Я чувствовал, что есть сценарные проблемы, и начал переписывать сценарий. Абдулов и Лебешев наябедничали Соловьеву:
— Сережка, а Татарский тебя переписывает!
Соловьев закатил истерику продюсерам.
Звонит мне Виктор Александрович Середа:
— Евгений Маркович, нам устроил скандал Соловьев, что мы не имеем права, мы не должны разрешать! Он подаст на нас в суд! Можете как-то уладить?
Я говорю:
— Могу!
Звоню Соловьеву:
— Сережа, это что за номера такие?
— А что? Мне говорят, что ты переписываешь?
— А ты что, Лев Толстой, что тебя трогать нельзя?
Но тут, надо сказать, он находчив был и опытен:
— Нет, Женя! Все, что тебе не нравится, выбрасывай не задумываясь, но писать мы должны вместе! Переписывать меня ты не имеешь права! Я буду на них… — со мной он не связывался, — …подавать в суд!
Я говорю:
— Кончай! Вот эта сцена плохая, вот эта плохая, вот эта плохая. Их надо переписывать. Если у тебя есть время, то у меня нет времени! У меня деньги капают! Поэтому есть второй вариант: приезжай, сними сам. Я посмотрю, как ты это сделаешь!
Так мы и поступили! Он приехал на съемку. Сцена в номере гостиницы, сцена с подушками. Весь этот детский сад!
Я говорю:
— Давай, ставь и снимай. А я буду сидеть и смотреть!
Так мы и сделали. Он снял.
Я говорю:
— Хорошо, принято!
— Надо приехать монтировать?
Я говорю:
— Перебьешься, я как-нибудь сам смонтирую.
Полного удовлетворения не было у меня, но кое-какое было.