Занимательная стилистика

Джон имитировал сон… — Да нет! Иван притворялся, что спит (Стилистическая оценка заимствованных слов)

Три друга (они учились в институте иностранных языков) получили задание: перевести небольшой рассказ современного английского писателя. Рассказ начинался с того, что герой отправляется в путешествие. В поезде он, не желая отвечать на вопросы соседа, сделал вид, что уснул…

В этом самом месте у наших «переводчиков» возникли трудности: Виктор написал: Джон симулировал спящего, Александр — Джон имитировал сон, а Петр — совсем просто: Иван притворялся, что спит. Кто же из них оказался лучшим стилистом? Как вы думаете, одобрит преподаватель эту их первую пробу пера?

Дело в том, что ни один из них не справился с заданием: Виктор и Саша не к месту употребили иностранные слова, а Петр перестарался: он не только отказался от заимствованных глаголов, но и заменил имя героя русским — не Джон, а Иван! Впрочем… стоп! Это только казалось Петру, что он предпочел английскому имени наше, родное. На самом же деле, если задуматься, то Иван — это имя, которое тоже пришло к нам из-за границы, как и все имена участников нашего спора.

Пусть это вас не удивляет, большинство наших самых распространенных имен — греческие, они стали употребляться на Руси с конца X века, после ее крещения. Когда-то, в греческом языке, эти имена имели особое символическое значение (например, Виктор — «победитель», Александр — «защитник народов», Петр — «камень», Иван — «дар богов»), но теперь редко кто об этом вспоминает, мы к этим именам привыкли и считаем их самыми родными, истинно русскими…

«Но разве же это плохо? — спросите вы. — Неужели от этих имен нам следует отказаться только потому, что они восходят к иноязычному источнику?» Вопрос вполне обоснованный. К разговору о наших именах мы еще вернемся, а пока давайте вместе решим, «что такое хорошо и что такое плохо», когда речь идет об использовании заимствованных слов в русском языке. Ведь засорение нашего языка иностранными словами не может не тревожить тех, кто интересуется стилистикой. Эта проблема волновала некогда В.И. Ленина. В заметке «Об очистке русского языка» он писал: «Русский язык мы портим. Иностранные слова употребляем без надобности. Употребляем их неправильно. К чему говорить „дефекты“, когда можно сказать недочеты или недостатки или пробелы?» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. — т. 40. — с. 49.)

С засорением русского языка иностранными словами боролись многие наши писатели. М. Горький указывал: «Затрудняет нашего читателя втыкание в русскую фразу иностранных слов. Нет смысла писать конденсация, когда мы имеем свое хорошее слово — сгущение». А.Н. Толстой подчеркнул: «Там, где можно найти коренное русское слово, — нужно его находить».

Современные нам литературные деятели, критики тоже протестуют против бездумного употребления «модных» иностранных словечек. В одной дискуссии о языке была опубликована статья под названием «Закончил ленч из картошки, спешу на брифинг». Автор ее услышал эту фразу от молодого человека, который, наскоро перекусив картошкой, бежал на совещание… Конечно, мы не можем не согласиться с тем, что такое употребление иностранных слов ничего хорошего не сулит.

Преклонение перед всем иностранным, желание щегольнуть знанием «модных» нерусских словечек свидетельствуют обычно о дурном вкусе или недалеком уме человека. Не случайно в русской классической литературе речь многих отрицательных персонажей отличает пристрастие к иностранным словам. Помните, как дамы города N «украшали» свою болтовню французскими словами? Юбка вся собирается вокруг, как бивало в старину фижмы, даже сзади немножко подкладывают ваты, чтобы была совершенная бельфам (т. е. «прекрасная женщина»); Скандальёзу наделал ужасного, вся деревня сбежалась, ребёнки плачут; все кричат, никто ничего не понимает, ну просто оррёр, оррёр, оррёр! («ужас»). Ведь это же «смесь нижегородского с французским», которую осмеивал еще Чацкий! Такую речь «на французский манер» пародируют шуткой: произнесите с французским «прононсом» (то есть «в нос») Жан тэля̀ пасэ̀, Марѝ лён трэ… Не правда ли, слышится что-то «изысканно-иностранное»? Но если вникнуть, то оказывается, что Иван пасет теленка, а Мария трет лен (в южно-русских говорах в окончаниях глаголов третьего лица звук [т] исчезает: пасе, а не пасет). Однако, для пущей важности, Иван стал Жаном, а Мария превратилась в Мари.

В наше время главное зло — это неоправданная замена понятных русских слов заимствованными, слишком наукообразными и порой не совсем ясными. Представьте такую картину. Вам предлагают написать в школьную газету заметку об успеваемости. Чтобы облегчить вам задачу, член редколлегии задает ряд вопросов, на которые нужно ответить:

Вряд ли такой «вопросник» вдохновит вас, и вы потянетесь к перу… Скорее всего, вас испугают книжные иностранные слова, и вы не станете писать заметку, признав свою «серость». Ведь не каждый владеет столь богатым набором «умных» слов!

А вот другая зарисовка из школьной жизни. Учитель вызывает Иванова, но тот не готов отвечать и пытается найти себе оправдание:

Как видим, лентяя не спасло мудрое иностранное словечко, к тому же он показал свою безграмотность: ведь алиби означает «нахождение обвиняемого в момент, когда совершалось преступление, в другом месте как доказательство невиновности», а наш герой придал ему иное значение — «уважительная причина», «оправдание». Так не говорят.

И все же, осуждая неуместное и неправильное употребление заимствованных слов, давайте будем справедливы: выяснив, «что такое плохо», попробуем определить и «что такое хорошо». Ведь не случайно в языке закрепились эти слова-иностранцы. Если бы они были нам совсем не нужны, язык сам отверг бы их, как сотни других случайных заимствований, которые мелькали на нашем горизонте и быстро исчезали. Кто теперь знает, например, слова, которыми щеголяли герои комедий Д.И. Фонвизина (одна модница у него говорит: Я капабельна взбеситься («способна»); Вам время уже себя этабелировать («устроить»)? Во времена Петра Первого, когда приток иностранных слов в наш язык достиг крайнего предела, говорили не победа, а виктория, не удовольствие, а плезир, не путешествие, а вояж, не вежливость, а политес… Такие слова не выдержали испытания временем, а вот те, о которых спорили наши горе-переводчики, как и те, которые попались на язык героям наших сцен из школьной жизни, удерживаются в языке. Значит, они нужны?

Вопрос этот не простой. Книжные заимствованные слова усвоены нашим языком потому, что они стали достоянием научного стиля, в котором вовсе не кажутся неуместными такие, например, глаголы, как имитировать, функционировать, реабилитировать, или существительные флора, фауна, эволюция и подобные. Иные же заимствования употребляются как термины, например алиби — очень нужное слово в языке юриста. В любой науке можно найти иноязычные термины, без которых обойтись просто невозможно; у нас с вами это — суффикс, абзац, синоним, антоним, каламбур, диалектизм… Да мало ли их? Все дело в том, что, используя эти термины, мы не нарушаем стилистических норм научной речи.

В то же время в русском языке есть и множество таких заимствованных слов, которые используются в быту и без которых мы тоже не можем прожить: как по-другому назвать кино, такси, одеколон, люстру, наконец, бифштекс, майонез, апельсин? Еще А.С. Пушкин когда-то, предвидя упреки в увлечении иностранными словами, писал: Но панталоны, фрак, жилет — всех этих слов на русском нет! Впрочем, такие заимствования очень быстро врастают в язык, и мы настолько привыкаем к ним, что забываем об их нерусском происхождении. Кто теперь поверит, что когда-то были «иностранцами» такие, например, слова, как вишня, огурец, свекла, кукла, лента, или суп, котлета, чай, или фартук, галстук, каблук, сапог? Нет, это наши, родные слова, и не о них сейчас речь, коль скоро мы решили определить свое отношение к действительно иностранным словам, которые сохраняют в языке черты своего нерусского происхождения.

Обратимся опять к А.С. Пушкину, он нам поможет разобраться если не советом, то по крайней мере своим собственным примером.

В пушкинскую эпоху много спорили о возможности использовать заимствованные слова, и поэт не был в стороне от этой полемики. Его не могло не волновать то, что некоторые иностранные слова были запрещены цензурой, и он понимал, что гонения на них вызваны не их происхождением, а заложенным в них «крамольным» содержанием: ведь под запретом были, например, прогресс, революция, с ними в Россию проникали идеи французского просвещения, подрывавшие устои царского самодержавия.

Поэтому не удивительно, что против притока иностранных слов тогда выступали реакционеры. Первым среди них был адмирал А.С. Шишков, маститый литератор, член Российской императорской Академии, одно время он был даже министром просвещения. Это его упомянул А.С. Пушкин в «Евгении Онегине», употребив одно из «гонимых» слов: Шишков, прости! Не знаю, как перевести…

Посылая издателю рукопись своей поэмы «Бахчисарайский фонтан», поэт шутя высказал опасение, не захочет ли Шишков заменить слово фонтан придуманным им неуклюжим синонимом — водомет. Действительно, адмирал упражнялся в словотворчестве, изобретая замены для заимствованных слов. Так, он предлагал говорить вместо аллея — просад, вместо биллиард — шарокат, кий заменял шаротыком, а библиотеку называл книжницей. Для замены не понравившегося ему слова калоши он придумал другое — мокроступы. Рвение Шишкова избавить русский язык от заимствований раздражало молодежь, и он был зло осмеян в популярной тогда эпиграмме: Хорошилище грядет по гульбищу в мокроступах на позорище, что следовало понимать как «Франт идет по тротуару в галошах на спектакль» (или в театр). Как видим, в этой шутке все ненавистные Шишкову заимствованные слова заменены искусственно созданными, которые он сам сочинил или которые очень были на них похожи.

Стремление оградить язык от всяких заимствований и новых веяний называется пуризмом, а сторонники его — пуристами. В России пуристы, как правило, были люди консервативные, как и вдохновитель их Шишков (правда, он не признавал и слова пурист, предлагая вместо него свое — чистяк).

Передовая русская интеллигенция, и в первую очередь литературная молодежь, боролась с пуризмом. В.Г. Белинский в знаменитой статье «Взгляд на русскую литературу 1847 года» выступил в защиту слова прогресс, подчеркивая, что «люди, которые чувствуют к этому слову ненависть», отлично понимают его смысл, поэтому «тут уже ненависть собственно не к слову, а к идее, которую оно выражает». По мнению критика, «употреблять иностранное слово, когда есть равносильное ему русское слово, — значит оскорблять и здравый смысл и здравый вкус», но и предлагать вместо инстинкт говорить побудка, вместо эгоизм — ячество, не факты, а быти — пустая затея. Из этого следует вывод: «Неудачно придуманное русское слово для выражения чуждого понятия не только не лучше, но решительно хуже иностранного слова».

Конечно, и А.С. Пушкин не разделял пуристических взглядов поборников царской цензуры и отстаивал право поэта употреблять те заимствованные слова, которые необходимы для точного выражения мысли. Поэт искусно вводил эти новые слова в текст «Евгения Онегина». Они понадобились для описания привычек и внешности героя, который в своей одежде был педант и то, что мы назвали франт. Напомним эти строки: Покамест в утреннем уборе, Надев широкий боливар, Онегин едет на бульвар; Тупым кием вооруженный, Он на бильярде в два шара Играет с самого утра…

А как было обойтись без французских заимствований, описывая жизнь матушки Лариной, которая, покинув столицу, оказалась в своем поместье? Корсет, альбом, княжну Алину, Стишков чувствительных тетрадь Она забыла… И обновила наконец На вате шлафор и чепец…

А.С. Пушкин отдал дань употреблению заимствованной лексики, отразившей культурную жизнь тогдашней России и сферу духовных запросов передовой части общества. Его герой был глубокий эконом; Он знал немного по-латыни, Чтоб эпигрáфы разбирать. А вот о Ленском читаем: Садился он за клавикорды И брал на них одни аккорды. И как не вспомнить тут описание: Театр уж полон, ложи блещут, Партер и кресла — все кипит…

В использовании заимствованной лексики, как и в других случаях, А.С. Пушкин исходил из убеждения, что «истинный вкус состоит не в безотчетном отвержении такого-то слова, такого-то оборота, но в чувстве соразмерности и сообразности». И он, конечно, никогда не злоупотреблял чужими, тем более непонятными словами. Однако поэт живо откликался на все новое, у него мы находим совсем свежие тогда заимствования — идеал, трогать в значении «волновать». Помните? — И та, с которой нарисован Татьяны милый идеал; Онегин тронут в первый раз. Теперь эти слова заняли свое место в нашем языке, но во времена А.С. Пушкина о них еще спорили.

Некоторые заимствования в пушкинскую эпоху только «стучались» в русский язык, и для поэта они были еще настолько «иностранными», что он не рисковал писать их по-русски. Но он уже не хотел от них отказываться при описании Онегина, который был «как dandy лондонский одет», и при характеристике Татьяны, ставшей великосветской дамой: Никто б не мог ее прекрасной Назвать; но с головы до ног Никто бы в ней найти не мог Того, что модой самовластной В высоком лондонском кругу Зовется vulgar… И, вставив это английское слово (теперь мы уже готовы его считать своим — это прилагательное вульгарный), поэт спешит объяснить читателю эту «дерзость»: Люблю я очень это слово, Но не могу перевести; Оно у нас покамест ново… Чутье не подводило поэта: он выбирал именно те заимствования, за которыми в нашем языке было будущее.

А.С. Пушкин был истинным патриотом, мысли о развитии, обогащении русского языка вдохновляли его в литературном труде. Он хотел повлиять на лингвистические вкусы соотечественников своим творчеством. С иронией отмечая привычку светских дам изливать чувства по-французски (Доныне дамская любовь не изъяснялася по-русски, Доныне гордый наш язык к почтовой прозе не привык), поэт приводит письмо Татьяны, показывая современникам, как можно писать на чистом русском языке. И действительно, стиль А.С. Пушкина стал образцом для русского литературного языка.

Создавая свой художественный стиль, А.С. Пушкин широко использовал «простонародные» источники. Доказательством тому был, например, такой факт: он «дерзко» назвал свою любимую героиню крестьянским именем Татьяна. Вы помните его рассуждения по этому поводу:

Ее сестра звалась Татьяна… Впервые именем таким Страницы нежные романа Мы своевольно освятим… С ним, я знаю, неразлучно Воспоминанье старины иль девичьей? В дворянском обществе выбору имени придавали большое значение (ведь мать Татьяны, по неписаному правилу, звала Полиною Прасковью). Требовалась известная смелость, чтобы предпочесть излюбленным дворянским именам немодное и простое. Очевидно, выбор поэта не случайно пал на это красивое русское имя: его символическое значение — «устроительница». И в характере пушкинской Татьяны — созидательное начало: ее призвание не разрушать, а создавать.

А что хотел выразить поэт, назвав Онегина Евгением? Это имя «подходит» герою? Судите сими: Евгений означает «благородный».

Вот мы и вернулись к разговору о наших именах. Специального стилистического интереса эта тема не представляет, но, уж коль в нашем примере столкнулись Джон и Иван, надо решить, кому из них уступить дорогу, хотя оба они восходят к одному иноязычному источнику.

Для русского человека, как, впрочем, и для англичанина, эти имена совершенно определенно соотносятся с национальным укладом жизни двух разных народов: Джон живет в Англии, Иван — в России. Так можно ли в переводе рассказа о жизни англичан «перекрестить» героя в Ивана? Не наводняя рассказ заимствованными словами, на чистом русском языке переводчик должен рассказать о том, что написано в оригинале. При этом обязательным условием точности перевода будет повторение имен героев, сохранение избранной ими формы обращения (сэр, мисс) и т. д. В этом случае читатель сможет живо представить описываемые картины жизни иной страны. И это, конечно, ни в коей мере не нанесет ущерба великому и могучему русскому языку, потому что никто из нас, прочитав рассказ, не станет в обращении к соотечественникам говорить сэр и не вздумает назвать своего ребенка нерусским именем.