Западный рубеж

Глава 12 Вагончик тронулся

Чтобы не возникало никаких недоговоренностей, с телефонисткой (кстати, она оказалась Натальей, но это не самое редкое имя), ничего не было. Женщина лишь сообщила, что о московской невесте председатель губисполкома Попов упомянул во время беседы со своим замом Парфеновым. А вот о чем они говорили, телеграфистка рассказывать не пожелала, вскользь упомянув, что дело касалось какого-то проекта, о котором Попов специальной телеграммой сообщал в Москву в наркомат продовольствия.

Если кого-то разочаровал, извините, но телефонная барышня убежала, отказавшись от провожатого (меня теперь всегда сопровождают два здоровенных лба), сославшись, что у нее закончилось суточное дежурство, а еще выйдет встречать муж.

Муж, разумеется, не стена, можно и отодвинуть, но я не помешал девушке уйти. Навязывать себя? Да боже упаси. Даже изъяви она сама желание несмотря на усталость э-э… скажем так, зайти в гости к такому молодому и интересному мне, то лучше не надо. Вот, право слово, хотелось лишь одного: дойти до своей комнаты, рухнуть поверх постели. Чаю бы пивнуть, но уже и на это здоровья не хватит.

Барышня, вроде, ничего не сказала, но всё ясно. Что за проект, понятно, и почему наркомат продовольствия, тоже понятно. А вот откуда стало известно про мою личную жизнь, загадка. Прямого телефонного провода от Архангельска до Москвы нет. Сообщили по радио? Маловероятно. Тогда, по логике, у Попова есть информатор среди бойцов, ездивших со мной в Москву или ему рассказала Анна Спешилова. Вот это уже вернее. Впрочем, какая разница? Мне нынче предстоят более важные дела, нежели моя личная жизнь, тем более что ее у меня нет и на ближайшее время не предвидится.

Следующий четыре дня слились в один. Я что-то делал, куда-то звонил, что-то подписывал, ездил, выколачивал, упрашивал, уговаривал. И хотя для меня переезд на новое место до сих пор является шоком, я с нетерпением ждал — когда же поеду и приступлю к новым обязанностям?

Из Архангельска выходили ночью. Кроме бронированных вагонов к поезду прицепили четыре обычных — три товарных и один пассажирский, потому что железнодорожники попросили «встроить» движение бронепоезда особоуполномоченного в график регулярных перевозок, прихватив до Вологды гражданский состав, а уж обратно они его сами доставят. В Вологде с паровозами получше, чем у нас, в депо есть резервные. Я отказываться не стал. Все-таки сам заинтересован в регулярном сообщении Архангельска с остальным миром, а движение судов по Северной Двине еще представляло опасность — не успели вытащить мины, запиханные и нами, и белыми, да и долго оно, по реке-то.

Я порадовался, что хватило ума взять на бронепоезд профессионала. Карбунка, весьма обрадовавшийся, что его и не расстреляли, да еще и выпустили из-под стражи, сразу же взял дело в свои крепкие руки. В результате получился поезд, состоящий из паровоза и четырех бронированных вагонов, оснащенных шестью пулеметами. При необходимости их можно переустанавливать на другие места.

Но если пулеметы Филиппов отдал без звука, то с боеприпасами вел себя как последний крохобор. Жался, рычал и фыркал. Что значит, самому мало? Можно подумать, что восемнадцатая дивизия вновь собирается воевать. С кем, извините? С Норвегией или Финляндией одна дивизия все равно войну не вытянет, а с белыми медведями не разрешу.

В общем, я просил по десять лент на ствол, он хотел дать по две, сошлись на семи, и несколько ящиков патронов россыпью.

Еще к пулеметам понадобилась пулеметная команда. Начдив, порыдал, но дал.

А вот от орудий мы предпочли отказаться. Понадобится — никогда не поздно прицепить к поезду какую-нибудь бронеплощадку, усиленную «трехдюймовкой», а пока мы в России, да еще и там, где нет боевых действий, то лишняя тяжесть нам ни к чему. Зато перед бронепоездом поставили платформу, укрепленную мешками с песком, а на тендере установили «Максим».

Следом шел технический вагон, где находились инструменты и приспособления, а также паровозная бригада, потом штабной вагон, который я использовал как собственное купе, жилой, для личного состава, и вагон, куда запихали дизель и радиостанцию. Радиостанция у нас в нерабочем состоянии, но Новак пообещал, что через пару дней он ее отладит, и можно будет передавать сигналы. Правда, кому их подавать, я пока не знаю, позже станем работать лишь на прием, авось что-нибудь и выловим, и расшифруем.

Касательно личного состава… Пулеметчиков не считаю, они в ведение РККА. Тридцать бойцов во главе с командиром взвода Ануфриевым. Большинство знаю, если не по имени, то в лицо. С этими никаких вопросов нет, равно как и с оперативником Никитой Кузьменко и Татьяной Пряниковой, машинисткой. Я бы вообще не стал брать девушку, но машинистка нужна, а мужчины, кроме меня, с «Ундервудом» не ладят. Рвалась Аня Спешилова, но ее я не взял. Мало ли, куда попадем, а мне ее Витьке сдавать. Они, конечно, те еще паразиты, свадьбу замылили, но ведь родные, паразиты-то… Супругу комиссара удалось обмануть — мол, еду в Москву, а там ты уже побывала, уступи место другим девчонкам. Поверила, нет ли, но спорить не стала.

Так что тридцать два бойца никаких сомнений не вызывают. А вот остальные…

Итак, поехали. Исаков Александр Петрович, бывший штабс-капитан, бывший белогвардеец, сапер; Книгочеев Александр Васильевич, бывший жандармский ротмистр, шифровальщик, криминалист, и прочее; Холминов Алексей Юрьевич, бывший поручик, инженер-электрик (он, как и Петрович, взят из Холмогорского лагеря); Потылицын Вадим Сергеевич, бывший поручик, бывший сотрудник Внешней разведки Северного правительства; Новак Павел, бывший радист ледокола «Таймыр» и шпион (предположительно, польский); Семенцов Андрей Васильевич, бывший красноармеец и уголовник.

Никого не забыл? А, еще Карбунка Евгений Федорович, командир бронепоезда, приговоренный революционным трибуналом к расстрелу (условно). Теперь все?

Нет, не все. К печатному станку, прихваченному мной, требовался художник-гравер. Хотел прихватить Тимофея Веревкина, но его обнаружили в таком неприглядном виде, что брать в дорогу желание отпало. Но на замену губисполком порекомендовал… Сашу Прибылова, того самого пламенного комсомольца, требовавшего отчета губчека перед РКСМ. Сколько помню, Прибылова тягали по делу о создании Поморской республики, «отвесили» два года условно и исключили из комсомола. К моему удивлению, Александр оказался неплохим художником, а его рисунок «Большевики пишут письмо Пилсудскому» опередил карикатуру на схожую тему года на три[8].

Что ж, команда подобралась любопытная. И, что характерно, все оформлены сотрудниками, находящимися в распоряжении «особуполномоченного ВЧК». То есть, придал белогвардейцам и уголовникам официальный статус.

Стало быть, численность отряда — сорок два человека, из которых восемь, а это девятнадцать процентов (!), «неблагонадежных», а норма, насколько помню, не должна превосходить двух процентов.

Впрочем, можно посчитать по-другому. Общая численность сотрудников Архангельского ЧК, включая оперативный состав, охрану лагерей, хозчасть и уборщиков с дворниками, составляет пятьсот человек, а восемь от пятисот — это уже одна целая и шесть десятых процента. Одна и шесть, это вам не девятнадцать, совсем другое дело. Идеально вписываюсь в рекомендации. Ай да я!

Разношерстная толпа — сплошная головная боль для командования. Будь мы на «суше», то для сплочения личного состава устроил бы пару-тройку занятий по строевой подготовке, наплевав, что среди нынешних «чекистов» имеются бывшие офицеры. Можно еще окопы рыть. Еще невредно соорудить, а потом дружно преодолеть полосу препятствий, да чтобы грязи побольше и рвы поглубже.

Комиссара бы мне или помощника по воспитательной работе, чтобы занимал личный состав политинформациями и чтением газет. Можно вслух.

После третьего курса я «отбывал» практику в пионерском лагере. Две смены! Спать приходилось ложиться далеко за полночь, вставать в шесть, а остальное время отслеживать — не случилось ли чего? Сразу скажу, что «этакова», о чем любят писать современные авторы: подросткового секса, презервативов, раскиданных в умывалке, девочек, отдающихся пионервожатым, или вожатых (хоть девочек, хоть мальчиков), стремящихся соблазнить малолеток не было. Возможно, это все где-то и случалось, но мне попались нормальные дети. Мальчишки в четырнадцать лет совсем не стремились забраться к подружке под одеяло, а жаждали запустить туда лягушку или вымазать понравившуюся девочку зубной пастой. Девчонки красились, выставляли свои «металлоконструкции» на обозрение мальчиков, но дальше невинных поцелуев в щечку дело не шло. Нет-нет, во все времена случались и девочки, беременевшие от сверстников в четырнадцать лет и мальчики, к пятнадцати годам познавшие все прелести секса, но это, скорее, исключение, нежели правило. Впрочем, это характерно и для сегодняшнего дня, что бы там не говорили журналисты. На журналистов нельзя сердиться. Напиши правду — кто станет читать и, соответственно, покупать, ставить лайки?

Нет, мы отслеживали иное. А вдруг мальчишки с девчонками примутся курить в кустиках, кто-нибудь отправится в путешествие по окрестностям или ночью пойдет купаться на речку? ЧП, если ребенок, уставший от режима дня и купаний по свистку, решит «дунуть» домой.

Но самым худшим, по мнению начальника лагеря и старшего пионервожатого (а я, кстати, с ними абсолютно согласен), если детки застигнуты за игрой в карты. И дело здесь не в том, что карты — азартная игра, осуждаемая как церковью, так и Уставом пионерского лагеря, а в том, что если деточки играют в карты, значит им очень скучно, а вожатый, вместо того чтобы увлечь подопечных делами, устраивать какие-нибудь конкурсы-соревнования-концерты, занимается черт-те чем.

И вот сейчас, обходя вагон, где размещался личный состав, застукал на «горячем» славную троицу, азартно резавшуюся в карты.

У меня глаза на лоб полезли, когда я увидел картежников. Ну, Семенцов, понятно, что с него взять. Прибылов, недавно вышедший из пионерского возраста, тоже ладно. Но третьим оказался Исаков! Петрович, хоть и бывший белогвардеец, но отчего-то сразу вызвавший у меня огромное уважение. А тут азартно лупит своей раскрашенной бумажкой карту соседа.

И, что самое интересное — выигрывает комсомолец Прибылов. Вон, Семенцов уже сидит без гимнастерки в одной лишь нательной рубахе (а ведь я ему, гаду ползучему, лично обмундирование выдал, из сэкономленного!), а Петрович без пояса. Это что, наше подрастающее поколение профессиональные «кидалы» или Семенцов делает то, что делают матерые картежники с новичками — проигрывают по-маленькому, а потом возвращают по-крупному?

К тому же, судя по легкому аромату чего-то спиртосодержащего, картежники еще и успели «дерябнуть».

Исаков, военная косточка, при виде старшего по должности встал — быстро, но несуетливо, соблюдая достоинство бывшего офицера и кавалера, и даже подал команду: «Товарищи… э-э…», но сбился, верно задумавшись, а что говорить дальше? Не то «товарищи офицеры», не то еще что-то.

— Вольно, — выручил я Исакова, а потом обратился к троице: — Граждане и товарищи. И, какого, простите…

Дальше я договаривать не стал, но они поняли.

— Товарищ начальник, а что такого? — блеснул очками Петрович. — Мы вне строя, имеем право…

— Карты, — протянул я руку, и картежники послушно сложили в мою ладонь расписанные от руки прямоугольники.

— Товарищ Исаков, в ВЧК вы находитесь в строю двадцать четыре часа, — сообщил я. — Предупреждаю всех в первый и последний раз. Употребление спиртных напитков, азартные игры — запрещены.

— Э, гражданин начальник, — забеспокоился Семенцов. — А отыграться? Я же…

Хм. А он, оказывается, проиграл не только гимнастерку, но и штаны. Я просто не сразу увидел.

— И барахло мне отдайте, — кивнул я Прибылову на одежду и пояса. Свернув обмундирование уголовника, сказал: — Опять-таки, в первый и последний раз прощаю, что вы играли на казенное обмундирование, что приравнивается к его незаконной купле-продаже и является не только нарушением воинской дисциплины, но и уголовным преступлением. В следующий раз все трое пойдете под суд.

— Пояс мой собственный, — возмутился Исаков.

Я бросил на колени Александра Петровича его поясной ремень, сунул гимнастерку и штаны Семенцова под мышку и собрался уходить.

— А как же я, гражданин начальник?! — завопил Семенцов.

— Еще слово — посажу в угольный ящик, прямо вот так, в нательном белье, — пообещал я. Пожал плечами: — Выкручивайтесь, как хотите.

Вернувшись в штабной вагон, где в одном купе обитал я сам, в другом машинистка с «Ундервудом», а остальное пространство занимал стол и несколько скамеек, кинул одежду в угол.

Сел за стол, принялся рассматривать карты. Понятное дело, что самодельные, работы Саши Прибылова, по формату чуть больше стандартного. Но вот изображения, мамма миа! Шестерки с десятками еще более-менее, но остальные…

Тузы: бубновый — арестантская роба, с ромбом посередине спины; червовый — легкомысленное бальное платьице с сердечком; крестовый — ряса священника с восьмиконечным крестом; пиковый — кожаная куртка, наподобие комиссарской, в которую воткнута стилизованная алебарда.

Короли либо с буйной шевелюрой, либо с лысиной. Королей пик и треф опознал сразу — Карл Маркс и Фридрих Энгельс, соответственно. Червовый, если судить по небольшой бороде и лысине — сам товарищ Ленин, а вот кто скрывается под видом короля бубен? Пышная борода, некогда роскошная, а теперь поредевшая шевелюра, очки, сократовский лоб, лысина… Ба, так это же революционер-анархист князь Кропоткин!

С дамами получилось похуже. Опознал лишь Надежду Константиновну Крупскую, в образе дамы червей, а остальных, увы. Крестовая, должно быть, Клара Цеткин, а остальные? Спрошу у художника. А вот валеты… Пиковый валет, не иначе сам Лев Давидович, узнаваемый по вздыбленному чубу, пенсне и бородке. В образе крестового валета — бородка клинышком, словно у кардинала Ришелье, фуражка — товарищ Дзержинский. Бубнового и червового валетов опознать не смог, слишком похожие. Хотя… В бубновом что-то знакомое. Етишкина жизнь! Еще бы, да не знакомое. Я каждый день вижу эту рожу в зеркале.

Вот почему так получается? Что ни художник, то с какими-то вывертами? Глядя на карты с картинками вождей, я уже с грустью вспоминал алкоголика Тимофея Веревкина. Его триптих казался невинной забавой на фоне валетов с изображениями вождей революции.

Ну Прибылов, ну зараза! Если тебя расстреляют за такие карты, то не жалко. С другой стороны, лестно, конечно, что меня поместили в один ряд с Дзержинским и Троцким, однако такой чести я еще не заслужил, да и вряд ли заслужу.

Карты бы сжечь, но что-то мне помешало. Может, если заменить бубновый валет, изобразив на нем чью-нибудь более известную рожу — Бухарина, что ли, то эту колоду можно кому-нибудь и подарить. Например, преподнести товарищу Сталину.

Махнув рукой, лег спать и проспал до самого утра. Когда в щель между оконными бронепластинами начал пробиваться утренний лучик света, вагон резко тряхнуло, он на какой-то миг подскочил вверх, а потом опять встал на рельсы, внизу завизжали тормозные колодки, отчаянно загудел паровоз. Со стороны тендера застрочил пулемет. Высадив куда-то не меньше половины ленты, стих, принявшись стрелять одиночными выстрелами, по броневагону застучали пули. В штабном купе загремел голос Карбунки:

— Товарищ начальник, нападение!

Можно подумать, я сам не догадался?