Записки бостонского таксиста

Вместо предисловия Как стать писателем

Стать писателем в наше время проще пареной репы. Насчёт гонораров и всемирной славы — ничего не могу сказать. А вот заработать право носить столь гордое звание может каждый. Теперь не то что при проклятом царизме, когда, например, Достоевский был отправлен, по образному выражению г-на Пушкина, «во глубину сибирских руд», а над другим писателем, Гоголем, издатели просто потешались. В лицо, можно сказать, хохотали. А молодой человек был нервный и сжёг свои великие произведения. Двадцать лет — возраст неустойчивый. Ну кто мог предполагать, что он станет классиком русской литературы. Вот и приходится теперь, в 21-м веке, заполнять пробелы в школьной программе шедеврами современной прозы.

Всё, что я рассказал, присказка, а главное, конечно, впереди. Сегодня на вершину Парнаса ведут разные пути, а значит, надо выбрать наиболее доступную дорогу. Всё равно что на высочайшую вершину мира Эверест можно подняться по западным отрогам, а можно и по южным. Успешное восхождение зависит от вашей ловкости. Итак, каждому, кто претендует на гордое звание писателя, есть над чем поразмыслить.

Самый простой путь — завести дружбу с главным редактором газеты или журнала. Как это сделать — не могу подсказать. Сами думайте. Но как события будут развиваться дальше, поясню на личном примере. Однажды знакомый мне главный редактор одной газеты организовал интервью со мной, и сделал это весьма квалифицированно — на то он и главный редактор. После этого из номера в номер стали публиковать отрывки из моего произведения, которое, как я утверждал, будут читать даже через сто лет. После этого я обошёл всех своих многочисленных приятелей, а также знакомых моих знакомых, и попросил прислать положительный отзыв о моём великом произведении. Конечно, я обратился не к каким-нибудь мальчишкам, а к людям солидным, пенсионного возраста. К таким людям у потенциального читателя больше доверия. В общем моего знакомого главного редактора по моей просьбе завалили письмами. А письма читателей всякое уважающее себя издание вынуждено печатать, что и было сделано, и тогда миллионные массы поняли, что моё произведение будут читать даже через сто лет. Но, естественно, все эти миллионы читателей захотели прочитать великую книгу не через сто лет, а сейчас. Вот вынь да положь им на стол немедленно. Итак, в моём случае получилось, что маленькая снежинка, вместо того чтобы бесследно растаять, стала причиной снежной лавины.

Для тех, кто захочет воспользоваться моим примером, приведу для подражания образцы положительных отзывов. Цитирую только опубликованные тексты. Вот что написал мой лучший приятель, который был моим многолетним собутыльником сначала в Киеве, а теперь и в Бостоне:

— Дорогой главный редактор! Я знаю Евгения Бухина с детства; и мы продолжили нашу дружбу в Бостоне, где он поддержал мою идею о создании «Ассоциации русскоязычных водителей», в которой Евгений стал президентом. За годы совместной работы я и мои товарищи убедились в том, что Евгений целеустремлён, энергичен, является чутким товарищем и прекрасным оратором, чётко выражающим существо вопроса. Теперь же, прочитав главы из его великой книги, я обнаружил, что Евгений ещё и тонкий психолог, вдумчивый и чрезвычайно талантливый писатель.

Другой читатель, который был хорошим знакомым моего знакомого, написал следующее:

— Дорогие мои! Меня зовут Захар. Я живу в субсидированном доме и мне 88 лет. Я прочёл отрывок из романа Евгения Бухина, и что удивительно, написано очень профессионально — хочется читать дальше. Вроде бы типичная житейская история, но ведь как написано! Какая психология, какая красота изложения! Будете ли вы продолжать печатать роман?

А вот что написала одна дама, которая живёт не в Бостоне, а на другом конце Америки, но является приятельницей моей соседки:

— На днях, когда я зашла в библиотеку нашего дома, моё внимание привлекла публикация с интригующим названием. На фотографии был изображён автор — интересный мужчина на фоне исписанных листов. Я быстро отлистала страницы и залпом прочла всю эту публикацию. Ну что можно сказать? Автор всё описывает так реально, со знанием той жизни и очень простым и красивым языком. Просто удивительно, что это перо человека, который не получил гуманитарного образования, а является всего лишь обыкновенным таксистом. Но перо это, без всякого сомнения, золотое! Я пришла домой и, позвонив друзьям, порекомендовала им прочесть эти материалы, чтобы получить то же удовольствие, что и я.

В жизни очень часто на передний план выходит злопыхатель, который стремится в бочку мёда добавить ложку дёгтя. Так и случилось в моём 6 случае; и эту негативную роль, как всегда в прошлом, исполнила моя жена, которая, в отличие от меня, имела гуманитарное образование. — «Что у тебя за слог, — сказала моя супруга. — Посуди сам». Сделав такое заявление, она тут же зачитала вслух следующий абзац из моего романа:

«Будучи лет на шесть старше Сабины, и вообще, волею жизненных обстоятельств рано повзрослев, не исчерпав в период холостых предсупружеских поисков выделенного ему природой запаса ласки и проявляя всё более потребность в отцовстве, Марик непроизвольно естественно репетировал на своей Сабине ожидаемую им реальную роль и, бесконечно счастливый этой возможностью, благоговея, отдавал ей всё наилучшее из того, что в нём было. Лишь перед сном, лёжа на широкой постели, когда по ставшей привычной должна была продолжаться, но уже иная игра, Сабина строптиво воспринимала марикино ограничивающее нововведение, имеющее убедительные доводы, опирающиеся на советы врача».

— Что за стиль, — сказала моя супруга. — твои фразы похожи на танковую колонну — также длинны и тяжеловесны. И вообще, кто такая эта Сабина?

— Это плод фантазии автора, — отговорился я. — Сабина — образ собирательный.

— Допустим, — сказала моя жена, — но как разговаривают твои герои, что за язык! Так разговаривают по-русски евреи и молдаване на улицах Кишинёва или киевские таксисты. Тут следует оговориться, что моя жена родом из Кишинёва. Но моя супруга, имеющая высшее гуманитарное образование, на этом не успокоилась:

— Вот ещё пример твоего блестящего в кавычках русского языка: «Марик был в этих мыслях, когда услышал звук будто капающего дождя, а затем и шум струи, ударившей об асфальт».

— Почитай, что люди пишут о моём романе, — сказал я с обидой. — Можно подумать, что ты самая умная на свете.

Однако жена продолжала добивать меня:

— Вот другой перл: «Жгучая, разрывающая на болючие клочья сердце и душу обида захлестнула Марика». Ты бы предложил свои тексты какому-нибудь заезжему эстрадному юмористу. Успех был бы потрясающий.

В общем этот разбор моего произведения закончился страшным семейным скандалом, и я теперь подумываю о разводе. Жена должна быть не критиком, а соратником мужа, а среди членов нашей «Ассоциации русскоязычных водителей» есть вполне привлекательные особы.

Однако вернёмся к теме моего очерка. Как же всё-таки стать писателем, если автор пыжится изо всех сил, а подружиться с главным редактором не может. Не надо отчаиваться. Есть беспроигрышная тема: ваши воспоминания о знакомстве с известными людьми. Вы спросите — какие могут быть знакомства у простого мужика, таксиста к тому же? А вот были! Ну, к примеру, был знаком с Первым секретарём ЦК КПСС товарищем Хрущёвым Никитой Сергеевичем. Было это так. В юности я со своим другом, чей хвалебный отзыв о моём произведении я привёл выше, обошли чуть ли не весь южный берег Крыма. Так вот однажды на пляже в Мисхоре случилось необычное происшествие. Сначала в море неизвестно откуда появилась лодка. На веслах сидел полный мужчина, а на корме — другой, молодой, представительный, с книжкой в руках. Тут все отдыхающие кинулись в море к лодке, потому что полный мужчина был товарищ Хрущёв. Одна женщина, с которой я познакомился на пляже, поплыла держа в зубах целлофановый кулёчек, в который она поместила жалобу на грубые действия по отношению к ней милиции города Архангельска. Как она узнала, что товарищ Хрущёв будет проплывать на лодке именно в этот час мимо пляжа, — ума не приложу. А ведь она специально приехала из Архангельска, чтобы передать свою петицию. Ну, конечно, товарищ Хрущёв немедленно приплыл к берегу, потому что испугался, что эта неорганизованная публика перевернёт лодку и утопит его. Итак, он вышел на берег, взобрался на неизвестно откуда взявшийся валун и попросил народ не мешать ему культурно отдыхать. Тут следует сказать, что сопровождающий с книжкой был одет в модные узкие брюки, а на ногах имел заграничные туфли. А Никита Сергеевич был в белой рубашке до пят из хорошего египетского хлопка, вроде балахон какой-то напялил, и, возможно, без трусов, потому что человек полный и, значит, в жару сильно потеет. Но точно сказать невозможно, балахон-то не просвечивался. Ну, а на ногах ничего не было. А вы говорите — какие могут быть у таксиста знакомства. Покопайтесь в своей памяти — тоже что-нибудь вспомните.

А вот другой пример. Написал я как-то несколько стихотворений. Мне это — всё равно, что плюнуть. Однажды даже один знаток поэзии высказал о моих способностях такое мнение: «Евгений, ты делаешь это легко. Настолько легко, что даже не думаешь о чём ты пишешь». Так вот, написал я стихи и решил показать понимающему человеку. Обратился, конечно, сначала к соседке, знакомая которой прислала мне хвалебный отзыв с другого конца Америки. Ну, соседка кому-то там позвонила, этот неизвестный мне человек тоже с кем-то связался.

В общем, в конечном итоге очутился я в бостонской квартире известного поэта Наума Коржавина. Я тогда чуть ноги себе не поломал, потому что комната была сильно захламлена, а книг — невероятное количество. Некоторые даже на потолке пристроили, потому что для них другого места хозяин не смог найти. Почитал г-н Коржавин мои стихи и сказал следующее:

— Ваши стихи красивы, может быть, кому-то понравятся, может даже кто-то напечатает их. Но мне мало что нравится.

И стал вслух читать стихи Ахматовой. Когда он закончил, я предложил посмотреть мои стихи в большем объёме.

— Нет, — сказал г-н Коржавин, — вот если бы вам было шестнадцать лет, то был бы другой разговор.

На этом мы и расстались. И теперь, когда моя жена, с которой я пока что ещё не развёлся, начинает приставать — пошли в кино или какое-либо другое место, я про себя думаю:

— Покрутила бы ты, дорогая, двенадцать часов баранку, то в голове была бы одна мечта: пожрать и на боковую.

Но вслух, конечно, культурно повторяю слова Коржавина:

— Нет! вот если бы вам было шестнадцать лет, то был бы другой разговор.

Так что и у таксиста могут быть встречи со значительными людьми.

Вот ещё об одном знакомстве — с другим известным поэтом Виктором Уриным, человеком талантливым, фронтовиком. Его за что из Союза советских писателей выгнали — честный был, не захотел бить гаечным ключом по голове другого поэта. Остальные били и премии получали. Он мне однажды прислал открытку, в которой предлагал возобновить древний обычай и ввести соревнования поэтов в программу олимпийских игр. Я за эту идею, конечно, сразу ухватился. Мне стих написать — всё равно, что плюнуть. Ну, я и поехал к нему. Один наш таксист подрядился отвезти клиента в Нью-Йорк и меня прихватил.

Внешность у г-на Урина была впечатляющей: одет в зелёную хламиду, волосы чуть ли не до пояса, а в них серебряные нити — от возраста. Зашёл я к нему в квартиру и ахнул: вроде попал на склад запасных частей; только на деревянных стеллажах не автомобильные детали, а книги. Стол и два стула, конечно, были, а кровати нет. Может он спал на одной из этих полок. Посадил он меня писать адреса на открытках, предлагающих ввести состязания поэтов в программу олимпийских игр. Сотни адресов я тогда написал, а отправил он к тому времени уже тысячи; и полмира изъездил, пропагандируя свою идею. Принимали его большие люди — президенты разных стран, премьер-министры. Но из-за этих открыток и разъездов г-н Урин сильно поиздержался. Поэтому обед, которым он меня угостил, состоял из плохо сваренной свёклы без масла и соли. Как известно, такой едой во время войны немцы кормили советских военнопленных; а я избаловался на разносолах жены, с которой пока ещё не развёлся. Однако терпел: искусство требует жертв. Но негативный опыт учёл: когда второй раз к нему приехал через пару месяцев, то привёз сардины в масле, бычки в томате, рижские шпроты и пару польских шоколадно-вафельных тортов. На деликатесы г-н Урин отреагировал равнодушно, но скушал, однако, несколько кусков торта. Ел и приговаривал: «Ну ты, брат, меня и уважил».

Когда я рассказывал эти истории моим товарищам, то многие таксисты вытянулись в струнку по стойке смирно и один даже отдал честь; а на очередном собрании меня выбрали президентом «Ассоциации русскоязычных водителей». Так что, господа, стать писателем в наше время проще пареной репы.

Когда я закончил этот очерк, один мой приятель сказал мне, что я могу нажить недоброжелателей и это закончится для меня печально. Он привёл мне в пример судьбу американского классика Эдгара По, который вздумал критиковать собратьев по перу, а в результате лишился литературных заработков и умер нищим. Я ответил, что хотя публикаций у меня много, но редакторы всё равно почти ничего не платят. Хлеб с маслом я покупаю на свои трудовые доллары, заработанные в качестве водителя бостонского такси. А читать мои великие произведения, как говаривал Стендаль, будут в следующем веке.