Люба, Люба…

В «Золотой мине» играла совершено замечательная Любовь Полищук! Я видел когда-то по телевидению фильм «Семья Зацепиных», и там бегала какая-то девчонка, блондинка небольшого роста, пухленькая такая, с сумкой стюардессы. Вот все, что я мог сказать ассистентам:

— Найдите мне девчонку, которая снималась в «Семье Зацепиных»!

Я тогда еще обратил на нее внимание.

Через какое-то время звонок со студии:

— Евгений Маркович, приходите! Актриса, о которой вы просили все разузнать, сидит, читает сценарий. У вас в кабинете, на студии.

Вхожу, сидит брюнетка. Встает, оказывается в полтора раза выше меня! Совсем другая актриса, не та, о которой я думал. Но хороша! Я смотрю на нее снизу вверх, она протягивает руку и говорит:

— Здравствуйте, Макарова! (фамилия первого мужа Любови Полищук. — Прим. ред.)

Макарова, так Макарова, я не знал фамилии.

— Прочитали сценарий?

— Да!

— Ну что?

— Мне нравится!

— А роль?

— И роль нравится!

— Ну что, будем сниматься? — легкомысленно спросил я, она тут же меня прихватывает:

— Без проб?

Сказав «А», мне захотелось сказать «Б». Я сказал:

— Без проб!

Оказывается, с сумкой как раз бегала Полищук в картине. У нее и слов-то не было: просто бегала с сумкой через плечо. А пухленькая — другая актриса, и фамилия ее была Азер. Она была актрисой «Студии киноактера» в Москве, не очень популярной, но достаточно известной.

Так Люба попала без всяких проб в фильм «Золотая мина».

Ее гримировали так, как ей нравится. Она знала, что ей идет, а что нет. Она была настоящая женщина. Это очень важно, очень ценно подчеркнуть: она была Женщина с большой буквы! Она все про себя знала!

Первую сцену мы снимали в Ленинграде в ресторане «Кронверк» на веранде. Это был сложный акробатический номер, надо было снять быстро-быстро. Люба улетала в пять часов вечера, потому что ей нужно было в Москву на спектакль. А я скандалил с директором картины, топал ногами и кричал:

— Снимать не буду!

Второй режиссер, Аркадий Тигай, уговаривал меня:

— Давай снимем. Если будет плохо, ты же все равно не хочешь снимать, переснимем.

— Хорошо, поехали!

Все совпадало: погода, облака, атмосфера, артисты все готовы.

— Давайте по одному дублю снимем. Второй нет времени снимать!

Пленка была советская, а камера — «Конвас-автомат», которая засасывала какие-то волосинки, и они при проявке на пленке оказывались. Потом можно было увидеть все что угодно.

Мы снимали по одному дублю, и весь этот материал «от и до» вошел в фильм. С артистами тоже не надо было разговаривать долго:

— Ребята, будет такой разговор: «А ты чего!..» — «А я чего?!» — «Зачем, почему?» — «Смотри, убью иначе…» — «Давай, сделай одолжение!» Такой разговор, немножко базарный. Но на самом деле это о любви!

Все, больше ничего не надо было. Потому что мне было очень важно, чтобы зрители подумали: «А жалко, что они расстаются, эти молодые люди». Нужно было как-то очеловечить персонаж Даля такими теплыми красочками. И все получилось. У Любы это была первая драматическая роль в кино. Когда закончили снимать, я сказал:

— Люба, молодец!

Она замечательные слова мне в ответ сказала:

— Так партнер-то какой!

Как это важно, чтобы артисты чувствовали партнера. Очень важно. И вот так она замечательно мне ответила. Действительно, партнер был такой, что она не могла играть иначе. Так он на нее смотрел, в кадре и не в кадре, так ей помогал…

Я поблагодарил Олега и ее. С той поры Люба стала моей артисткой, и поэтому в следующем фильме «Приключения принца Флоризеля» на вопрос, кто будет играть мадемуазель Жаннет, был один ответ: Люба!

И эту же линию мы протянули. Там тоже не могло ничего быть между принцем и авантюристкой. Финальный эпизод в карете, когда они разговаривают: «Ах, как жалко, что ничего не могло получиться!»

Причем, и на озвучании они чувствовали: не громче, не тише, а вот так, как они говорили. Очень точно получалось.

И эта моя симпатия к Полищук была взаимной, она тоже с большой симпатией относилась ко мне. Потом она немного зазвездилась, на съемках фильма «Презумпция невиновности». Я сказал что-то, а она ответила мне непочтительно. Я говорю:

— Люба, Люба… это я.

Она мне:

— Ой, извини…

И все стало нормально.

Однажды я встретился с театральным режиссером Левитиным, когда он приехал на гастроли в Ленинград и пришел смотреть спектакль по Хармсу. Мы потом вышли из «Дворца Первой пятилетки» и шли по старому Петербургу. Он вдруг говорит:

— Знаете, Евгений Маркович, я вообще-то запрещаю ей сниматься… кроме вас, ни у кого!

Прошли годы… Она перестала работать в театре и стала сниматься бог знает в чем. Годы были тяжелые — девяностые. И мне было очень обидно за нее и жалко, что она пустилась во все тяжкие, но, очевидно, надо было кормить семью. И, конечно, эти ее последние работы не производят сильного впечатления.

А потом Любочки не стало… Позвонил ее муж. К великому сожалению, я никак не мог приехать на похороны и панихиду, потому что был связан работой с большим количеством людей. В общем, я извинялся… думаю, что он понял.

Загрузка...