Записки солдата

15. Первый день вторжения в Нормандию

3 июня в 7 час. 15 мин. утра я спустился к завтраку в моей квартире в Бристоле. Накануне мы допоздна засиделись за обедом — это был наш последний вечер в Англии. Сегодня нам предстояло погрузиться на флагманский корабль адмирала Кирка. День высадки был намечен на 5 июня, и теплые солнечные лучи, струившиеся через оконные стекла нашего дома «Холмс», предвещали хорошую погоду. Табби Торсон опорожнял третью чашку кофе.

— Доброе утро, генерал, — приветствовал он меня, — как вам спалось после получения нового звания? — Вильсон хихикнул.

Накануне мне сообщили о присвоении очередного постоянного воинского звания бригадного генерала. Приказ о присвоении звания был датирован 1 сентября 1943 г. Однако мое постоянное звание полковника было утверждено 1 октября этого же года, поэтому мы не были уверены, получил ли я повышение или понижение. До этого я был калифом на час: все три генеральские звезды были временными, и я сохранял звание генерала только во время войны и шесть месяцев после войны. Теперь по крайней мере мне была гарантирована одна постоянная звезда на моем надгробном памятнике на Арлингтонском кладбище.

Большая часть штаба 1-й армии, дислоцировавшегося в Бристоле, уже несколько дней находилась на штабном корабле армии и двух танкодесантных судах, стоявших у причала в Портленде. Тыловой эшелон штаба оставался в Англии в ожидании транспорта. На берегу флагманского корабля «Аугуста» места не хватало, и моя оперативная группа была вынуждена тесниться в отведенном для нас помещении. Кроме Кина, в группу входили Диксон, Торсон, Вильсон, представитель связи, пять писарей и чертежников. Мой заместитель Ходжес находился на борту штабного корабля армии «Ейкернер». Хансен был при мне на «Аугусте», а Бридж остался в Лондоне с заданием возможно чаще посещать ночные клубы. Мы опасались, что его исчезновение из Лондона может насторожить вражеских агентов.

Мы знали, что в Лондоне есть агенты врага. Более того, некоторые из них продолжали свою деятельность под негласным надзором английской контрразведки. Они могли сыграть полезную роль, посылая в Берлин наши дезинформационные материалы. Однако, за исключением агентов, находившихся под наблюдением, мы настолько надежно организовали контрразведывательную службу в Англии весной 1944 г., что только немногим шпионам врага удалось разведать наши секреты. По мере приближения дня вторжения меры по охране военной тайны становились все более жесткими и даже было прервано сообщение с Ирландией.

Вскоре после 8 часов утра мы выехали из Бристоля на юг, проехали через Эйвон по дороге на Плимут, где нам предстояло встретиться с Коллинсом. Хансен сидел в машине, держа между коленками алюминиевую трубку с вложенными в нее «совершенно секретными» картами плана вторжения. Кин, Диксон, Торсон и Вильсон следовали за нами на другой закрытой машине. День был субботний, и мы замедлили скорость движения, проезжая через рынок в Тонтоне, где перед магазинами уже выстроились очереди терпеливых английских домашних хозяек. Хотя передовые районы уже были переполнены войсками, сосредоточение войск было произведено так скрытно, что как в Тонтоне, так и в других южных городах Англии люди находились в блаженном неведении, что день вторжения был уже близок.

Коллинс ожидал нас на перекрестке дорог к северу от Плимута. Он помог нам проехать через контрольно-пропускные пункты военной полиции к причалу, у которого стоял катер с «Аугусты». В первый раз со времени кампании в Сицилии я пристегнул к поясу кобуру с пистолетом и склонил свою голову под тяжестью стальной каски. Я бросил вещевой мешок в промасленном защитном чехле (на случай химического нападения) на палубу катера и сам прыгнул за ним.

«Аугуста», быстроходный крейсер, выделялась своими стройными линиями среди тупоносых танко-десантных судов, стоявших на рейде. Закругленный, как у яхты, нос корабля и 8-дюймовые башенные орудия были обращены в сторону Ла-Манша. Кирк находился на берегу, и нас на корабле встретил его начальник штаба контр-адмирал Страбл. Мне отвели каюту капитана, ту самую, в которой помещался Рузвельт во время встречи с Черчиллем в 1941 г. у берегов Ньюфаундленда для подписания Атлантической хартии.

Оперативная комната штаба армии была размещена на юте, где обычно находился разведывательный самолет крейсера. Под оперативную комнату было приспособлено временное помещение размером 3x7 метров, металлические стены которого содрогались при каждом выстреле зенитной установки, находившейся сверху. Три лампочки на потолке были защищены проволочными сетками, а на стекло стенных часов были наклеены полоски бумаги. На одной из стен висела дорожная карта Франции Мишлена. Рядом с нею находилась схема района вторжения с условными обозначениями, выполненными в разных красках. Между картой и схемой была наклеена фотография обнаженной девушки, лежащей на куда более привлекательном пляже, чем наш плацдарм высадки. На другой стене висела крупномасштабная карта побережья Нормандии. Нанесенные на нее концентрические дуги показывали дальнобойность орудий береговой обороны противника. Еще на одной карте условными знаками красного цвета было показано расположение немецких дивизий. Середину комнаты занимал длинный стол, на котором была развернута оперативная карта. Лейтенант флота наносил на нее оборонительные сооружения противника на побережье. Вдоль наружной стены на уровне пояса тянулась полка, на которой стояли пишущие машинки штаба.

Я посмотрел прогноз погоды в журнале разведывательного отдела: «Пасмурно с воскресенья до среды, низкая облачность и плохая видимость по утрам. Ветер не выше 17–22 узлов. В Ла-Манше волнение, высота волн в проливе 1,5 метра, у побережья — 1,2 метра».

— Хорошего мало, — сказал я.

Диксон выразился более сильно: — Дело дрянь.

Кирк и я уже проводили совместные действия во время вторжения в Сицилию. Теперь он снова был моим коллегой в качестве командующего западным оперативным соединением. Однако я получал приказы от Монтгомери, а Кирк — от главнокомандующего военно-морскими силами союзников Рамзея.

Флот Кирка был разделен на три группы. Первой группой «О», обеспечивавшей высадку десанта на участке «Омаха», командовал контр-адмирал Джон Холл-младший, мой старый знакомый по вторжению в Сицилию. Вторая группа «U», обеспечивавшая высадку десанта на участке «Юта», была под флагом контр-адмирала Дона Муна. Холл находился вместе с Джероу на борту флагманского корабля 5-го корпуса «Анкон»; Мун вместе с Коллинсом — на борту флагманского корабля 7-го корпуса «Бейфилд». Третья группа обеспечивала переброску войск второго эшелона армии из Бристольского залива на побережье Нормандии. Второй эшелон армии состоял из 2-й дивизии, предназначенной для высадки на участке «Омаха», и 90-й дивизии — на участке «Юта».

Весной в период планирования десантной операции Кирк и я прилагали все усилия, чтобы добиться у командования флота в Вашингтоне выделения дополнительных военно-морских сил для усиления поддержки корабельной артиллерией. Военно-морские силы, первоначально выделенные для этой цели, были крайне недостаточны. Даже в апреле 1944 г. американский флот мог выделить только два линкора, четыре крейсера, двенадцать эсминцев и ряд мелких судов для поддержки высадки американских войск. Мы не ожидали большого сопротивления со стороны германского флота, который был в состоянии наносить только короткие удары и тотчас же скрываться. Мы больше опасались орудий береговой обороны. Я с удовольствием пожертвовал бы дюжиной бомбардировщиков «В-17» за каждое 12-дюймовое орудие. Как и в Сицилии, недостаток американских военных кораблей должны были восполнить англичане. Однако, поскольку огневая мощь американского эсминца почти равнялась огневой мощи британского крейсера, а американский крейсер превосходил английский, мне хотелось, чтобы выделенные в наше распоряжение военно-морские силы поступили за счет американского флота.

В то время основные силы американского флота были сосредоточены на Тихом океане, так как победа на этом театре зависела главным образом от морской мощи. Однако в 1944 г. стало ясно, что японская экспансия перешла границы, которые позволяли силы и ресурсы Японии. В конце концов мы могли разбить ее, она не могла выиграть войну. В Европе, однако, такой уверенности не было. Германия истекала кровью в Африке, в Италии и в России, но она все еще сохраняла наступательную мощь. И мы никак не могли отделаться от мысли, что Сталин может пойти на сделку с Германией и оставить нас один на один с фашистами. Если бы мы потерпели неудачу при вторжении через Ла-Манш, нам, быть может, никогда больше не представилось бы возможности повторить эту операцию. Я умолял командование флота выделить нам дополнительные силы даже за счет уменьшения размаха наступательных операций на Тихом океане. Наконец Вашингтон согласился, и флот Кирка был увеличен до четырех линкоров (два из них остались после первой мировой войны), четырех крейсеров и 26 эсминцев. По масштабам морской войны на Тихом океане эти силы нельзя было назвать значительными, однако по крайней мере дни крохоборства остались позади.

Утром 6 июня мы могли только благодарить небо за то, что эти дни миновали. Хотя наши войска на участке высадки «Омаха» могли продержаться даже без этой дополнительной поддержки корабельной артиллерией, первое сообщение, поступившее ко мне из штаба 5-го корпуса, гласило: «Благодарим бога за флот Соединенных Штатов!» Несмотря на неблагоприятный прогноз погоды, от Айка из Портсмута не было никакого намека на возможность отсрочки вторжения. На следующий день, 4 июня, он должен был в 4 часа утра встретиться с начальником метеорологической службы и главнокомандующими сухопутными войсками, военно-воздушными и военно-морскими силами союзников, лишь после этого Эйзенхауэр мог принять важное решение, зависящее только от него самого: начать операцию в условиях плохой погоды или отложить ее в ожидании улучшения погоды.

Вечером я сел на катер, чтобы известить Ходжеса и штаб 1-й армии. Они располагались на борту грузового судна «Эйкернер», переоборудованного в штабной корабль и оснащенного для этой цели антенной и радиостанцией.

Вереницы танко-десантных судов уже направлялись во внешнюю гавань, за ними на тросах тянулись аэростаты заграждения. В отличие от мрачных серых танко-десантных судов более мелкие десантные суда были окрашены в различные маскировочные цвета. Солдаты, находившиеся на этих судах уже второй день, с трудом примирились со своим положением. Они лежали на нагруженных доверху грузовиках, писали письма, читали или просто дремали под лучами вечернего солнца, все еще оживляющего обдуваемую ветром гавань. На соседнем танко-десантном судне штурмовой трап был спущен до самой воды, и десяток смелых солдат использовал его как площадку для прыжков в воду. На другом судне солдаты пытались рассеять скуку стиркой белья. Солдатское белье висело на веревке, натянутой между антеннами двух танков «Шерман».

Вечером Кирк спросил меня, не смогу ли я познакомить корреспондентов, находившихся на борту «Аугуеты», с планом вторжения 1-й армии. К штабу Кирка были прикомандированы только три корреспондента. Сначала я рассказал им о задачах воздушного и морского десантов.

— Чтобы облегчить высадку десанта на побережье, — сказал я, — мы подвергнем оба участка бомбардировке и сбросим на каждый по восемьсот тонн бомб. За десять минут до высадки первой волны десанта мы произведем огневой налет, выпустив по участку «Омаха» восемь тысяч, а по участку «Юта» пять тысяч ракетных снарядов. Этим налетом мы надеемся уничтожить проволочные заграждения, подорвать мины и заставить противника спрятаться в укрытиях непосредственно перед высадкой войск. — Я показал на подробную карту побережья.

— Затем, ровно в час «ч», — продолжал я, — мы направим на берег шестьдесят четыре танка.

— Они подойдут к берегу по воде? — спросил кто-то.

— Это танки «ДД», — ответил я, на мгновение забыв, как тщательно мы хранили этот секрет.

Являясь экспериментальным образцом, танк «ДД» мог передвигаться как по воде, так и по суше. Для этой цели он был оснащен брезентовыми поплавками и гребным винтом. Сначала корпус танка подвергался герметизации и устанавливался гребной винт. Затем специалисты артиллерийско-технической службы прикрепили к корпусу танка трубчатый каркас, на который натягивались брезентовые поплавки, охватывающие корпус танка со всех сторон. Водитель танка мог натянуть брезентовые поплавки на каркас при помощи простого механического приспособления как раз в тот момент, когда стальное чудовище сползало со штурмового трапа танко-десантного судна.

Когда я впервые увидел такой танк на острове Уайт в декабре прошлого года, то вытаращил глаза: 30-тонный танк «Кромвель» выполз из воды и с грохотом двинулся по побережью в готовности открыть огонь.

Подрывом специального заряда поплавки с каркаса танка сбрасывались на берегу. Мы легко установили это приспособление на наших 34-тонных танках «Шерман».

С тактической точки зрения танки «ДД» решали проблему обеспечения мощного прицельного огня по береговым укреплениям в момент высадки десанта на побережье. До создания танков «ДД» нам приходилось рассчитывать только на пулеметы и минометы, которые выгружались вместе с пехотой.

Сразу же после подавления оборонительных сооружений противника мы должны были создать передовые базы для наших истребителей. Мы могли увеличить почти в два раза эффективность нашей истребительной авиации, так как для нее отпала бы необходимость совершать почти 500-километровый рейс из Англии и обратно. На следующий день после высадки нам надлежало создать взлетно-посадочные полосы на каждом из двух участков высадки для эвакуации раненых по воздуху. Через две недели после высадки мы планировали создать десять взлетно-посадочных полос для десяти авиагрупп. А на 35-й день после высадки, то есть через пять недель, мы рассчитывали создать в американской зоне 18 аэродромов на огороженных живыми изгородями полях Нормандии.

Так же как и в Сицилии, командование военно-воздушных сил выразило недовольство, когда мы сократили количество десантных средств, выделенных для перевозки с первым эшелоном десанта имущества аэродромно-строительных батальонов. Однако, когда Квесада обжаловал наше решение, мы не отступили от своих позиций.

— Пет, — напомнил я ему, — вместо каждого вашего большого четырнадцатитонного грейдера мы можем перевезти целую кучу пехотинцев. А в первые часы после высадки я предпочитаю иметь солдат, а не машины для строительства аэродромов.

Один из корреспондентов, прикомандированных к штабу Кирка, кивнул головой в сторону карты, на которой была жирно обведена красным карандашом надпись на немецком языке: «Крепость Шербур».

— Когда вы рассчитываете взять Шербур? — спросил он.

— Я не хочу, чтобы меня ругали, — сказал я ему, — но в настоящий момент я был бы рад, если бы мы захватили Шербур через пятнадцать дней после высадки или даже через двадцать. Срок, указанный здесь на карте, взять Шербур через восемь дней после вторжения, видимо, нереальный.

Оптимистические расчеты были внесены в план вторжения через Ла-Манш задолго до того, как Роммель начал укреплять оборону Нормандии. Сначала наш участок вторжения удерживали только три «стационарные» дивизии. Теперь в этот сектор были переброшены еще три полевые дивизии. Диксон подсчитал, что противник сможет бросить против нас в первый день вторжения всего семь дивизий.

Я указал на карту, висевшую на стене.

— Вы должны, однако, — сказал я, — помнить, что сразу же после высадки все дело сведется к проблеме накопления сил. Высадиться почти всегда удается, однако не всегда можно закрепиться на побережье. В ходе вторжения нам придется пережить три критических периода. Первый период — высадка на побережье. Она будет трудной, однако мы не слишком беспокоимся за нее. Второй период может наступить спустя шесть или семь дней, когда противник соберет резервы для нанесения контрудара. Этот удар, по-видимому, создаст для нас самые большие трудности. Затем по отражении его наступит третий период, когда мы организуем прорыв фронта противника.

Наступила светлая лунная ночь, вода в гавани Плимута приобрела почти радужный оттенок. Мы провели первый день на судах почти без помех со стороны вражеской авиации. Несколько кораблей противника, ведущих разведку, сунулись было в гавань, но были отогнаны зенитной артиллерией с берега. На корабле пробили четыре склянки. Отряды флота уже вышли из северных портов в море на рандеву с главными силами Кирка.

План операции «Оверлорд» уже начал претворяться в жизнь в расчете на высадку морского десанта утром 5 июня. Эйзенхауэр имел еще возможность приостановить операцию рано утром 4 июня. Позднее этого срока было бы уже слишком поздно.

В полночь я вернулся в каюту и лег спать. Было уже почти 6 часов утра, когда я проснулся в воскресенье 4 июня. В гавани Плимута стояла сырая погода, туман застилал все вокруг, и видимость была весьма ограниченная. Когда я одевался, меня пробирала дрожь. Вошел Кин с копией радиограммы адмиралтейства Кирку.

— Операция отложена? — спросил я.

— На двадцать четыре часа.

Как только Эйзенхауэр принял это решение, командование флота направило быстроходные эсминцы, чтобы вернуть уже вышедшие в море корабли в свои порты. Теперь боевой дух войск на этих кораблях упадет, а количество заболевших морской болезнью увеличится в результате того, что им придется провести еще один день в бурном Ла-Манше. Мы посмотрели прогноз погоды, занесенный в наш журнал. Прогноз был еще менее обещающим, чем на 3 июня: высота волн в Ла-Манше 1,5 метра и никаких признаков уменьшения облачности до 7 или 8 июня.

Если бы мы не перенесли начало высадки десанта на более позднее время, условия прилива 8 июня исключили бы возможность высадки войск. Приливная волна достигла бы своего среднего уровня спустя много времени после рассвета. И хотя мы планировали вторжение уже после рассвета, поздняя высадка устрашала нас, так как противник мог прийти в себя после ожесточенной ночной бомбардировки.

Торсон приказал своим офицерам штаба на борту «Эйкернера» известить все соединения и части 1-й армии об отсрочке операции. В эфир были переданы закодированные слова «Хорнпайп боусприт», означавшие, что операция «Оверлорд» отложена на один день. Штаб на «Эйкернере» также знал об отсрочке операции, получив радиограмму из штаба Монтгомери в 5 час. 15 мин. утра. Оперативный отдел предусмотрел возможность отсрочки операции «Оверлорд», заранее разослав в войска закодированное наименование. Отсрочив высадку десанта, Эйзенхауэру приходилось теперь решать, когда следует ее произвести. Он решил провести новое совещание в Саутвик-Хаусе в Портсмуте рано утром 5 июня. Вторично ему одному предстояло сказать «да» или «нет» при решении самого важного вопроса войны. От этого выбора зависел успех или провал операции.

Днем в воскресенье 4 июня я должен был отправиться на берег вместе с Кирком, чтобы согласовать наши рекомендации на случай вторичной отсрочки операции. Я чувствовал себя в своей каюте неспокойно. Я принялся было читать «А Bell for Adano», однако был настолько взволнован, что не смог продолжать чтение и потянулся за вчерашним номером газеты «Старс энд Страйпс». В газете сообщалось, что бейсбольная команда Детройта выиграла матч у команды Нью-Йорка. Я бросил газету и вернулся на мостик. Только что принесли несколько новых аэрофотоснимков. На них была видна 6-орудийная батарея 115-миллиметровых орудий, выведенная из строя нашей бомбардировкой с воздуха. Разведывательный отдел сообщал, что противник бросил эту батарею.

Перед тем как сойти на берег, я еще раз поднялся на борт «Эйкернера», чтобы провести последнее совещание в штабе армии. Мы собрались в помещении для сбора донесений штаба ВНОС, где офицеры разведывательного отдела штаба военно-воздушных сил будут следить за воздушной обстановкой во время вторжения через Ла-Манш. На огромном планшете были нанесены маршруты конвоев с десантами от побережья Англии до Франции. Эти маршруты, бравшие свое начало в восточной части Англии, где находились порты погрузки англичан, и в западной части, где расположены порты погрузки американцев, сходились в районе сбора южнее острова Уайт. Затем они шли параллельно на протяжении 80 километров в направлении побережья Нормандии и в 50 километрах от него расходились к пяти участкам высадки (схема 23, 22).

Однако, несмотря на деятельность вражеской авиации за последнее время, мы смело могли превратить пункт сбора донесений ВНОС, в картежный зал. Хотя до сих пор кажется невероятным, но остается; фактом, что авиация Геринга не обнаружила подхода нашего флота. Плохая погода укрыла нас от наблюдения противника лучше, чем мы могли на это надеяться. Даже после высадки Геринг предпочел экономить свои силы и не бросать их против наших кораблей, сгрудившихся у берега.

День высадки первоначально был намечен объединенным комитетом начальников штабов на «благоприятный период мая». Позднее, по предложению Эйзенхауэра, начало операции «Оверлорд» было перенесено «на благоприятный период» в июне. Выбор точной даты вторжения был оставлен на усмотрение верховного командующего. Однако при выборе дня высадки Эйзенхауэр должен был считаться с приливами. Лунный цикл давал нам возможность воспользоваться всего шестью днями в месяц, в течение которых условия прилива удовлетворяли нашим требованиям при высадке войск на побережье. Первые три таких дня приходились на 5,6 и 7 июня. Если бы плохая погода не дала возможности произвести вторжение в эти три дня, тогда пришлось бы отложить его еще на две недели. Если бы плохая погода опять не дала возможности высадиться, тогда вторжение пришлось бы перенести на июль. Между тем войска уже были ознакомлены с планом операции «Оверлорд» и с пунктами высадки. Поэтому, чтобы сведения об операции не просочились к противнику, нужно было войска полностью изолировать от местного населения. Задача была не из легких: сохранить в течение 28 дней секрет, известный 140 тыс. человек.

Однако более устрашающими, чем проблема сохранения военной тайны, были бы возможные результаты задержки операций союзников во Франции на месяц. Эта затяжка не только сократила бы на одну треть время нашей летней кампании, она также сократила бы время, необходимое для захвата Шербура до наступления штормовой погоды. Нам сообщили, что мы не должны рассчитывать после 1 сентября на выгрузку грузов с судов непосредственно на побережье. Если бы немцы сумели удержать Шербур еще 50–60 дней после нашей высадки в июле, то это создало бы для нас серьезные трудности в снабжении войск в зимний период. Таким образом, в любом месяце мы могли использовать для высадки только шесть дней, в течение которых были наиболее благоприятные условия в отношении утреннего света и прилива. Как военно-воздушные силы, так и флот настаивали на том, чтобы непосредственная авиационная и артиллерийская подготовка высадки десанта проводилась на рассвете. В то же время командование сухопутных войск предпочитало совершить подход к берегу под покровом темноты, а высадку десанта на побережье произвести с началом рассвета. Это дало бы нам возможность скрытно подойти к берегу и высадить войска без значительных затруднений. Чтобы обеспечить более эффективную бомбардировку с моря и с воздуха на рассвете, командование армии пошло на компромисс: оно отказалось от высадки ночью, согласившись произвести высадку десанта через 30 минут после рассвета.

Однако в вопросе о приливе командование армии заняло более решительную позицию, ибо здесь мы не могли уступить. Дважды в сутки побережье Нормандии затоплялось во время прилива, причем уровень воды поднимался на шесть метров. При отливе до береговых укреплений нужно было пройти более чем 400 метров по влажному песчаному грунту. Во время прилива волны Ла-Манша плещутся почти у самой дамбы, расположенной в глубине участка высадки «Омаха».

Чтобы высадиться на берег с минимальными потерями, нам следовало во время прилива подойти на десантных судах как можно ближе к дамбе. При отливе десантные суда сели бы на мель более чем в 400 метрах от берега. Высадившимся войскам пришлось бы преодолеть это расстояние, продвигаясь по открытому песчаному дну. Это могло бы привести к новой Тараве.[32]

Следовательно, перед нами был только один выбор: высаживаться на берег при максимальном приливе. Однако подводные заграждения, которыми Роммель усеял побережье Нормандии, не позволяли это сделать. При подходе к берегу во время прилива наши десантные суда могли напороться на эти препятствия, проломить днища и затонуть вместе с войсками и имуществом на глубине 2,5 метров.

Выход заключался в том, чтобы организовать высадку десанта на побережье при среднем уровне прилива. Однако определить этот средний уровень прилива нам было трудно. Чтобы разрешить эту проблему, мы провели опыты по подрыву подводных препятствий, созданных по образцу немецких, на английском побережье Ла-Манша. В конце концов, преодолев большие трудности, мы пришли к выводу, что потребуется 30 минут для проделывания проходов через пояс подводных препятствий. Саперы могли подрывать эти препятствия при глубине воды не свыше 0,6 метра. Поскольку во время прилива подъем воды увеличивался каждые 15 минут на 30 сантиметров, саперы имели в своем распоряжении 30 минут до того, как уровень воды поднимался до 60 сантиметров.

Таким образом, выход из положения был найден. Мы должны начать штурм побережья тогда, когда прилив достигнет полосы препятствий. У саперов будет 30 минут времени для уничтожения препятствий до того, как глубина станет слишком большой. Последующие эшелоны десанта смогут после этого пройти через проделанные проходы на десантных судах ближе к дамбе.

Самым благоприятным днем для высадки десанта было 6 июня, так как к моменту подхода прилива к линии препятствий на участке «Омаха» было бы уже достаточно светло. 5 июня нас тоже устраивало, хотя мы теряли 30 минут светлого времени, в то время как 7 июня мы выгадывали 30 минут. 8 июня волна прилива подошла бы к линии препятствий только спустя два с половиной часа после рассвета. Промежуток времени в два с половиной часа между наступлением рассвета и высадкой десанта мы считали слишком рискованным, так как утрачивалась внезапность. Айк сначала наметил вторжение на 5 июня. Если бы испортилась погода, он мог перенести начало операции на 6 или 7 июня. Учитывая все это, 17 мая Эйзенхауэр обвел красным карандашом 5 июня как дату вторжения.

4 июня погода оказалась настолько плохой, что Эйзенхауэр перенес день начала операции на 6 июня. Днем 4 июня в Плимуте моросил дождь, и на изменение погоды к лучшему надежды были невелики. Мы были уверены, что вечером последует новая отсрочка вторжения.

Но тут возникла новая проблема. Айк, принимая окончательное решение о дне высадки, должен был учесть, что конвои с войсками, находящиеся в наиболее удаленных западных портах Англии, должны были сняться с якорей и выйти в море значительно раньше, чем конвои в южных портах, с тем чтобы своевременно прибыть в контрольный район. В первый раз, когда операция была отложена, мы их просто вернули в свои порты. Если бы оказалось необходимым вернуть их в порты вторично, тогда этим конвоям потребовалось бы пополнить запасы горючего. Это заняло бы по крайней мере 48 часов. Следовательно, они смогли бы вновь выйти в море не раньше утра 7 июня.

Поэтому при вторичной оценке условий погоды Эйзенхауэр не мог отделаться простым «да» или «нет». Выбор становился значительно сложнее:

1. Он мог не обращать внимания на неблагоприятную погоду и начать операцию 6 июня.

2. Он мог еще раз отложить операцию на две недели в ожидании следующей благоприятной фазы луны.

3. Он мог примириться с менее благоприятными условиями прилива и светлого времени, рискнув начать вторжение 8 или 9 июня.

Рамзей спросил Кирка:

— Если операция будет отложена вторично, когда можно будет ее начать?

Необходимо было выбирать между двумя днями, двумя неделями или даже более продолжительным периодом времени. Кирк пригласил меня вместе с моим штабом на совещание. Мы собрались днем 4 июня в штабе английской военной базы Плимут и сели за огромный стол, покрытый сукном. Два бесстрастных английских солдата морской пехоты охраняли дверь. В мрачной комнате была расставлена дюжина старых плетеных кресел. В одном конце комнаты на истыканной булавками стене висела выцветшая схема. Адмирал Мун сошел на берег, чтобы принять участие в совещании, а Холл остался в Портсмуте со своими силами, предназначенными для действий на участке «Омаха».

Оказавшись перед возможностью двухнедельной отсрочки, я немедленно снял свои прежние настойчивые возражения против высадки десанта 8 или 9 июня. В создавшихся условиях даже высадка в дневное время была предпочтительнее двух недель мучительного долгого ожидания.

— Что касается армии, — сказал я Кирку? — то мы согласны лучше высадиться восьмого или девятого, а не ожидать еще две недели. Если нам опять придется выгрузить войска на берег, мы подвергнем себя страшному риску, так как сведения о высадке могут оказаться разглашенными. В то же время мы не можем, держать солдат взаперти на десантных судах еще две недели. Если мы будем высаживаться восьмого или девятого, я предпочел бы начать вторжение во время прилива, как мы и запланировали, если даже придется высаживаться в светлое время.

Другим выходом, разумеется, была высадка ранним утром, однако при значительно меньшем приливе.

Кирк машинально водил карандашом по блокноту.

— Говоря от имени флота, я предпочел бы начать операцию днем, чтобы по крайней мере было видно, куда мы стреляем. По этим же соображениям, по-видимому, и авиация предпочла бы бомбить днем. Как вы думаете Ройс?

Генерал-майор Ральф Ройс находился вместе со мной на борту «Аугусты» в качестве заместителя командующего 9-й воздушной армией. Мы внимательно изучили условия прилива и наметили ориентировочно час «ч» на 8 и 9 июня. Чтобы саперы могли проделать проходы среди прибрежных препятствий, мы должны были отложить штурмы побережья до 8 часов утра, то есть начать высадку почти через два с половиной часа после рассвета. 9 июня обстановка была бы еще хуже. Чтобы прилив достиг необходимого уровня, штурм побережья должен был начаться в 8 час. 35 мин. утра.

— Конечно, это значительно осложнит положение воздушно-десантных войск, предупредил я Ройса. — Им придется продержаться на два часа больше, прежде чем мы сможем облегчить их положение. Но я думаю, что они смогут продержаться, если вы окажете им поддержку с воздуха.

— Об этом не беспокойтесь, — заявил Ройс, — мы окажем им помощь всем, что только может потребоваться.

Затем поступило сообщение из Портленда от Холла и Джероу. Оба высказались за более раннюю высадку, несмотря на недостаточный прилив. Однако в этом случае они высадились бы раньше англичан на час или даже более. Берег на участке англичан был скалистым, и поэтому английские войска могли высаживаться только при максимальном приливе.

— Боже мой, — воскликнул я, обращаясь к Кирку, — понимают ли они, что говорят? Если они высадятся раньше на участке «Омаха», то привлекут на себя также весь огонь противника и с английского участка высадки.

Кирк был обеспокоен не меньше меня.

— Конечно, Джим Холл попадает под огонь всех орудий береговой обороны с обоих участков, — сказал он. — Противник сначала расправится с нами, а затем обрушится на англичан.

С точки зрения сухопутных войск, выбора не было. Мы должны были высаживаться во время прилива, не считаясь с тем, что высадка будет производиться после рассвета. В случае необходимости мы должны были рискнуть и построить волны первого эшелона десанта под угрозой прицельного огня артиллерии противника. Эту опасность мы могли преодолеть, используя нашу огневую мощь. Таким образом, мы пришли к согласию, что если нам не удастся начать операцию 6 июня, то вместо того, чтобы оттягивать ее дальше, мы попытаемся провести ее 8 или 9 июня. Кирк сообщил о нашем решении Рамзею. Совещание закончилось, и мы в последний раз вернулись на крейсер «Аугуста».

В воскресенье 4 июня в 21 час. 30 мин. Эйзенхауэр еще раз собрал своих командующих в Портсмуте для обсуждения прогноза погоды. На этот раз прогноз подавал кое-какие надежды. Ожидалось, что грозовые тучи, нависшие над побережьем, рассеются через два или три часа. Хорошая видимость могла сохраниться до вторника 6 июня. Сообщалось, что ветер ослабевал, а нижняя кромка облаков поднималась. Хотя прогноз подорвал некоторые надежды на улучшение погоды, он не особенно вдохновлял нас пойти на риск. Наоборот, прогноз погоды причинял Айку, не знавшему на что решиться, танталовы муки. Ожидавшаяся на 6 июня облачность могла легко лишить нашу авиацию возможности действовать и создать помехи прицельному огню корабельной артиллерии Хотя это было рискованным, но Эйзенхауэр и Смит были рады некоторому улучшению погоды. Любые действия казались им предпочтительнее тех тяжелых испытаний, которыми грозила новая отсрочка. Монти придерживался такого же взгляда. Однако Ли-Маллори ратовал за отсрочку вторжения, а Теддер был в нерешительности.

В 21 час 45 мин. Эйзенхауэр с большими колебаниями принял решение.

— Я убежден, — сказал он, — что ним следует отдать приказ… Хоть мне и не хочется, но другого выхода нет… иного пути я не вижу.

День начала вторжения теперь был установлен, оставалось только в последний раз обсудить прогноз погоды в 4 часа утра 5 июня, чтобы убедиться что не потребуется откладывать операцию.

На Борту «Аугусты» мы ожидали сообщения об отсрочке вторжения. Однако такого сообщения не поступило, и к полуночи мы узнали, что Эйзенхауэр принял решение начать операцию. Осуществление вторжения началось, теперь хозяином положения стал План. В следующие 24 часа судьба войны в Европе решалась не на больших флагманских кораблях, а на мокрых, плоскодонных десантных судах, на скользких металлических палубах, где многие солдаты страдали морской болезнью при переправе через бурный Ла-Манш.

— У Айка есть прогноз погоды, и он, конечно, знает что делает, — сказал я Кину, — однако, черт возьми, погода отвратительная.

Палубы намокли от мелкого дождя, ветер хлестал по брезенту, закрывавшему вход в нашу оперативную комнату. Антенна радиолокационной станции на верхушке фок-мачты то появлялась то исчезала в низких облаках, затянувших темное небо.

Вечером, укладываясь спать и беспокоясь о погоде, я сильно волновался за исход предстоящей операции. Особенно меня мучили следующие обстоятельства:

1. Если ветер и волнение не затихнут, тогда волны могут захлестнуть наши танки «ДД» при подходе их к открытому участку высадки «Омаха». Мы рассчитывали на ударную силу этих танков. Мы потерпели бы серьезный урон в случае их гибели.

2. Если низкая облачность не даст возможности самолетам корректировать огонь корабельной артиллерии, мы лишимся нашего основного средства огневой поддержки войск первого эшелона десанта. При незначительном превосходстве в наземных силах мы больше всего рассчитывали на поддержку корабельной артиллерии во время прорыва укреплений противника на побережье. Перспектива лишиться поддержки корабельной артиллерии беспокоила меня больше, чем возможность отмены действий тяжелых бомбардировщиков.

3. Переход через Ла-Манш мог пагубно сказаться на самочувствии солдат. Сильное волнение могло вызвать у них морскую болезнь, и они были бы совершенно измучены еще до высадки.

Однако все эти опасности, рассуждал я, известны и Айку В его распоряжении имелись более точные и длительные прогнозы погоды, чем у нас. Положившись на благоразумие Айка, я отправился спать.

На рассвете следующего дня на «Эйкернер» прибыл курьер с телеграммой из Портсмута, в которой подтверждалось, что «Вторжение начнется, как намечено, во вторник 6 июня». Вскоре воды в гавани Плимута вспенились, когда сотни кораблей стали послушно выстраиваться в кильватер. Когда линия кильватерных колонн судов вытянулась в направлении Ла-Манша, крейсер «Аугуста» вышел в море, быстро обгоняя неуклюжие, тихоходные десантные суда. На восточной оконечности гавани на сваях у берега виднелся одиноко стоявший старый дот. На покрытом галькой побережье за дотом виднелись еще с полдюжины блокгаузов, обращенных амбразурами в сторону Ла-Манша. Они были поспешно сооружены в 1940 г, когда Англия готовилась к отражению германского вторжения.

Торсон посмотрел на доты.

— Послезавтра Черчилль может спокойно взорвать их.

— Надеюсь, что он этого не сделает, — ответил я. — Англичане должны сохранить их для себя и всего мира на память о мужестве, проявленном ими, когда строились эти доты. Этого у них не отнимешь.

Идя на небольшой для него скорости — 15 узлов, — крейсер «Аугуста» обошел сбоку конвой с десантом, направлявшимся из гавани Плимута на участок высадки «Юта», и взял курс к острову Уайт. Там из района сбора «Йок» крейсер направлялся через протраленный проход к побережью Нормандии во главе конвоя с десантом, шедшего к участку высадки «Омаха». «Аугуста» должна была поддержать высадку огнем первых подразделений. Насколько мы могли видеть с кормы и носа корабля, вдоль всего побережья Англии были сосредоточены суда. Ветер трепал аэростаты заграждения, болтавшиеся на тросах. Быстроходные эсминцы прикрывали нас со стороны моря.

Только через несколько недель мы смогли должным образом оценить значение решения Эйзенхауэра пересечь Ла-Манш при плохой погоде. Если бы он отложил вторжение на две недели в ожидании благоприятных условий прилива, это привело бы к задержке вторжения на целый месяц. 18 июня над Ла-Маншем разразился необычайно сильный шторм. На берег были выброшены сотни десантных судов, причиненный ущерб значительно превысил те потери, которые мы понесли в первый день вторжения от вражеской артиллерии. Этот шторм заставил бы Эйзенхауэра отложить вторжение еще на две недели до наступления более благоприятного периода фазы луны в июле. К тому времени нам пришлось бы считаться с новым фактором — обстрелом вражескими управляемыми снарядами. 12 июня на Лондон упал первый самолет-снаряд «Фау-1». Если бы переполненные судами порты Англии подверглись обстрелу самолетами-снарядами накануне вторжения, это могло бы серьезно расстроить нашу подготовку.

Даже после высадки на континент мы оказались бы в затруднительном положении, если бы высадка была отсрочена на месяц. Только в августе мы смогли бы рассчитывать на получение значительного количество грузов через Шербур. Следовательно, только в сентябре мы смогли бы осуществить прорыв с плацдарма. Вместо того, чтобы остановиться на зиму перед линией Зигфрида, мы в лучшем случае смогли бы достигнуть только Сены. Поэтому скорее Франция, а не Рейнская область подверглась бы опустошению во время зимней кампании. Если бы не смелое решение Эйзенхауэра, пожалуй, даже Париж не избежал бы разрушений от воздушных бомбардировок.

В понедельник 5 июня, во второй половине дня, «Аугуста» обогнала конвои с десантом, направлявшиеся к участку высадки «Юта», и взяла курс в район рандеву с конвоем, который должен был высадить десант на участке «Омаха». Высоко над мостиком крейсера медленно поворачивалась антенна радиолокационной станции. На центральном штурманском посту офицер склонился над экраном радиолокатора в поисках импульсов, которые свидетельствовали бы о появлении в воздухе вражеских самолетов. Но прошел день, наступил вечер, а никаких сообщений о замеченных вражеских самолетах не поступило.

— Трудно поверить, — сказал я Кирку, — но, может быть, повторится история с Сицилией.

Там мы также, затаив дыхание, ожидали удара с воздуха по конвоям. Однако в Сицилии противник прозевал нас, пока мы не высадили крупные силы. Здесь в узком проливе Ла-Манш мы не могли рассчитывать на то, чтобы проскользнуть незамеченными. В ясный день самолет, летящий на высоте 3000 метров над Гавром, может прекрасно наблюдать за Саутгемптоном. Радиолокационные станции врага были расположены вдоль всего французского побережья Ла-Манша, торпедные катера каждую ночь несли регулярную патрульную службу. Весь день мы ожидали сообщений о появлении вражеских самолетов-разведчиков с другой стороны Ла-Манша. После разведчиков должны были последовать первые атаки с воздуха. Мы ожидали, что в день вторжения германская авиация нанесет сильный ответный удар по нашим транспортам, сосредоточившимся на якорных стоянках. Никогда за время войны в Европе Геринг не смог бы найти таких соблазнительных целей для бомбардировки.

Позднее мы узнали, что плохая погода спасла нас от разведки противника и удара с воздуха. Противник, зная о таком прогнозе погоды, не мог поверить, что мы отважимся выйти в бурный пролив. Немцы не располагали метеорологическими данными, имевшимися у нас со станций в Гренландии и Северной Атлантике, и поэтому германские синоптики не знали о предстоящем улучшении погоды, которое подтолкнуло Айка принять решение. Из-за сильного ветра и большой облачности выход германских патрульных судов в море 5 июня был отменен, а минные заградители стояли в портах. Даже обычно бдительная разведывательная авиация оставалась на аэродромах. В неустойчивой погоде мы обрели троянского коня.

Даже в июне 1944 г. противник не был особенно встревожен ожидавшимся вторжением. Среди немцев были такие, которые рассматривали угрозу высадки десанта союзником как маловероятную и почти невозможную. Сосредоточение нами судов в районе побережья не заставило их насторожиться, а усиление мероприятий по охране военной тайны рассматривалось всего лишь как новый маневр в войне нервов. Роммель вернулся в Германию для инспекционной поездки вместе с Гитлером и сейчас проводил конец недели в своем старом доме в Ульме. Германские солдаты в глухих бетонных казематах на побережье Нормандии уже многие месяцы изнывали от скуки.

В 23 часа я спустился в каюту, расстегнул спасательный пояс и лег на постель в ботинках. Кирк остался на мостике, застегнув на все пуговицы непромокаемый плащ. «Аугуста» бесшумно шла мимо буйков, отмечавших протраленный проход. Только ветер посвистывал в рангоуте и плеск воды по бортам нарушали тишину ночи. В 3 часа 35 мин. утра зазвенел звонок. Это был сигнал экипажу занять боевые посты. Я схватил каску, застегнул спасательный пояс и побежал на мостик к Кирку. Луна тускло проглядывала сквозь облака, и ветер по-прежнему свистел в Ла-Манше. Мы получили сообщение, что ветер стих, однако по разбушевавшимся волнам вокруг крейсера этого пока еще не было заметно. Почти в 50 километрах от нас к западу обе воздушно-десантные дивизии были уже сброшены на полуострове Котантен. Штаб германской 7-й армии, разместившийся в 65 километрах от побережья Нормандии в древнем, расположенном на террасах городе Ле-Ман, уже поднял войска по тревоге. Однако в комфортабельной вилле в Сен-Жермене под Парижем, которую позднее занимал Эйзенхауэр, фон Рундштедт пока хранил молчание. Он опасался, что высадка воздушно-десантных войск является диверсией с целью отвлечь внимание и силы немцев от района Па-де-Кале, где ожидался главный удар союзников.

Отдаленный грохот прокатился по Ла-Маншу, и справа от нас оранжевые вспышки осветили небо, когда более 1300 бомбардировщиков английских военно-воздушных сил обрушились на французское побережье от Сены до Шербура. Зенитная батарея противника открыла огонь вслепую. Темноту прорезал сноп искр, узкая полоска огня протянулась по небу, когда подбитый бомбардировщик стал резко снижаться в сторону «Аугусты». Он на мгновение выровнялся, сделал вираж над кормой и с грохотом врезался в воду. К 5 час. 30 мин. первые лучи света рассеяли мрак и над нами со свистом пролетело звено «Спитфайров», прикрывавшее нас с воздуха. Выше над облаками американские истребители образовали второй эшелон прикрытия.

Наш крейсер со скоростью 5 узлов приближался к исходной позиции для обстрела побережья. С высокого открытого мостика крейсера я смотрел на затянутый утренним туманом берег. Наступило время для выгрузки танков «ДД» на участке «Омаха». Они должны были покинуть десантные суда за 50 минут до начала высадки и добраться до берега своим ходом через проходы, проделанные саперами в линии подводных препятствий. Пехота должна была следовать за танками «ДД» и продвигаться в глубину побережья под прикрытием их огня.

Торсон посмотрел на бурно вздымавшийся темный пролив и покачал головой:

— Мне не нравится это, генерал. Танкам «ДД» достанется в такую погоду.

— Боюсь, что вы правы, Табби. Но теперь мы ничего не можем поделать.

— Нет никаких признаков, что волнение стихает?

— Пока нет. Кирк считает, что при таком волнении танки «ДД» могут затонуть, если им придется добираться до берега своим ходом. Или их следует высадить непосредственно на берег с танко-десантных судов, или нам придется действовать без них.

Решение о том, следует ли доставлять танки «ДД» до берега на судах или они достигнут берега своим ходом, нельзя было принять на борту «Аугусты». Это решение зависело от командиров самих танковых подразделений. К этому времени осуществление операции уже вышло из-под контроля генералов и адмиралов. В течение следующих нескольких мучительных часов мы могли только ходить взад и вперед по палубе, полагаясь на солдат, которым было вверено выполнение плана.

В 5 час. 47 мин. в разведывательный отдел поступило донесение о том, что 15 торпедных катеров противника вышли из порта Шербур для удара по нашим кораблям. Кип улыбнулся и сунул в рот жевательную резинку. Всего 15 торпедных катеров против нашей армады.

8-дюймовые башенные орудия «Аугусты» были повернуты в сторону побережья. Мы заткнули уши ватой. В 5 час. 50 мин. утра корабль содрогнулся от залпа, орудия открыли огонь по заранее намеченным для крейсера целям на берегу. Вся армада открыла огонь, и мы следили за разрывами снарядов на берегу. Цели были тщательно выбраны на основании изучения тысяч аэрофотоснимков. Каждое орудие, каждый окоп и каждый дот были нанесены на карты крупного масштаба.

В 6 час. 15 мин. утра побережье заволокло дымом, когда тяжелые бомбардировщики 8-й воздушной армии показались над нашими головами. Только позднее мы узнали, что большая часть 13 тыс. бомб, сброшенных ими, не причинила противнику никакого ущерба. Разбрызгивая фонтан грязи, они взрывались на полях в 5 километрах от побережья. Подвергая бомбардировке позиции противника сквозь облака, авиация умышленно задержала сбрасывание бомб, чтобы уменьшить опасность поражения десантных судов, приближавшихся к побережью. Эта забота о безопасности уменьшила эффективность налета тяжелых бомбардировщиков. Такие действия авиации вели к увеличению потерь на участке «Омаха» среди измученных морской болезнью пехотинцев, высаживавшихся с десантных судов в бурном прибое.

Между тем из 32 танков «ДД», спущенных на воду у участка «Омаха», 27 затонули из-за сильного прибоя. Наши войска еще не высадились на побережье, а уже лишились двух важных средств поддержки. В 6 час. 45 мин., то есть через 15 минут после начала операции, на «Аугусту» поступило сообщение, что первый эшелон штурмующих войск достиг побережья. Надеяться на получение донесений от самих высадившихся войск было еще рано. Я проглотил чашку горячего кофе. Наступил день, но солнце было скрыто в дымке и панорама перед нами была серой. До сих пор береговые батареи противника не открывали ответного огня.

— Этого я никак не могу понять, — заметил Кин. — Противник имел достаточно времени, чтобы изготовиться к стрельбе.

Торсон, прищурившись, посмотрел на скалу, возвышавшуюся на берегу.

— Может быть, «Рейнджерс» подавили орудия противника. Второму и пятому батальонам «Рейнджерс» было приказано вывести из строя 6-орудийную батарею 155-миллиметровых пушек на мысе Пуант-дю-О, прикрывшую подступы к участку высадки «Омаха».

Ни один из подчиненных мне командиров не желал так горячо взять на себя трудную задачу, как 34-летний командир временной оперативной группы «Рейнджерс» подполковник Джеймс Раддер, фермер из Брэди в штате Техас, — он должен был с группой в 200 человек высадиться у подножья 35-метровой скалы, затем вскарабкаться на скалу и уничтожить находившуюся там батарею береговой обороны.

— Первый раз, когда вы сказали об этом, — вспоминал Раддер, — я думал, что вы хотите напугать меня.

Чтобы подготовить своих солдат, Раддер занимался с ними на скалистом побережье острова Уайт. Там они учились забрасывать на скалы при помощи миномета кошки, к которым были прикреплены канаты. Этот способ забрасывания канатов на скалы впервые был применен английскими «Коммандос». Кроме того, они учились обращению с легкими разборными стальными лестницами, которые можно быстро приводить в готовность. К этим английским изобретениям американские «Рейнджерс» добавили свое собственное. Они одолжили у пожарной охраны Лондона четыре длинные раздвижные пожарные лестницы и укрепили их в кузовах грузовиков-амфибий. Грузовики выбирались на покрытый галькой берег, подходили к подножию скалы, выдвигали лестницы, солдаты взбирались по ним на скалу. Раддер решил сам возглавить штурмовую роту на берегу. Хюбнер высказался против, напомнив Раддеру, что ему как командиру части придется отвечать за всю операцию.

— Вы не можете подвергать себя риску в первом же раунде, — сказал он.

— Извините, сэр, — ответил Раддер, — однако я вынужден не подчиниться вашему приказу. Если я не возглавлю роту, то мы можем не выполнить задачу.

Пока Раддер штурмовал скалу, остальные подразделения «Рейнджерс» ожидали у берега сигнала о взятии Пуант-дю-О. Было условлено, что если по истечении 30 минут не появится сигнальная ракета, то «Рейнджерс» высаживаются вместе с главными силами на участке «Омаха» и добираются до батареи по суше.

Когда Раддер с запозданием на 40 минут подошел к Пуант-дю-О, артиллерия противника обстреляла его десантно-штурмовые суда. Стрелки выстрелили из минометов, однако большая часть кошек не была заброшена до вершины скалы, так как мокрые канаты сильно отяжелели. Подножие скалы было покрыто воронками от бомб, в которых застряли грузовики-амфибии с лестницами. Расчеты минометов выстрелили вторично и забросили полдюжины кошек на вершину скалы. Но когда солдаты Раддера стали взбираться по канатам, противник забросал их сверху ручными гранатами. Подоспевший эсминец артиллерийским огнем очистил вершину скалы от немцев, и спустя пять минут после высадки у основания скалы Пуант-дю-О первый солдат взобрался на скалу. Через несколько секунд к нему присоединились другие.

Здесь они нашли только пустую площадку, которая носила следы многократных бомбардировок с воздуха. Орудий, однако, не оказалось, добыча ускользнула. Продвинувшись вперед, патрули «Рейнджерс» обнаружили орудия в яблоневом саду в 1100 метрах от скалы. Это были подвижные, длинноствольные французские тяжелые орудия. Дальность стрельбы их составляла 18 километров, они могли обстреливать оба участка высадки. На огневых позициях были сосредоточены большие запасы снарядов, однако из орудий не было сделано ни одного выстрела. «Рейнджерс» перебили расчеты, которые не разбежались от огня корабельной артиллерии и остались у своих орудий. Затем «Рейнджерс» вывели орудия из строя, подорвав затворы. К этому времени противник контратаковал в районе Пуант-дю-О. «Рейнджерс» двое суток пробыли в окружении, пока с участка «Омаха» не пробились войска и не освободили их. Время шло, и меня охватывало все большее беспокойство в связи с тревожными и отрывочными сообщениями, перехватываемыми радиостанцией крейсера. Из этих сообщений мы могли представить себе только весьма смутную картину гибели кораблей, увязания наших войск в болотах, сильного огня противника на участках высадки. К 8 час. 30 мин. утра ожидалось, что два полка, высадившиеся на участке «Омаха», преодолеют оборонительные сооружения противника на побережье и выйдут к дороге, проходившей параллельно в полутора километрах от побережья. Однако к этому времени от 5-го корпуса еще не было получено подтверждения, что высадка войск произведена. Мы пытались успокоить себя, надеясь, что сведения о высадке запаздывали из-за перегрузки линий связи. Было уже около 10 часов утра, когда от Джероу поступило первое сообщение. Его донесение, как и ранее полученные нами отрывочные данные, было лаконичным, но не вполне ясным, обнадеживающим. Оно только подтвердило наши худшие опасения в отношении танков «ДД»: «Препятствия заминированы, продвижение медленное… танки „ДД“, предназначенные для высадки на участке „Фокс Грин“, затонули».

На борту «Анкона» Джероу и Хюбнер прильнули к своим радиоприемникам с такой же беспомощностью, как и я. Едва ли они могли сделать что-нибудь большее. В это время они могли оказать влияние на ход боя не больше, чем я. Хотя мы наблюдали за боем сквозь легкий туман и слышали грохот орудий, однако исход боя в это утро решали тонкие цепи промокших пехотинцев, залегших на побережье Франции. Кирк, обеспокоенный чрезмерным скоплением судов на участке «Омаха», приказал своему артиллерийскому офицеру выяснить обстановку. Вместе с ним на торпедном катере я отправил Хансена. Они вернулись через час, промокшие до нитки, с неутешительными вестями об обстановке на берегу. 1-я дивизия была прижата к земле перед дамбой, причем противник поливал ее ружейно-пулеметным огнем. Артиллерия обстреливала десантные суда, которые старались уйти из-под огня. Самые серьезные трудности создавали подводные препятствия. Команды подрывников понесли огромные потери, кроме того, в море затонула большая часть их снаряжения. В полосе подводных препятствий было проделано только шесть проходов, до того как прилив заставил подрывников прекратить дальнейшую работу. Десантные суда не могли преодолеть полосу подводных препятствий на своих участках высадки, поэтому они направились к участку «Изи Ред»,[33] где имелись проходы. По мере того как следующие эшелоны судов прибывали к загроможденному побережью, у проходов создавались пробки.

Когда в полдень 5-й корпус сообщил, что в районе всех четырех выходов с побережья обстановка продолжает оставаться критической, я с большой неохотой решил изменить маршрут подходивших частей и соединений второго эшелона и высадить их на участке «Юта» и на английских участках высадки. Скудная информация с этих участков говорила о том, что высадка здесь прошла по плану.

Высадка войск на участке «Омаха» значительно отставала от плана, назревал неизбежный кризис при высадке последующих эшелонов. В полдень в район стоянки транспортов у участка «Омаха» должен был прибыть, пользуясь очередным приливом, конвой с десантом численностью 25 тыс. человек. Кроме того, с конвоем прибывало еще 4400 машин. Однако на побережье была выгружена только часть войск первого эшелона общей численностью в 34 тыс. человек с 3300 единицами транспортных средств. Если бы нам не удалось выгрузить в первый день вторжения оба эшелона, тогда был бы нарушен весь сложный процесс сосредоточения сил на плацдарме. К каким бы чрезвычайным мерам ни пришлось прибегнуть, мы должны были выполнить наш план накопления сил, чтобы отразить контрудар противника. Несмотря на неудачи из-за плохой погоды и неэффективной бомбардировки, я был потрясен тем, что мы решили высадиться на участке «Омаха», не приняв достаточных мер предосторожности. В момент отплытия мы предполагали, что застрахованы от подобных осложнений.

Только в полдень из сообщения Джероу мы поняли причину наших неудач при высадке на участке «Омаха». Оказалось, что вместо второсортных малоподвижных войск, которые мы ожидали встретить на побережье, нам пришлось столкнуться с одной из лучших полевых дивизий Роммеля.

Планируя вторжение, мы считали, что у противника между Каном и Шербуром находятся только две «стационарные» дивизии. Было известно, что Роммель сосредоточил свои лучшие резервы в глубине, в том числе и 352-ю дивизию, дислоцированную в Сен-Ло.

Как раз перед посадкой на «Аугусту» в гавани Плимута Диксон узнал, что 352-я дивизия была переброшена из Сен-Ло в район десантирования наших войск для проведения учений по обороне побережья. Он немедленно поставил об этом в известность штабы 5-го корпуса и 1-й дивизии, но не смог сообщить войскам, уже находившимся на судах.

Если бы такое упорное сопротивление встретила не 1-я, а менее опытная дивизия, возможно, она была бы легко сброшена в море. Может быть, я поступил несправедливо, наметив 1-ю дивизию в первый эшелон войск вторжения, однако это дало нам возможность закрепиться на участке «Омаха» и предотвратило катастрофу при высадке.

Хотя кризис был преодолен еще за несколько часов до полудня, только в 13 час. 30 мин. штаб 5-го корпуса рассеял наши страхи, прислав на крейсер короткую телеграмму: «Войска, прижатые противником к земле на участках побережья „Изи Ред“, „Изи Грин“ и „Фокс Ред“, продвигаются к высотам в глубине побережья».

За участком «Омаха» местность круто поднимается вверх, достигая высоты 30–50 метров над уровнем моря, склоны высот покрыты кустарником. В четырех местах на побережье протяженностью 6,5 километров среди утесов были проходы с редкой растительностью, через которые можно было пройти в глубь страны. В этих проходах враг соорудил наиболее сильные укрепления, и в них он оказывал более упорное сопротивление. Только в одном месте проходило шоссе, в остальных проходах были лишь проселочные дороги. Через несколько дней эти дороги стали самыми оживленными магистралями Европы.

Я не хотел всецело полагаться на лаконичные сообщения, поступавшие из штаба 5-го корпуса. Поэтому я приказал Кину отправиться на плацдарм посмотреть, насколько сильно загружено побережье и как далеко продвинулись наши войска с тем, чтобы можно было рассчитать, сколько новых сил из состава второго эшелона мы сумеем выгрузить ночью. Кин отправился на побережье вместе с Хансеном на торпедном катере. В тысяче метров от берега они пересели на пехотно-десантное судно и на нем проделали последнюю часть пути через препятствия. Прилив уже достиг своей высшей точки, и вода начала спадать, оставляя на мели танкодесантные суда и сотни других более мелких десантных средств. Крейсер «Аугуста» подошел теперь к берегу на расстояние до 3,5 километра, вокруг него плавало разное имущество, брошенное и оставленное при высадке десанта.

По возвращении Кин доложил более оптимистическую оценку обстановки, чем я ожидал. Несмотря на скопление транспорта на участке «Омаха», наши войска преодолели укрепленную полосу врага между хорошо защищенными проходами и продвинулись на 1,5 километра вглубь к востоку от участка «Изи Ред», перерезав первую рокадную дорогу. Хотя имевший большое значение проход на участке «Изи Ред» все еще обстреливался пулеметным огнем противника, бульдозеры уже прокладывали вдоль него дорогу на плато, которым заканчивался подъем местности. По мере отступления моря саперы пробирались среди брошенного и оставленного имущества, проделывая новые проходы среди подводных препятствий, как только они выступали из воды.

Несмотря на улучшение обстановки, действия на участке «Омаха» развивались значительно медленнее, чем намечалось по плану. Побережье после отлива было усеяно севшими на мель судами, затонувшими машинами и сгоревшими танками. Десятки убитых солдат лежали на гальке там, где их настигла смерть. При сильном прибое на госпитальные суда можно было доставить только легко раненных. Тяжело раненных пока укладывали в щелях, отрытых у дамбы. На всем протяжении участка высадки берег был усеян различным военным имуществом, которое неизбежно выносится морским прибоем при каждом вторжении.

Огромные потери в материальной части при высадке на участке «Омаха» требовали немедленного принятия мер по их возмещению.

— В чем войска больше всего нуждаются? — спросил я Кина.

— В бульдозерах, — ответил он, — в бульдозерах и орудиях Они понесли серьезные потери в тех и других.

Бульдозеры были необходимы не только для своевременной расчистки побережья от брошенного имущества и устранения препятствий до начала следующего прилива. Без них наши потери в автотранспорте возросли бы еще больше. Ибо как только машины с танко-десантных судов доставлялись на берег на самоходных паромах, они застревали в мягком влажном песке. Из 16 бульдозеров, которые мы направили утром, только 6 достигли берега, причем три были сразу же выведены из строя вражеской артиллерией.

Хотя критический момент на участке «Омаха» прошел, опасность еще не миновала. Плацдарм не имел достаточной глубины, к тому же на нем не было ни танков, ни артиллерии. Поэтому нас могли легко выбить с этого непрочного плацдарма и опрокинуть в море контратакой. Я поторопился на «Анкон», чтобы посоветоваться с Джероу.

Какой бы ни была отчаянной обстановка, старший командир должен всегда сохранять спокойствие в присутствии своих подчиненных. Если старший начальник проявляет беспокойство, то оно может быстро охватить, подобно раковой опухоли, все подчиненные ему части и подразделения.

Пока мы пробирались на торпедном катере к «Анкону», я рассчитывал застать Джероу и Хюбнера обеспокоенными из-за затянувшейся борьбы на побережье. Оба впервые принимали участие в боевых действиях как старшие командиры, и, несмотря на то, что ни один из них не мог предотвратить создавшееся критическое положение, они за него несли персональную ответственность. Поэтому, хотя я стремился уточнить обстановку и ускорить высадку на побережье последующих частей, я поехал к ним отчасти с целью укрепить у них уверенность в своих силах, если в этом была необходимость. По прибытии на «Анкон» я увидел на карте Джероу, что наши войска вклинились в оборонительную полосу противника на участке «Омаха» в пяти местах. Рокадная дорога была перерезана в Виервиле, а также в Колевиле на левом фланге. Отдельный отряд продвигался также к Пуан-дю-О с целью оказать помощь находившимся там подразделениям «Рейнджерс». Узнав обо всем этом, мы приободрились и решили выполнить первоначальный план, то есть высадить к наступлению ночи на участке «Омаха» пять полков.

Хюбнер собирался вечером сойти на берег и возглавить командование частями и подразделениями 1-й дивизии, высадившимися на берег.

— А как вы, Джи? — спросил я. — Когда вы передислоцируете на берег штаб 5-го корпуса?

— На рассвете, Брэд. К тому времени мы обеспечим его средствами связи.

— К черту вашу связь…

Джероу улыбнулся.

— Тогда мы высадимся на берег сегодня вечером.

В тот же вечер в 20 час. 30 мин. 5-й корпус развернул свой первый командный пункт во рву на высоте, в тылу участка «Изи Ред». Мне хотелось, чтобы Джероу сам руководил своими войсками на побережье и ускорил разгрузку 2-й пехотной дивизии на следующий день после вторжения.

Наш торпедный катер полным ходом прорезал волны через эстуарий у основания полуострова Котантен, направляясь к участку «Юта». Два наблюдателя на палубе катера следили, не появятся ли плавающие мины. Капитан вел свое хрупкое суденышко сквозь слепившие глаза водяные брызги. На якорной стоянке у участка «Юта» мы опознали «Бейфилд» по его антеннам, установленным на вершинах мачт. Когда торпедный катер оказался на гребне двухметровой волны, я ухватился за веревочную лестницу и вскарабкался на высокий стальной борт «Бейфилда». В отличив от высадки на участке «Омаха», где тень катастрофы висела над нашими головами весь день, вторжение на участке «Юта» прошло более гладко, чем учения, состоявшиеся пять недель тому назад. Как информировал разведывательный отдел, оборону здесь занимали второсортные «стационарные» войска. За исключением артиллерии, находившейся в казематах к северу от участка «Юта», сопротивление противника было быстро подавлено. Через неделю, просматривая донесения отдела личного состава, я выяснил, что Коллинсу удалось прорвать прибрежные укрепления, потеряв при этом меньше 350 человек, то есть менее половины того, что мы потеряли во время учений у Слептон-Сендс.

Однако в самом начале высадка на участке «Юта» подавала мало надежд. Головной полк войск первого эшелона был высажен почти в 2000 метрах к югу от назначенного места. Очевидно, что на помощь здесь пришло само провидение. На участке «Юта» оказалось не только меньше подводных препятствий, но и береговые укрепления были менее развиты, чем дальше к северу.

Бригадный генерал Тед Рузвельт, прикомандированный к 4-й дивизии, вызвался возглавить штурмовые части первого эшелона. С искусством и инстинктом ветерана, он быстро организовал захват прохода через лагуну, вызывавшую у нас большое беспокойство при планировании. Когда головной полк преодолел болотистую местность и вышел на рокадную дорогу в 5 километрах от побережья, он сообщил по радио утешительные вести в штаб 4-й дивизии на «Бейфилде». Коллинс немедленно передал их в штаб армии. Таким образом, пока мы боролись за то, чтобы зацепиться на участке «Омаха», мы по крайней мере обеспечили себе успех на участке «Юта». Но если Коллинс легко создал плацдарм на побережье, то иную картину представляла та борьба, которую уже в течение 5 часов до высадки 7-го корпуса вели в битве за Францию воздушно-десантные войска в глубине, на удалении 8 километров от берега. Когда рассвело, парашютисты 82-й и 101-й-дивизий уже дрались не на жизнь, а на смерть в глубине предательского лабиринта живых изгородей и болот полуострова Котантен.

Выброска пошла скверно почти с того самого момента, когда 432 транспортных самолета с войсками 101-й воздушно-десантной дивизии приблизились к западному побережью полуострова Котантен после ночного полета из Англии. Сильная облачность заставила самолеты, летевшие в тесном сомкнутом ночном строю, рассредоточиться. Когда самолеты приблизились к зонам выброски, к этому времени уже обозначенным отрядами наведения, зенитная артиллерия противника вынудила самолеты еще более рассредоточиться. Хотя парашютисты приземлились сравнительно компактной массой, в особенности по сравнению с нашим начальным опытом в Сицилии, тем не менее 6600 парашютистов дивизии Тэйлора оказались сброшенными на значительном удалении от дамб, которые им было приказано захватить. Более 60 самолетов сбросили парашютистов за пределами намеченных зон на удалении от 13 до 32 километров. Часть парашютистов была сброшена в районе между участком «Юта» и лагунами. Тем не менее остальные подразделения 101-й дивизии смело рванулись в направлении дамб, которые простирались от участка «Юта», причем часть их направилась на юг, чтобы отрезать Карантан и воспретить подход подкреплений врага.

Две трети 82-й дивизии предполагалось выбросить в 12 километрах западнее реки Мердере, в районе, где она течет параллельно участку «Юта». Здесь они могли прикрыть с запада участок высадки войск Коллинса и помешать противнику подбросить подкрепления в Шербур. Остальные части дивизии выбрасывались к востоку от этой реки вдоль основной дороги от Шербура к участку высадки. Риджуэй мог блокировать подходы с севера и «создать прочную оборонительную базу» в деревне Сент-Мэр-Эглиз.

Однако 82-я дивизия Риджуэя, как и 101-я, оказалась сильно разбросанной при выброске, особенно были рассеяны подразделения, сброшенные западнее реки Мердере… В результате в первый день выброски дивизия потеряла значительное время на выполнение трудной задачи по сбору частей и подразделений. Тем не менее дивизия сумела закрепиться в Сент-Мэр-Эглизе силами подразделений, высадившихся вблизи этого небольшого городка, занятого производством молочных продуктов. 82-я дивизия, так же как и 101-я, повергла противника в панику в большинстве тыловых районов в первые критические часы после высадки.

Вскоре после полудня в первый день вторжения Коллинс установил контакт с 101-й дивизией Тэйлора. Однако судьба 82-й дивизии, отделенной от прибрежного плацдарма многими километрами живых изгородей, все еще оставалась неизвестной.

— От Риджуэя нет никаких известий? — спросил я Коллинса.

— Никаких, однако я не беспокоюсь за Матта. 82-я дивизия может постоять за себя. Как дела у Джероу?.. Обстановка у него прояснилась?

— Сейчас дела у него значительно лучше, чем были в полдень, но он весь день висел на волоске. Германская 352-я дивизия дала нам хорошую встряску, но худшее, по-видимому, осталось позади. Джи прибывает на побережье сегодня вечером. Он надеется привести войска на побережье в порядок и выгрузить завтра 2-ю дивизию.

Командир 4-й дивизии уже сошел на берег, а Коллинс все еще оставался со штабом 7-го корпуса на борту «Бейфилда», чтобы поддерживать связь и сдерживать адмирала Муна. Мун, обеспокоенный потерей нескольких судов во время вторжения, поддался на уговоры своего штаба и решил прекратить высадку на участке «Юта» ночью. Когда Коллинс узнал о решении Муна, он решительно запротестовал, и вскоре адмирал отказался от своего намерения.

— Пусть флот жертвует своими судами, — сказал я Коллинсу, — если это потребуется. Но мы должны высадить войска на берег, если бы даже для этого потребовалось устлать все дно проклятого Ла-Манша нашими судами.

С наступлением сумерек я спустился по трапу с «Бейфилда». Внизу торпедный катер бешено содрогался всякий раз при ударе сильной волны. Выбрав момент, я спрыгнул на мокрую палубу. На носу матрос с багром размахивал руками, пытаясь сохранить равновесие, но не удержался и упал за борт в белую кипящую воду между катером и металлическим корпусом «Бейфилда», о который билось наше суденышко. Чтобы не раздавить человека, капитан дал катеру задний ход, мы бросили в воду веревку и вытащили матроса из воды.

Позднее, при приближении в темноте к якорной стоянке около участка «Омаха», эсминец запросил наш опознавательный знак. Мы приближались к стоянке судов со стороны эстуария, и нас могли принять за немецкий торпедный катер.

— Черт побери, опознавательный сигнал! — заревел внизу капитан, бросаясь за фонарем. — Живо дайте его мне, иначе весь проклятый флот обрушит на нас огонь.

— Я надеюсь, он найдет сигнал, — сказал я Хансену. — Что может быть хуже для солдата таким путем закончить войну — погибнуть от разрыва 5-дюймового снаряда и утонуть на глубине 30метров.

Капитан нашел наконец нужный сигнал и ответил эсминцу.

Пробираясь среди судов, мы увидели крейсер «Аугуста» в тот момент, когда в воздухе разорвался осветительный снаряд. Трассирующие пули описали в небе дугу. Начался ночной воздушный налет противника.

Капитан катера схватил мегафон и окликнул крейсер:

— Эй, на «Аугусте», можно подняться на борт?

— Отойдите, — ответили с палубы, — отойдите, пока не дадут отбой.

Должен признаться, что, когда мне приходилось находиться на корабле во время воздушного налета, я чувствовал себя не совсем спокойно. Однако если уж суждено было снова оказаться в таком положении, то я предпочел бы находиться на крейсере водоизмещением 9 тыс. тонн, чем на этой скорлупе. В течение 20 минут мы кружили на одном месте. Когда нам показалось, что налет подходит к концу, мы вновь окликнули «Аугусту».

— Отойдите! — последовал ответ. — Отойдите.

— Но у нас на борту пассажиры, — закричал наш капитан в темноту.

— Пленные? — откликнулись с любопытством с палубы. — Подойдите, мы примем пленных на борт.

Я вскарабкался по веревочной лестнице, спущенной с корабля, и перелез через поручень, весь замерзший, промокший, голодный и усталый.

Экипаж ринулся вперед, чтобы рассмотреть «пленных».

— О, черт возьми! — воскликнул один матрос. — Это всего-навсего генерал Брэдли.

Несмотря на беспорядок, еще царивший в некоторых мелких подразделениях, действовавших самостоятельно, к утру 7 июня наше положение значительно улучшилось.

В то же время опасность еще не миновала. На узкой 8-километровой полоске земли на участке «Омаха» мы далеко не выполнили задач, поставленных перед нами в первый день вторжения. Германская артиллерия продолжала обстреливать побережье, где обломки мешали движению транспорта. Мы еще не вышли на дорогу Карантан-Кан, которая должна была связать наши плацдармы. Тем не менее нас несколько утешало, что к рассвету на участок «Омаха» высадилось пять полков. Это было удивительным достижением, если учесть хаос, царивший на побережье. Однако, чтобы высадить эти полки и обеспечить их боеприпасами, нам пришлось отказаться от доставки на побережье некоторых других грузов. Если бы мы в первый день вторжения не взяли с собой 90 грузовиков-амфибий, наши войска могли оказаться без боеприпасов.

Противнику дорого обошлась задержка нас на участке «Омаха»: 352-я дивизия врага была перемолота там, и тем самым Роммель лишился еще одной полевой дивизии. За первые 12 критических часов нашего пребывания на берегу противник не смог провести ни одной организованной контратаки против нашего плацдарма. Но наши результаты оказались хуже, чем обещали перспективы.

Обстановка у Коллинса на участке «Юта» сложилась лучше, чем у Джероу. Хотя Коллинс не смог расширить плацдарм в северном направлении и перевыполнить задачу, поставленную на первый день вторжения, зато он продвинулся к югу. Там он закрепился у основания полуострова Котантен, где мы намеревались соединить оба плацдарма вместе. Ночью войска Коллинса соединились с 82-й воздушно-десантной дивизией Риджуэя.

Пока еще было рано оценивать успех воздушного десанта. Слишком большая разбросанность его настолько подорвала нашу веру в ночные десантные операции, что мы больше никогда не пытались высаживать десанты ночью. Первые сведения после выброски десантов свидетельствовали о весьма больших потерях, и некоторые опасались, что предсказания Ли-Маллори могли оправдаться. Однако, когда «пропавшие» подразделения стали переходить линию фронта, мы установили, что потери среди воздушно-десантных войск в первый день вторжения не превысили 20 процентов. Только после перехода войск с участка «Юта» в наступление на север в направлении Шербура мы выяснили, как сильно воздушный десант парализовал тыл противника.

На следующий день после вторжения германское верховное командование в Берлине ожидало сообщения от Роммеля о том, что высадившиеся союзные войска скованы и вскоре будут сброшены в море. Но первый день вторжения прошел, и противник потерял лучшие возможности, чтобы уничтожить нас. К утру следующего дня после вторжения мы не только прочно закрепились на побережье, но и начали накапливать подкрепления.

Задолго до высадки я предполагал, что противник бросит против наших плацдармов всю свою авиацию, которую Геринг сумеет собрать. Именно тогда, когда мы еще не закрепились на побережье, вражеская авиация могла нанести нам самые чувствительные потери.

За весь день 6 июня только несколько вражеских самолетов прорвалось через кордон союзных истребителей и провело малоэффективную атаку побережья. А во время воздушного налета ночью, когда мы находились на борту торпедного катера, германская авиация смогла направить против нас лишь незначительные силы. В результате действий союзных военно-воздушных сил численность германской авиации на западе ко дню вторжения не превышала 400 машин первой линии. Более того, массированные налеты союзников на базы истребительной авиации во Франции заставили немцев передислоцировать их ближе к германской границе. Чтобы сохранить свои быстро убывающие силы, Геринг уклонился от воздушного боя в тот самый момент, когда смелый удар мог бы спасти его.

Планируя вторжение в Нормандию, мы считались с возможностью химического нападения со стороны противника и в первый, раз за время войны обсудили вопрос о том, решится ли противник на это. Пожалуй, только при высадке, являющейся одним из крупнейших событий войны, враг мог решить исход сражения в свою пользу, применив стойкие отравляющие вещества. Начиная с вторжения в Африку, мы постоянно имели при себе противогазы. Мы всегда считали маловероятным химическое нападение, однако не хотели рисковать и оказаться без средств защиты во время высадки. Хотя применение немцами боевых отравляющих веществ на нормандском побережье вызвало бы решительные ответные меры союзников против германских городов, я считал, что Гитлер, в своем стремлении сопротивляться до конца мог пойти на химическую войну в качестве своей последней ставки. Конечно, нельзя было рассчитывать на то, что враг, зверски уничтоживший больше миллиона людей в концентрационных лагерях, откажется от химической войны из гуманных соображений. Когда прошел первый день вторжения, а в воздухе так и не запахло горчичным газом, я почувствовал огромное облегчение. Ибо даже небольшое воздействие стойкими отравляющими веществами на участок «Омаха» могло бы стоить нам этого плацдарма.

Вскоре после 6 часов утра 7 июня на борту британского эсминца прибыл Монтгомери. Эсминец пришвартовался рядом с «Аугустой». Монтгомери хотел соединить плацдармы высадки союзников до того, как Роммель сумеет сосредоточить достаточные силы против отдельного плацдарма и осуществить прорыв. Если нам пришлось трудно в первый день высадки, то англичане стремительно рванулись вперед на своем участке и углубились в районе Байе на 11 километров. Однако им не удалось захватить свой основной объект — Кан. Немцы оказались чрезвычайно чувствительными к наступлению англичан на этот важный узел коммуникаций и ответили из района Кана контрударом танков.

Эйзенхауэр сообщил, что он прибудет в район разгрузки судов в 11 часов утра. Между тем я отправился на участок «Омаха», чтобы в соответствии с приказом Монтгомери обязать Джероу принять меры к более быстрому объединению участков высадки союзников в один общий плацдарм. Джероу, исходя из этого, должен был направить 29-ю дивизию Герхардта в западном направлении на соединение с Коллинсом у основания полуострова Котантен, а 1-ю дивизию Хюбнера — в восточном направлении для установления контакта с английскими войсками на левом фланге участка «Омаха».

Командир 5-го корпуса укрыл свой штаб в овраге за изгородью на дороге, ведущей с участка «Изи Ред» в глубь побережья. Я сел в проходившую мимо машину и направился туда по еще строившейся дороге. Колонна пехотинцев в тучах пыли, поднятой грузовиками, поднималась по склону холма. На ровной поверхности прибрежных возвышенностей саперы уже расчищали взлетную площадку для самолетов, эвакуировавших раненых в Англию.

Джероу находился на командном пункте Хюбнера, и я отправился туда, чтобы повидать его. В ходе наступления в первый день вторжения 1-я дивизия обошла небольшие очаги сопротивления противника и теперь занималась их уничтожением, чтобы положить конец стрельбе снайперов в тылу.

— Эти проклятые боши никак не хотят прекратить стрельбу, — пожаловался Хюбнер.

Он стремился очистить от противника побережье, чтобы двинуться в глубь страны и овладеть своими первыми объектами.

— Для этого, возможно, потребуется больше времени и боеприпасов, — сказал ему я, — чем мы предполагали.

Флагманский корабль адмирала Рамзея стал на якорь рядом с «Аугустой». Рулевой направил пехотно-десантное судно прямо под штурмовой трап. Я ухватился за трап и вскарабкался на борт. Айк приветствовал меня у перил.

— Ей-богу, Брэд, — воскликнул он, пожимая мне руку, — вы всех нас до смерти перепугали вчера утром. Почему, черт возьми, вы не сообщили нам, как у вас идут дела?

Я был поражен.

— Но мы сообщали, — возразил я. Мы передавали по радио все, до мельчайших подробностей. Передавали все, что получали от Джи и Коллинса.

Айк покачал головой.

— Я ничего не получал от вас почти до самого вечера. Ни одного слова. Я не знал, что с вами случилось.

— Однако ваш штаб подтверждал получение каждого донесения. По возвращении вы можете проверить это и убедиться, что все наши донесения были вашим штабом получены.

Через 20 минут я вернулся на «Аугусту» и подверг перекрестной проверке наши журналы учета документов. В результате я установил, что все наши донесения были переданы, а получение их подтверждено. Позднее я выяснил, что дешифровальщики на командном пункте Монтгомери были не в состоянии справиться с большим объемом работы. В первый день вторжения радиообмен был настолько интенсивным, что дешифровальщики отстали на 12 часов в расшифровке поступавших сообщений.

Однако едва ли Айк пережил большие мучения, чем пережили мы на борту «Аугусты». Ибо новости, пусть даже неприятные, причиняют меньше беспокойства, чем опасения, которые возникают в результате томления в неизвестности. Неделю спустя я признался Монти, что никогда не расскажу Айку, как я был встревожен в то утро, когда мы не знали, что творится на участке «Омаха».

Вечером 7 июня Кирк доставил меня на «Аугусте» к участку «Юта». Я попросил рулевого, проходившего мимо танко-десантного судна, увешанного сушившимся бельем, подвезти меня к берегу. У берега мы заметили грузовик-амфибию. Я окликнул водителя, чтобы он доставил меня на берег.

— Конечно, генерал, — откликнулся он, — прыгайте ко мне.

— Не могли бы вы подвезти меня в штаб генерала Коллинса? — спросил я.

Водитель покачал головой.

— С большим удовольствием, генерал, но мой капитан задаст мне сильную трепку. Он приказал после этого рейса вернуться в подразделение.

Я не отменил приказа его капитана. На второй день после вторжения первостепенное значение имела доставка грузов. Обрадованный тем, что мне не пришлось промокнуть в воде, я спрыгнул на берег и доехал до штаба Коллинса на проходившем мимо «Визеле».

Коллинс устроил командный пункт 7-го корпуса на обнесенной стеной нормандской ферме. Сам он убыл в войска, а в штабе остался его заместитель генерал-майор Юджин Лэндрам. Мы познакомились с обстановкой по карте, висевшей в одном из стойл в конюшне. 4-я дивизия продвигалась на север, чтобы уничтожить огневые точки противника, обстреливавшие побережье, а 101-я дивизия наступала в южном направлении для соединения с 5-м корпусом. Хотя Риджуэю удалось собрать подразделения 82-й дивизии к востоку от Мердере, подразделения этой дивизии, находившиеся западнее реки, все еще были отрезаны.

— Матт сообщал что-нибудь сегодня?

Лэндрам показал мне отпечатанное на машинке донесение об обстановке на фронте 82-й дивизии.

— Положение у Матта, по-видимому, неплохое, если он имеет возможность печатать на пишущей машинке.

Риджуэй создал сильную позицию к северу от Сент-Мэр-Эглиз. Здесь, надежно оседлав дорогу Карантан-Шербур, он прикрыл левый фланг 4-й дивизии.

— Прекрасно, Джин, — сказал я Лэндраму перед тем, как тронуться в обратный путь на «Аугусту», — вам нужно поторопиться с победой в этой войне, чтобы я поспел на свадьбу моей дочери.

— Когда свадьба? — засмеялся он.

— Завтра, на третий день после вторжения.

Лэндрам развел руки.

Моя единственная дочь Элизабет за месяц перед этим окончила Вассар. Она выходила замуж за Генри Бекема, сына полковника Германа Бекема, известного преподавателя политических и социальных наук в Вест-Пойнте, где он учился вместе со мной в 1915 г. Свадьба должна была состояться в церкви в Вест-Пойнте 8 июня, спустя два дня после производства молодого Бекема в лейтенанты военно-воздушных сил. Через несколько дней после свадьбы корреспондент Национальной радиовещательной корпорации вручил мне на побережье Нормандии подробное описание свадебной церемонии, написанное Мэри Маргарет Макбридж, подругой моей жены по учебе в Миссурийском университете. Копии описания свадьбы были разосланы всем корреспондентам Национальной радиовещательной корпорации «для вручения лично генералу Брэдли в случае встречи с ним».

В пятницу 9 июня офицеры штаба армии сошли с «Эйкернера» на берег. Первый командный пункт армии был развернут в саду за Пуан-дю-О, где подразделения «Рейнджерс» настигли батарею французских тяжелых орудий. После организации связи на берегу мне уже не было никакой необходимости оставаться на «Аугусте». Поэтому в субботу утром я также сошел на берег, и наш плавучий командный пункт прекратил свое существование. Молодой адъютант Кирка, способный лейтенант Макджордж Банди из Бостона в штате Массачусетс, вновь стал самым старшим офицером армии на борту флагманского корабля адмирала. Он напомнил мне, что, когда я вступил на борт «Аугусты», я узурпировал его права.

Монти созвал совещание утром 9 июня в рыбацкой деревушке Порт-ан-Бессин, чтобы согласовать действия 1-й армии с действиями 2-й британской армии. Демпси намеревался перейти в наступление к югу от еще не пострадавшего города Байе с целью расширить свой плацдарм и обойти Кан с запада. Я встретил Монти, ожидавшего вместе с Демпси в поле, где английские военные полицейские несли наружную охрану. На Монти была выцветшая габардиновая куртка, серый свитер со свободным воротником, плисовые брюки и темный берет танкиста. Оперативная карта была развернута на капоте его штабного автомобиля «Хамбер». Перед Каном окопались две немецкие танковые дивизии, и Демпси планировал обойти их, перейдя в наступление из района Байе. Мы должны были наступать на юг в направлении Комона, двигаясь параллельно оси движения английских войск. В районе Комона Джероу должен был создать сильную оборонительную позицию. Мы считали, что наступление на этом направлении могло также помочь отвлечь резервы противника от войск Коллинса, наступавших на Шербур.

Монти собрался в этот же день вернуться на самолете в свой штаб в Портсмуте.

— Вам что-нибудь привезти? — спросил он.

— Да, сэр, газету, все равно какую.

Я чувствовал себя отрезанным от мира без газеты за завтраком.

К субботе 10 июня Джероу расширил свой первоначальный небольшой участок «Омаха» до довольно значительных размеров. Ему не только удалось установить контакт с Демпси, но его войска продвинулись также за рокадную дорогу, соединявшую их участки высадки. На правом фланге корпуса Джероу 29-я дивизия продвинулась через горящие улицы Изиньи и достигла равнины в районе Карантана. В нескольких километрах отсюда десантники, высадившиеся на планерах, провели маневр, чтобы обойти Карантан с северо-востока. Тем временем парашютисты 101-й дивизии продвигались по направлению к этому ключевому городу вдоль шоссе, ведущего на юг от Шербура к Карантану. Дорога проходила через большие болота, затопленные противником, пытавшимся заставить нас наступать только по дорогам.

— Мы должны соединиться с Джероу как можно скорее, — сказал я Коллинсу, предвидя большие трудности при продвижении по болотистой местности. — Если окажется необходимым выиграть время, сбросим пятьсот или тысячу тонн бомб на Карантан, чтобы разбить его вдребезги. Затем рванемся вперед — и город будет в наших руках.

Позднее в штаб армии поступило сообщение, что участки высадки «Омаха» и «Юта» связаны между собой проселочной дорогой, проходившей через эстуарий. Десантно-планерная рота с участка «Юта» пробилась к деревне Овиль-сюр-ле-Вей, где в нескольких километрах за Изиньи ее поджидали разведчики 29-й дивизии. Я проехал через Изиньи вместе с Хансеном, чтобы посмотреть, можно ли по этой дороге добраться до расположения войск Коллинса.

Изиньи, маленький городок с населением в 2800 человек, занятых выработкой молочных продуктов, и известный производством сыра «Камамбер», был разрушен за день до этого огнем корабельной артиллерии, когда 29-я дивизия вызвала его, чтобы выбить немцев из города. Кое-где жители с печальными лицами рылись в развалинах своих жилищ. Пожилая чета выносила из развалин одного дома исковерканную металлическую кровать. Дальше по улице женщина осторожно снимала занавеску с окна в единственной уцелевшей стене городского кафе. Стекла в окне были выбиты. Население Изиньи более четырех лет ожидало освобождения. Теперь оно с укором смотрело на нас, стоя у развалин, под которыми были погребены их близкие.

Переправившись через реку Вир, мы остановились вблизи Овиль-сюр-ле-Вей. На перекрестке дорог впереди нас броневик перестреливался с немецким снайпером, ведя огонь из 37-миллиметровой пушки. Свист пуль терялся в громе стрельбы броневика.

Около нас остановился джип, в котором находился командир бригады зенитной артиллерии бригадный генерал Эдвард Тимберлейк-младший.

— Сэр, дальше ехать — безумие, — сказал он. — Дорога может оказаться заминированной. Давайте я поеду впереди вас.

— Не надо, но за предупреждение спасибо, — сказал я, — мы не собираемся ехать дальше.

Пока водитель разворачивал джип, я повернулся к Хансену.

— Глупо погибнуть от пули вражеского снайпера на прогулке, — сказал я, будем лучше находиться на торпедном катере, пока не захвачен Карантан.

К рассвету 12 июня парашютисты Тэйлора блестящим маневром окружили Карантан. В 6 часов утра они вступили в город. Теперь связь между участками «Омаха» и «Юта» была обеспечена. Так на седьмой день после высадки мы создали общий плацдарм протяженностью 67 километров (схема 24).

Теперь нам предстояло пробиться через полуостров Котантен, воспретить подход подкреплений противника с юга и занять порт Шербур.