Западный рубеж

Глава 8 Смена имиджа

Форма одежды моих сотрудников оставляла желать лучшего. Да и какая форма? Из серии «форма номер восемь». Сноску делать не стану, большинство читателей служили, поймут. Пиджак, накинутый на гимнастерку, галифе и фуражка со звездой — идеальный вариант для чекиста. Но, обычно, солдатские штаны соседствуют с гражданской рубахой, а гимнастерка заправлена в партикулярные брюки, у большинства красуются либо заплаты, либо грубая штопка. У половины сотрудников вместо сапог какие-нибудь стоптанные башмаки, а в уездных бюро чекисты «щеголяют» в лаптях. Обувь — это вообще самое наше больное место. Центральный аппарат нам ничего не предоставлял, добываем сами. На практике это означает, что начальник губчека клянчит для своих бойцов у начдива Филиппова десяток-другой комплектов обмундирования, у комбрига Терентьева — еще штук пять, у губисполкома — десяток «завалявшихся» на складах английских мундиров, а у моряков — не пользующиеся популярностью среди личного состава офицерские кителя. Кителя, кстати, все ушли сотрудникам женского пола, по два на брата (виноват, на сестру), они их перешили, умудрившись соорудить жакеты и юбки. Теперь единственные, кто более-менее напоминает работников военизированного подразделения, это машинистки канцелярии и сотрудницы отдела кадров. При виде барышень, одетых в черные мундиры, вспоминается фильм про Штирлица. Утешает, что этот фильм, если кто и увидит, то не скоро, а реальных женщин, одетых в черную эсэсовскую форму не увидит никто. И вообще, я сейчас меньше всего задумываюсь о единообразии одежды своих подчиненных, да и специфика службы такова, что в строю мы стоим редко, а привлекать к себе лишнее внимание тоже нежелательно. Вот потом, позже, когда «сверху» спустят единое обмундирование, мы поделимся на оперативный состав, что носит шинели и гимнастерки лишь по большим праздникам, и на прочих, для кого форменная одежда стала второй кожей.

Кое-что удалось. И народ ходит в приличном виде, и сапоги в своем большинстве научились чистить, и подворотнички пришивать умеют. Еще сумел «запустить» собственную столовую. Кормят в ней, в основном, рыбой, зато ее у нас много.

Не так давно я узнал, что подчиненные именуют меня «батей». Вроде, должно польстить, но это отчего-то царапнуло. Для такой разновозрастной толпы не хотелось становиться батей и в пятьдесят, а уж тем более, в неполные двадцать два года. Они что, всерьез думают, что я опекаю их из любви к ближнему? Отнюдь. Я не мать Тереза. Как когда-то в Череповце, забочусь по более прозаическим причинам. Ежели сотрудник, облеченный немалой властью, начнет ходить в рубище и голодать целыми днями, то это не добавит авторитета Советской власти. К тому же, если власть, которой ты служишь, станет забывать о собственных верных слугах, то появляется слишком много соблазнов поправить ситуацию и заполучить то, что тебе «недодано», а можно и сверх того.

И вот я как-то задумался — а не позаботиться ли о себе любимом? Форменная одежда у меня вполне приличная, без заплат и дырок, но отчего-то вдруг захотелось обновку, желательно штатскую. Она мне пригодится и на выступлениях, да в Польше, если на то будет воля товарища Дзержинского, тоже. И, кстати, что еще в апреле, губисполком, распределяя между ответственными сотрудниками кое-какие материальные «ценности», выделил мне отрез английского сукна — не то пять, не то шесть метров. Я поначалу не понял, а что мне с ним делать, собрался даже подарить кому-нибудь из девушек-подчиненных, но не решился. Отдай — так поползут слухи, сплетни. Оно мне надо?

Выяснил «оперативным» путем, что лучшим портным в городе Архангельске является Исаак Соломонович Губерман. Правильно, кто же шьет лучше, нежели старый еврей? Замечу — в моем высказывании нет ни капли антисемитизма, а только голые факты.

Выбрав свободный вечер, отправился делать заказ и, уже придя в скромную квартиру, до меня дошло, что Губермана могли бы просто доставить ко мне в кабинет. Наверное, впоследствии так и начну поступать и не чванства ради, а в силу недостатка времени.

Последний раз я заказывал костюм в ателье… да, в одна тысяча девятьсот восемьдесят… году, накануне окончания школы. Он обошелся мне… Уже не помню, во сколько именно обошелся, что-то около восьмидесяти рублей, но твердо запомнил, что мне пришлось три раза приходить на примерку, терпеть, что с тобой поступают, как с бездушным болваном, пережить укол булавки, которую мастер воткнула совсем не туда. Пережил, а костюм мне прослужил целых три года (год на первом курсе, два года потом висел в шкафу, ожидая моего возвращения из армии, но там выяснилось, что он стал мал). С тех пор ни разу не шил костюмы ни у портных, ни в ателье, а на все вопросы отвечал словами мудрой старой женщины: «Хоромину бери крытую, а одёжу — шитую!».

Говорили, что в прежние времена Губерман шил исключительно первым лицам города, не ниже градоначальника, или купцам первой гильдии, брал за работу не меньше семидесяти рублей, а во время интервенции ему делали заказы исключительно английские генералы (и откуда они взялись в таких количествах?), а теперь вынужден перебиваться заказами жен ответственных партийных и советских работников, брал за работу продуктами, не меньше, чем полупуда муки или два фунта сала (ни хрена себе!), но клиентуры у него нынче не очень много.

У меня нет ни муки, ни сала, а советские деньги я даже не отваживался предлагать. Впрочем, нисколько не сомневался, что удастся договориться. И, разумеется, мы договорились — Исаак Соломонович пошьёт костюм, а за работу я ему оставлю остатки материи. По моим прикидкам, из нее останется только на жилетку, но, судя по загоревшимся глазам старого портного, Губерман сошьет из этого, как минимум, юбку. У меня даже закралась мысль — а не продешевил ли я?

Губерман сшил костюм довольно быстро, и он мне понравился, но тут появилось очередное «но», и не одно, а целый букет. Как у девушки, купившей новое платье. Платье-то купила, а к нему не хватает подходящих трусиков, а еще и бусиков, а теперь хорошо бы новую сумочку и волосы покрасить. Костюм следует носить с рубашкой, также потребуется галстук и туфли, а еще и головной убор. М-да. По нынешним временам — это целое состояние, неподъемное для простого начальника губчека, а еще приобретать придется на «черном рынке». Пришлось обращаться за помощью к «добрым» людям в лице Михаила Артемовича Попова, и тот распорядился обеспечить начальника губчека всем необходимым. У исполкома, знаете ли, есть собственные резервы.

Что ж, когда я облачился, то увиденное в зеркале мне понравилось. Непривычный, но вполне симпатичный молодой человек. Но ко всему этому абсолютно не подходила куцая бороденка, делавшая меня похожим не то на молодого купчика, не то на бандита. Махнув рукой, вооружился опасной бритвой и убрал с лица всю поросль.

Мое появление в новом обличии (до слова «имидж» здесь еще не додумались) произвело фурор. Дежурный по губчека поначалу не хотел впускать меня в собственный кабинет, применяя меры словесного «увещевания», но, к счастью, голос остался прежним, и я так рявкнул на бедного парня, что тот побледнел, узнав, кого он только что обматерил.

— Пр-рраститте т-товарищ начальник… — пролепетал бедолага.

— Бог простит, — мрачно обронил я, открывая дверь.

Как же я хотел обойтись без Владимира Семеновича. Не получилось. На ум сразу пришли строчки о том, что как не скрывай человека разными историческими костюмами, но в душе он останется самим собой.

Похоже, дежурный все-таки взял себя в руки и поспешил рассказать остальным о преображении их начальника, иначе чем объяснить, что в мой кабинет началось настоящее паломничество? Подчиненные искали малейший повод, чтобы заглянуть, что-то сообщить или задать никому не нужный вопрос.

Особенно отличились барышни. Даже Анька Спешилова, воспользовавшись положением жены лучшего друга, засунув сквозь щель мордочку, вытаращила глаза и выдала нечто вроде «Ух ты!».

И новая машинистка Людмила, принеся напечатанный отчет Потылицына, не преминула заметить, что Владимир Иванович сегодня выглядит очень элегантно и молодо! Ну, не больше, чем лет на двадцать семь.

Я, как и положено воспитанному человеку, кивнул, но улыбаться не стал, делая вид, что не падок до женской лести. На самом-то деле, очень падок, но говорить об этом не стоит, тем более что непонятно, кому барышня отвешивает комплименты: Владимиру Аксенову, или начальнику губчека товарищу Аксенову?

Впрочем, из опыта прежней жизни я хорошо знал, что пройдет день-другой, и все встанет на свои места, коллеги привыкнут к моему новому обличью.

Принялся изучать разведданные, заодно проверяя — нет ли орфографических ошибок, отмечая найденное красным карандашом. Увы, пишбарышня иной раз вместо «а» печатала «о», а вместо «л» — «р». Странный выбор ошибок, но регулярный. Надо бы примерно наказать, а то и уволить, но где я секретаршу найду?

Потылицын кроме информации о состоянии вооруженных сил Норвегии притащил в клювике и другие интересные вещи. Например, о дебатах в стортинге — тамошнем двухпалатном парламенте. В принципе, парламент, он и есть парламент, будь это стортинг или Верховная Рада, но в период становления государственности на его заседания смотрят, как на очередное шоу. Телевидения еще нет, Интернет не придумали, но даже газетные публикации передавали накал страстей, бушующие среди законотворцев.

Как всегда, чем хуже обстоят дела в настоящем, тем больше героических примеров отыскивалось в прошлом и Норвегия здесь не исключение. До открытия нефти еще добрых двадцать лет, а сейчас дела обстоят не просто плохо, а очень плохо. Несмотря на нейтралитет, половину норвежских кораблей утопили либо немцы, либо англичане, денег нет, народ массово эмигрирует в США. В стране нынче тотальный дефицит топлива и продуктов, и даже вмешательство государства в экономику, установление твердых цен на жизненно важные продукты, запрет на производство и продажу алкоголя (чтобы не переводить на спирт драгоценное зерно и картофель) ситуацию не спасают.

Естественно, норвежские парламентарии вспоминали своих лихих предков, когда один норманнский драккар обращал в бегство десятки вражеских кораблей, а сотня викингов (вероятно, укушавшихся мухоморами) обращала в бегство многотысячные дружины англов и славян. Барон Ярслберг уверял, что русский Грумант — это их Шпицберген, замахивался на бывшие немецкие колонии в Африке и требовал, чтобы норвежская армия срочно занимала русский берег реки Пасвик.

Я не сразу и вспомнил, где такая река? Кажется, по ней шло разграничение России и Швеции, а теперь, стало быть, пролегает российско-норвежская граница. Ну и ну. Не припомню, чтобы в моей истории Норвегия откусила у нас кусок территории, но решил, на всякий случай, составить краткую докладную записку для Совнаркома. Отчет экс-поручика может и затеряться, а вот бумаги, исходящие от начальника губчека приграничной территории, точно рассмотрят.

Еще одной из проблем для стортинга стало новообразованное финское государство и его претензии на русские территории. Поддерживать ли территориальные претензии бывших подданных Российской империи или нет?

Основным девизом большинства депутатов стортинга, кто выступал за оказание помощи финнам, была идея о том, что Норвегии лучше иметь соседом маленькую страну, а не великую державу и следует на всех уровнях поддерживать финнов, играя против русских.

В общем гаме голосов никто не слышал единственный здравомыслящий голос первого и последнего посланника Норвегии в Российской империи, господина Пребенсена, заметившего, что если страна поддержит сейчас требования Финляндии, то Россия, когда приведет себя в порядок (а она приведет!), не забудет ни хорошего, ни плохого. Потому лучше бы Норвегии с Россией не связываться, а заодно прекратить браконьерский вылов рыбы в русских водах и уничтожение морского зверя, обитающего на русской территории.

Отчет Потылицына походил на добротный очерк, а не на сообщение разведчика-аналитика. Пишет бывший поручик хорошо, читать интересно, но для вышестоящего начальства такой стиль не годится. Эх, придется мне самому садиться, переписывать все заново, опуская наиболее удачные, с точки зрения художественной литературы, предложения, оставляя лишь голые факты и источники информации.

Немного подумав, я пришел к выводу, что свой отчет разведчик будет переписывать сам. В принципе, с такой работой я справлюсь за час-полтора, да мне и самому это интересно, но, если использовать экс-поручика в дальнейшем, ему следует научиться не только собирать информацию, но и уметь ее подавать. А коли его за кордон отправлял Книгочеев, то пусть сам Александр Васильевич и учит.

Я собирался сразу позвонить дежурному, чтобы тот отыскал товарища жандарма, но раздался стук в дверь.

— Разрешите?

В дверях стоял Никита Кузьменко. Кажется, он не сразу понял, что перед ним его собственный начальник, но в новом обличье. Никита даже заглянул на табличку — а туда ли попал?

— Проходите, товарищ Кузьменко, — радушно предложил я. Решив успокоить парня, сказал: — Это я просто имидж поменял.

— Кого поменяли? — не понял Никита.

Тьфу ты, опять ляпнул то, чего здесь не знают. Точнее, англицкое слово может и знают, но не используют в родном языке.

— Образ свой поменял, — пояснил я. — Побрился, в штатское переоделся. А ты не отвлекайся, рассказывай, что там с поляком?

Поначалу Никита посматривал на меня с недоверием, но, разговорившись, привык к новому облику своего начальника и довольно связно доложил, что за товарищем Новаком, радистом с ледокола «Таймыр», установлено круглосуточное наблюдение, для чего он привлек не только выделенных сотрудников, но и добровольцев из числа портовых грузчиков, и за два дня удалось установить некоторые контакты, включая знакомство моряка с диспетчером железнодорожной станции Натальей Якимовской.

Заслышав фамилию, заканчивавшуюся на «ой», я уже сделал стойку, но вовремя вспомнил, что здесь, на севере — современных Архангельской и Вологодской областях немало фамилий, имевших окончание «ий». И женщина-диспетчер в Архангельске никого не удивит, как и женщина-водитель трамвая. Напротив, как показывала практика, с такой работой женщина справляется лучше.

— Мы вначале решили, что у Якимовской и Новака роман, но убедились, что нет. Они просто стояли и разговаривали, потом Новак ушел. Я поговорил с женщиной, но та не захотела идти на контакт. Мы не стали ее задерживать, решили посмотреть, что Якимовская предпримет дальше.

— И что же? — полюбопытствовал я.

— Сразу же бросилась к телефону, пыталась с кем-то связаться, но безуспешно. Я оставил наблюдение за Якимовской, выяснил, что диспетчер пыталась связаться со службой диспетчеров порта, искала Новака, но тот, скорее всего, еще ехал в порт.

Все-таки, иногда отсутствие сотовых телефонов — это благо. Вот у нас бы…

— Я решил провести встречу с Новаком, — продолжал Кузьменко. — Но он отказался со мной говорить. Сказал, что не имеет права делиться информацией с ВЧК. Тогда я просто задержал его и доставил к нам. Надеюсь, вы санкционируете его задержание?

Вместо ответа я вытащил из ящика стола два чистых бланка с печатями, подписал их и придвинул Никите.

— Заполнишь сам. Новак пусть сидит, созревает, дай команду задержать Якимовскую. Ее доставляй не к нам, а сразу в тюрьму. Скажешь директору, чтобы нашел ей одиночную камеру.

Если Новак и на самом деле шпион какой-то разведки, то диспетчер железнодорожной станции, откуда почти каждый день уходят составы с красноармейцами — источник, сопоставимый по ценности с начальником строевого отдела штаба дивизии. Якимовскую необходимо брать немедленно уже за то, что отказалась сотрудничать с чека. Надо только позвонить коллегам из Трансчека Архангельской железной дороги, предупредить, что «губчека» проводит свою операцию. Эти парни нормальные, в отличие от своих московских коллег, без «понтов», мы с ними сработались неплохо. Зачем обижать хороших людей?