Космонавт, луноход, атомоход… (Стилистическая оценка неологизмов)

Кто не знает этих слов? Даже у маленьких детей нашего времени они не вызовут удивления: мальчишки играют в «космонавтов», «луноход» можно увидеть среди их заводных игрушек, и все знают, что другое слово с этим же корнем — атомоход — означает морской корабль с двигателем, работающим на атомной энергии. Чем же интересны все эти названия? Что их объединяет? Догадаться нетрудно: это новые слова, они родились сравнительно недавно.

Мы знаем, что слова «по возрасту» бывают разные: одним уже тысячи лет, другие совсем молоды. Но есть и «новорожденные» слова, и слова «детского возраста», которые не достигли еще «совершеннолетия», и неизвестно, как сложится их судьба: или они окрепнут и утвердятся в жизни, или зачахнут и тихо умрут, не вызвав ни у кого особой жалости, потому что о них просто забудут… Новые слова, которые только еще завоевывают свои позиции в языке, называются неологизмами (от греческих слов неос — «новый» и логос — «слово»).

Слова, перечисленные нами в заглавии, хотя и молоды, но уже заявили о себе. Мы с вами видим, как они набирают силу — врастают в язык. Ведь завоевав себе место под солнцем, слово, как правило, старается «обжиться»: «завязывает дружбу» с другими словами, окружает себя «родственниками». У существительного космонавт сразу появилась надежная опора и поддержка: его «двойник» — астронавт (так американцы назвали своих космонавтов), потом — «названые братья» — слова, созданные по его образу и подобию: акванавт, гидронавт, океанавт (исследователи-первооткрыватели морских глубин), селенавт (человек, высадившийся на Луне, по-гречески селена означает «Луна»).

Что же роднит все эти существительные? Все они преемники древнего таинственного слова аргонавт, означающего «плавающий на корабле „Арго“». Так называли в греческой мифологии легендарных героев, совершивших поход в неведомую Колхиду за шерстью (золотым руном) волшебного барана. Со временем в русском языке слово аргонавт стало означать «мореплаватель, идущий неизведанными путями». Вот почему эта словообразовательная модель так подошла к новому слову — космонавт. Среди слов, родственных новому существительному, вызванных к жизни освоением космоса, назовем космодром, космовидение, космошлем. Несомненно, их семья в нашем языке будет пополняться, потому что знания наши о космосе все расширяются.

В семье «космических» слов самой сложной биографией выделяется луноход. У него были предшественники: фантастический стопоход (созданный великим русским математиком и механиком П.Л. Чебышевым удивительный механизм, который мог ходить); шагоход (самоходный инопланетный аппарат, над которым работали советские ученые); ногоход (изобретенный юными победителями всесоюзного конкурса «Космос»). И вот с появлением первого советского автоматического самоходного лунного разведчика в русский язык начался приток неологизмов, предлагаемых для его названия. На страницах нашей печати промелькнули наименования: лунный робот, автоматический скиталец, лунный вездеход, лунник, лунокоп и, наконец, луноход. Последний оказался самым жизнестойким и оттеснил все другие.

У новых слов, которые быстро завоевывают признание и закрепляются в языке, появляется одно любопытное свойство: они очень быстро «взрослеют» и выходят из состава неологизмов. Не удивляйтесь: новые слова и неологизмы — это не одно и то же. Чтобы слово осознавалось как неологизм, нужно сохранять в нем оттенок свежести, необычности, а к некоторым новым словам мы так быстро привыкаем, что забываем об их особой судьбе. Поэтому в языке можно наблюдать странные явления: синонимы, в разное время пришедшие в язык, ведут себя по-разному: один «не стареет» и порой даже «никак не выйдет из пеленок», а другой быстро повзрослел и пополнил ряды ветеранов. Сравним слова телевидение и дальновидение. Какое из них вы отнесете к неологизмам? Наверное, второе, потому что оно кажется необычным, как будто бы его нарочно кто-то придумал неизвестно зачем. Однако оно появилось еще в 30-е годы XX века в речи специалистов, которые работали в этой области. Но потребности в его частом употреблении тогда не было, и это слово знали лишь немногие. Когда же телевизоры прочно вошли в нашу жизнь, в языке закрепилось новое наименование передачи изображения на расстояние — телевидение. Оно вызвало к жизни и множество других, похожих на себя слов (телевизионный, телеателье, телепередача, телезритель и т. п.) и так быстро «повзрослело», что никто теперь уже не станет относить его к неологизмам. А вот его старший «брат» — дальновидение — и до сих пор остается «младенцем».

Какие же слова милее нашему сердцу — юные или быстро состарившиеся? Конечно, популярность новых слов и связанное с этим их закрепление в языке («взросление») свидетельствуют о том, что они нам необходимы, и это прекрасно; честь и хвала им за это! Однако наше внимание в большей мере привлекают те новые слова, которые не утратили оттенка свежести, новизны и с полным правом могут называться неологизмами. Вот о них мы и будем говорить.

Состав русских неологизмов неоднороден. В зависимости от способов образования выделяют неологизмы лексические, которые создаются по продуктивным моделям или заимствуются из других языков, и семантические, которые возникают в результате присвоения новых значений уже известным словам. К лексическим неологизмам относятся слова, образованные с помощью суффиксов (лунит, земляне), приставок (прозападный), суффиксально-префиксальные новообразования (расстыковка, прилунение); наименования, созданные путем словосложения (гидроневесомость); сокращенные слова (зам., пом.), сложносокращенные (универсам). Примером семантических неологизмов может быть слово спутник, означающее «космический аппарат, с помощью ракетных устройств запускаемый на орбиту в космическое пространство». Ведь наши бабушки употребляли это слово лишь в значении «человек, который совершает путь вместе с кем-нибудь» и никогда не предполагали, что спутники будут летать в безвоздушном пространстве…

В зависимости от условий создания неологизмы делятся на две группы. Возникновение одних не связывается с именем их создателя, другие же вводятся в употребление известными писателями, общественными деятелями, учеными. Большинство новых слов относится к первой группе. И хотя у каждого вновь созданного слова есть творец, обычно он остается неизвестным. Никто не может сказать, например, кем были придуманы слова колхоз, комсомол, пятилетка. Иногда новое слово создается по такой продуктивной модели, что его начинают употреблять одновременно многие. Ко второй группе неологизмов относятся употребленные впервые В.И. Лениным слова хвостизм, экономизм; созданное В. Маяковским слово прозаседавшиеся и под. Перешагнув границы индивидуально-авторского употребления, став достоянием языка, такие новые слова присоединяются иногда к активной лексике. Например, давно освоены языком созданные М.В. Ломоносовым термины созвездие, полнолуние, притяжение; введенные Н.М. Карамзиным слова общественность, общедоступный, человечный и другие. А.Д. Кантемир, известный русский сатирик, подарил нам слово понятие, Ф.М. Достоевский — стушеваться, М.Е. Салтыков-Щедрин — головотяп, А.Н. Радищев впервые употребил слово гражданин в новом значении — «человек, подчиняющий личные интересы общественным, интересам Родины».

Новые слова, которые создают писатели, нередко становятся сильным выразительным средством в художественной речи. Индивидуально-стилистические неологизмы, как их называют языковеды, долго не теряют своей свежести, в чем убеждают нас многочисленные примеры образных, то романтически приподнятых, то иронически сниженных, но всегда забавных и остроумных новообразований. Практически у каждого писателя можно найти интересные слова, использованные им впервые: сочножелтые (плоды), огнезвездный (океан) (Г.Р. Державин), широкошумные (дубравы), тяжелозвонкое (скаканье) (А.С. Пушкин), омедведила (тебя захолустная жизнь), небокоптитель (Н.В. Гоголь), романомания (В.Г. Белинский), нечего тут подробничать, некогда опомниться за невременьем (Ф.М. Достоевский), брюхопоклонники, пенкосниматели, борзописцы (М.Е. Салтыков-Щедрин). Особенно ценят индивидуально-стилистические неологизмы поэты. Вот некоторые удачные их находки: утреет, безраздумный, надвьюжный, непогодная (полночь) — в поэзии А.А. Блока; листолет, копытит (конь) — у С. Есенина. Много интересных слов придумывал В. Маяковский — радугоглазый, скалоликий (Крым), миллионногорбый (пролетариат), громадьё (планов), молоткастый, серпастый (советский паспорт).

Охотно создают неологизмы и современные поэты: геологиня, роботизация, чарльстонит (палуба) — Е. Евтушенко; послегрозовые (сады), переплеск (крыльев), колоколили (звезды) — А. Вознесенский.

Индивидуально-авторские новообразования вызывают большой интерес у исследователей, которые предлагают для них различные термины, спорят о них. Их даже называют «словами-метеорами», «беззаконниками» и просто окказионализмами (от латинского слова казус — случай). Последнее наименование наиболее точное, ведь они действительно создаются «на случай». Но и мы с вами можем придумать «для случая» какие-нибудь словечки, однако они не могут соперничать с теми, что создают поэты, так что поэтические неологизмы имеют право на особое название.

Индивидуально-стилистические неологизмы отличаются от прочих своей принадлежностью к книжной речи; одни создаются писателями сознательно, в процессе творчества, а другие окказионализмы возникают случайно, самопроизвольно.

Какие же стилистические цели преследуют писатели, создавая новые слова? Первая и главная цель, к которой, очевидно, стремятся все художники слова, — создать яркий образ. Ведь новые слова отличаются от обычных наименований первозданной свежестью: в них образная основа не только легко просматривается, но и усиливается необычным соединением корней, суффиксов, приставок. Например, яркие зрительные образы создают неологизмы В. Маяковского краснозвездцы (сравните: красноармейцы), золотолапый (микроб) (сравните: золотой). Или вот, например, определения у поэта С. Кирсанова: кинжалозубые, молоткорукие (роботы).

Индивидуально-стилистические неологизмы в сравнении с обычными словами нередко более емки по смыслу. Так, в выражении В. Маяковского город прижаблен заключено значение «город распластан, как жаба». Или определение декабрый у того же поэта (Вот и вечер в ночную жуть ушел от окон, хмурый, декабрый). Ведь это вовсе не то же самое, что прилагательное декабрьский. Декабрый — это поэтическое определение настроения лирического героя, проявившегося в восприятии природы, не случайно в связи с этими строчками мы вспоминаем поговорку смотрит декабрем.

Однако не все индивидуально-авторские неологизмы удачны. В истории русской литературы, и особенно поэзии начала XX века, было немало примеров неудачного словотворчества: неологизмы нередко становились непреодолимым препятствием к пониманию текста. В увлечении писателей неологизмами кроется и опасность пустой игры словами. Необычность некоторых новообразований привлекает к ним внимание как к внешним элементам художественной формы, уводя от восприятия скрытого за ними содержания. Поэтому при всей выразительности индивидуально-стилистических неологизмов их использование в художественных произведениях должно быть умеренным и эстетически целесообразным.

Иное дело общеязыковые неологизмы. Их судьбу определяет сама жизнь: если новое слово необходимо как наименование нужного предмета, оно закрепляется, если же потребность в нем отпадает, слово забывается. Подумайте только: сколько новых слов пришло в наш язык за годы Советской власти! Какое количество неологизмов родилось, и еще будет создаваться в наш век научно-технического прогресса! Правда, не всегда и языковые неологизмы эстетически совершенны…

Интересно вспомнить, что В.И. Ленин порой иронически относился к некоторым сложносокращенным словам, получившим большое распространение в первые годы революции. Наряду с общепризнанными и популярными аббревиатурами (так называют сокращения, образованные из одних начальных букв) — ЦК, ВКП(б), МХАТ или «усечениями» типа спец., рабфак, ликбез, зарплата были и неблагозвучные, «странные». Например, вместо слова учитель стали употреблять шкраб (то есть сокращенно — школьный работник). Это слово многим не нравилось, и против его употребления возразил В.И. Ленин.

— Я помню, — писал А.В. Луначарский, который был тогда наркомом образования, — как однажды я прочел ему (Ленину) по телефону очень тревожную телеграмму, в которой говорилось о тяжелом положении учительства где-то в северо-западных губерниях. Телеграмма начиналась так: «Шкрабы голодают».

— Кто? Кто? — спросил Ленин.

— Шкрабы, — отвечал я ему, — это новое обозначение для школьных работников.

С величайшим неудовольствием он ответил мне:

— Я думал, что какие-нибудь крабы в каком-нибудь аквариуме. Что за безобразие называть таким отвратительным словом учителя! У него есть почетное название — народный учитель: оно и должно быть за ним сохранено.

В 1924 году слово шкраб было официально запрещено А.В. Луначарским в особом приказе по ведомству Наркомпроса. В русском языке остались проверенные временем и всем понятные аббревиатуры, без которых мы теперь не представляем нашу жизнь, — СССР, КПСС, ТАСС, ГЭС — и не менее популярные сложносокращенные слова — райком, комсомол, профсоюз, партбюро, завуч и подобные. К ним мы привыкли и уже не относим их к неологизмам.

А вот другая группа новых слов, пришедших к нам в советскую эпоху. Они напоминают ранее известные, отличаясь от них лишь новыми значениями. Например, слово пионер для нас означает «член детской коммунистической организации», а прежде оно употреблялось в значении «первооткрыватель», да и сейчас ему иногда придают такой смысл, например: Пионеры освоения космоса Ю. Гагарин, Г. Титов, В. Терешкова известны всему миру. Такое переосмысление коснулось немногих слов, превратив их в лексико-семантические неологизмы. Однако история некоторых из них небезынтересна. Вас не удивляли, например, строки в романе А.С. Пушкина «Евгений Онегин», где говорится об отце Татьяны, оплаканном «своим соседом, детьми и верною женой»: Он был простой и добрый барин, И там, где прах его лежит, Надгробный памятник гласит: «Смиренный грешник Дмитрий Ларин, Господний раб и бригадир, Под камнем сим вкушает мир»? Ведь не мог же этот барин быть «руководителем производственной группы, выполняющей коллективную работу» (так теперь толкуется слово бригадир словарями русского языка). Конечно, нет! Это слово у А.С. Пушкина употреблено в старом значении: «военный чин в России, средний между полковником и генерал-майором», со временем это слово стало историзмом.

Пополнение словаря лексико-семантическими неологизмами порождает омонимию, но мы обычно не испытываем от этого затруднений. В нашу жизнь прочно вошли «с новым паспортом» такие слова, как Октябрь, звено, ячейка, кулак и другие. Вокруг таких слов, начавших новую жизнь, обычно группируются и «молодые» их родственники, несущие в себе заряд новой эпохи.

Возьмем, к примеру, слово партия, существовавшее в русском языке давно, но в революционную эпоху получившее качественно новое значение. Теперь мы связываем это слово с марксистско-ленинским учением, с революционной борьбой наших отцов и дедов, с победой великого Октября. Это новое политическое значение слова партия закрепилось в русском языке и послужило основанием для образования других неологизмов советской эпохи — партиец, партийный, по-партийному, партактив, партбилет, партвзнос, партучеба, партсобрание и т. д. Жизненность таких неологизмов доказывает их прочное врастание в язык, без них мы не мыслим нашей действительности.

Созидательные силы языка неисчерпаемы. Нет такого предмета, явления, понятия, которые мы не могли бы назвать словом. И чтобы понять эту могучую неиссякаемую энергию языка, рассмотрим еще один тип новых слов, которые постоянно появляются в нашей речи. Однако это не совсем обычные слова… Некоторые лингвисты не хотят даже считать их словами, потому что их еще нет в языке: ни в одном словаре вы их не найдете… И в то же время они присутствуют в нашем сознании, но как бы «дремлют», ожидая, когда в них появится потребность. Как вы назовете, например, маму маленького паучка? — Паучиха. А его самого? — Паучонок. Нетрудно назвать и мам других малышей — муравьиха, скорпиониха, крокодилиха, дельфиниха, кашалотиха и т. д. В. Маяковский в стихотворении «Атлантический океан» по этой словообразовательной модели сконструировал слово китиха, а вслед за ним придумал и слово китенок (Чтоб легче жилось трудовой китихе с рабочим китом и дошкольным китенком). Известный советский лингвист Г.О. Винокур назвал эти словечки Маяковского потенциальными словами. «В каждом языке, — писал ученый, — наряду с употребляющимися в повседневной практике словами, существуют, кроме того, своего рода „потенциальные слова“, то есть слова, которых фактически нет, но которые могли бы быть, если бы того захотела историческая случайность. Слониха при слон — слово реальное. Но рядом с ним, как его тень, возникает потенциальное слово китиха как женский род к кит».

Потенциальные слова напоминают индивидуально-авторские неологизмы, но в отличие от них выполняют не художественно-эстетическую роль, а выступают как простое средство называния. Сравните их употребление в газетах и журналах: Здоровенная кенгуру производит на свет кенгуренка, которого можно поместить в наперстке («Вечерняя Москва»); Своими глазами видел, как вальдшнепиха несла по воздуху вальдшнепенка («Неделя»); Но день настал — голубята вспорхнули с голубятни в первый раз («Пионерская правда»). Конечно, они выполняют номинативную функцию, а не метафорическую.

К потенциальным словам близки наши повседневные окказионализмы: мы придумываем их, чтобы назвать какой-нибудь предмет или действие, для которых у нас нет другого слова. Замечено, что мы с вами постоянно создаем новые слова, чтобы указать на ту или иную вещь, названия которой не знаем. Так, в «Детском мире» покупательница спрашивает:

— А щелкунчиков таких для орехов у вас нет?

Продавщица, поняв, что нужно женщине, отвечает:

Ореходавы не поступали (этим неуклюжим словом торговые работники называют щипцы для орехов).

А вот другие реплики в разговоре:

— Где лежит открывалка?

— Куда же ты держалку от сковороды положила?

Цедилка нужна?

Тарахтелка под окном меня разбудила…

Таких слов можно изобретать сколько угодно. Особенно охотно это делают маленькие дети: научившись соединять части слов в целые слова, они создают свои «словечки», не подозревая, что так говорить не принято. Например, ребенку кажется, если есть слово мамонт, то должно быть и другое — «папонт», к существительному дятел появляется «парное» «тётел», к названию растения папоротник — подобное же «маморотник». Ребенок не без основания считает, что если есть одежда, то должна быть и «обужда», в метро не толпа, а «толпучка», на посту стоит «улиционер», на стройке работает «песковатор», а в магазине в жаркий день включают «вертилятор». Детские окказионализмы, конечно, очень забавны, в них отражается творческая энергия самых маленьких «лингвистов», их тонкое языковое чутье, но эти словечки никакого влияния на развитие языка оказать не могут.



Иное дело «взрослые» окказионализмы, которые иногда вдруг становятся модными и стараются прижиться в языке, хотя выпустившие их в свет «сочинители» не позаботились об их благозвучии и красоте. Как вам нравятся, например, такие «неологизмы»?

— Кто отжеребился, не мешайте спортсменам, участвующим в жеребьевке.

— Желающим особачиться: продаются щенки белой масти породы болонка.

— Два автомобиля сфарились.

— Витька стал заниматься моржеванием — купается зимой.

Подобные окказионализмы и неблагозвучны, и неэстетичны, и, наконец, часто просто непонятны. А иные, еще не успев закрепиться в языке, уже вносят в речь налет «канцелярита» — незавоз (продуктов в магазин), нечитабельная (книга), однообразный блюдаж (в меню столовой), халтураж (в работе с отстающими). Проверьте себя, вы не грешите такими неологизмами? И если вы порой замечаете за собой слабость щегольнуть подобными словечками, задумайтесь, прежде чем «выпускать их в люди»!


Загрузка...