Записки сельского священника

Читая и перечитывая классику

"Церковь сама громко и решительно осудила своих отщепенцев"

Тридцать первого марта 1918 года Святейший Патриарх Тихон совершил в храме Московской духовной семинарии заупокойную литургию по первым Новомученикам Российским, убиенным от лютых безбожников за Христа и Церковь Святую Православную. Святейший Патриарх поминал на службе убиенного митрополита Киевского Владимира и еще 16 имен. Четыре мученика (каждый четвертый!) были из нашей Костромской епархии. Это были: протоиерей Иосиф Смирнов, священник Владимир Ильинский, диакон Иоанн Касторский и смотритель Солигалич-ского духовного училища Иоанн Павлович Перебаскин.

В октябре 1991 года в Костромской епархии не было ни одного священнослужителя, который бы помнил эти имена, знал бы о Новомучениках хоть что-нибудь. Впрочем, в других епархиях, боюсь, не лучше. Я глубоко убежден, что равнодушное забвение мучеников и исповедников — термометр нравственного падения поместной Церкви. Не может Церковь земная, воинствующая, существовать в отрыве от Церкви небесной, торжествующей. Уже официально заявлено нам, что на ближайшем Соборе будут торжественно причислены к лику святых митрополит Киевский Владимир, митрополит Петроградский Вениамин и убиенная игуменья Елисавета Феодоровна, потому что большевики уже реабилитировали их. Но невозможно понять канонизацию мучеников до покаяния. 60 лет высшие иерархи Московской Патриархии вышвыривали всех до единого Новомучеников и Исповедников с церковного корабля, словно балласт, никчемный груз, грозящий потопить весь корабль. И багром отпихивали поспешно, если какой-то ненароком слишком близко к кораблю подплывал.

293Своего отношения к Новомученикам и Исповедникам наши иерархи никогда не скрывали: сергианцы слово в слово повторяли клевету живоцерковников.

Пересказывать сергианцев трудно, весь аромат улетучивается, их нужно цитировать, чтобы сохранить неповторимое обаяние агитпроповского новояза.

"За годы после Октябрьской революции в России бывали неоднократные процессы церковников. За что судили этих церковных деятелей? Исключительно за то, что они, прикрываясь рясой и церковным знаменем, вели антисоветскую работу. Это были политические процессы, отнюдь не имевшие ничего общего с чисто церковной жизнью религиозных организаций и чисто церковной работой отдельных священнослужителей. Православная Церковь сама громко и решительно осуждала таких своих отщепенцев, изменяющих ее открытой линии честной лояльности по отношению к советской власти"1. Эпиграфом к книге избран стих из Священного Писания: "Великая есть истина, и премогает" (2 Ездры 4, 41). Пожалуй, только по этому эпиграфу и можно догадаться, что это — цитата не из очередного мерзкого богохульного опуса главаря воинствующих безбожников циника Емельяна Ярославского, а из роскошного официального издания Московской Патриархии. Книга вышла под редакцией Митрополита Киевского и Галицкого Николая Ярушевича, одного из трех митрополитов, удостоенных высокой чести беседовать с И.В. Сталиным сентябрьской ночью 1943 года. Открывается она предисловием митрополита Сергия "О настоящей книге". Книга очень нравится митрополиту, в первую очередь — своей абсолютной правдивостью.

Жаль, что объем данной статьи не позволяет воспроизвести предисловие целиком. Митрополит на разные лады перепевает все ту же цитату о прикрывающихся рясою и церковным знаменем злокозненных контрреволюционерах, не имеющих ничего общего и т. д. Речь у него более высокопарная, не суконная, но смысл тот же. "Признает ли наша Церковь себя гонимой большевиками?" — спрашивает митрополит. И отвечает: "Нет, не признает". Церковь, а не иерархия. "Существуют ли официальные систематические меры советской власти к истреблению верующих и в особенности духовенства?" "Нет, — отвечает он, — все это измышления наиболее озлобленных публицистов, в особенности в цер-ковно-эмигрантской прессе". "Позволительно поставить вопрос: что же заставляет эмигрантских агитаторов переходить на зыб-

294

кую почву вымыслов, которым они и сами, конечно, не верят и которые всегда могут быть разоблачены?" и т. д. Он, митрополит Сергий, обеими ногами твердо стоит на камне фактов, а "эмигрантские агитаторы" — на зыбкой почве вымыслов. В отличие от эмигрантов, простой народ, по словам митрополита, склонен видеть в Октябрьской революции и происшедшей перемене не гонения, а скорее возвращение к апостольским временам, когда Церковь и Ее служители шли именно своим настоящим путем.

В 1988 году в Москве в издательстве "Прогресс" на английском языке вышла красочная книга бельгийского писателя Людо ван Экка "В поисках святой матушки Руси". Книга открывается большим интервью, которое дал автору митрополит Пити-рим. По словам митрополита, цензура в Советском Союзе не существовала и не существует, Издательский отдел, которым он руководит, всегда мог публиковать все что угодно, без ограничений. Государство никогда не вмешивается во внутренние дела Церкви. "Только в 1917 году, после революции, Церковь получила независимость, которой она была лишена со времени Петра I. Новый Патриарх, Тихон, был заклятым врагом социализма, он анафема-тствовал советскую власть и открыто призвал к свержению нового строя силой оружия. Священнослужители призывали к вооруженному восстанию, многие из них боролись против советской власти с оружием в руках на стороне белогвардейцев и иностранных интервентов. Поэтому их судили за уголовные преступления. Социалистическое государство никогда, и я хочу подчеркнуть это слово, — говорил митрополит Питирим, — никогда не преследовало нашу Церковь или любую иную религию". Через некоторое время митрополит повторил: "Церковь никогда не подвергалась преследованиям, за исключением тех священников, чья деятельность не имела ничего общего с их церковными обязанностями". "У коммунистической партии Советского Союза и у Церкви много общих целей. Конечно, мы не можем вмешиваться в дела коммунистической партии. И партия тоже не вмешивается в дела Церкви. Очень хорошо, что эти два главных общественных института — государство и Церковь — мирно сосуществуют и во многих случаях сотрудничают в интересах нашего общего социалистического государства"2. Как отличить интервью митрополита от конспекта учебника по научному атеизму?

Разве не ныне здравствующий Патриарх Алексий II, когда несколько лет назад в СССР поднялась волна политических

Очевидцы

295арестов, когда по тюрьмам и лагерям сидели сотни верующих и политических заключенных, заявил на весь мир: "В Советском Союзе граждан никогда не арестовывают за их религиозные или политические убеждения"3. Такие афоризмы должны войти в золотой фонд коммунистического агитпропа, ими нужно украсить стены зданий КГБ и музея В.И. Ленина.

В августе-сентябре 1991 года, встречаясь с самыми разными людьми в Костроме и Москве, я провел небольшое социологическое исследование. Я спрашивал этих людей:

— Кто такой Борис Талантов; знают ли они, что он жил в Костроме и в соседней с нами Вятке; когда он умер и где похоронен?

— Что они знают о письме двух московских священников Николая Эшлимана и Глеба Якунина Патриарху Алексию I, письме, всколыхнувшем весь мир, составившем эпоху в истории нашей Церкви?

— Знают ли они, что о. Николай Эшлиман был рукоположен во диакона у нас в Костроме будущим Патриархом Пименом?

— Кто такой архиепископ Ермоген Голубев; в каких епархиях он служил; за что и кем был отправлен на покой?

— Знают ли они документы, с которыми архиепископ Ермоген обращался к Патриарху Алексию I?

— Поминают ли они кого-либо из наших исповедников последних сорока лет на проскомидии или на ектений?

— Читали ли они когда-либо "Открытое письмо" православных вятичей Патриарху Алексию I?

Я опросил не меньше восьмидесяти человек. Увы, народных депутатов СССР митрополита Питирима и Патриарха Алексия II знают все, ибо о них по три раза в день рассказывает советское телевидение, что они спасли Церковь. Архиепископа Ермогена, священника Николая Эшлимана, раба Божия Бориса Талантова не помнит никто. Говорят, в Вятке у кого-то хранится большой архив Бориса Талантова, но долго ли его бу-^дут хранить? А разобрать и издать некому, не в пример важнее публиковать труды Патриарха или документы и материалы миротворческих форумов, пламенные речи наших ангажированных "борцов за мир". Не странно ли было бы, если бы мы знали все о палачах и тюремщиках Федора Михайловича Достоевского, но не помнили бы ничего о нем самом, никогда бы в руки не брали ни один из его романов? "И оправдана премудрость чадами ея".

296

Исповедников Российского Православия забыли не только в Москве и Костроме, их сегодня очень хотят забыть в Париже и Вашингтоне. Там тоже охотно соглашаются, что поддерживать дружеские контакты с администрацией Московской Патриархии чрезвычайно полезно и логично, а вспоминать Исповедников — вредно, глупо и несвоевременно. Ведь Церковь Христова — это общество трезво мыслящих, практичных людей, неизменно поспевающих за веком, сообразующих все свои действия с политической выгодой, не так ли?

"Трудно верить в Церковь, глядя на наших епископов"

Существуют два типа культуры. Одна построена на однократном прочтении множества текстов, другая — на многократном прочтении одного текста. Идеальным воплощением первого типа являются спортивные игры и телевизор — непрерывная смена кадров и программ. Мне всегда была ближе вторая, в детстве я зачитывал любимые книги до дыр, когда десятки других книг стояли новенькими на полках. Я давно полюбил журнал "Вестник РХД", и у меня ни разу еще не возникло искушение изменить своему другу и собеседнику. Когда у меня появляются сомнения, когда мне нужно решить какие-то сложные вопросы, я вновь и вновь обращаюсь к авторам "Вестника" за прошлые годы. Мне кажется, что они расскажут мне о самых насущных проблемах гораздо лучше и умнее, чем самые популярные сегодня телекомментаторы.

Когда во время пребывания в США Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II в ноябре 1991 года официальные представители Православной Церкви в Америке (ПЦА) и некоторые средства массовой информации стали регулярно публиковать материалы, которые дают совершенно искаженную картину нынешнего состояния Московской Патриархии, показывать портрет Его Святейшества в кривом зеркале, по многолетней привычке я позвал на помощь своего неизменного друга, наставника и учителя — "Вестник РХД".

Читая "Вестник", я еще раз убедился, что наш спор с серги-'анством вообще и с сергианцами из ПЦА в частности идет вовсе не о правилах хорошего тона и гостеприимства, что дело не в нежелании обидеть высокого гостя и не в недоступности объективной информации. Сергианцы видят и знают гораздо больше меня,

297но они не хотят видеть и не хотят знать. У них совсем другая шкала ценностей, другой критерий оценок.

Я хотел бы увидеть хоть одного человека, который усомнится в подлинности доклада Фурова или "конфиденциальных бесед", а если чуть проще — доносов наших архиереев на своих собратьев. Все апологеты сергианства до единого знают, что все это — подлинники. Но почему же не опубликовать эти "конфиденциальные беседы" в том же "Вестнике"? Почему ни один автор "Вестника" ни разу не процитировал ни один донос ни в одной статье? Я не могу найти иного объяснения, кроме абсолютно холодного и трезвого политического расчета, кроме чисто маклаческого подхода к жизни Церкви, кроме постоянного стремления рассказывать полу-правдуг выдавая ее за правду, не останавливаясь перед заведомым искажением фактов, кроме забвения и отвержения заветов глупых, наивных и непрактичных исповедников.

Я вынужден с крайним сожалением отметить, что целенаправленная кампания массированной дезинформации о сегодняшней жизни Русской Православной Церкви была развернута в нашей стране и за рубежом именно тогда, когда у нас забрезжила слабая надежда на освобождение Церкви из стальных дружеских объятий коммунистического государства — в год празднования 1000-летия Крещения Руси.

Когда я читаю и перечитываю статьи, речи, интервью, письма, заметки А.И. Солженицына, профессора А.В. Карташова, профессора Н.А. Струве, протоиереев А. Шмемана и К. Фотиева, мне просто становится стыдно, у меня пропадает всякое желание что-то говорить или писать самому: задолго до меня они рассказали миру о Московской Патриархии, о ее беспринципной и коррумпированной иерархии, о сергианстве и его потугах "спасать" Церковь бесстыдным лжесвидетельством. Рассказали так элегантно, точно и беспощадно, как я никогда не сумею рассказать. До меня уже все было сказано совершенно однозначно, мне остается только напомнить людям то, что они постарались покрепче забыть, напомнить то, что я горячо обсуждал со своими друзьями-священниками Николаем Эшлиманом, Глебом Якуниным, Александром Менем в 60 и 70-е годы. Однажды, в 1972 году, о. Николай Эшлиман специально выписал из "Вестника" слова епископа Александра (Семенова Тян-Шанского):

"Слабовольных и грешных епископов бывало немало, но они, как всякие грешники, покуда не раскаялись, выпадают из Церкви,

298

а сама Церковь остается истинной. Мимоходом нельзя не сказать, что о страданиях Русской Церкви и грехах тамошних иерархов более всего сведений собрано и сказано в «Вестнике РСХД»". "Умница «Вестник», — приписал о. Николай. — Очень важно никогда не отождествлять Церковь с епископами, хотя все знают, что где епископ, там Церковь. Поверить в Бога легко. В Бога, мне кажется, все по-своему верят, а вот поверить в Церковь, глядя на наших епископов, ужасно трудно. Этому нас учит «Вестник»".

Так что мне, повторю, остается только напомнить. И в некоторых случаях сопоставить статьи "Вестника" прошлых лет с тем, что творится в Московской Патриархии сегодня и что говорится и пишется о Московской Патриархии в нашей стране и за рубежом.

"Московская Патриархия отказалась от правды и мужества и дошла до глубокого нравственного падения"

Так писал четверть века назад ответственный редактор "Вестника", профессор Никита Алексеевич Струве, автор классического исследования о христианстве в современной России. Его утверждение остается истинным и сегодня.

"Вот уже около сорока лет, со времени Сергиевской декларации, Церковь в лице своих официальных представителей отказалась от правды и мужества. Этот отказ доходил до глубокого нравственного падения, в клевете на мучеников, в безграничном славословии Сталина. Но многое в Сергиевской лжи 30-х годов можно объяснить царившим тогда террором. Теперь положение изменилось. За правду по головке еще не гладят, до этого далеко, но и голов не рубят. Ложь уже не вездесущая и не торжествующая, хотя подмешена ко всему. В этом явном, но еще медленном процессе выздоровления, увы, официальная Церковь не заняла своего места. Правда, она по-прежнему под ударом и подвергается жестоким, хотя и не кровавым, гонениям. Но больше, чем когда-либо, она подчинилась государству, исполняет его волю не только за границей, но и во внутренней жизни, способствуя собственному разрушению и разложению. Лживые заявления и постыдное молчание по-прежнему ее главное оружие, и это | как раз в то время, когда изголодавшиеся по Истине и Свободе русские люди ищут дорогу к Церкви, в надежде найти в ней искомое.

И вот, когда внутреннее разложение стало угрожать самому бытию Церкви или преграждать путь к ней, раздался мужественный

299и правдивый голос двух священников (Николая Эшлимана и Глеба Якунина).

Разом изменилась мистически вся суть Церкви. Слова двух священников стали разделяющим мечом: отныне ложь уже не может рядиться в правду, малодушие — в тонкий расчет. Начался духовный суд, и как бы яростно ни ополчались церковные власти на авторов письма, их действия уже осуждены. Страшно читать послание, подписанное Патриархом, в котором он упрекает священников — бездоказательно — в том, что они наклеветали не только на церковные власти, но и на правительство — лжесвидетельство, которое может использовать гражданский суд.

Подчинение государству ведет неминуемо к утрате соборного начала, замененного своего рода непогрешимым авторитетом одного лица или небольшой группы. Конечно, нельзя провести знак полного равенства между подчинением Церкви правовому и номинально христианскому государству и порабощением Церкви государству активно безбожному. Во втором случае подчинение Церкви имеет кощунственный характер, хотя и находит себе ряд смягчающих обстоятельств.

Двухвековое синодальное пленение замутило экклезиологичес-кое сознание: некоторым, даже за рубежом, акция двух священников кажется непонятной и даже предосудительной, по той только причине, что истина выражена не церковной властью, а независимо от нее и даже против нее".

Так писал профессор Н.А. Струве в передовой статье "Вестника РСХД" № 81 в 1961 году. К сожалению, предсказания профессора Струве не сбылись: сегодня, через четверть века после опубликования этой статьи, действия тех самых церковных властей, которые гнали мужественных московских священников Николая Эшлимана и Глеба Якунина, никем не осуждены. Более того, сегодня авторы "Вестника" всячески оправдывают гонителей, рассказывают какие-то небылицы об их самоотверженных трудах по спасению монастырей, о защите прав верующих. Советское государство тоже высоко оценило труды гонителей, наградило их, кого орденом Трудового Красного Знамени, кого орденом Дружбы народов. Эти гонители по-прежнему заседают в Священном Синоде и время от времени сообщают нам, что именно они, номенклатурные единицы ЦК КПСС, т. е. те, кто явно и тайно сотрудничал с КГБ и партийно-государственной элитой, являются духовными наследниками Новомучеников и Исповедников Российских, что именно они своим твердым и непоколебимым стоя-

300

нием в сергианстве спасли Церковь. Они пытаются убедить нас, что если бы все епископы противостояли людоедской коммунистической системе, людоеды ни одного епископа не оставили бы в живых и Церковь на Руси сегодня бы не существовала. Они неутомимо внушают нам, что не соловецкие епископы-исповедники, и не те, кто пошел их скорбным путем, а они, сергианцы, соль земли. Конечно, Мученики и Исповедники, согласно сергиан-ству, субъективно хорошие люди, но они не понимали веления времени, не хотели заглянуть в завтрашний день, и потому объективно их идеи вредны. Мученики готовы были загубить Церковь ради сохранения своего доброго имени, ради личной чистоты. А сергианцы наоборот — приняли на себя страшные крестные муки презрения и унижения в глазах мира, но спасли структуру Церкви. Миру не понять те страшные муки, которые они, сергианцы, переживают всякий раз, когда им нужно в очередной раз лгать или кощунствовать, ехать к полковнику КГБ с доносом или прикалывать к рясе орден Трудового Красного Знамени, собирать очередной всемирный форум "борцов за мир", вкушать икру на кремлевском приеме по случаю очередной годовщины Великого Октября или молиться с язычниками на "экуменических" встречах. Как сообразуется такое политическое кредо с Соловецким посланием 1927 года? Никак не сообразуется. Послание ненавистно сергианцам, оно не известно в России почти никому. Его бы надо давать приложением к каждому молитвослову, к каждому катехизису. Ясно сознавая, что Послание взорвет сергианство, Московская Патриархия не посмела опубликовать его ни разу за все годы.

Любимая идея сергианцев — до октябрьского переворота, мол, было не лучше. Церковь тоже была под опекой государства. Это утверждение путешествует из статьи в статью, все сергианцы полагают его во главу угла своей историософии, словно великое откровение. К сожалению, оно уже с длинной седой бородой, ненавистники России давным-давно пытались убедить мир, что в зверствах большевиков нет ничего нового, точно то же было и при Иване Грозном, и при Петре I, нечему удивляться, незачем шум на весь мир поднимать.

Вот образец сергианской классики из статьи проф. Д. Поспеловского: "Кстати, как подчеркивает Валентин Никитин в своей отличной и правдивой статье («Новый патриарх — новые проблемы», «Русская мысль», 29 июня), в архивах дореволюционного Обер-прокурора Синода найдутся не только записи бесед

301с членами Синода, но прямые донесения епископов — членов Синода Обер-прокурору. Это печальная дань закрепощения Церкви государством, будь то монархическим или коммунистическим'"1. Мне кажется, что главное достоинство статьи В. Никитина — умение рассказывать полуправду.

И редакция никак не реагирует сегодня на такие утверждения, словно не писал ответственный редактор несколько лет назад: "Конечно, нельзя провести знак полного равенства между подчинением Церкви правовому и номинально христианскому государству и порабощением Церкви государству активно безбожному. Во втором случае подчинение Церкви имеет кощунственный характер, хотя и находит себе ряд смягчающих обстоятельств".

Сергианцы, все до единого, независимо от личных качеств, по исходным принципам своей доктрины — лжесвидетели и кощунники. Вот краеугольный камень их учения о взаимоотношении Церкви и людоедского государства:

"Декрет советской власти о свободе совести, о свободе религии и исповедания снял тот гнет, который лежал над Церковью долгие годы, освободил Церковь от внешней опеки. Это принесло внутренней жизни Церкви громадную пользу. Декрет предоставляет свободу и гарантирует неприкосновенность этой свободы всем религиозным объединениям"5. Так говорил Емельян Ярославский, так говорил Александр Введенский, так говорил митрополит Сергий, так говорил митрополит Питирим. Где же кончаются воинствующие безбожники и начинаются красные попы? Позиция В. Никитина менее уязвима, но тоже далека от истины.

Мне приходится с большим прискорбием признать, что насквозь правдивые статьи зарубежных доброжелателей Московской Патриархии, консервирующих ее сергианскую сущность, поющих осанну нашим стукачам в рясах, несомненно, приносят сегодня внутренней жизни Русской Православной Церкви точно такую же "громадную пользу".

"Но после лжи — какими руками совершать евхаристию?"

Ныне, в декабре 1991 года, ложь еще искуснее рядится в правду, а малодушие и даже прямое предательство — в тонкий расчет. Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к статьям о Патриархе

302

Алексии II в последних номерах того же "Вестника РХД" и в некоторых выпусках газеты "Русская мысль", к торжественным речам Патриарха при вручении ему докторских дипломов несколькими высшими учебными заведениями США, к отчетам о пребывании Патриарха в Америке, к многочисленным статьям о мудром серги-анстве и самоотверженных сергианцах в "Московском Церковном Вестнике", к статьям протоиерея Д. Константинова в "Новом Русском Слове", к десяткам репортажей епископа Василия (Родзянко).

К чести епископа Василия следует признать, что он никогда своих взглядов не менял, он и в 1966 году не просто старался сохранить объективность, найти "смягчающие обстоятельства" для оправдания любого лжесвидетельства, любого кощунства, но не обинуясь усматривал в лжесвидетельстве и кощунстве "великую пользу Церкви". В том же 81-м номере "Вестника", где Н.А. Струве обвиняет нашу высшую церковную иерархию, что она отказалась от правды и мужества и дошла до глубокого нравственного падения, напечатано письмо из России. Обращаясь к епископу Василию, в ту пору протоирею Владимиру, сотруднику радиостанции Би-би-си, автор писал: "Многое в составе программы и лично в Ваших выступлениях вызывает в сердцах радиослушателей в России недоумение и протест... В одной из радиопередач Вами была высказана мысль о том, что отцы Архиерейского Собора 1961 года приняли решение о передаче административной власти в приходах в руки мирян «в доброй воле», что это приведет к лучшему".

Сегодня, пожалуй, даже редактор ЖМП митрополит Питирим не усмотрит в деяниях Архиерейского Собора 1961 года "великую пользу" и не посмеет заикнуться о "доброй воле" отцов Собора. Но, конечно, правду о роли товарища В. Куроедова и его бравых молодчиков в рясах и в штатском в подготовке, организации и проведении Собора митрополит тоже не расскажет.

А как обстояли дела не в радиопередачах Би-би-си, не в ЖМП и не в синодальных бумагах, а на приходах Русской Православной Церкви?

Процитирую "Открытое письмо" Патриарху Алексию I группы православных мирян из Вятки, опубликованное "Вестником". Вот на что согласились отцы Собора 1961 года:

"Приходы, как религиозные объединения, заменены «двадцатками», которые в большинстве приходов существуют только на бумаге. Юридически приходы представлены Церковными Советами, которые

Очевидцы

303часто назначены уполномоченными Совета по делам РПЦ, управляют хозяйством общины без ведома верующих и находятся в полном подчинении уполномоченных.

Пастыри превратились в наемных жрецов, не знающих своих пасомых. Они так же, как и церковные советы, безоговорочно исполняют, не объявляя верующим, любые устные распоряжения уполномоченных. Епископы стали государственными чиновниками, только получающими жалование от верующих!

ФАРИСЕЙСТВО - ГЛАВНЫЙ ДУХОВНЫЙ НЕДУГ, поразивший многих епископов, священников и верующих!

Это бедственное положение порождено как общим духовно-нравственным падением всех верующих, так и развращением значительной части-епископов и священников. Это последнее имеет свое начало в той неправде, которая содержится в книге «Правда о религии в России», изд. в 1942 году.

Эта книга научает церковнослужителей человеческой антихристианской мудрости, посредством лукавства приспособляться к жизни, сохранять свое благополучие («пасти себя») и в то же время соблюдать правила показного благочестия! Книга явилась программой деятельности Патриархии!

Правильное отношение между религиозным долгом и гражданскими обязанностями верующих устанавливается заповедью Господа нашего Иисуса Христа: «ОТДАВАЙТЕ КЕСАРЕВО КЕСАРЮ, А БО-ЖИЕБОГУ»(Мф.22,21).

Эта заповедь требует того, чтобы высшая церковная власть, епископы и священники, не угождали, ради своего благополучия, гражданской власти, когда она вмешивается во внутренние дела Церкви и вынуждает верующих нарушать заповеди Божий, но ценою жизни защищали веру и правду.

В нарушение этой заповеди первые иерархи Церкви, возлюбив человеческую славу и богатство, стали на погибельный путь рабского подчинения всем незаконным распоряжениям Совета, направленным на разрушение Церкви и искоренение христианской веры в нашей стране! Практическая деятельность Патриархии, начиная с 1960 года, была направлена на то, чтобы сделать всех епископов и священников послушным орудием в руках власть имущих атеистов.

Погибельный путь человекоугодничества привел некоторых епископов и священников к открытому предательству Христовой Церкви!

...Полное подчинение епископов и священников власть имущим атеистам превращает Церковь в служебный придаток безрелигиозного

304

государства. Это породило все те горькие плоды, которые перечислены ниже.

СТРЕМЛЕНИЕ ВЫСШЕГО ЦЕРКОВНОГО УПРАВЛЕНИЯ СДЕЛАТЬ ВСЕХ ЕПИСКОПОВ И СВЯЩЕННИКОВ ПОСЛУШНЫМ ОРУДИЕМ В РУКАХ ВЛАСТЬ ИМУЩИХ АТЕИСТОВ, -ОРУДИЕМ, НАПРАВЛЕННЫМ НА РАЗРУШЕНИЕ ЦЕРКВИ, -ВОТ ГЛАВНАЯ ВИНА ВЫСШЕГО ЦЕРКОВНОГО УПРАВЛЕНИЯ!"6.

Так писали в своем открытом письме Патриарху Алексию I верующие Вятской епархии в июне 1966 года. Так они оценивали деятельность ныне здравствующего Патриарха Алексия II, управляющего делами Московской Патриархии с 1964 года, пребывавшего на этом посту без малого четверть века: посредством лукавства приспособляться к жизни, сохранять свое благополучие, "в себя богатеть" и в то же время соблюдать правила показного благочестия. Архиереи Московской Патриархии возлюбили, по неколебимому свидетельству вятских исповедников, человеческую славу и богатство, стали на погибельный путь рабского подчинения воинствующим богоборцам, по своей доброй воле превратились в послушное орудие, направленное на разрушение Церкви и искоренение христианской веры в нашей стране. Это сказала, по утверждению Н.А. Струве, Церковь, а не только какой-то один человек, не только те двенадцать православных христиан, чьи подписи стоят под письмом. И нам лишь остается воскликнуть вместе со всею Церковью, вместе с профессором Струве: АМИНЬ!

Сегодня, в декабре 1991 года, когда я слышу со всех сторон восторженные клики и глубокомысленные рассуждения о многолетних тяжких трудах капитанов, шкиперов, боцманов и лоцманов корабля Московской Патриархии, руководивших им в годы брежневской стагнации, приведших его сквозь все бури и невзгоды в тихую перестроечную гавань, мне очень хочется подарить каждому восклицателю и каждому мыслителю по экземпляру "Вестника РХД", в котором профессор Н.А. Струве опубликовал в 1966 году дивное свидетельство православных людей из Вятки и предварил его своей, как всегда короткой, но такой проникновенной и честной статьей "Голос верующих Русской Церкви".

Авторы "Вестника" прослеживали связь между деяниями Поместного Собора 1917—1918 годов, посланием соловецких

305епископов-исповедников, письмами двух московских священников, "Открытым письмом" мирян из Вятки.

"Можно с уверенностью сказать, что эти письма одно из самых крупных духовных событий последних лет. <...> Значение этих писем определяется двумя словами, сопряженными друг с другом: мужество и правда. Два священника имели мужество сказать всенародно правду о Церкви — как гражданским, так и церковным властям. <...>

Письмо двух священников показывает, что заветы Всероссийского Собора 1917 года, смело вернувшегося к соборносво-бодной экклезиологии, не забыты. В трудных условиях церковных гонений оно стремится их продолжать и воплощать. Как эк-клезиологическое свидетельство, письмо двух священников имеет значение не только для данной ситуации в России, оно имеет силу для всего православия, я сказал бы даже — для всего христианского мира"7.

Еще несколько лет назад ни один читатель и почитатель "Вестника РХД" ни за что бы не поверил, что этот журнал станет самоотверженно защищать сергианство, станет всемирным рупором сергианцев.

"Мерзость пред Господом уста лживые"

В 1966 году Н.А. Струве писал: "Факты, которые приводят вятичи, производят удручающее впечатление: мы уже наглядно видим, до какого предела дошло внутреннее разложение официальной Церкви при попустительстве нынешней церковной верхушки. Дело уже не в большей или меньшей "чистоте", а в бытии самой Церкви. <...> Поэтому не стоит удивляться, что снова ставится под сомнение и вся религиозно-политическая линия митрополита Сергия. Споры о «Сергиевской линии» можно только приветствовать, как пробуждение свободы внутри Церкви (а не ужасаться им, как делают некоторые в эмиграции). Но следует тут же заметить, как казенна, как жалка аргументация официальной Церкви рядом с богословской осмысленностью и нравственным пафосом тех, кто высоко подняли знамя свободной, свидетельствующей и независимой от государства Церкви. И верим, что подвиг архиепископа Ермогена, двух священников, вятских прихожан и почаев-ских монахов и других исповедников поможет, с Божьей по-

306

мощью, Русской Церкви вырваться из мрака греховного и снова воссиять непорочным светом над Русской землей"8.

Под "нынешней церковной верхушкой" Н.А. Струве мог иметь в виду только тех, кто и сегодня пребывает на самой верхней ступеньке церковной администрации, кого могли поставить на эту ступеньку только всесильный КГБ да ЦК КПСС — самого Патриарха Алексия II, митрополита Ювеналия, посмешище всего православного мира — митрополита Киевского Филарета, митрополита Питирима. Это они довели внутреннее разложение официальной Церкви до крайнего предела, когда речь идет уже не о большей или меньшей "чистоте", а о бытии самой Церкви. Профессор совершенно прав. "Власть, стремящаяся к искоренению религии, целенаправленно отбирала на церковные «должности» не лучших, а худших из возможных кандидатов", — признает один из авторов "Вестника"9. И чем выше, тем, естественно, хуже. Он абсолютно прав и тогда, когда утверждает, что церковная власть не смела в хрущевско-брежневские годы сместить ни одного епископа, оказавшегося откровенным и злобным врагом Церкви и верующих, хотя сместила, без всякого труда, архиепископа Ермогена и тем самым подтвердила, что Церковью управляет не она, а безбожное и враждебное Церкви государство. Эти же архиереи и сегодня продолжают разлагать официальную Церковь. Кто из них хоть один раз за все годы "гласности" упомянул имя архиепископа Ермогена, опубликовал документы, направленные архиепископом Ермогеном Патриарху Алексию I? Правда, во время пребывания в США Патриарх Алексий II намекнул в Джорджтаунском университете, что некий архиепископ был лишен кафедры и отправлен на покой в монастырь за открытое выступление против государственной политики подавления Церкви. По его, Алексия II, словам, если бы он поступал так же неосмотрительно и неразумно, он бы тоже был заточен в монастырь, православию был бы нанесен колоссальный ущерб, паства осталась бы без духовного окормления. Формулировка была крайне туманной, трудно было понять, что имеет в виду Патриарх. Кто же повинен в устранении архиепископа Ермогена от управления епархией и почислении его на покой в монастырь? Патриарх явно намекал на государство, но тут сразу же возникают несколько несообразностей.

Во-первых, архиепископ был устранен из епархии указом Патриарха, а не Советом по делам религий. При этом Патриарх,

307как явствует из докладной записки архиепископа, обманул его. Легко догадаться, что у государства вообще не существует такой формы наказания, как почисление на покой в монастырь, это исключительно церковная мера взыскания. Во-вторых, вся вина архиепископа Ермогена заключалась в том, что он не допустил закрытия ни одного храма в своей епархии и настаивал на необходимости пересмотреть решения Собора 1961 года, того самого, отцы которого, по мнению епископа Василия, принимали решения "в доброй вере". Казалось бы, если Церковь отделена от государства, если государство не вмешивается во внутренние дела Церкви, какое ему, государству, дело до решений Собора? Сами добровольно решили, потом сами перерешили. Но для сергиан-цев требование об отделении Церкви от государства равносильно государственному преступлению. Патриарху следовало прямо сказать американцам, что преследования архиепископа Ермогена были результатом сговора администрации Патриархии с атеистическим государством. Алексий II "забыл" пояснить, что безбожники гнали и мучили архиепископа Ермогена его, Алексия II, руками. Зато епископов-разбойников, потатчиков воинствующих безбожников, всемерно способствовавших разрушению Церкви, управляющий делами Патриархии Выскопреосвященнейший Алексий, нынешний Патриарх, ревностно защищал. Все письмо вятичей вопит о бесчинствах Вятского епископа Иоанна и о мощной поддержке, которую оказывали ему высшие иерархи — оба будущих Патриарха. Вот три цитаты из их письма:

"Патриархия (митрополит Пимен, архиепископ Алексий) либо хранит гробовое молчание, либо яростно защищает нечестивые дела епископа Иоанна. Полная безнаказанность довела его до крайнего самодурства, невиданного нигде в Советском Союзе и порочащего Церковь". "В августе-октябре свящ. И.Г. Никулин трижды ездил в Патриархию с жалобой на беззакония епископа-самодура. В последнее посещение управляющий Патриархией архиепископ Алексий начал защищать епископа Иоанна и обвинять неизвестно в чем свящ. И.Г. Никулина". "11 — 14-го декабря Е.Р. Нечанова и Г.Т. Ворончихин были в Патриархии с жалобой на беззакония еп. Иоанна. Архиепископ Алексий и в этот раз с яростью защищал все действия еп. Иоанна"10.

Когда "Журнал Московской Патриархии" начнет публиковать тысячи писем православных христиан, приходивших из года в год управляющему делами Московской Патриархии, в которых

308

люди со всех концов страны молили высшую церковную иерархию помочь им открыть православный храм? Когда расскажет нам, как управляющий делами реагировал на эти письма? Одно такое письмо из Нижнего Новгорода было опубликовано в 93-м номере "Вестника" в 1969 году. Оно было адресовано Генеральному Секретарю Всемирного Совета Церквей, г-ну Юджину Блейку.

В Нижнем Новгороде с населением более полутора миллионов человек, было всего три небольшие церкви, и то на окраинах. Более двух лет люди писали письма кому только можно, но везде натыкались на глухую стену круговой поруки.

"4-го апреля с. г., — говорится в письме, опубликованном в «Вестнике», — было направлено письмо в Московскую Патриархию на имя митрополита Никодима, с просьбой оказать содействие в данном деле, используя авторитет патриархии перед соответствующими органами и лицами гражданской власти. Взамен ожидаемой помощи мы, по прошествии трех месяцев (8-го июля), получили лишь извещение от заместителя митрополита Никодима епископа Филарета о переадресовке им ходатайства Управляющему делами Московской патриархии митрополиту Алексию по принадлежности. Таким образом, митрополит Никодим, его заместитель епископ Филарет, митрополит Алексий (все они члены Синода), будучи поставлены полностью в курс изложенных обстоятельств, могут дать подробное интервью по данному вопросу"11.

Эти вопли и мольбы о помощи достигали слуха членов Священного Синода и особенно управляющего делами, которому пересылались все подобные документы "по принадлежности", более двадцати лет. Люди надеялись, что члены Синода помогут им, что они тоже болеют о нуждах Церкви. Увы, они радели только о собственном материальном благополучии, о нем же сегодня радеют, "пасли самих себя", "в себя богатели". И неизменно лжесвидетельствовали дома и за границей о дивной свободе совести, процветшей в стране победившего социализма после Великого Октября.

"Патриархия не только не боролась с незаконным закрытием храмов, но когда в 1964 году за границей стали писать и говорить о насильственном закрытии церквей в СССР, то для опровержения этого митрополит Никодим выступил в газете «Юма-ните», а митрополит Пимен по радио.

Их выступления сводились в конечном итоге к утверждению, что церкви закрывались добровольно. Они черное называли

309белым, а белое — черным. Это неубедительная ложь, возможная только в условиях, когда широкие массы верующих не могут открыто сказать свое слово. <...>

Патриархии хорошо известны все случаи насильственного закрытия церквей из многочисленных жалоб верующих. Патриархия давно начала распространять за границей ложь о положении Церкви в России, в частности, в августе 1960 года на богословской конференции в Бьевре выступил от Патриархии проф. Л. Парийский с утверждением: «В Советском Союзе христианские церкви имеют полную свободу существования». По поводу этого выступления кировский верующий Б.В. Талантов 30 мая 1961 года написал письмо в «Журнал Московской Патриархии», в кбтором, после детального разбора этого утверждения, было написано: «Проф. Л. Парийский, в угоду безбожникам, сказал ложь. Он побоялся людей, но не побоялся Бога».

В своем письме к Вашему Святейшеству от 20-го февраля 1963 года мы писали: «Что же это за свобода, если областной уполномоченный по делам РПЦ на просьбу верующей зарегистрировать в церковь священника показывает ей фигу и говорит: "Вот тебе кукиш, а не священник!" Мы просим Вас прекратить распространение за границей через представителей Патриархии ложных сведений о положении и состоянии Церкви в СССР». Но Патриархия оставила без внимания эти предупреждения!

Лживые выступления митрополитов Пимена и Никодима — предательство Церкви! Они пренебрегали словами Св. Писания: «Мерзость пред Господом — уста лживыя» (Притч. 12, 22), «Всякий, не делающий правды, не есть от Бога» (1 Ин. 3, 10)"12.

Это опять то письмо, которое редактор "Вестника" назвал "первым аминь, произнесенным Церковью словам двух священников". Но ведь свидетельство вятичей, как понятно всякому, относится не только к покойному Патриарху Пимену, но к любому сергианцу, в том числе к ныне здравствующему Патриарху Алексию II. О его многочисленных лжесвидетельствах пишет даже сотрудник Издательского отдела В. Никитин (см. его, по мнению проф. Дм. Поспеловского, "отличную и правдивую статью" в "Русской мысли" от 29 июня 1990 года), их цитирует Кент Хилл в книге "The Soviet Union on the Brink" (1991, Portland, Oregon).

Вятские верующие прямо свидетельствуют в открытом письме, что "первые иерархи Церкви: митр. Пимен, митр. Нико-дим и преосв. Алексий являются сообщниками в нечестии"13.

310

Первые два "сообщника в нечестии" умерли, но третий-то сообщник жив и в каждом интервью повторяет, что в меру сил все годы отстаивал права верующих. Еще чаще и громче об этом кричат его апологеты. Если заявления Патриарха — правда, то вятичи лгут, клевещут на невинного. С кем же нам восклицать аминь — с Его Святейшеством или с вятичами? Я очень боюсь, что если бы письмо вятичей появилось в печати сегодня, Н.А. Струве отнес бы и к ним свои жесткие слова: "Начали ополчаться на русскую Церковь недоброжелательные и высокомерные судьи, упрекая ее в тесном союзе, ради материальных благ, с нарождающейся партийной диктатурой"14. Разве не то же самое, слово в слово, говорили и писали о вятичах научные атеисты и апологеты сергиан-ства, всячески поносившие "Вестник" 20 лет назад?

Имя Патриарха Алексия II появляется в "Открытом письме" не один раз, а вывод вятичей каждый раз один: "Патриархия, оставляя без церковного суда нечестивые дела, тем самым показывает, что она является соучастницей этих дел. Верующие нашей страны должны знать, что такие действия первых иерархов Церкви направлены на разрушение Церкви"15. В данном случае вятичи назвали двух иерархов — покойного Патриарха Пимена и нынешнего Патриарха Алексия И. Защищать таких иерархов — значит помогать их злому делу!

"Оправдания этому позорному ужасу нет и быть не может"

Мне доставляет искреннюю радость цитировать "Вестник" за прошлые годы, я мог бы перепечатывать страницу за страницей, номер за номером. Они все подтверждают, что отношение редакции журнала к лжесвидетельству, к коррупции, протекционизму, лжесимфонии с коммунистическим государством, к показному благочестию, т. е., иными словами, к сергианству, к краснопопов-ству, к администрации Московской Патриархии оставалось во всех номерах журнала однозначным. Редакция никогда не колебалась называть вещи своими именами, не соблазнялась новоязом. Например, заметка о протодиаконе Георгии Устинове в № 108 за 1973 год озаглавлена предельно четко и ясно: "Отъявленный стукач в духовном сане". Когда я в прошлом году позволил себе написать нечто подобное о Патриархе, правда, значительно смягчив формулировку, сергианцы на меня почему-то

Очевидцы

311очень обиделись. Но ведь с Патриарха, думается, больший спрос, чем с протодиакона? Кстати, Г. Устинов, в конце концов, за свои художества был лишен сана.

В том же номере, рядом с заметкой о стукаче, короткая статья члена редколлегии "Вестника", профессора-протоиерея Александра Шмемана о Святейшем Патриархе. Она озаглавлена "Мера неправды". В ней тоже все названо своими именами.

"Заявление Патриарха Пимена во время официального посещения им Всемирного Совета Церквей в Женеве — о том, что в Советском Союзе «нет ни богатых, ни бедных, привилегированных или преследуемых» и что поэтому «в противоположность тому, что происходит на Западе,-существующие в СССР недостатки не нуждаются в осуждении Церкви», заявление это превосходит ту меру неправды, после которой молчание становится предательством. Заявление это сделано в тот момент, когда люди во всем мире с ужасом и отвращением следят за новой волной гонений на всех инакомыслящих, на всякое проявление веры, духа свободы. Увы, мы давно уже привыкли не ждать от возглавителей Русской Церкви защиты гонимых. Но жалкая и страшная картина: Патриарх Московский и всея Руси, посылаемый в Женеву, чтобы по заранее заготовленной бумажке прочитать жалкую ложь, которой уже больше никто в мире не верит, это действительно предел, его же не прейдеши... Достаточно того, что раздававшиеся впервые в лоне Всемирного Совета Церквей голоса в защиту гонимых в коммунистических странах были замолчаны дружным отпором представителей восточно-европейских церквей, и Совет еще раз малодушно промолчал. Достаточно десятилетий послушного участия во всевозможных лицемерных и лживых кампаниях в «защиту мира». Но, по-видимому, даже такого послушания, даже такого раболепства советской власти мало. Ей нужно еще перед лицом всего мира сделать раздавленную Русскую Церковь посмешищем, воочию доказать степень ее порабощенности. И сколько бы нам снова и снова ни объясняли все это — нуждами верующих, пользой Церкви, невозможностью поступать иначе, сколько бы ни призывали к осторожности, пониманию, жалости, — оправдания этому позорному ужасу нет и быть не может"16.

Увы, слова протоиерея А. Шмемана не желают помнить ни в самом "Вестнике", ни в Свято-Владимирской духовной академии, деканом которой А. Шмеман был до последних дней жизни. Профессору А. Шмеману в самом жутком сне не могло бы привидеть-

312

ся, что преемнику Патриарха Пимена, Патриарху Алексию II, за 180 таких "заранее заготовленных бумажек", многие из которых содержат не менее жалкую ложь, которой уже никто больше в мире не верит, но которые были торжественно и высокопарно наименованы "180 статей, трудов и выступлений Святейшего Патриарха Алексия II", за эти 180 бумажек в его родной Свято-Владимирской академии в ноябре 1991 года будет присуждена почетная степень доктора богословия. Впрочем, и в двух других американских университетах ему была присуждена почетная ученая степень за те же "180 бумажек". И каждый раз, снова и снова, словно издеваясь над памятью профессора-протоиерея, выступавшие и поздравлявшие велеречиво объясняли многолетнюю ложь и предательство Святейшего докторанта нуждами верующих, пользой Церкви, невозможностью поступать иначе. Одними и теми же стандартными сергианскими формулировками, которые давно уже утратили всякий смысл, но которые так любит Патриарх. Надо полагать, соловецкие епископы-исповедники, архиепископ Ермоген, священник Н. Эшлиман, Б. Талантов были безразличны к нуждам верующих, радели о своих шкурных интересах, а не о пользе Церкви, по нераскаянному упрямству, гордыне, жестоковыйности, скудоумию отказывались бегать с доносами к уполномоченным, помогать безбожникам закрывать церкви, потакать беззаконию, бесстыдно лгать.

Но при чем здесь Патриарх Алексий II? Разве Патриарх Пимен не был удостоен той же степени доктора богословия за свои "заранее заготовленные бумажки"? Разве кроме них никому из наших архиереев не вручали почетные дипломы и медали? Почему бы нынешнему декану академии, профессору-протоиерею Иоанну Мейендорфу, тоже члену редколлегии "Вестника", многолетнему сотруднику о. Александра Шмемана, не встать и не заявить во всеуслышание: "Нет, Ваше Святейшество! Многие из Ваших статей, выступлений, интервью исполнены лжесвидетельства. Оправдания этому позорному ужасу нет и быть не может!".

И еще на одно расхожее оправдание и тонкий соблазн сер-гианцев ясно и неоспоримо отвечает о. Александр Шмеман:

"Не для себя существует Церковь и не в самосохранении внутренний духовный двигатель ее жизни. И потому в ней всегда пребывает очень тонкая, огромным числом «церковников» слишком часто не замечаемая, черта, отделяющая подлинное и праведное охранение Церкви

313от соблазнительного самосохранения: когда церковное общество начинает, почти бессознательно, служить себе, а не назначению Церкви в мире; когда верующие начинают ощущать Церковь как существующую только для них и для удовлетворения их «религиозных нужд», и в этих нуждах, в своих церковных навыках, в своем духовном удовлетворении полагать мерило всего в жизни Церкви; когда по видимости все остается таким же — благолепным, молитвенным, утешительным, а на глубине уже искривлено тонким — самым тонким из всех! — духовным эгоизмом и эгоцентризмом. И потому главной заботой церковной совести не должна ли быть забыта эта черта, чтобы праведное охранение Церкви не превращалось в духовно-опасное, ибо двусмысленное и соблазнительное, самосохранение?"17.

Верность Матери-Церкви затемняет верность духу Церкви

В статьях "Вестника" точно и объективно изложены все до единого доводы в защиту сергианства и неопровержимо показана их несостоятельность. Вот как полемизирует с сергианцами протоиерей Кирилл Фотиев, член редакционной коллегии "Вестника", в статье "По поводу письма А.И. Солженицына":

"Спор о «декларации» митрополита Сергия столь же стар, как и сама эта декларация. Но сейчас можно уже подвести некоторые итоги той политики, начало которой положил митрополит Сергий, что и делает Александр Исаевич, и, главное, оценить эту политику в свете положения, существующего в Советском Союзе сегодня. Сторонники митрополита Сергия возразят А.И., что, в условиях сталинщины, «линия» митрополита Сергия была единственно возможной. Все равно позакрывали почти все церкви? Но, возразят они, если бы не декларация и вытекающая из нее «линия», то вообще было бы «голое поле», а так было сохранено зерно, которое смогло дать, при поддержке верующего народа, обильные ростки, как только грозные события начала сороковых годов принудили Сталина на время отказаться от преследований и даже прикрыть антирелигиозную пропаганду. Это дало возможность использовать и послевоенные годы, когда относительный либерализм продолжался, были открыты духовные школы, остались «действующими» церкви в тех районах, где они были вновь открыты под оккупацией, — все это помогло Церкви, набравшейся сил, встретить и перенести волну новых, уже хрущевских, гонений. <...> Признавая относительную правду таких

314

рассуждений в том, что касается сталинского периода, нужно, однако, со всей ясностью сказать, что сегодня эта «линия» вредна и порочна. Противостояние правительственному нажиму сегодня не только помогло бы сохранить открытыми храмы, но и спасло бы моральный авторитет Церкви в глазах тех, кто ищет у нее правды и водительства. Да, молодежь «своими ногами», как пишет А.И., приходит сегодня в Церковь, но потому, что распад казенной советской идеологии создал в душах чудовищную пустоту, а не потому, что Церковь, в полную меру сегодняшних возможностей, начала осуществлять то единственное, для чего она существует, — силой подвига, примера и слова вести людей от власти «князя мира сего» ко Христу. И, наряду с умолканием слова — растет, растет византийское, закованное в броню парчи, великолепие «культа», через которое уже не пробиться галилейскому свету Сына Человеческого, не имевшего где преклонить главу; а чего, как не этого «тихого света святыя славы» жаждет сегодня человеческое сердце? Что же — падшая Церковь? «Жалкая холопка слуг антихристовых» (по жесткому слову покойного А.В. Карташова)? Нет, говорит А.И., и мы за ним повторим -тысячу раз нет! Но трагически-плененная и, по крайней мере, в лице своих высших иерархов, не делающая ничего, чтобы путы этого плена разорвать: напротив, эти иерархи готовы, с постыдной поспешностью исполняя требования власти, «давить» лучших своих священников... Справедливо поэтому недоумение А.И. по поводу западных епархий московской юрисдикции: «Из сочувствия к рабам склонять и свою выю под ярмо? Из сочувствия ко лгущим в плену — поддерживать ту ложь на свободе?» Причины такой позиции — в неверной экклезиологии, при которой «верность Матери-Церкви» затемняет верность духу Церкви: во главу угла ставится неразрывность этнических уз и соучастие в исторической судьбе «нашей» Церкви, а не свобода совести и свидетельства"18.

Здесь о. К. Фотиевым сказано то единственное, о чем у нас идет речь, в чем заключаются все наши разногласия с апологетами Московской Патриархии. В каждой статье я повторяю, что меня совершенно не интересуют личности наших иерархов, что никакой принципиальной разницы между последними четырьмя возглавителями Московской Патриархии нет, патриархи сменяют один другого, а спор о сергианстве не только не завершен, но, по существу, и не начат, ибо решение его должно быть делом Собора, а не писателей, не журналистов или даже каких-то групп священнослужителей. Ибо в данном случае речь идет об экклезиологии, учении о Церкви, а учение о Церкви принадлежит только

315Самой Церкви. Если возникает необходимость изложить Символ веры в одном предложении, мы говорим, что веруем в Троицу и Церковь.

Слишком часто сегодня в самых разных частях России и за рубежом православие и Церковь становятся орудием национальной или политической борьбы, используются для достижения каких-то сиюминутных целей и интересов. Боюсь, что это граничит с ересью. Но судить об этом и произносить определения может только Собор.

Мне думается, наиболее точно духу "Вестника" прошлых лет соответствуют статьи и речи А.И. Солженицына, которые там публиковались. Кто-то может не согласиться с какими-то част-нос-тями, но фундаментальные идеи неоспоримы. Они в одном ряду с Соловецким посланием, с письмами двух священников.

"Нынешняя Церковь в нашей стране — плененная, угнетенная, придавленная, но отнюдь не падшая! Она восстала на духовных силах, которыми, как видим, Господь не обделил наш народ. Ее воскрешение и стояние я нисколько не приписываю верности программы митрополита Сергия (Страгородского) и его последователей. Не их помрачительные расчеты укрепить Христа ношением на груди отчеканенного ордена антихриста; или заманиванием беженцев в лагеря родины на смерть; или любой агитпропской клеветой — о какой-нибудь «бактериологической войне, ведомой американцами»; не их малодушной капитуляцией и не их преступлениями восстановился корпус Христовой Церкви, — но так потекли исторические силы, выражающие Промысел Божий. Грехи покорности и предательства, допущенные иерархами, легли земной и небесной ответственностью на этих водителей, однако не распространяются на церковное туловище, на многочисленное доброискренее священство, на массу молящихся в храмах — и НИКОГДА не могут передаться церковному народу, вся история христианства убеждает нас в этом. Если бы грехи иерархов перекладывались на верующих, то не была бы вечна и непобедима Христова Церковь, а всецело зависела бы от случайностей характеров и поведений.

Кто преклоняется перед твердостью их (Новомучеников и Исповедников), тот не может не оплакать ложную линию угодничества, начатую митрополитом Сергием (однако тоже еще в обстановке, трудно постигаемой), а его последователями продленную и даже раскатанную по наклонной вниз. Но и им легко ли было освоить, что не от их подписи зависит неуклонимое возрождение Церкви? Что, напротив, ОТКАЗАВ

316

большевикам во всех уступках, они славней и успешней восставили б ее? Это теперь мы обучились, да и то не все, что людовраждебной силе, впервые вообще узнанной в XX веке и первыми нами, в России, недопустимо духовно подчиняться никогда ни на вершок: всегда — гибель. Под этой властью только твердостью мы добываем себе простор, либо когда власть вынуждается; из доброй милости мы никогда еще не получили ничего. А последние годы таково в нашей стране расположение сил и слабостей, что Московская Патриархия могла бы сама, одной лишь непреклонностью своею, быть может, с потерею нескольких должностей, — от многих пут и унижений решительно освободить нашу Церковь. Я и сегодня не смотрю иначе на предмет моего письма Патриарху Пимену в позапрошлом году. К освобождению ото лжи кого ж было призвать ПЕРВЫМИ, если не духовных отцов?"^.

Что бы ни говорил и ни писал А.И Солженицын, у него всегда был легион недоброжелателей. Ополчились на него и за "Великопостное письмо" Патриарху Пимену. В заметке "Вестника" "От редакции" говорилось, что "все увидели в обращении Солженицына не только и не столько осуждение Патриарха, сколько тревогу за бытие Церкви, попытку как-то продолжить насущное дело духовного раскрепощения Церкви, начатое за семь лет до того двумя священниками". Увы, далеко не все.

Отрицательный отзыв о "Письме" о. Сергия Желудкова, например, было очень легко предсказать: в той безрелигиозной леворадикальной среде, где в последние годы жизни пребывал Желудков, всячески ругать А.И. Солженицына было признаком хорошего тона.

"С меньшим сочувствием и пониманием письмо Солженицына было встречено и воспринято в России, — писал Н.А. Струве о письме Желудкова, — и не только в кругах близкостоящих к возглавлению Церкви. <...> Мы решили напечатать этот отклик как отображающий некоторые настроения в России, хотя решительно с ним не согласны"20.

О. С. Желудков приводит самый сильный довод, который в те годы казался неопровержимым. "Полная правда заключается в том, что легальная церковная организация не может быть островом свободы в нашем строго-единообразно-организованном обществе, управляемом из единого Центра. <...> Одним из последствий Вашего обличительного письма будет еще большая дискредитация церковной иерархии в глазах тех, кто не понимает всей правды".

317Логически довод казался неопровержимым, но жизнь опровергала его. Сегодня наше общество вряд ли назовут "строго-единообразно-организованным", а Московская Патриархия все так же стоит в бушующем океане незыблемым островом брежневско-черненковской стагнации.

Отвечая другому критику из России, протоиерей А. Шме-ман писал: "В этом письме Вы видите плод солженицынской гордыни, маниакальной уверенности в собственной непогрешимости, «соблазнительную полуправду и даже неправду, служащие неизвестно чему и кому». И, насколько мне известно, в такой резко-отрицательной оценке этого письма Вы не один. <...> Поверьте, что великопостное послание Солженицына пережили мы с не меньшей, чем Ваши, болью и остротой, ибо нет «вашей» и «нашей» церкви. Церковь одна, и одна и неделима в ней и радость и боль. Поэтому с негодованием отстраняемся мы от тех, кто в этом, живою болью пропитанном, письме увидел только еще один повод для злорадного улюлюкиванья против Патриарха и русского епископата, для еще одного безжалостного и фарисейского

удара по ним

•21

А.И. Солженицын пишет Патриарху: "Все церковное управление, поставление пастырей и епископов (и даже — бесчинствующих, чтоб удобней высмеять и разрушить Церковь) все так же секретно ведется из Совета по делам. Церковь, диктаторски руководимая атеистами, — зрелище, невиданное за два тысячелетия! Их контролю отдано и все церковное хозяйство, и использование церковных средств — тех медяков, опускаемых набожными пальцами. И благолепными жестами жертвуется по 5 миллионов рублей в посторонние фонды — а нищих гонят в шею с паперти, а прохудившуюся крышу в бедном приходе не на что починить. <...> Какими доводами можно убедить себя, что планомерное РАЗРУШЕНИЕ духа и тела Церкви под руководством атеистов — есть наилучшее сохранение ее? Сохранение — для кого? Ведь уже не для Христа. Сохранение — чем? ЛОЖЬЮ? Но после лжи — какими руками совершать евхаристию?".

Быть может, в 1972 году, когда было написано письмо, в посторонние фонды жертвовали по 5 миллионов рублей, в 1989 году Московская Патриархия, как сообщалось в газетах, пожертвовала в один только Фонд мира более 30 миллионов рублей. За годы священства мне довелось служить в пяти храмах: в четырех из них протекала крыша, в двух мне пришлось начинать с полной за-

318

мены всей кровли. И самое трудное было — преодолеть сопротивление государственных чиновников, норовивших отобрать все деньги в Фонд мира.

Но оппонентов не интересуют ни факты, ни доводы Солженицына. Они возражают так: "В русском православном религиозном сознании и выражающей его теперь нашей церковности Солженицын, увы, ничего не понимает", ему "недоступны мифы, как первофеномен духовной жизни, как духовная реальность", "духовную, а не душевную глубину вещей Солженицын не чувствует" и потому "о ней он нигде ничего сказать не сумел и не сказал", "его мироощущение закрыто, может быть, наглухо для духовной глубины бытия и всего в ней коренящегося", "духовность ему чужда, а не душевность, не эмоциональность и даже просто сентиментальность", и именно из этой своей духовной слепоты, закрытости к "духовности" он "по ком только не бьет с маниакальной уверенностью в собственной безусловной непогрешимости в чем бы то ни было". "Так появилось его открытое письмо Всероссийскому Патриарху, в котором он бьет палкой по Патриарху, по иерархии и по всей нашей церкви. С ссылками, от которых за него становится стыдно, на «изучение русской истории последних веков»"22.

Проблема перенесена в ту плоскость, где любые возражения априорно исключены. Нельзя же в самом деле доказывать: "Нет, я не просто сентиментален и не эмоционален, и даже не душевен, в первую очередь мне присуща именно духовность". Автор антисолженицынского письма отлично понимает, что пользуется запрещенным приемом, но ведь задача — не доказать, не опровергнуть, а дискредитировать пророка и заткнуть ему рот.

"Грехи покорности и предательства, допущенные иерархами, — писал А.И. Солженицын, — легли земной и небесной ответственностью на этих возглавителей". "Какими доводами можно убедить себя, что планомерное разрушение духа и тела Церкви под руководством атеистов — есть наилучшее сохранение ее? Сохранение — чем? Ложью?".

Патриарх Алексий II"отвечает" А.И. Солженицыну

Пятнадцатого ноября 1991 года в Джорджтаунском университете в Вашингтоне Патриарх Алексий II, не называя имен, ответил своим критикам, в том числе, разумеется, и самому опасному, самому авто-

Очевидцы

319ритетному — А. И. Солженицыну. Патриарх отнюдь не случайно употребил слово "ГУЛАГ" в начале речи, до того, как перейти к ответам: это слово всегда вызывает однозначные ассоциации.

"Позвольте мне представиться, — так начал Патриарх. — Вы видите здесь со мной и других русских православных епископов и священников. «Нас почитают умершими, но вот, мы живы» (2 Кор. 6,9) — эти слова, несомненно, могут быть сказаны о моих собратьях и обо мне".

Он мог бы не продолжать. Для любого человека, знающего Священное Писание, одной фразой сказано все. Сразу вспоминается весь дивный гимн верным последователям Христа:

''Вот теперь время благоприятное, вот теперь день спасения. Мы никому ни в чем не полагаем претыкания, чтобы не было порицаемо служение, но во всем являем себя, как служители Божий, во великом терпении, в бедствиях, в нуждах, в тесных обстоятельствах, под ударами, в темницах, в изгнаниях, в трудах, в бдениях, в постах, в чистоте, в благоразумии, в великодушии, в благости, в Духе Святом, в нелицемерной любви, в слове истины, в силе Божией, с оружием правды в правой и левой руке, в чести и бесчестии, при порицании и похвалах: нас почитают обманщиками, но мы верны; мы неизвестны, но нас узнают; нас почитают умершими, но вот, мы живы; нас наказывают, но мы не умираем; нас огорчают, а мы всегда радуемся; мы нищи, но многих обогащаем; мы ничего не имеем, но всем обладаем" (2 Кор. 6, 2—10).

Несомненно, все это полностью относится к Патриарху Алексию II, к его предшественнику Патриарху Пимену, к митрополиту Сергию, ко всем сергианцам. С оружием правды в правой и левой руке... Нас почитают обманщиками, но мы верны... под ударами, в темницах, в изгнаниях...

Патриарх продолжал в Джорджтауне:

"Для тех, кто никогда не жил в условиях тоталитарного правления, трудно даже понять, под каким бременем мы находились все эти десятилетия. Несомненно, все слышали о сталинских тюрьмах, но очень мало кто, мне думается, знает, как ужасен был психологический и духовный «ГУЛАГ» в котором нам пришлось жить многие годы. <...> Дорогие друзья, я не хочу вас утомлять рассказами о том, как тяжело было бороться за самосохранение и удержать дорогих мне людей, чтобы они не попали под «пресс»..."

320

Интересно было бы спросить Патриарха: прошептал ли он или кто-либо из епископов хоть одно слово протеста, когда попали под "пресс" Б. Талантов, о. Г. Якунин, В. Пореш, 3. Крахмаль-никова, В. Русак и многие другие?

"Я мог бы выступить с открытым осуждением антирелигиозных преследований людей, — продолжал Патриарх. — Но во времена Хрущева я бы, наверное, был заключен в один из наших монастырей, так же как один из моих собратьев-епископов. <...> Но по сей день я содрогаюсь от мысли: что стало бы с моей паствой, если бы я решил «действовать решительно»? В этом случае мои пасомые остались бы без пастыря, без Святого Причастия, без возможности пойти в церковь, они не могли бы крестить своих детей, а те, что на смертном одре, — остались бы без последнего напутствия. Я сознаю, что совершил бы смертельный грех, если бы, заботясь лишь о своем собственном моральном облике в глазах людей, я пренебрег бы своими обязанностями епископа" (Патриарх прочитал по-русски самое начало и конец своей речи, основной текст был прочитан только переводчиком, официальные представители предоставили присутствовавшим только английский текст, поэтому речь дается в обратном переводе. — Г. Э.).

И ни слова о том, что именно в годы хрущевского шабаша, в 1961 году, совсем еще юным священником, он был отобран соответствующими ведомствами не просто для рукоположения во епископа, но для главного гнезда рясофорных кагэбэшкиков — Отдела внешних церковных сношений. Юный епископ Алексий был назначен заместителем Председателя ОВЦС, а с 1964 года те же внецерковные ведомства перевели его на должность управляющего делами Московской Патриархии, на каковом посту он оставался 22 года, служа верой и правдой.

Кстати, ни в одной из двенадцати биографических справок о Патриархе Алексии, составленных и опубликованных в США по случаю его визита, ни словом не упоминается, что он был без малого четверть века вторым лицом в администрации Московской Патриархии. Не сомневаюсь, что исключительно из скромности. В речи в Джорджтаунском университете сам Патриарх тоже умолчал об этом.

А.И. Солженицын утверждал, что Московская Патриархия могла бы сама, одной лишь непреклонностью своею, быть может, с потерею нескольких должностей — от многих пут и унижений

321решительно освободить нашу Церковь. Патриарх называет совершенно иную, несообразно более дорогую цену. Кому верить, кто всегда пребывал, по выражению апостола Павла, "в слове истины"?

Каждый раз, когда сергианцы высокомерно отвергают всякого, кто призывает иерархию Московской Патриархии к покаянию, когда они делают вид, что возражать Александру Солженицыну, Александру Шмеману или Борису Талантову ниже их достоинства, мне хочется повторить то, что писал "Вестник" без малого 20 лет назад: "Горе нам, если мы пророков не слышим и пророчеством пренебрегаем. Слишком много лжи. Слишком много от мира сего прелюбодейного и грешного в истории Церкви. И не наступает ли час ее внутреннего очищения и освобождения от этой лжи? И не должен ли начаться суд БОЖИЙ именно с Церкви?"23.

Остается лишь повторить: сергианцы всерьез веруют и исповедуют, что Церковь необходимо спасать ложью. Это остается их первой и большей заповедью. И пытаются убедить мир, что именно они — с оружием правды в обеих руках. Они — гонимы, они презираемы, они мученики, они исповедники.

Кому-то нужно открыто выступить, признать свои ошибки, покаяться, отказаться от своего прошлого. Может быть, авторам "Вестника", много лет "клеветавшим" на сергианцев, отказывавшимся относить к ним гимн апостола Павла? А может — самим сергианцам?

7 декабря 1991 г.,

день смерти в тюремной больнице исповедника Бориса Талантова

Приложение

1. Архиепископ Ермоген (Голубев)

Архиепископ Ермоген родился в 1895 году в семье проф. Голубева. Духовное образование получил в Московской духовной академии. В 1920 году он принял монашество и был рукоположен в иеромонахи самим Патриархом Тихоном. В 1923 году был возведен в сан архимандрита и назначен наместником Киево-Печерской Лавры.

В 1931 году архимандрит Ермоген был арестован и заключен на 10 лет в лагерь. Отбыв заключение, он поселился в Средней Азии. В на-

322

чале 50-х годов служил священником в Самарканде, в 1953 году был хиротонисан во епископа Ташкентского и Среднеазиатского. Слова, произнесенные им при хиротонии, характеризуют светлый облик этого мужественного пастыря:

"Я рад, что могу свидетельствовать перед всей Церковью, что мое прошлое в Боге. Для Господа я еще в дни своей юности отказался от многого, что так привлекает человека в этом мире. Ему я отдал свое сердце, для Него работала моя мысль, Ему служила моя воля. И если я, как человек, согрешал, то никогда от Него, своего Господа, не отступал, всегда был верен святой Его Церкви и рука моя никогда не простиралась к богу чуждему".

Архиепископ Ермоген стал епископом за четыре дня до смерти Сталина — 1 марта 1953 года. Последний епископ, поставленный в эпоху жестокой диктатуры, сделался как бы апостолом десталинизации в отношениях между государством и Церковью.

Во время правления Хрущева, особенно в 59—60 годы, в согласии с официальной директивой, местные коммунистические власти начали разрушать структуру Церкви, невзирая на свои же законы об отделении Церкви от государства. В то время архиепископ Ермоген был правящим епископом Ташкентской епархии и энергично действовал в области расширения храмов. В частности, в Ташкенте, благодаря его деятельности, был в три раза расширен местный собор.

В ташкентской печати началась систематическая травля, направленная против архиепископа. За энергичную защиту веры он был на год отстранен от управления епархией. В 1962 году его назначили архиепископом Калужским. В 1964 году он первый поднял кампанию за освобождение Церкви от пленения безбожными советскими чиновниками. Летом в 1965 году архиепископ Ермоген возглавил делегацию из восьми епископов к Патриарху, требовавшую отмены решений Собора епископов ввиду их неканоничности. За эту акцию архиепископа Ермогена "убедили" уйти на покой и назначили ему поселиться в Жи-ровицком монастыре.

Следует особо подчеркнуть, что во времена хрущевских гонений на Церковь архиепископ Ермоген был единственным правящим архиереем, не давшим закрыть в своей епархии ни одного храма.

В течение двух лет вынужденного пребывания на покое архиепископ Ермоген не оставался безмолвным. Он находился в тесном контакте с отцами Глебом Якуниным и Николаем Эшлиманом и принимал активное участие в подготовке знаменитой петиции этих двух священников. В октябре 1966 года его вызвали в Патриархию и потре-

323бовали подписать заявление следующего содержания: "Как в Советском Союзе, так и за границей ходят слухи, что я нахожусь в оппозиции к Патриарху и Патриархии и одобряю позицию, занятую двумя священниками. Сим заявляю, что я всецело согласен с действиями Патриархии и осуждаю как первоначальные, так и последующие послания двух священников".

Заявление это архиепископ Ермоген отказался подписать, а вместо него подал следующее: "В декабре прошлого года меня уволили с моей епархии, в то время как есть у нас много вакантных епархий. Мне кажется, что лучшим доказательством того, что я ни в коей мере не нахожусь в оппозиции, было бы назначение меня на одну из них". На это заявление архиепископу Ермогену было отвечено, что назначен на епархию он1 быть не может.

Этот инцидент не нуждается в пространном комментарии. Он красноречиво свидетельствует о мужественном стоянии за правду архиепископа Ермогена, о котором даже видные представители Московской Патриархии говорили, что "он лучший из теперешних русских епископов".

В 1967 году архиепископ Ермоген был опять отправлен "на покой" в Жировицкий монастырь под городом Слонимом и находился там под домашним арестом.

Тем не менее, и находясь на покое, он неоднократно выступал против приспособленческой политики Московской Патриархии. После смерти Патриарха Алексия все лучшие силы Русской Церкви мечтали об избрании архиепископа Ермогена патриархом. Однако архиепископ Ермоген, бывший в то время старейшим иерархом Русской Церкви, не был вызван на Собор и до самой своей кончины, последовавшей 7 апреля 1978 года, оставался под фактическим домашним арестом.

(Из статьи священника Виктора Потапова "Памяти архиепископа Ермогена"// Новое Русское Слово. 1978.2 авг.)

2. Мирянин Борис Талантов

Мирянин Борис Владимирович Талантов, много лет обличавший произвол советского государства по отношение к Церкви и попустительство сергианских иерархов, родился в 1903 году. 12 июня 1969 года он был арестован в Вятке (Кирове) по статье 190-1 УК РСФСР. Ему инкриминировался ряд написанных им статей религиозного содержания, статья

324

о природе советского государства и различные черновые записи, в том числе пометки на полях речи Л.И. Брежнева.

Суд начался 1 сентября 1969 года. Группа верующих, сочувствовавших обвиняемому, пыталась попасть в зал заседаний, но их не пропустили, так как места в зале были по обыкновению заранее заняты кагэбистами. Б.В. Талантов в последнем слове подтвердил верность своим убеждениям. Третьего сентября суд приговорил 66-летнего церковного деятеля к двум годам лагерей. Сорок верующих города Вятки (Кирова) обратились с протестом к прокурору. В "самиздате" вышла статья А.Э. Краснова-Левитина "Драма в Вятке" (самого Краснова-Левитина допрашивали по делу Талантова 26 июня 1969 года): "Эти действия -арест старого человека за критику произвола и самоуправства — заклеймят и осудят решительно все честные люди во всем мире..."

Седьмого декабря 1970 года Борис Владимирович Талантов умер в тюремной больнице — первый из узников совести, погибших в брежневское время.

Справка составлена священником Виктором Потаповым.

Первая публикация: 1992, Published by "Monastery Press" 75 E. 93rdSt., New York, N.Y. 10128, USA. 8011, Champagneur Ave., Montreal, Que.