14. Планирование вторжения
Прежде чем покинуть средиземноморский театр военных действий и занять новый пост в Англии, предварительно побывав в Соединенных Штатах, Эйзенхауэр изучил проект плана, составленный КОССАК для вторжения через Ла-Манш. Его недовольство подтвердило те отрицательные выводы, которые мы уже сделали в Англии при ознакомлении с этим планом. Согласно плану, в первом эшелоне сил вторжения было три дивизии, во втором эшелоне — две дивизии (схема 19). Из этого видно, что в самой ответственной операции вторжения КОССАК планировал действия весьма ограниченными силами.
Конечно, в выделении такого незначительного количества войск нельзя винить только КОССАК, ибо Морган не мог сделать больше того, что позволяли его ресурсы. Получалось так, что во всех других десантных операциях Морган с самого начала испытывал острый недостаток в десантных средствах. Из наших десантных средств, разбросанных по всему свету, мы могли выделить суда для перевозки только пяти дивизий. Даже в 1944 г. производство десантных судов сильно отставало от наших потребностей. В результате вторжение через Ла-Манш предстояло осуществлять с недостаточным количеством десантных средств. Если бы даже три дивизии, высаживавшиеся по плану в первом эшелоне, сумели закрепиться на побережье, их плацдарм оказался бы настолько ограниченным по фронту, что немцы могли бы легко сбросить их в море, проведя контратаку. Меня крайне тревожил недостаток десантных средств при подготовке операции «Оверлорд», но успокаивало только одно соображение, что, как только верховный командующий узнает о затруднениях, которые мешали успешному проведению операции, он перевернет небо и землю, чтобы усилить нас десантными средствами, даже за счет свертывания операций на Тихом океане.
До тех пор пока планировалось высадить в первый день вторжения лишь три дивизии, я предвидел трудности, которые возникают при захвате большого порта вскоре после высадки десанта. КОССАК исходил из того, что в конце концов на плацдарме будет высажено всего от 26 до 30 союзных дивизий. Для материального обеспечения такой огромной армии, кроме выгрузки грузов на побережье, требовалось наличие в руках союзников крупного порта. Поэтому после высадки мы обязательно должны были расширить плацдарм и захватить крупный порт. Если бы мы не сумели этого добиться до того, как в проливе установится плохая погода, тогда темпы сосредоточения наших войск на плацдарме снизились бы.
Согласно плану КОССАК, мы высаживали войска на побережье, отстоящем на значительном удалении от Шербура (схема 19) Предварительно намеченный район для высадки десанта занимал 40-километровый участок, покрытый галькой побережья Нормандии, расположенный почти посредине между Гавром и Шербуром.
Гавр представляет собою прекрасный порт, однако он явно находился вне нашей досягаемости. Город находился на противоположном от нас берегу широкого устья Сены. Подступы к порту прикрывали орудия береговой обороны. Кроме того, гарнизон Гавра можно было легко усилить германскими подкреплениями, сосредоточенными в районе Па-де-Кале.
Мы полагали, что сумеем захватить Шербур без особых затруднений, если обойдем его с тыла. Однако и здесь были трудности, вызывавшие у меня тревогу. Между Шербуром и участком высадки в департаменте Кальвадос течет множество рек и речек, которыми покрыто почти все основание полуострова Котантен. Если бы у немцев оказалось время для укрепления этого болотистого основания полуострова, тогда трудно было сказать, когда нам удалось бы прорваться к Шербуру.
Береговые укрепления в районе Шербура не давали возможности осуществить охватывающий маневр' с моря, поэтому наша единственная надежда быстро овладеть городом заключалась в том, чтобы одновременно с остальным десантом высадить также войска на побережье полуострова Котантен. Таким путем мы могли надеяться высадить десант в тылу войск противника, которые он мог бы сосредоточить для удержания основания полуострова Котантен с целью не допустить нас к Шербуру.
Следовательно, нам следовало расширить участок высадки десанта в первый день операции «Оверлорд», использовав для этой цели еще одну или две дивизии. К счастью, Эйзенхауэр пришел к аналогичному, заключению и приказал Монтгомери выехать в Англию и изучить возможности расширения плацдарма. Пробыв несколько дней в штабе КОССАК, Монти согласился с нами, что необходимо расширить фронт высадки, включив в него полуостров Котантен.
До того как для высадки десанта был намечен участок побережья департамента Кальвадос в Нормандии, штаб Моргана тщательно изучил побережье Европы от Голландии до Испании. Из архивов своей разведки англичане извлекли тома с детальным исследованием структуры подпочвенных слоев земли, мостов, якорных стоянок, портов, рек и тысяч других вопросов, которые учитывались при составлении плана вторжения через Ла-Манш.
Характерным для предприимчивости англичан при проведении этой разведывательной работы был ответ, который они дали на наш запрос относительно состояния подпочв на участке высадки «Омаха». Изучая одно из возможных направлений наступления после закрепления на плацдарме, мы опасались, что ручей, протекающий здесь, мог отложить слой ила под песком и галькой на побережье. Если бы наши опасения оправдались, грузовики могли легко застрять на побережье при разгрузке с судов.
— Какую информацию вы можете получить о состоянии подпочвы на этом участке? — спросил я Диксона, когда оперативный отдел поставил передо мной этот вопрос.
Через несколько дней на нашем совещании в Брайнстон-сквере появился худощавый подтянутый лейтенант английского флота. Он достал из кармана толстую стеклянную трубку и подошел с нею к карте, висевшей на стене.
— Позапрошлой ночью, — спокойным тоном начал он, — мы побывали на участке высадки «Омаха», пробурили скважину и взяли пробу. Как вы можете судить по этому образцу, там нет ни малейших следов ила. Галька лежит на твердом скалистом, основании. Маловероятно, чтобы ваши грузовики застряли.
Для получения этих сведений лейтенанту пришлось воспользоваться подводной лодкой, которая прошла через минные поля у побережья Франции. Затем ночью он подплыл в надувной лодке к берегу прямо под дулами огромных германских орудий, глядевших из казематов.
При изучении побережья Ла-Манша и Бискайского залива, с точки зрения их пригодности для высадки десанта, офицеры штаба КОССАК руководствовались следующими соображениями:
1. Можно ли обеспечить прикрытие района высадки истребителями, базирующимися в Англии?
2. Сколько дивизий можно высадить в первый день вторжения?
3. Сколько дивизий сможет использовать противник против, высадившихся войск в первую неделю вторжения?
4. Сколько военных кораблей и транспортных самолетов потребуется для обеспечения высадки?
5. Сколько тонн грузов можно доставлять ежедневно на побережье и в ближайшие порты?
Поскольку мы знали, что все важнейшие порты подготовлены немцами к уничтожению в случае высадки союзников, мы в наших расчетах исходили из того, что любой порт, занятый нами, будет серьезно поврежден. Это, конечно, означало, что мы должны были рассчитывать на грузы и пополнения, выгружаемые непосредственно на побережье.
Поэтому в штабе «КОССАК» было намечено шесть возможных участков высадки (схема 20): 1) на голландском и бельгийском побережье Северного моря; 2) в проливе Па-де-Кале, побережье которого, находится под огнем артиллерии фортов Дувра; 3) в устье Сены у Гавра; 4) в районе Кана и полуострова Котантен, на котором расположен порт Шербур; 5) на побережье полуострова Бретань, имеющего большое количество портов, включая немецкую базу подводных лодок в Бресте, и, наконец, 6) на побережье Бискайского залива вплоть до Бордо. Высадка на германском и датском побережье Северного моря была отвергнута с самого начала, так как это побережье находилось за пределами радиуса действия союзных истребителей.
С самого начала изучения возможных участков высадки четыре участка из указанных выше шести были исключены как слишком опасные. Побережье Голландии и Бельгии находилось, по нашему мнению, слишком далеко от баз союзных истребителей в Англии, Кроме того, от побережья в этом районе в глубь страны вело слишком мало дорог, а мягкие песчаные дюны представляли серьезное препятствие для подвоза грузов. Если бы мы высадились в устье Сены у Гавра, тогда наши войска оказались бы в опасном положении, будучи изолированными друг от друга рекой, и противник мог бы разбить их по частям. Кроме того, артиллерия противника могла обстрелять их из береговых укреплений порта Гавр, а войска, высадившиеся севернее Сены, могли подвергнуться контратаке противника из района Па-де-Кале.
Большая часть побережья полуострова Бретань была неудобна. Для высадки десанта из-за скалистых берегов. Здесь было большое количество первоклассных портов, но они охранялись сильными гарнизонами немецких войск и, кроме того, полуостров Бретань находился на расстоянии более чем 320 километров от баз истребительной авиации в Англии. Последнее обстоятельство определенно вынуждало исключить этот участок из числа пригодных для высадки.
Далее к югу побережье Бискайского залива никогда не рассматривалось в качестве возможного участка высадки, так как оно находилось слишком далеко от баз союзных истребителей. Кроме того, для высадки на этом участке потребовалось бы совершить большой переход морем. А это, в свою очередь, не дало бы нам возможности использовать мелкие десантные суда, которые с успехом могли применяться при форсировании Ла-Манша.
Все эти возможные участки высадки десанта были быстро исключены из плана и началось детальное изучение оставшихся двух участков. Первый участок побережье пролива Па-де-Кале — находится всего лишь в 30 километрах от Дувра. Когда немцы сосредоточили в районе Па-де-Кале войска и одели в бетон Атлантический вал, стало очевидно, что противник ожидает союзного наступления именно здесь. Поэтому этот вариант высадки отпал. Последний оставшийся участок высадки охватывал побережье протяженностью 100 километров. Он проходил от Кана через эстуарии Карантана почти до Шербура. С точки зрения противника, этот отдаленный, провинциальный участок побережья, расположенный в 320 километрах от Парижа и в 640 километрах от линии Зигфрида, представлял менее соблазнительный объект для вторжения союзников, чем побережье пролива Па-де-Кале. В результате здесь немцы почти не возводили укреплений, и только незадолго до высадки началось укрепление района по приказу Гитлера, почувствовавшего, что союзники могут здесь высадиться.
Не говоря уже о том, что побережье у Кана было слабо укреплено, этот участок был выгоден для нас еще и потому, что он находился на значительном удалении от резервов и баз противника. В то же самое время побережье у Кана представляло идеальное место для высадки десанта. Побережье, правда, не было защищено от ветров, однако оно не было так открыто, как у Па-де-Кале. Хотя от побережья шло не так много дорог в глубь страны, как нам хотелось, те немногие дороги, которыми мы могли воспользоваться, были в хорошем состоянии. Кроме того, этот участок Нормандии был прикрыт со стороны Па-де-Кале, Бельгии и Голландии такой водной преградой, как Сена. В случае уничтожения союзной авиацией мостов через Сену можно было задержать переброску вражеских подкреплений. От этого, собственно, и зависело, будет ли вторжение успешным или немецкие войска сбросят нас в пролив. Благоприятные условия, которые создавались для нас благодаря затруднениям противника по переброске резервов через Сену, были столь значительными, что оправдывали наш выбор участка высадки у Кана.
При высадке в районе Кана самолетам приходилось лететь дальше до плацдарма и, следовательно, они могли находиться в воздухе над участком высадки меньше времени. Хотя это затрудняло прикрытие с воздуха высадившихся войск, однако все же прикрытие было достаточно надежным. Из 190 аэродромов, имевшихся в Англии, почти одна треть находилась в радиусе до 246 километров от плацдарма, причем большинство остальных аэродромов также находилось достаточно близко. Другими словами, высадка в районе Кана потребовала бы от союзной авиации не больших усилий по прикрытию, чем охрана Нью-Йорка истребителями, базирующимися на аэродромах в Балтиморе.
Вторжение на участке Кана несколько удлиняло переход через пролив по сравнению с высадкой на побережье Па-де-Кале. Но этот более длинный путь был значительно лучше вторжения через пролив Па-де-Кале под дулами немецких орудий.
Ко времени прибытия Эйзенхауэра в Англию 15 января 1944 г. Монтгомери уже ожидал его со своими предложениями усилить войска первого эшелона, переправляющиеся через Ла-Манш, и использовать для высадки войск также и полуостров Котантен. У меня отлегло от сердца, так как высадка пяти дивизий в первом эшелоне и двух дивизий во втором давала возможность прорваться как в районе Кана, так и на полуострове Котантен. Теперь можно было захватить Шербур с минимальной потерей времени. А широкий фронт высадки давал нам возможность нащупать слабое место в обороне противника с тем, чтобы прорвать ее.
Через неделю, 23 января, Эйзенхауэр впервые собрал высших офицеров экспедиционных сил союзников в историческом Норфолк-Хаусе в Лондоне, где родился король Георг III. Кроме Теддера, Монтгомери, Смита и меня, были приглашены главнокомандующий военно-воздушными силами союзников Ли-Маллори и главнокомандующий флотом Рамзей. Той Спаатс также присутствовал на совещании, хотя как командующий стратегической авиацией он пока не подчинялся Айку. Спаатс получал приказы непосредственно от объединенного комитета начальников штабов, за исключением специальных заданий.
Эйзенхауэр одобрил предложения Монтгомери о расширении фронта высадки и немедленно поставил в известность Вашингтон о необходимости довести количество высаживающихся войск до пяти дивизий.
— С меньшими силами, — заявил он, — нельзя рассчитывать на успех.
Хотя для высадки пяти дивизий требовалось больше десантных средств, Эйзенхауэр не хотел откладывать вторжение на более поздний срок и изменять уже намеченную дату — начало мая. Он хотел использовать для кампаний весь летний период до наступления плохой погоды. Тем не менее Эйзенхауэр признавал, что увеличение масштаба операции может привести к ее отсрочке из-за недостатка десантных средств. Эйзенхауэр считал, что если возросшие потребности нельзя удовлетворить за счет расширения производства, тогда необходимые суда следует взять из резерва, выделенного для обеспечения других десантных операций.
За пять недель до этого в Каире, когда объединенный комитет начальников штабов рассматривал вопрос об источниках получения десантных средств для планировавшегося вторжения в Южную Францию, он, естественно, рассчитывал на наши ресурсы на Тихом океане. Однако адмирал Кинг наотрез отказался удовлетворить просьбу комитета. Он считал неправильным рассматривать военно-морские силы на Тихом океане в качестве резерва для войны в Европе. Однако суда надо было изыскать. Как бы ни было сильно желание командования флота вести войну на Тихом океане, решение Рузвельта и Черчилля сокрушить в первую очередь Германию было обязательным и для него.
Союзники планировали в Европе, кроме основной операции «Оверлорд», еще одну операцию отвлекающего характера — вторжение в Южную Францию со стороны Средиземного моря. Этой операции было присвоено условное название «Энвил» («Наковальня»), которое позже было изменено на «Драгун».
Согласно плану вторжения, на побережье Южной Франции следовало высадить только две дивизии, однако и для этих сил требовалось огромное количество десантных средств. Между тем Эйзенхауэр уже наметил высадку десанта в районе Анцио, чтобы обойти с моря стабилизировавшийся фронт в Италии. Когда Эйзенхауэр еще находился в Соединенных Штатах, куда он заехал, направляясь со средиземноморского театра военных действий в Англию, то был предупрежден Монтгомери и Смитом, что для обеспечения высадки в Нормандии пяти дивизий придется взять суда, предназначенные для вторжения в Южную Францию. Они рекомендовали уменьшить силы, высаживающиеся в Южной Франции, до одной дивизии, а освободившиеся суда перебросить в Англию для обеспечения вторжения через Ла-Манш.
Однако Эйзенхауэр не согласился с этим. Он стремился во что бы то ни стало провести высадку в Южной Франции, хотя бы ценою отсрочки вторжения через Ла-Манш на месяц. В свою очередь, я от всего сердца желал, чтобы десант в Южной Франции был высажен, хотя отказ от операции «Энвил» значительно облегчил бы стоявшие передо мною трудности при подготовке вторжения через Ла-Манш. В связи с тем, что авиация все больше и больше разрушала железнодорожную сеть Франции, становились очевидными те затруднения, которые возникнут в работе тыла при наступлении союзных войск во Франции. Высадка на юге этой страны не только привела бы к изгнанию немцев из южной части Франции, но и дала бы возможность создать новый путь снабжения от Марселя к Эльзасу вдоль долины реки Роны.
В течение зимы и ранней весной 1944 г. целесообразность проведения операции «Энвил» все время ставилась под сомнение. Ее проведению мешал не только недостаток судов в связи с подготовкой вторжения через Ла-Манш, но и выявившиеся разногласия между американцами и англичанами в отношении оценки этой операции.
Для американских стратегов высадка в Южной Франции была неотъемлемой частью нашей стратегии в Европе, преследовавшей цель зажать в клещи немецкие войска во Франции.
Между тем англичане отрицали какое-либо стратегическое значение этой операции. Для них высадка в Южной Франции была не чем иным, как только отвлекающим тактическим маневром. Они считали эту операцию желательной, но не необходимой. На такое отношение англичан, несомненно, повлияла затянувшаяся кампания в Италии. Высадка в Анцио 22 января вызвала сильное разочарование. В создавшихся условиях они были склонны спрашивать: не приведет ли операция «Энвил» к чрезмерному истощению наших людских ресурсов на Средиземном море?
В Лондоне последние недели перед операцией проходили с ужасающей быстротой. В связи со стремлением союзников использовать суда, выделенные для операции «Энвил», в операции «Оверлорд», а также в связи с неудачным исходом высадки десанта в районе Анцио Эйзенхауэра убеждали, да и сам он уже был склонен, отказаться от проведения операции «Энвил». Тем не менее его не покидала слабая надежда, что удастся провести обе операции.
Верховный штаб экспедиционных сил союзников пытался найти выход из создавшегося положения, предложив нагрузить суда сверх установленной нормы. Однако Монтгомери и я возражали, так как перегрузка судов могла создать беспорядок при высадке на берегу. При планировании операции «Оверлорд» мы соблюдали принцип, чтобы на каждое судно было погружено боевое подразделение вместе с его вооружением и боеприпасами. Если бы мы нарушили этот принцип, при высадке потребовалось бы много времени, чтобы войска разобрались по подразделениям, что могло привести к серьезным затруднениям.
— Хватит играть в прятки, — сказал я Кину, — мы не можем больше ходить вокруг да около вопроса о тоннаже. Если придется отказаться от высадки в Южной Франции, то лучше пойти на это, чем нарушить установленный нами порядок погрузки войск на суда.
Решение отказаться от высадки в Южной Франции было, наконец, принято 21 марта. Когда верховный штаб экспедиционных сил союзников выяснил, что судов для обеспечения операции «Оверлорд» не хватает, Эйзенхауэр понял, что медлить больше нельзя. Крайне неохотно он предложил отсрочить высадку десанта в Южной Франции до тех пор, пока не будет произведено вторжение через пролив Ла-Манш.
В конце января 1944 г. было решено перенести вторжение через Ла-Манш с начала мая на июнь. Когда Эйзенхауэр вскоре после того, как он прибыл в Англию, выяснил, что десантных судов не хватает, он проявил большую нервозность в связи с приближением дня вторжения. 24 января, излагая свои соображения о расширении фронта высадки при вторжении через Ла-Манш, Эйзенхауэр докладывал военному министерству, что «с точки зрения армии проведение операции в мае более выгодно». Однако в этом же докладе Эйзенхауэр указывал: «Чем подвергать себя риску при проведении операции небольшими силами, я предпочел бы отложить ее на месяц, чтобы сосредоточить необходимое количество войск».
Английские начальники штабов, также встревоженные к этому времени угрожающей нехваткой судов, поддержали предложение Эйзенхауэра отложить вторжение, а 31 января к ним присоединились американские начальники штабов. Понятно, что я также выступал за отсрочку вторжения, пока мы не будем обеспечены дополнительными десантными средствами. Однако мне все же было трудно понять, почему при проведении этой самой решающей наступательной операции за всю войну мы должны были конкурировать с действиями на Тихом океане, когда речь шла об удовлетворении наших самых насущных нужд. Артиллерийская поддержка кораблями флота операции «Оверлорд» была запланирована в таком же масштабе, как и при проведении операций на Тихом океане. Я не представлял себе тех усилий, которые флот делал на тихоокеанском театре военных действий, но меня раздражало стремление флота рассматривать операцию «Оверлорд» как европейского пасынка.
Наши военно-воздушные силы приветствовали решение отложить вторжение через Ла-Манш на целый месяц. Дополнительные несколько недель давали им возможность продолжать подавление противника с воздуха. Даже русские, находившиеся далеко от нас, приветствовали отсрочку вторжения.[30] Почва на восточном фронте к июню бы подсохла, и это дало бы возможность Красной Армии возобновить наступление.
Еще до прибытия Монтгомери в Англию английский штаб 21-й группы армий начал длительное и детальное планирование разных аспектов вторжения, которые позднее вошли в план операции «Оверлорд». Первым документом штаба был так называемый «первоначальный совместный план». Этот план штаб 21-й группы армий разрабатывал совместно со штабами десантируемых армий, и в нем ставились задачи армиям после высадки на побережье. Исходя из плана, каждая армия разрабатывала свой приказ, который являлся основным документом для действий корпусов первого эшелона армии. Затем дивизии первого эшелона разрабатывали свои детальные планы под контролем командира корпуса. Потом план спускался из дивизии в полк, из полка в батальон и, наконец, доходил до командиров рот в форме боевого приказа.
Для составления «первоначального совместного плана» штаб 21-й группы армий организовал специальные планирующие группы, которые получили название «синдиката», причем каждой из них поручалось разработать определенный этап вторжения. В состав синдикатов, или комитетов, входили представители штабов группы армий Монтгомери, 2-й британской армии Демпси и моей 1-й американской армии. Кроме того, в каждом синдикате были представлены авиация, флот, верховный штаб экспедиционных сил союзников, английское правительство, штаб европейского театра военных действий и штабы общевойсковых соединений. После шестинедельной работы этих синдикатов был составлен совместный план, который был нами одобрен.
Хотя англичане по многим вопросам спорили с нами во время совещаний, они не злоупотребляли сложившимися между нами отношениями. Большей частью английские офицеры были старше нас по рангу. По работе так и следовало. Большинство из них было лучше знакомо с планом вторжения, чем мы. Это объяснялось главным образом тем, что они занимались планированием вторжения уже много месяцев до того, как мы включились в эту работу.
Пока штаб 1-й армии был занят на ежедневных заседаниях в синдикате, из штаба 1-й группы армий была выделена особая группа и прикомандирована к штабу Монтгомери. Здесь они совместно с англичанами разработали план переброски подкреплений на плацдарм союзников во Франции. Ответственность за усиление высадившихся американских войск в течение первых 14 дней вторжения возлагалась на 1-ю армию. После этого за переброску подкреплений отвечал штаб американской группы армий.
Сначала я полагал, что штаб группы армий может ограничиться небольшим количеством офицеров, занятых планированием на высшем уровне, и не хотел раздувать штат, что является обычным в высших штабах. Однако штаб группы армий не просуществовал и трех месяцев, как начальник штаба Монтгомери уже затребовал прикомандировать к штабу 21-й группы армий 14 офицеров инженерно-технической службы. В это время в Брайнстон-сквере у нас было только три таких офицера. После этого я махнул на все рукой и не мешал штабу группы армий разбухать. Вскоре после окончания войны, находясь в Висбадене, я был изумлен, узнав, что в штабе группы армий и его специальных подразделениях числилось более 900 офицеров. Это превышало численность офицерского состава полностью укомплектованной пехотой дивизии. Чудовищное увеличение личного состава штаба группы армий повергло меня в ужас, но заместитель начальника штаба успокоил меня, сообщив, что обычно за день через штаб проходило 1100 пакетов с корреспонденцией. Между тем ежедневно мне докладывали не более 30 документов.
Так как большинство высших штабов размещалось в Лондоне, этот шумный, переполненный город стал центром союзного планирования. В декабре англичане предложили, чтобы мы передислоцировали штаб 1-й армии из Бристоля в Лондон, расположив его вместе с другими штабами. Однако, вместо того, чтобы перебрасывать штаб целиком, я перевел в Лондон только офицеров, занятых планированием. Возглавлял эту группу, состоявшую из 30 офицеров, Билл Кин. Они расположились в свободных помещениях, предоставленных в их распоряжение штабом нашей группы армий на Брайнстон-сквер.
Оперативная комната штаба 1-й армии была расположена на втором этаже кирпичного здания, занимаемого штабом группы армий. Это здание входило в ансамбль фешенебельных квартир Вест-Энда, оборудованных каминами из итальянского мрамора, лепные потолки были выполнены в стиле рококо, а из окон открывался живописный вид на тенистый бульвар, тянувшийся вдоль всего квартала. Окна днем и ночью были задрапированы тяжелыми светомаскировочными шторами. Гостиная была заполнена письменными столами ролевого образца, стены увешаны совершенно секретными картами. Карты были накрыты листами кальки, на которые были нанесены разграничительные линии, объекты, промежуточные рубежи, то есть те секреты, за которые противник охотно пожертвовал бы несколькими дивизиями. В одном из углов гостиной Диксон расположил разведывательный отдел. На картах условными знаками красного цвета были обозначены огневые позиции и орудия противника. От побережья Франции, занятого противником, были проведены дуги, показывающие дальнобойность орудий береговой обороны, секторы обстрела орудий накидывались один на другой и почти полностью покрывали пролив Ла-Манш. В конце переполненной комнаты огромный Табби Торсон, имя которого часто путали, возглавлял работу оперативного отдела. Здесь два сержанта перепечатывали на пишущих машинках боевое расписание войск, которое ежедневно изменялось. Каждый список частей занимал от 25 до 30 страниц, так как нужно было перечислить 1400 и даже более американских соединений, частей и подразделений, высаживавшихся в Нормандии в первые две недели вторжения.
Вход в гостиную круглые сутки находился под охраной военной полиции. Перед тем как позвонить, чтобы дверь открыли изнутри, полицейский проверял специальный пропуск у каждого входящего. Имевший такой пропуск допускался к любым секретным документам, которые были на европейском театре военных действий. Пропуск давал возможность ознакомиться со всеми деталями вторжения, включая день высадки.
Во время одного из ночных налетов немецкой авиации несколько зажигательных бомб упало на Брайнстон-сквер. В некоторых зданиях, занятых нами, вспыхнул пожар. Одна из магниевых бомб пробила крышу и упала на пол моего кабинета. К счастью, она не разорвалась. С улицы устремились добровольцы с гидропультами тушить пожары, и наш охранный кордон был прорван. Однако, на наше счастье, часовой у двери оперативной комнаты остался на своем посту, и секреты были сохранены. Если бы сгорела оперативная комната, тогда были бы безвозвратно потеряны тысячи часов, потраченные на планирование. Еще страшнее была опасность разглашения в возникшей суматохе материалов, находившихся в оперативной комнате.
Из всех военных тайн мы тщательнее всего сохраняли дату начала вторжения. Хотя в наших штабах агенты контрразведки проверяли по ночам столы и сейфы, стремясь обнаружить нарушение инструкций об охране военной тайны, за весь период, пока дата вторжения оставалась Великой Тайной, было обнаружено только одно серьезное нарушение.
Это случилось в конце апреля 1944 г., когда в мой кабинет на Брайнстон-сквер утром вошел бригадный генерал Эдвин Сиберт, спокойный и чрезвычайно способный начальник разведывательного отдела штаба группы армий.
— Генерал, — начал он, — мне бы не хотелось докладывать вам по этому делу.
— По какому делу? — спросил я.
Сиберт объяснил. Накануне вечером он с одним американским генерал-майором и группой союзных офицеров присутствовал на обеде в Клэридже. Перед обедом подавались коктейли. Жалуясь на трудности со снабжением, генерал-майор заявил, что некоторые остродефицитные материалы будут доставлены в Англию только после вторжения. А вторжение, добавил он многозначительно, состоится до 15 июня.
Я знал этого генерала еще с того времени, когда мы были курсантами в Вест-Пойнте. Я уважал его и ценил дружбу с ним, но у меня не было выбора. Я позвонил Айку.
Сразу же состоялось расследование, подтвердившее вину генерала. Он в течение 24 часов был отстранен от должности, снижен в звании до полковника и отправлен в Соединенные Штаты. Агенты контрразведки предложили лицам, присутствовавшим на обеде вместе с ним в Клэридже, держать язык за зубами. Это предупреждение, возможно, было излишним, так как все они страшно перепугались.
Позднее некоторые офицеры заявляли, что Айк проявил излишнюю суровость, однако я не разделял их точки зрения. Если бы я был на месте Эйзенхауэра, то поступил бы точно так же. Хотя случившееся не имело никаких последствий, наказание показало, что никто не может пользоваться привилегиями, когда речь идет о жизни людей. В то же время оно убедило англичан, что мы не допустим никакой болтовни.
Из всех планов вторжения каждый штаб разрабатывал свои планы. Самыми сложными, самыми детальными и тщательно разработанными были планы для армии первого эшелона. Когда 25 февраля 1944 г. мы закончили составление плана вторжения через Ла-Манш для 1-й армии и сброшюровали его вместе с планами корпусов, у нас получился огромный том, отпечатанный на ротаторе, в котором было больше слов, чем в романе Маргариты Митчелл «Унесенные ветром». Всего 1-я армия отпечатала 324 экземпляра этого секретного документа.
Только в первый день вторжения 1-я армия высаживала на вражеском побережье войска, для которых потребовалось бы более 200 воинских эшелонов. Через две недели после начала вторжения американцы сосредоточивали во Франции армию, численность которой в два раза превышала численность американской армии в начале второй мировой войны, то есть в 1939 г. В течение двух недель после прорыва обороны немцев мы сосредоточили в Нормандии такое количество транспортных средств, что если их выстроить в две колонны, то они растянулись бы от Питтбурга до Чикаго.
На американском участке плацдарма высаживалось более 55 тыс. человек. В состав десанта входило 200 различных отдельных соединений, частей и подразделений от дивизии численностью в 14 тыс. человек до фотографической команды из двух человек. Каждый человек, каждая машина становились частью гигантского механизма, который надо было разобрать перед переброской через Ла-Манш и снова собрать на противоположном берегу.
Мы перевозили с собой имущество и материалы от стальных ферм мостов длиной 36 метров до таблеток сульфидина. Мы даже брали с собой питьевую воду — более 1200 тыс. литров на первые три дня после высадки.
На начальника оперативного отдела Торсона и начальника отдела тыла Вильсона выпала тяжелая задача по определению очередности погрузки грузов на суда. Торсон отвечал за погрузку боевых машин и личного состава, а Вильсон за погрузку предметов снабжения и подразделений обслуживания. Через месяц оба были утомлены до крайности, так как почти нельзя было найти человека, который не был бы убежден, что если его не высадят на побережье в день вторжения, то вся операция «Оверлорд» будет сорвана.
Чтобы обеспечить места для войск, служб и средств усиления, требовалось сократить перевозимый транспорт во всех частях и соединениях первого эшелона до абсолютно необходимого минимума. В результате даже 1-я дивизия была вынуждена оставить в тылу больше половины положенного ей по штату транспорта. Когда же один из офицеров дивизии пожаловался на это, Табби огрызнулся:
— Послушайте, друг, вы все равно далеко не продвинетесь в первый день вторжения. Если же вы застрянете из-за недостатка транспорта, тогда сообщите мне и я донесу вас до Парижа на своей спине.
Даже мягкого и безобидного Вильсона довели до того, что он стал грубить. Когда офицер по работе с гражданским населением потребовал места на судах для перевозки в первый же день вторжения продовольствия для французов, Вильсон в изумлении посмотрел на него через стол, заваленный срочными требованиями на боеприпасы, горючее и мостовое оборудование.
— Доставка этого продовольствия так важна? — спросил он.
— Безусловно, сэр, — ответил офицер.
— Прекрасно, — сказал Вильсон, — теперь слушайте внимательно. Вы получите необходимый тоннаж, но высадитесь за день до вторжения. Ни одна душа не помешает вам на побережье. Там вы сможете накормить всех французов, которых разыщете. А на следующее утро вы можете помахать нам флагом, когда мы начнем высадку.
Этот трюк — предложение высадиться за день до вторжения — был всегда наготове у Вильсона. Он считал его самым убедительным аргументом, который когда-либо имел в своем распоряжении.
Когда Эйзенхауэр предложил генералу Маршаллу, чтобы я командовал 1-й американской группой армий во Франции, он предвидел, что кто-то должен заменить меня на посту командующего 1-й армией. «Командующим одной из его армий, — писал Эйзенхауэр, имея в виду момент, когда я стану командующим группой армий во Франции, — будет, возможно, Паттон. Другой армией будет командовать генерал, отличившийся в ходе вторжения во Францию, и в крайнем случае Ходжес или Симпсон, при условии, конечно, что намеченный кандидат сможет своевременно прибыть в Англию и вместе с Брэдли примет участие во вторжении с самого начала». Когда Эйзенхауэр сказал мне о его выборе, я был доволен обеими кандидатурами. Любой из них был достойным кандидатом. Тогда я еще не знал, что получу их обоих.
Неудачливый однокурсник Паттона в Вест-Пойнте в 1904 г., Ходжес провалился на втором году обучения по математике. Ему заявили, что он неспособен к военной службе. Однако спокойный выходец из штата Джорджия знал себя лучше. В 1906 г. он поступил в армию солдатом и через три года был произведен в офицеры.
В феврале 1943 г., когда генерал-лейтенант Вальтер Крюгер был отозван из 3-й армии и направлен в распоряжение Макартура на Тихий океан, Ходжеса с поста командующего 10-м корпусом перевели в Сан-Антонио, где он получил свою третью звезду. За месяц до отправки 3-й армии в Англию Ходжес выехал туда в распоряжение 1-й армии. В качестве заместителя командующего 1-й армией Ходжес наблюдал за подготовкой армии к вторжению и замещал меня во время высадки. Он принял командование армией в тот день, когда я стал командующим группой армий, то есть 1 августа 1944 г., и провел свою армию от Авранша до Эльбы. Он по-прежнему носил опознавательные знаки этой армии четыре года спустя, когда ушел в отставку и поселился в Техасе.
Худощавый, спокойный уроженец штата Джорджия, Ходжес был уравновешенным, не бросающимся в глаза и выдержанным человеком. Поэтому он и не выдвинулся на первый план во время войны в Европе. Ходжес был прежде всего военным человеком, безупречно знавшим свое дело, специалистом в области тактики, что выдвинуло его в ряды наиболее талантливых генералов, находившихся под моим командованием. Возможно, он знал о тактике пехоты и боевой подготовке не меньше, чем другие офицеры. Однако, поскольку Ходжес не был претенциозен и держался в тени, его роль в войне была почти незаметна. Тем не менее с Ходжесом мог соперничать среди наших американских командиров один только Симпсон. В Ходжесе удачно сочетались гибкость ума и здравый смысл, в результате чего из него получился великолепный и уравновешенный командир. Я, безусловно, доверял его суждениям, искусству и сдержанности. Из всех моих командующих армиями он меньше всех нуждался в моем контроле.
Талант Ходжеса как командующего виден из достижений его 1-й армии. Эта армия продвигалась по Европе с серьезной и суровой решительностью, не полагаясь на чутье, как это делала 3-я армия Паттона, или на удачу, подобно 9-й армии Симпсона. 1-я армия раньше других пересекла германскую границу, первой форсировала Рейн, первой вышла к Эльбе и соединилась с русскими. Во время своего наступления она захватила в плен больше немцев, чем любая другая американская армия. Потери в людях в процессе своих длительных наступательных действий эта армия также понесла больше, чем другие.
В связи с тем, что Эйзенхауэр окончательно решил провести вторжение пятью дивизиями, первый эшелон нашей 1-й армии был увеличен с одной дивизии до двух, а британские силы — с двух до трех. Одна американская дивизия высаживалась на побережье департамента Кальвадос, правее англичан, в 32 километрах к западу от Кана. Другая дивизия высаживалась на восточном побережье полуострова Котантен с целью ускорить захват Шербура. Участки высадки находились на удалении 30 километров друг от друга, их разделял эстуарий Карантана. Здесь нам предстояло соединить наши участки высадки и создать общий плацдарм. Высадкой дивизий первого эшелона руководили командиры соответствующих корпусов. 3-й корпус находился во втором эшелоне и высаживался в промежутке между двумя вышеуказанными участками. Участок высадки эстуария Карантана был известен под условным названием «Омаха», правее — «Юта» (схема 22).
Поскольку 5-й корпус Джероу прибыл в Англию раньше, он получил для высадки участок «Омаха». Фактически Джероу приступил к разработке плана вторжения корпуса с того момента, когда получил копию первого варианта операции «Оверлорд», составленного КОССАК. По требованию Деверса были переброшены из Соединенных Штатов еще два корпуса вместе с их командирами.
7-й корпус под командованием генерал-майора Роско Вудраффа руководил высадкой войск на участке «Юта». 19-й корпус под командованием генерал-майора Виллиса Криттенбергера находился во втором эшелоне и высаживался вслед за корпусом Джероу на участке «Омаха». Хотя высадка в Нормандии на участке «Омаха» была первым серьезным испытанием для Джероу, я без колебаний поручил ему руководство высадкой десанта. Джероу был не только добросовестным, уверенным в себе и настойчивым генералом, он был также хорошо посвящен во все детали плана вторжения во Францию.
Что касается Криттенбергера и Вудраффа, то они впервые участвовали в десантной операции. Эйзенхауэр и я сомневались в целесообразности возложения ответственности за руководство американскими войсками вторжения на трех неопытных генералов. Как Криттенбергер, так и Вудрафф прибыли в Англию с безупречной характеристикой, обоих я знал много лет. Однако ни один из них не участвовал в боях во время второй мировой войны. К этому и сводилось мое единственное возражение против их кандидатур. Конечно, они заслуживали того, чтобы испытать свои силы, и я бы был счастлив иметь любого из них или обоих вместе под моим командованием, однако в менее ответственной операции.
Пока мы оба, Эйзенхауэр и я, ломали головы над тем, как выйти из создавшегося положения, в верховном штабе экспедиционных сил союзников была получена радиограмма от генерала Маршалла. В Соединенных Штатах находились два побывавших в боях командира дивизий, которые имели за своими плечами опыт войны на Тихом океане и подходили для должности командиров корпусов. Маршалл спрашивал нас, подходят ли для нас кандидатуры этих генералов. Мы дали положительный ответ. Так пришлось пожертвовать Криттенбергером и Вудраффом, чтобы гарантировать успех вторжения через Ла-Манш. Криттенбергер был направлен и Италию, а Вудрафф — на Тихий океан. Оба они стали командирами корпусов и отличились в боях, показав тем самым, что наши опасения были неосновательны.
Одним из офицеров, предложенных генералом Маршаллом, был уроженец штата Луизиана генерал-майор Дж. Лоутон Коллинс. Командуя 25-й пехотной дивизией, Коллинс сменил морскую пехоту на острове Гуадалканал и быстро очистил его от противника. Коллинса много лет знали в армии как одного из выдающихся молодых офицеров. Коллинс оказался слишком молодым для войны на Тихом океане. Бодрый в свои 64 года, Макартур предпочитал иметь в подчинении офицеров, близких ему по возрасту. 48-летний Коллинс казался ему слишком молодым. Таким образом, если Коллинс был слишком молод для командования дивизией, то едва ли Макартур доверил бы ему командование корпусом. На европейском же театре военных действий большинство из нас имело постоянное звание подполковников, а наши генеральские звезды были временными. Очевидно, Коллинс мог продвинуться по службе лучше всего в Европе.
Коллинс был одним из наиболее выдающихся командиров в Европе и, без сомнения, также наиболее энергичным. Тщательно подобрав свой штаб, он принимал безупречно правильные тактические решения, осуществляя их с достаточной смелостью, обеспечившей успех всех его действий. Он был не только энергичным, но и безгранично уверенным в себе человеком. Такую самоуверенность можно терпеть только у людей, которые оказываются правы, а Коллинс, к счастью, почти всегда был прав.
Генерал-майор Чарльз Корлетт был вторым командиром, рекомендованным генералом Маршаллом. Командуя 7-й пехотной дивизией во время штурма острова Кваджелейн, Корлетт весьма искусно высадил свои войска на берег. Он не стал штурмовать остров в лоб, а сначала захватил у нижней оконечности острова атолл, на котором были незначительные силы противника. Там он расположил свою артиллерию, начавшую обстрел через узкую лагуну участков высадки на острове. За семь дней боев войска Корлетта уничтожили больше 8 тыс. японцев, потеряв только 286 человек.
В награду за успешные действия на Тихом океане Корлетт был назначен командиром 19-го корпуса. К несчастью, у него был больной желудок, и через пять месяцев войны в Европе в декабре 1944 г, Корлетт был вынужден уйти с поста командира корпуса и направился для лечения в Соединенные Штаты.
Только после высадки во Франции Эйзенхауэру удалось добиться, чтобы, прежде чем направлять в наше распоряжение из Соединенных Штатов командиров корпусов и дивизий вместе с их соединениями, предварительно запрашивали нашего согласия. Против большинства кандидатур командиров дивизий мы не возражали, полагая, что, подготовив свои дивизии в США, они имеют право испытать их в бою.
Однако Вашингтон направлял в наше распоряжение из Соединенных Штатов также командиров корпусов, которые, не побывав в боях, должны были руководить командирами дивизий, имеющими боевой опыт. До тех пор пока к нам продолжали прибывать эти новички, причем каждый со своим штабом корпуса, у нас не было возможности выдвигать достойных командиров дивизий на пост командира корпуса.
— Мы несправедливы к нашим командирам дивизий, — как-то сказал я Айку Стоит только командиру дивизии провиниться, и мы либо понижаем его в должности, либо отсылаем в Соединенные Штаты. Однако, если командир дивизии прекрасно командует и достоин выдвижения на должность командира корпуса, у нас нет никакой возможности повысить его.
Айк кивнул головой.
— Я знаю, что вы имеете в виду, Брэд. Если мы наказываем плохих, то должны поощрять достойных. Хорошо, если бы у нас была возможность отбирать командиров корпусов еще до отправки их из Соединенных Штатов и брать только тех, кто нам подходит. В этом случае к нам прибывали бы некоторые штабы корпусов без своих командиров. На вакантные должности командиров корпусов мы могли бы выдвинуть командиров дивизий.
Это предложение было принято, и до конца войны 11 командиров дивизий стали командирами корпусов. В то же время в Соединенных Штатах один командир корпуса добровольно отказался от корпуса и принял командование дивизией, чтобы иметь возможность отправиться за море.
Эйзенхауэр оставил Паттона на всю осень 1943 г. размышлять в реквизированном дворце в Палермо. Джордж, теперь командующий армией без армии, был наказан Айком за пресловутый инцидент с «рукоприкладством». По мере того как зимние дожди делали пейзаж Сицилии все более унылым, раскаявшийся Паттон впадал в меланхолию. Он опасался, что ему придется сгнить на им же завоеванном острове.
Айк, однако, не забыл Джорджа, хотя он осуждал его за инцидент, приведший к его дискредитации. Вера Эйзенхауэра в боевые качества Паттона от этого не уменьшилась.
— Ну и характер у Паттона, черт бы его побрал, — как-то сказал один офицер, — он дает ему возможность одерживать блестящие победы и в то же время доставляет ему много хлопот.
Хотя Паттон иногда причинял беспокойство, тем не менее Эйзенхауэр считал его достойным командиром.
Я узнал о предложении Эйзенхауэра назначить Паттона командующим армией только после прибытия Айка в Англию. Если бы Эйзенхауэр спросил мое мнение об этом назначении раньше, я бы высказался против. Я не только ставил под сомнение правильность действий Паттона во время кампании в Сицилии, но и серьезно сомневался, разумно ли подвергать Паттона страданиям в результате перемены со мной ролями. В Сицилии Паттон был моим начальником, теперь мы менялись ролями и я становился его начальником. Айк заверил меня, что Джордж примет это без озлобления.
— Единственно, что он хочет, это снова принять участие в войне. Одно время он думал, что для него все кончено.
Как и Эйзенхауэр, я не оспаривал прекрасных способностей Паттона в наступлении, а между Ла-Маншем и Берлином было, где развернуться. Однако даже этот блистательный талант Паттона не мог подавить во мне сомнения, когда он становился моим, подчиненным. Я не стал сообщать Эйзенхауэру о моих опасениях-Если Эйзенхауэру хотелось иметь Паттона, я не должен был возражать ему.
До сих пор я не могу без огорчения вспомнить, как я колебался, узнав о назначении Паттона. Когда в августе 1944 г. Джордж стал моим подчиненным, он принял это просто, по-дружески, без оскорбленного самолюбия, озлобления или обиды. Год совместной службы. с Паттоном в Европе останется одним из самых лучших воспоминаний моей военной службы.
Джордж прибыл в Англию в марте 1944 г. вместе с основными офицерами из штаба 7-й армии. Он разместил штаб 3-й армии в центральной части Англии, подальше от южных районов, где шла активная подготовка к вторжению. Так как штаб 3-й армии, оставался без войск до высадки во Франции, последний был причислен к штабу европейского театра военных действий и Джордж, находился под опекой Эйзенхауэра до августа. Но прошло не много времени, и Джордж опять выставил себя на позор. В английском городке неподалеку открывался клуб для союзных солдат, и Джорджу неожиданно предложили выступить. Вместо того чтобы, ограничиться известными истинами об англо-американской дружбе, Джордж пошел дальше.
— Идея, положенная в основу организации таких клубов, — заявил он, — как нельзя своевременна, ибо, несомненно, нам предначертано судьбой править всем миром.
Если бы это сказал местный болтун, едва ли последовали бы какие-нибудь отклики. Однако говорил сам Паттон, и когда его. заявление получило гласность, оно быстро вызвало большой международный резонанс. К несчастью, заявление Паттона было пропущено цензором, так как оно не нарушало военной тайны.
За ночь непродуманное заявление Паттона стало делом государственной важности, и никто не был больше удивлен этим, чем сам раскаявшийся виновник. Сенат отложил рассмотрение рекомендации о присвоении Паттону постоянного звания генерал-майора. Все газеты в Соединенных Штатах в передовых статьях язвительно отзывались о верховном командовании экспедиционных сил союзников.
Однако снова, как в Сицилии, Эйзенхауэр отбил волчью стаю. Опять Джордж принес свои извинения. На этот раз Эйзенхауэр с раздражением отметил, что его терпение достигло предела.
— Я сыт по горло, — сказал он в разговоре со мной о Паттоне. — Если мне еще раз придется извиняться публично за Джорджа, я сниму его с должности, как бы он ни был для нас ценен. Мне все это надоело и я устал защищать Паттона. Жизнь слишком коротка, чтобы растрачивать ее на подобные вещи.
15 месяцев спустя Паттон заставил Эйзенхауэра выполнить свое обещание. Будучи командующим 3-й армией, оккупировавшей Германию, он нарушил приказ верховного штаба экспедиционных сил союзников, запрещавший использовать бывших нацистов при восстановлении железных дорог и предприятий общественного пользования. Не считаясь с политическими соображениями, Джордж полагал, что только немецкие должностные лица, работавшие во время войны, подходили для занятия этих постов. Но что они могли оказаться нацистами, меньше всего беспокоило Паттона, который прежде всего заботился о восстановлении этих отраслей экономики.
Объясняя свои действия представителям печати, Джордж вызвал сенсацию, заявив: «Хорошо, я объясню вам, кто такие нацисты. Их распри похожи на борьбу между республиканской и демократической партиями во время выборов».
Джордж заверял, что он больше всех ненавидит нацистов. Однако из опыта работы военной администрации он сразу же установил, что «немцы, не принятые на работу, обычно заявляют, что на всех постах засели нацисты… Больше половины немцев были нацистами, и чертовски трудно разобраться, кто из них не нацисты».
Эйзенхауэр выполнил свою угрозу. Джордж был снят с поста командующего 3-й армией и направлен в «ссылку» в 15-ю армию. От последней остался только «бумажный» штаб, занимавшийся составлением отчета о военных действиях.
Друзья Джорджа Паттона утверждают, что он до самой смерти переживал эту «неблагодарность» Айка. Однако Эйзенхауэра меньше всего следует винить в неблагодарности. Дважды перед этим он спасал Паттона, хотя мог легко и с полным основанием освободиться от него. Эйзенхауэр, несомненно, проявил большое мужество, защищая Джорджа Паттона. Бесспорно, он многое прощал ему. Большинство командиров на его месте так не поступило бы.
Мало кто из генералов мог превзойти Паттона как военачальника. Однако у Паттона был один враг, которого он не мог победить, и этим врагом был его язык.
Именно эта способность Паттона создавать серьезные кризисы заставила меня усилить цензуру, как только он стал моим подчиненным.
— Офицеры по связи с прессой проклянут меня за это, — сказал я Биллу Кину, — но черт с ними, у меня нет другого выхода. Передайте цензорам, чтобы они не пропускали в прессу ни одного высказывания любого командира без моей визы. Я хочу сам предварительно просматривать все их выступления в прессе.
Неукоснительное выполнение этого запрещения видно из следующего эпизода. Во время сражения в Арденнах вскоре после освобождения Бастони меня подозвали к телефону.
— Мы записали слова генерала Маколиффа, — сообщил офицер с другого конца провода. — Можно передать их в печать?
— А что он сказал? — спросил я.
— Катись ты… — последовал ответ.[31]
Выступая за высадку войск на полуострове Котантен, чтобы обеспечить быстрый захват Шербура, я убеждал Монтгомери и Смита выбросить воздушный десант в глубине побережья. Участок высадки «Юта» был широким и ровным и, следовательно, пригодным для высадки морского десанта, однако выходы в глубь территории ограничивались несколькими узкими дамбами, пересекавшими затопленную болотистую местность. Пока противник удерживал дамбы, он мог сковать нас на участке «Юта».
— Хотя я хочу организовать высадку на участке «Юта», — сказал я офицерам, занимавшимся планированием в штабе КОССАК, — но я скорее откажусь от проведения этой операции, чем пойду на риск из-за отсутствия поддержки со стороны воздушного десанта.
Более того, чтобы захватить Шербур и предупредить опасность задержки накопления наших сил на плацдарме, было важно не допустить переброску вражеских подкреплений в Шербур. Для этого нам следовало перерезать полуостров в наиболее узкой его части. Если бы противник имел возможность перебросить свои войска на полуостров до того, как мы ворвемся в Шербур, трудно сказать, сколько нам потребовалось бы времени для захвата порта. Сумей немцы продержаться в Шербуре до сентября, плохая погода в Ла-Манше создала бы серьезную угрозу снабжению наших войск, если бы грузы пришлось выгружать непосредственно на берег.
Из Нормандии на полуостров Котантен в сторону Шербура идут две основные железные дороги (схема 21). Одна проходит у основания полуострова через Карантан, другая — вдоль западного побережья. Между этими дорогами две трети основания полуострова перерезает река Дув. Чтобы изолировать полуостров, мы должны были сначала захватить горловину у Карантана и закрепиться на рубеже реки Дув до западной прибрежной дороги. Затем нам следовало прикрыть 15-километровый промежуток между этой дорогой и морем. Эти задачи были возложены на 82-ю и 101-ю воздушно-десантные дивизии.
101-я дивизия выбрасывалась в районе севернее Карантана, в тылу участка «Юта». Она должна была держать открытыми выходы с участка «Юта» и не дать возможности противнику взорвать дамбы. В то же время дивизия продвигалась на юг к Карантану на соединение с войсками Джероу, высадившимися на участке «Омаха».
Перед 82-й дивизией была поставлена еще более смелая задача. Она должна была перерезать западную прибрежную дорогу, ведущую в Кутанс, и закрыть западную часть полуострова Котантен. В отличие от 101-й дивизии эта дивизия выбрасывалась на довольно большом удалении от наших морских десантов. Мы надеялись, что, если дивизия не будет разбросана на большой площади, она сумеет продержаться до подхода наших наземных войск с плацдармов. Оба командира воздушно-десантных дивизий без возражений согласились с поставленными перед ними задачами.
На совещаниях совместно с Монтгомери в здании школы Сан-Поль, на которых был разработан первоначальный вариант выброски воздушного десанта, Ли-Маллори не имел никаких возражений против плана. Наоборот, он даже предложил выбросить 82-ю дивизию еще южнее, поблизости от узла дорог Ла-Э-дю-Пюи. Но я не согласился с этим, предпочитая занять более сильную позицию в 10 километрах к северу.
Однако позднее Ли-Маллори неожиданно изменил свою точку зрения, предложив, чтобы мы не выбрасывали воздушный десант для обеспечения высадки на участке «Юта». Он не только возражал против намеченного подхода самолетов к зоне выброски десанта со стороны западного побережья, но и выброску самого десанта считал неоправданным риском,
— Я не могу одобрить ваш план, — заявил Ли-Маллори. — Это весьма рискованное предприятие. Вы понесете слишком большие и неоправданные потери. К сожалению, генерал Брэдли, я не могу согласиться с вами.
— Прекрасно, сэр, — ответил я, — если вы возражаете против воздушного десанта, тогда я должен отказаться от высадки на участке «Юта». Я не могу высаживать войска на побережье, если не буду уверен, что выходы с побережья находятся в наших руках.
Ли-Маллори бросил на меня быстрый взгляд.
— Я хочу разъяснить, — сказал он, — если вы настаиваете на выброске воздушного десанта, то вы делаете это, не считаясь с моими возражениями.
С этими словами он откинулся в кресле, повернулся к Монтгомери и добавил:
— Если генерал Брэдли будет упорствовать, он должен взять на себя всю ответственность. Я лично не верю в успех воздушно-десантной операции,
— Полностью согласен с такой постановкой вопроса, — ответил я. — Я привык нести ответственность за свои действия. Монтгомери слегка постучал по столу.
— В этом нет необходимости, господа, — сказал он, — я беру на себя ответственность за операцию.
Получив согласие Монти, мы приступили к дальнейшему планированию воздушно-десантной операции на участке «Юта».
Ли-Маллори, однако, продолжал возражать против этой операции. Если бы его опасения оправдались, тогда высадка морского десанта на участке «Юта» могла оказаться под угрозой в результате неудачи воздушного десанта. На карту было поставлено слишком много, поэтому он апеллировал к Айку, прося внести изменения в план выброски воздушного десанта. Эйзенхауэр запросил мое мнение по поводу опасений главнокомандующего экспедиционными военно-воздушными силами союзников.
— Конечно, риск есть, — согласился я, — однако он значительно меньше того риска, которому подвергнутся наши войска в случае высадки на участке «Юта» без поддержки воздушного десанта.
Я согласился, что самолеты «С-47» Ли-Маллори, потолок которых небольшой, сразу же окажутся под воздействием огня зенитной артиллерии, как только они покажутся над побережьем Франции. Посадка планеров на пересеченные живыми изгородями поля Нормандии была затруднительной и могла привести к большим потерям. Однако, настаивал я, мы должны пойти на этот риск, учитывая важность высадки на участке «Юта» и возможность быстрого захвата Шербура. Конечно, я не хотел подвергать риску 17 тыс. десантников, если бы мы могли обойтись без них. Однако я сознательно шел на риск, чтобы обеспечить успех высадки морского десанта. В этом и заключалась суть вопроса.
Эйзенхауэр подверг анализу непримиримые взгляды своих сухопутных и авиационных командиров. Затем, когда на карту была поставлена судьба всей операции вторжения через Ла-Манш, он высказался в пользу выброски воздушного десанта на участке «Юта».
Между тем Ли-Маллори все еще не сдавался. Взяв на себя миссию спасти нас от катастрофы, он обратился к Айку с последним призывом. В конце концов не Ли-Маллори, а сами немцы заставили нас в последний момент внести изменения в план выброски воздушного десанта на участке «Юта».
В конце мая помощник начальника разведывательного отдела 1-й армии майор Роберт Лоу сообщил нам печальную новость о прибытии подкреплений противника в район южнее Шербура. Агентурными данными было подтверждено, что в этот район переброшены три германские дивизии и, следовательно, для десанта Риджуэя создавалась серьезная угроза. Если бы нам не удалось прорваться с участка высадки морского десанта в глубь полуострова, тогда 82-я дивизия была бы уничтожена на своих в высшей степени уязвимых позициях. Выбора у нас не было, и нам пришлось изменить район выброски 82-й дивизии, приблизив его к побережью.
26 мая Мэтью Риджуэй и Макс Тэйлор, командиры 82-й и 101-й воздушно-десантных дивизий, прилетели в Бристоль, чтобы в последнюю минуту внести изменения в план. Темная, с забитыми окнами оперативная комната в Клифтоне была уже заполнена ящиками с документами штаба 1-й армии, приготовившегося к вторжению.
Мы поспешно внесли изменения в план. 101-я дивизия выполняла прежнюю задачу, однако 82-я дивизия теперь выбрасывалась к северу от 101-й дивизии на небольшом удалении от участка высадки «Юта» (схема 21). Дивизия должна была захватить перекресток дорог у Сент-Мэр-Эглиз и отразить возможные контратаки с северо-запада.
В тот же день, когда рассылался измененный план выброски воздушного десанта, Ли-Маллори еще раз обратился к Айку, находившемуся на своем командном пункте в Портсмуте. Ли-Маллори предлагал отказаться от выброски десанта на участке «Юта», а вместо этого выбросить воздушный десант в районе Кана. Он считал, что в случае, если мы будем придерживаться утвержденного плана, мы потеряем 50 процентов парашютистов и 70 процентов планеристов. Эйзенхауэр был встревожен, что вновь речь зашла о проблеме, которую он считал давно улаженной. Если окажется прав Ли-Маллори, тогда Эйзенхауэр будет нести ответственность за эти потери. С другой стороны, последовав совету своего главнокомандующего военно-воздушными силами, он мог поставить под угрозу нашу высадку на участке «Юта». Эйзенхауэр удалился в палатку для принятия окончательного решения. Позднее вечером он заявил, что выброска воздушного десанта должна проводиться по плану.
Я узнал об этом последнем обращении позднее, уже находясь во Франции. Эйзенхауэру, однако, не приходилось выбирать между двумя возможными вариантами выброски воздушного десанта: на участке «Юта» или в районе Кана. Вопрос заключался в другом: либо воздушный десант высаживается на участке «Юта», либо мы вовсе не производим высадку морского десанта на этом участке. При организации наиболее значительной операции за всю войну Айк никогда не решился бы отказаться от высадки на участке «Юта», не рискуя потерпеть поражение.
Еще до моего приезда в Англию 29-я дивизия уже претендовала на участок высадки «Омаха». Эта дивизия прибыла в Англию в октябре 1942 г. Командовал ею бывший кавалерист, вспыльчивый 48-летний генерал-майор Чарльз Герхардт. Его энтузиазм иногда брал верх над здравым суждением солдата. Когда операцией «Оверлорд» была предусмотрена высадка морского десанта также и на участке «Юга», мы решили вместе с 29-й дивизией высадить 4-ю пехотную дивизию. Однако, хотя обе дивизии уже прошли значительную подготовку по десантированию, ни одна из них не была еще под огнем. Не желая подвергать себя риску, связанному с высадкой двух необстрелянных дивизий, я решил одну из них заменить дивизией, побывавшей в боях.
В Англии находилась только одна дивизия, имевшая боевой опыт в десантных операциях. Это была 1-я пехотная дивизия. Она к этому времени была сыта по горло героическими делами и хотела вернуться домой. Когда в дивизии узнали, что им предстоит третья высадка, на этот раз во Франции, солдаты начали горько жаловаться на свою судьбу. Среди пехотинцев, уцелевших в двух кампаниях на Средиземном море, только немногие верили, что счастливая звезда поможет им пережить третью кампанию.
Мне не хотелось подвергать 1-ю дивизию дальнейшим испытаниям, однако я, как командующий, не имел другого выхода. Я должен был высадить войска, закрепиться на плацдарме и уничтожить немцев. При выполнении этой задачи едва ли приходилось быть чересчур щепетильным. Я был вынужден использовать самые лучшие войска, имевшиеся в моем распоряжении, чтобы свести до минимума риск и любыми средствами добиться успеха. В результате на дивизию, которая заслуживала поощрения за прошлые испытания, теперь выпал неизбежный жребий выполнить наиболее трудную задачу. Хотя это может показаться и несправедливым, но пусть лучше каждый вынесет на своих плечах столько тягот в пути, сколько достанется на его долю, чем подвергать армию риску разгрома из-за стремления возложить на всех одинаковые военные испытания.
Войска, высаживавшиеся на участке «Омаха», должны были установить контакт с английскими войсками слева и соединиться со своими войсками на участке «Юта». Если обе эти задачи возложить на одну дивизию, то ее фронт растянулся бы на 40 километров. В то же время после прибытия на плацдарм последующих эшелонов 1-ю дивизию пришлось бы собрать на участке «Омаха» в одном определенном месте, чтобы избежать заторов на побережье, что было бы неизбежно при перекрестных передвижениях войск, высаживавшихся на участке «Омаха». В первый эшелон войск я включил два полка 1-й дивизии и один полк 29-й дивизии. Таким образом, 1-я дивизия сосредоточивала свои войска в левой части плацдарма, 29-я дивизия — в правой. Третья дивизия, прибывавшая на плацдарм, располагалась в центре.
Чтобы десантируемые войска могли познакомиться со своим командующим армией, а также чтобы проверить их боевую подготовку, весной 1944 г. я объездил всю юго-западную часть Англии, инспектируя одиннадцать дивизий, предназначенных для вторжения во Францию. Я побывал во всех ротах и батареях этих дивизий, расположенных на самой различной местности — от мрачных, заросших вереском пустошей Дартмура до крутых зеленых высот Корнуолла.
Я не хотел мешать нормальному ходу занятий и поэтому приказал командирам дивизий не вносить никаких изменений в распорядок дня с целью произвести на меня впечатление. Только в одной дивизии мой приказ был нарушен, где командир батальона заставил роту повторно атаковать «противника». Когда я наблюдал за солдатами, подвигавшимися в подозрительно хорошем порядке, я догадался, что учение проводится повторно, и спросил об этом командира батальона. Когда он признался, что рота проводит атаку второй раз, командир дивизии освободил его от занимаемой должности. Оставалось слишком мало времени, чтобы растрачивать его на смотры.
Во время инспектирования 29-й дивизии Герхардта я выяснил, что настроение войск подавленное из-за опасения больших потерь во время высадки. Некоторые говорили даже о 90 процентах потерь. На общем собрании офицеров и сержантов дивизии я рассказал о наших потерях на Средиземном море, надеясь рассеять их преувеличенные страхи.
— Все эти разговоры о колоссальных потерях являются вздором, — сказал им я, — некоторые из вас не вернутся, но таких будет очень немного.
Несколько дней спустя в дивизии побывал предприимчивый репортер из газеты «Старс энд Страйпс». Он увидел копию моего выступления. Через две недели я уже обнаружил свое заявление в вырезках из газет, присланных из Соединенных Штатов. Я был раздражен тем, что цитировали мою речь, произнесенную без подготовки и обращенную только к моим солдатам. Я был также расстроен тем, что мое заявление противопоставлялось мрачным предсказаниям Черчилля, Рузвельта и генерала Маршалла.
Через месяц после высадки во Франции мы опубликовали данные о наших потерях. Американский народ с облегчением узнал, что потери были ниже ожидавшихся. Из 55 тыс. солдат, высадившихся в первый день вторжения, мы потеряли 4649 человек, из них одну треть убитыми, остальные были ранены или пропали без вести.
Через несколько лет после войны мать одного пехотинца, который перед вторжением находился в Англии, напомнила мне о моем у заявлении.
— Я сделал это заявление для успокоения своих солдат, — сказал я, — чтобы убедить их, что не все они будут убиты при форсировании Ла-Манша.
— Я рада, что это заявление стало известно в Соединенных Штатах, — сказала она, — вы не можете представить себе, как оно успокоило нашу семью, находившуюся в состоянии крайней тревоги.
Когда эти строки прочтет несчастный цензор, которого я приказал сурово наказать за то, что мое заявление попало в прессу Соединенных Штатов, пусть они принесут ему хотя бы некоторое утешение.
К весне 1944 г. гостеприимные города юго-западной части Англии были переполнены американскими войсками. Американские солдаты заполнили мощенные булыжником улицы деревень графства Девоншир, выпили все пиво в местных кабачках и завели любовные интриги с англичанками. В самом деле, нигде англо-американская дружба не расцветала так пышно, как в домах английских отцов с их прелестными незамужними дочерями.
Вторжение янки в Англию было хорошо подкреплено долларами. Американский солдат получал в три раза больше, чем английский. Американский штабной сержант посылал домой своей семье столько же денег, сколько получал капитан английской армии. Поскольку значительную часть своих доходов американцы тратили на девушек, нет ничего удивительного в том, что привычки и обычаи английской провинции претерпели неожиданные изменения. Нужно отдать должное вежливости англичан, которой у них хватило на все время пребывания американских войск в Англии.
При подготовке любой десантной операции мероприятия по укреплению уверенности в успехе являются более важными, чем меры по сосредоточению войск, накоплению десантных средств и увеличению воздушной мощи. Когда количество войск вторжения через Ла-Манш было увеличено до пяти дивизий в первом эшелоне, наш скептицизм рассеялся и мы воспрянули духом. На этот раз я уже не терзался сомнениями, обуревавшими меня во время вторжения в Сицилию. Я уже имел опыт одного вторжения и теперь был свободен от всех тревог при подготовке второго.
При первом посещении оперативной комнаты штаба 1-й армии в Брайнстон-сквер Эйзенхауэр с особой силой подчеркивал необходимость уверенности в успехе вторжения.
— Операция планируется в расчете на успех, — сказал он, — нельзя ни на минуту сомневаться в благополучном исходе операции. Я заверяю вас, что провал невозможен.
По мере развертывания нашей подготовки даже самые закоренелые скептики согласились бы с ним.
Я уже предупредил офицеров своего штаба, что ни при каких обстоятельствах они не должны проявлять ни малейших признаков сомнений или колебаний. Проявление самого незначительного скептицизма со стороны старших командиров может разрастись до катастрофических размеров в дивизии, полку и батальоне. Но чтобы внушить эту уверенность в успехе, план должен быть образцовым. По мере того как план операции «Оверлорд» принимал окончательную форму, мы уже были уверены, что добьемся успеха.
7 апреля Монти устроил генеральную репетицию вторжения во Францию по карте. В репетиции принимали участие командующие военно-воздушными, наземными и морскими силами. Всего было две такие репетиции, на которых присутствовали Эйзенхауэр и Черчилль. На второй репетиции присутствовал также английский король. Рельефная карта Нормандии шириной с улицу была развернута на полу большого зала в здании школы Сан-Поль. С редким искусством Монти проследил по карте план маневра 21-й группы армий, расхаживая прямо по карте Франции.
В первом эшелоне союзных войск высаживались две воздушно-десантные и две пехотные дивизии американцев, одна воздушно-десантная и три пехотные дивизии англичан, причем английские войска находились под командованием Демпси (схема 22). Закрепившись на побережье Нормандии, 1-я армия должна была объединить участки высадки «Омаха» и «Юта» и установить контакт с войсками Демпси, действующими слева. Пока 1-я армия продвигалась в глубину полуострова Котантен, чтобы не допустить подхода с востока подкреплений противника в Шербур с дальнейшей задачей захватить порт Шербур, 2-я английская армия в первый день вторжения овладевала железнодорожным узлом Кан и расширяла свой плацдарм в южном направлении. Затем американские войска, опираясь на английские позиции, совершали широкий обходный маневр, наступая на Париж. По мере нашего продвижения сначала в южном, а затем в восточном направлении мы изолировали полуостров Бретань вместе с его портами, занятыми противником. Задача по очистке от противника полуострова Бретань возлагалась на 3-ю армию. Тем временем мы завершали наш поворот и выходили на рубеж протяженностью 225 километров, обращенный фронтом к Сене. Левый фланг этого рубежа примыкал к английскому плацдарму, правый неприкрытый фланг — к Луаре. В дальнейшем мы должны были развивать наступление на Сену, где, по нашим расчетам, немцы должны были организовать оборону на противоположном берегу реки.
Во время боевых действий в Нормандии британская и канадская армии должны были отвлечь резервы противника, сковав их на восточном фланге плацдарма союзников. Таким образом, пока Монти сковывал резервы противника у Кана, мы должны были прорвать его фронт на западе и глубоким обходным маневром выйти к Парижу. С точки зрения национальной гордости такая отвлекающая миссия была для англичан жертвой, ибо, пока мы продвигались в обход внешнего фланга, английские войска должны были сидеть на месте и сковывать немцев. Однако в стратегическом отношении такое разделение труда было вполне логичным, так как именно к Кану устремились бы вражеские резервы, как только они услышали бы сигнал тревоги.
Противник не мог не считаться с опасностью английского наступления на Кан. От Кана до Сены по прямой меньше 80 километров, до Парижа только 200, а до линии Зигфрида около 500 километров. Еще большие опасения у противника должен был вызывать открытый характер местности. За Каном простиралась слегка холмистая местность, представляющая собой идеальную территорию для действий танков. Поэтому нельзя винить немцев за то, что они были склонны поверить в намерение Монти прорвать их фронт в районе Кана и развивать наступление к границам Германии.
Нам именно и хотелось создать у немцев такое впечатление. Если бы противник направил свои резервы в район Кана, нам было бы легче выполнять свою задачу.
Когда Монти говорил в школе Сан-Поль о своих планах по захвату Кана, он был настроен очень оптимистически. Показывая на Фалез, он утверждал, что его танки прорвутся в этот город в первый же день высадки. Расстояние от побережья до Фалеза по дороге всего 50 километров, и Монти потребовалось 63 суток, чтобы добраться туда.
В дальнейшем Монти убеждал меня, чтобы я попробовал сделать прорыв танками, наступая с участка высадки «Омаха». Я знал, что провести такой маневр трудно, однако разработал соответствующий план. Как я и предполагал, мы никогда даже не пытались реализовать этот план. В отличие от Монти я предвидел, что мы встретим сильное сопротивление противника на побережье Нормандии.
Монти запретил курить во время совещания в школе Сан-Поль, хотя оно и затянулось. Объявив десятиминутный перерыв, Монти ухмыльнулся, почувствовав подозрительный запах табака. «Когда мы снова соберемся, господа, — сказал он, — можете курить, если хотите».
В комнате послышался смех, так как после перерыва на совещании должны были присутствовать премьер-министр Черчилль и Эйзенхауэр.
До этого времени я видел Черчилля только дважды. В начале весны 1944 г. я сопровождал Черчилля и Эйзенхауэра во время трехдневной инспекторской проверки американских дивизий. 69-летний премьер-министр, который во время англо-бурской войны был военным корреспондентом, бодро ходил по полям, улыбаясь солдатам из-под своего знаменитого котелка. Каждый вечер во время обеда в своем персональном поезде он рассказывал за виски с содой о трудностях и превратностях войны. Раньше Черчилль был настроен против вторжения через Ла-Манш, теперь он относился к нему с энтузиазмом.
Во время инспектирования 9-й дивизии Черчилль признался, что ему до смерти хотелось пострелять из нового американского карабина. Немедленно были поставлены мишени для Черчилля, Эйзенхауэра и меня. Мою мишень поставили на расстоянии 70 метров, Эйзенхауэра — на 45 метров и премьер-министра — на 20 метров от нас. Мы быстро расстреляли по 15 патронов. Мантон Эдди предусмотрительно увел нас, прежде чем мы успели посмотреть наши мишени.
Как-то премьер-министр пригласил несколько старших союзных офицеров на обед в свою резиденцию на Даунинг-Стрит, 10. Зная о привычке Черчилля поздно ложиться спать, я уже примирился с этим, как вдруг заметил приписку на пригласительном билете: «Конфиденциально, возможно будет король».
— Это хорошо, — сказал я Айку. — Может быть, мы пораньше вернемся домой.
Однако король не торопился уходить. После обеда мы перешли в гостиную, где он непринужденно беседовал с нами о предстоящей операции. На время ранги были забыты, и король, кажется, был особенно благодарен нам за неофициальный характер вечера. В первый раз я понял, какая одинокая жизнь должна быть у монарха и как трудно ему иметь друзей вне круга своей семьи.
Мы разошлись в половине второго ночи.
В отличие от вторжения в Сицилию, где мы высаживались в целях маскировки подхода наших кораблей к побережью в 3 часа 30 минут утра, высадка в Нормандии была приурочена к рассвету. При высадке на подготовленное к обороне побережье Франции мы рассчитывали, что наша огневая мощь более чем компенсирует недостаточность маскировки. Мы жертвовали скрытностью подхода к побережью в пользу более точной и сильной бомбардировки. Наметив час высадки после рассвета, мы в два раза повышали эффективность бомбового удара нашей авиации по побережью. Ночью до рассвета ночные бомбардировщики английских военно-воздушных сил подавляли оборонительные сооружения противника на побережье. Едва только они заканчивали обработку побережья, с рассветом наносили удар американские тяжелые и средние бомбардировщики. Флот также мог лучше корректировать огонь артиллерии главного калибра при дневном свете. Это само по себе было чрезвычайно важно, ибо на корабельную артиллерию возлагалась главная задача по обеспечению высадки десанта.
Чтобы с максимальной эффективностью использовать авиацию и флот, мы решили высадить десант не раньше, как через полчаса после рассвета, и не позже, как через полтора часа после рассвета.
Если бы высадка была произведена позднее, противник мог оправиться после бомбардировки английской авиацией. Больше того, каждая лишняя минута светлого времени дала бы врагу возможность усилить сопротивление и подбросить подкрепления.
Кроме значительного превосходства союзников в воздухе и на море, мы имели еще одно решающее преимущество — это выбор времени и места высадки. Пока мы занимались подготовкой вторжения, противник мог только ожидать и гадать, где мы высадимся.
Не зная, где мы нанесем удар, противник был вынужден распылить свои силы вдоль побережья Европы на протяжении 1400 километров. Немцам, несшим все большие потери в России при отступлении на запад, с каждым днем было труднее и труднее оборонять Атлантический вал. Для высадки на берег нам было достаточно сосредоточить силы против какого-либо одного участка обороны противника. При нашей огневой мощи мы могли прорвать этот вал и ввести в прорыв свежие войска.
Хотя противник не мог задержать нас на оборонительных позициях, он мог замедлить наше продвижение, пока Роммель подтянул бы резервы. По существу, к этому и сводилось назначение Атлантического вала. Он должен был ослабить наш удар и расколоть наши силы. Тем временем противник мог бы подтянуть резервы и нанести контрудар. Долговременные оборонительные сооружения являются неоценимыми, если под их прикрытием сосредоточиваются подвижные резервы. Однако без подвижных резервов они теряют всякую ценность. Именно в результате отсутствия подвижных резервов линия Мажино стала ловушкой для французской армии.
Во время штабной игры в школе Сан-Поль Монтгомери сообщил нам, что Роммель обычно вводит резервы в бой сразу же, как только они поступают в его распоряжение. Если он после нашего прорыва будет придерживаться этой тактики, тогда мы сумеем разгромить его резервы по частям и избежим опасности сильного контрудара со стороны противника.
Германия, израсходовав свои силы в войне против Красной Армии, стремилась уменьшить количество войск на западе, усилив укрепления Атлантического вала. Эта задача была возложена на Роммеля, охранявшего побережье на протяжении от Фризских островов Голландии до устья Луары. С характерной для него энергией Роммель увеличил количество казематов для орудий, использовав для этой цели тысячи кубических метров бетона. Он также применил две эффективные новинки, создавшие нам затруднения при высадке в Нормандии. Одну из них мы обнаружили в феврале при аэрофотосъемке побережья на участке вторжения. Роммель приказал соорудить на побережье подводные препятствия, расположенные на уровне средней точки прилива, чтобы на них проламывали днища союзные десантные суда при приближении их к берегу. Самолеты «Р-51» разведывательных эскадрилий сфотографировали эти препятствия на бреющем полете.
Затем, чтобы не допустить посадки планеров, он приказал врыть в землю столбы в наиболее удобных для посадки планеров районах Нормандии. Между столбами была натянута проволока, к которой были присоединены спусковые механизмы противотанковых мин. Заграждения против планеров мы обнаружили также при помощи воздушной разведки. Риджуэй принес мне аэрофотоснимки с озабоченным лицом. В то же время Роммель прикрыл побережье и возвышенности противотанковыми минными полями, которые он расположил с таким же искусством, с каким он применял их во время войны в Ливии.
К весне 1944 г. часть сил союзной стратегической авиации была направлена на решение тактических задач. Теперь противник лишался подвижности не только посредством уничтожения промышленных объектов, и в частности нефтеперерабатывающих заводов, но и бомбовыми ударами по железнодорожным коммуникациям, сортировочным станциям и остальной части континента.
Пока разведка продолжала гадать по поводу резервов, которые противник сумеет подтянуть к участкам вторжения, авиация предприняла действия, спутавшие все расчеты разведки. Тем не менее, чтобы не просчитаться, мы весьма осторожно оценивали результаты этих бомбардировок. Любая задержка резервов противника благодаря действиям авиации была нам на руку. Однако при планировании переброски войск на плацдарм мы исходили из максимального варианта сосредоточения противником своих резервов.
С самого начала воздушного наступления оно оказалось в тупике в результате расхождения во взглядах среди авиационного командования. Одни считали, что в первую очередь следует бомбить железнодорожные коммуникации, другие — заводы синтетического горючего. В конце концов Той Спаатс настоял на первоочередной бомбардировке заводов синтетического горючего. Последующие события показали, что он был прав, ибо к моменту нашего вторжения во Францию противник стал испытывать острую нужду в горючем. Автомобильные переброски войск противника по дорогам становились все более редкими. Дело дошло до того, что мы стали захватывать исправные автомашины, брошенные противником на дороге из-за отсутствия горючего. Перефразируя известное изречение Наполеона применительно к современным условиям, можно сказать: передвижение войск зависит не от желудка, а от наличия горючего. Голодный желудок легче насытить пищей, чем удовлетворить двигатель внутреннего сгорания, нуждающийся в постоянном питании. Во время нашего наступления во Франции пехотная дивизия потребляла горючего в шесть раз, а бронетанковая дивизия — в восемь раз больше, чем продовольствия.
14 апреля, после ожесточенных споров с англичанами относительно использования стратегической авиации, Эйзенхауэр добился, чтобы усилия военно-воздушных сил союзников были сосредоточены для непосредственного обеспечения операции «Оверлорд». В течение последующих пяти недель удары с воздуха возросли в ужасающих размерах. Только в апреле бомбардировщики и истребители 8-й воздушной армии сделали 33 тыс. самолето-вылетов. В мае в воздушных боях над Европой было сбито больше тысячи вражеских самолетов. Наши летчики давали возможность немецким самолетам находиться в воздухе только до тех пор, пока они не попадали в перекрестие прицела.
По мере того как соединения стратегической и тактической авиации, поднимавшиеся ежедневно с английских аэродромов, наносили противнику непрерывные удары, он все более и более терял свою подвижность. Только в мае военно-воздушные силы уничтожили 900 паровозов и 16 тыс. товарных вагонов. Кроме того, были выведены из строя во время дневных прицельных бомбардировок десятки сортировочных станций. Даже когда мы вносили коррективы в данные некоторых летчиков, имеющих тенденцию преувеличивать результаты бомбардировки, все равно итоги были внушительными, внушительными настолько, что мы перестали опасаться быстрого сосредоточения противником своих резервов.
Преследуя цель изолировать район высадки десанта, военно-воздушные силы сначала подвергли бомбардировке северо-западную часть Франции, а затем нарушили ее коммуникации с остальной частью страны. Район, подвергнутый бомбардировке, был по размеру приблизительно равен штату Индиана. Его граница проходила от Гавра вверх по Сене до Парижа, затем спускалась к Орлеану в верховьях Луары, шла вдоль этой реки до Нанта, расположенного с южной стороны основания полуострова Бретань. Эту самую западную часть Франции обороняла 7-я германская армия. Эта армия была одной из двух армий, входивших в состав группы армий Роммеля. Армия состояла из семнадцати дивизий, не считая гарнизонов, размещенных в Шербуре и в портах полуострова Бретань. Из семнадцати дивизий три были танковые, которые находились в резерве.
К концу весны 1944 г. во Франции находилось всего 58 немецких дивизий, из них десять дивизий были танковые и гренадерские моторизованные; в отношении боеспособности и подвижности они были крайне неоднородны. Семнадцать дивизий являлись полевыми и предназначались для нанесения контрударов. Однако большинство из них давно уже осталось без транспорта, за исключением самого необходимого. Поэтому они не обладали подвижностью, требующейся в маневренной войне. Двадцать четыре дивизии береговой обороны также были крайне неоднородны по своему составу и обладали еще меньшей подвижностью из-за недостатка транспорта. Остальные семь дивизий являлись учебными соединениями, укомплектованными главным образом новобранцами.
Изолируя участок высадки морского десанта от района Па-де-Кале и Бордо, где немцы сосредоточили крупные силы, командование союзной авиации надеялось не допустить подхода немецких подкреплений, пока мы вели операции против 7-й германской армии. Мы рассчитывали, что сумеем уничтожить эту армию до прибытия подкреплений.
Одновременно с изоляцией северо-западной части Франции авиация наносила удары также и по Нормандии, нарушая железнодорожные коммуникации и парализуя автомобильные перевозки. Это не давало возможности Роммелю замкнуть кольцо окружения вокруг нашего плацдарма, прежде чем мы осуществили прорыв. Действия авиации оказались настолько успешными, что одна вражеская дивизия, чтобы вступить в бой, была вынуждена совершить походным порядком 160-километровый марш.
В начале действий авиации по разрушению мостов во Франции я запасся терпением в ожидании результатов бомбардировки. Я уже видел в Тунисе, как однажды немецкие пикирующие бомбардировщики «Ю-87» неоднократной бомбардировкой пытались разрушить небольшой колейный мост Бейли и ничего у них не выходило. В самом Лондоне, несмотря на «блицкриг» 1940 г., на Темзе не было уничтожено ни одного моста. Однако теперь командование авиации вместо того, чтобы засыпать бомбами с большой высоты мосты, казавшиеся сверху величиной с карандаш, направило истребители-бомбардировщики бомбить устои мостов. К 4 июня все железнодорожные мосты на Сене между Руаном и Парижем были уничтожены. К 6 июня не только вся северо-западная часть Франции оказалась изолированной, но бомбардировками была также парализована железнодорожная сеть Франции. Пропускная способность железных дорог снизилась до 60 процентов, что особенно сказалось на армии, лишенной автотранспорта.
Для проверки организации огня, средств связи и инженерных подразделений обслуживания на побережье мы наметили провести в конце апреля и в начале мая генеральные репетиции по высадке войск на участках «Омаха» и «Юта». Для создания реальной обстановки, которая нас ожидала на побережье Нормандии, мы наметили для тренировки побережье у деревни Слептон-Сендс в графстве Девоншир, в нескольких километрах южнее английской военной морской базы в Дартмуте. Тем временем войска вторжения были переброшены из своих лагерей и биваков в юго-западной части Англии в районы сосредоточения на небольшом удалении от пролива Ла-Манш. Таким образом, они совершили первый марш в направлении к портам погрузки. В этих районах войска герметизировали свои боевые машины, получили специальное снаряжение и освободились от всего лишнего имущества. Из районов сосредоточения войска направились в передовые районы, прозванные «колбасами» за их продолговатую форму. Недалеко от передовых районов находились песчаные участки побережья и специально сделанные железобетонные скаты для погрузки войск на десантные суда.
Чтобы набрать 54 тыс. человек, необходимых для хозяйственного и технического обслуживания в районах сосредоточения войск, пришлось расформировать целую бронетанковую дивизию. В частях обслуживания было 4500 специально подготовленных поваров. Передовые районы были окружены колючей проволокой, так как войска получали там окончательный инструктаж относительно своих задач. После того как они были ознакомлены с предстоящей задачей, им не разрешалось общаться с местным населением. Движение гражданских машин в прибрежном районе не допускалось, на дорогах были развернуты контрольно-пропускные пункты, 2000 агентов контрразведки были направлены в прибрежную зону, чтобы предотвратить разглашение военной тайны.
Проведение учебных высадок было связано с известным риском, так как нам приходилось сосредоточивать десантные суда в гаванях. Однако, несмотря на эти очевидные признаки подготовки к вторжению, германская авиация почти не беспокоила нас. Передовые районы были тщательно замаскированы, а движение военного транспорта было настолько рассредоточено, что противник не заметил наших перебросок войск.
Я находился на борту пехотно-десантного судна. В носовой части судна, которое имело в длину 37 метров, по бортам были прикреплены штурмовые трапы. Судно зарывалось носом в волнах неспокойного Ла-Манша, когда мы проходили мимо транспортов в залив Старт, где нам хотелось посмотреть учебную высадку на участке «Юта». Хотя было уже 28 апреля, однако ветер больно хлестал по лицу и брызги заливали стекла наших биноклей, направленных на скрывавшийся в тумане берег. На узкой полоске белого побережья виднелась группа коттеджей, наполовину окутанных дымкой хмурого утра. Это была деревня Слептон-Сендс. Командующий 9-й тактической воздушной армией генерал-лейтенант Льюис Бреретон стоял на мостике пехотно-десантного судна, похожем на башню. Он посмотрел на покрытое облаками небо и глубже спрятал голову в воротник шинели. Авиация, которая должна была нанести удар по побережью, уже запаздывала.
— Как вы думаете, они пробьются через облака? — спросил я.
Бреретон пожал плечами.
— Если самолеты находятся сейчас над облаками, то им лучше вернуться на базы, — сказал я, направляя бинокль на суда, приближавшиеся к берегу. — При таком запоздании они могут поразить наши войска.
Ответ Бреретона потонул в грохоте разрывов. Казалось, что один из кораблей взорвался у берега. Оставляя за собой дымные хвосты, ракеты со свистом прорезали небо, и на сером, затянутом туманом побережье сверкнули разрывы. Над заливом пронесся грохот. Это наше первое судно с ракетной установкой обстреляло побережье с близкой дистанции перед непосредственной высадкой десанта.
Вечером Коллинс сообщил мне, что германские торпедные катера прорвались через охранение и атаковали конвой на пути к Слептон-Сендс. В сообщении говорилось, что один или несколько кораблей были повреждены. Я спросил, были ли потери, мне ответили, что потери были, но какие, точно установить не удалось. Только после сбора войск по окончании учений можно было установить точные потери.
Между тем разведывательный отдел проявлял растущее беспокойство. Если вражеские торпедные катера подобрали спасшихся с потопленных судов, тогда противник мог узнать о приближавшемся сроке вторжения. Мы заранее предусмотрительно составили план дезинформации врага, согласно которому вторжение намечалось на середину июля. К счастью, войска, участвовавшие в учениях, еще не были проинструктированы и противник, по-видимому, не знал места, где мы вторгнемся во Францию. Однако в результате потопления наших судов противник мог узнать, когда мы собираемся нанести удар. Поэтому я тоже разделял опасения разведывательного отдела.
Прошли недели, и никто больше не докладывал мне об этом инциденте. Я решил, что потери были небольшие и было маловероятно, чтобы противнику удалось что-либо узнать.
На обратном пути в Дартмут я поделился своими замечаниями о ходе учений с Кином, Диксоном, Торсоном и Вильсоном. Они, как и я, были обеспокоены двумя обстоятельствами. Инженерные подразделения, оборудовавшие побережье, не справились со своей задачей, а авиация вообще не приняла участия в операции. Первый недостаток мы могли устранить своими силами, ибо причины были для нас ясны. Что касается второго недостатка, то тут дело обстояло значительно сложнее. Бреретон, по-видимому, совершенно не беспокоился по поводу того, что авиация не выполнила своей задачи.
Инженерно-десантная бригада занимается оборудованием побережья для облегчения высадки войск, перевозкой и хранением выгруженных на побережье грузов, регулированием движения. Недостатки в деятельности этого соединения могут не только поставить под угрозу срыва высадку десанта, но и замедлить накопление резервов на плацдарме. В течение критического периода десантной операции, пока не были захвачен Шербур и организована зона коммуникаций, необорудованное для приема грузов побережье могло поставить под угрозу всю операцию. Я предложил Коллинсу подобрать нового командира инженерно-десантной бригады для оборудования побережья на участке высадки «Юта».
Только через четыре года после войны я узнал, что недостатки в инженерном оборудовании побережья при проведении учебной высадки на участке «Юта» были не по вине командира инженерно-десантной бригады. Они возникли в результате атаки германских торпедных катеров. Инцидент, который я рассматривал как небольшую схватку с врагом, оказался одной из крупных трагедий в ходе войны в Европе. Германские торпедные катера потопили два танко-десантных судна, при этом погибло более 700 человек По непонятным для меня причинам мне никто об этом не доложил. Потери Коллинса на учениях превысили потери его войск на участке «Юта» в первый день высадки в Нормандии.
Если бы наша вера в воздушную поддержку измерялась тем безразличием, которое проявила к нам 9-я тактическая воздушная армия в Англии, мы бы приступили к проведению десантной операции с большими опасениями. Частично наши опасения объяснялись высокомерным отношением к сухопутным войскам самого Бреретона. Когда мы попытались убедить его в необходимости совместной подготовки авиации и наземных сил, нам дали понять, что вся авиация брошена в битву за Францию. Если он и представлял себе значение совместной подготовки военно-воздушных сил и сухопутных войск, то он никак этого не показал. Однако, чтобы быть справедливым к Бреретону, следует помнить, что, пока мы занимались планированием вторжения и подготовкой войск, 9-я воздушная армия участвовала в воздушном наступлении против стартовых площадок самолетов-снарядов.
9-я воздушная армия была организована в Англии в октябре 1943 г. после выделения командования тактической авиации из состава 8-й воздушной армии. С января 1944 г. она стала принимать участие в воздушных сражениях над Европой, находясь под общим командованием Ли-Маллори, главнокомандующего экспедиционными военно-воздушными силами союзников. Так как 9-я воздушная армия должна была оказывать поддержку наземным войскам только после вторжения, она всю весну участвовала в воздушных операциях совместно с тяжелыми бомбардировщиками, лишая возможности германскую авиацию использовать передовые аэродромы.
Установив места расположения стартовых площадок самолетов снарядов противника, 8-я и 9-я воздушные армии сосредоточили значительную часть своих усилий против этих объектов. Несмотря на склонность разведки недооценивать возможности ракетного оружия, мы опасались, что противник может использовать ракеты против наших переполненных портов во время погрузки войск на суда. За шесть месяцев до вторжения союзная авиация совершила 30 тыс. самолето-вылетов против стартовых площадок.
Только за месяц до вторжения командование 9-й воздушной армии сообщило, что оно закончило воздушные операции и может приступить к совместной подготовке с наземными войсками.
— К сожалению, — ответил я, — мы уже завершили нашу подготовку. Войска перебрасываются в передовые районы.
Не сумев наладить взаимодействие с авиацией в Англии, мы высадились во Франции, не будучи подготовленными к совместным действиям. Нам посчастливилось, что во главе 9-го тактического авиационного командования, поддерживавшего 1-ю армию, оказался энергичный и молодой генерал-майор Элвуд Квесада. Этот 40-летний генерал больше чем кто-либо другой помог нам организовать взаимодействие между наземными войсками и воздушными силами, что дало нам возможность так стремительно промчаться по Франции после прорыва в Нормандии. Он прекрасно справился с задачей, которая не удавалась другим авиационным командирам, отчасти благодаря тому, что не боялся идти на риск. В отличие от большинства авиационных командиров, рассматривающих необходимость оказания поддержки сухопутным войскам как ненужную затею, отвлекающую внимание авиации от войны в воздухе, Квесада подошел к этому вопросу как к неизведанной области, таящей огромные возможности.
Во время вторжения через Ла-Манш Монтгомери должен был находиться вместе с главнокомандующими военно-воздушными и военно-морскими силами союзников при ставке Эйзенхауэра в Портсмуте. Отсюда Эйзенхауэр мог осуществлять непосредственный контроль за действиями своих трех основных командующих. Первоначально планировалось, что в первый день операции я буду находиться в Англии и осуществлять руководство десантными операциями 1-й армии из подземного командного пункта в районе Плимута. В дальнейшем этот вариант отпал и мне было приказано быть вместе с Монтгомери в Портсмуте. Это обосновывалось тем, что в случае усложнения обстановки могли потребоваться совместные действия. Однако такая мотивировка показалась мне неосновательной, и я доложил об этом Айку.
— Если возникнут затруднения при высадке десанта, — сказал ему я, — то решения будут приниматься на борту флагманского корабля Кирка. На этом корабле находится наш узел связи, и именно там должен находиться я. Если что-нибудь случится на побережье, я лучше смогу руководить с корабля, чем из Англии.
Айк согласился с моими доводами, и я подготовился к посадке на корабль.
К 31 мая в передовых районах было сосредоточено больше четверти миллиона сухопутных войск, которые обучались, знакомились с предстоящей операцией и готовились к дню вторжения.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги