Много лет они томились у меня в записных книжках — и вот, наконец, я решил отпустить их на волю.
Все проблемы возникают из-за ошибок. Если тебе вдруг начинает быть плохо и кажется, что все негодяи, — это значит лишь то, что ты неправильно поставил задачу.
Беда не в том, что тебя спросят и ты неправильно ответишь, а в том, что тебя вообще не спросят!
— Ну давай, поглядим в глаза друг другу! — долго пытались это сделать, но не смогли.
Пока мчался в гости с тортиком, по дороге сорвал этикетку и жадно сжевал.
Нес в портфеле монографию о Босхе — в метро запарился, снял с головы шапочку, бросил в портфель. Дома открываю — шапочки нет! Начинаю с горя разглядывать Босха — кривоногий распухший тип, который в картине Ада таранит лестницу — в моей шапочке! Отдай шапочку, негодяй!
Решил поднять свою семью на недосягаемую для себя высоту.
— Сы-ле-дующая сы-тан-ция На-валоч-ная! — лихо произносил он в микрофон.
Затхлый выдох портфеля.
Если он исчезнет — никто не хватится, как минимум, месяца два.
Стоит Белов и моей зубной щеткой чистит зубы Чернову!
Пришел насчет обмена, обмерил сантиметром дверь и вдруг густо покраснел.
«Знает любой дурак» — но я не дурак, и поэтому, видимо, этого не знаю.
— Что читаешь-то?
— Да тут — про одного влюбленного, который за одну ночь от любви поседел.
— Ну хочешь — и я за одну ночь от любви поседею?
— Не тот случай.
— Ну хочешь — полысею?
— Вот это ты можешь.
По правилам полагается предъявлять рукопись в трех экземплярах — но обычно и одного бывает много.
Единственное, не оставляющее в жизни следов — это среднее.
Кричал из больничного окна в газетный рупор.
Даже воротник его поседел от ужаса.
Подвижен, как ртуть, и так же ядовит.
Стал отнимать от нее куриную ножку — разыгралась безобразная сцена.
Сначала вообще денег не достали — потом достали, но слишком много.
Ну, съездишь на юг, ну, будешь полчаса после этого хорошо выглядеть — и что?
Все они, независимо от родства, ласково называли друг друга «Сяся» — и каждую субботу дрались в кровь.
— ...Сясь — ну чего ты лежишь? Ну прости, Сясь, прости!
Единственной приключение — еда.
— За чем стоишь-то?
— Да какая разница — все равно не хватит!
— Стеклянный пропуск взял?
Водитель автобуса высовывался из окошка и кричал: «Я трамвай! Я трамвай!»
— Похорошел, посвежел!
— Это от флюса.
Долго добивался разрешения на дополнительную площадь, добился, прикинул, во что это обойдется — стал добиваться запрещения.
На пыльной вывеске «Следственный отдел» пальцем выведено — «Ура»!
Троллейбус проглотил ее, как крокодил птичку.
Надеешься — будут выданы золотые кирпичи? Никогда не будет этого! Строй так!
Пойду займу у него сто рублей — чтобы он понял, что такое настоящая дружба!
— Я запутался!
— Так распутайся. Моральные изменения, в отличие от физических, могут произойти за долю секунды.
— Да — я негодяй! Негодяй! — бросал на себя в зеркало кокетливые взгляды.
— Опомнись! Ты же в холле!
— Я апел-лирую к твоему интел-лекту!
Просто так, из чисто богатырских соображений.
Весь день приводил врага в форму — мыл, причесывал, опохмелял.
То и дело ловил на ней мои взгляды.
В просьбе моей прошу отказать.
Перед уходом уже стал говорить, что именно такой коврик висел у него над колыбелькой — пришлось отдать.
В дикий шторм подошли к их полузатонувшему катеру — они попросили лишь кусочек проволоки — от всего прочего отказались наотрез.
Между тем уверенно вечерело...
— ...Я тоже согласна с этим! — от волнения даже забыл свой пол.
В лице кровь борется с молоком.
Трудно, что ли, обойти вокруг пальца, если человеку это приятно?
Скрасить ему чуток.
Вьюга помыла окна.
Давно уж надо было это потерять!
Во сне огромный хор пел: «Он слишком много захотел! Он слишком много захотел!»
— Почему хахали не выехали?
Гордо: «С томатом не ем!»
Энергичный, подтянутый, уши чуть оттопырены попутным ветром.
Крякнув, принял душ, потом, гикнув, выпил чашечку кофе.
Сперва соглашался играть только за миллион, потом, поддавшись на уговоры, согласился — за миллион без копейки, потом соглашался уже за стакан семечек — никто не брал.
Милиционер по рации: «Внимание, внимание! Купил расческу, следую домой!»
В свой дом имею право входить и воровато.
Очень горячий душ — потом очень холодный, потом снова горячий, потом снова холодный. Потом ненадолго повеситься — и все снимет, как рукой.
Вдруг увидели, что машинист выскочил из тепловоза и косит траву.
— Конечно — теперь я только чиновник!
Все почтительно слушали.
«Окоем» — это только за валюту.
Кооператив «Совесть».
Пальто для выхода, пальто для дома...
Наглая Аглая.
Не моего гигантского ума это дело!
Раньше хоть просто пил — а теперь еще начал собирать художественные альбомы.
Кокетливо поглядывал на девушку — но уронил вдруг копейку, пришлось искать.
Часть застенчивости сохранил, но исключительно уже для своих подлых целей!
Предупреждаю: гостей будет много, и все люди крайне неприятные!
До этого работала на фабрике кистеней.
Звание: «Генерал-художник».
Нас стремительно обогнал «Мерседес». Вот это жизнь!.. И вдруг у ближайших кустов резко затормозил, и водитель, расстегивая брюки, бросился в кусты.
Пока спал — моль скушала бровь.
Село «Вчерашние щи».
Навоз на стекле в метро.
Срывал с рукописей скрепки, как эполеты.
— Таких теперь нету!
— И слава богу!
За грустинку — отдельная плата.
Вернули рукопись с отпечатком подошвы.
Всего бабахнуто восемнадцать рублей.
Вагон заполнялся дымом, люди кашляли, задыхались... но на остановке никто не вышел — все поехали дальше.
И стал он... ну — цвета твоих джинсов!
— Нет уж — лучше твоих!
— Я там немножко накузьмил — извини.
— Но водка же — прозрачная, и стаканы — прозрачные! Никто и не увидит, что мы пьем!
— Когда будешь?
— ...Видимо, к вечеру.
— Значит — видимо или невидимо, но к вечеру будешь?
Что я сам говорю — еще частично понимаю, но что он — абсолютно нет.
Поехал в Москву — набраться ума, но все почему-то набились в мой номер и чего-то ждали от меня.
— Полбилета, пожалуйста.
— Нет, ты не будешь есть икру! — Нет, буду!— сам с собой подрался у холодильника.
— Кони-пони, эй!
Задание на день: спеть две-три песни... Сделано!
— Не понимаю, но одобряю.
— А я тебя потеряла!
— И правильно сделала.
— Да, отличная у тебя рубашка!
— Так что — подарить?.. Или тебе больше нравится быть несчастным?
Нет ключа. Ча-ча-ча!
Алка Голицына.
— Ну все — с десяти до одиннадцати я тебя жадно жду!
Ну, если дать ему машинку из чистого золота — тогда, может, и напечатает пару строк.
— Ну ты меня знаешь — что-то такое остроумное я им сказал!
— Это я вам говорю, как человек с двумя высшими образованиями человеку с одним.
— Вот, принес вам корку хлеба — запишите там у себя в мемуарах.
— Да, скучновато у вас в трамвае!
Выходя дал вагоновожатому пять рублей.
В ужасе отшатнулся от моего отражения в будке... А-а... Это не отражение. Стекла в будке нет.
В зависимости от того, за кого теперь выйдет замуж его жена, прошлая жизнь будет казаться или удачной, или неудачной.
Глаза не разбегаются, а наоборот — сбегаются!
— Ладно, — сказал дежурный ГАИ. — Руку мою положишь — отпущу!
Во — зуб даю, золотой!
Дед, а дед! Тет-а-тет?
Хор пел, удивленно пожимая плечами.
Рыл картошку — и заблудился в земле.
— А если не признает, что я хороший человек, я так ему будку начищу — век не забудет!
Въехали в улицу между домами, стало темно.
— Скажи там: приехал с Севера, жить негде, денег ни копейки — может, кто заинтересуется?
Единственное, что огорчает... забыл, что.
Отдавая долг, строго упрекал меня в чревоугодничестве и щегольстве.
Клубы выхлопного газа с клубами метели.
— Я чувствую себя прекрасно!
— Да? Но, может быть, в этом прекрасном есть какие-то оттенки — более прекрасно, менее прекрасно?
— Нет!
Имеется одна ма-а-а-а-а-аленькая промашка.
— Два «Кофе по-вахтерски»!
Так. Про отца пока не рассказывай. С твоим отцом мы окончательно запутаемся.
— Можно вас потрогать?
— ...В смысле?
— В смысле — идет ли дождь?
— Выступает хор пьяниц Усть-Елецкого района!
Визитер-бузотер.
— Ну, все! Чайку — и к станку!
Подошел к длинной очереди, демократично встал вторым.
Номер трамвая был почему-то обведен траурной рамкой. Даже не знаю, ехать ли?
Дал поносить рукава двум друзьям.
Побывал в ста семнадцати странах мира, включая несуществующие.
Футбольная команда «Вахтер» — с кобурами, в кованых сапогах.
«Сталин и Мао кушают нас!»
Оказалось, что в его квартиру надо лезть по какой-то узкой трубе.
Стоя в прихожей на четвереньках, дочитывал газету.
— Ладно, уж если я такой вредный — всем буду давать по 50 копеек.
Это юный Зефир пролетал
И твое полотенце украл.
Скоро Феб златоперстый придет
И еще что-нибудь украдет.
— Это ужасно, это ужасно... — повторял. Так долго повторял, что забыл: что ужасно-то?
Улица Носильщиков, дом 11.
Портной, хвастливо:
— Да такое только святые носят!
Замерзла в стеклянной будке вместе с цветами — все это стальным тросом стащили во двор.
— Напомните — я вам нахамила или нет?
Довели меня до слез и рукоприкладства.
— Ну что? Отведаем жути?
Академия убожеств.
— Да подожди ты со своими просторами!
Гардеробщик пришел, напевая: «По-кушали! По-кушали!»
Ошибка: Не ту уморил.
К сожалению, не могу с вами драться, потому что слишком шикарно одет.
— Немного белого безмолвия? — предложил официант.
— Да, я избалован, но исключительно самим собой.
— Скажи, только честно: ты к чертовой матери вхож?
— Дряблость ты ходячая!
Приказано: Прикоснуться к мечте!
...часть характеристики: «...в выпивке стремителен...»
Смелый писатель — это тот, кто смело говорит то, что и так давно всем известно.
Если в бухгалтерии нет денег — так что же там есть?
Честно шел по улице.
Вместо кофе с молоком принесли кофе с молотком.
Вдруг в дверях сарая показался человек во фраке: «Внутрь нельзя заходить!»
«Я это потому грешу, что сам давно уже не пишу».
Я, конечно, был убит, но виду не подал.
Плакал над икрой: «Тысячи загубленных жизней!»
— Работать! Работать! — стучал кулаком.
Вино в бокале морщилось.
— Будут выделены машины, чтобы привезти на собрание больных.
— Самое трудное будет — здоровых привести!
— ...и наброшусь я...
— Нет. Один раз — это много.
Беззубый компостер.
Выйдешь — проспект Маршала Устинова поражает своей суровой простотой.
— Я тут должен стремительно пойти в гору — поэтому покидаю вас.
Подростки долго бренчали под окнами — я распахнул окно и запел.
До счастья близко — всего 182 остановки.
— Ну ладно — отдайте мне должное, да я пойду.