я за ней так красиво ухаживал! Розы ей шикарные дарил, водил по кабакам. Один раз даже презентовал ей золотой браслетик. Всю стипендию потратил, неделю голодал, но все-таки подарил!

Шура едва не задохнулась от возмущения. Надо же, ее Кирилл голодал ради того, чтобы какая-то бессердечная сука украсила свое тонкое запястье дурацкой побрякушкой!

– Я обещал ей, что мы вместе поедем летом в Турцию.

– На какие шиши? – ехидно поинтересовалась она.

– Думал, устроюсь куда-нибудь, накоплю… В конце концов, отказывать себе буду во всем. А она… Представляешь, она сказала, что на Восьмое марта хочет получить в подарок мобильный телефон. Ну сама подумай, Шур, откуда у меня деньги на мобильник? У самого нет… Вот она и рассердилась. Сказала, что ей нужен настоящий мужик. И больше не звонит.

– Да не расстраивайся так, – Шура робко дернула его за рукав.

– Ничего-то ты не понимаешь, Шурик, – печально вздохнул Кирилл. – Ты же не влюблена, где тебе такое понять…

– Да, где уж мне, – вздохнула Шура, но Кирилл был настолько погружен в свои мрачные мысли, что даже не заметил, как она поскучнела.

– Знаешь, Шурик, – вдруг сказал он, – я хочу напиться. Ты со мной?

– Кирочка, сессия же, – попыталась образумить его Шура. – Потом сам же жалеть будешь.

– Ну как хочешь. Лично я – в гастроном.

И, конечно, она, как преданная собачонка, побежала за ним. И даже одолжила Кире денег – оказалось, что вышеупомянутая блондинка успела виртуозно поработать над его кошельком. Они купили четыре бутылки красного сухого вина, Шуриного любимого, бананов и дешевого «Российского» сыра. И отправились к Шуре, на Арбат.

Сначала Кирилл был печален, как Гамлет. Он пил вино молча, залпом, а Шура суетилась вокруг, заставляя его закусывать.

– Я ведь ее все еще люблю, Шурик, – горько вздыхал он, подливая себе еще вина. – Понимаешь, все время думаю о ней. Она такая красивая, натуральная блондинка, у нее такие ноги…

Но после очередного бокала «романтический герой» заметно повеселел.

– А вообще-то не такая уж она и красавица, – признался он, слегка запинаясь, – а между нами, совсем никакая. Личико невзрачное, зубы кривые. А то, что блондинка, так и что? Сейчас каждая третья блондинка!

Когда последняя бутылка вина подошла к концу, о блондинке вообще никто не вспоминал.

– Весело-то как, Шурка! – говорил Кирилл, и глаза его блестели. – А что, ты не против, если я спляшу? Так танцевать хочется!

– Не против, – рассмеялась Шура, включая радио. Она тоже слегка захмелела, ей было весело.

Сначала Кирилл танцевал под зажигательный рок-н-ролл, хотя то, что он делал, вряд ли можно было назвать танцем. С громким топотом он прыгал вокруг стола, точно веселый молодой козел. А Шура беспечно хохотала, глядя на него, и хлопала в ладоши. А потом рок-н-ролл сменился тягуче-романтичной Патрисией Каас. Кирилл остановился и спросил:

– А что, Шурик, может, вместе станцуем? Песня-то какая красивая…

– Конечно, – с готовностью согласилась она.

И он мягко обнял ее за талию и притянул ее к себе. Их лица были так близко, что Шура чувствовала его винное дыхание на своих губах. Она смутилась, не в силах поверить, что все это происходит на самом деле. Она была счастлива – по-другому и не скажешь. Наконец-то она своего добилась, наконец-то Кира понял, что Шура гораздо умнее, красивее и достойнее всех его блондинок, вместе взятых.

Она уткнулась носом в его пахнущий дешевыми сигаретами свитер и блаженно зажмурилась. Как спокойно ей было в тот момент, как уютно.

– Шурик, а у тебя волосы сладко пахнут, – внезапно сообщил Кирилл.

Она отстранилась от его груди и недоверчиво посмотрела в его раскрасневшееся от вина и танцев лицо. А в следующую секунду они уже целовались – страстно и так долго, словно их жизнь зависела от продолжительности этого случайного поцелуя.

– Шурик, – шептал он, – Шурик…

Кирилл только слегка подтолкнул ее по направлению к спальне, и Шура, даже не пытаясь оказать ему кокетливое сопротивление, рухнула на диван, увлекая его за собой. Ее ноги каким-то непонятным образом оказались на его плечах, а его ищущая рука – в Шуриных трусиках. «Слава богу, что я догадалась надеть приличное белье!» – восторжествовала Шура.

…Вот так все и произошло. Засыпала она счастливой, по-хозяйски уткнувшись носом в его влажное соленое плечо. Счастливой она и проснулась – распахнула глаза и встретила его заспанный встревоженный взгляд. Выглядел Кирилл не самым лучшим образом – он был взъерошен и как-то помят.

– Шурик? – казалось, он удивился, но в тот момент она отчего-то не придала этому никакого значения.

– Кирочка! Проснулся! – Шура легко вскочила и закружилась по комнате. – Тебе что принести, чай или кофе? Может быть, сварить какао?

– Завидую твоей бодрости, – проскрипел Кирилл, приподнимаясь на локте. – От кофе я бы не отказался… Слушай, Шурик… А что вчера было?

– А ты как будто бы сам не помнишь! – лукаво рассмеялась она. – Беспамятный ты мой.

– Нет, я помню, конечно, – неуверенно нахмурился Кирилл, – то есть… Шур, я идиот, да? Ты меня ненавидишь?

– Почему, дурачок? – Она подлетела к дивану и нежно взъерошила его и без того лохматые волосы.

– Правда? Шур, я… Ты меня прости…

– Да за что?

– Ну как? Ты и я… Я тебя… Сама понимаешь. Знаешь, я был очень пьян. Ты же сама знаешь, с тобой я всегда держался в рамках приличия. Ничего лишнего не позволял. А вчера… как-то так получилось.

– Да я же сама хотела, глупый.

– Да? – обрадовался он. – Спасибо, Шурик. Ты меня поняла. Поддержала в трудную минуту.

– На то и есть друзья, – развела руками Шура, которая еще так и не поняла, что он имеет в виду.

– Это точно, – слабо улыбнулся Кира, – и все равно спасибо, старушка! А как ты думаешь… может, мне ей все-таки позвонить?

– Что? – похолодела Шура. – Кому?

– Ну как? – смутился он. – Ей. Я подумал, ведь если я сдам сессию на «отлично», то у меня будет повышенная стипендия. Тогда я смог бы откладывать… И еще, если продать магнитофон… Может, я и смогу подарить ей этот дурацкий мобильник?

– Я думала… Думала, ты считаешь, что в ней нет ничего особенного… Ты же вчера сам говорил. Теперь каждая третья блондинка…

– Ну мало ли чего я по пьяни сказать мог… А ты почему такая грустная?

– Просто спать хочется… – Шура мобилизовала все свои силы, чтобы выдавить тусклую улыбку.

А когда Кирилл уже уходил, Шура решилась спросить:

– Кира, помнишь, ты говорил… Скажи, а почему тебе в голову не приходили насчет меня такие мысли?

– О чем ты? – изумился Кирилл.

– Ну ты же говорил, что всегда держался в рамках… В отношениях со мной…

– Шура, но ты же друг, – объяснил он. – Ты же просто мой лучший друг…

Это было как проклятие, как черная метка. Шурочка была лучшим другом, вечным лучшим другом! Лучшим другом самых замечательных, самых сексапильных мужчин! Не любимой женщиной, не случайной любовницей. А лучшим, черт побери, другом! Шура даже и припомнить не могла, когда кто-нибудь смотрел на нее как на красивую женщину. Когда кто-нибудь, хоть кто-нибудь, говорил ей какие-то милые глупости, из тех, что привыкли выслушивать красавицы: что у нее красивые глаза, красивая грудь, соблазнительная походка.

Наверное, поэтому ее так шокировал этот татуированный Егор. «Да ты красавица!» – сказал он и при этом смотрел на нее так… ну как мужики обычно смотрят на Дианку, когда она носит мини. С того показа мод прошло уже три дня, и Шура поймала себя на мысли, что все эти дни она инстинктивно ждет его звонка.

Если честно, с самого начала Егор вовсе ей не понравился. Какой-то он… неадекватный. Но странно устроена человеческая психология. Стоило Дианке показать, как интересен ей этот мужчина, рассказать, какой он романтичный, сексапильный и богатый, как Шура посмотрела на него совсем другими глазами. И теперь, вспоминая обстоятельства их знакомства, она больше не находила его неприятным и пугающе странным. Скорее забавным и милым.

«Вот я дурочка, – думала Шура, то и дело поглядывая на безмолвствующий телефон. – Наверное, он решил, что я постный синий чулок. И никогда, стало быть, не позвонит. А вот если бы я была более остроумной…»

Он позвонил в субботу. В половину одиннадцатого вечера, когда Шура уже уныло готовилась ко сну.

– Алло, я могу поговорить… с Шурой?

Егор не представился, но она сразу поняла, что звонит именно он. Шура подпрыгнула на кровати, словно марионетка, случайно оказавшаяся в неумело-грубоватых ручонках чрезмерно любопытного малыша. При этом она случайно сшибла локтем пустую бутылку из-под виски, неизвестно как оказавшуюся на ее туалетном столике, а ногой вляпалась в баночку с обезжиренным йогуртом, стоявшую под кроватью. Йогурт радостно взорвался, заляпав светло-сиреневый коврик фруктово-сливочными потеками.

– Это я. – Шура пыталась придать голосу бархатистый оттенок, невольно копируя Дианкины интонации. Получилось не очень.

– У тебя что, насморк? – мгновенно отреагировал Егор.

– С чего ты взял?

– Говоришь как-то странно… Шура. Я тут чего подумал… А не сходить ли нам с тобой куда-нибудь? Если ты, конечно, не против?