Записки солдата

5. Командир 2-го корпуса

Пока 8-я армия Монтгомери продвигалась по прибрежной равнине на Тунис, 18-я группа армий Александера закончила разработку плана следующего этапа кампании в Тунисе.

Уже 19 марта Паттон получил приказ передать 9-ю дивизию в распоряжение командующего 1-й армией Андерсона для использования ее на севере на левом фланге англичан при наступлении на Бизерту. Переброска дивизии должна была завершиться к моменту прорыва линии Марет и отхода противника к северу от дороги Гафса — Габес.

Оставшиеся соединения и части 2-го корпуса наступали на Фондук в промежутке между 1-й и 8-й английскими армиями. Опять нам предстояло нанести демонстративный удар во фланг и тыл отступающего противника. Для выполнения этого плана было достаточно повернуть 2-й корпус от Гафсы на север.

Полученная директива повергла меня в смятение. Из нее было видно, что 2-й корпус будет лишен возможности внести свой вклад в завершающую победоносную кампанию.

Дело в том, что, пока 8-я английская армия загоняла фашистские войска в последний угол в Тунисе, Андерсон наносил удар с запада и уничтожал противника. Когда обе английские армии сближались, смыкая кольцо окружения вокруг войск Арнима, 2-й корпус вытеснялся с фронта в районе Фондука. Таким образом, сыграв вспомогательную роль в начале кампании в Тунисе, единственное американское боевое соединение во всей Северной Африке лишалось возможности внести посильную лепту в окончательное сражение. Я поставил в известность Паттона о моих возражениях против такого плана, и он в свою очередь был взбешен. С разрешения Паттона я поспешил в Хайдру, где вблизи древнего зимнего лагеря римских легионеров раскинул свои палатки штаб группы армий Александера.

Там мне сказали, что не имели ни малейшего намерения третировать нас. План был составлен, исходя из соображений работников тыла, считавших, что Александеру было бы невозможно обеспечить снабжение 2-го корпуса по существующим дорогам на этом участке фронта в Северном Тунисе.

Несмотря на эти доводы штаба Александера, по возвращении в Гафсу я доложил Паттону о моих трех основных возражениях против плана англичан.

Во-первых, предложение исключить 2-й корпус было неразумным из тактических соображений, так как при окончательном наступлении на сгрудившиеся части противника перед Тунисом Александер, оттеснив 2-й корпус назад, самым глупым образом лишил бы себя поддержки целого американского корпуса в составе трех полнокровных дивизий. Я не верил, что он мог позволить себе такую роскошь.

Во-вторых, переброска 9-й американской дивизии на север означала, что наши войска снова начали расчленять на отдельные части и без разбора придавать любой союзной группе войск. На практике это создавало не только опасность неправильного использования американских войск, но также нарушало давно установленный принцип, что американские войска должны сражаться под американским командованием.

В-третьих, я считал, что американцы заработали право на долю в победе, сражаясь под своим собственным флагом. Лишить наши войска возможности внести вклад в окончательное поражение противника означало лишить их единственной награды за тяжелые месяцы, проведенные под огнем. По моему мнению, такой образ действий не мог не ухудшить дружественные отношения между нашими войсками.

Я не мог поверить, чтобы Эйзенхауэр знал о плане Александера или чтобы он одобрил его. С разрешения Шпона я вылетел в Алжир с целью изложить Эйзенхауэру свои возражения.

В качестве союзного командующего на Средиземном море Эйзенхауэр старался быть беспристрастным, чтобы отвести упреки англичан в проамериканских симпатиях. Его командование стало испытанием единства союзников в боевых условиях, и всякий неправильный шаг наверняка уничтожил бы действенность руководства Эйзенхауэра. В результате большой осторожности Эйзенхауэра некоторые американцы были склонны считать, что он занимает слишком проанглийскую позицию.

Было бы неразумно отрицать, что сильные национальные различия иногда вносили разлад в деятельность британского и американского командований. Эти различия существовали на протяжении всей второй мировой войны и всегда будут возникать при любых совместных действиях, когда войска объединяются под единым союзным командованием. В начале войны в Северной Африке некоторые английские офицеры, особенно высшие, относились к американской армии с плохо замаскированной насмешкой. Обладая большим военным опытом, они смотрели на американцев как на провинциалов, ничего не понимавших в сложном искусстве ведения войны. Они с готовностью признавали качественное превосходство американского вооружения, однако посмеивались над нами, говоря, чего у нас слишком всего много. На самом деле в 1-й армии Андерсона было не так уж много британских войск, имевших больше боевого опыта, чем войска 2-го американского корпуса. Если они смотрели на нас свысока, то с неменьшим высокомерием смотрели на них ветераны 8-й армии.

В свою очередь многие американцы относились к англичанам с нескрываемым подозрением, как будто пытаясь усмотреть коварную руку Британии в любом союзном решении. В самом деле, не только многие американцы инстинктивно были настроены против англичан, они очень болезненно реагировали на скрытые уколы англичан, задевавших престиж и национальную гордость американцев. Большинство британских солдат уважало способности своих американских товарищей по оружию и откровенно завидовало оснащению наших частей. Даже самый скептически настроенный английский штабной офицер скоро научился уважать работу американских штабов и удивительные достижения американских тыловых органов. В то же время американские командиры на фронте восторгались огромной выносливостью и мужеством соседних английских частей. В Тунисе мы еще только привыкали друг к другу. Подозрения и зависть, которые разделяли нас, укоренились главным образом в штабах. Чем ближе к линии фронта, тем дружественнее были наши отношения.

Эйзенхауэр еще не был знаком с планом Александера, которым 2-й корпус отстранялся от участия в наступлении на Фондук. Он внимательно выслушал мои объяснения.

— Народ в Соединенных Штатах ждет победы, — объяснил я, — и он заслуживает ее. Американцы сыграли большую роль во вторжении в Северную Африку и в начале кампании в Тунисе, и им будет трудно понять, почему американские войска отстранены от участия в последнем сражении.

— Возможно, вы правы, Брэд, — ответил он, удивленный такой постановкой вопроса. — Я не подумал об этом.

— Война продлится долго, Айк. В ней еще примет участие куда больше американцев, чем сейчас. Я думаю, что мы имеем право иметь своих командиров. Довольно нас перебрасывать в подчинение от одного союзника к другому. До тех пор, пока вы не предоставите нам возможность показать, на что мы способны на своем участке фронта, выполняя свою задачу и имея во главе своих командиров, вы никогда не узнаете, плохо или хорошо мы воюем, как не узнает этого и американский народ.

— Так что же вы предлагаете? — спросил Айк. Я подошел к карте, висевшей на стене.

— Перебросьте 2-й корпус на север целиком, — сказал я, — а не только 9-ю дивизию. Затем разрешите нам наступать на Бизерту.

На мгновение Айк нахмурился, глядя на карту. Затем, убедившись, что мы сможем по рокадным дорогам пройти через английские коммуникации, он вызвал Александера. Командующему группой армий было предложено выделить 2-му корпусу полосу и поставить задачу при проведении завершающего наступления. Все американские дивизии, сказал Эйзенхауэр, должны находиться под американским командованием.

Скромная отвлекающая задача, поставленная Паттону, — наступление вдоль дороги Гафса-Габес — только раздразнила его аппетит, и он стал стремиться принять более активное участие в кампании в Южном Тунисе. Он все в большей степени раздражался примысли о необходимости выбивать противника с высот у Эль-Геттара, отвлекая на себя силы противника с фронта Монти. По мере продвижения 8-й армии на север от линии Марет нетерпение Паттона усиливалось. К концу марта оно перешло в отчаяние. Он поспешно примчался по указанию Эйзенхауэра в Тунис, однако ему пришлось сражаться только с теми германскими войсками, которые немцы могли без особого ущерба для себя перебросить с фронта Монтгомери. Такая роль едва ли могла подходить человеку, горевшему желанием «дать настоящий бой».

25 марта Александер приказал Паттону направить танки через боевые порядки 1-й и 9-й пехотных дивизий и нанести удар в направлении Габеса. Паттон с большой охотой сформировал танковую группу поставив ей задачу пробиться к морю. Приказ, однако, обязывал Паттона продвигаться осторожно, шаг за шагом очищая возвышенности от войск противника, прежде чем ввести в бой танки.

Пехота Паттона уже больше недели вела бои за горные рубежи. Продвижение было медленным, оно истощало силы и давалось дорогой ценой. Противник укрепился на высотах, с которых просматривается дорога, и с этих укрепленных позиций наносил тяжелые потери наступавшим американским войскам. Бой за Эль-Геттар превратился в схватки за горные хребты, и продвижение корпуса вперед стало зависеть от продвижения отдельных патрулей. Ибо прежде чем Паттон мог использовать в долине свои танки, пехота должна была выбить противника с соседних высот.

Чтобы задержать танки Паттона, противник прикрыл свой путь отхода противотанковыми минами «Теллер», похожими на пирог. Здесь в долине противотанковые мины могли применяться с таким же большим эффектом, как и в Ливии. Не удовлетворившись этим, противник усеял свои позиции противопехотными минами натяжного и нажимного действия. Наиболее опасные противопехотные мины наши солдаты уже прозвали «прыгающими Бетти». Эта мина представляла собой небольшую металлическую коробку размером с консервную банку для персиков, заполненную стальной шрапнелью. Мина зарывалась в землю, на поверхности оставались только три усика детонатора, который срабатывал, когда пехотинец касался ногой усика или задевал за специально натянутую проволоку. Мина подпрыгивала в воздух на высоту немногим более метра и с грохотом разрывалась. Шрапнель разлеталась на расстояние до 15 метров.

Танковой группой, созданной Паттоном для прорыва через высоты за Эль-Геттаром, командовал полковник Кларенс Бенсон из 1-й бронетанковой дивизии. Танковая группа Бенсона, как ее стали называть, состояла главным образом из танков и полугусеничных бронетранспортеров. Она была подвижной, быстроходной и обладала мощным автоматическим огнем.

В течение трех дней группа Бенсона вела бои в долине за Эль-Геттаром. И все три дня она откатывалась назад, оставляя после себя горящие танки. До тех пор пока противник не был выбит с высот, Бенсон не мог преодолеть противотанковую оборону. Паттон, поставленный в тупик неоднократными неудачами танкистов, попросил меня выехать в группу. Я на месте должен был убедиться, что неудачи не являются следствием отсутствия должной настойчивости и напористости у Бенсона.

В теплый, солнечный день ранней весной я выехал на джипе из нашего штаба, размещавшегося в здании жандармерии в Гафсе, направляясь в Эль-Геттар с его финиковыми пальмами. Мы проезжали мимо убогих хижин арабов, пробиваясь через поток грузовиков и санитарных машин к фронту. Наконец мы достигли обратного ската открытой высоты, где были сосредоточены машины командного пункта Бенсона. В общей сложности там находилась дюжина танков и гусеничных бронетранспортеров, собранных на голом склоне. Кругом чернели щели, вырытые в твердой, коричневой земле. На случай воздушного налета тут же находилась пара самоходных 37-миллиметровых зенитных пушек «Бофорс».

После каждой атаки Бенсона с целью прорваться по дороге на Габес немцы становились все более настороженными на этом участке фронта. Налеты германских самолетов участились. Бомбардировщики «Ю-87» разведывали наши артиллерийские позиции и места сосредоточения машин, а истребители «Ме-109» и «Фокке-Вульф-190» производили стремительные штурмовые налеты.

Я стоял у полугусеничного бронетранспортера вместе с бригадиром Чарльзом Данфи, британским офицером связи, прикомандированным к 2-му корпусу. Мы изучали по карте план боевых действий группы Бенсона. Внезапно раздались три пронзительных свистка, предупреждающие о воздушном налете.

Щурясь от утреннего солнца, я увидел в воздухе 12 двухмоторных бомбардировщиков, приближавшихся к нашим позициям на высоте около 2500 метров. Мы не открывали огня, надеясь, что немецкие пилоты не заметят нас. Самолеты пролетели мимо. Мы с Данфи продолжали изучение обстановки.

Через несколько минут вновь раздался свисток. Бомбардировщики кружили над нами, заметив нас. Зенитные пушки открыли огонь, а мы укрылись в щели. Земля вздыбилась под нами, когда бомбы накрыли наши позиции. Ударной волной с нас сорвало каски и засыпало песком. Через несколько секунд на командный пункт были сброшены осколочные бомбы.

Когда я вылез из щели, Данфи истекал кровью; он был ранен в бедро. Я остановил кровь, наложив жгут на бедро, и отдал Данфи мои таблетки сульфидина. Бридж оторвал кусок от своей рубашки и перевязал кровоточащую рану в плече. Одна из бомб упала между двумя щелями. В одной был Хансен, во второй адъютант Паттона капитан Ричард Джексон (из Пасадены в штате Калифорния). Джексон был убит; подле валялись разбитые вдребезги часы. Водитель джипа бесследно исчез, по-видимому, в результате прямого попадания. К моменту прибытия санитарных машин артиллерия противника нащупала наше местоположение. Пока мы торопились подготовить раненых к эвакуации, первая санитарная машина была разбита. У моего джипа, изрешеченного осколками, две шины были повреждены.

Во второй половине дня Хансен доставил тело Дженсона в Гафсу на своем джипе. Паттон немедленно сел в машину и проехал на небольшое французское кладбище в европейской части города. Там лежали два десятка убитых, завернутых в покрывала и подготовленных к погребению. Паттон стал на колени у тела Дженсона, слезы катились по его щекам. Он достал из кармана маленькие ножницы и отрезал прядь волос, чтобы послать матери Дженсона. Он положил прядь в бумажник и молча поехал обратно через город.

В этот же день Паттон дал радиограмму английскому командующему авиацией поддержки Конингему с жалобой на недостаточный перехват союзными истребителями германских самолетов на нашем фронте. Мы оба были обеспокоены деморализующим воз действием авиации противника на наши войска.

Отмечая активность противника в воздухе в этот день, оперативный отдел штаба 2-го корпуса сообщал в донесении от 1 апреля:

«Передовые части все утро подвергались продолжительной бомбардировке с воздуха. Полное отсутствие воздушного прикрытия наших войск дало возможность германской авиации действовать почти беспрепятственно. Авиация противника подвергла бомбардировке командные пункты всех дивизий и сосредоточила свои усилия против частей, наносящих главный удар».

Ответ командующего тактической авиацией Конингема Паттону был резким. Поставив под сомнение точность донесения 2-го корпуса, Конингем радировал Паттону: «Я думаю, что Вы не намерены заставить командиров американской авиации заниматься только обороной. Мне кажется, то Вы хотите прибегнуть к дискредитировавшей себя практике ссылаться на авиацию в оправдание отсутствия успехов на земле. Если же Ваше донесение объективное и соответствует действительности, тогда остается только предположить, что личный состав 2-го корпуса, о котором идет речь, не соответствует требованиям современного боя.[5]

Учитывая отличную и успешную деятельность американской авиации, прошу положить конец направлению в наш адрес подобных неточных и преувеличенных донесений. 12-е командование авиационной поддержки получило указание не обращать внимания на необоснованные вызовы авиации, которые могут привести к уменьшению эффективности действий авиации по оказанию поддержки 2-му корпусу».

Конингем еще более осложнил дело, послав копии этой радиограммы всем старшим офицерам на средиземноморском театре военных действий.

Как только Паттон получил телеграмму Конингема, он бросился к телефону и позвонил в Алжир. Эйзенхауэр попытался успокоить возмущенного до глубины души Паттона, обещая, что Конингем извинится перед 2-м корпусом.

«Извинение», однако, представляло собой короткую телеграмму из 27 слов, адресованную всем командующим, в которой говорилось, что предшествующую телеграмму Конингема следует считать «недействительной».

Паттон, не желавший простить или забыть обиду, написал Эйзенхауэру подробное письмо.

По словам Паттона, его «возмутило то, что извинение Конингема перед американскими войсками, многие из которых совершили походы и сражались в трудных условиях с 17 марта, было совершенно неудовлетворительным».

Чтобы этот инцидент не повлиял на дальнейшую работу союзного командования, Эйзенхауэр приказал Конингему прибыть в корпус и лично извиниться перед Паттоном. Затем, чтобы исчерпать вопрос, Конйнгем сообщил об этом по радио всем офицерам, которым были посланы копии его первой телеграммы.

Недоразумение произошло, объяснял он в телеграмме, из-за ошибки при передаче. Вместо того, чтобы передать «некоторая часть личного состава корпуса», было передано «личный состав 2-го корпуса».

К счастью, подобные эпизоды были редкостью, но они указывают на болезненное самолюбие некоторых союзных командиров, между которыми из-за пустяков могли возникнуть глубокие противоречия. Эйзенхауэр не предпринял никаких дальнейших дисциплинарных мер против Конингема.

3 апреля, чтобы убедиться в окончательном примирении, главный маршал авиации Теддер прибыл в Гафсу вместе с Тоем Спаатсом. Они должны были обсудить вопрос об улучшении прикрытия и поддержки сухопутных войск союзной авиацией. Мы собрались в маленькой комнате здания жандармерии.

Едва Теддер успел сказать, что союзная авиация господствует на средиземноморском театре военных действий, как над городом пронеслась четвертка «Фокке-Вульф-190». Самолеты обстреляли улицы Гафсы с бреющего полета, мимо нашего дома промчался обращенный в паническое бегство караван верблюдов. В конце налета самолеты сбросили бомбы. С потолка посыпалась штукатурка, мы захотели открыть дверь, но она оказалась заклиненной.

Теддер набил трубку, посмотрел лукаво и улыбнулся. Той выглянул в окно. Он повернулся к Паттону и покачал головой:

— Черт возьми, как только вы работаете!

— Будь я проклят, если я знаю, — закричал Джордж, — но если бы мне удалось узнать, что за сукины сыны вели эти самолеты, я бы наградил их медалями!

Далее к северу у Макнасси, где Уорд также проводил отвлекающее наступление, его 1-я бронетанковая дивизия достигла прохода в прибрежную равнину. Но здесь противник, закрепившийся на скатах, остановил дальнейшее продвижение дивизии.

Александер предложил Паттону совершить небольшой рейд танками против германского аэродрома, находившегося в 16 километрах за этим проходом у железной дороги, ведшей к побережью. Уорд прилагал все усилия, чтобы прорваться, но каждый раз противник отбивал атаки его танков. Паттон, раздраженный неудачами, обвинил Уорда в нерешительности при выполнении поставленной задачи. Однако это поспешное суждение едва ли подтверждалось обстановкой, сложившейся у Макнасси.

Неудачи Уорда объяснялись вовсе не отсутствием воли к наступлению. Перед тем как направить танки через проход, ему нужно было предварительно овладеть склонами гор, а для этого требовалось пехоты больше, чем выделил в его распоряжение Паттон для выполнения задачи.

Ключом ко всей позиции была одна высота, и Паттон с нетерпением ждал сообщения Уорда о ее взятии. Когда до 23 марта такого сообщения не поступило, Паттон позвонил на командный пункт Уорда, размещавшийся около покинутой железнодорожной станции в Макнасси.

— Пинк, ты еще не взял эту высоту? — спросил он и сделал короткую паузу. Мне не нужны эти проклятые извинения. Я хочу, чтобы ты сам отправился туда и захватил высоту. Ты сам должен возглавить атаку. Не возвращайся, пока высота не будет взята.

Уорд надел каску, взял карабин и отправился руководить ночным штурмом. Вновь пехота штурмовала высоту, на этот раз во главе с Уордом. И снова противник не сдвинулся с места, отбив атаку. Уорд вернулся на рассвете, раненный в глаз.

Теперь терпение Паттона истощилось. Он вызвал из Марокко генерал-майора Эрнста Гармона из 2-й бронетанковой дивизии, чтобы он принял командование дивизией Уорда. Однако Паттон не мог сам сказать Уорду, что он сместил его с должности.

Как-то утром за завтраком, незадолго до приезда Гармона, Паттон поручил это мне.

— Послушай, Брэд, — сказал он, — ты друг Пинки Уорда. Съезди к нему и скажи, почему я решил освободить его от должности.

Привезенные мною новости не удивили Уорда, он ждал их с минуты на минуту, так как был убежден, что Паттон не понимал особенностей обстановки на его участке. В данном случае я не снял бы Уорда с должности, но во время войны в Европе случалось, что я снимал командиров за недостаточные темпы наступления. Возможно, некоторые из этих командиров оказались жертвами сложившихся обстоятельств. Действительно, как можно возлагать вину за неудачу на одного человека, когда имеется так много факторов, влияющих на исход любого боя. Тем не менее каждый командир должен нести полную ответственность за всех подчиненных. Если командиры батальонов или полков подводят его во время наступления, тогда он либо должен сместить их, либо будет смещен сам. Многие командиры дивизий не справились со своими обязанностями не потому, что у них не было способностей к командованию, а потому, что они не были достаточно требовательными к своим подчиненным.

В конце концов постановка вопроса о смещении является иногда настоятельно необходимой. Хотя я не был согласен со смещением Уорда, отношения между ним и Паттоном настолько испортились, что их было лучше разорвать, чем стараться как-то улучшить.

Уорд вернулся в Соединенные Штаты, где в июне 1943 г. он возглавил учебный центр истребительно-противотанковой артиллерии в лагере Худ. В январе 1945 г. он вновь выехал за море, став командиром 20-й бронетанковой дивизии.

Рано утром 6 апреля войска Монтгомери перешли в наступление на прибрежной равнине, чтобы на этот раз выбить противника из сухого русла Вади-Акарит, оборонительного рубежа, занятого противником после отхода с линии Марет. Первыми в расположение противника просочились гурки, вооруженные большими кривыми ножами, а на рассвете сосредоточенный артиллерийский огонь возвестил о последнем наступлении против фашистских войск в Южном Тунисе. После захвата Вади-Акарита открылась широкая дорога к Анфидавилю, лежащему в горах южнее Туниса.

7 апреля Александер сообщил Паттону, что настал момент оказать всестороннюю поддержку 8-й армии. Джордж должен был перейти в стремительное наступление вдоль дороги на Габес, ударить во фланг отступающих немцев и, соединившись с войсками Монтгомери, замкнуть кольцо окружения. В 9 час. 30 мин. утра того же дня он приказал Бенсону «пронестись ураганом до побережья Средиземного моря» или пока не столкнется с противником, отходящим под ударами Монтгомери.

За семь часов танки Бенсона углубились на 32 километра за разграничительную линию 8-й армии, и в 16 час. 10 мин. войска союзников, наступавшие с востока и запада, встретились. Клещи Александера сомкнулись вокруг противника в Тунисе. Теперь союзные силы образовали единый фронт для решающего наступления против объединенных сил фон Арнима и Мессе.

За несколько дней до этой встречи Александер создал еще одну угрозу флангу и тылу противника. Союзники должны были наступать через священный город Кайруан и вдоль дороги на Сус, расположенный на берегу моря, с задачей отрезать противнику пути отхода на север. Но для того, чтобы достигнуть Кайруана, требовалось сначала пробиться через Дорсаль у Фондука. Для этой цели был сформирован корпус под командованием английского генерал-лейтенанта Джона Крокера.

Крокер отверг план Райдера, предлагавшего провести отвлекающий внимание противника маневр и окружить основной оборонительный рубеж противника, вместо этого он потребовал преодолеть позиции противника фронтальным штурмом. В результате в самом начале атаки 34-я дивизия была отброшена с тяжелыми потерями, а англичане сильно пострадали при попытке прорваться через проход. В конце концов Крокер захватил Фондук и бросился к Кайруану, но к тому времени противник уже отошел севернее Суса на высоты у Анфидавиля.

Крокер, раздраженный тем, что противник ускользнул, вышел из себя и обрушился на 34-ю дивизию, ставя ей в вину свою неудачу. Райдер решительно отверг обвинения Крокера в неопытности и чрезмерной осторожности. Наступление провалилось, утверждал Райдер, главным образом из-за неправильных действий Крокера. Райдер пользовался репутацией прекрасного тактика, и поэтому я стал на его сторону,

Однако в результате вспышки гнева Крокера 34-я дивизия была занесена штабом группы армий Александера в черный список и было выдвинуто предложение отвести дивизию в тыл для дополнительной подготовки. До этого планировалось, что 34-я дивизия совместно с. 9-й дивизией будет участвовать в наступлении 2-го корпуса на Бизерту.

Когда я узнал об английском плане отвода 34-й дивизии для унизительной тренировки, то предупредил Паттона, что уход с фронта повергнет в уныние личный состав дивизии и подорвет его моральный дух. 34-я дивизия была не лучше и не хуже любой другой дивизии 2-го корпуса, ей нужна была только уверенность в себе, уверенность, которая создается только победой в бою и истреблением немцев.

— Стоит только Райдеру поставить посильную задачу, — сказал я Паттону, — и никто не будет больше тревожиться о 34-й дивизии. Если Александер даст мне эту дивизию для участия в нашем наступлении на севере, я гарантирую ему, что она будет прекрасно сражаться.

С согласия Джорджа я вылетел в штаб Александера в Хайдру.

Александер был расстроен не меньше нас в связи с взаимными обвинениями Крокера и Райдера. Он не только хотел исправить дело, но, сам в прошлом командир дивизии, сразу же понял, что я имел в виду, когда говорил о необходимости создания уверенности в своих силах у боевого соединения.

— Однако мой штаб считает, что 34-я дивизия нуждается в дополнительной подготовке, — сказал он.

— Дайте мне эту дивизию, — просил я, — и я обещаю, что она захватит и удержит первый же указанный рубеж. Она сделает это, хотя бы мне пришлось поддержать дивизию огнем всей корпусной артиллерии.

Александер рассмеялся. — Берите ее, — сказал он, — она ваша.

Сначала предполагалось, что после переброски 2-го корпуса на север на участке фронта протяженностью 60 километров будут использованы две с половиной дивизии. Линия фронта тянулась от узла дорог Бежа через долину реки Седженан до северного побережья.

На этом фронте оборонялись одна английская пехотная дивизия и две бригады. Штаб Александера считал, что пропускная способность дорог в этом районе не даст возможности использовать во время наступления более чем две с половиной дивизии. Наступать должны были 1-я и 9-я пехотные дивизии и половина 1-й бронетанковой дивизии. Прибавив к этим силам 34-ю дивизию, мы увеличивали численность пехоты наполовину, и тем самым значительно усиливалась ударная мощь корпуса.

Однако, когда Александер сообщил начальнику снабжения группы армий о своем решении передать нам 34-ю дивизию, последний нахмурился.

— Я должен напомнить вам, сэр, — сказал он, обращаясь к Александеру, — что на этом фронте нельзя обеспечить материальными средствами еще одну дивизию, так как пропускная способность дорог недостаточна.

Александер посмотрел на меня.

— Дайте нам дивизию, и мы обеспечим ее, — сказал я, так как был уверен, что мы можем превысить расчеты англичан по крайней мере на 50 процентов.

Вильсон доказал, что мои расчеты были слишком умеренными, — мы не только превзошли британские планы материального обеспечения, мы их удвоили.

К 10 апреля 2-й корпус уже перебрасывался на северный фронт, отстоявший в 320 километрах от линии снабжения английской армии. В Гафсе царило праздничное настроение, по мере того как из Эль-Геттара возвращались загоревшие, похудевшие и бодрые американские солдаты. Караваны верблюдов освобождали дорогу колоннам машин, перевозивших десятки тысяч солдат на северный фронт, где им предстояло преследовать противника до последних оставшихся в его руках портов.

За 25 дней кампании в Южном Тунисе наши потери в общей сложности составили 5893 человека, в том числе 794 убитыми. В заключительном докладе о боевых действиях Паттон воздержался от определения потерь противника. Разведывательный отдел сообщал ранее, что войска противника численностью в 20 тыс. человек занимали коридор у Эль-Геттара и еще 10 тыс. удерживали проход у Макнасси. Кроме того, 7 тыс. человек были рассредоточены по всему фронту 2-го корпуса. Из этой группировки большей частью первоклассных войск противника общей численностью в 37 тыс. человек было взято в плен 4680 человек, из них 4200 итальянцев.

Всего против Бизерты в Африку было переброшено 110 тыс. американских войск и 30 тыс. машин разных типов. Если судить по тому, что на севере противник был застигнут врасплох, переброска войск прошла незамеченной. Сложный маневр был разработан оперативным отделом штаба 2-го корпуса. При этом требовалось не только составление сложного графика, учитывая перекрестное движение машин с грузами, но и определение порядка смены английских частей, занимавших до нашего прибытия отведенный нам участок фронта. Больше того, маневр повлек за собой не только переброску транспортных средств и людей, но и перемещение нашей огромной базы снабжения из Тебессы в Бежу. Во время боевых действий у Эль-Геттара по дороге из Тебессы на фронт перевозилось ежедневно более одной тысячи тонн грузов, главным образом боеприпасов.

После завершения этого этапа кампании Паттон должен был снова принять командование 1-м бронетанковым корпусом, в котором подготовка плана вторжения в Сицилию вступила в решающую стадию, 1-й бронетанковый корпус во время вторжения развертывался в 7-ю американскую армию. Однако это мероприятие следовало провести только по выходе кораблей с войсками в море. Между тем штабу Марка Кларка предстояло разработать план вторжения 5-й армии в районе Салерно.

Вечером накануне отъезда из Гафсы в Рабат Паттон сообщил нам о подготовке вторжения в Сицилию, 6-й корпус генерал-майора Эрнста Даули, который только что высадился в Африке, должен был составить первый эшелон войск вторжения армии Паттона.

— … Брэдли, — сказал Паттон, — как вы смотрите на то, чтобы принять командование 2-м корпусом и вместе со мной участвовать в кампании в Сицилии?

— Вместо Даули? — спросил я. Он кивнул головой.

— Я работал вместе с вами и доверяю вам. С другой стороны, я не знаю, на что же, черт возьми, способен Даули. Если вы не возражаете, я договорюсь с Айком.

Через несколько дней Эйзенхауэр удовлетворил просьбу Паттона, и в первый эшелон войск вторжения в Сицилию вместо 6-го корпуса был назначен 2-й корпус. Даули был передан в распоряжение 5-й армии Кларка для участия в высадке десанта в районе Салерно.

15 апреля Паттон погрузил свой штаб на автомашины и направился в долгий обратный путь в Рабат.

В полночь я из заместителя командира 2-го корпуса превратился в командира. Назначение держалось в секрете, и я не решился написать моей жене о повышении.